Текст книги "Лев Троцкий. Революционер. 1879–1917"

Автор книги: Юрий Фельштинский

Соавторы: Георгий Чернявский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

До тех пор пока расстановка сил еще не была вполне четко определена, главным объектом его критики была Партия демократических реформ и ее фактический печатный орган журнал «Вестник Европы». Троцкому была ненавистна четкая установка этой организации на мирный путь обновления общества, ее указания на гибельность для России революционной ломки существовавшего строя, ее курса на создание сильного государства, основанного на сотрудничестве общественных сил и верховной власти в лице конституционной монархии. Троцкий вступал в язвительную полемику с видными общественными деятелями, примыкавшими к этой партии, – юристом К.К. Арсеньевым, экономистом А.С. Посниковым, ученым с мировым именем историком и социологом М.М. Ковалевским.

Доставалось и другим течениям и организациям буржуазии и интеллигенции, которых обычно объединяют под названием прогрессистов. Разумные и четкие установки этого течения (собственная политическая организация прогрессистов оставалась аморфной, и ее лишь условно можно было назвать партией) на создание в России конституционно-монархического режима, основанного на отчетливом разделении трех ветвей государственной власти (законодательной, исполнительной и судебной), независимых друг от друга, но составляющих единую систему правового государства [406] , были Троцкому решительно чужды.

Однако главным объектом критики стали те группы и печатные органы, которые в октябре 1905 г. оформились в Конституционно-демократическую партию (партию кадетов, или, как она еще называлась, Партию народной свободы), ставшую ведущим представителем российского либерального демократизма. Атаки на кадетов были предопределены тем, что эта партия, «аккумулировавшая в своих рядах цвет российской интеллигенции начала XX в., мечтавшей о радикальном преобразовании страны парламентским путем и на основе общечеловеческих ценностей» [407] , являлась основным идейным соперником социал-демократов. Лидер кадетов П.Н. Милюков был постоянным объектом нападок со стороны Троцкого. Особенно наступательными и даже агрессивными в этом отношении были работы «Интеллигентская «демократия» и «Открытое письмо профессору П.Н. Милюкову» [408] .

Вторым направлением работы стала деятельность в рамках РСДРП, главной целью которой было содействие совместным выступлениям большевиков и меньшевиков с перспективой их объединения в единую партию. Сразу же после своего возвращения в Петербург Троцкий выступил инициатором образования Федеративного совета РСДРП, в состав которого вошли представители Петербургской группы, объединявшей меньшевиков, Петербургского комитета большевиков, а также представители большевистского ЦК и меньшевистской Организационной комиссии, образованной после конференции меньшевистской фракции. Хотя образование этого органа отнюдь не означало преодоления разногласий между фракциями и тем более их объединения, сам факт его создания был важным достижением того курса, который отстаивал Троцкий. В задачи Федеративного совета были вменены регулирование устной и печатной агитации и координация действий с другими организациями Петербурга, считавшимися революционными. В «Известиях» Совета появилось сообщение об образовании Федеративного совета, написанное Троцким, и выражались весьма оптимистические надежды на приближающееся торжество революционных сил: «Великая российская революция близится к победе. Наступающие решительные события требуют особенно сплоченности и единства пролетарской борьбы. От степени сознательности, степени организованности пролетариата и от единообразия его выступлений зависит главным образом исход революции. Полная победа революции может быть тогда и только тогда, если во главе ее будет идти пролетариат, который сумеет повести за собой до конца крестьянство и мелкую городскую буржуазию в борьбе за демократическую республику» [409] .

Как видно из последовавших за этим документов, Троцкий фактически возглавлял Федеративный совет, являлся автором все новых и новых его постановлений. Им была написала резолюция протеста против приказа петербургского генерал-губернатора Д.Ф. Трепова о том, что устройство митингов и демонстраций разрешается только в трех специально отведенных для этого местах. «Мы заявляем, – говорилось в резолюции, – что будем по-прежнему собираться в университетах, на заводах, на улицах и во всех других местах, где найдем нужным» [410] .

