Текст книги "Перед дальней дорогой. Научно-фантастический роман"

Автор книги: Юрий Тупицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10

Кабинет начальника плутонского космопорта по земным масштабам был слишком велик и роскошен. Впрочем, такого рода излишествами страдали все помещения на Плутоне: и общественные, и личные, и служебные, и бытовые. И в этом не было ничего удивительного. На Земле в распоряжении людей есть леса, парки, морские, речные и озёрные зоны отдыха, горные регионы санаторного типа, и помещения играют скорее утилитарную, нежели эстетическую роль, хотя одно, разумеется, не исключает другого. В космических же условиях, будь то планетные гермогорода или базы открытого космоса, в зданиях проходит практически вся жизнь человека.

Окно в кабинете было громадным, во всю переднюю стену, поверхность его была цилиндрической и выступала из корпуса здания наподобие балкона. Через это хрустальной прозрачности окно в кабинет с черно-серебристого неба смотрели колючие немигающие звезды и лился странный, нежный и волнующий жемчужный свет. В нем не было ни щедрой тёплой яркости солнечного света, ни призрачного таинства лунного освещения; свет этот был ласков и покоен – ни грусть, ни радость, ни явь, ни сон, а сладкая дрёма.

Лорка вошёл в прямой световой поток, провёл по воздуху ладонью, точно пытался погладить или зачерпнуть этот сказочный свет, а потом взглянул в окно. Его глаза больно ужалила яркая золотая звезда – Солнце. Ужалила не только в глаза, но и в самое сердце – оно заныло, как всегда ноют человеческие сердца, когда ещё свежи томление и своеобразное грустное счастье любовной разлуки. Лорка зажмурился, но все равно каждой клеточкой кожи, ресницами подрагивающих век он ощущал нежную, как дыхание ребёнка, едва уловимую ласку далёкого, а потому ещё более родного светила. И ещё он чувствовал взгляд Альты, он видел её глаза – такие неожиданные, такие укоризненные, такие светлые глаза на тёмном лице.

Стены кабинета имели розоватую окраску, потолок был светло-голубым, пол – светло-зелёным. Жемчужные лучи многократно отражались от этих полуполированных поверхностей, что создавало иллюзию дневного освещения.

Да, цветов и зелени в этом кабинете было предостаточно, а вот хозяина, начальника космопорта, Гаспара Тагоровича Аргоняна, не было – запаздывал. Лорка знал Аргоняна, потому легко представил себе, чем он сейчас занимается: конечно же, беседует с группой ведущих инженеров, начальников бригад, которые готовили «Смерч» к старту на Кику. Лорка пододвинул кресло, сел и подумал, что Тимур и Виктор Хельг, конечно, уже на корабле, а остальные вот-вот должны прибыть.

Лорка не ошибся: Игорь Дюк, Соколов и Ника Сонлей стояли в этот момент на шестом причале, где был ошвартован «Смерч», в кабине только что остановившегося лифта. Двери его бесшумно раздвинулись, Соколов шагнул было вперёд, но нога его на полушаге повисла в воздухе. В отличие от всех других гиперсветовые корабли стартовали не с поверхности Плутона, а со старт-спутника, находящегося на стационарной орбите, поэтому Соколову почудилось, что он шагает прямо в открытый космос. Звезды, щедро, слишком щедро рассыпанные и размазанные по небу, смотрели на него со всех сторон. Смотрели сурово, холодно и осуждающе. Игорь засмеялся, осторожно отодвинул Соколова в сторону и шагнул вперёд, на прозрачный композитный пол.

– Все в порядке, Александр Сергеевич. – Игорь притопнул ногой. – Прозрачен, но металлов твёрже он и крепче пирамид.

Соколов усмехнулся, но шагнул вперёд с опаской, точно на тонкий лёд. Ника скорее машинально, чем сознательно, придержала его за локоть. Соколов укоризненно взглянул на неё.

– Это мне по рыцарским канонам положено предположить вам руку.

