Текст книги "Карусели над городом (журнальная версия)"

Автор книги: Юрий Томин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

– Может быть, ты хочешь сам? – спросил Алексей Палыч.

– Сам, – неожиданно согласился мальчик.

Алексей Палыч с торжеством посмотрел на Бориса.

– Добром, – сказал он, – можно добиться от ребенка чего угодно.

– На, – сказал Алексей Палыч, протягивая мальчику ложку.

– На, – сказал мальчик и залепил кашей Алексею Палычу в переносицу.

Алексей Палыч медленно выпрямился. Он достал из кармана платок и стер кашу. Борис, опираясь спиной о шкаф, постепенно сползал на пол. Он уже не смеялся, а тихо постанывал.

– Что здесь смешного? – строго спросил Алексей Палыч.

– Извините, Алексей Палыч, – проговорил Борис, понемногу успокаиваясь. – Я просто никогда такого не видел.

– Будешь сам отцом – увидишь.

– Но вы же не отец, – возразил Борис. – За что же вас кашей?

Алексей Палыч взглянул на мальчишку, застывшего с поднятой в руке ложкой, и неожиданно для себя рассмеялся.

– А он понимает, что провинился. Смотри, какой у него виноватый вид.

И словно в ответ на эти слова мальчик сказал:

– Я больше не буду.

– Вот и прекрасно! – обрадовался Алексей Палыч. – Будешь хорошим мальчиком?

– Не буду.

– Не будешь хорошим мальчиком?

– Буду нехорошим. – И глаза мальчишки лукаво блеснули.

Второй тайм Алексею Палычу начинать не хотелось. Он догадывался, что игру эту все равно не выиграть. Борису тоже уже не было смешно.

– Пускай лучше он подключится, – посоветовал Борис.

– Это от меня не зависит, – сказал Алексей Палыч. – Давай подумаем насчет одежды.

– Алексей Палыч, – неуверенно сказал! Борис, – это я, конечно, так… просто сейчас в голову пришло… Может быть, сделать так, чтобы его отозвали?

– Почему? – опросил Алексей Палыч.

Спросил так, будто ему важен был не сам ответ, а важно было понять, что за человек перед ним.

– А какая от него польза?

– А какая польза была от тебя в этом возрасте? Или от меня?

– Это все понятно, – сказал Борис. – Никакой не было. Но мы же ниоткуда не прилетали. Неужели он прилетел сюда, чтобы кашей бросаться?

– Боря, – сказал Алексей Палыч, – я не имею права ни к чему тебя принуждать. Ты свободен. Но я дал слово.

– А я слова не давал. Вы будете молчать и никого не обманете, а я могу сказать и тоже никого не обману. И – привет. И никакой одежды не нужно.

– А то, что он сейчас нас слышит, не имеет значения?

Борис взглянул на мальчика. Тот сидел прямо. Внимательно взглядывал то на Бориса, то на Алексея Палыча.

– Пускай он тогда скажет, что понимает.

Мальчик молчал. Не улыбался. Вид у него был чрезвычайно серьезный.

– Ну, скажи что-нибудь, – обратился к нему Борис.

Мальчик молчал. Что-то не детски напряженное было в его позе. И еще – глаза: расширившиеся, застывшее в ожидании. Такие глаза бывали у Сереги, когда Борис заносил над ним руку.

Борису почему-то стало неловко.

– Насчет одежды… – сказал он. – Я бы мог принести чего-нибудь Серегино, но ему будет велико.

– С одеждой мы выкрутимся, – сказал Алексей Палыч. – Может быть, я даже сегодня успею съездить в одно место.

Но в этот день Алексей Палыч никуда не успел. Как раз в этот день вечером обнаружила Анна Максимовна пропажу продуктов, и Алексей Палыч не решился уйти из дома.