Но третьим, причем главным, направлением стала работа в Совете. В Петербургском Совете Троцкий, являвшийся нефракционным социал-демократом, сотрудничал с меньшевиками Д.Ф. Сверчковым и П.А. Злыдневым, большевиками А.А. Богдановым [411] , Б.М. Кнунянцем и П.А. Красиковым, эсерами В.М. Черновым [412] и Н.Д. Авксентьевым [413] . Поначалу большевики, особенно Богданов, заняли довольно агрессивную позицию. Богданов огласил план: внести в Совет предложение немедленно признать и принять социал-демократическую программу и добиться передачи большевикам руководства Советом, а в случае отрицательного решения – выйти из состава Совета. Поступившие возражения были им отвергнуты. Через несколько дней Красиков (он выступал в Совете под псевдонимом Антон) внес в Совет предложение именно в этом духе. Оно, естественно, принято не было. Выйти из Совета большевики, однако, сочли нецелесообразным [414] .

Сам ход событий – рост влияния Петербургского и других Советов, а затем и позиция возвратившегося в ноябре в Россию Ленина – заставил их отчасти отказаться от сектантского настроя. Поначалу большевики относились к Советам подозрительно, так как видели в них осуществление идеи о «неоформленных классовых организациях» как центрах сплочения пролетариата, которую проводили меньшевики, оценивали это как отказ от идеи захвата власти, отказ социал-демократии от непосредственного руководства неорганизованным движением [415] . Но тот факт, что Советы превращались в значительную силу, заставлял большевиков считаться с реалиями. Ни на заседаниях Исполкома Совета, ни на его пленарных заседаниях разногласия между большевиками и меньшевиками отчетливо не проявились, точно так же, как не было существенных расхождений между социал-демократами и социалистами-революционерами. В текущей работе догматические споры отходили на второй план, преобладало сотрудничество, в обеспечение которого Троцкий внес безусловный вклад. Он, в частности, поддерживал умеренные предложения эсеров, которые выступали против введения явочным порядком восьмичасового рабочего дня, чрезмерного увлечения политическими стачками и т. п.

В первый день работы Совета его председателем было избрано случайное лицо – меньшевик Саул Зборовский по кличке Кузьма, но он проявил полную неспособность к организационной деятельности и уже на следующий день был заменен присяжным поверенным Г.С. Хрусталевым [416] , который работал в Совете под псевдонимом «рабочий Носарь» и стал известен как Хрусталев-Носарь. Однако и новый председатель не проявлял сколько-нибудь плодотворной активности. Его роль сводилась главным образом к формальному проведению заседаний при весьма относительном соблюдении порядка дня и регламента, с которыми совладать он подчас не был в состоянии. В этих условиях роль Троцкого все более возрастала. Он выступал со все новыми и новыми инициативами. Прокурор С.В. Завадский, позже ведший судебное дело членов Совета, высказывал мнение, что Хрусталев был «просто пешкою революции, идя на поводу, как и многие другие, у Троцкого» [417] . В этой оценке было явное преувеличение, но часть истины она отражала.

Ленин, похоже, завидовал тому, что именно Троцкий, а не он сам выступал в качестве «народного трибуна» в условиях революции. Луначарский вспоминал, как в его присутствии кто-то сказал Ленину: «Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете – Троцкий». Ленин как будто омрачился на мгновение, а потом выдавил: «Что ж, Троцкий завоевал это своей неустанной работой и яркой агитацией» [418] .

Включившись в работу Совета 15 октября, Троцкий уже 18 октября, то есть на следующий день после появления царского манифеста, стал одним из руководителей организованной Советом демонстрации. Ночь на 18 октября он провел в квартире военврача Литкенса. Утром Литкенс вошел в его комнату с улыбкой радостного возбуждения, держа в руках листок «Правительственного вестника». «Выпустили конституционный манифест!» – сказал он. «Не может быть!» – воскликнул Троцкий. Общее мнение было, что «это чудо совершила всеобщая стачка» и что «дураки испугались».