Прозрачный пол только намёком отражал их ярко освещённые фигуры, а сквозь него теперь просматривалась серебристо-серая поверхность Плутона, изрезанная извивами и иероглифами чёрных теней.

– Как, впечатляет? – спросил Игорь.

– Впечатляет, – спокойно согласился Соколов и ещё раз, уже смелее, притопнул ногой. – Непонятно только, к чему такие театральные эффекты?

– А для того, – Игорь повёл рукой вокруг себя, – чтобы можно было без помех пить настоянный на звёздах волшебный напиток космических тайн.

Ника засмеялась и добавила:

– А ещё для того, чтобы удобнее было следить за причаливанием, швартовкой, погрузкой и отходом кораблей.

Соколов достал из кармана большой белоснежный платок, не торопясь вытер лицо и шею.

– И везде-то они побывали, и все-то они видели, – пробормотал он, спрятал платок в карман и лишь теперь обратил внимание на мощную колонну, тянущуюся к звёздам. – А это что за сооружение?

– Это и есть наш корабль, так сказать, вид вблизи. Прошу любить и жаловать.

Запрокинув голову, Соколов несколько критически разглядывал вздымавшийся над ним «Смерч».

– Ничего, – сказал он наконец, – но, судя по голографиям, я ожидал большего.

– Недостаёт иллюминации и цветочных ожерелий?

– Что цветы? Эфемеры! – невозмутимо ответил Соколов. – Дело в масштабах. Мне не раз приходилось вот так же, рядом, видеть планетарные лайнеры. Это действительно впечатляющие конструкции! Размеры, элегантность линий и внутренний комфорт. А это, – он ещё раз, запрокидывая голову, оглядел корабль, – нечто вроде древних ракет на химическом топливе.

Слушая его, Игорь с нарастающим выражением грусти на лице покачивал головой.

– Древних ракет? Да что вы! Эта штука, – он презрительно кивнул на корабль, – хуже. Много хуже!

Соколов усмехнулся.

– Почему же?

– Потому что она опаснее.

Тень беспокойства скользнула по лицу Соколова, Ника с трудом сдерживала улыбку.

– Гораздо опаснее, – печально повторил Дюк и со вздохом погладил нейтридный корпус корабля ладонью. – Судите сами, чем заправлялись древние ракеты? Такими натуральными, домашними, хорошо приручёнными веществами, как водород и кислород. Да их можно было черпать вёдрами и носить в начальные школы, чтобы ставить там показательные опыты по влиянию низких температур на свойства материалов! Немыслимо, но даже при взрывах энергоустановок и двигателей у экипажа были шансы уцелеть. История космоса знает такие случаи. А теперь? – Игорь безнадёжно махнул рукой. – Гипервещество, на котором работают ходовые двигатели, только и дожидается, как бы вырваться на свободу из-под контроля автоматики гашения и ахнуть так, чтобы от корабля вместе с его бедным экипажем не то что пыли, но и атомов не осталось.

Ника наконец не выдержала и сказала со смехом:

– Да не слушайте его, Александр Сергеевич! Он вас пугает!

Игорь прижал руку к сердцу.

– Я? – Он покачал головой и снова с грустью и нежностью погладил корпус корабля. – Ни в коей мере. Я только беспристрастно констатирую очевидные и, если можно так выразиться, вопиющие факты. А факты – вещь упрямая.

– Да, факты вещь упрямая, – хладнокровно согласился Соколов, тоже погладил ладонью корпус корабля и бодро сказал: – Что ж, сквозь тернии – к звёздам!

Корабль будто услышал его призыв; с пугающей медлительностью в его корпусе раздвинулась, будто прорезалась, входная дверь, и мягко осветилась кабина внутреннего, корабельного лифта.

…В этот самый момент Лорка скорее услышал, чем почувствовал позади себя лёгкое движение, обернулся и увидел улыбающегося Аргоняна. Гаспар Тагорович был старчески массивен, по-рембрандтовски выразителен и медлителен в движениях. У него были умные, насмешливые, близко посаженные глаза, небольшой рот с полными, чувственными губами и большой мясистый нос.

