Текст книги "Архив Троцкого (Том 1)"

Автор книги: Юрий Фельштинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

«Облегчение всех этих страданий является насущным требованием китайского народа. Это – не большевизм. Пожалуй, можно сказать, что это большевизм во имя нашего народа, но не большевизм во имя коммунизма. Они (буржуазия) не понимают, что такой минимум классовой борьбы, как проявляющийся в организации рабочих и стачках, отнюдь не уменьшает боеспособности антиимпериалистических и антимилитаристических сил. Кроме того, они не понимают, что благосостояние китайской буржуазии зависит от успеха ее совместной с пролетариатом войны против империалистов и милитаристов, отнюдь не от продолжения классовой борьбы пролетариата» .

Что же это – случайные фразы запуганных и запутавшихся людей? Нет. Основатель партии, секретарь ее ЦК тов. Чен Ду-сю обращается 4 июля 1926 г. с открытым письмом к Чан Кайши, которое представляет собой принципиальную капитуляцию руководителей киткомпартии перед Гоминьданом:

«Я отнюдь не против мнения Дай Цзитао[107] о том, что партия должна иметь «общую веру». Сань Мин Чжу И[108] именно и является такой общей верой Гоминьдана. Однако ведь Гоминьдан является в конце концов партией сотрудничества всех классов, а не есть партия одного класса. Поэтому кроме «общей веры» нужно признать, что имеются другие «веры», веры каждого класса. Именно также, кроме общих принципов, создаваемых общими интересами всех классов, также существуют особые принципы, которые создаются особыми интересами каждого класса в отдельности. Например, рабочему, вошедшему в Гоминьдан, кроме того, что он верит в Сань Мин Чжу И, нельзя запретить попутно верить в коммунизм; промышленникам, торговцам, вошедшим в Гоминьдан, кроме веры в Сань Мин Чжу И, точно так же нельзя запретить верить в капитализм. От всякого члена Гоминьдана нужно требовать только того, чтобы он верил в Сань Мин Чжу И, чтобы он выполнял Сань Мин Чжу И, и этого достаточно. И, конечно, если ему запретить иметь другую веру, другие принципы, если запретить ему, кроме основной веры, иметь особую веру, если внутри единой организации не разрешать иметь два принципа, то это почти невозможно, да и притом и не обязательно.

Что касается того, что вы говорите «под вывеской Сань Мин Чжу И в Гоминьдане тайно ведется коммунистическая работа» – это есть слова правого крыла – один из их выпадов против коммунистических элементов внутри Гоминьдана, которые мы уже слышали достаточно ясно.»

Тов. Чен Дусю заявляет во всеуслышание, что киткомпар-тия стоит на почве мелкобуржуазных идей Сунь Ятсена – идей, которые могут быть шагом вперед для забитой мелкой буржуазии, но которые для китайских рабочих, бастовавших месяцы в Шанхае, проводивших 16-месячный бойкот Гонконга, являются позорным шагом назад. Он просит только, чтобы будущему гегемону революции в Китае дозволено было сохранить в уголке своего сердца свою «особую веру» в коммунизм. Чен Дусю – вождь партии, стоящей под знаменем Маркса и Ленина, заявляет в дальнейшем:

«Коммунистическая партия не знает другого вождя, кроме Сунь Ятсена. Пусть и в будущем появится славный вождь, который сможет руководить работой, но теоретическим вождем, вождем духовным по-прежнему останется Сунь Ятсен, и в этом нисколько нельзя сомневаться. Это – бесспорно, и я не понимаю, зачем понадобилось вам, тов. Чан Кайши, поднимать этот вопрос. Я не верю, что в Гоминьдане нашелся человек (и, конечно, в коммунистической партии), который бы признавал второго вождя, подобного Сунь Ятсену. Если сказать, что коммунистические элементы в Гоминьдане оскорбляют Сунь Ятсена как человека и затушевывают его значение как исторической личности, то этот вопрос очень легко разрешить. Нужно проверить их как членов Гоминьдана. Коммунистические элементы не являются теми, кто не подвергается взысканиям и осуждениям.»

