Текст книги "… Para bellum!"

Автор книги: Юрий Мухин

Соавторы: Андрей Паршев,Георгий Литвин,Владимир Алексеенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Без связи на земле

Если вы присмотритесь к мемуарам тех, кто начинал войну, то обратите внимание, что к 22 июня немцы забросили к нам в тыл неимоверное количество диверсантов, главной задачей которых было обрезать провода и убивать посыльных. Всё! Без телефонной связи никаких армий, корпусов, дивизий и полков у нас в западных округах не стало. Вместо них образовались несколько тысяч рот и батальонов, которые действовали без единых планов и приказов. А штабные радиостанции армий, корпусов и дивизий были смонтированы в автобусах – легко распознаваемой цели для немецкой авиации. Через несколько дней не осталось и этих радиостанций.

Чтобы реально представить, что значит «иметь радиосвязь», давайте сравним насыщенность рациями наших войск и немецких.

Командующий Западным фронтом генерал армии Д. Г. Павлов объединял своим штабом 3-ю, 4-ю, 10-ю и 13-ю армии. Всего 50 дивизий всех видов или в пересчёте на подразделения равнозначные батальону – примерно 1300 батальонов, или более 400 батальонов, дивизионов и эскадрилий в расчёте на одну общевойсковую армию. Так вот, к середине дня 22 июня, командующий 3-й армией донёс, что из имеющихся у него трёх радиостанций две уже разбиты, а третья повреждена. Павлов из Минска запросил три радиостанции из Москвы. Ему пообещали прислать самолётом, но не прислали. Фактически с этого дня все усилия штаба Западного фронта сводились не к планированию обороны, а к тому, чтобы узнать, где находятся войска и что делают. Никакой устойчивой связи с ними не было. Фронт развалился на отдельно действующие части.

А немецкий мотопехотный батальон, помимо ультракоротковолновой радиостанции на каждом бронетранспортёре с радиусом приёма-передачи 3 км, имел на таких же бронетранспортёрах ещё и радиостанции для связи с командованием. Этих бронетранспортёров с рациями, защищённых бронёй как наши танки и неотличимых от других типов машин, в штате немецкого мотопехотного батальона по расписанию на 1.02.1941 г. полагалось 12 единиц! Вот и сравните – в нашей общевойсковой армии, объединяющей около 400 таких подразделений, как немецкий батальон, было всего 3 радиостанции на незащищённых автобусах, а у немцев по 12 на БТРах в каждом батальоне, не считая ультракоротковолновой рации на каждой единице боевой техники.

У немцев даже командиры артиллерийских взводов имели свой БТР с рацией, а в нашей Армии и в 1945 г. командиры танковых бригад возили командиров дивизионов приданных им артиллерийских полков с уже появившимися рациями снаружи, на броне своих командирских танков.

Так какой нам был толк при такой связи от 10 тыс. танков в западных округах на начало войны? Какой толк был от 50 тыс. танков без радиостанций, которые Тухачевский хотел заказать у промышленности?

Без связи в воздухе

Ещё меньше было толку без связи от самолётов в войсках западных округов. Когда наши лётчики знали, куда лететь и с кем драться, то дрались они неплохо даже на слабой технике. Вот пример боёв 22 июня из немецкого источника.

«Наибольших успехов достиг 12-й ИАП, командир – П. Коробков, базировавшийся на аэродроме в Боушеве, около Станислава. Во время утреннего налёта Ju 88 из KG 51 полк потерял 36 И-153 из 66 имеющихся в наличии. Однако уцелевшие машины поднялись в воздух и достойно ответили немецким бомбардировщикам. В длительном бою советские пилоты, потеряв три И-153, объявили о том, что удалось сбить восемь Ju 88. В действительности лётчикам удалось сбить семь Ju 88, из них пять из 9-й эскадрильи, III./KG 51. Это был полный разгром. На этом злоключения III./KG 51 не завершились. В тот же самый день этот дивизион в подобной ситуации столкнулся с истребителями МиГ-3 из 149-го ИАП. Потеряв на аэродроме 21 машину, лётчики подняли оставшиеся МиГи в воздух и сбили восемь (по данным Люфтваффе шесть) Ju 88 из III./KG 51. Следует отметить, что результаты, объявленные советскими пилотами, практически полностью соответствуют немецким данным о потерях».