– Здравствуй, командир, – певуче сказал он и, ласково приобняв за плечи, посадил на старое место поднявшегося ему навстречу Лорку.

– Здравствуй, Гаспар Тагорович.

Они были старыми знакомыми, собственно, все экипажи гиперсветовых кораблей были Аргоняну старыми знакомыми, но, помимо этого, несмотря на большую разницу в годах, они ещё чисто по-человечески симпатизировали друг другу.

Неторопливо, основательно усевшись на своё рабочее место, а только с этого места начальник порта вёл свои дела с командирами кораблей, Аргонян принялся с улыбкой разглядывать Лорку.

– Все такой же красивый и сильный. И все такой же бродяга и непоседа. Разве можно так часто оставлять одну молодую жену-красавицу?

– Приходится. А то у тебя все корабли разворуют, Гаспар Тагорович.

Скрывая смущение, Аргонян раскатисто откашлялся, но Лорка безжалостно продолжил:

– Как же это ты не уследил за «Вихрем»? Такой был корабль!

Аргонян покачал головой.

– Какая невоспитанная молодёжь! Неделикатная, жестокая! – Он шумно вздохнул и, сменив тон, печально сказал: – Недоглядел, проворонил. Наверное, старый стал, на Землю пора, в Дом космонавтов, на покой.

Он сердито шевельнул густыми чёрными бровями.

– Но подумай сам, кто мог представить, что в наше просвещённое, интеллигентное время существуют космические жулики-рецидивисты? Ума не приложу, как, под каким соусом они в порт проникли? Прямо невидимки какие-то, духи астральные!

И непривычно серьёзно, даже подозрительно взглянул на Лорку.

– Скажи по совести, тебе не страшно идти на Кику?

– Страшновато. Да ведь не первый раз, справимся.

– И ещё один вопрос… – Аргонян облокотился на стол, спросил тихо: – Скажи, Федя, только по совести, почему ты не берёшь с собой живности? Кошечку, собачку, попугая? В прежние рейсы ты всегда брал кого-нибудь.

Лорка улыбнулся, щуря свои зеленые глаза, уважительно проговорил:

– Ох и хитрый ты человек, Гаспар Тагорович.

– Должность, понимаешь ли, такая. Ну, ну?

Помолчав, Лорка коротко рассказал Аргоняну о своём ориентировочном предположении, что кикиане, пользуясь земными кораблями, могли заслать на базы да и на саму Землю искусно сделанных роботов. Но не в облике человека, такой робот, по общему мнению, был бы довольно быстро разоблачён – в поведении человека множество нюансов, тончайших физических и психологических штрихов, которые не поддаются моделированию даже людям, изучившим самих себя в совершенстве. Что уж говорить о попытках такого моделирования инопланетянами! На животных же, которые часто гостят на кораблях, обращают куда меньше внимания, да и поведение их гораздо примитивнее.

Лорка заметил, как преобразилось лицо Аргоняна, и замолчал.

– Продолжай! – сердито сказал Аргонян. – Я слушаю.

Лорка пожал плечами.

– Да я уже рассказал. Создание совершённой модели животного-робота не проблема, такие опыты ставились многократно. Такого робота можно наделить дополнительными функциями, вовсе не свойственными настоящему животному. Например, он может собирать и передавать информацию или даже… – Лорка не договорил и выразительно взглянул на Аргоняна.

– Договаривай, зачем стесняешься? Или даже угонять космические корабли из портов, которыми руководят старые растяпы. – Аргонян задумчиво потеребил свой мясистый нос и спросил с откровенным интересом: – Слушай, а ты действительно веришь, что такое возможно?

Лорка засмеялся.

– Верить можно по-разному.

– Ты не крути, говори прямо. Это тебе не любовное объяснение.

