Текст книги "Когда НАТО будет бомбить Россию? Блицкриг против Путина"

Автор книги: Юрий Мухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Таран в мозгах генералов

Оставим в стороне идиотизм этой военной находки Тухачевского, вычленим только идею боевых порядков – «массы» и «таран». То есть войск должно быть очень много, что понятно, – ведь головные войска тарана должны погибнуть. А выстроены войска должны быть в затылок друг другу – эшелонами, иначе это будет не таран. С немецкой точки зрения это полный идиотизм, ведь войска последующих эшелонов не могут вести в этом бою огонь – не могут уничтожать противника. Но с точки зрения захвата рубежей живой силой в этом есть логика – последующие эшелоны могут и добраться до победных рубежей.

И вот этот таран пехотных масс вошел в боевые уставы Красной Армии, по меньшей мере, до Советско-финской войны. На упомянутом совещании высшего командного состава РККА в декабре 1940 года, как я уже писал, уставы подверглись критике теми, кто попытался применить их положения в той войне.

Командовавший в Советско-финской войне 7-й армией генерал армии К. А. Мерецков докладывал на этом совещании: «Наш опыт войны на Карело-финском фронте говорит о том, что нам немедленно надо пересмотреть основы вождения войск в бою и операции. Опыт боев на Карело-финском театре показал, что наши уставы, дающие основные направления по вождению войск, не отвечают требованиям современной войны. В них много ошибочных утверждений, которые вводят в заблуждение командный состав. На войне не руководствовались основными положениями наших уставов потому, что они не отвечали требованиям войны.

Главный порок наших боевых порядков заключается в том, что две трети наших войск находится или в сковывающих группах, или разорваны.

…При наступлении, когда наша дивизия готовится к активным действиям в составе корпуса, ведущего бой на главном направлении, идут в атаку 16 взводов, причем из них только 8 ударных, а 8 имеют задачу сковывающей группы. Следовательно, в ударной группе имеется только 320 бойцов, не считая минометчиков. Если допустить, что и ударная, и сковывающая группы идут одновременно в атаку, то атакующих будет 640 бойцов. Надо признать, что для 17-тысячной дивизии такое количество атакующих бойцов слишком мало.

По нашим уставам часть подразделений, расположенных в глубине, предназначены для развития удара. Они распределяются так: вторые эшелоны стрелковых рот имеют 320 бойцов, вторые эшелоны стрелковых батальонов – 516 бойцов, вторые эшелоны стрелковых полков – 762 бойца и вторые эшелоны стрелковых дивизий – 1140 бойцов. В итоге получается, что в атаку на передний край выходят 640 бойцов и для развития успеха в тылу находятся 2740 бойцов…

…На войне на Карельском перешейке вначале командующие 7-й и 13-й армиями издавали свои инструкции, а когда появился командующий фронтом, он дал свои указания, как более правильно на основе опыта и прошлой войны, и текущей войны построить боевые порядки для того, чтобы повести их в атаку.

По нашим предварительным выводам, отмена по существу установленных нашими уставами боевых порядков во время атаки линии Маннергейма сразу же дала большие успехи и меньшие потери».

На этом же совещании выступил с большим теоретическим докладом «Характер современной наступательной операции» генерал армии Г. Жуков, в котором предложил организовывать наступление следующим образом.

В первом эшелоне ударной армии непосредственно прорывает оборону «ударная группа: состоит обычно из трех, реже – двух стрелковых корпусов, усиленных артиллерией, танками, инженерными и химическими средствами и средствами ПВО. Корпус может наступать одним и двумя эшелонами». То есть в первом эшелоне, по мнению Жукова, реально должно быть от 6 до 9 дивизий.

Далее – «вспомогательная группа обычно состоит из одного корпуса» – 3 дивизии.

Далее – «в армии может быть две или одна сковывающие группы», – надо полагать, что это еще 3 дивизии.

Далее – «резерв в составе 2–3 дивизий».

Далее – «подвижная группа» с «двумя механизированными, одним-двумя кавалерийскими корпусами» – до 12 дивизий.

Таким образом, Жуков учил, что полководец из имевшихся у него в распоряжении 30 дивизий удар должен наносить силою от 6 до 9 дивизий, а остальные в это время должны находиться во втором и остальных эшелонах. Опыта недавней финской войны для него как бы не существовало.

