Текст книги "Заблудившийся робот"

Автор книги: Юрий Коринец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Вот будет хорошо! – захлопал в ладоши Юра.

– Я тоже так думаю,– кивнул папа.– Я уверен, что КАР-ЦОВ тебя ищет и скоро найдет. Но и нам надо бы предпринять какие-то шаги...

– Какие? – спросила мама.

– Ну, может быть, обратиться в космический центр?

– Нет, этого делать не стоит... да и чем они могут помочь? Пока ещё инопланетных связей не существует...

– Я тоже думаю, что этого делать не надо,– сказал Тарабам.

–  Но что-то надо делать! – сказал папа.– почему тебе самому не попробовать послать какие-нибудь сигналы? Ведь Юра выходил с тобой на связь, когда ты попал в чёрную дыру... и даже вызволил тебя оттуда!

– Я вас понимаю,– сказал Тарабам.– Но во-первых, это была чистая случайность. Один возможный вариант из триллионов невозможных...

– Но остатки Юриной аппаратуры ещё сохранились,– сказал папа.– Они в шкафу. Почему не попробовать? Если тебя тоже ищут, то, может быть, что-нибудь получится?

– Мощность Юриной системы маловата,– сказал Тарабам,– Вот если бы у нас было ещё два телевизора... можно было бы попробовать.

– У Ключевика есть ещё два телевизора! – воскликнул Юра.– Надо у него попросить!

– Это не совсем удобно,– сказала мама.– Не можем же мы лишить его всех телевизоров... Он тогда останется безо всякой информации.

– Пусть смотрит телевизор у нас! – сказал Юра.– Ему даже веселей будет!

– А с тремя телевизорами у тебя что-нибудь получится? – спросил папа.

– Не знаю, но можно попробовать,– сказал Тарабам,– Я же вам говорил, что я не теоретик... Космическая связь для меня малознакомая область... Но можно попытаться.

– Я сделаю! – убеждённо воскликнул Юра.– Так попробую, и так попробую, и так – получится!

Все рассмеялись.

– Ты только не воображай! – сказал папа.– А с Ключевиком я поговорю, он добрый. Я думаю, он нам не откажет.

– Только надо очень тонко поговорить,– сказала мама.– Дипломатически. Начать издалека – с самочувствия Тарабама... что ему так тяжело...

– Это понятно,– сказал папа.– Можете на меня положиться...

Разговор с Ключевиком состоялся у папы в тот же вечер. И что бы вы думали? Старик-Ключевик согласился сразу же, с полуслова, папе даже не надо было развивать тонкую дипломатию. В тот же вечер телевизоры внесли в квартиру-108, и Тарабам с Юрой начали над ними колдовать. Они там что-то отсоединяли, присоединяли, отпаивали, припаивали...

Мама и Катя ходили вокруг на цыпочках. А Старик-Ключевик сидел в маминой комнате и смотрел и слушал нормальный цветной телевизор. Он сказал, что ему давно надоело смотреть сразу два телевизора – слепой и немой,– и он с наслаждением смотрит и слушает один телевизор.

«Какой он всё-таки добрый и тактичный человек!» – подумали все в квартире-108.

В тот вечер Тарабам и Юра возились долго, но ничего не добились. Работа продолжалась на другое утро и длилась ещё три дня. Наконец что-то у них там получилось. Так сказал Тарабам.

Странное сооружение на полу папиной комнаты, похожее на какое-то железное чудовище, тихо потрескивало, жужжало.

Тарабам сказал, что, по его мнению, сигналы уходят в космос с определёнными интервалами. Он даже как-то заметно повеселел. И все повеселели. Но странное сооружение работало, излучая невидимые сигналы, а космос в ответ молчал...

КАР-ЦОВ не откликался...

РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЖИЗНИ РОБОТОВ

Папы и мамы не было дома. Катя играла в детской комнате с куклами, Тарабам готовил на кухне обед, а Юра сидел в папиной комнате возле включённой стереосистемы – музыка грохотала на всю мощь.

Это Юра поставил на магнитофон любимую плёнку Тарабама – песню «Роботы». На эту песню случайно наткнулся папа в своей обширной фонотеке, и теперь её ставили в квартире-108 очень часто, чтобы Тарабаму было веселее. Он очень полюбил эту песню: она поднимала ему настроение. Так что она звучала теперь почти день и ночь. Папа разрешил Юре включать в его отсутствие стереосистему.

