Текст книги "Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917"

Автор книги: Юрий Фельштинский

Соавторы: Георгий Чернявский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Основные установки большевиков состояли в том, что, несмотря на буржуазный характер предстоявшей революции, в ее успехе прежде всего заинтересован промышленный пролетариат; для успеха революции необходим его союз со всеми слоями крестьянства при руководящей роли рабочего класса и изоляции буржуазии, в том числе либеральной; в результате победоносной революции может быть создано правительство, являющееся революционно-демократической диктатурой пролетариата и крестьянства, которое доведет буржуазно-демократическую революцию до конца и обеспечит ее перерастание в социалистическую [454] .

Позиции меньшевиков казались несравненно более реалистичными, нежели большевистские, ленинские установки, носившие в значительной мере экстремистский характер. За формированием и развитием позиций обеих фракций внимательнейшим образом следил Троцкий. Но ни одна из них его не удовлетворяла. Еще до начала революции 1917 г. в России Троцкий, стремившийся к самостоятельному анализу российской и международной действительности, начал формулировать, сначала фрагментарно, а затем все более и более систематически, собственные взгляды на особенности российского революционного процесса и его связь с перспективами социалистической революции в международном масштабе, прежде всего в развитых европейских странах, что в ту пору не казалось утопией ни социалистам, ни их политическим противникам.

Троцкий видел, что Россия шла навстречу буржуазной революции, но, по его мнению, это не предрешало вопроса о том, какие классы, в каком соотношении сил и как именно будут участвовать в такой революции на практике, кому будет принадлежать действительно ведущая роль и, следовательно, политическая диктатура. В конечном счете Троцким была выработана сумма взглядов, которую он сам обычно называл теорией перманентной революции, но которую правильнее назвать концепцией мировой революции, а не теорией, так как преследовала она главным образом прикладные цели.

Сам Троцкий вначале не считал, что сделал открытие. Он полагал, что лишь применил к новым историческим условиям идею непрерывной, перманентной революции, которую еще в 1844 г. выдвинул К. Маркс, рассматривая события Французской революции конца XVIII в. В неуклонном углублении Французской революции, в переходе власти ко все более радикальным слоям, в развитии революции по восходящей линии вплоть до середины 1794 г. Маркс увидел ее непрерывность, перманентность [455] (пренебрегая событиями следующего пятилетия, которые не вписывались в его схему).

В ходе европейских революций 1848 – 1849 гг. и непосредственно после них Маркс вместе с Энгельсом стал рассматривать непрерывную революцию в качестве процесса перехода от буржуазной революции ко все большему расширению демократических преобразований, вовлечению в них народных масс, прежде всего пролетариата, к кому в конечном итоге перешла бы политическая власть. При этом, согласно Марксу и Энгельсу, необходимо было преодолеть, «снять» национальные формы революции, которая должна была принять общеевропейский характер, в чем также проявилась бы ее «перманентность». Иначе говоря, непрерывность революции рассматривалась Марксом и Энгельсом одновременно в двух смыслах, вертикальном и горизонтальном: и как процесс качественного углубления революции, перехода ее на новые этапы в рамках отдельных стран, и как распространение революции на все новые страны Европейского континента, превращение ее в международную и даже мировую.

Прогнозы основоположников марксизма совершенно не подтвердились. Они оказались романтическим вымыслом, однако были сохранены в арсенале международного социалистического движения. Его теоретики (Карл Каутский, Роза Люксембург, Франц Меринг и др.) время от времени обращались к термину «перманентная революция», в частности для характеристики революционного процесса в России, который, по их мнению, должен был принять долговременный характер, причем проходить в непосредственной связи с революцией в Западной Европе.

Свой вклад в обоснование и обогащение концепции перманентной революции внес и русско-германский социал-демократ Парвус. В ряде статей начала XX в. он выдвигал тезис о том, что капитализм превратился в универсальную, мировую систему, что роль национальных государств все более уменьшается, а расширяются международные, общие интересы буржуазии и пролетариата вне рамок отдельных государств. В целом это было плодотворное наблюдение. Другой вопрос, какие политические выводы отсюда следовали.