Однако радостная эйфория сменилась тревогой, как только Троцкий вышел на улицу и узнал, что ночью войска обстреляли Технологический институт, где проходило собрание и откуда, по слухам, была брошена бомба; а жандармский патруль разогнал небольшое собрание на Забалканском проспекте [419] . Троцкий направился в Совет, где уже было принято принципиальное решение о демонстрации. Некоторые наиболее рьяные ее организаторы требовали, чтобы Совет возглавил шествие к тюрьме Кресты с целью освобождения политических заключенных. Это была идея, навеянная рассказами о штурме Бастилии во время Французской революции конца XVIII в., о чем неоднократно вспоминала революционная пресса, проводя сопоставления двух революций. Исполком Совета, однако, колебался, боясь кровопролития. Тем не менее демонстрация состоялась. Во главе ее шли меньшевик Хрусталев-Носарь, большевик Кнунянц и нефракционный социал-демократ Троцкий, не собиравшиеся, впрочем, штурмовать Кресты. Демонстрантов они увели подальше от тюрьмы, и первоначальная идея взятия Крестов была оставлена [420] . Рядом находился Дом предварительного заключения, но и про него было сказано, что на подходах расставлены засады и в случае дальнейшего движения демонстрантов кровопролитие неминуемо. После краткого совещания революционеры решили обойти стороной и эту тюрьму [421] .

Демонстрация, однако, сохраняла весьма агрессивный характер. Она сопровождалась рядом летучих митингов, на которых выступали ее лидеры. Во время одного из них – возле здания столичного университета – Троцкий с университетского балкона произнес зажигательную речь, завершив ее достаточно театрально: «Какое великое торжество! Но не торопитесь праздновать победу: она неполна. Разве обещание уплаты весит столько же, как и чистое золото? Разве обещание свободы то же самое, что сама свобода? Кто среди вас верит царским обещаниям, пусть скажет это вслух: мы все будем рады видеть такого чудака» [422] .

Оратор поднял над головой листок с текстом манифеста царя, разорвал манифест на мелкие клочья и швырнул в сторону. Еще долгую минуту обрывки царского манифеста кружились над головами участников демонстрации, символизируя «бумажный характер» документа и мощь народа, который должен был его решительно отвергнуть [423] . «Я кричал им с балкона, что полупобеда ненадежна, что враг непримирим, что впереди западня, я рвал царский манифест и пускал его клочья по ветру. Но такого рода политические предупреждения оставляют только легкие царапины в сознании массы. Ей нужна школа больших событий» [424] , – заключал Троцкий через много лет.

1 ноября на заседании Совета произнесли приветствия представители польских национально-освободительных организаций, подчеркивавшие, что к гнету капиталистическому в царстве Польском присоединяется гнет национальный, что Октябрьский манифест царя ничего не дал польскому народу, что поляки будут продолжать свою решительную борьбу за национальное и социальное освобождение против русского царизма. Весьма любопытным было то, кто входил в состав польской делегации: граф Замойский, граф Красиньский, князь Любомирский, несколько католических священников и купцов, один крестьянин и один рабочий.

Тем не менее Троцкий, выступавший с ответной речью, тепло приветствовал делегатов. Он провозгласил: «То дело, за которое стоит польский пролетариат, есть наше дело; то дело, за которое стоим мы, есть его дело, и потому мы готовы протянуть руку польскому пролетариату для нашей общей борьбы» [425] . Нетрудно предположить, какова была внутренняя негативная реакция польских аристократов на это заявление социалистического оратора, но внешне они сохраняли на своих лицах самое приветливое выражение: объективно петербургские социал-демократы были их союзниками, хотя лидер Совета Троцкий взывал не к ним, а через их головы к польскому пролетариату.

К событиям в царстве Польском в качестве деятеля Совета Троцкий обращался и в следующие дни, причем связывал намечаемые акции с другими важными политическими событиями. В связи с польскими делами и волнениями в военно-морской крепости Кронштадт, в частности в связи сообщениями о том, что группа моряков крепости предана военно-полевому суду, Троцкий предложил Совету объявить в столице всеобщую забастовку. Надо сказать, что это решение не было произвольным. Ему предшествовали выступления на заседании представителей ряда предприятий Петербурга и профсоюзов, которые высказывались за политическую стачку. 1 ноября Совет одобрил подготовленную Троцким резолюцию о прекращении работы на всех предприятиях Петербурга в 12 часов дня 2 ноября под лозунгами: долой полевые суды; долой смертную казнь, долой военное положение в Польше и во всей России [426] . На второй день забастовки, 3 ноября, председатель Совета министров империи граф Витте обратился к ее участникам со следующей проникновенной телеграммой: «Братцы-рабочие! Станьте на работу, бросьте смуту, пожалейте ваших жен и детей. Государь приказал нам обратить особое внимание на рабочий вопрос. Для этого Его Императорское Величество образовал министерство торговли и промышленности, которое должно установить справедливые отношения между рабочими и предпринимателями. Дайте время – все возможное будет для вас сделано. Послушайте совета человека, к вам расположенного и желающего вам добра» [427] .