По этим же немецким данным о потерях, советская авиация 22 июня в воздухе и на аэродромах потеряла 1000 самолётов, а за первые две недели войны – 3500. Ну и что? В западных округах было 33 авиадивизии с более чем 10 тыс. самолётов[2]2
  Возможно эти данные ошибочны. В. И. Алексеенко, поработав в архивах, даёт такие данные: 6781 самолёт, 7555 лётчиков (Ю. Мухин).


[Закрыть]. Давайте посчитаем. Немцы напали на нас с 4 тыс. боевых самолётов, а у нас и через две недели осталось ещё 6,5 тыс. – полное превосходство в количестве! Почему же наши войска всё время были без авиационного прикрытия и поддержки? А потому, что для прикрытия и поддержки сухопутных войск лётчики должны были знать, кто именно в их помощи нуждается. А как это узнать без связи?

Ещё в 1939 г. на 4 тыс. самолётов всех немецких ВВС приходилось 16 полков и 59 батальонов связи, то есть – примерно 15 связистов на один самолёт.

Командир 3-й танковой группы немцев Г. Гот так описывает второй день войны с СССР:

«Два обстоятельства особенно затрудняли продвижение 57-го танкового корпуса: 2000 машин 8-го авиационного корпуса (в том числе тяжёлые грузовики с телеграфными столбами) шли за походной колонной 19-й танковой дивизии, которая, совершив ночной марш и пройдя через Сувалки и Сейны, рано утром пересекла государственную границу и остановилась вдоль дороги на привал. Этим воспользовались подразделения авиационных частей, их автомашины обогнали колонну 19-й дивизии и стали переправляться по мосту на противоположный берег Немана. Вскоре эти машины попали на плохой участок дороги, застряли и тем самым остановили продвижение боевых частей».

Заметьте – Геринг заставлял связистов люфтваффе наступать чуть ли не впереди танков. А как же иначе? Если не связать аэродромы со станциями наведения самолётов в пехотных и танковых частях, то как же лётчики узнают где бомбить и кого защищать от бомбёжек советской авиации?

Вот как, к примеру, немецкий лётчик описывает обычный боевой вылет:

«Мы летели над Чёрным морем на высоте примерно 1000 метров, когда наземный пост наблюдения передал сообщения: «Индейцы в гавани Сева, ханни 3-4» (Русские истребители в районе Севастопольской гавани, высота 3000—4000 метров).

Мой ведущий продолжал набирать высоту, а я прикрывал его сзади и внимательно высматривал русские самолёты. Вскоре мы набрали высоту 4000 метров и с запада вышли к Севастополю. Вдруг мы заметили истребители противника, они были чуть ниже нас. В моём шлемофоне раздался голос ведущего «Ату их!»

Мы снизились и атаковали противника. Это были «Яки», мы кружили вокруг них минут десять, но не смогли сбить ни одного истребителя. Вскоре противник отступил. Наземный пост наблюдения передал новый приказ: «Направляйтесь к Балаклаве, там большая группа Ил-2 и истребителей».

Bf 109 сбавил скорость, и его пилот показал мне, чтобы дальше пару вёл я. Теперь я шёл впереди, а «Мессершмитт» прикрывал мой хвост. Вскоре мы добрались до Балаклавы и увидели в воздухе разрывы снарядов нашей зенитной артиллерии. Начался новый бой с «Яками», на этот раз мне удалось сбить одного. Объятый пламенем истребитель противника врезался в землю».

Заметьте, поскольку немцев всё время с земли наводили, то они всегда начинали бой с выгодной для себя позиции и внезапно для наших.