Тов. Чен Дусю идет дальше. Признав в Сунь Ятсене единственного вождя китайского пролетариата и преклонив голову перед принципами, склоняет ее перед Чан Кайши, перед человеком, только что попытавшимся произвести переворот в интересах буржуазии и требовавшим уничтожения коммунистической партии. Он ему вручает от имени ЦК киткомпартии, от имени китайского пролетариата свидетельство революционной благодарности.

«Конечно, создание рабоче-крестьянского правительства – это совсем не плохое дело. Однако выполнение этого на практике сейчас явилось бы большой ошибкой, – пишет Чен Дусю. – Чтобы отвергнуть Чан Кайши, несомненно нужно иметь ту предпосылку, чтобы он совершил какие-нибудь действи

тельно контрреволюционные поступки. Однако с момента учреждения школы Вампу и до события 20 марта не сыщешь ни одного контрреволюционного действия со стороны Чан Кайши. Таким образом, /нельзя/ говорить о свержении Чан Кайши, да еще в то время, когда контрреволюционные силы Англии и Японии, Чжан Цзолина и У Пейфу, соединившись, нападают на Северные народные армии и к тому же, когда в Кантоне заговор, ставящий себе целью свержение Чан Кайши. Это ведь было помощью контрреволюционным силам. Тов. Чан Кайши, если китайская компартия есть партия контрреволюционная, то нужно уничтожить ее, чтобы мировая революция потеряла одну контрреволюционную организацию. Если есть такой член коммунистической партии, который замешан в контрреволюционном заговоре, ты должен расстрелять его, в таких делах не может быть ни малейшего сомнения.»

Многие товарищи, читая это заявление, успокаивались, что это только тактические маневры. Ведь входя в Гоминьдан, мы тоже признали три принципа. Но даже на основе этого скудного материала, который находится в моих руках, ясно, что это не были маневры и что руководство партии сломило себе хребет. Партия в практической работе начала искажать революционную линию и свертывать революционное знамя. В докладе, который мы уже выше цитировали, докладе, дающем картину крестьянского движения и объясняющем тактику киткомпартии в деревне, мы находим следующее ошеломляющее место:

«Сычуаньские товарищи выставили лозунг «долой помещиков» и этим заставили могущих работать с нами нотаблей помещиков и лучших из джентри[109] опасаться и избегать нас. Все это является признаком неопытности в нашей работе. Лозунг «Долой помещиков» легко может повлечь за собой недоразумения. В иностранной литературе «помещиком» называется не тот, кто имеет землю, а тот, кто имеет, кроме того, политические права. В китайской литературе «помещиком» может быть назван всякий, кто кормится арендной платой. Если они увидят лозунг «долой помещиков», то, конечно, все будут испуганы до смерти и будут противиться нам. Поэтому мы непременно должны использовать все возможности, чтобы изменить эти лозунги, которые легко могут распылить наличные революционные силы и выставить лишь лозунг «долой нотаблей» и др.»

Лозунг «долой помещиков» оказывается левокоммунистическим лозунгом, ибо есть и помещики революционные. Кто они, эти революционные помещики, которых должна щадить киткомпартия? Это, видно, помещики, принадлежащие к Гоминьдану. Эти помещики вступают не только в Гоминьдан, они вступают даже в крестьянские организации, дабы разложить изнутри и разгромить их. Выступая против лозунга «долой помещиков», киткомпартия практически не только ослабляет весь размах крестьянского движения, но выдает его в руки помещиков.

Как обкорнали нашу работу среди пролетариата, видно из того, что партия подчинялась декрету правительства, запрещающему во время Северного похода забастовки даже за 1000 верст до фронта. Принудительным арбитражным судам подчинены были не только забастовки на оружейных заводах, но вообще все имеющие общественное значение. На основе этого запрета местная администрация начала разгром рабочих организаций во многих местностях. Рабочие боролись против этого всеми силами, но партия как организованное целое подчинялась.