Что же касается России, то в условиях складывавшейся мировой капиталистической системы революционный процесс в ней должен был «сжаться». Парвус выражал несогласие со схемами ведущих российских социал-демократов, прежде всего Плеханова, что на смену абсолютизму в России должна была прийти вначале конституционная монархия, затем либерально-демократическая республика, что в ходе длительного процесса будут развиваться капиталистические отношения, увеличиваться численность и расти сознательность пролетариата, что только эти предпосылки обусловят грядущую социалистическую революцию. Парвус высказывал, правда весьма осторожно, мысль, что все эти этапы могут слиться воедино, что в ходе вооруженного восстания будет образовано рабочее социал-демократическое правительство. Иначе говоря, от программы-минимум российская социал-демократия сразу же перейдет к программе-максимум.

К роли крестьянства в революции Парвус относился значительно более сдержанно, полагая, что основные сражения развернутся между пролетариатом и буржуазией. Крестьянство же было в состоянии лишь «увеличить политическую анархию в стране и, таким образом, ослабить правительство» [456] . Отсюда вытекал известный лозунг, сформулированный Парвусом, который позже приписывали и Парвусу и Троцкому: «Без царя, а правительство рабочее». Но этот лозунг был выдвинут Парвусом не как устойчивая установка, а для красного словца. Что же касается Троцкого, то он этот лозунг никогда не разделял, а позже подверг его критике [457] .

Парвус дал лишь начальный толчок разработке концепции перманентной революции, которая стала плодом дальнейших рассуждений и выводов Троцкого. Только в этом смысле концепция может быть определена как «троцкистская». Больше ничего специфически «троцкистского» во взглядах Троцкого и в рассматриваемый период, и позже не было (он всегда оставался последовательным марксистом).

Троцкий высказал предположение, что царизм будет низвергнут всеобщей забастовкой, на основе которой развернутся открытые революционные столкновения. Всеобщая забастовка мыслилась им не как сама по себе, не как средство достижения определенных экономических, социальных и политических целей без применения открытой вооруженной силы, а только как подготовительный этап на пути к вооруженному восстанию. Троцкий считал, что, развиваясь и расширяясь, классовые столкновения внесут разложение в армию и толкнут «лучшие ее части» на сторону восставших масс, что обеспечит их оружием и ударными отрядами для насильственного захвата власти. При этом Троцкий считал необходимым привлечение к выступлению пролетариата городского мещанства: «Политическая стачка, как единоборство городского пролетариата с полицией и войсками при враждебности или хотя бы только пассивности всего остального населения, означала бы для нас неизбежный крах» [458] .

Политическая забастовка пролетариата должна была сразу же превратиться в массовую революционную демонстрацию значительно более широких слоев городского населения.

Основным агитационным лозунгом мобилизации пролетариата и более широких масс должна была стать идея всенародного Учредительного собрания. Это требование должно было превратиться в подлинно всенародное. Созыв Учредительного собрания должен был стать результатом всеобщей забастовки и вооруженного восстания рабочих, поддержанных армией. Наконец, Троцкий выдвигал задачу перебросить политическую агитацию в деревню. Крестьян необходимо было призывать на сходы, которые бы принимали постановления о созыве Учредительного собрания, а к пригородным крестьянам следовало обратить призыв собираться в городах, чтобы участвовать в уличных массовых выступлениях под знаменем всенародного Учредительного собрания.

Итак, уже в 1905 г. Троцкий впервые в истории российского революционного движения провозгласил лозунг захвата пролетариатом государственной власти в форме Учредительного собрания в сравнительно близком будущем. Подразумевалось, что в качестве авангарда революции рабочий класс должен будет сформировать правительство. Несколько позже это положение было сформулировано открыто. Подчеркивая слабость российской буржуазии, ее неспособность играть лидирующую роль в революции и неорганизованность крестьянства, Троцкий делал вывод, что только пролетариат способен возглавить революцию. Он соглашался с возможностью возникновения объединенного оппозиционного фронта против царизма с другими силами, не опиравшимися на рабочих, но такое объединение рассматривал как крайне непрочное и кратковременное. Революция превращалась в представлении Троцкого в единый, неразрывный, перманентный процесс, в котором общедемократические и социалистические задачи переплетались или даже сливались воедино.