Ф. Гальдер в своём дневнике так оценил связь Военно-воздушных сил РККА: «д. Наземная организация, войска связи ВВС: Войск связи ВВС в нашем смысле нет … Наземная организация русских ВВС не отделена от боевых частей, поэтому громоздка, работает с трудом и, будучи однажды нарушена, не может быть быстро восстановлена».

У нас даже в 1942 г. командующий ВВС в приказе отмечал, что 75 % вылетов советской авиации делается без использования радиостанций. Они, кстати, в это время были только на командирских самолётах, а у остальных – приёмники. А командные пункты авиации появились только к концу войны, да и то, судя по всему, это было далеко не то, что было у немцев.

Вот смотрите. Лучший ас СССР И. Н. Кожедуб на фронт попал в марте 1943 г., а лучший ас Германии Э. Хартманн – на 3 месяца раньше. Кожедуб сбил 62 самолёта, Хартманн – 352. (Цифра побед Хартманна весьма сомнительна по многим причинам).

Пусть так. В расчёте на один бой Кожедуб сбивал 0,52 самолёта, а Хартманн – 0,43. То есть, если бы Кожедуб и Хартманн встретились в одном бою, то с вероятностью 55:45 победил бы Кожедуб. Но …

В расчёте на 100 календарных дней войны Хартманн совершал 161 боевой вылет, а Кожедуб – 42, боёв Хартманн проводил в среднем 95 в расчёте на 100 дней, а Кожедуб – 15. В чём же дело? Немцы что ли не летали и Кожедубу некого было сбивать? Летали!

Просто Хартманна войска по радио непрерывно вызывали для прикрытия, и если он не находил в одном месте врага или враг был силён, то ему указывали другое. А Кожедуб летал на «авось», жёг бессмысленно бензин, вырабатывая моторесурс самолётов, которые собирали в тылу голодные и холодные женщины и дети. И в основе всего – недоразвитая радиосвязь Красной Армии.

(История нам нужна для того, чтобы не совершать ошибок в сегодняшнем дне. Но чему нас учит история по Хрущёву? Ведь и сегодня в нашей армии командно-штабные машины не бронированы и имеют столь характерные очертания, что их и чеченцы выбивали в первую очередь.

На конференции по безопасности России в одном из докладов было сообщено, что сегодня у нас все автоматические телефонные станции по контракту реконструируют американцы компьютерными системами, они же и программируют эти системы. Для чего это? Для того, чтобы в угрожающий момент по всей России вышла из строя телефонная сеть?)

Поклонник Дуэ

Итальянский генерал Дуэ (Douhet) выдвинул идею, что победу в будущей мировой войне определят только военно-воздушные силы. Та страна, которая сумеет уничтожить авиацию противника и разбомбить его города – будет победительницей.

Города – это очень большая цель. И когда лётчик с большой высоты целится в Кремлёвский дворец, но попадает в ГУМ – это тоже неплохо. Когда город бомбит 1200 самолётов сразу, то кто-нибудь попадёт и во дворец.

Отсюда вытекало, что не обязательно иметь бомбардировщики, которые могли бы уничтожить с одного захода небольшую цель (танк, паровоз, автомашину, мост). Достаточно иметь много больших бомбардировщиков, бомбящих только с горизонтального полёта и большой высоты. Короче – фронтовая авиация (авиация поля боя) не нужна.

Сторонником доктрины Дуэ был Гитлер, но отличие тогдашней Германии от СССР было в том, что Геринг, наряду с тяжёлыми бомбардировщиками, заказал конструкторам и промышленности и пикирующий бомбардировщик Ю-87 (на котором немецкий лётчик Рудель отчитался в уничтожении 600 наших паровозов), и трижды проклятую нашими войсками «раму» – немецкий разведчик и корректировщик артиллерийского огня Фокке-Вульф-189. Кроме этого, немецкие тяжёлые бомбардировщики Ю-88 и Хе-111 могли и штурмовать, и пикировать, и даже быть тяжёлыми истребителями. Дуэ – он, конечно, Дуэ, но и в своей голове надо же что-то иметь!