Во избежание конфликтов с руководителями Гоминьдана партия не выдвигает лозунга вооружения рабочих и революционных крестьян и не принимает мер для этого вооружения. Кантонская армия пошла в Северный поход в числе 70000 штыков. Она разбухла во время этого похода до 250000 штыков. Она разбухла так за счет пленных армий У Пейфу, Сун Чу-аньфана[110], разбитых ею в бою, и за счет армий Тан Шенчжи, военного губернатора Хунани, перешедшего на сторону Кантона. Наемный солдат, который не слышал никогда революционного слова, который вчера мог и грабил крестьян, получил трехцветный галстук и винтовку в руки. Так создавались под руководством старых контрреволюционных командиров новые «революционные армии». Пролетарии, вынесшие на своей спине всю тяжесть революционной массовой борьбы, потрясшие основы империализма в Китае, революционный крестьянин, который в буквальном смысле этого слова тащил на своей спине пушки и снаряжение от Кантона до Шанхая – они не удостоились чести быть призванными под оружие. Национальная буржуазия с Чан Кайши по главе смотрела на пролетариат и на революционное крестьянство как на дикого зверя, который может сорваться с цепи. Национальная буржуазия боялась пролетариата и революционного крестьянства, руководители киткомпартии боялись «дразнить» буржуазию. Китайский пролетариат и крестьянство рвались к оружию. Кантонские рабочие собирали гроши, чтобы купить у национального правительства оружие. Ханькоус-кие рабочие создали рабочие пикеты, одели на шапки красную звезду, но в руках у них была палка. Только шанхайские рабочие вырвали у сунчуанфановской полиции 2000 винтовок. Эти 2000 винтовок против 300000 винтовок национальной армии – таков баланс курса киткомпартии за время с 20 марта 1926 г.

3. Коминтерн и капитуляция киткомпартии

Все документы, которые мы здесь приводили, появились в печати на китайском языке или же были присланы Коминтерну перед ноябрьско-декабрьским УГГ расширенным пленумом Исполкома. Все они сигнализировали громадную опасность, что киткомпартия сломит себе шею. Спасти могло ее только одно – решительный курс, крутой, открытый поворот Коминтерна. Этот поворот не мог быть сделан за кулисами. Он не мог состоять в принятии резолюции о новой общей линии без публичной острой критики и решительного нападения на виновников подобного ликвидаторства – кто бы эти виновники ни были, где бы они ни находились. Этот поворот не мог быть сделан без ясной практической конкретной программы.

Мы не знаем, что происходило за кулисами Коминтерна. Резолюция, принятая расширенным исполкомом, является доказательством того, что никакого решительного поворота Исполком Коминтерна не предпринял. Ибо если даже принять, что не все решения Коминтерна опубликованы, то общий характер опубликованной резолюции исключает всякое предположение, что неопубликованные решения содержат исправление сделанных ошибок. Она устанавливает, что после того как на первом этапе революции «одной из движущих сил была национальная буржуазия, искавшая опоры в рядах пролетариата и мелкой буржуазии», на втором этапе «на арене Китая в качестве первоклассного политического фактора появляется рабочий класс», который «образует блок с крестьянством, активно выступающим на борьбу за свои интересы, с мелкой городской буржуазией и частью капиталистической буржуазии». Это сочетание нашло свое выражение в Гоминьдане и китайском правительстве. «Теперь, – говорит резолюция, – движение находится на пороге третьей стадии накануне новой перегруппировки классов.»

На этой стадии развития основной силой движения является блок еще более революционного характера, блок пролетариата, крестьянства и городской мелкой буржуазии при устранении большей части крупной капиталистической буржуазии. Этот блок создает правительство демократической диктатуры пролетариата, крестьянства и других эксплуатируемых классов. Выдвигая эту правильную перспективу, резолюция обламывает ее острие, заявляя, что «это не означает, что вся буржуазия как класс устранится с арены национально-освободительной борьбы». Помимо мелкой /и/ средней буржуазии, даже некоторые силы крупной буржуазии могут еще известное время идти вместе с революцией. В этот переходный момент, когда исторически неизбежен постепенный отход от революции крупной буржуазии, пролетариат должен, разумеется, широко использовать все те слои буржуазии, которые в данный момент еще на деле ведут революционную борьбу против империализма и милитаризма[111].