Это достаточно наивное либеральное обращение явилось искрой, которую Троцкий вместе с другими руководителями Совета пытался использовать, чтобы разжечь еще больший пожар. Исполком Совета поручил меньшевику Сверчкову написать ответ премьеру. Но Сверчков, не очень хорошо владевший пером, никак не мог составить «достойный» текст, о чем пожаловался Троцкому. Последний уже во время вечернего заседания Совета 3 ноября быстро написал весьма острый проект резолюции, которая была тут же с энтузиазмом принята Советом [428] . В резолюции издевательски говорилось, что «пролетарии ни в каком родстве с графом Витте не состоят» и поэтому Совет выражает свое изумление обращением графа к «братцам-рабочим». Отвергнув по всем пунктам аргументы председателя правительства, резолюция завершалась словами: «Совет рабочих депутатов заявляет, что он не нуждается в расположении царских временщиков. Он требует народного правительства на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права» [429] . В самих же «Известиях» Троцкий опубликовал «Ответ графу Витте», квалифицируя его телеграмму как «нравоучение, в котором наглость переплетается с заискиванием». Автор продолжал: «Какой в самом деле нужен медный лоб, чтобы осмелиться обратиться к петербургскому пролетариату с такими увещеваниями?» [430]

В начале ноября в российской столице сложилось своего рода патовое положение. Власти вынуждены были идти на определенные, правда не афишируемые, уступки забастовщикам. Со своей стороны, Совету приходилось учитывать, что удержать рабочих в состоянии стачки в течение длительного времени он не в состоянии. Поступившее 5 ноября известие о том, что кронштадтских матросов, обвиняемых в беспорядках, буйствах и грабежах, будут судить не полевым, а обычным судом [431] , было воспринято Троцким как признание силы Совета и в то же время как удобный повод прекратить забастовку. Именно в этом духе он выступил от имени Исполкома с заявлением об «огромной моральной победе». В то же время докладчик пытался убедить членов Совета в необходимости быть сдержанными, поскольку впереди – решительная и беспощадная борьба и не следует обгонять события и проявлять нервозность.

Троцкий предложил прекратить забастовку, обратив теперь главное внимание на организацию и вооружение рабочих. Речь шла, с одной стороны, о «самоорганизации» пролетариев, а с другой – о дисциплине, что являлось, по существу дела, глубоким внутренним противоречием, ибо дисциплина могла быть обеспечена только принудительными методами. Именно на дисциплину, по существу на военное принуждение, Троцкий делал основной упор, позабыв о «самоорганизации»: «Составляйте на каждом заводе боевые десятки с выборным десятским… Доводите дисциплину в этих ячейках до такой высокой степени, чтобы в каждую данную минуту весь завод мог выступить по первому призыву». В ответ на вопрос либеральной буржуазии: «Разве вы заключили договор с победой?» (разумеется, этот вопрос был риторическим, придуманным самим оратором) – он давал весьма красочный ответ: «Нет, мы заключили договор со смертью!» [432] Это была в основе своей довольно легковесная риторика, но она впечатляла членов Совета и читателей «Известий», прежде всего столичных рабочих, своей страстностью.

