Текст книги "Морские люди (СИ)"

Автор книги: Юрий Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Распустили строй. Офицеры и матросы расходиться по каютам и кубрикам не спешили. Каждый считал своим долгом постоять у борта, поглядеть в затянутую туманной дымкой даль, запомнить тяжелый цвет волны.

– Да-а, – протяжно произнес кто-то. – Вот здесь и легли наши. В мае в этих местах, наверное, еще холодно. Возле орудий работали разгоряченные, в тельняшках. По Новикову-Прибою, в тот день дул ветер, корабли качало, стрелять было не очень удобно.

– Уж чего хорошего. Понятно, на броненосцах калибр позволял бить по японцам на поражение. А снаряды со старых калош не долетали. Подпустить ближе, значит, быть наверняка потопленными. Вот и решай морскую задачу с двумя неизвестными. То ли отстающих защищать, что смерти подобно. Сколько ни крутись, выбьет японская артиллерия, выщелкает по одному. То ли идти на прорыв, заведомо зная, что сам уйдешь, а эскадре гарантированно рыб кормить.

– Не ушли. Бились всем колхозом, в этом и героизм, и трагедия Рожественского. Приказа о разделении эскадры, насколько я помню, от него так и не поступило.

– Мне было лет двенадцать, когда я «Цусиму» прочитал. Не знал, меня в библиотеке фамилия Новиков-Прибой заинтересовала. Прибой, морское слово, красивое. Потом, как начал читать, уже все. Знал, кем мне надо стать. В школе, помню, учился так себе, по математике двойки получал, а после книги мечта появилась. Школу заканчивал с аттестатом без троек, физкультура на высоте. Приехал в первый отпуск из училища, якоря на погонах… Кстати, перед выпуском купил роман Новикова-Прибоя «Капитан первого ранга» и держу ее в каюте. Это о первых шагах Рабоче-Крестьянского Военно-Морского Флота. Она у меня только один раз была на сходе, когда я со Светкой своей подружился. Дал прочитать из политических соображений.

Стояли долго, группами, негромко переговаривались. Большинство молчало.

Мичман Борисов прошел на корму. Вздыхал, вглядывался в горизонт. Он физически ощутил связь с морскими событиями войны 1904–1905 года. В состав Владивостокской эскадры, пытавшейся оказать помощь предпринявшим прорыв из осажденного Порт-Артура во Владивосток под командованием контр-адмирала Виттгефта, входили крейсера «Россия», «Громобой» и «Рюрик». На нем служил земляк. Фамилия его, даже имя известны всем, кто читал повесть «Крейсера» Валентина Пикуля. Это Виктор Оконечников, иеромонах, послушник Спасо-Якутской обители.

Знали ли наши моряки о превосходящих силах японцев, о том, что противная сторона вооружена современными кораблями, оснащенными по последнему слову техники, также изготовленной на лучших заводах Европы? Конечно. Мало того, командование имело возможность отложить выход в море для сохранения сил по обороне Владивостока. Контр-адмирал К. Иессен получил приказ идти на встречу с прорывающейся к Владивостоку эскадрой из Порт-Артура. Иессен не знал, что попытка прорыва не удалась, что оставшиеся на плаву корабли вернулись в осажденный город. «Белоснежные лебеди», как любовно называли их горожане за окраску, подняли пары.

Крейсера ожидал бой, они вступили в него 1 (14) августа 1904 года в 40 милях от корейского порта Пусан. Пять часов длилось сражение. Больше всех досталось «Рюрику», прикрывавшему отряд, взявшему курс на север. Командир капитан 1 ранга Е. Трусов погиб еще в первой половине боя, его место занял младший артиллерийский офицер лейтенант К. Иванов.

Когда на корабле закончились снаряды, «Рюрик» предпринял попытку таранить желающий взять его в плен корабль противника и выпустил торпеду во второй крейсер, приближавшийся с этой же целью. Был отдан приказ покинуть корабль, раненых спустить за борт. Изувеченный «Рюрик» с поднятым Андреевским флагом и взвившимся сигналом «Погибаю, но не сдаюсь» ушел на дно.