День и ночь работал также и сконструированный Юрой и Тарабамом космический передатчик, но пока безрезультатно.

Когда плёнка окончилась, Юра стал её перематывать, чтобы запустить снова, и тут вдруг он услышал из кухни голос Тарабама.

– Ох ты мой дорогой! Дорогой ты мой! – шептал Тарабам.

Юра побежал на кухню; Тарабам сидел один возле плиты.

– С кем это ты тут разговариваешь? – спросил Юра.

– Да так,– смутился Тарабам.– Сам с собой разговариваю...

– Это ты – дорогой?

– Я,– кивнул Тарабам.

Юра понял, что Тарабам опять грустит.

– Катя! – крикнул Юра.– Иди сюда!

Катя вошла.

– Посидим, поболтаем,– сказал Юра.

Они уселись на табуретки возле Тарабама. Он продолжал задумчиво смотреть на горящую лампу.

– Люблю огонь! – мечтательно сказал Тарабам после некоторой паузы.– Огонь напоминает мне далёкие космические светила... мои родные края.

– Я тоже люблю огонь! – сказал Юра.– Очень люблю! Особенно в кострах, когда ветви горят...

Оказалось, что Тарабам никогда не видел, как горит костёр из веток, и ребятам стало его жалко.

– Мы тебе непременно покажем,– утешила его Катя.– Поедем летом за город, купаться, и папа разведёт на берегу костёр...

– Огонь – это жизнь! – сказал Тарабам.– Это тепло! Движение! Без огня не было бы ни вас, ни меня, никаких машин! Нет огня – мёртвый холод... Я видел это на других планетах... А у нас есть огонь – и мы живём!

– А сколько лет живут роботы? – спросил Юра.– Человеки живут до девяноста лет! Как Старик-Ключевик!

– И больше,– сказала Катя.

– Мы, роботы, так долго не живём,– сказал Тарабам.

– А сколько? – спросил Юра.

– Нормальный робот живёт десять – пятнадцать лет... Но поэтому быстрее проходит на-ше детство. Мы рождаемся и сразу взрослеем.

– Почему? – спросил Юра.

Катя тоже вопросительно посмотрела на Тарабама: как же так, без детства?

– Вы рождаетесь маленькими и недоразвитыми,– сказал Тарабам.– Потом вам надо ещё расти, и расти, и развиваться... А мы появляемся на свет практически завершёнными. Расти нам не надо и учиться тоже. Все знания уже заложены в нас от рождения. Нам остаётся только получить и запомнить необходимую информацию, кое-что подправить – и всё... Вы знаете, что от роду мне всего месяц, а я уже могу выполнять на космическом корабле простейшие операции. А через год – я настоящий космонавт!

– Через год ты уже совсем взрослый? – поразился Юра.

– Совсем! – с гордостью подтвердил Тарабам.

– А нам ещё ух как долго ждать! – с сожалением сказала Катя.– Лет пятнадцать...

– Можно робота, конечно, и подновить,– сказал Тарабам.– После какой-нибудь болезни... или омолодить – лет, этак, после десяти.

– Как – омолодить?

– Ну, заменить в нём кое-что, поставить новые запчасти... Руку, например, ногу, глаза, заменить корпус. Можно почти всё заменить. Такой робот проживёт соответственно намного дольше.

– Сто лет? – спросил Юра.

– Может быть, и больше,– сказал Тарабам.– Если несколько раз менять. Можно заменить даже электронный мозг и сердечник.

– Людям тоже заменяют сердце,– сказала

Катя.– Папа говорил... Или делают искусственное.

– Я знаю, – сказал Тарабам.– Но человеческие искусственные сердца ещё очень несовершенны...

– Если в тебе всё заменить,– перебил Юра,– когда ты станешь стареньким, то ты проживёшь и тысячу лет!

– Не совсем так,– возразил Тарабам.– Ведь тогда это буду уже не я. Если вставить мне новый электронный мозг и новый сердечник, я настолько изменюсь, что стану совсем другим роботом.

– Почему? – растерялся Юра.

– Потому что изменится мой характер. Память, знания, характер – всё хранится в сердечнике и мозге, и в новом сердечнике и мозге всё станет другим. Потому что одинаковых сердечников и мозгов не бывает.

– Нельзя сделать?