Через 17 лет Троцкий писал, что «именно в промежутке между 9 января и октябрьской стачкой 1905 г.» у него сложились «те взгляды на характер революционного развития России, которые получили название теории перманентной революции: «Мудреное название это выражает ту мысль, что русская революция, перед которой непосредственно стоят буржуазные цели, не сможет, однако, на них остановиться. Революция не сможет разрешить свои ближайшие задачи иначе, как поставив у власти пролетариат. А этот последний, взявши в руки власть, не сможет ограничить себя буржуазными рамками революции. Наоборот, именно для обеспечения своей победы пролетарскому авангарду потребуется на первых же порах своего господства совершить глубочайшие вторжения не только в феодальную, но и в буржуазную собственность. При этом он придет во враждебные столкновения не только со всеми группировками буржуазии, которые поддерживали его на первых порах его революционной борьбы, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мирового революционного пролетариата» [459] .

Общий смысл статей, которые публиковались Троцким в ходе революции в «Искре» и других петербургских газетах, был в том, что в России не существует общественных сил, которые были бы достаточно могущественны для направления хода событий в какое-либо иное русло, кроме самого радикального. Крестьянство распылено и не способно к самостоятельной организации. Оно играет в основном разрушительную роль. Прогрессивные элементы городской демократии вынуждены выбирать между пролетариатом и буржуазным либерализмом, являющимся контрреволюционным. Рабочая партия поэтому должна выработать курс «решительного наступления» и сделать его центральным пунктом агитационной и организационной работы. Решительная победа народа над старым режимом передаст политическую власть пролетариату; став у власти, пролетариат использует ее не только для демократических преобразований, но и для непосредственного перехода к коренным социальным изменениям.

Троцкий тем самым решительно порывал с традиционной программой социал-демократической партии, признававшей неизбежность в России буржуазной революции. Программа-минимум превращалась у него в программу-максимум. Ленин же, в отличие от Троцкого, признавал значение политических позиций крестьянства и намечал план проведения буржуазно-демократической революции и дальнейшего перехода от нее к революции социалистической [460] .

2. Социально-экономические предпосылки перманентной революции

В тюремной камере после ареста 3 декабря Троцкий в основном завершил формирование своей концепции перманентной революции, которую он позже изложил в ряде статей и выступлений. Многие из этих материалов затем вошли в сборник «Наша революция». Особенно важной в этом смысле была статья «Итоги и перспективы».

Одним из важнейших исходных положений новой концепции революционного процесса, разработанной Троцким, была констатация того факта, что Россия являлась страной «второго эшелона» капитализма, постоянно стремившейся догнать более развитые страны. Самодержавная Россия, по его мнению, оказывалась не в состоянии совершить инновационный прорыв. Троцкий пытался в самых общих чертах проследить эту тенденцию от времени существования Древнерусского государства – Киевской Руси – до «великих реформ» 60-х гг. XIX в., отмены крепостного права. Он показывал, что заимствование и освоение зарубежных хозяйственных, технических и прочих достижений не вело в России к интенсивному экономическому развитию. Вошедшее в традицию стремление «догнать» не приводило к реальному достижению западного уровня. Являясь результатом навязывания сверху, со стороны государей, а не снизу, по инициативе низов, стремившихся к хозяйственной и самоуправленческой организации, эта догоняющая тенденция не могла привести к созданию такого фундаментального института противостояния средневековью, каковым являлись города с их все более интенсифицировавшейся относительно самостоятельной экономической и политической жизнью.