В этот же день Совет утвердил написанную Троцким резолюцию о прекращении «стачечной манифестации» 7 ноября, призвав «сознательных рабочих удесятерить революционную работу в рядах армии и немедленно приступить к боевой организации рабочих масс, планомерно подготовляя таким образом последнюю всероссийскую схватку с кровавой монархией, доживающей последние дни» [433] . Отказ от всеобщей забастовки был первым фактическим признанием поражения Петербургского Совета. Вслед за этим, также весьма сдержанно, буквально стиснув зубы, Троцкий и весь Совет вынуждены были признать еще одну неудачу – с явочным введением восьмичасового рабочего дня. Краткая резолюция, подготовленная Троцким на эту тему, уклонялась от обсуждения вопроса по существу. Констатировав, что восьмичасовой рабочий день является «жгучей потребностью рабочего класса», резолюция вместо борьбы за его введение призывала к массовой организации рабочих в политические и профессиональные союзы [434] .

Через несколько дней, 12 ноября, опять-таки по докладу Троцкого, Совет принял его резолюцию о приостановлении введения восьмичасового рабочего дня, так как оно встретило «упорное сопротивление объединенных капиталистов», а столичные рабочие не могут осуществить прежнее постановление Совета «отдельно от всей страны». Совет призывал использовать намечаемый в Москве съезд рабочих организаций для того, чтобы придать борьбе за восьмичасовой рабочий день всероссийский характер. Правда, на заседании Совета представители Семянниковского и Александровского заводов, а также некоторых других предприятий, добившихся восьмичасового рабочего дня, настаивали на продолжении борьбы. Однако большинство ораторов с других заводов и фабрик поддержали Троцкого [435] , оттеснившего к этому моменту Хрусталева-Носаря и фактически возглавившего самочинный орган [436] .

Постепенно меры Совета приобретали все более оборонительный характер, хотя сохранялась словесная наступательная риторика. 14 ноября была принята еще одна резолюция Троцкого, на этот раз о борьбе против локаутов. Правда, протест против локаутов, начатых петербургскими предпринимателями, сопровождался угрозой новой всеобщей политической забастовки, но ясно было, что это лишь хорошая мина при все более ухудшавшейся игре [437] .

Возможно, 25 и 26 ноября на заседании Исполкома Совета состоялись встречи Троцкого с Лениным, который незадолго перед этим приехал в Петербург, но вел себя крайне осторожно, не принимал участия в митингах, демонстрациях и тому подобных массовых акциях. Собственно говоря, нет и точных указаний на участие Ленина в заседаниях Исполкома 25 и 26 ноября, ибо о них рассказывает только автор воспоминаний М. Эссен, явно подгонявшая свою «память» под политические требования момента [438] . Совсем маловероятным выглядит утверждение мемуаристки, что Ленин внес на заседание Совета проект резолюции против локаутов, которая на самом деле была предложена Троцким на пленарном заседании Совета [439] . Сам же Троцкий пишет в своих воспоминаниях, что Ленин, находившийся в глубоком подполье, не принимал и не мог принимать какого бы то ни было участия, тем более активного, в работе Петербургского Совета [440] . Указаний на участие Ленина в каких-либо других заседаниях Исполкома не имеется.

3. Во главе Совета. Арест

По всей видимости, охранные органы империи не располагали вполне достоверной информацией о расстановке сил в Совете и о реальной роли Троцкого. Это свидетельствовало о подлинной растерянности властей, ибо Троцкий был на виду, находился в центре всех политических событий, которые происходили в столице во второй половине октября – ноябре 1905 г. Репрессии начались с ареста безликой фигуры Хрусталева-Носаря только по формальной причине – он все еще занимал пост председателя Совета официально.

На это событие Совет ответил резолюцией, написанной Троцким: «26 ноября царским правительством взят в плен председатель Совета рабочих депутатов т. Хрусталев-Носарь. Совет рабочих депутатов выбирает нового председателя и продолжает готовиться к вооруженному восстанию» [441] . Этим же вечером на квартире присяжного поверенного нефракционного социалиста Н.Д. Соколова [442] состоялось заседание Исполкома Совета, на котором рассматривался вопрос о дальнейшей тактике социалистов в Совете и о кандидатуре в его председатели. К единому мнению прийти не удалось. На следующий день бурные прения о том, что делать дальше, разгорелись уже на заседании Исполкома. Представитель эсеров В.М. Чернов предложил выпустить заявление, что на правительственные репрессии Совет будет отвечать террористическими ударами. Это было авантюристическое предложение, практически не реализуемое, так как силами для ответных репрессий Совет не располагал.