Демократическая диктатура рабочих и крестьян в стране, в которой до этого времени господствовал империализм через милитаристские клики китайских помещиков и капиталистов, представляет собой такой социальный и политический сдвиг, что, выставляя эту перспективу не как перспективу далекого будущего, а как предстоящую актуальную перспективу, Коминтерн обязан был перенести центр тяжести резолюции на подготовку к этому перевороту. Если бы даже действительно известные слои крупной буржуазии оставались в рядах национального движения, то и в этом случае центральная задача состояла не в том, чтобы приучить пролетариат использовать эти слои, которые могут «еще известное время» не предать, а в политической и организационной подготовке завоевания власти. Ведь, если буржуазия уходит, то она не посылает по почте прощального письма, а посылает снаряды из пушек, а прощается из пулеметов. Вся власть в Гоминьдане и национальном правительстве находилась в руках буржуазной военной группы, державшей в своих руках армию, государственный аппарат. Уход основных частей буржуазии должен был как-то отразиться на этих военных кругах.

Допустим, что руководители Коминтерна имели столько оснований доверять Чан Кайши, сколько при минимальной предусмотрительности должны были иметь причины ему не доверять. Но ведь на Чан Кайши мир клином не сошелся. В нацармии существует десяток более правых генералов, чем Чан Кайши, и ясно было, что отход буржуазии от революции означал неминуемую попытку восстания части армии, руководимой этими генералами. Где пресса, созданная Коминтерном для агитации среди солдат, где солдатские комитеты в этой армии? Где агитация и подготовка вооружения рабочих и крестьян? Ничего этого не было.

Каким образом могла быть создана демократическая диктатура? Путем победы большинства голосов в Центральном комитете Гоминьдана – этой организации, похожей, по словам тов. Бухарина, на Советы, а по словам тов. Сталина, на революционный парламент. Советы – это массовые низовые организации. Таких именно в Гоминьдане совсем нет. Ни профсоюзы, ни крестьянские организации не представляли собой базы Гоминьдана. Во многих местах «Гоминьдан», т. е. его армия, органы власти боролись с этой «базой». Гоминьдан так похож на Советы, как кулак на нос. Если бы даже принять сталинское сравнение Гоминьдана с революционным парламентом, то еще ни в одном революционном парламенте не были приняты решающие революционные перемены без давления масс, без низовых организаций, давящих на парламент, без существования вооруженных революционных масс. Конвент[112] послал жирондистов на гильотину под давлением вооруженных парижских секций. Говорить о приближающемся этапе демократической диктатуры и не сказать ни одного слова о создании низовых центров движения – поистине забыть все уроки всех революций. Только при наличии массовых организаций пролетариата, крестьянства и городской бедноты, связанных между собой, можно было добиться создания демократической диктатуры без полного разрыва армии, без больших потерь. Только эти организации могли подготовить через период двоевластия уничтожение власти помещиков и купцов, существующей по сегодняшний день на местах по всей территории национального правительства. Без уничтожения этой местной власти всякая демократическая диктатура рабочих и крестьян является пустой фразой. Коминтерн не выдвинул лозунга создания таких низовых массовых организаций, которые по своему типу представляли бы, понятно, китайскую форму Советов.

Вся эта организационная подготовка была мыслима только при наличии широчайших политических кампаний, направленных против политики крупного буржуазного крыла национальных движений, против политики группы, державшей в своих руках нацправительство. Их полный отказ от проведения даже аграрных реформ, их политика гонения на рабочие и крестьянские организации – все это должно было быть предметом широких разоблачительных политических кампаний. Ничего подобного не было. Маленькие еженеделънички, издаваемые киткомпартией, хныкали по углам по поводу преследований. Выливали всю печаль в органе киткомпартии по поводу подготовлений Чан Кайши к перевороту, не имея мужества не только сказать рабочим, как защищаться (см. статью тов. Чен Дусю в «Гуайд Уикли» от 12 марта 1927 г., которую мы цитировали в первой главе этой брошюры), не имели мужества сказать рабочим, против кого надо защищаться. Плакали в жилетку нацправительству. Поскольку мы знаем, только ханкоуские профсоюзы вели революционно-разоблачительные кампании к большому неудовольствию ответственных лиц, обвиняющих их – о ужас – в троцкизме. Вероятно, делали это некоторые профсоюзы и в других местностях.

Проверку того, как относился Коминтерн к китайским событиям, мы имеем здесь налицо в Москве. Проверкой этой является центральная пресса ВКП и выступления руководителей Коминтерна. Пресса ВКП скрывала систематически все действия национального правительства, направленные против рабочего и крестьянского движения. Или редакции наших органов ничего об этих событиях не знали, тогда вся китайская действительность была скрыта от них Коминтерном, или же они знали эти факты и имели инструкцию замалчивать перед советской общественностью[113].