И это хорошо, что не решился, потому что на следующий день, когда Алексей Палыч и Борис скрывались в лесу от пожарного инспектора, в лаборатории кое-что изменилось.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Голубой силуэт с голубыми иголочками

На следующий день, решив, что пожарный инспектор уже закончил обход школы, Алексей Палыч и Борис направились в лабораторию.

Они хотели заглянуть на минутку, после чего Алексей Палыч собирался поехать на ближайшую от Кулеминска станцию за одеждой. Покупать одежду в Кулеминске было чистым безумием. Молодые продавщицы когда-то учились у Алексея Палыча, а не очень молодые учили у него своих детей сейчас. Конечно, не все они знали, какого возраста у учителя внук. Но всех и не надо, достаточно одной.

На этот _;раз в портфеле учителя на всякий случай лежали две булочки с маком и четыре сосиски, купленные в школьном буфете.

Лаборатория выглядела так, будто в ней повеселилась парочка обезьян.

На столе и под столом валялись перепутанные провода. Из приборов на столе была сложена башня, грозившая вот-вот развалиться; инструменты, раньше аккуратно развешенные над верстаком, теперь были разбросаны по полу; даже шкаф был сдвинут со своего места.

Но все это было не главной новостью.

Возле стола стоял мальчик лет восьми, почти ровесник Сереги. Он был закутан в одеяло, молча наматывал на палец кусок провода и изредка шмыгал носом. На лице его застыла обида.

Возле стола стоял мальчик, закутанный в одеяло, и наматывал на палец кусок провода.

– Опять вырос, – сокрушенно сказал Алексей Палыч.

– Ты зачем это наделал? – строго спросил Борис.

– Я играл.

– Разве приборы для детей?

– Я не знал… – Вид у мальчика был виноватый.

Воспользовавшись минуткой молчания, Алексей Палыч вытащил из портфеля булочки и сосиски и протянул их мальчику.

– На, поешь.

Мальчик взял одну булочку.

– Когда тебе что-то дают, нужно говорить «спасибо», – сказал Борис.

– Спасибо, – повторил мальчик и завертел булочку в руке, не зная, что о ней делать.

– Кусай, – сказал Алексей Палыч и щелкнул зубами, показывая, как нужно обращаться с булочкой.

Мальчик откусил кусочек, проглотил и положил булочку на стол.

– Не хочу.

– Ты что, вообще никогда не ешь? – спросил Борис.

– Я могу. Но я не хочу.

– Хочу – не хочу – это все на твоей планете осталось, – строго сказал Борис. – У нас нужно есть.

Мальчик, морщась, проглотил и булочки и сосиски. И лицо его, пока он ел, снова чем-то напомнило Борису брата Серегу, когда тот попадал в безвыходное положение.

– А теперь, – сказал Борис, – давай наводить порядок. Ты будешь все ставить на место, как было. Чего не понимаешь, спрашивай. Мы тебе поможем. Так, Алексей Палыч?

– Так, так… – согласился Алексей Палыч, глядя на Бориса внимательно, будто открыл в нем что-то новое. – Так, давай попробуем.

В эту минуту в дверь постучали.

– Кто там? – спросил Алексей Палыч.

– Инспектор.

Спрятаться в лаборатории было совершенно негде.

Опустившись на три ступени, инспектор увидел троих людей: двух ребят и одного взрослого, которого знал довольно давно.

– Ну, как тут у вас в нашем смысле? – спросил инспектор, протягивая Алексею Палычу руку.

– По-моему, все хорошо. Сам делал, в соответствии с наставлением, – почтительно сказал Алексей Палыч, кося глазами в угол, куда Борис успел затиснуть мальчишку.

– Ну, это мы посмотрим, хорошо или плохо. Силовой ввод есть?

– Вот, к станку.

Инспектор подтащил табуретку в угол.

– Ну-ка, мальчик, подвинься, – попросил он, отодвигая рукой пришельца.

Как ни старался Борис заслонить мальчишку, взгляд инспектора все же скользнул по невысокой фигурке, закутанной в одеяло. Только скользнул, не более.