Выше я дал реальные прорывы советского фронта 2-й танковой группой (армии) Гудериана, в которых по советским войскам били практически сразу все имевшиеся у Гудериана дивизии, а Жуков, как видите, планирует прорыв меньше чем третью сил. Кроме этого, Жукову требуется несравнимо большая масса войск – почти втрое больше дивизий, чем реально было у Гудериана, прорывавшего фронт того же Жукова и уходившего на сотни километров в тылы советских войск.

И это требование массовости, требование от советского народа предоставить им массу солдат и техники, шло от всех теоретиков военного дела СССР. Генералами в «штыковую атаку» посылались не только пехота, но и танки, «трезво» осознавая, что при такой их тактике большое количество танков сгорит, не доехав до противника. Посему нашим генералам требовалось и много-много танков.

В книге Т. Кузнецова «Тактика танковых войск» (М.: Воениздат НКО СССР, 1940) дается такой расчет их потребности:

«При фронтальном наступлении каждый общевойсковой командир в своих расчетах по распределению танков должен исходить из необходимости насыщения ими в первую очередь стрелковых батальонов первого эшелона ударной группы. При этом следует руководствоваться среднеориентировочной нормой усиления пехоты танками – одна рота легких танков на стрелковый батальон, наступающий на фронте 400–600 м в первом эшелоне ударной группы. При увеличении фронта наступления стрелкового батальона до 1000 м соответственно возрастет и потребное количество танков.

Указанная норма усиления пехоты танками исходит из следующего ориентировочного расчета: стрелковый батальон, наступающий на фронте 400–600 м, в ближайшей глубине встретит около одной обороняющейся роты противника, располагающей 21 огневой точкой (9 ручных пулеметов, 2 своих и 4 приданных станковых пулемета, 2 миномета и 4 противотанковых орудия). Эти огневые средства, надо полагать, будут нормально эшелонированы по всей глубине ротного оборонительного района, т. е. в первом эшелоне будут находиться 8 ручных пулеметов (два пехотных взвода), 2 станковых пулемета (кинжальные) и 2 противотанковых орудия, всего 8 пулеметов и 2 противотанковых орудия; во втором эшелоне – 9 пулеметов и 2 противотанковых орудия.

Считая, что в процессе артиллерийской подготовки будет уничтожено в первом эшелоне 30 % огневых точек и что для уничтожения одного пулемета потребуется один танк, а одной противотанковой пушки – пять танков, устанавливаем: для уничтожения огневых средств первого эшелона противника потребуются (5+10) 15 легких танков, т. е. одна рота. В процессе уничтожения 1 танковой ротой огневых средств первого эшелона противника часть огневых средств второго эшелона будет подавлена огневым валом артиллерии наступающего, а уцелевшие будут уничтожены последующей атакой танков».

Сначала оцените нормативную эффективность артиллерийской подготовки перед атакой – 30 %, и автор этого методического труда принял в своем расчете, что ни одна противотанковая пушка не пострадает. И вот на эту неподавленную оборону танки пойдут в атаку… Каковы будут их потери? И вы видите, что автор опять-таки «трезво» закладывает в расчет 5 танков для уничтожения одной противотанковой пушки противника, закладывает, что 4 танка будут в этой атаке подбиты одной пушкой противника. Вот отсюда требование гениального Тухачевского и остальных советских полководцев иметь «массы» – бабы обязаны им нарожать много новых солдат, а советская экономика – построить много-много танков.

А вот глава ВВС РККА П. Рычагов на совещании докладывает: «Из опыта современных прошедших и идущих войн авиационная плотность достигается до 25 самолетов на один километр фронта».

Из опыта каких войн он это рассчитал?! Дело в том, что уже перед его докладом выступающие обсуждали, что немцы в мае 1940 года ударили по французам на фронте 1000 км силами авиации в 2,5 тыс. самолетов, т. е. плотность немецкой авиации была в 10 раз меньшей, чем берет за основу Рычагов. Далее.

«Необходимо сделать вывод, что в современной войне на главном, решающем направлении (примерно по фронту 100–150 км. – Ю.М.) в составе фронта будет действовать не менее 15–16 дивизий, т. е. 3500–4000 самолетов».