Троцкий обращал внимание на то, что Русское государство развивалось как надстройка над медленно эволюционировавшим примитивным обществом. Государство совершенствовалось и укреплялось, превращалось во все более самодовлеющую и мощную силу. Происходило это под внешним давлением, прежде всего прессом монголо-татарского ига, польско-литовского и шведского нашествий. Выживание государства требовало величайшего напряжения сил. Поэтому оно поглощало непропорционально большую долю материальных благ, производимых обществом. Государство нуждалось в мощном аппарате насилия и контроля, в жесткой иерархической структуре. В отличие от Запада в России государство породило сословия, заложило фундамент современной промышленности.

Отсюда проистекала объективная оценка российского буржуазного класса как слабой и целиком зависимой от самодержавной власти структуры, неспособной стать самостоятельным социальным действующим лицом, носителем не только хозяйственной, но и политической альтернативы самодержавной власти, как это имело место в странах Западной Европы. Торгово-промышленное сословие было обречено на всестороннюю зависимость от государства, то есть в конечном итоге от того же самодержца. Чисто буржуазная революция в российских условиях была, по мнению родоначальника концепции перманентной революции, нереальной при безусловной власти «царя-батюшки».

Значительно позже, в конце 20-х – начале 30-х гг., Троцкий четко сформулировал те общие положения, которые лежали в основе его рассуждений о предпосылках перманентной революции, назвав их законом неравномерного и комбинированного развития. По существу дела, явления, которые лежали на поверхности и подвергались конкретному анализу сотнями экономистов и социологов, – способность отсталых стран «перепрыгивать» через этапы, догонять и перегонять другие страны в условиях все большей взаимозависимости – Троцкий возвел в некую новую теорию, которая должна была стать фундаментом теории о перманентной революции. По существу, эти положения уже содержались в его публикациях начала века. Составной частью «закона» Троцкого о неравномерном и комбинированном развитии общества стал пункт о необходимости и неизбежности мировой революции [461] .

3. Сущность и глобальный характер перманентной революции

Важнейшим элементом концепции перманентной революции у Троцкого были ее международные аспекты. Раздел «Европа и революция» был заключительным в работе «Итоги и перспективы» и, видимо, рассматривался автором как наиболее весомый. Здесь высказывалась мысль, что российский пролетариат, который пришел бы к власти даже вследствие временной конъюнктуры буржуазной революции, неизбежно встретил бы крайне враждебное к себе отношение со стороны мировой реакции и в то же время готовность к организованной поддержке мирового пролетариата. Если пролетарская власть в России окажется предоставленной самой себе, она неизбежно будет разгромлена контрреволюцией. То же самое произошло бы и в любой другой отсталой стране. Пролетариату «ничего другого не останется, как связать судьбу своего политического господства и, следовательно, судьбу всей российской революции с судьбой социалистической революции в Европе. Ту колоссальную государственно-политическую силу, которую даст ему временная конъюнктура российской буржуазной революции, он обрушит на чашу весов классовой борьбы всего капиталистического мира» [462] .

Иначе говоря, русская революция будет способствовать развязыванию международной революционной волны, а последняя закрепит успех революции в России. «Нельзя сомневаться и в том, что социалистическая революция на Западе позволит нам непосредственно и прямо превратить временное господство рабочего класса в социалистическую диктатуру» [463] . Мировая или, по крайней мере, европейская революция рассматривалась, таким образом, в качестве единственного гаранта успешности революции в России. Так российская революция в представлении Троцкого превращалась в революцию международную, которая, переплетаясь с ней, должна была составить единый, неразрывный и непрерывный процесс. Судьба российской революции напрямую связывалась с судьбой социалистической революции в Европе и в конечном итоге во всем мире. При этом создатель концепции не вдавался в детали, полагая, что конкретные пути превращения российской революции в международную, точно так же, как и сроки, предсказать невозможно. Повернет революция сразу на Запад или пойдет обходными путями, через страны Востока – эти вопросы Троцким рассматривались как второстепенные, не затрагивающие существа дела, но читателям давалось понять, что перманентная революция – это вопрос не столетий и десятилетий, а сравнительно близкой перспективы.