– Нельзя сделать, да и смысла нет: надо всегда делать что-то более совершенное. Повторяться не стоит... Ну ладно... Пора снимать котлеты, а то они пережарятся. Да и борщ готов. Давайте обедать...

ЧЕЛОВЕК С МЕШКОМ ПРИХОДИТ СНОВА

В квартире-108, как всегда, громко звучал музыкальный фон.

Папа работал над новой картиной, Катя, Юра и Тарабам играли на потолках в космические прятки, мамы не было дома, когда папе показалось, что кто-то звонит.

Он открыл дверь и увидел голубоглазого мужика с мешком через плечо.

– Я вам звоню, звоню, а вы не слышите,– улыбнулся тот.– Музыка у вас очень громкая... А я вот, осетринки принёс!

У папы всё внутри закипело, но он и виду не показал.

– Заходите, будьте любезны! – гостеприимно улыбнулся папа. – Уж мы вас ждали-ждали, ждали-ждали...

– Оно понятно! – обрадованно хмыкнул человек с мешком.– А у меня, верите, работы невпроворот!

– Неужели? – как-то странно прошипел папа.

В глазах человека с мешком мелькнуло подозрение, но папа опять широко улыбнулся.

– Сюда, пожалуйста.– Папа открыл дверь в мамину комнату.

– Я ведь один! А все на части разорвать готовы – верите? – радостно подтвердил человек с мешком.

– Верю,– сказал папа.– Мне тоже охота вас разорвать!

– Это то есть как? – насторожился человек.

– А ну-ка, покажите эту... эту осетрину...

– С превеликим нашим удовольствием,– успокоился тот и стал развязывать мешок.

Человек вынул из мешка завёрнутый в целлофан брикет и протянул папе. Папа развернул целлофан, отщипнул небольшой кусочек белого мяса и положил в рот.

– Это вовсе не осетрина, а треска, да ещё тухлая!

Человек вскочил с кресла, прихватив одной рукой мешок.

– Сам ты треска! – злобно крикнул человек с мешком, оттолкнул папу и ринулся к входной двери.– Лучше бы не заходил к вам.

Папа лихорадочно соображал: что делать? Ведь жулик был на две головы выше папы.

Из-за музыки ребята и Тарабам не услышали шума. Но наконец они появились в коридоре: впереди, шевеля антеннами, плыл под потолком Тарабам, за ним Катя и Юра...

– Тарабамчик! – позвал папа.– На помощь!

В мгновение ока Тарабам оказался рядом; человек с мешком увидел робота и в изумлении разинул рот...

– К потолку его! – приказал папа.

В воздухе запахло электричеством, засветилась маленькая радуга, и человек стал подниматься вверх. Но так как одной рукой он цеплялся за дверную ручку, то к потолку сначала поднялись его ноги. Теперь он повис возле двери вниз головой... Мешок же с мнимой осетриной остался на полу.

Тарабам протянул к двери блестящую многоколенчатую руку – из металлической ручки, за которую держался человек, с треском посыпались голубые искры...

Человек с воплем выпустил дверную ручку, взмыл к потолку и распластался на нём лицом вниз. Он в ужасе глядел на фантастическую, отливающую серебром фигуру Тарабама.

– Стерегите его,– сказал папа.– И выключите музыку.

Он вышел и через некоторое время вернулся со Стариком-Ключевиком.

– Где он? – взволнованно спросил Ключевик, войдя в коридор.

– Вон! – указал папа.

– О! – сказал Старик-Ключевик, задрав голову.– Я, кажется, удивлён!

– Отпустите меня! Я больше не буду! – захныкал человек с мешком.

– Ну уж нет! – сказал Старик-Ключевик.– Я уже позвонил в милицию.

– Ну, тогда уберите эту вон штуку! – прохрипел человек с мешком.

– Это не штука! – крикнул Юра.

– Это инопланетянин! – сказала Катя.

– Повисите немного, сейчас за вами придут,– сказал папа.

– Эх-хе-хе,– пробормотал человек, ворочаясь на потолке.– Вот так и пропадёшь! Ни за что...

– То есть как – ни за что? – удивился папа.

– Ни за что,– буркнул человек с мешком.

– Ну, знаете! – рассердился папа.

– Вы нам продали тухлую треску вместо осетрины,– сказал Старик-Ключевик.– Так? Признавайтесь...

Человек молчал. Тарабам подлетел к нему и уставился на него горящими зелёными глазами.