Когда я решил прорвать заговор молчания и выступил в годовщину смерти Сунь Ятсена 17 марта 1927 г. в китайском университете с докладом, а на следующий день 18 марта в Коммунистической академии[114], против меня были мобилизованы буквально все, начиная от руководителя Востсекретариата ИККИ тов. Петрова и кончая экономическим референтом ОГПУ тов. Петровым. Рафес[115], один из редакторов журнала «Коминтерн», Мартынов, Шумяцкий[116], редактор КУТВа[117], Иоффе – секретарь нарковоена Ворошилова по внешнеполитическим делам – все они выступали одним фронтом: «Никакого кризиса нету, все обстоит благополучно. Кто говорит иначе, сеет панику, тот ультралевый, не верит в силы китайского пролетариата»[118]. Тов. Бухарин успокаивал московский партактив в апреле тем, что расстрелы рабочих и крестьян объясняются огромными пространствами Китая, затрудняющими правительству контроль над властями на местах и отсутствием дисциплины в Гоминьдане.

Расстрелы, рождающиеся из географии, отсутствие дисциплины, которая предопределяет, в каком направлении падают пули, – все это было результатом страусовой политики спрятать голову в песок, не видеть действительности. Эта попытка выступила самым ярчайшим образом в речи тов. Сталина. За семь дней перед мятежом генерала Чан Кайши этот товарищ, славящийся реализмом, заявил перед 3000 членов партии: тов. Радек[119] не прав: не надо рвать с буржуазией – министры-капиталисты нас слушают. Они помогают нам разлагать тыл противника. Никакой крестьянин не откажется от кобылки, хотя бы она была плоха. Мы их выжмем как лимон. А после, если не будут нас слушаться, выбросим.

Защищая замалчивание в печати важнейших сведений о происшествиях в Китае, тов. Сталин заявил, что «Бородин[120] не спит», что дело в верных руках. Насчет Чан Кайши он заявил, что Чан Кайши на десять голов выше Церетели[121] и Керенского, ибо Чан Кайши борется с империализмом, в то время как Керенский вел империалистскую войну. Далее, тов. Сталин заявил, что Чан Кайши может еще пригодиться для борьбы с империализмом. Все предостережения, опирающиеся на факты из китайской действительности, на грандиозное обострение классовых противоречий, тов. Сталин квалифицировал как «революционность»[122].

Речь тов. Сталина, произведшая на всех слушателей ошеломляющее впечатление своей определенностью, тем, что она не оставляла никаких сомнений насчет его уверенности, твердости положения, является ярчайшим примером банкротства политической ориентации. Никогда за всю историю Коминтерна ни один из руководителей его не ошибался в такой мере в оценке положения, как это сделал тов. Сталин. Всего этого могло не быть, если бы не на словах, а на деле Исполком Коминтерна взял установку на приближающийся в Китае переход от власти буржуазии к демократической диктатуре рабочих и крестьян. Но ИККИ такой установки не брал. Это признает открыто тов. Мартынов в своей статье от 10 апреля в «Правде» за два дня перед переворотом Чан Кайши, напечатанной без примечания, что статья дискуссионная, не отвечающая взглядам редакции. Тов. Мартынов писал так:

«Само собой понятно, что если принять предпосылку тов. Радека, что нынешнее национальное правительство в Китае есть «правительство капиталистической буржуазии» (а не правительство блока четырех классов), то ответ на этот вопрос ясен. В таком правительстве коммунисту делать нечего. Мало того, против такого правительства коммунисты сейчас же должны начать борьбу, и он действительно готов сейчас выдвинуть против китайского национального правительства, ведущего революционно-антиимпериалистскую войну, лозунг – «долой десять министров-капиталистов», который большевики выдвигали в 1917 г. против Керенского, ведшего империалистскую войну. То, что для пленума ИККИ должно было явиться лишь в перспективе, как результат завоевания пролетариатом гегемонии в революции (отпадение промышленной буржуазии), то для тов. Радека является исходной точкой – низвержение капиталистического правительства».