Экстраполируя свою схему революционного процесса, вынося ее за пределы своей страны, Троцкий полагал, что в том или ином виде, при учете национальных и исторических особенностей и времени свершения, этот процесс относится не только к России, но и ко всем другим отсталым странам. Он считал, однако, что толчок международной революции может дать лишь комплекс значительных внутренних событий в крупной стране.

Разумеется, в реальных условиях России 1905 г. схемы перманентной революции выглядели несбыточными, утопичными. Для того чтобы оградить себя от упреков в маниловщине, Троцкий многократно подчеркивал условность этих схем, их зависимость от тех или иных конкретных поворотов событий. После революции 1917 г., переиздавая свою работу 1906 г. «Итоги и перспективы» в советской России, Троцкий написал к ней предисловие, в котором говорилось: «В отношении оценки внутренних сил революции и ее перспектив автор не примыкал в тот период ни к тому ни к другому из главных течений в русском рабочем движении. Защищавшаяся автором точка зрения может быть схематически формулирована так. Начавшись как буржуазная по своим ближайшим задачам, революция скоро развернет могущественные классовые противоречия и приведет к победе, лишь передав власть единственному классу, способному встать во главе угнетенных масс, то есть пролетариату. Встав у власти, пролетариат не только не захочет, но и не сможет ограничиться буржуазно-демократической программой. Он сможет довести революцию до конца только в том случае, если русская революция перейдет в революцию европейского пролетариата. Тогда буржуазно-демократическая программа революции будет преодолена вместе с ее национальными рамками, и временное политическое господство русского рабочего класса развернется в длительную социалистическую диктатуру. Если же Европа останется неподвижной, буржуазная контрреволюция не потерпит правительства трудящихся масс в России и отбросит страну далеко назад – от демократической республики рабочих и крестьян. Став у власти, пролетариат должен будет поэтому не ограничивать себя рамками буржуазной демократии, а развернуть тактику перманентной революции,то есть уничтожить границы между минимальной и максимальной программой социал-демократии, переходить ко все более и более глубоким социальным реформам и искать прямую и непосредственную опору в революции на европейском Западе» [464] .

Иначе говоря, сущность концепции перманентной революции состояла в том, что социалистическая революция начинается на национальной почве, развертывается на интернациональной и завершается на континентальной или мировой.

Рассматривая перманентную революцию одновременно в двух смыслах – как единый процесс переплетенных между собой общедемократических и социалистических задач и преобразований и как распространение революции в России или в другой сравнительно отсталой стране на развитые страны и превращения революционного процесса в международный (всемирный или, по крайней мере, европейский), Троцкий заслуженно стяжал себе известность в широких кругах социалистических теоретиков и практиков. Большинство из них отнеслись к концепции резко отрицательно или, по крайней мере, подозрительно, считая ее надуманной и оторванной от реальной жизни. И это было действительно так. Но не менее умозрительными были и классические марксистские схемы, проповедуемые официальными теоретиками 2-го Интернационала, от которых с огромным трудом, с нравственными и умственными муками, постепенно и робко начинали отходить самые раскованные и вдумчивые социалистические деятели типа Эдуарда Бернштейна, которых приверженцы догм презрительно прозвали ревизионистами.

Глава 6 В тюрьмах, на суде и на этапе

1. Кресты и Петропавловка

Арестом 3 декабря 1905 г. начался, как писал Троцкий, его «второй тюремный цикл» [465] . Лев переносил его намного легче, чем первый. Это было связано прежде всего с тем, что юношеский опыт пребывания в провинциальных тюрьмах создал у него определенный «иммунитет» к жизни за решеткой. К заключению трудно, почти невозможно привыкнуть, тем более человеку активному. Но приспособиться к камерному быту было теперь намного легче. Троцкий считал себя, как и других арестованных членов Совета, «пленниками» врага, против которого необходимо было продолжать борьбу в новых условиях, используя старые средства защиты и нападения – устное и печатное слово, высокомерное поведение, театрализованную позу, то есть все то, чем он вполне овладел и что он с успехом применял, ведя политическую борьбу на воле.