Федор задумался. Верил? Пожалуй, нет. Слишком уж нелепо выглядел бы зверь за пультом управления корабля. Не столько разум, сколько все его существо протестовало против такой возможности. Не верил? Тоже нет! Он хорошо знал, как многое, казавшееся людям совершенно невозможным, вдруг становилось не только возможным, но и простым, более того – естественным, и тогда упрямое сердце переставало протестовать против этого. Он не то чтобы верил или не верил, а просто страховался, чтобы избежать даже маловероятного. Кроме того, кикианские роботы вовсе не обязательно должны иметь постоянный звериный облик. Это могут быть роботы трансформативные, которые в зависимости от обстановки или по команде меняют свой внешний облик. Зверь, человек, инопланетный сапиенс – все это может быть заключено в одной протоформе.

– И как же выглядит эта протоформа? – с интересом спросил Аргонян.

Лорка засмеялся.

– Ты слишком многого от меня хочешь. Я ведь не кикианин.

Щуря свои чёрные глазки, Аргонян покачал в воздухе поднятым пальцем.

– Ты не крути! Я тебя знаю – не поверю, чтобы у тебя не было каких-то предположений.

Немного поколебавшись, Лорка рассказал ему о встрече с шаровой молнией и о своих разговорах по этому поводу с Игорем Дюком. К его удивлению, Аргонян отнёсся к рассказу очень серьёзно.

– Скажу тебе по секрету, – хмуро сказал Гаспар Тагорович, – мне как-то докладывали о появлении шаровой молнии в районе космодрома. Но я их высмеял. Шаровая молния на Плутоне? Бред!

Приглядываясь к Аргоняну, Лорка счёл нужным оговориться:

– Я вовсе не убеждён в истинности своих предположений, Гаспар Тагорович. Просто страхуюсь, чтобы избежать маловероятного.

– Это ты молодец, – уважительно одобрил Гаспар Тагорович. – Командир! А я вот не подстраховался. – Аргонян шумно вздохнул и, словно осуждая самого себя, покачал головой. – Плохо, очень плохо. И знаешь, что плохо, Федя? То, что животные – это не люди. И по этой самой печальной причине их никто серьёзно не учитывает даже на Плутоне. Ты хоть знаешь, что у нас есть зоопарк?

– Да, бывал как-то.

– Бывал, – презрительно процедил Аргонян. – Это наша гордость! Все, как у настоящих людей. Ты это должен хорошенько понять. – Он погрустнел и неохотно добавил: – Конечно, всяких тигров, крокодилов и бегемотов мы не держим. Хлопотно! Все-таки Плутон, а не Копакабана. Но симпатичных птичек и зверюшек у нас немало. Даже еноты есть.

– Почему даже?

– А потому, что лапка у них как рука. – Аргонян для наглядности растопырил свою мясистую пятерню и пошевелил пальцами. – Смышлёные, подлецы! Несколько раз умудрялись открыть запор. И разбегались! Хорошо помню, что последний раз это случилось как раз накануне угона «Вихря». Понимаешь ситуацию?

– Понимаю, – серьёзно сказал Лорка. – Придётся тебе, Гаспар Тагорович, произвести всеплутонную перепись зверей и птиц.

– Придётся. Я же все время твержу, что бюрократия – это не только беда, но и благо!

Он присмотрелся к Лорке и тяжело поднялся из-за стола, понял, что тот засиделся и начинает нервничать – впереди ведь не что-нибудь, а старт в дальний космос!

– Будем прощаться, Федя.

Приобняв Лорку за плечи, он повёл его к двери, но, войдя в полосу нежного света далёкого солнца, приостановился, полез в карман и достал брелок с часами.

– Держи. Показывают не только часы, но и день, и месяц, и год. Без этого у нас на Плутоне совсем запутаться можно. Учти, это не просто часы, а талисман, приносящий счастье. Помнишь, я чудом уцелел при аварии вездехода? С тех пор всегда ношу их с собой.

– Спасибо. – Лорка взвесил брелок на ладони и положил в нагрудный карман. – Ты веришь в талисманы, Гаспар Тагорович?