Проверив ввод силового тока, инспектор занялся остальной проводкой. Он влезал на верстак, на стол, светил в темных местах своим фонариком. Инспектор работал не спеша, добросовестно, не отвлекался, задавал вопросы только по делу, но, видно, какая-то посторонняя мысль сверлила его затылок. Какую-то ненормальность, желание чгго-то скрыть ощущал инспектор во всеобщем молчании. От инспектора почти всегда пытались что-то скрыть. Но ведь здесь проводка-то была в полном порядке!

Наконец инспектор нащупал эту мысль. Он развернулся на табуретке.

– А чего это вы мальчишку в одеяло закутали?

– Видите ли… – пробормотал Алексей Палыч. – Это в целях…

– Репетиция, – быстро сказал Борис первое, что пришло ему в голову.

– Ага, ага, – согласился инспектор, сразу утрачивая любопытство; репетиция было словом привычным, житейским; во Дворце культуры инспектор бывал часто.

Осмотр заканчивался. Инспектор поковырялся в щитке с пробками, слез с табуретки, потер ладонь о ладрнь.

– Вроде все в норме. Хотя не мешало бы вас и оштрафовать.

Оживший было Алексей Палыч снова завибрировал.

– За что же нас штрафовать?

– А так. Для порядка. Чтобы не репетировали.

Последнюю фразу инспектор произнес в шутку. Он даже улыбнулся, что в практике инспекторов равносильно дикому хохоту. Но его собственные слова самому же ему кое-что напомнили.

– А почему вы тут репетируете? – спросил он, отыскивая глазами мальчишку.

– Это мой брат, – быстро сказал Борис.

– Ага, – кивнул головой инспектор, которому слова Бориса ровно ничего не объясняли. – Брат – это хорошо.

Попрощавшись с Алексеем Палычем, инспектор ушел, унося смутное ощущение, что в лаборатории все-таки есть какой-то непорядок.

Алексей Палыч запер дверь и вытер платком лицо.

Борис хлопнул мальчика по спине. Тот посмотрел на Бориса с удивлением.

– Ты молоток, – сказал Борис.

– Молоток? – повторил мальчик.

– Молоток – это значит молодец. Молодец, что молчал. А то бы мы погорели.

– Погорели? – снова спросил мальчик.

– Ну, влипли бы.

– Влипли… – в раздумье повторил мальчик.

– Ну, засыпались бы, понимаешь?

Мальчик отрицательно покачал головой.

– Засыпались – это значит… – уже с некоторым раздражением сказал Борис. – Это значит… это значит… – Борис умолк, взглянув на Алексея Палыча, и увидел, что тот улыбается.

Борис нахмурился.

– Засыпался – это означает, что… – начал Борис, как на уроке, – …что… что человек хочет что-то скрыть, а его… разоблачают. Ты молчал, и поэтому мы не засы… поэтому инспектор не догадался, что мы тебя скрываем.

– Теперь понятно, – сказал мальчик. – Это же очень просто. Удивительно, что я сразу не понял.

– Ты бы лучше подключился, тогда не придется объяснять по десять раз, – посоветовал Борис.

– Подключился? А что такое – подключиться?

– Да не темни ты! – сказал Борис. – Ведь мне же Алексей Палыч все рассказал. Ты и сам слышал.

– Я слышал, – согласился мальчик. – Но я все равно не понимаю, что такое подключиться. А еще больше не понимаю, что такое темнить.

– Темнить – это значит скрывать правду! – заорал Борис. – А говорить «еще больше не понимаю» – неграмотно! Надо говорить «еще меньше понимаю»!

– Ты говоришь громко, – сказал мальчик. – Когда ты говоришь громко, я еще меньше понимаю. Но я не скрываю правду.

Вместо того чтобы посочувствовать, Алексей Палыч решил вмешаться.