С Рычаговым не согласился, в частности, прославившийся громкими поражениями в последовавшей войне Ф. Кузнецов, генерал-лейтенант, на тот момент командующий войсками Северо-Кавказского военного округа: «Я считаю, что эта цифра должна быть значительно больше». С Кузнецовым солидаризировался Г. Жуков, который считал, что если «общая ширина участков главного удара в предпринимаемой операции должна быть не менее 100–150 км», то для обеспечения операции потребуется «30–35 авиационных дивизий», т. е. до 8000 самолетов.

А вот мысль из выступления Е. Птухина, генерал-лейтенанта, командующего ВВС Киевского особого военного округа: «Для того, чтобы уничтожить материальную часть на аэродромах (противника. – Ю.М.), а мы считаем, в среднем на аэродроме будет стоять 25–30 самолетов, нужно подумать о мощном ударе на этот аэродром. Значит, группа должна быть не менее 100–150 самолетов».

Правда, это как-то не координировалось с тем, что немцы с 10 мая 1940 года в течение трех дней проводили налет на 100 французских аэродромов на глубину до 400 км «мелкими группами без прикрытия истребителей» (Я. Смушкевич) и «было выведено из строя около 1000 самолетов» (М. Попов, генерал-лейтенант, командующий 1-й Краснознаменной армией Дальневосточного фронта).

Давайте сравним цифры совещания с теми, которые через полгода показала война с немцами. Немцы завоевали господство в воздухе и наступали на РККА на фронте более чем в 3000 км. Исходя из «скромных цифр» П. Рычагова – 25 самолетов на 1 км фронта, – с которыми не согласны ни Кузнецов, ни Жуков, – немцы должны были бы иметь 75 000 самолетов. Но на 22 июня 1941 года они против 9917 наших самолетов в западных округах сосредоточили всего 2604 самолета (в три раза меньше, чем Жукову требовалось всего лишь для проведения фронтовой операции на фронте в 400 км). И завоевали господство в воздухе вплоть до 1943 года!

Очень щедро наши генералы относятся и к живой силе. В своем докладе Г. Жуков подсчитал, что для наступательной операции на фронте 400–450 км с главным ударом на фронте 100–150 км ему требуется «стрелковых дивизий порядка 85-100, 4–5 механизированных корпуса, 2–3 кавалерийских корпуса». Это свыше 1,9 млн человек даже без артиллерийских, инженерных, транспортных, тыловых и прочих соединений и частей армейского и фронтового подчинения. Сравним: 22 июня 1941 года в сухопутные силы Германии на Восточном фронте протяженностью свыше 3000 км входило всего 85 пехотных дивизий, а все эти силы составляли 3,3 млн человек. Но немцы наступали до осени 1942 г. – до Кавказа! В ходе войны никогда ни один фронт, ни в одной операции не имел плотности войск, запрошенной Жуковым.

Еще. Из доклада Жукова следует, что ударная армия должна сосредоточить на «участке главного удара шириною 25–30 км… около 200 000 людей, 1500–2000 орудий, массу танков». То есть 7 человек на погонный метр фронта. С такой плотностью, надо сказать, и затоптать противника несложно, но с такой тактикой и с такими взглядами на свою роль и службу у наших генералов это не получилось. Немудрено, что и после войны материалы этого совещания оставались секретными – слишком много вопросов они вызывают к нашим генералам.

Кризис военного искусства

Дальнейшее рассмотрение темы нужно предварить замечанием, что военное искусство невозможно без маневра войсками. Собственно, маневр с целью создания ситуации, когда у тебя по отношению к противнику будет «большой батальон», это и есть то, что называется военным искусством.

И Первая мировая война началась, казалось бы, как обычно. Полководцы начали энергично маневрировать войсками, стремясь завести их в слабые тылы противника, стремясь навалиться на его отдельные соединения мощными силами и уничтожить их. Однако не прошло и полугода, как армии всех стран зарылись в землю и какое-либо маневрирование войсками полностью прекратилось. Почему?