Аргонян засмеялся.

– Ишь ты! Что я тебе, неандерталец или монах? Как это ты очень мудро говорил? Просто страхуюсь на всякий случай. – Он доверительно понизил голос. – Очень давно жил на свете такой учёный – Нильс Бор. Он собирал на счастье не то копыта, не то подковы, что-то в этом роде. Его спросили, неужели он серьёзно верит, что эти штуки приносят счастье. «Нет, – сказал Нильс Бор, – конечно, не верю. Но знаете, говорят, что они приносят счастье даже тем, кто в это не верит!» – И Аргонян расхохотался. Возле самой двери он опять задержался. – Возвращайся, буду встречать тебя, Федя…

Глава 11

Передняя стена ходовой рубки гиперсветового корабля представляла собой экран в виде шарового сегмента – диаметром около четырех метров. На некотором расстоянии от него располагался дугообразный пульт управления, за которым сидел командир корабля Федор Лорка и его дублёр Виктор Хельг. Позади них восседал Соколов, очень довольный и несколько торжественный. Присутствие Соколова в рубке было, вообще говоря, некоторым нарушением установившихся традиций: на старте посторонним в святая святых корабля находиться не разрешалось. Но эксперт сумел уломать Лорку.

– Понимаете, Федор, – проникновенно говорил он, – так уж странно сложилась моя жизнь, но я ещё ни разу не переходил световой барьер!

Он заметил недоверие, отразившееся на лице командира, и поспешил добавить:

– В солнечной системе на сверхсвете не ходят, я имею в виду рейсовые корабли. Когда я был молодым, прогулочные сверхсветовые трассы ещё не были введены, а когда их ввели, я стал уже солидным человеком, интересных дел хватало и без этой сверхскоростной экзотики. – Он доверительно улыбнулся. – Да и, если говорить честно, страшновато было без надобности пускаться в такую жутковатую авантюру.

Лорка усмехнулся, разглядывая Соколова. И Соколов, благо теперь это можно было делать без помех, разглядывал его с профессиональным интересом, который за годы экспертной работы стал неотъемлемым качеством его натуры. Лорка как-то плавно, незаметно, но ощутимо изменился за последние дни. Он стал собраннее, суше, глаза если и не совсем потеряли присущее им лукавое выражение, то стали строже, даже цвет их казался теперь не таким задорно-зелёным, как прежде. Лорка принял на свои широкие плечи тяжёлый груз ответственности, который всегда лежит на командире корабля, и это не могло не сказаться на его состоянии.

– Хорошо, – после паузы решил Федор, – будь по-вашему. При одном условии – никаких восторгов и пустопорожней болтовни. И вообще ничего лишнего.

Соколов молча приложил руку к сердцу.

В общем, у эксперта были основания для торжественности, хотя к этому примешивалась и некая неудовлетворённость, если не сказать разочарование: уж очень примитивной, простой казалась ему ходовая рубка. Пульт управления разочаровал Соколова больше всего: он был ничуть не сложнее приборной панели простой авиетки или заурядного мобиля, кабины которых эксперту были хорошо знакомы. Хельг, заметив недоумение на лице своего подшефного, спросил с улыбкой:

– Я вижу, эта келья показалась вам скучноватой?

– Н-да. – Соколов оглядел ходовую рубку и снова задержался взглядом на пульте управления. – Ваше святилище действительно скучновато. И как бы это выразиться поточнее? Простовато.

Огляделся и Виктор, улыбка его приобрела насмешливый оттенок.

– Приборов можно понаставить столько, что не только рубки, но и всех остальных корабельных помещений не хватит. Не только черт, но и современный инженер ногу сломит. Вместо этого изобилия один прибор – нуль-индикатор. Если все идёт по программе и укладывается в нормы допусков, стрелки этого прибора стоят по нулям, а пилот благодушествует. А вот когда одна из стрелок сходит с нуля, на эти вот экраны проецируются показания нужной группы приборов и параллельно бортовой компьютер выдаёт словесную информацию.