– Боря, а ты не соврал, когда сказал инспектору, что мальчик твой брат. Вы и есть братья – по разуму.

– У меня таких братьев – полный класс, – буркнул Борис. – Только они умнее.

– Боря, я понимаю тебя, – стараясь говорить как можно мягче, произнес Алексей Палыч. – Я тем более понимаю тебя, потому… ну, потому что видел много разных ребят. Бывали и такие, от которых просто в отчаяние приходишь. Но они знали, что делали. А наш гость не делает ничего назло. Он ведет себя, как положено ребенку: если не понимает – спрашивает. Неужели ты хочешь, чтобы его «отозвали» только за это? Для меня само это слово звучит как-то жестоко. Будто не «отозвать», а убить.

Мальчик шевельнулся.

– Что такое «убить»? – спросил он.

– Это… ну, как бы тебе объяснить… – сказал Алексей Палыч. – Это так, вроде «отозвать».

– Отозвать?

– Да. Когда тебя отзовут, ты ведь с нами больше не будешь.

– Я с вами, – сказал мальчик. – Кто меня отзовет?

Алексей Палыч многозначительно посмотрел на Бориса.

– Никто тебя не отзовет, – сказал он. – Ты будешь с нами. Это была шутка.

– Ч,то такое шутка?

На этот раз в затруднении оказался и Алексей Палыч.

– Боря, – сказал он, – ты у нас специалист по переводу с русского на русский. Может быть, попробуешь?

– Не могу я, Алексей Палыч[5]5
  Автор тоже затрудняется объяснить, что такое шутка. У одного из племен Южной Америки шуткой считается столкнуть человека в водопад. У некоторых наших ребят шуткой считается подложить своему товарищу на сиденье кнопку. Очевидно, все зависит от местных условий.


[Закрыть],—взмолился Борис. – У меня и так в голове как будто каша. Я тебе потом объясню, – сказал он мальчику. – Ведь не горит у тебя?

– Не горит?

Борис застонал. Не голосом застонал, а так, внутренне. В школе ему давно уже объяснили, что русский язык богат и разнообразен. Но это был тот случай, про который говорят: «язык мой – враг мой».

– Ты можешь обождать? – простонал Борис, на этот раз вслух. – Не обязательно, чтобы я все немедленно объяснял.

– Я могу обождать, – послушно сказал мальчик. – Ты, Боря, хороший, когда не кричишь.

– А ты не слишком хороший, – сказал Борис. – Ты все время растешь. А это уже не шутка. Мы не знаем, какую одежду тебе доставать. Долго ты еще будешь расти?

– Я не знаю, – тихо сказал мальчик.

– А я знаю, – решительно сказал Борис.

Взяв мальчика за руку, он подвел его к стене.

– Алексей Палыч, какой рост ему лучше всего сделать?

– Я думаю, хорошо, если бы вы были примерно одного роста. Но каким образом…

– А это пускай он сам соображает. Или ОНИ пускай думают. – Борис показал пальцем наверх. – Посылают человека в такую даль без штанов, а мы должны изобретать. Может быть, они нас сейчас слышат? – Борис задрал подбородок и проговорил в потолок: – Эй, вы, товарищи, или пришлите одежду, или перестаньте его растить!

Спохватившись, Борис глянул на мальчика, но тот ничего не сказал. Борис поправился. – Или сделайте так, чтобы он не рос выше этой черты.

Борис прислонил мальчика к стене, встал с ним рядом и карандашом провел на уровне своих глаз черту.

– Нормально? – спросил он учителя.

– Это было бы неплохо, – согласился Алексей Палыч.

– Ну и все, можно покупать на такой размер.

– Ты уже, кажется, начал распоряжаться в космосе, – усмехнулся Алексей Палыч.

– Больше я ничего не могу придумать.

