Текст книги "Фронтовик. Без пощады!"

Автор книги: Юрий Корчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

На обмен денег выделялось всего несколько дней, и обменивали не больше трех тысяч рублей. Серьезные дельцы потерь не понесли, поскольку заранее на бумажные деньги скупали золото и драгоценные камни, антиквариат и предметы искусства.

Андрей заканчивал дежурство и уже предвкушал возвращение домой, в тепло. Если форменная шинель еще грела, то ноги в сапогах мерзли.

И тут из старинного трехэтажного особняка выбежала женщина. Она была без пальто, только в накинутом на плечи платке, на ногах – домашние тапочки. Увидев Андрея, она кинулась к нему.

Он поморщился: опять небось бытовая пьянка и дебош. Надо будет идти разнимать, а потом жена простит и заявление писать не будет.

Но женщина бежала к нему молча – обычно при пьяных скандалах они кричали еще издалека.

Андрей успел сделать несколько шагов ей навстречу, а про себя подумал: «Хоть согреюсь в теплой квартире».

Женщина добежала и прерывающимся от волнения и бега голосом сообщила:

– На третьем этаже, в двенадцатой квартире грабеж. Я отлучилась к соседке, вернулась – а дверь открыта и чужие голоса.

– Идемте.

Быстрым шагом Андрей направился к дому. Женщина бежала следом, едва поспевая.

Распахнув тяжелую дверь подъезда, Андрей вошел. Дом был старинной постройки, лестницы широкие – из доходных, что купцы строили для солидной публики.

Они успели подняться до площадки второго этажа – третий этаж был последним, как наверху распахнулась дверь и послышались шаги. Шел явно не один человек.

Андрей расстегнул кобуру и вытащил револьвер:

– Стоять, милиция!

Через секунду сверху прогремел выстрел.

Андрей оттолкнул женщину в непростреливаемую, мертвую зону, вскинул «наган» и дважды выстрелил по ногам незнакомцев. Ни их тел, ни лиц видно не было – все закрывал лестничный пролет.

Стрелял Андрей отлично: в разведке «мазил» не держат – слишком высока может быть цена промаха.

После его выстрелов сверху раздались крики, мат, стоны.

– Эй, мусор, дай уйти! Мы тебя не тронем, зуб даю!

– Бросайте оружие и спускайтесь с поднятыми руками! Живыми вас оставлю, но тюрьму гарантирую.

– Пошел ты…!

Сверху выстрелили. Пуля угодила в штукатурку, и Андрея осыпало известковой пылью. Он сунул женщине свисток:

– Спускайся на улицу, свисти!

Свисток был у каждого постового. Длинные трели означали тревогу, и каждый милиционер, находящийся поблизости, должен был спешить на помощь.

Женщина, прижимаясь к стене, стала осторожно спускаться по лестнице.

В пустом подъезде прозвучавшие выстрелы были как пушечные залпы. Наверняка люди проснулись, но из дверей квартир никто не выглядывал – боялись. Если у кого-то в квартире стоят телефоны, то уже должны были позвонить в милицию. Хотя надежд на скорое прибытие подмоги Андрей не питал – в райотделе одна старенькая полуторка. Пока ее на морозе заведут, дело как-то разрешится. Или они его убьют, или он их.

Андрей снял шинель, портупею – они сковывали движения.

С улицы уже доносились длинные трели свистка.

Прыжком Андрей преодолел сразу три ступеньки лестничного пролета, развернулся, выстрелил в низ живота грабителя и тут же прыгнул вниз, на площадку. Он бы выстрелил в грудь или живот, но они были скрыты от него лестничным маршем.

Вдогонку ударил запоздалый выстрел.

В том, что он попал, Андрей не сомневался. По его расчетам, у бандитов должно быть двое раненых. Но он не знал, сколько грабителей наверху, а у него оставалось всего четыре патрона. Ему вспомнилось об оставленном дома «маузере» – он ведь его так и не сдал. А как бы он сейчас пригодился! В разведку всегда брали с собой запасное оружие. Кроме автомата, нож и – как последний шанс – пистолет. Ведь если дело дошло до стрельбы из пистолета, то дистанция коротка. А в рукопашной доходило до саперных лопаток. Хорошо заточенная, она была не хуже топора и увечья наносила ужасающие.