Как это ни странно, они быстро подружились, Хельг и Соколов, несмотря на большую разницу в возрасте и совершённое несходство характеров. Дело в том, что Виктор, в принципе, был добрым парнем, но у него был чрезмерно развит дух соперничества и соревнования. А в космосе Соколов уж никак не мог быть ему конкурентом! Поэтому Лорка, чутко подметив особенности характера неперебесившегося Хельга, и объединил его в паре с уравновешенным Соколовым. В особом примечании к судовой роли Виктор числился наставником эксперта – стажёра-навигатора. А вот Ника была стажёром-пилотом, наставником у неё был Игорь Дюк.

«Смерч» отвалил от причала космопорта на дополнительной тяге: к «брюху» гиперсветового корабля для этой цели пристыковался небольшой, но мощный буксир, который и вывел его на трассу разгона. Когда эта операция была закончена, прозвучал доклад:

– «Смерч» буксировку закончил.

– Внешнюю информацию на пульт и экран, – скомандовал Лорка.

– Выполняю, – откликнулся глубокий, хорошо поставленный мужской голос.

Соколов знал, что это голос бортового компьютера.

Ходовая рубка погрузилась в полумрак, который, впрочем, правильнее было бы назвать полусветом, а обзорный экран потемнел и вспыхнул бесчисленной россыпью звёзд и пятнами галактик. Серебряная вышивка по чёрному бархату, украшенная драгоценными камнями всех оттенков радуги. Это было изображение лобовой зоны, охватывающее шестую часть небесной сферы при трехкратном увеличении. Вообще говоря, увеличение могло меняться в очень широких пределах, соответственно менялся угол охвата изображения.

– Первая опорная звезда на сопровождении, – при этих словах компьютера в самом центре обзорного экрана вспыхнула и снова притухла небольшая звёздочка, – индекс безопасности четыре девятки, маршевые двигатели на холостом.

– Буксиру – отцепка.

– Понял, ухожу.

«Смерч» легонько тряхнуло. Это сработали замки стыковочного узла, буксир отделился от корабля и, описывая плавную кривую, стал уходить из рабочей зоны корабельных двигателей.

– «Смерч», я буксир. Трассу освободил.

– Я «Смерч», прошу старт.

– Я главный пост. Стартуйте, «Смерч», чистой дороги.

– Понял. Стартую. Спасибо.

Соколов повёл плечами, чтобы прогнать колючие мурашки, побежавшие по спине. Стартовая лихорадка? Она самая! Соколов чувствовал, что она владеет не только им, но и всеми: командиром корабля Фёдором Лоркой, экипажем скромного буксира, расчётом главного поста. Стоило лишь вслушаться в лаконичные, будто топором рубленные команды, в голоса, нарочито лишённые всякой эмоциональной окраски, чтобы понять это.

– Пошёл!

Этот возглас Лорки потонул в мощном вибрирующем гуле. Он начался с низких басовых нот, но постепенно тон его повышался, частота вибраций росла. Соколову, вцепившемуся в подлокотники кресла, казалось, что вибрирующий вой ввинчивается ему в мозг. Когда терпеть эту пытку стало почти невозможно, вой в какую-то секунду утончился, превратился в стон, в комариный писк и исчез. Остался мягкий, ровный шум, похожий на шорох сухих трав под горячим степным ветром.

– Вышли на разгон, – прозвучала информация компьютера.

Разгон! Полет на третьей производной, как говорят навигаторы. Ход с ускорением ускорения, когда скорость растёт пропорционально квадрату времени. Если бы полет гиперсветового корабля был обычным механическим движением, колоссальные перегрузки, стремительно нарастающие на разгоне, в считанные доли секунды разломили бы корабль. Но движение «Смерча» было движением совершенно особого рода. Каждую секунду ускорение корабля возрастало на девяносто метров в секунду за секунду! Темпы роста скорости были поистине чудовищными, а в ходовой рубке покой и тишина, нарушаемая лишь дыханием маршевых двигателей. Сознание хотя и фиксировало этот лавинообразный процесс роста скорости, но тем не менее отказывалось воспринимать его в сколько-нибудь ощутимой форме. Жуткая, невероятнейшая штука!