– Признавайся, допотопный ящик! – сказал Тарабам.

– Ну, продавал,– нехотя признался человек.– Я пошутил.

– Хороши шуточки! – возмутился папа.– Из-за таких, как вы, страдает экономика страны! Я уж не говорю об отдельных покупателях! И вообще о морали... а вы говорите: ни за что!

– Ни за что! – упрямо повторил человек с мешком.

– Винтиков у него не хватает,– сказал Тарабам, выразительно стукнув себя по лбу.– Или заржавели.

В дверь позвонили, папа открыл, и в квартиру-108 вошёл человек в милицейской форме. Он взял под козырёк.

– Лейтенант милиции Семёнов! – представился он.– Это здесь происшествие?

– Здесь,– сказал папа.– Прошу вас, товарищ лейтенант.

– Простите,– обратился Старик-Ключевик к лейтенанту.– Дело в том, что мне недавно стукнуло девяносто лет. И я всех называю по именам. Так что разрешите узнать ваше имя?

– Зовите меня Петей,– улыбнулся лейтенант милиции.

– Очень приятно,– поклонился Старик-Ключевик.– А теперь, Петя, извольте взглянуть на этот так называемый товар: мороженая треска вместо осетрины! – Старик-Ключевик раскрыл лежавший на полу мешок.– Этот человек продавал её нам по шести рублей за килограмм...

– Понятно,– кивнул лейтенант Петя.– А нарушитель-то где?

– Да вон же он!

Лейтенант поднял глаза.

– Добрый день, гражданин лейтенант! – заискивающе пробормотал с потолка человек.

– Та-а-к! – зловеще протянул лейтенант.

– Вы, кажется, знакомы? – удивился папа.

– Этого гражданина мы давно уже разыскиваем,– сказал лейтенант Петя.– Кличка Мешочник, занимается спекуляцией... но как вы его туда упрятали? На потолок?

– Ас помощью вот этого товарища, – вмешался Старик-Ключевик.

Тарабам выступил вперёд.

– Это робот-инопланетянин,– сказал, немного волнуясь, пана.– Живёт у нас в гостях...

– Как же! Слышали мы в милиции про вашего гостя. С планеты УЛИ, что ли?

Тарабам кивнул.

Лейтенант протянул Тарабаму руку:

– Рад познакомиться!

Они обменялись рукопожатиями.

Жулик на потолке выразительно кашлянул, но никто не обратил на него внимания. Все смотрели на Тарабама и лейтенанта Петю – уж очень интересно они рядом смотрелись!

– Зашли бы как-нибудь к нам, в отделение,– доверительно говорил лейтенант Петя Тарабаму.– Побеседовали бы с оперативной группой... Ведь нам такие консультанты, как вы, ух как нужны!

Жулик опять кашлянул, и опять никто не обернулся.

– Долго ли мне ещё тут висеть?! – громко спросил он наконец.

– Повисите, гражданин,– сказал лейтенант Петя.– Сейчас мы составим протокол.

– Прошу указать в протоколе, что этот робот назвал меня допотопным ящиком! – пробубнил сверху человек с мешком.

Но лейтенант Петя сделал вид, будто ничего не слышал.

– От имени милиции,– торжественно обратился он к Тарабаму,– от имени милиции объявляю вам благодарность за поимку весьма опасного преступника!

ВОТ ЭТО ЗВОНОК!

Папа работал один – мама, Тарабам, Катя и Юра гуляли во дворе,– когда раздался громкий, прерывистый телефонный звонок. Так обычно звонит междугородная. Папа взял трубку.

– Алло?

В телефоне пискнуло, потом затрещало, а потом папа услышал какие-то необычные посвистывания и шорохи – как в приёмнике, когда он ещё не настроен.

– Алло! – повторил папа.

В ответ он услышал всё те же посвистывания и шорохи.

«Барахлит,– подумал папа.– Какой-то телефон стал бестолковый, куда только техники смотрят»,– и положил трубку.

Но едва он её положил, как опять зазвонило – на этот раз уже без всякого перерыва и оглушительно... Папа опять снял трубку.

– Алло! Вас плохо слышно! – сказал папа.

– Тереби упроводи ули! – сказал телефон.

– Не понял? – сказал папа.

– УЛИ! – сказал телефон.– УЛИ!

– Что – ули?

– Говорит планета УЛИ! – сказал телефон вполне человеческим голосом.