Тухачевский следовал доктрине Дуэ тупо до тошноты. В то время, когда он занимался вооружением Красной Армии, самолёты поля боя не то, что не заказывались, а и те, что имелись планомерно сокращались. С 1934 по 1939 г. наша тяжелобомбардировочная авиация (которая в годы войны не имела никаких сколько-нибудь значительных достижений) выросла удельно в составе ВВС Красной Армии с 10,6 до 20,6 %, легкобомбардировочная, разведывательная и штурмовая авиация снизилась с 50,2 до 26 %, истребительная увеличилась с 12,3 до 30 %. Как интеллектуал-экономист Гайдар пёр «в рынок», так и стратег Тухачевский пёр в доктрину Дуэ.

И бросились мы конструировать самолёты поля боя уже без Тухачевского только в 1938—1940 гг., в результате лётчики просто не успевали обучиться на них летать. Так, к примеру, по воспоминаниям ветерана, когда они в 1941 г. пересели на пикирующий бомбардировщик Пе-2, то война заставила командование бросить их в бой, даже не дав обучиться тому, для чего этот самолёт и предназначен – пикированию. Учиться им пришлось в боях.

Наверное, в таком положении дел не один Тухачевский виноват, но ведь всех остальных считают идиотами (Ворошилова, Кулика, Сталина) и только его «генеалиссимусом» военного искусства. Да и не это главное. Главное, что именно Тухачевский отвечал за вооружение Красной Армии тогда, когда надо было разработать оружие будущей войны. Он обязан был застрелиться, но не допустить такого положения. И не забудем – авторитет его был таков, что даже Сталин перед ним извинялся по пустячным поводам. Так что, будь он действительно военным специалистом, он бы нашёл способы исправить положение.

Связь родов войск

Напоминаю, что я считаю Тухачевского предателем, но для чистоты исследования его как военного, не придаю этому значения. Считаю, что он честно пытался вооружить Красную Армию.

В таком случае он не понимал, что победу делают все рода войск воедино. И не понимал этого ни в каких вопросах. А ведь военный должен ясно представлять себе как ведётся бой. Возьмём, к примеру, артиллерию.

Есть орудия, из которых стреляют только тогда, когда враг виден в прицеле – противотанковые и зенитные пушки, небольшое количество лёгкой полевой артиллерии. Но самая мощная артиллерия стреляет с закрытых позиций, то есть сами орудия находятся в нескольких километрах от цели. (Сегодня – до 30—50 км). Наводят их в цель по расчётным данным.

Точно рассчитать невозможно, но даже если бы это было и так, существует масса факторов, отклоняющих снаряд.

Поэтому, хотя сами орудия располагаются так, что их расчёты не видят противника, но его обязаны видеть командиры батарей и дивизионов, которые находятся там, откуда цель видна, и которые корректируют огонь. Делают они так: сначала дают стрелять одному своему орудию и по взрывам его снарядов исправляют наводку орудий всей батареи. А когда пристрелочные взрывы начинают ложиться рядом с целью, дают команду открыть огонь всем орудиям и уже десятками снарядов уничтожают её.

Но это, если они цель видят. Если в районе поля боя есть каланча, высокое здание или хотя бы холмик, с которого они могут заглянуть вглубь обороны противника.

Вот немецкий генерал Ф. Меллентин критикует наших генералов: «Они наступали на любую высоту и дрались за неё с огромным упорством, не придавая значения её тактической ценности. Неоднократно случалось, что овладение такой высотой не диктовалось тактической необходимостью,[3]3
  У тогдашнего полковника немецкого генштаба, начальника оперативного отдела 3-й моторизованной дивизии Динглера, воевавшего под Сталинградом, несколько другие воспоминания о высотах, занятых русскими:
  «… Если нам не удавалось выбить русских с их позиций, осуществить прорыв или окружение в момент, когда мы ещё быстро продвигались вперёд, то дальнейшие попытки сломить сопротивление противника обычно приводили к тяжёлым потерям и требовали сосредоточения больших сил. Русские – мастера окапываться и строить полевые укрепления. Они безошибочно выбирают позиции, имеющие важное значение для предстоящих действий».