Впрочем, если взглянуть на этот сказочный полет не с механической, а диалектической точки зрения, он превращался в довольно обыденное и простое явление. Нейролл – это тонкая материальная субстанция, которую сначала именовали эфиром, потом стыдливо называли вакуумом или пространством, наделяя тем не менее эти предельно «пустые» категории целым рядом конкретных материальных свойств; этот нейролл расступался перед острым носом корабля и снова смыкался за столь же острой кормой. Если угодно, полет «Смерча» можно было считать своеобразным, скоростным выходом в четвёртое измерение за пределы действия обычных физических законов, определённых релятивистской механикой. «Смерчу» были не страшны атомные ядра, излучения, метеорная пыль и даже сами метеориты. Вместе с нейроллом они обтекали корпус корабля подобно тому, как сухие листья вместе со струями воды огибают корпус лодки. Гиперсветовому кораблю были опасны лишь крупные небесные тела, массы которых сравнимы с массой самого корабля, но такие тела или обходят, или расстреливают.

Соколов вспомнил, что ещё давно, когда он впервые познакомился с основами гиперсветового полёта, его поразила мысль: как же тело, выведенное фактически в четвёртое измерение, получает информацию об окружающем? Оказалось, что это и в самом деле головоломная проблема гиперсвета. Решить её удалось не сразу – первые серии гиперсветовых кораблей на этапе разгона были слепыми, как кроты. И лишь точный расчёт и прогноз обеспечивали их безопасность от столкновения с крупными телами. Разумеется, люди не захотели с этим мириться. Соколов знал, что картина звёздного неба, которую он видел на экране, – модель, формируемая компьютером. Но с интервалом в несколько секунд специальный щуп выходит на контакт с нейроллом в лобовой зоне и, образно говоря, мгновенно фиксирует, фотографирует мир в зоне обзора, а по этим данным компьютер корректирует изображение на экране.

– До светового барьера три минуты, – оторвал Соколова от размышлений голос компьютера.

– Дублёру готовность на подчистку, – откликнулся Лорка. – Экипажу проверить фиксацию.

– Понял. – Хельг поставил ноги на педали и взялся за штурвал.

Распарывавший пространство корабль стремительно накатывал на световой барьер. Не будь «Смерч» в четвёртом измерении, масса его сейчас непрерывно возрастала бы в тысячи, миллионы и. миллиарды раз. Величина разгона постепенно падала, Соколов не видел прибора, но слышал информацию компьютера. «Смерч» мягко качнуло раз, другой, и вдруг кто-то невидимый, могучий швырнул Соколова вверх, а потом и вниз.

– Раскачка по тангажу, перегрузка – норма. До барьера минута, – это компьютер.

– Подчистка!

– Понял, – спокойно отозвался Виктор.

Через секунду перегрузки ослабели, а потом почти пропали – остались лишь их «плавающие» следы, словно корабль мчался, огибая вершины огромных волн. Виктор «подчищал» работу автоматики, вручную снимая помехи-перегрузки, которые оставались на её выходе. Работал он виртуозно, с тем чуть небрежным изяществом, которое сопутствует высокому мастерству – действиям не на пределе, а с некоторым запасом возможностей.

– Всенаправленная раскачка, перегрузки норма. До барьера десять секунд… Пять, четыре, три, две, одна, барьер!

Прошёл ещё десяток секунд, Лорка скомандовал:

– Отбой!

Хельг бросил штурвал, который волшебным образом растворился в передней панели пульта управления, покосился на Соколова и озорно подмигнул.

С чудовищной быстротой наращивая свою, теперь уже сверхсветовую, скорость, корабль шёл на разгоне в сто десять единиц.