– О! – обрадовался папа; от неожиданности он чуть не упал со стула.– Планета УЛИ! Я вас слушаю! Кто у телефона?

– У телефона КАР-ЦОВ,– сказал голос.

– Вас понял! – вне себя от восторга крик-мул папа.– Я вас приветствую! Вы, наверное, ищете Тарабама? Не беспокойтесь, он у нас. Перехожу на приём!

– О! – в свою очередь удивился КАР-ЦОВ.– Значит, вам нечего объяснять... Очень рад!

– И я рад! – воскликнул папа.– Очень! Вы приняли наши сигналы?

– Принял,– сказал КАР-ЦОВ.– Но не кричите так... я вас прекрасно слышу. Телефоны у вас, на Земле, отменные... Так, значит, всё в порядке? С Тарабамом?

– В порядке,– подтвердил папа.– Но он очень тоскует... Может быть, я могу чем-нибудь помочь?

– Ничего особенного не требуется,– вежливо сказал КАР-ЦОВ.– Просто прошу вас в воскресенье, двенадцатого июня, быть дома. Ровно в восемь часов утра. Мы прилетим за Тарабамом. И постарайтесь, чтобы в квартире не было посторонних. Старик-Ключевик, конечно, не в счёт. И этот ваш друг... как его? (КАР-ЦОВ имел в виду меня.)

– О! Вы и его знаете?

– Знаю, знаю... так что поменьше посторонних.

– Будет сделано! – обещал папа.– Благодарю вас за звонок!

– Ну, что вы, друг мой,– мягко сказал КАР-ЦОВ.– Это я вас благодарю. Вы уже столько для нас сделали...

– Бросьте! – возразил папа.– Всё это чепуха!

– Нет, не чепуха. Так что ждите... А пока – до свидания!

– Как там погода? На планете УЛИ? – спросил папа: ему очень хотелось ещё поговорить.

Но КАР-ЦОВ пропал: в телефоне опять посвистывало, потрескивало, жужжало – это звучал космос.

Папа ещё долго сидел, забыв обо всём на свете, и слушал таинственные голоса далёких миров...

Разговор этот – как сейчас помню – состоялся в пятницу, перед ещё одним весьма важным событием... Но о нём чуть попозже.

СКАЗКА О ЗОЛОТЫХ КОНТАКТАХ

Когда мама, Тарабам, Катя и Юра вернулись с прогулки, папа сразу же рассказал им о своём удивительном разговоре с КАР-ЦОВЫМ. Радости обитателей квартиры-108 не было границ! Особенно, конечно, радовался Тарабам. Ещё бы – связь наладилась, и ясно было, что скоро Тарабам увидит родных. А может быть, даже самого КАР-ЦОВА. Ведь согласитесь со мной, что Тарабам становился на планете УЛИ совершенно исключительной личностью.

В тот вечер все ещё долго разговаривали за чаем, строили разные планы о новых встречах с Тарабамом, даже о полёте всей семьёй к нему в гости – на его звездолёт или на саму планету УЛИ. Эти планы всех очень взволновали, и дети долго не хотели ложиться спать. Наконец они удалились вместе с Тарабамом: мама разрешила рассказать им на ночь новую сказку.

– Надеюсь, эта сказка будет весёлая? – спросила мама.

Тарабам кивнул.

Через некоторое время папа и мама решили послушать, что он там рассказывает. Они подошли к двери в детскую, чуть-чуть приоткрыли её и прислушались...

– ...После этого страшного крушения в машине больше ничего не осталось! – ровным голосом говорил Тарабам.– Все части разлетелись в космическом пространстве на многие тысячи километров. Только маленькие золотые контакты звездолёта ещё держали связь с планетой УЛИ...

– Они были из настоящего золота? – спросил Юра.

– Из настоящего,– важно ответил Тарабам.– Эти контакты были вечными! Они не ржавели, не стирались, не окислялись! Они держали связь, несмотря ни на что! Несмотря даже на то, что самой машины, которой они верно служили, давно уже не было. Когда с планеты УЛИ вызывали несуществующий вертолёт, золотые контакты отвечали: «Есть контакт!» – и начинали принимать и передавать информацию... Одинокие, летели они по начертанной им орбите и принимали-принимали-принимали, и передавали-передавали-передавали, и опять принимали-принимали-принимали... А теперь скажите мне: о чём эта сказка?