Я не буду здесь касаться уже не меньшевистского, а прямо кадетского взгляда Мартынова на надклассовое национальное правительство как правительство четырех классов, который «Правда», орган, основанный Лениным, напечатала, не краснея. Я только устанавливаю, что тов. Мартынов свидетельствует установку на демократическую диктатуру, как на перспективу, не имеющую ничего общего с данным моментом. Я повторяю – это напечатано в «Правде» за два дня до переворота Чан Кайши.

Только благодаря тому, что эта перспектива, «уход буржуазии», была для руководителей Коминтерна чем-то очень далеким, а задачей стало «использование буржуазии», руководители Коминтерна не поставили в качестве актуальной задачи ускорение политической и организационной подготовки масс к приближающемуся отходу буржуазии. Никакие ссылки на ту или другую директиву о развертывании движения, о вооружении рабочих не меняют дела. Говорю определенно: в природе не существует донесений представителей Коминтерна, которые свидетельствовали бы о подготовке к моменту ухода буржуазии; такие донесения не могут быть представлены по той простой причине, что никакой такой подготовки не велось. Всякая, мы повторяем, всякая попытка свалить ответственность на «плохих исполнителей» не может быть ничем иным обоснована, кроме стремления избегнуть признания своих собственных ошибок. Многие исполнители – действительно никудышны, но поражение китайской революции является результатом не плохого проведения линии Коминтерна представителями его, а в основе неправильной линии Коминтерна.

Еще более нелепым, чем сваливание вины на плохих представителей Коминтерна, является шельмование киткомпартии, сваливание всей вины на нее. Мы приводили уже во второй главе документы, свидетельствующие, как руководство киткомпартии не только не подготовило партию к ее настоящей роли, но как оно с 20 марта 1926 г., капитулировав перед Гоминьданом, связало партию по рукам и по ногам, подготовляло ее банкротство. Но само руководство киткомпартии является больше жертвой, чем виновником. Нельзя требовать от руководства молодой партии, имеющей за собой всего шесть лет от роду, партии, только что вышедшей из студенческих кружков, чтобы она была на высоте; нельзя возлагать ответственность за совершенные ошибки на ЦК партии, значительная часть которого состоит из бывших анархистов и привыкшее смотреть на Коминтерн как на непогрешимый руководящий орган. Руководство киткомпартии может доказать документально, что целый ряд капитулянтских документов, изданных за его подписью, составлен при ближайшем участии представителя Коминтерна. Оно может сослаться на то, что политика сдерживания размаха рабочего движения была начата с одобрения представителей Коминтерна. Оно может сослаться на то, что оно не получило никаких указаний на неправильность в основной этой своей линии.

Что же касается массы рабочих членов партии, что же касается масс, идущих за киткомпартией, то они оказались на высоте, недоступной для официальных вождей Коминтерна. Китайская рабочая масса – китайские рабочие-коммунисты оказались бойцами революции, полными недоверия к буржуазии, ожидающими ее предательства, активными, стремящимися к вооружению, полными самоотвержения. Вожди Коминтерна, которые теперь говорят, что китайская партия оказалась «троцкистской», что она хотела перескочить этап, идти преждевременно на бой за власть, повторяют только старые песни Череванина[123], который доказывал, что тактика меньшевиков прекрасна, правильна, а только масса была плоха, не могла этой тактики понять.

Руководители Коминтерна выработали великолепный план перехода к третьему этапу революции. Буржуазия должна была отходить медленно и по частям: известные ее слои должны были помогать нам некоторое время в мирном переустройстве чиновничьего аппарата буржуазии и помещиков в аппарат власти рабочих и крестьян. Рабочие и крестьяне должны мирно, спокойно развертывать свои силы, организоваться, не говорить о том, что происходит, дабы не пугать буржуазию.

План был великолепен, обоснован научно Мартыновым и Бухариным. Несчастие состоит только в том, что ни китайская буржуазия, ни китайские рабочие и крестьяне не сыграли той роли, которую им предписывали авторы гениального военного плана, и не развертывали своих позиций в том темпе, который был им предписан свыше. Эта смехотворная теория доказывает, что нет такой глупости, которой бы не повторяли даже умные люди, когда защищают неправильную линию, обанкротившуюся линию, когда не хотят или не могут признать своих ошибок. Тов. Бухарин, повторяющий через 20 лет Череванина, Бухарин в объятиях автора «двух диктатур» – кто бы мог ожидать такого зрелища/?/ Но это зрелище Бухарина, печатающего статьи Мартынова о докапиталистическом характере Китая с гегемонией пролетариата, и Мартынова, восхваляющего тактику Бухарина как реалистическую здоровую, – не случайность.