Кроме того, условия пребывания в заключении были несравненно более благоприятными, чем в период пяти-шестилетней давности. Хотя после подавления Декабрьского восстания в Москве и других городах революция переживала значительный спад, стачечные выступления, волнения в армии и на флоте, крестьянские бунты продолжались. Россия становилась полуконституционной монархией. Вводились и в основном соблюдались определенные правовые нормы. Возникли легальные политические партии. Состоялись выборы в 1-ю Государственную думу, которая, впрочем, была вскоре разогнана. Тюремщики вели себя более или менее осторожно, не уверенные в своей силе и опасаясь, как бы те, кто сейчас находился под их замком, вскоре не оказались в правительстве.

Изначально Троцкий был помещен в Кресты, затем его перевели в Петропавловскую крепость. Еще непродолжительное время он провел в Доме предварительного заключения. «Каждая из тюрем представляла свои особенности, к которым нужно было приспособиться. Но рассказывать об этом было бы слишком утомительно, ибо при всем своем разнообразии все тюрьмы похожи друг на друга», – писал Троцкий [466] . Основным занятием в тюремной камере стала напряженная и плодотворная, во всяком случае в отношении объема написанного, работа. Троцкий совершенствовал и оттачивал свое мастерство в качестве политического аналитика, критика политики царизма и либеральных сил. Он изучал социально-политическую историю России по доступным ему трудам, имевшимся в тюремной библиотеке, и тем, которые передавали ему с воли. Все это, вместе с осмыслением недавно пережитого опыта революции и сведениями, поступавшими из прессы, от единомышленников и знакомых, побудило его к написанию «Итогов и перспектив», в которых в наиболее концентрированном виде была сформулирована концепция перманентной революции, как Троцкий ее понимал в то время.

В тюрьме написана и обширная рукопись о земельной ренте, которая позже затерялась и не была опубликована. Впрочем, если судить по публикациям Троцкого по аграрному вопросу в следующие десятилетия, вряд ли в этой работе было что-то новое и интересное. Скорее всего, в ней содержалось популярное изложение весьма сложной для усвоения Марксовой теории земельной ренты.

После перевода в Дом предварительного заключения к обвиняемым были допущены адвокаты. В качестве таковых в основном нанимались политические единомышленники, которые, с одной стороны, следовали правовым процедурам, отстаивая официальные интересы своих подзащитных, а с другой – в прямое нарушение собственных обязанностей – служили их связными с внешним миром. Весьма интересно, однако, что защитником Троцкого стал не социал-демократ, а человек, хотя и беспартийный, по своим взглядам близкий к кадетам. Наталья Седова договорилась о защите с весьма уже известным в Петербурге адвокатом Оскаром Осиповичем Грузенбергом [467] .

К тому времени Грузенберг в полном смысле слова прославился среди интеллигентной оппозиционной публики своими убедительными и смелыми выступлениями по делам, связанным с печатным словом. По одному из таких дел он защищал писателя и литературного критика К.И. Чуковского, который посвятил затем одну из своих книг «защитнику книги и писателей». Хотя Грузенберг отнюдь не разделял политических убеждений своего теперешнего подзащитного социал-демократа, он, как и другие адвокаты, осмеливался выполнять нелегальные функции – исправно передавал в тюрьму письма Натальи Седовой, в которых содержалась политическая информация, полученная ею от однопартийцев, и выносил для передачи ей письма Троцкого, адресованные питерским социал-демократам, и его рукописи [468] .