Исполком избрал трехчленное председательство: Троцкий, Д. Сверчков (под фамилией Введенский – ему было получено руководство финансовыми делами) и депутат от Обуховского завода меньшевик П. Злыднев. Вслед за этим новое руководство было утверждено общим собранием Совета. И хотя Троцкий даже теперь формально не стал единоличным руководителем Совета, его функции как руководителя еще более укрепились [443] . Но происходило это уже в то время, когда власти начали в Петербурге контрнаступление.

2 декабря был опубликован так называемый Финансовый манифест, идея и изначальный текст которого принадлежали Крестьянскому союзу [444] . Правда, манифест был отредактирован Троцким, обогатившим документ как новыми принципиальными положениями, так и яркостью формы [445] . После этого он был утвержден на совместном заседании Совета и опубликован. В ответ правительство издало правила, ужесточавшие наказание за участие в забастовках, и закрыло все восемь газет, опубликовавших Финансовый манифест.

Манифест провозглашал неизбежность финансового банкротства царизма и предупреждал, что долговые обязательства династии Романовых не будут признаны победоносным народом. «Самодержавие никогда не пользовалось доверием народа и не имело от него полномочий, – говорилось в документе. – Посему мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом».

Авторы манифеста исходили из того, что реальный путь к свержению правительства состоял в том, чтобы отнять у него источник существования – финансовые доходы. В связи с этим манифест содержал призыв к рабочим, а также всем другим бедным слоям населения, изымать свои вклады из банков и сберегательных касс и требовать выплаты заработной платы наличными деньгами в звонкой монете. К крестьянам был обращен призыв прекратить выплату выкупных платежей за землю, полученную ими по условиям реформы 1861 г.

Финансовый манифест был подписан Советом рабочих депутатов, Главным комитетом Всероссийского крестьянского союза, Центральным комитетом и Организационной комиссией социал-демократической партии, ЦК партии социалистов-революционеров, ЦК Польской социалистической партии [446] . Он рассматривался как средство нажима на правительство, ослабления его финансовой мощи, подрыва доверия к нему со стороны зарубежных государственных и предпринимательских кругов. Но разумеется, этот документ был с экономической точки зрения нелепостью, а в политическом отношении сгустком демагогии. Каким образом Совет мог не допустить уплаты долгов, не обладая реальной государственной властью? Как можно было уговорить рабочих отказываться получать заработную плату бумажными рублями? Если бы они пошли на это, им просто не на что было бы жить. Не говоря уже о том, что у рабочих и других низших слоев населения не было сколько-нибудь значительных банковских вкладов, и их весьма проблематичное изъятие, даже если бы таковое и произошло, не оказало бы существенного влияния на экономико-финансовое положение страны.

Финансовый манифест следует рассматривать скорее как признак слабости Совета, а не его силы. Разумеется, это была одновременно и вина и беда Троцкого, который официально стал одним из трех руководителей Совета почти накануне его разгона. Троцкий не мог этого не осознавать, но волей обстоятельств он вел себя так, будто революционная волна еще только нарастала. В конце ноября – начале декабря он публиковал в «Русской газете», газете «Начало» и большевистской газете «Новая жизнь» все более и более дерзкие статьи и обращения. При этом он не только воздерживался от призыва петербургских рабочих к вооруженному восстанию, но стремился остановить действия наиболее горячих сторонников прямой военной схватки от ввязывания в бой, опасаясь непредвиденных последствий от этих действий.