– О золотых контактах! – сказала Катя.

– Как они всё принимали и передавали! – сказал Юра.

– Это внешняя форма сказки,– важно сказал Тарабам.– То, что лежит на поверхности. Внутренний смысл куда глубже! Понимаете?

– Нет,– сказал Юра.

– Эта сказка повествует о чувстве ответственности! – торжествующе произнёс Тарабам.– И о верности долгу! О золотых контактах, в общем...

– Я же и говорю! – сказала Катя.

ПАПИНА ВЫСТАВКА

К этим космическим треволнениям в квартире-108 добавилось ещё нечто, о чём я не успел вам раньше сказать: приближалась папина выставка. Он получил, наконец, разрешение на её устройство. Выставка должна была открыться в воскресенье, пятого июня, а в следующее воскресенье – двенадцатого июня – намечался отлёт Тарабама... Сами понимаете, какие насыщенные переживаниями дни наступили в квартире-108.

С некоторых пор папа перебирал все свои картины: то вытаскивал их на свет, то опять запихивал в кладовку, делал на них последние, завершающие мазки, протирал лаком. В общем, хлопотал, волновался, готовился. И все мы волновались. Мы тоже внутренне готовились к выставке, хотя нам было намного легче, чем папе.

Но волновались мы от этого ничуть не меньше.

Особенно переживал Тарабам – ведь к созданию последних папиных картин он был непосредственно причастен. Я уж не говорю о предстоящем отлёте в космос: с одной стороны, Тарабам этому радовался, с другой стороны, он уже так ко всем нам привык, что уезжать ему не очень-то и хотелось... И оставаться не хотелось, и уезжать не хотелось... вернее, хотелось и того и этого. А тут ещё выставка!

Наконец наступила суббота, четвёртое июня – тяжёлый день перед выставкой. Я начну рассказывать именно с этого дня.

В ту субботу, накануне открытия выставки, я приехал в квартиру-108 чуть ли не на рассвете. Нужно было отвезти картины в художественный салон и там их развесить. Я помог папе нанять грузовик.

Пана ехал в кабине, а я наверху, в кузове, с картинами. Я следил, чтобы ветер не сорвал с них брезентовое покрывало. Ведь, кроме дождя, в то утро ещё и ветер разгулялся. Казалось, что погода окончательно испортилась. Это нас огорчало: мы боялись, что в плохую погоду будет мало публики, да и освещение в выставочных залах тоже зависит от погоды: если будет сумрачно, то придётся зажигать искусственный свет, а при искусственном свете картины смотрятся намного хуже.

Когда мы приехали в салон, нас уже там ждали: главный распорядитель выставок – толстый важный человек в сером костюме и пятеро рабочих по развеске в синих комбинезонах. С их помощью мы выгрузили картины и внесли их в здание.

Папе отвели четыре больших зала, они тянулись один за другим по полуокружности огромного строения.

Сначала мы прошлись но пустым гулким залам вместе с распорядителем и рабочими, чтобы прикинуть, где что развесить. У папы, правда, был уже составлен подробный план выставки. Всё у него было тонко продумано!

Иногда, правда, надо было по ходу дела обдумывать, какую картину рядом с какой вешать, потому что хоть у папы и был подробный план – но то на бумаге. А когда картины уже висят, то они вместе смотрятся иногда совсем неожиданно. Часто приходилось менять картины местами, чтобы добиться большей гармонии в цвете. Так что хлопот нам всё-таки хватало.

Кончили мы не скоро – за окнами совсем стемнело, и пришлось зажечь свет.

В этот вечер я остался ночевать в квартире-108, чтобы завтра сразу же ехать с папой па выставку. Мама, Катя, Юра и Тарабам встретили нас возбуждённые и закидали вопросами. Мы сказали, что всё в порядке.

Наскоро поужинав, мы легли спать.

Па другой день – в воскресенье, пятого июня – будильник разбудил нас в восемь утра. И какова же была наша радость, когда мы увидели за окном яркое солнце. Мама и Тарабам принялись готовить на кухне завтрак.

– Подумать только! – весело говорила мама.– Дождь улетучился, и опять солнышко. Это хорошее предзнаменование.

– Тьфу-тьфу! – сказал папа.– Не сглазить бы.

Мы с ним приняли для успокоения ванну, побрились и надели парадные костюмы. Через час все уселись в папиной комнате завтракать. Мама, Катя и Юра были тоже во всём парадном.