На пол лестничной площадки упало сверху несколько капель крови. Андрей ухмыльнулся – кто-то серьезно ранен. Бандиты сейчас как в ловушке. Он им и выйти мешает, и с третьего этажа не выпрыгнешь. Постройка дореволюционная, в комнатах до потолков метра четыре, и в лучшем случае попытка выпрыгнуть закончится инвалидностью, в худшем – моргом.

Бандиты это тоже понимали, и сверху раздался голос:

– Мусорок, мы же тебя на куски порвем за наших братанов!

– Вы сначала до меня доберитесь! Ну, давайте – кто смелый? Только лоб зеленкой смазать не забудьте!

Почему-то у бандитов существовало поверье, что перед расстрелом лоб мажут зеленкой.

Грабители наверху стали тихо переговариваться. По голосам Андрей определил, что их было не менее двух. И еще один из бандитов говорил: «За наших братанов». Стало быть, раненых тоже не меньше двух, и один, скорее всего, в живот, а другой – в ноги.

В разведке раненых на себе несли бы до передовой, но в том, что бандиты поступят сейчас именно так, Андрей сомневался. Красиво говорить они мастаки, убеждать в дружбе до гроба умеют, но как до дела дойдет – каждый думает о том, как бы ему свою шкуру сберечь, она ближе. Вот и эти сейчас размышляют, как бы им самим прорваться да награбленное унести. А Андрей перекрывает им путь отхода.

Бандиты на лестничной площадке зашевелились, верно – придумали какой-то план.

Внезапно раздался металлический звук, потом он повторился.

Секунду Андрей соображал, что бы это могло быть, но потом дошло: один из грабителей поднимается по железной лестнице к люку, ведущему на чердак. Через крышу хотят уйти! Только люки всегда на замке, за ними обычно дворники смотрят. Правда, воры могут открыть навесной замок отмычкой. Эти замки простые и иногда открываются изогнутой шпилькой для волос.

Раздался легкий скрежет, и замок грохнулся на плитки пола.

Бандиты засмеялись. Понятно, радуются, что выход нашли. Что они предпримут? Первый уж наверняка в люк полез, второй держит под прицелом лестницу и его, Андрея. Но и он секунды спустя тоже начнет взбираться по лестнице. Потом настанет момент, когда верхняя половина туловища грабителя скроется в люке. Огонь открыть он не сможет, а вот выстрелить в него – самый подходящий момент. Только как подгадать эту секундочку? Раньше времени выскочить на лестничный марш – сам пулю получишь, а опоздаешь на миг – и бандит скроется, залезет на чердак. А оттуда один ход – через слуховое окно на крышу и вниз по пожарной лестнице.

Сверху послышался легкий металлический звук. Бандит старался взбираться, не создавая шума, но железная набойка на каблуке задела за металл лестницы и издала звук.

Андрей решился и бросился по ступенькам вверх. Тут же раздался выстрел, и с его головы слетела шапка, сбитая пулей. Рискуя сломать ноги, Андрей отпрыгнул назад. И кто только придумал эти ступеньки?

Грохнул еще один выстрел. Бандит не видел Андрея и стрелял для острастки.

Андрей снова рванулся вперед и с пол-оборота увидел туловище ниже пояса – наполовину бандит был уже на чердаке. В последнюю секунду Андрей успел выстрелить в поясницу и бедро.

Бандит завопил и рухнул вниз, на пол. Пистолет выпал из его руки и отлетел на ступеньки.

Андрей побежал на третий этаж, с ходу выстрелив бандиту в грудь: нельзя оставлять раненого, но еще живого противника за спиной. Сколько хороших ребят погибло из-за этого!

Раненного в ноги видно не было, кровавый след тянулся в распахнутую дверь ограбленной квартиры.

Андрей секунду колебался – на чердак или в квартиру? Выбрал квартиру, он кинулся в раскрытую дверь и тут же остановился: мертвый бандит лежал в коридоре, и под ним расплывалась лужа крови. Видимо, пуля задела крупный сосуд.