[Закрыть] но русские никогда не понимали этого и несли большие потери». Ну а спросить Меллентина – а чего тогда немцы защищали эту «высоту», если она не представляла «тактической ценности»?

Ведь если не взять высоту, то тогда некуда посадить артиллерийских корректировщиков и невозможно использовать с толком свою артиллерию. А в таких случаях артиллеристы вынуждены стрелять по площадям, фактически впустую расходуя боеприпасы.

Даже в 1943 г. на Курской дуге, когда наши войска открыли по изготовившимся к наступлению немцам мощнейший артиллерийский огонь, они вели его не по конкретным танкам, ротам или автоколоннам, а по «местам предполагаемого скопления противника». Да, нанесли потери немцам, так как кое-где противник был там, где и предполагали. Но остальные-то снаряды …

А у Меллентина таких забот не было. Если он не знал, куда стрелять его артиллерии, то вызывал самолёт-разведчик. (Уже по штатам 1939 г. немецкие танковые дивизии обслуживали по 10 таких самолётов). У немцев не было тухачевских, поэтому по их заказу чехи произвели в общем-то небольшое количество самолётов-корректировщиков ФВ-189 (846 ед.), но эту вёрткую проклятую «раму», вызывающую артиллерийский огонь немцев точно на головы наших отцов и дедов, помнят все ветераны войны.

Мы иногда хвалимся, что из 1 млн. т стали делали в войну в десяток раз больше пушек, танков, снарядов и самолётов, чем Германия. Но ведь им и не надо было больше, поскольку они очень разумно расходовали то, что производили. И делали это потому, что их военные очень точно представляли себе, как будут протекать бои будущей войны, а наши стратеги тухачевские – нет.

Мыслитель воздушных боёв

В нашей исторической науке было принято преуменьшать свои силы, чтобы как-то объяснить поражения начала войны. Сообщается, что в западных округах 4 тыс. немецких самолётов противостояло всего 1540 наших самолётов «новых типов». Имеются в виду штурмовики Ил-2, пикирующие бомбардировщики Пе-2 и истребители МиГ, ЛаГГ и Як. Ну, а почему, скажем, истребители И-153 («чайка») и И-16 не считать «новыми» типами? Ведь И-153 выпускался по 1941 г. включительно (с 1939 г. их построено 3437 единиц), а у И-16 последняя модернизация (тип 24) была произведена лишь в 1940 г. Только сошли с конвейера – и уже «старый тип»?!

ЛаГГ-3

И-16 начал выпускаться в 1934 г., и в феврале этого же года немцы начали конструировать Мессершмитт Вf-109. В августе 1935 г. «мессер» поднялся в воздух. И Ме-109 пролетал всю войну, а И-16 уже в 1941 г. – «старый тип»? Почему?

В 1940 г. на И-16 поставили двигатель в 1100 л.с., самолёт весил всего 1882 кг, но летел с максимальной скоростью 470 км/час, в то время как Ме-109 уже в 1938 г. с двигателем 1050 л.с. и весом 2450 кг развивал скорость 532 км/час. А когда на Ме-109 (начало 1942 г.) поставили двигатель 1350 л.с., то он стал летать со скоростью 630 км/час, хотя и весил почти 3 т. Да, конечно, при такой скорости у Ме-109, И-16, новенький, только с конвейера сразу становился «старым типом». Эти машины Поликарпова были конструкторскими тупиками, их невозможно было, модернизируя, поддерживать в современном состоянии сколько-нибудь длительное время. Виноват ли Поликарпов? Думаю – да.