Тут вот в чем дело. Для победы надо атаковать противника, атаковать хотя бы для того, чтобы занять местность, на которой он находится. В атаке свои войска должны какое-то время бежать, ехать или скакать через пространство, которое противник простреливает. Но скорострельность оружия настолько возросла, что за те несколько минут, которые атакующие находились в полный рост на открытой местности, обороняющиеся, как бы мало их ни было, успевали нанести атакующим такой урон, что цель атаки уже никак не оправдывала потери в ходе ее.

7 августа 1914 года 21-й прусский драгунский полк перестраивался из походной колонны в боевой порядок, чтобы атаковать позиции 42-го полка французской армии. Командир 6-й батареи этого полка французов, капитан Ломбаль, обнаружив немцев на удалении 5000 метров от позиций батареи, приказал открыть огонь из 75-мм орудий шрапнельными снарядами, и его 4 орудия сделали всего по 4 выстрела каждое. В результате немецкий драгунский полк потерял убитыми около 700 человек и примерно столько же лошадей и перестал существовать как боевая единица.

Противоборствующие стороны сели в окопы. Артиллерия кардинально вопрос не решала уже хотя бы потому, что ее наращивали все противоборствующие стороны. Сутками десятки и сотни батарей перепахивали позиции противника, а когда они замолкали, то из глубоких окопов («лисьих нор») вылезали несколько уцелевших пулеметчиков и косили наступающие цепи. Пока шла борьба с этими пулеметчиками, обороняющиеся подтягивали свежие силы и артиллерию, и все начиналось сначала.

Полностью потерял значение маневр. Как бы генерал ни водил войска, как бы ни подводил свои превосходящие силы к малочисленному противнику, но в конце концов надо было его атаковать, а тот, удобно установив пулеметы, выкашивал всех наступающих.

Инженеры победили генералов. Развитие военной техники поставило крест на военном искусстве. Маршал Пилсудский пишет об этом так (выделено мной. – Ю.М.):

«Я помню, как маршал Петен, указывая мне на окровавленные холмы под Верденом, говорил, что почти миллионы людей лежат на этих изрытых гранатами полях сражений! Миллион до того бесследно погибших людей, что ныне кости обоих противников лежат перемешанными между собою и их не отличат ближайшие родственники! Настолько огромны катакомбы во имя возрождения движения, которое пало побежденным в мрачных окопах!

Хорошо помню те времена. Находясь в глухих пущах волынского Полесья, я тоже работал над окопами. Вековые сосны падали под топором для того, чтобы проложить дороги там, где до того времени ходили только лоси. Тянулись телеграфные и телефонные провода в местностях, куда некогда заглядывали только волки и тетерева. В покрытых проволокой полях перед окопами воистину можно было заблудиться даже при ясном солнышке. Я строил убежища – и подземные, из громадных древесных бревен, и надземные, из таких же бетонных чурбанов, – чтобы в глухих пущах могли поселиться люди. Строились узкоколейки там, где до того времени плохонькая лошаденка, лениво передвигавшаяся по болотистым дорогам, удовлетворяла людские надобности. По железным дорогам и узкоколейкам катились к нам не только продовольственные припасы для выросшего среди пущи нового военного города, не только массы строительного материала, который ежедневно расходовался с криком «Еще! И еще!», но катились также и эшелоны живого военного материала – людей. Куда? Из одного окопа в другой, из одного военного города в другой – такое же случайно образовавшееся скопище солдат.

Был я в окопах; помню свой тщетный смех, когда в один прекрасный день на Стоходе только одна моя рота, производившая набег, была поддержана в своем движении двадцатью с лишним батареями разных калибров, разного вида орудий, развивавших пекло огня.