– Да я не в укор, – сказал Алексей Палыч. – Мне, например, это и в голову не пришло. Будем надеяться. Впрочем, у меня завтра свободный день, я с утра зайду сюда на примерку. А теперь давай по домам. Если нас будут домашние разыскивать да заглянут сюда, это может кончиться плохо. Мама ведь не инспектор, ей не докажешь, что он твой брат.

– А инспектор Серегу знает, – беззаботно сказал Борис. – Серега у пожарки по целым дням крутится. Ему там даже погудеть дают. Я еще удивился, что инспектор ничего не сказал.

– Да как же ты тогда? Зачем же ты так сказал?

– А вы думаете, он их различает, маленьких? Я и сам-то ик не всех отличаю.

– Ну и ну, – только и мог выговорить Алексей Палыч. – Хорошо, если так.

Наказав мальчику ничего не трогать, не шуметь, не включать света и убедившись, что тот как будто бы все понял, они вышли из подвала и заперли дверь.

На том заговорщики и расстались. И ничего существенного больше не произошло в этот день, если не считать…

…Если не считать того, что как раз в этот момент у дверей подвала стояла Ефросинья Дмитриевна.

Зная, что учитель часто по вечерам копошится в подвале, Ефросинья Дмитриевна завернула туда по дороге домой, чтобы получить обещанное ведро.

Дверь была заперта на замок. Ефросинья Дмитриевна собиралась уже уйти, как вдруг заметила, что от подвального окна тянется тоненький синий лучик. Наклонно он уходил далеко в небо и там терялся. Конечно, она не могла догадаться, что все было как раз наоборот. Не в небо, а с неба шел этот луч, проникал в ту самую дырочку и кончался в лаборатории.

«Забыли выключить прибор, – подумала Ефросинья Дмитриевна. – Пожару еще мне тут наделают».

Она прильнула лицом к стеклу, заглянула в дырочку. Окно изнутри было завешено газетой, но в ней тоже имелась дырочка – маленькая, как укол. Много разглядеть не удалось, но все же Ефросинья Дмитриевна увидела как бы светящийся силуэт, окаймленный как бы синенькими иголочками. Силуэт медленно угасал, пока не растворился в темноте.

Ефросинья Дмитриевна прижала к дырочке нос: горелым не пахло. В лаборатории было темно и тихо. Лучик тоже исчез.

– Есть кто там? – спросила Ефросинья Дмитриевна, целясь губами в дырочку.

Тишина. Темнота. Молчание.

Постояв немного у окна, Ефросинья Дмитриевна направилась к дому.

Теперь она была уже точно уверена, что в лаборатории творится какое-то беззаконие.

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Мелкое разоблачение

Наступило утро четвертого дня с тех пор, как был установлен контакт.

На судьбе нашей маленькой планетки это никак не отразилось.

Не изменилась жизнь и в Кулеминске, который неторопливо вращался вокруг земной оси, подставляя бока восходящему солнцу. Взрослые кулеминцы уже шли на работу. Школьники, которым теперь все чаще снились каникулы, еще ворочались в постелях. Вернулась с ночного дежурства вполне выспавшаяся Анна Максимовна. На кухне, брезгливо морщась, намыливала шею Татьяна – ей сегодня предстояло сдавать зачет. Алексей Палыч по случаю свободного дня жарил на плите яичницу.

Когда сели за стол, Анна Максимовна вдруг вспомнила.

– А продукты я так и не нашла.

– Я не брала, ты не брала, Саша тоже не брал, – сказала Татьяна. – Один папа отмалчивается.

– Татьяна! – повысил голос Алексей Палыч. – У тебя во сколько зачет?

Татьяна поднялась из-за стола, повесила на плечо сумку и пошла к двери.

– Интересно, – сказала она, оборачиваясь, – как только я заговариваю о продуктах, ты сразу вспоминаешь о моей электричке.

Татьяна закрыла за собой дверь, но тут же приоткрыла ее снова.

– Интересно! – сказала она. – И странно!