– Какие вы все красивые! – с завистью сказал Тарабам, подавая нам омлет, он здорово научился его готовить. – Жаль, что мне не надо одеваться.

– Ты и так красив, безо всяких костюмов,– сказал папа.– Хотел бы я быть на твоём месте: жизнь была бы намного проще.

– Так я остаюсь дома? – спросил Тарабам: в голосе его прозвучало сожаление.

Кате стало жаль Тарабама, что он остаётся.

– А вдруг позвонит КАР-ЦОВ... Сейчас нельзя оставлять квартиру пустой,– сказал папа.

– Я думаю, ты прав,– кивнул Тарабам.– Я должен остаться. Но мысленно я буду с вами там – на выставке... и буду готовить вам дома торжественную встречу. А уж вы не подкачайте!

– Постараемся,– сказал папа.– Я о тебе речь скажу.

– А вот это уж совсем лишнее,– смущённо махнул рукой Тарабам.

– Нет, не лишнее, не лишнее! – закричали Катя и Юра.

Перед самым отъездом пришёл Старик-Ключевик: весь сияющий, одет, как всегда, с иголочки, и ключ на его груди горел, как червонное золото, – мне кажется, он специально почистил его зубным порошком.

Мы присели на минуту перед дорогой, а потом отправились на выставку в двух такси: в одном поехали мама с детьми, в другом – Старик-Ключевик, папа и я...

Небо над Москвой было синим и чистым – ни одного облачка, промытый дождём асфальт – ещё мокрый от ночного ливня – сиял, как мне показалось, отражениями космических лучей. По улицам спешили куда-то по-летнему нарядные люди, и настроение у нас становилось всё более приподнятым.

«А что, если они все спешат на нашу выставку!» – подумал я. И как в воду глядел!

Потому что когда мы подъехали к выставочному залу, то увидели длинную очередь, конец которой заворачивал за угол длинного здания. Перед входом все толпились, стремясь поскорее попасть внутрь. Уже начали пускать. Мы с трудом протиснулись сквозь толпу. За дверями нас ждал распорядитель: вид у него был несколько растерянный.

– Опаздываете, опаздываете,– проворчал он,– сейчас начинаем. Вот отсюда вы скажете несколько слов,– шепнул распорядитель, поднявшись на возвышение и подойдя к микрофону.– Звукоаппаратура у нас прекрасная. Говорите, не повышая голоса, а то боксы будут звенеть... но долго говорить не надо. Я думаю, минут пятнадцать вам хватит?

– Вполне,– согласился папа.

Я видел, что он нервничает.

А народ всё прибывал! Фойе быстро наполнялось многоголовыми волнами, гул голосов усиливался. Вскоре огромное фойе оказалось набитым битком.

– Начинаем! – сказал распорядитель и первый шагнул на возвышение.

– Держись, старик! – шепнул я папе.– И ни пуха тебе, ни пера.

– К чёрту! – ответил он глухим голосом и тоже поднялся на эстраду.

Он остановился перед микрофоном и поднял руку. Воцарилась тишина. Внизу, перед самым микрофоном, стояли мама, Катя, Юра, Старик-Ключевик и я. Тесная толпа горячо дышала нам и затылки. Становилось душно.

«Вентиляторы у них, что ли, не работают?» – подумал я.

Папа кашлянул.

– Дорогие товарищи! – сказал он прочувственно-тепло.– Я рад приветствовать вас на моей первой персональной выставке! Работы, которые вы увидите, написаны мной в основном в последнее время. Я старался выразить в них мои размышления об окружающем нас мире. (По фойе прокатился одобрительный шум.) Но много говорить я не буду: я не оратор и не писатель, слова не моя стихия... Моя стихия – живопись, которую вы сейчас увидите. Смотрите, размышляйте, думайте... Буду рад, если картины вам понравятся и подтолкнут вас к раздумьям.– Тут папа на минуту замолчал, опять кашлянул и продолжал: – Хочу только сказать, что в работе над картинами мне помогали, во-первых, моя семья: моя жена и дети, во-вторых, мои друзья. Их портреты вы увидите во втором зале. Среди них вы увидите и портрет робота Тарабама. Должен сказать, что это не простой робот, это чрезвычайно разумное существо. Он тоже мой большой друг. Более того: он соавтор моих самых главных картин!