Андрей не был санитаром, но смерть на фронте видел много раз. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять – перед ним труп.

Он заглянул в комнату. Никого. Метнулся в другую: у стола лежал убитый хозяин. Нож – финка с наборной ручкой – торчал у него из спины.

Андрей выбежал из квартиры. Сколько секунд он потерял? Пятнадцать, двадцать? За это время бандит успеет перебраться по чердаку к слуховому окну. А дальше – железная, заметенная снегом крыша. Там темно и скользко. Конечно, бандит будет осторожен, и у Андрея есть в запасе время.

Он кинулся по лестнице вниз, на втором этаже подобрал свою шинель и на ходу оделся. Сколько у него в револьвере осталось патронов – два или один?

Женщина стояла у подъезда и тряслась от холода и страха. В подъезде звучали выстрелы, на улице – ночь, темнота, холодно и ветрено. Увидев Андрея, она испуганно отшатнулась.

Андрей забрал у нее свисток.

– Где пожарная лестница?

– Там, – она показала на правый угол дома.

– Иди в подъезд, замерзла уже. Но в квартиру не поднимайся.

А сам побежал к углу дома и осторожно заглянул за него – не хватало на пулю нарваться.

На лестнице, на самом верху виднелась темная фигура. Только что-то выглядела она очень уж большой и неуклюжей.

– Брось оружие и спускайся! – крикнул Андрей.

В ответ раздалось два выстрела, и неподалеку от Андрея взметнулись фонтанчики снега.

Андрей поймал бандита на мушку и выстрелил. Вернее, не столько на мушку, сколько наводил по стволу.

Фигура камнем полетела вниз, раздавшийся было вопль оборвался тяжелым ударом.

Андрей подошел. Так вот почему фигура выглядела несуразно большой! На плечах грабителя был приторочен армейский «сидор», в котором наверняка лежало награбленное – жалко было бросать.

Плохо, что Андрей ни одного из грабителей не взял живым – допросить некого было. То, что убил, поделом, но старая привычка разведчика оставить хоть одного в качестве «языка» давала о себе знать.

Он вернулся в подъезд, подобрал шапку и портупею, опоясался.

Женщина, изрядно продрогшая, стояла на площадке второго этажа.

– Телефоны в доме есть?

– У нас в квартире. А что там?

Андрей не ответил. Поднявшись по лестнице, он вошел в квартиру. Телефон висел на кухне, на стене. Он набрал «02».

– Дежурный Барсуков слушает.

– Это сержант Фролов. На Интернациональной в доме семь – грабеж и убийство. Высылай бригаду.

– Трупов сколько?

– Хозяин и трое бандитов.

– Это ты их, что ли? – удивился дежурный.

– Я.

– Сейчас распоряжусь, жди. Охраняй место происшествия, чтобы никто ничего не трогал.

– Знаю, – буркнул Андрей.

Он достал из кобуры пачку патронов, высыпал из барабана гильзы в мусорное ведро и снарядил револьвер. Любовно огладил оружие: револьвер был старый, как минимум – две войны прошел, а не подвел его. Потертое до металла воронение говорило о том, что он не лежал на складе, а был в деле.

Андрей уселся на табуретку и обвел взглядом кухню. Хорошо живут люди, кухня площадью больше, чем комната у его тетки.

Тяжело поднявшись, он вышел из квартиры. Один из убитых и его оружие лежали здесь же, на площадке. Значит, и ему положено быть именно тут.

Ждать пришлось около часа.

Женщина, хозяйка квартиры, поднялась на площадку.

– Сюда нельзя! – преградил он ей дорогу.

– Вы хоть скажите, что с мужем?

– Его убили.

Хозяйку Андрею было жалко. Какая-никакая, но была семья, был муж. А теперь она вдова.

Женщина бессильно опустилась на ступеньку:

– За что его?

– Не знаю. Деньги, золото, другие ценности у мужа были?

– Статуэтки и портсигары старинные. Отец его еще собирал, и он пристрастился.

Андрей хлопнул себя по лбу. Вот простофиля беспамятный! Труп с рюкзаком во дворе лежит!

– В квартиру не входить!