Оставшийся в живых выброшенный взрывом за борт иеромонах попал в плен. Это именно он, благодаря внешней схожести с японцами успешно бежал и доставил в Санкт-Петербург составленное находившимися в плену офицерами донесение о необходимости изменения состава боезаряда для морских орудий, так как наши снаряды прошивают оба борта кораблей навылет и взрываются лишь потом, в то время, как японский порох «шимоза» срабатывает, едва снаряд окажется внутри помещения.

Ожидаемые сослуживцами почести и благодарности обошли смельчака. Оконечников был вновь отправлен туда, откуда начал свой жизненный путь, в Якутию, дабы неповадно было церковнику лезть в дела мирские. Самородок из глухого якутского улуса, он в молодости самостоятельно изучил английский язык, стал послушником Спасо-Якутской обители. Был направлен на флот, испытывавший нехватку в корабельных священнослужителях. Там, во Владивостоке поступил в Восточный институт постигать грамматику и фонетику французского языка, в тридцатитрехлетнем возрасте принял участие в русско-японской войне.

Мичман вспомнил, как отреагировал его друг на рассказ о реакции военных чиновников на доставленное с риском для жизни сообщение государственной важности. Что и говорить, прав Петрусенко. Кто был корабельный поп и на что надеялись сослуживцы, офицеры, собравшие ему денег на дорогу и напутствовавшие на удачу. Главное, считали они, довести до сознания военных чиновников из морского штаба ошибку разработчиков начинки снарядов и не будет в будущем повторения случившегося.

– Думаю, если их что-то тревожило, – сказал Петр Иванович, – так это беспокойство за собственное благополучие. Плевать им было на какого-то инородца. Принеси такое сообщение хоть дворянин с двойной фамилией, из тех, чьи предки служили еще Петру, реакция была бы та же. Убрать с глаз долой по их понятию, возмутителя спокойствия важней, чем взять на себя и себе подобных ответственность за явный прокол в подготовке вооружения. Представляешь, сколько голов должно было полететь. Нас школьные учебники истории учат, что виноваты бездарные адмиралы. Нет, лично в моих глазах Рожественский герой. Проигравших войну надо искать в чиновничьих эшелонах.

В единичном случае с земляком мичману Борисову открылось нечто, подтверждающее саму суть подвига наших моряков. Это самоотверженность. Никто, ни под страхом смерти, ни за деньги и другие блага не мог заставить Оконечникова бежать из в общем-то благополучного плена, где его не унижали, наоборот, находясь в Японии, он имел прекрасную возможность продолжить самообразование. Священник понимал, что при неудачном раскладе японцы расстреляют его как шпиона. И не посмотрят, что он, беглец, человек невоенный, присягу не давал, выполнять воинский долг не жалея живота своего не клялся. Шаг был осознанным. Находясь среди военных моряков Отечества иеромонах пропитался необходимостью поступать именно так, а не иначе.

Клим знал, что сам министр культуры Якутии, кстати, его однофамилец, уроженец Томпонского района, поселка Крест-Хальджай Борисов написал сценарий и хочет сыграть главную роль на сцене Якутского национального театра. Стоя на пронизывающем ветру, он сожалел, что артист не имеет возможности оказаться здесь, чтобы увидеть, как ложится на воду венок Памяти, хоть на минуту ощутить дрожь палубы боевого корабля и услышать слова его командира. Это помогло бы осознать величие подвига моряков в Цусимском сражении, чтобы оно сполна передавалось зрителям.

С окончанием зоны действия японских сил самообороны корабль сопровождения повернул назад. Морской простор как-то даже поскучнел без него. Проходили встречные суда, сигналили первыми, как и положено это делать перед военными кораблями. Четко ответив приспусканием Военно-морского Флага, большой противолодочный красавец гордо проходил мимо. Главному боцману приятно было видеть вспышки фотоаппаратов, как чуял о дальнем походе, вовремя покрасились.