Дверь за Татьяной закрылась. В эту минуту

Алексей Палыч не возражал бы, чтобы она закрылась навсегда.

– Алексей, – тихо сказала Анна Максимовна, – это ты взял продукты.

– Ну я, – ответил Алексей Палыч.

– Зачем?

– Не скажу! – заявил Алексей Палыч.

Анна Максимовна оперлась локтями о стол,

уперлась подбородком в ладони. Алексей Палыч увидел, что из глаз ее катятся слезы.

– Алексей, – проговорила она, – у тебя есть ребенок. Твой ребенок.

Алексей Палыч присел к жене, обнял ее за плечи и поцеловал в ухо.

– Аннушка, – сказал он, – у меня нет моего ребенка. Клянусь тебе в этом, чем ты только хочешь. Во всей вселенной у меня нет детей, кроме Татьяны, чтоб ей зачет сегодня не сдать. И не плачь, пожалуйста, попусту, иначе я тоже начну реветь. Ты посмотри, там все на месте, кроме одной банки.

– Правда? – воскликнула Анна Максимовна, и вопрос этот относился вовсе не к банкам.

– Честное слово, – сказал Алексей Палыч, и ответ относился не к банкам тоже.

– Ладно, – сказала Анна Максимовна, – пора Андрюшу будить. Бог с ней, с этой проклятой банкой.

Когда Алексей Палыч вышел из дома, земля слегка покачивалась под ним. И было это вовсе не оттого, что ось земная, как выяснили давно астрономы, немного пошатывается.

За четыре дня чувство опасности несколько притупилось. У входа в подвал Алексей Палыч уже не озирался по сторонам, но, войдя, дверь все же запер.

– Палыч, привет, – сказал, мальчик, и в тоне его явно слышалось удовольствие. – Я слышал, как ты идешь. А вчера здесь был не ты.

– А кто же? – встревожился Алексей Палыч.

– Не знаю. Я слышал, как он уходил. Ты, Палыч, не бойся. Я ничего не трогал, не шумел и не включал свет. Я только посмотрел в эту дырочку, – мальчик показал в сторону окна, завешенного газетой.

– Как же он выглядел?

– Не так, как ты.

– Это ясно, – сказал Алексей Палыч. – Не сможешь ли ты его нарисовать?

Алексей Палыч подал мальчику листок бумаги и карандаш. К его удивлению, мальчик очень легко, несколькими штрихами изобразил женскую фигуру. Рисунок оказался настолько верным, что ошибиться было невозможно.

– Это не он, а она, – вздохнул Алексей Палыч. – Это женщина. Ее зовут Ефросинья Дмитриевна. Что она делала?

– Ничего. Сказала: «Есть кто там?» Потом сказала: «Господи, господи». Потом ушла.

– «Господи, господи…» – пробормотал Алексей Палыч. – Этого еще не хватало. Впрочем, все равно пора тебя выводить отсюда. Ты уже не младенец.

Да, теперь уже нельзя было сказать, что перед Алексеем Палычем стоял младенец. За ночь мальчик подрос еще и теперь стал ростом примерно с Бориса. Алексей Палыч подвел его к стене, к черте, проведенной карандашом. Все было точно до миллиметра.

– Значит, у вас. слышат, о чем мы говорим? – спросил Алексей Палыч.

– У нас? – переспросил мальчик, и на лице его было искреннее недоумение.

– Ладно, – сказал Алексей Палыч, – это неважно. Лучше скажи: ты еще будешь расти?

– Теперь я знаю, почему Боря вчера говорил громко. Я не должен расти?

– Нам вообще-то не жалко, – пояснил Алексей Палыч, – но не можешь ты все время ходить в одеяле. А мы не можем менять тебе одежду так часто.

– Теперь я знаю, – сказал мальчик. – Я не буду расти.

– Слушай… – Алексей Палыч вдруг запнулся. Безликое это обращение давно уже ему не нравилось. – Как тебя зовут?

– Не знаю.