Он кинулся на улицу. Труп грабителя, «сидор» и пистолет его лежали на месте. А ведь могли и «сидор» и пистолет забрать запоздавшие прохожие.

Андрей почувствовал, что уже немного замерз – ветер вдоль улицы тянул пронизывающий, когда послышался звук мотора и из переулка показался свет фар. Из-за домов вынырнул грузовик.

Он остановился рядом с Андреем, и из кабины выбрался старший дежурный бригады. Из крытого брезентом кузова выпрыгнули еще трое.

– Что у тебя, Фролов?

– Три убитых бандита и хозяин квартиры. Они его ножом…

Оперативник подошел к трупу и посветил фонариком в лицо:

– Каин-резаный. Давненько мы с ним не встречались, года два.

– Знаете его?

– Ловил два раза. Отсидит, выйдет – и снова за старое. Но теперь уж отбегал. Что за «сидор»?

– Полагаю – краденое. Не досматривал.

– Володя, за тобой фотографии, пальчики. А ты в квартиру веди.

Они вошли в подъезд.

– Ух и кровищи! Ты-то сам не ранен?

– Нет, это бандитская.

Женщина при виде милиционера встала.

– Хозяйка квартиры, – пояснил Андрей, – это она меня позвала.

– Хорошо. Постойте немного здесь, мы позовем. Николай, ищи понятых.

– Так ночь на дворе, где я их возьму?

– Стучи в квартиры.

Они вошли в квартиру.

– Это хозяин или бандит? – указал на мертвого лейтенант.

– Бандит. Я его в ногу ранил, он кровью истек.

– Собаке собачья смерть. Который на площадке лежит – отстреливался?

Андрей снял шапку и просунул в пулевое отверстие палец.

– Ого, повезло тебе! Считай, второй раз родился.

Они зашли в комнату, где на полу возле стола лежал убитый хозяин.

– Так, диспозиция ясна. Рассказывай, как все было.

Андрей коротко и четко доложил.

– Садись. Вот бумага – пиши рапорт. И поподробнее! Что, когда, сколько раз стрелял, словом – кто из них что делал. – Андрей уселся за стол. Писать он был не мастер, но через полчаса закончил.

К этому времени фотограф сделал снимки, оперативник составил схему места происшествия. Вызвав машину-труповозку, они погрузили в нее трупы. Оружие бандитов и «сидор» как вещественное доказательство забрали с собой. С описью награбленного возились долго – часа два, но женщина все вещи опознала и перечислила четко.

– Ну ты молоток, Фролов! – хлопнул его по плечу Николай из дежурной бригады. – Самого Каина завалил с подельниками!

– Не завидуй, Коля! Ты лучше на шапку мою погляди…

С этими словами Андрей снял с головы шапку и показал дырку от пули.

– М-да! – задумчиво протянул Николай, недоверчиво глядя на Андрея. – Я же говорю – повезло!

Пока Андрей сдал оружие, пока доплелся до дома, начало светать, и поспать ему удалось всего часа два.

Глава 2. Недрогнувшей рукой

Следствие закончилось быстро. Собственно, только оформили бумаги. Потерпевший убит, свидетелей нет, да и сами преступники мертвы.

На собрании в райотделе Андрея наградили грамотой. Оказалось, что за этой бандой числился уже не один грабеж и висело два убийства. Выяснилось это по отпечаткам пальцев.

Андрей предпочел бы грамоте премию, но он не волен был выбирать, так решило начальство. Однако после боестолкновения с бандой Андрей стал брать на дежурство трофейный «вальтер». Пистолет маленький, надежный – как шанс на выживание. Клал он его в карман шинели: так он был незаметен, а выхватить в случае острой необходимости можно быстро. Кобура револьвера, где было положено носить штатное оружие, имела неудобную застежку, и это отнимало драгоценные секунды на расстегивание. Но никуда не денешься – форма.

Тетка показала грамоту его всем соседям, похвалилась.

А потом пришли новогодние праздники. Отмечаться они стали недавно, раньше считались наследием царского прошлого, отрыжкой гнилого капиталистического мира. Правда, Андрей в душе считал: год меняется, при чем здесь царь или православная вера? Просто дата, некий рубеж, Рубикон.