По фойе пронёсся гул удивления, папа сделал небольшую паузу.

– Ну, вот и всё, что я хотел вам сказать,– улыбнулся он.– А теперь – добро пожаловать!

Папа взмахнул рукой и ловко спрыгнул с эстрады.

Прошелестели аплодисменты.

«Маловато,– подумал я.– Могли бы и ещё похлопать».

Оказавшийся рядом распорядитель протянул папе маленькие ножницы:

– Режьте ленту! Режьте! – шепнул он и подтолкнул папу ко входу на выставку.

Папа перерезал ленточку, отошёл в сторону – и толпа хлынула в залы...

Мы тоже вошли вслед за папой, стараясь держаться вместе. Но народу было столько, что я сразу же потерял своих друзей из виду.

«Ничего,– подумал я.– Потом найдёмся. А пока похожу один».

Сначала я прошёлся по всей выставке – вернее, не прошёлся, а протиснулся, потому что народу во всех четырёх залах было как сельдей в бочке. Сквозь стеклянные потолки залов струился яркий естественный свет, краски на картинах так и сверкали. Дойдя до конца выставки, я вернулся назад во второй зал, мне хотелось сначала послушать, что говорят о портретах. Больше всего народу столпилось перед самым большим, в натуральную величину, портретом Тарабама. Картина была написана в серебристо-синих тонах: Тарабам стоял во весь рост на фоне какого-то космического пейзажа – странной формы скалы, странной формы растения и деревья, на тёмном небе несколько солнц и лун... Я подошёл ближе.

– В своей речи он говорил неправду! – услышал я вдруг позади себя.

Я оглянулся: кипятилась какая-то маленькая старушка.

– Этого робота художник сам сделал,– продолжала старушка.– Говорят, это его хобби – делать роботов...

– Да что вы знаете! – возразил старичок рядом со мной.– Его хобби – это картины. А но специальности он – инженер-электроник. Потому в его картинах все эти болты, гаечки...

– Что вы говорите?! – удивилась старушка.

– А гаечки прекрасны! – вмешался ещё кто-то.

– И робот прекрасен!

– Ничегошеньки-то вы не знаете! – вмешался молодой человек с чёрной бородой и длинными волосами до плеч, в чёрных очках (очевидно, художник).– Робот – настоящий инопланетянин, представитель внеземной цивилизации. Он специально прилетел к нам с планеты УЛИ, чтобы купить несколько этих картин. Они пользуются там грандиозным успехом!

– Да что вы говорите?

– Не может быть!

– Всё так и есть,– вмешался ещё один молодой румяный человек, тоже бородатый.– Слава этих картин давно перешагнула границы нашей галактики.

– Поразительно!

– Как они там всё знают!

Но с меня было довольно: я отошёл к небольшой группе, столпившейся перед портретом Старика-Ключевика.

– Вы только посмотрите на это выражение лица! – говорил один посетитель, указывая на Ключевика.– Ясно видно, что старик – мудрец! Что он всё знает и давно привык ничему не удивляться! Ему, наверное, лет сто!

– Берите больше! – сказал второй посетитель.– Сто лет для такого мудреца – младенческий возраст.

...Выйдя в полупустое фойе, я сразу увидел папу в углу, возле буфета. Он о чём-то разго-наривал с мамой. Рядом стояли Катя, Юра и Старик-Ключевик. Катя и Юра жевали бутерброды и пили сок из бокалов.

Я направился к ним.

– Успех просто сногсшибательный! – сказал я.– Я тут слушал разные мнения – чёрт знает что порой говорят! Но в основном – восторги. Я всё запомнил, даже записал кое-что.

Я вынул было записную книжку.

– Потом, дома,– сказал папа.– Сейчас не до того.

...На этом я пока обрываю рассказ о первом дне папиной выставки – так называемом вернисаже. Да и что вам ещё сказать – и так всё ясно! Это был настоящий триумф, то есть блестящий успех. Торжество, доставляемое счастливой удачей и полной заслуженной победой.

Должен сказать, что папа ждал этого дня всю жизнь, он всегда твёрдо верил, что этот день придёт, несмотря ни на какие препятствия. А препятствий у папы было хоть отбавляй: вы же помните, как у него то и дело не принимали картины, и в семье не было денег, а всё равно нужно было работать. И папа работал не покладая рук – писал, и писал, и писал всё новые картины.