Я думал поэтому в те времена, что война не только вырождается, но она вообще должна исчезнуть навсегда. Когда погиб главный элемент победы – движение, военная работа сделалась каким-то бессмысленным, диким методом убийства людей. Я не мог себе представить, чтобы человечество в состоянии было предпринять еще раз подобную попытку, чтобы оно еще раз захотело ломать и коверкать жизнь целых стран для питания окопов, а стратегия и военное искусство, закрывши от стыда глаза, выводили бы только цифру убитых, цифру уничтоженных существ для определения победы на основе этого кошмарного подсчета. Радовался я тогда в окопах. Значит, война исчезнет! Наконец-то покончит сам с собой этот кошмар, тяготевший над столькими людскими поколениями! Он выродится настолько, что искусство, не украшая природы войны, одним только своим видом отвратительного машинного истребления людей оттолкнет от себя даже самых горячих своих приверженцев. Война исчезнет вместе со всеми ее последствиями! Это – так думал я – принесет облегчение и моей родине – жертве войны! Но вместе с тем и жаль было мне этого небесного искусства, которым человечество на протяжении тысячелетий отмечало свое движение вперед. Военное искусство, породившее стольких великих людей, в которых непонятная сила вложила такую чародейскую мощь, что своим творчеством – победой – они порождали новые исторические творения, способные жить целые века. Найдет ли человечество другие методы ускорения своего исторического творчества? Вот вопросы, которыми я как командир бригады, заброшенной в окопы, задавался, строя свои выводы о будущем».

Этот текст Пилсудского довольно напыщен, тем не менее он недвусмысленно показывает состояние генералов Первой мировой. Война перестала в них нуждаться, им невозможно было реализовать свой творческий потенциал, они стали не нужны своим странам. Теперь побеждала не та страна, у которой самые лучшие генералы, а та, у которой бо́льшие людские ресурсы – бо́льшая возможность перемолоть их в бессмысленных атаках и контратаках. Война превратилась, как выразился генерал Фуллер, в «торговлю железом».

Сформулируем проблему: война потеряла движение и превратилась в позиционную потому, что атакующий в последнем рывке терял больше, чем достигал в результате этой атаки. Но у этой проблемы было и очевидное решение: нужно было найти способ, при использовании которого противник не мог бы наносить потерь твоим атакующим войскам, – нужно было защитить атакующих.

«Профессионалы», генералы Первой мировой, найти подходящий способ не смогли, его нашел политик – Уинстон Черчилль. Мало того, ту технику, которую нашел Черчилль для решения проблемы, генералы категорически отвергали, не желая и разговаривать с ее конструкторами.

Известен автомобиль и гусеничный трактор, – рассуждали генералы. – Автомобиль может ездить быстро и медленно, а трактор – только медленно. Известен автомобиль, укрытый броней и с пулеметами, – бронеавтомобиль. Ну зачем нужен еще и медленно движущийся гусеничный трактор с броней и пулеметами – танк?

И изобретатель танка ходил из одной генеральской приемной в другую, пока не попал к Черчиллю. Тот сразу понял, зачем войскам нужен танк. Ведь поле боя изрыто траншеями и воронками, никакой автомобиль по нему не проедет, а танк проедет! Да, Черчилль решил эту задачу войны, но… Но только в тактическом плане. То есть с помощью танков роты, батальоны и полки добивались тактических успехов – продвижения вперед на 5-10 км, но там, где их уже не прикрывал огонь своей артиллерии, стояла артиллерия противника и она мигом кончала и с танками, и с дальнейшим продвижением пехоты. Как применить танк для решения оперативных задач, генералы Первой мировой войны так и не смогли придумать.

Что касается английских и французских генералов (наши тоже оказались не лучше), то замечу, что французы так и не смогли решить эту оперативную задачу до поражения Франции в войне с немцами в 1940 г., а до английских генералов решение этой оперативной задачи стало доходить только в 1942 году.

А немцы поняли, что танк не только защищает своей броней стрелков, сидящих в нем, не только давит пулеметы, давая возможность своей пехоте приблизиться к противнику на бросок гранаты. Танк может и быстро переехать от места, к которому противник подтянул резервы, поэтому там силен и наносит тебе большие потери, к месту, где противник слаб. И прорвать его фронт в этом, слабом месте! Далее пойти вперед, а в сделанный им прорыв ворвется уже без потерь пехота, начиная выстраивать фронт окружения противника.

То есть по немецким оперативным идеям прорывали фронт и уничтожали противника танковые дивизии, а за ними занимали местность пехотные дивизии, которым порой приходилось, как жаловался Манштейн, идти по 80 км в сутки, чтобы догнать танкистов. При этом, если противник пытался прорвать фронт окружения, то немецкая пехота уже не теряла людей в атаках, а уничтожала атакующего противника на своих оборонительных позициях. Танк уменьшал саму потребность пехоты в атаках, но главное, танковые войска возрождали искусство маневра, без которого, повторю, вообще нет военного искусства.