Зима выдалась холодной, и Андрей решил с зарплаты купить бурки – нечто вроде утепленных сапог. В отделе выдавали валенки для несения службы. Стоять на месте или идти в них было можно, но вот бежать было затруднительно. А бегать на службе приходилось: то карманника догнать, то к месту грабежа успеть.

В службу Андрей втянулся. Хлопотная, зачастую опасная, с перестрелками, но она ему нравилась: все лучше, чем вагонетки с кирпичом на заводе возить. Зарплата, правда, скромная, ниже заводской, зато форму выдают, об одежде беспокоиться не надо. И проезд в общественном транспорте – в автобусах или трамваях – бесплатный. К тому же после службы в разведке обычная работа – на заводе или в какой-нибудь артели – его уже не прельщала, казалась пресной, скучной: каждый день одно и то же. А в милиции каждый день происшествия, и ни один день не был похож на другой. Главное же – он осознавал свою нужность людям, обществу: все-таки не бумажки перекладывает в конторе, самое что ни на есть мужское занятие. Конечно же, он замечал и косые взгляды, и шипение сквозь зубы в спину: «Мусор», – но со временем перестал обращать на это внимание – своего рода издержки профессии.

Постепенно Андрей обзавелся стукачами-информаторами. Без них на службе нельзя, их имели все спецслужбы – милиция, НКВД. Иногда они сообщали действительно важные, ценные сведения о преступниках: кто совершил грабеж, где обретается, кому краденое продал.

Стукачей Андрей в душе презирал: предатель – он и есть предатель, в какой бы среде он ни был. Но пока они были нужны. Правда, приходилось закрывать глаза на их проделки, идти на своеобразный сговор – даже на сделку. Ты мне сдаешь того, кто обворовал квартиру на проспекте Буденного, а я делаю вид, что не знаю о краже велосипеда у здания артели на Пролетарской.

Но когда информаторы все-таки наглели, совершали преступление серьезное, садились в тюрьму или лагерь, то они и в лагере стучали на сокамерников сотрудникам спецчасти, получая за это дополнительное питание или послабление режима. Однако если об измене узнавали урки или паханы, расправа следовала незамедлительно. В укромном углу убивали заточкой – заточенной на наждаке арматуриной. Или происходил несчастный случай, скажем – на лесоповале на стукача падало дерево. Конвой к таким случаям относился спокойно: на погибшего составляли акт и хоронили его в общей могиле. Для сотрудников охраны или спецчасти главное – чтобы не было побегов.

Андрей постепенно узнавал о тонкостях службы, набирался опыта. Не обо всем было прописано в законах, кое-чем, исходя из своего опыта, делились сослуживцы, да и то шепотком, до некоторых тонкостей доходил сам.

На утреннем разводе начальник отдела доложил, что на территории, подконтрольной отделу, появился насильник и грабитель. Вечерами он грабил и насиловал женщин, возвращавшихся с рабочей смены: забирал деньги, золотые украшения, у кого они были, а затем насиловал. Заявлений было несколько, и все пострадавшие описывали насильника одинаково:

– Среднего роста, коренастый, лицо в оспинах. Физически очень силен, угрожает ножом, – зачитал начальник ориентировку.

Андрей вздохнул. Под это описание попадает едва ли не четверть мужчин его участка. Нужны особые приметы – шрам, например. Или родинка, родимое пятно, хромота на одну ногу. Женщины обычно более наблюдательны, чем мужчины, но волнение и пережитый страх обычно отбивают память. Так, никто из женщин не смог вспомнить одежду насильника. Впрочем, во всех случаях был вечер, темно, и не до разглядываний.

Пока Андрея утешало одно: насильник и грабитель не применял оружия. Угрожал – да! Но, по крайней мере, никого не порезал и не убил.

Постовые и оперативники сразу обратились к информаторам. Но насильник действовал в одиночку, и стукачи о нем ничего сказать не могли. Да и не любили блатные насильников. В почете, на самом верху уголовной пирамиды были воры, медвежатники, вскрывавшие сейфы, ниже – грабители. В самом низу – убийцы, их презрительно называли «мясниками». А уж насильники вообще презирались, считались гнидами, отверженными.