Чем руководствовался Грузенберг, унося из тюрьмы в своем объемистом портфеле острые политические документы и рукописи Троцкого, чтобы передать их Седовой, а затем издателям, прежде всего издательскому дому Николая Глаголева и издательству «Новый мир», выпускавшим социал-демократическую литературу? Можно предположить, что он поступал так, грубо нарушая законы империи, которые призван был свято блюсти, будучи очарованным личностью молодого и самоотверженного социалиста, заслуженно ценимого им за смелость, острый ум и находчивость, может быть надеясь, что тот, повзрослев и приобретя опыт, откажется от своих заблуждений и перейдет на более трезвые и разумные позиции. Находившийся вместе с Троцким в заключении бывший член Петербургского Совета меньшевик Д. Сверчков писал впоследствии, что Троцкий «залпом писал и передавал по частям для напечатания свою книгу «Россия и революция» («Итоги и перспективы»), «в которой он впервые высказал с определенностью мысль о том, что революция, начавшаяся в России, не может закончиться до тех пор, пока не будет достигнут социалистический строй». Сверчков продолжал: «Тюремная камера Троцкого превратилась вскоре в какую-то библиотеку. Ему передавали все сколько-нибудь заслуживающие внимания новые книги; он прочитывал их и весь день с утра до поздней ночи был занят литературной работой. – Я чувствую себя великолепно, – говорил он нам. – Сижу, работаю и твердо знаю, что меня ни в коем случае не могут арестовать… Согласитесь, в границах царской России это довольно необычное ощущение» [469] .

Однажды Льва посетили специально приехавшие для этого в столицу родители. Видимо, не без укора по поводу того, что он оставил Александру с двумя детьми (с женитьбой, с существенным опозданием, после рождения внучек отец Бронштейна примирился), родители подарили ему фотографию девочек. Вскоре арестант писал Александре, с которой он вел довольно регулярную переписку: «Девочки превосходны, каждая в своем роде! У Нинушки такое личико – испуганное и вместе с тем лукаво заинтересованное лицо! А у Зинушки такое размышляющее личико! Кто-то тронул рукой карточку у меня в номере, и на личике Зинушки пятно. Если у тебя есть одна свободная карточка, пришли мне, пожалуйста» [470] .

В этом письме, помимо прочего, обращает на себя внимание, что Троцкий, оговорившись, назвал тюремную камеру номером!

Утомившись за столом, Лев менял род интеллектуальных занятий – он устраивался на тюремной койке и читал произведения классиков европейской литературы. Он «упивался ими с таким же чувством физического наслаждения, с каким гурманы тянут тонкое вино или сосут благоуханную сигару» [471] . Именно в это время Троцкий постепенно пристрастился к французскому классическому роману, который будет следовать за ним и после 1917 г. – на фронтах Гражданской войны, в ссылке и в эмиграции. Ко времени второго ареста Троцкий более или менее хорошо (но отнюдь не в совершенстве) овладел и французским и немецким языками, но немецкий был ему более удобен для социально-политического анализа и полемики, а французский он воспринимал главным образом как язык художественного творчества.

Тюремный режим в 1906 г. был весьма своеобразным. Политические заключенные свободно разгуливали во дворе тюрьмы и даже играли в чехарду. Троцкому были разрешены еженедельные свидания с Натальей, несмотря на то что официально брак между ними зарегистрирован не был. Во время встреч происходил обмен письмами и рукописями, в тех случаях, когда нетерпеливый Лев не мог дождаться визита Грузенберга. При этом тюремщики делали вид, что ничего не замечают. Один из них особенно благоволил к политическим. «Я подарил ему, по его просьбе, свою книгу и свою карточку с надписью, – вспоминал через много лет Троцкий. – «У меня дочери курсистки», – шептал он с восторгом и таинственно подмигивал глазом. Я встретился с ним при советской власти и сделал для него, что мог, в те голодные годы» [472] .

Сохранились две фотографии Троцкого, сделанные в тюрьме. Но это не «официальные» тюремные фотографии в профиль и анфас. На одной из них – привлекательный и достаточно ухоженный молодой человек сугубо интеллектуального вида. Лицо его как будто спокойно, но все же выдает внутренне напряженную сложную гамму чувств. Огромная шапка черных волос, широкий лоб, пенсне, хорошо подстриженные усики создают впечатление, что это – преуспевающий журналист или же университетский приват-доцент, но отнюдь не политический арестант Петропавловки. Вторая фотография – коллективная. На ней мы видим Троцкого в обществе ветерана революционного движения и российских мест заключения Л.Г. Дейча и своего единомышленника того времени Парвуса. Все трое стоят обнявшись и выглядят довольно благополучно.