Но огромнейшая вина лежит на тех, кто заказал ему сконструировать именно эту машину. Ведь И-153 и И-16 были машинами, в которых конструктор заложил – как главный принцип – манёвренность. Совместить её со скоростью оказалось невозможно. И поскольку заказывал вооружение Тухачевский, и именно он задал Поликарпову параметры манёвренности, то именно он и виноват, что СССР потратил огромные усилия на постройку этих малопригодных для реального боя машин.

Тухачевский должен был представить себе воздушный бой перед разговором с Поликарповым. И этот бой представлялся ему боем на больших дистанциях. Заказанные им истребители оснащались даже оптическим прицелом. Маневрируя (резко разворачиваясь), такой истребитель, по идее, уходил из прицела противника и, в свою очередь, мог взять его на прицел.

Но в жизни так бои не велись, поскольку попасть в самолёт дальше чем с 200 м можно только случайно.

Для уничтожения противника истребитель обязан был подлететь к цели практически вплотную (Хартманн подлетал на 20—30 м) и только после этого открыть огонь. Цель в прицеле могла быть всего несколько секунд, поэтому важна была масса секундного залпа истребителя – на него нужно было ставить много пушек и пулемётов. Но главное было – догнать и приблизиться к противнику, а для этого важна была не манёвренность, а скорость.

Немецкие генералы, Геринг это понимали, а Тухачевский … учил мышей на задних лапках ходить.

Вот как в книге «Советские асы» описываются бои наших И-16 и И-153 с немецкими бомбардировщиками:

«… воздушный бой на „ишаке“ или „чайке“ (которых у западной границы было сконцентрировано 3311 штук, то есть 76 % парка истребителей) с Ju 88 выглядел примерно так: „Мы разогнали свои машины при снижении до максимальной скорости и перед первой девяткой пошли вверх. Каждый выбрал цель. Огонь вели снизу, длинными очередями по наиболее уязвимым точкам самолётов. (Огонь вели с дистанции 150—170 м – прим. автора). Приблизившись к самолётам противника на 50—70 м как по команде завалились на крыло и, набрав скорость, повторили атаку (…), но всё безуспешно. Набрать высоту после захода не хватило скорости и мощности двигателя“. Или так: «… я вдруг заметил нашего И-16, летящего на перехват Ju 88. В это время Юнкерс развернулся на 180° и снова пролетел надо мной (…). Тянувшиеся за ним струйки выхлопных газов, говорили о том, что фриц удирает на полном форсаже. Истребитель заметно отставал (…). И-16 дал длинную очередь вслед удаляющемуся самолёту, развернулся и полетел на базу».

По сути, я ведь пишу не о Тухачевском, а о реальных причинах наших поражений в начальный период войны и о причинах неоправданных потерь в ходе её. Поэтому, следует обратить внимание на ещё один аспект, на который почти никто не обращает внимания. Это разница в организации авиации у нас и у немцев.

У нас почти вся авиация входила в состав (организационно подчинялась) сухопутных войск – фронтов и армий. Казалось бы хорошо – общевойсковые командиры могли приказать лётчикам исполнить те или иные задачи. Но ведь реально бои на всех фронтах сразу не велись. Где-то на одном из участков, длиною в 200—300 км, нами либо немцами проводилась операция, а на остальных участках 3000 км общего фронта было затишье. И в этой операции участвовала с нашей стороны только авиация этого фронта с резервами.

А у немцев было не так. У них авиация и ПВО были отдельными войсками, не подчинявшимися сухопутной армии. И в случае проведения операции немцы снимали авиацию со всех спокойных участков всех фронтов и добивались численного перевеса на нужном участке. Поэтому и летали их лётчики в 5—6 раз больше, чем наши, поэтому и обходились немцы относительно небольшим количеством самолётов и лётчиков.

От расстрела Тухачевского до начала войны прошло 4 года. Технику заменить уже было нельзя, разработать и поставить на производство радиостанции – тоже. Но реорганизовать управление авиации можно было. Хотя стратег Тухачевский, будь он действительно военным специалистом хотя бы как Геринг, мог бы заняться и этим вопросом, вместо бреда доктрины Дуэ.