И среди воров было разделение. Наиболее уважаемыми были карманники, или «щипачи». Ловкостью рук они просто поражали. Попробуйте вытащить кошелек у трезвого человека, чтобы он ничего не почувствовал! Среди представителей воровских «специальностей» карманники были элитой, виртуозами. Однако население считало иначе, причисляя карманников к шушере, мелочовке, ворам несерьезным.

При обходе своего участка Андрей приглядывался к мужчинам, попадающим под описание в ориентировке, но сходства не находил. Насильник мог отсыпаться днем, а на «охоту» выходить ночью. Награбленных денег ему хватало на еду и выпивку, а работать на государство среди блатных считалось западло.

Обычно вечерние смены заканчивались в десять-одиннадцать часов вечера.

Андрей уже отдежурил смену, сдал револьвер и направился домой. Но пошел он не напрямик, а переулками, вдоль железной дороги – самыми глухими и безлюдными местами на его участке. Поскрипывал снег под ногами, мороз градусов двадцать пять бодрил, щипал за нос и щеки. Зачем он пошел этим маршрутом, он бы, наверное, и сам себе ответить не смог.

Он уже прошел половину пути, как вдруг услышал истошный визг. Сначала ему показалось, что это визжит собака.

Он ускорил шаг, вышел на тропинку, ведущую через железнодорожные пути, и увидел рядом с рельсами маленькую женскую фигурку и крупную мужскую.

Андрей сразу увидел в руке мужика поблескивающее лезвие ножа. Вырвав из кобуры револьвер, он побежал к путям. Снег предательски скрипел под ногами, подошвы скользили.

Мужик, увидев милиционера в форме, рванул у женщины из рук сумку и бросился бежать вдоль рельсов к станции.

Андрей кинулся за ним, и на ходу, как и полагалось, выстрелил вверх.

– Стой!

Куда там! Грабитель только поддал ходу.

Сзади появился свет прожектора, и послышалось шумное пыхтенье паровоза – их догонял поезд.

Андрей перепрыгнул рельсы, и теперь бежал по утоптанной в снегу тропинке вдоль путей.

Паровоз догнал его и обдал облаком пара. За паровозом громыхали теплушки.

Перед самым паровозом грабитель перескочил на другую сторону путей. Черт, как не вовремя появился поезд!

Андрей пригнулся, пытаясь разглядеть под проезжающими вагонами, куда побежит грабитель, но тот исчез. Андрей дождался, когда прогромыхает поезд, но на путях было пустынно.

Грабитель перебежал на другую сторону от железной дороги и скрылся в кривых улочках частного сектора или прыгнул на подножку вагона – перед станцией поезд всегда замедлял ход. И среди частных домов его не найдешь, тут едва ли не каждый третий дом с криминальным душком: либо «малина» воровская, либо скупщики краденого, либо девицы легкого поведения.

Андрей сплюнул, засунул револьвер в кобуру и пошел назад.

Женщины, у которой грабитель вырвал сумку, уже не было. Вот ведь незадача! Если бы она осталась, можно было бы опросить, узнать приметы грабителя. Ведь сам Андрей видел его сбоку и издалека, а потом – только со спины. На поражение стрелять – далековато, вот если бы был автомат… И догнать не хватило сил, грабитель имел фору в дистанции и бежал быстро. В общем, не удалось.

Андрей тешил себя надеждой, что этот ублюдок еще встретится на его пути. Обижать слабых – женщин, стариков и детей – самое последнее дело.

Но преступники – люди особого склада характера. Им неведома жалость, сочувствие, стыд. Только свой эгоизм, только свои животные инстинкты: пожрать, выпить, с бабой переспать да похвастать среди блатных о фарте воровском. А на что будет жить ограбленная вдова с детьми, им наплевать. Поэтому и Андрей сочувствия к преступникам не имел, его не трогали их жалостливые рассказы при задержании: почти все они выдавали похожие истории. Папами у них были прокуроры или видные чиновники, а они – их внебрачные сыновья. Детство они провели в детском доме, а испортила их, научила дурным привычкам улица. Слезу пускали, в истерике рубашку на груди рвали, иногда вызывая тем самым сочувствие у прохожих.