Поражение китайской революции имеет своей основой именно эту идейную помесь из Бухарина с Мартыновым, большевистской политики на словах с меньшевистской на деле.

Кто этого не понимает, для этого бесплодно погибли шанхайские рабочие, тот из уроков шанхайских событий не научился ничему. Поэтому этот доклад не был бы закончен без главы, посвященной философии истории Мартынова и Бухарина.

4. Меньшевистская теория китайской революции

Теорию китайской революции дал Коминтерну, понятно, тов. Бухарин. Бухарин развивал свою теорию первый раз на XV конференции ВКП[124], второй раз – на расширенном пленуме /Исполкома/ Коминтерна, в третий – в январском докладе в КУТВе, в четвертый – на Московском активе 4 апреля.

Теория китайской революции, развитая Бухариным на нашей конференции в октябре, в докладе на пленуме Коминтерна и в январе в КУТВе отличается в основном от теории, развитой на Московском активе 4 апреля и данной в новом (тоже очень переработанном) виде в форме брошюры «Проблемы китайской революции», переработанной после того как вся его теория успела блестяще обанкротиться на сто процентов. Я позволю себе сначала показать, в чем отличие бухаринских взглядов в эпоху ноября—января от бухаринских взглядов в апреле месяце, чтобы позже показать, что, несмотря на эти различия, бухаринская теория в обоих фазисах не имеет ничего общего с большевизмом, а является воспроизведением меньшевистских взглядов 1905 г., воспроизведением, в котором, как всегда бывает при таких переходах, много прослоек старых большевистских взглядов, выраженных в форме всяких «с одной стороны», «с другой стороны».

Две теории китайской революции, с феодализмом и без него

«С точки зрения внутреннего сочетания классовых сил в Китае положение представляется таким образом: слабая буржуазия, колоссальное крестьянство, большой слой ремесленников, мелких торговцев, рабочий класс, численно не особенно значительный, но уже представляющий собой довольно сплоченную силу и играющий в высшей степени значительную политическую роль. Антагонизм по отношению к иностранному капиталу настолько крупный, что значительная часть буржуазии идет пока в едином блоке с широкими массами, что находит свое оригинальное политическое выражение в руководящей роли Гоминьдана».

Читаешь и глазам не веришь. Куда девался феодализм? Феодализм, который в докладе Бухарина от 4 апреля играет решающую роль для определения характера китайской революции.

«Из различных черт, составляющих в совокупности своеобразное лицо китайской революции, необходимо остановиться несколько более подробно на соотношении между империализмом, феодализмом и революцией в Китае», -говорит Бухарин на Московском партактиве 4 апреля. И добавляет, что «основной смысл всякой буржуазной революции, ведется ли она под гегемонией рабочего класса или революционно-мелкой буржуазии, состоит в уничтожении тех или иных остатков феодализма. По тов. Радеку, феодализма в Китае нет. Как же может происходить тогда буржуазная революция? Против кого внутри страны она направлена? Он представляет борьбу Кантона против У Пейфу, Суп Чуаньфана и Чжан Цзо-лина как борьбу буржуазной демократии против феодализма. Так называемые милитаристы, сидящие в своих провинциях, суть не что иное, как остатки феодальных княжеств... Если мы так поставим вопрос, то получим следующую картину. Война на внутреннем фронте идет против северных милитаристов. Буржуазная революция направила свое острие против этих феодальных разбойников, против феодалов-помещиков, часть которых имеет землю юридически, а некоторые юридически земли не имеют, но имеют практически, распоряжаясь огромным процентом дохода от земли. Именно потому, что спор идет между так называемыми милитаристами, которые представляют феодальные пути, оковы исторического развития, против которых может выступать и выступает до поры до времени национальная буржуазия. В этом заключается основное содержание буржуазной революции в Китае, поскольку речь идет о внутренних классовых силах» (Бухарин. Проблемы китайской революции, с. 23—24).