– А как тебя зовут у вас, дома?

– У нас? – снова удивился мальчик. – Я не понимаю тебя.

– У каждого человека есть имя. Меня зовут Алексей Палыч…

– Тебя зовут Палыч, – поправил мальчик.

– Ну, пускай так. Борю зовут Борей. Тебя тоже надо как-то называть. Выбирай.

– Называй меня Палыч. Мне так нравится.

– Двух «Палычей» многовато. Лучше как-то по-другому.

– Тогда Боря.

– Боря у нас уже есть. Еще думай.

– Сенька-Зараза.

– Что?! – переспросил Алексей Палыч.

Мальчик кивнул в сторону окна.

– Там они все время кричат: «Сенька-Зараза, отдай мне! Сенька-Зараза, не твой аут!» Наверное, Сенька-Зараза – хорошее имя, раз они все время кричат.

– Не совсем хорошее, – сказал Алексей Палыч, решив не пускаться в объяснения. – Давай я попробую.

Алексей Палыч задумался. Может быть, инопланетное происхождение мальчика было тому виной, но в голове учителя всплывали любые имена, кроме русских.

– Феликс! – воскликнул Алексей Палыч. – Кажется, на нашем языке это означает «солнечный».

– Тогда и зови на нашем языке – сказал мальчик. – Сенька-Зараза мне больше нравится, но пускай будет Солнечный.

– Нет, – возразил Алексей Палыч, у которого тоже имелись свои слабости. – Феликс звучит гораздо лучше. У нас в Кулеминске еще нет ни одного Феликса. Ты будешь первым. Согласен?

Мальчик согласился без особой охоты. Наверное, правду говорят, что первая любовь – самая сильная. Первой любовью Феликса продолжал оставаться Сенька-Зараза.

– А теперь, Феликс, – сказал Алексей Палыч с некоторой торжественностью, – я иду за одеждой. А ты посиди тут тихо. Ладно?

– Посижу, – согласился Феликс.

Алексей Палыч направился к двери. Феликс его окликнул:

– Палыч…

– Да, Феликс?

– Они там бегают, кричат… – Феликс показал на окно. – А что они еще делают?

– Они? Ну, еще они учатся, спят, едят, смотрят телевизор, ездят на велосипедах, ходят в кино, просто бездельничают.

– Я тоже хочу бегать, кричать и учиться.

– Послезавтра каникулы, – сказал Алексей Палыч. – Учиться они перестанут.

– Я тоже хочу смотреть, ездить и просто бездельничать, – настойчиво повторил Феликс. – Ведь я такой же, как они. Это ты не такой.

– Ты прав, – подтвердил Алексей Палыч. – Ты такой, а я не такой. Но я был таким и поэтому тебя хорошо понимаю. Я тебе обещаю: ты будешь бегать, смотреть и все остальное.

– Правда?

– Правда.

– И я увижу Сеньку-Заразу?

– Обязательно.

– Когда?

– Скоро, – неопределенно пообещал Алексей Палыч. – Ты меня жди. Я вернусь часа через два.

Алексей Палыч ушел. Точнее говоря, сбежал. Сбежал от вопросов, на которые ему все равно придется ответить.

Когда Алексей Палыч вернулся в лабораторию, он увидел такую картину: Борис и Феликс сидели за столом, между ними стояла шахматная доска с фигурами. Они спорили. В том, что шахматисты спорят, нет ничего удивительного – в шахматном кружке кулеминского Дворца культуры бывали даже и драки. Но вот о чем спорят Борис и Феликс, Алексей Палыч понял не сразу.

– Разве я неправильно ходил? – спрашивал Феликс. – Ты же сам показывал, что конь ходит так.

– Правильно, но плохо, – отвечал Борис. – Я его бесплатно возьму.

– Бери, пожалуйста.

– Так не играют,

– Почему? – удивился Феликс. – Ты же сам объяснял;: нужно взять как можно больше фигур противника. Я противник. Вот и бери. Тебе же хочется взять?