Но Андрей уже уяснил – это спектакль. Жестокость у таких отморозков бьет через край, руки у многих в крови по локоть, и по ним давно лагерь плачет, а лучше бы – расстрел. Жрет, пьет, по земле ходит, но ни государству, ни обществу, ни людям пользы от них никакой – как гнилые зубы во рту. И есть ими нельзя – больно, и смердят. Выдрать с корнем без сожаления – вот и все лечение. Даже доставленные в отделение и помещенные в камеру, они гнут там пальцы, все в синих наколках. Тьфу, рука сама к оружию тянется – застрелить стервятника, гниль смердящую.

Андрей порой не мог понять законы. За разговоры на кухне можно схлопотать десять лет лагерей с поражением в правах, а за убийство получить три года и выйти по амнистии, отсидев половину срока. Несправедливо!

Иногда, если преступники, застигнутые на месте преступления, оказывали вооруженное сопротивление, он убивал их недрогнувшей рукой. При его умении стрелять вполне можно было бы прострелить руку или ногу и взять бандита живым. Но он стрелял в грудь или в голову: еще одним подонком на земле меньше будет, воздух чище станет. Тем более что за преступников, убитых при нападении на сотрудников, даже не журили. Написал рапорт – и все, особенно когда были жертвы преступления или живые свидетели. Правда, начальник отделения наедине как-то сказал:

– Фролов, война два года как закончилась. Ты бы не стрелял на поражение… Не спорю, ты сотрудник правильный, у тебя на участке преступлений меньше, чем у других. А знаешь, почему?

– Никак нет.

– Ты солдафонство бросай, не в армии. Солидные люди из братвы твой участок стороной обходят. Только шелупонь и остается: кулаками помахать да отобрать что-нибудь по пьяни. Суров ты очень. Наши люди, из пролетариев, оступились. С понятием надо.

– Ага, по нескольку раз. И в лагерях не перевоспитались.

– Линию партии не понимаешь, – покачал головой начальник. – Ладно, иди. По службе я к тебе претензий не имею.

После этого разговора Андрей задумался. Вроде он все по закону делал, как положено. С оружием на постового бросился? Бросился! Тогда чего его, преступника, жалеть? За убитого сотрудника милиции убийцы сроки получали небольшие, и подставляться Андрей вовсе не желал. Перед ним не заблудшая овца, а самый настоящий враг – с оружием в руках и желанием убить, чтобы скрыться и еще походить по городу, покуражиться. А враг хорош, когда он мертв, – эту простую истину Андрей уяснил на фронте.

Вообще война многое в голове Андрея расставила по своим местам. Если в школе, перед войной он преклонялся перед Сталиным, чтил выдающихся советских полководцев вроде Буденного и Ворошилова, то позже убедился в том, что многие командиры бездарны, у них отсутствуют полководческие способности. Ореол вокруг того же Семена Михайловича Буденного померк. И о Сталине он слышал разные мнения – ирод, кровопийца, тиран. Осмысливать многое стал, сравнивать – особенно когда в Европе побывал с армией. Оказалось, что наши люди по сравнению с европейцами – голытьба. Но правители – это одно, а страна – другое. Да и словечко «вождь» зачастую восприятие портило – как у индейцев.

НКВД, с его арестами по ночам в мирное время, во время войны притихло. Людей на фронте не хватало, потери личного состава были многочисленными, города и деревни почти обезлюдели.

Но после войны органы снова принялись за свое. Вернулись фронтовики, видевшие сами, как живут люди за «железным занавесом», и в их разговорах сравнение получалось не в пользу компартии и Советского Союза.

Однако не все из слушавших были людьми порядочными. Они стучали в органы, или – как тогда говорилось, – сигнализировали, причем получая от этого выгоду: продвижение по службе или комнату арестованного соседа по коммуналке. Андрей сам видел, когда стоял на посту вечером, как разъезжают машины НКВД. Они всегда имели безобидные надписи вроде «Продукты» или «Хлеб». Хотя и милиция и население знали, что в них перевозят арестованных.