После ареста Хрусталева-Носаря в «Русской газете» появилась несколько странная и противоречивая статья Троцкого под заголовком «Дерзайте!». Статья как бы провоцировала власти на дальнейшие репрессии против Совета: «Правительство осмелилось захватить Хрусталева. Пусть же оно не теряет времени и захватит весь Совет рабочих депутатов!» Но тут же высказывалось мнение, что после «первого дерзкого шага» правительство не решится сделать второго. Объяснялось это тем, что за Советом, мол, стоит пролетариат, за каждой революционной организацией находится сила революционного народа. И вновь в конце статьи звучал провокационный призыв: «Не останавливайтесь на половине пути! Идите до конца! Сперва арестуйте всех зачинщиков, затем раздавите все организации и, наконец, задушите народ! Дерзайте, палачи! Революция спокойно ждет вашей последней атаки!» [447]

Хотя, казалось бы, в этой статье содержались скрытые угрозы вооруженного отпора, в целом она выглядела как свидетельство ослабления революционных сил, как признание, что противник действительно вскоре обрушится и уничтожит их. П.Б. Струве, прочитав этот текст, заметил: «Совет рабочих депутатов заготовил (на словах) вооруженное восстание и тем приготовил свой собственный арест» [448] .

В первых числах декабря в редакции газеты «Начало» Троцкий встретился со своим старым знакомым по городу Николаеву Г. Зивом, который оставил любопытную зарисовку этой встречи, свидетельствующую о том, что Троцкий уже ощущал себя видным политическим деятелем:

«В элегантно одетом, изящном господине с очень важным видом я с трудом узнал Леву Бронштейна с его небрежной косовороткой и прочими атрибутами былого опрощения.

Хотя он обнялся со мной и расцеловался, в его отношении ко мне явно давал себя чувствовать покровительственный холодок человека, стоящего очень высоко на общественной лестнице и не имеющего возможности тратить время с друзьями того отдаленного времени, когда он еще не был в чинах. Он уделил мне всего 2 – 3 минуты в коридоре, пригласил на завтрашнее заседание Совета и исчез в редакционном лабиринте» [449] .

«Завтрашнее заседание» Совета состоялось 3 декабря в здании Вольного экономического общества. Троцкий на этом заседании председательствовал и выступил с обширным докладом о работе Исполкома [450] . На заседании Исполкома в этот день большевики, руководствуясь требованиями Ленина, предложили объявить в Петербурге всеобщую политическую стачку протеста против реакционной политики правительства, выразившейся, в частности, в закрытии ряда печатных органов, рассчитывая превратить стачку в вооруженное восстание. Большевики призывали «принять вызов абсолютизма, снестись немедленно со всеми революционными организациями страны, назначить день открытия всеобщей политической стачки, призвать к действию все силы, все резервы и, опираясь на аграрные движения и волнения солдат, идти навстречу решительной развязке». Это предложение, крикливое, но достаточно пустое по своему реальному содержанию, было поддержано делегатами Железнодорожного и Почтово-телеграфного союзов и некоторыми другими депутатами [451] .

Троцкий занял более умеренную позицию. Он высказал мнение, что восстание должно начаться не в столице, где власти держат отборные вооруженные силы, а на периферии, где можно будет застать власти врасплох [452] . Пока на заседании шли бурные дискуссии, пришли сообщения о том, что правительством уже отдан приказ об аресте руководителей Исполкома Совета и других активных его деятелей и что к зданию Вольного экономического общества стягиваются войска (солдаты Измайловского полка, верховые казаки), жандармы, полицейские, представители административных властей. Тем временем главный Помпейский зал помещения был заполнен членами Совета, корреспондентами и другими лицами, ожидавшими начала вечернего заседания. Исполнительный комитет, проводивший свое заседание на втором этаже, принял решение скрыться, по крайней мере кому-то, чтобы обеспечить преемственность в работе. Но сделать это было уже невозможно. Массивное здание Вольного экономического общества было полностью окружено. А еще через несколько минут первый Петербурский Совет рабочих депутатов был в полном составе арестован вошедшими в здание солдатами [453] .

Глава 5 Концепция перманентной революции

1. Первичное формирование концепции

К началу Первой российской революции большевики и меньшевики в целом сформировали основные принципы своей стратегии. Принципы меньшевиков состояли в том, что социалистическая революция в России будет делом неопределенного, но во всяком случае отдаленного будущего и последует лишь за революцией на Западе, что марксистская партия должна ставить перед собой только те задачи, для которых назрели объективные условия, что вполне допустим блок с либеральной буржуазией и ее политическими организациями во имя борьбы против самодержавия, что крестьянство может внести вклад в расшатывание системы, но не способно быть долговременным союзником пролетариата, который является главной силой революции.