– Мало ли что хочется… Мне, может, хочется десять фигур взять!

Феликс аккуратно отсчитал десять своих фигур, сгреб их с доски и протянул Борису.

Феликс отсчитал десять своих фигур, сгреб их с доски и протянул Борису.

– Бери десять, пожалуйста.

– Ну, и с чем ты остался?

– У меня осталось шесть штук, – дружелюбно ответил Феликс. – Дать тебе еще?

Борис снова поставил фигуры на прежнее место.

– Так – не играют, – сказал. – Ты пойми, я должен стараться взять у тебя, а ты у меня.

– Я стараюсь. Но ты не даешь. Ты дай, тогда я тоже возьму.

– Я тебе объяснял! – повысил голос Борис. – Игра в том и заключается, чтобы не отдавать ничего!

– Ты опять говоришь громко, – сказал Феликс. – Я не понимаю. Хочешь взять – не берешь. Нужно взять больше – нужно не давать ничего. Я хочу взять – нельзя. Ты хочешь взять – нельзя. Никто никому ничего не дает, а взять нужно…

– Не взять – просто взять, а взять – слопать.

– Слопать?

– Ну, съесть!

– Съесть? Разве это тоже едят?

– Выиграть, – простонал Борис. – Это называется выиграть фигуру. Вот, смотри. – Борис снял с доски, коня, а на его место подвинул свою пешку. – А теперь ты постарайся у меня что-нибудь выиграть.

– Понимаю, – сказал Феликс.

Он убрал с доски белого короля, а на его место переставил свою пешку, которую от короля отделяло пять клеток.

Борис смахнул с доски фигуры на стол.

– Вот и поговори с ним, – сказал он, обращаясь к Алексею Палычу.

Феликс не обиделся. Похоже было, что он обрадовался.

– Теперь ты взял все, – сказал он. – Теперь ты доволен?

– Все?! – возмутился Борис. – Все у меня и дома были. Незачем было и приносить.

– Если незачем, то зачем принес? – спросил Феликс.

– Да, с тобой не соскучишься!

– Тебе со мной весело!

– Еще и как… – вздохнул Борис.

– Я постараюсь, – пообещал Феликс. – Будет еще веселей.

– Это уж точно, – сказал Борис.

Алексей Палыч решил, что наступило время вмешаться. За Феликса он не опасался: кажется, у того был спокойный характер. Алексей Палыч решил пощадить нервы Бориса. Нервы эти, как уже понимал учитель, скоро потребуются все до единого.

– Боря, – примирительно сказал Алексей Палыч, – ты представь, что попал в незнакомую страну, и вот тебя учат играть, ну, скажем, в круглики…

– Какие круглики?

– Допустим, что у них такая игра.

– Буду делать, как они, и научусь.

– Вот как раз в шахматы так нельзя. Если будешь повторять ходы противника, то обязательно проиграешь. Уметь играть и уметь обучать игре – это совершенно разные умения. И давай договоримся – не нервничать. Думаю, что умение обучать нам понадобится в ближайшее время больше всего. В особенности тебе.

– Мне?!

– Именно тебе, – сказал Алексей Палыч. – Но об этом мы поговорим позже. А теперь давай займемся примеркой.

Когда Феликса переодели, вид у него оказался вполне приличный. Даже слишком приличный, словно его только что вынули из витрины.

– Ну, как? – спросил Алексей Палыч.

– Ничего, – ответил Борис. – Если бы ему еще немного штаны запачкать… курточку чуток порвать… ботинки грязью потереть…

– А вот это он сделает уже с твоей помощью, – сказал Алексей Палыч. – Боря, мне кажется, что мы больше не имеем права его здесь держать. Иначе все это не имеет смысла. И еще я тебе вот что хочу сказать: он сейчас примерно твой ровесник, и ты ему нужен больше, чем я.