По поводу НКВД Андрей тоже имел свое мнение. Видел он на фронте работу Смерша и заградотрядов. Но мнение свое он держал при себе – уж он-то знал, что и у стен бывают уши. Поэтому и на службе ни с кем не сблизился. После работы иногда пиво пил с сослуживцами, анекдоты слушал, но сам предпочитал помалкивать, отчего прослыл человеком некомпанейским. Ну и пусть! Общения с людьми ему и так хватало, порой даже уединиться потребность возникала.

А вот наладить личную жизнь ему очень хотелось. Видел он, как летом парочки гуляют, целуются, и завидовал им по-хорошему. А какая тут личная жизнь, если день-деньской на службе? На посту не пофлиртуешь, хотя девицы приблатненные подмигивали, уединиться приглашали. Сами воры презрительно называли их «марухами». Но такие контакты только дискредитируют. Воры ведь тоже хотят иметь осведомителей среди милиционеров – чтобы об облавах своевременно предупреждали, о проверках соблюдения паспортного режима.

Народ развлекался, как мог. Те, кто покультурнее, ходили в кино, люди попроще собирались послушать гармониста, поплясать, песни погорланить. Доходило и до ядреных частушек.

Те, кто шумел, милицейского интереса не привлекали. Картежники вели себя тихо, выглядели благопристойно, но суммы иногда на кон ставили несусветные, Андрей за год столько не получал. В домах и квартирах кипела тайная, скрытая от чужих глаз жизнь.

Андрей вошел в свой подъезд. Навстречу по лестнице спускалась соседская девушка. Скромная, приветливая, всегда вежливо здоровающаяся. Насколько помнил Андрей, она училась в библиотечном техникуме.

Вот и на этот раз она поприветствовала его первой:

– Здравствуйте, дядя Андрей!

Ну так прямо уж и дядя! Он старше ее всего лет на десять. Хотя она находилась в том возрасте, когда люди под тридцать кажутся стариками.

– Здравствуй, Лена. Ты куда на ночь глядя собралась?

– Я ненадолго. К подруге схожу – и назад.

Андрей вздохнул:

– Шла бы ты домой, а к подружке и завтра сходить можно.

Не пугать же девушку насильником! Да в ее возрасте в страшилки и не верят. Считают, что и болеть они ничем не будут, и все несчастья обойдут их стороной.

– Нет, дядя Андрей. Подружка болеет, я ей задание отнесу, что в техникуме задают. Заодно и проведаю.

И Лена побежала вниз по лестнице.

Рядом с ней Андрей и в самом деле ощущал себя если не старым, то уж пожилым точно. Наставления дает, а ведь у Лены родители есть. Или служба сказывается, отпечаток на характер накладывает? Ведь не зря старослужащие говорили, что со временем в каждом прохожем начинают выискивать черты преступника, сравнивать с фото и описаниями в ориентировках.

Сегодня Андрей вернулся домой немного раньше. Поужинал гречневой кашей, выпил горячего чая с сушками, почитал немного и улегся спать.

Часа через три его разбудил настойчивый стук в дверь.

Поднялась тетка – она спала чутко, подошла к двери:

– Кто там?

– Это я, соседка снизу, Кутафина. Мне бы Андрея.

Андрей разговор слышал – он проснулся от стука. Вставать не хотелось, самый сладкий сон. Но ведь соседка попусту беспокоить не будет.

Он подошел к двери, как был – в синих трусах и белой майке.

– Здравствуй, Васильевна. Что случилось?

– Пока ничего, но что-то страшно мне. Лена к подружке ушла и до сих пор не вернулась. Сроду такого не было. Предупредила же – вернусь, мол, скоро. Только туда и назад.

– Где подруга живет, знаете?

– Знаю. Они давно дружат, еще с детского сада.

– Тогда идите к себе, одевайтесь. Я за вами зайду.

– Вот спасибо, Андрей. Я бы и сама пошла, да ночь на дворе, боязно.

– Где хозяин-то?

– На смене, где же ему быть…

Глава семьи, Николай Афанасьевич, работал на железной дороге посменно, как говорили «день, ночь, сорок восемь». Двенадцатичасовая смена днем, на следующие сутки – ночью, потом двое суток отдыха.