В Восточно-Китайском море потеплело так, что командир отдал приказ переодеться в тропическую форму одежды. Офицеры из числа тех, кто уже бывал в южных широтах, надели свое, заранее приготовленное. Они сразу бросались в глаза уже полинявшими штанами и куртками, растоптанной обувью. Моряки первого года службы смотрели на своих наставников чуть не с открытыми ртами. Оказывается, лейтенант Коломийцев, такой с виду молоденький, успел совершить кругосветку. Все матросы облачились в новенькое, еще хранящее запах нафталина и не отходили от зеркал.

Кое-кто потянулся за фотоаппаратами. Даже самые бережливые не стерпели, сделали по нескольку кадров. Добрую службу сослужил мичман из фотогруппы штаба флота, он подсказал, что в тропиках выставлять выдержку и диафрагму так, как дома, значит испортить пленку. Солнце в тропиках очень яркое, без поправки не обойтись. Он тут же дал желающим несколько уроков. При этом старался донести до сознания каждого, что шкалы отечественных «Киевов», «ФЭДов», «Смен» и так далее изначально предусмотрены для работы в средних широтах. За границей давно уже пользуются автоматикой. Одно время японцы всерьез заинтересовались нашими зеркалками «Зенит», хотели даже приобретать их, но, он поднял палец, только для того, чтобы их начинающие фотолюбители имели представление о таких понятиях, как «выдержка», «диафрагма».

Виктор Жуков, в шортах, синей куртке с короткими рукавами и пилотке с длинным козырьком предстал перед Зверевым и одобрительно отозвался:

– Ты знаешь, а здорово в хэбэшке, вот она хоть и плотная, но не так жарко, скажи.

– Витек, а что, рыбакам тропичку не выдавали?

– Там, брат ты мой, комбезы вручали, во, по горло, ну, потом, естественно, стоимость из зарплаты высчитывалась. Не, у некоторых я видел точно такие кепи. Наверное, друзья дарили. Так-то больше в сингапурских бейсболках ходят. И покупных шортах.

Теперь каждый использовал малейшую возможность понежиться на солнышке. Вдвинутую на ют металлическую сходню облепляли плотно, как воробьи. Сидели, сверкали белыми руками и ногами, некоторые – бритыми по случаю головами. Любовались неестественно синим морем. Действительно оно резко отличалось от северных районов Тихого океана. Таким, как правило, рисуют его дети. Только чаек не хватало, он привычны ближе к береговой черте.

Зверев беспокойно крутил носом, вытягивал шею, щурил глаза. Что-то его беспокоило. Оказалось, Витька ощущает насыщенный дух тропиков. Для него, как он сознался, ветер был пропитан запахами экзотических корицы, ванили, миндаля. Парня чуть было не подняли на смех, но некоторые заступились, для них воздух тоже был пряным. Они объясняли:

– Братцы, здесь островов масса, ну просто очень много. Солнце сильное, все цветет, муссоны там, пассаты дуют в постоянном направлении. Благодаря им по морю на определенных широтах тянется такой душистый шлейф. Люди разные, кто-то чувствует запахи сильней, кто-то слабей других. Обоняние особенно развито среди некурящих и тех, кто служит на свежем воздухе. Очень ему надо сочинять.

Среди избранных, пусть чисто случайно оказался Зверев. Вот и все объяснения. Они, особенно второе, про то, что не врал, понравились самому герою.

Многие слушали недоверчиво, другие вяло возражали:

– Ага, Витька просто так дымит, не взатяжку курит. Тем, кто в детстве начитался книг про пиратов, им и мерещится черт знает что.

– Ну, особенно Зверев наш, у него Стивенсон любимый писатель.

– Это еще кто? Натуралист типа Миклухи-Маклая?

– Во-во, он самый. Знатоки литературы… Уши вянут слушать вас.

Вечера становились короткими. Еще пятнадцать минут назад светило солнце, но стоило ему исчезнуть за горизонтом, как становилось темно, металлические части корабля покрывались влагой и хотелось снова влезть в теплую робу. Выходили на палубу с накинутыми одеялами, сидели и глядели на закат. Матросы всерьез верили утверждениям того, что в момент касания солнца и моря выбрасывается столб изумрудного цвета. Ждали. Только надо успеть заметить, уверяли они.

– Главное, чтобы погода была соответствующая. Чтобы, например, корабль не качнуло, море не колыхнуло. Опять же, дело такое, не каждому дано. Вот Зверев запахи тропические чувствует. Значит, не все, кто-то особенный может этот самый изумрудный столб увидеть.

– Друг мой. Знаю, читал Станюковича, это он придумал. Или Новиков-Прибой. Одно слово – писатели.

– Или видели. Сами. Ты хоть знаешь, что Новиков-Прибой матросом был и даже в Цусимском сражении участвовал? Алексей Силыч и при Советской власти маринистом был, писал про моря.

– Ну вот, слушай дальше. Посмотри кругом, одни волны, больше ничего. Волны час, сутки, неделю. Сдуреть, как скучно. Хочешь сказать, ваш маринисты врать не будут. А возьми почитай Станюковича. Это же сочинено для романтики. Нет, каждый писатель просто обязан сгущать краски.

– Пусть. Чего пристал, не веришь людям, иди в кубрик и сиди там.

Из Восточно-Китайского моря через Филиппинское вошли в пролив Лусон, связывающий его с Южно-Китайским морем. Западное его побережье и занимает Вьетнам. На палубу старались без нужды не ползать, уж очень жарко палило солнце. Сидели в прохладе кубриков, вспоминали о снежных метелях, морозах. Однажды Игорь Конев с сожалением вздохнул:

– Братцы, сейчас бы сюда хоть одну ледышку. Дураки, лопатами, прямо лопатами сбрасывали за борт такую благодать.

Над ним посмеялись. Даже чуть не окончившееся трагедией обледенение в Татарском проливе здесь, в тропиках казалось беззаботным, приятным приключением.

Естественно, в обед жирный борщ оставался недоеденным, предпочтение отдавалось компоту. А приготовленный на ужин суп можно было смело вычеркивать из матросского рациона. Все равно бачковые выливали его за борт. Питались ли богатыми отбросами местные рыбы, неизвестно. Об этом не знал даже матрос Владимир Киселев, оказавшийся единственным из двух сотен собранных на борту человек одержимым рыбаком.

Он задался целью непременно поймать акулу. Для этого разжился у боцманов парой-тройкой крепкого капронового линя метров в пятьдесят каждый, невесть откуда достал здоровенный тройник, по размерам близкий к шлюпочной кошке и соорудил, надо думать страшную, для крупных рыб снасть. Единственное, что им должно было нравиться, так это кусок жилистого сырого мяса с костью. Она была нужна, чтобы наживка не слетела и не была утащена. Володька крепил ее к стержню тройника крепкой проволокой.

Если странного рыбака не было в кают-компании, смело шли на ют. Там видели его терпеливо подергивающим, как он говорил «закидушку». Главный боцман несколько раз пенял ему за столь глупое и вредное на взгляд корабельного человека занятие. Устав строго-настрого запрещал рыбалку с борта боевого корабля.

– Дорогой мой хлопчик, – говорил он. – Мы движемся, на скорости разве можно что-то поймать? Нет. Ну и забудь это дело, пока не вывалился за борт.

Неизвестно, наверное бросил бы Киселев затею, но в Восточно-Китайском море ему удалось выловить здоровенного марлина. Понятное дело, следовал бедолага не тем курсом и не в то время, да к тому же был голоден. Сначала из него сделали фотомодель. Желающие запечатлеться с экзотическим красавцем становились в очередь. Вечером в кают-компании ели жареную свежую рыбу, нахваливая отличившегося вестового. Командир промолчал. Старпом, гроза нарушителей уставных требований и корабельных традиций капитан-лейтенант Черкашин, видимо, махнул рукой. Старший мичман Петрусенко привык к фигуре на юте. Главное, матрос в спасательном жилете, он всегда на виду, рядом люди, пусть отводит душу рыбацкую. Вестовые продолжали видеть в новом своем товарище «субъекта с прибабахом».

Потерялся он по всей видимости между четырнадцатью и семнадцатью часами. Перед обедом сервировал с остальными вестовыми столы, потом видели его вместе с поваренком выносящим на ют обрезы с тем, что называлось остатками еды, где была установлена ведущая за борт сваренная из двух бочек специальная труба. Когда приблизилось время ужина, немного поворчали – где этот прибабахнутый, опять торчит на юте, бегай за ним.

– Не, вы как хотите, а пендаля лодырю надо врезать. Сейчас пойду и выдам. Сколько можно с ним носиться. Заслужил. Есть часы, посмотри. Трудно, что ли?

– Пендаль в деле с нашим Киселевым не помощник. Он почешется и опять продолжит свое. Как говорится, охота пуще неволи. Но поговорить надо жестко, не в круизе.

Разделились на группы, часть отправились проверять кубрик, другие пошли по местам, где Володька мог быть. На обычном его рыбацком месте кандидат в мальчики для битья отсутствовал. Перед уходом он всегда сматывал линь, уносил с собой грузило и тройник. Сегодня снасть была установлена. Мало того, чувствовалось натяжение линя.

– Ну, вот он где. Сам поймался, гарсонщик несчастный. Тащи его ребята, да осторожней, чтобы не сорвался с крючка.

С этими словами потянули осторожненько, за кормой в отдалении мгновенно вспух фонтан, из воды высунулась остроносая башка, исчезла, блеснул на солнце мокрый спинной плавник. Акула! Сразу набежала толпа любопытствующих, кто-то притащил топор, примчался кок с громадным ножом. Началась суматоха.

– Братцы, никто нашего Киселева не видел?

Братцы ответили отрицательно. Их охватил рыбацкий азарт. Кто-то тянул линь, большинство становясь на цыпочки, таращились через головы, сыпали советами, от нетерпения толкались, рискуя свалиться за борт или спихнуть суетившегося рядом. После подъема неожиданной добычи, вестовые успокоились, собрались снова, удостоверились в отсутствии Володьки на корабле.

Как принято, после обеда наступал адмиральский час, не занятые на вахте ложились поспать часик-полтора, кому охота сидеть на солнцепеке. А когда вылезли, ют пустовал. Была ли оставлена снасть еще с утренней рыбалки неизвестно, никто не интересовался, может, не снимали ее сегодня.

Доложили по команде, сыграли большой сбор, подняли на уши и без того взбудораженную команду корабля. Нашелся матрос, который видел, как Киселев после обеда дергал свою закидушку. Он еще подошел, спросил, сколько время, тот глянул на часы и ответил, что еще не скоро накрывать на столы, далеко до ужина. Командир немедленно распорядился ложиться на обратный курс, увеличил число сигнальщиков по правому и левому бортам, выставил впередсмотрящего, прошел в штурманскую рубку:

– Николай Анатольевич, надо развернуться и двигаться по обратному маршруту. Рассчитайте пройденное расстояние исходя из четырнадцати часов. С этого времени матрос был свободен. Учтите снос, направление течения там, скорость ветра. Думаю, найдем его еще засветло, парень был в спасательном жилете, утонуть невозможно. Здесь в районе встречаются акулы, но будем надеяться на лучшее. Доклад о точном местонахождении корабля и предположительном потерпевшего через каждые пятнадцать минут. Вопросы есть? Добро. Действуйте.

Старший лейтенант Ефграфов сел за расчеты. Дал необходимые целеуказания, взял бинокль и отправился на крыло мостика. Корабль развил скорость, он летел как курьерский поезд под свист своих турбин, за что, собственно, и получил название у супостата – поющий фрегат. Было еще одно, обидное название. Этот проект большого противолодочника НАТОвцы считали бессильным красавцем. Может, из-за отсутствия орудий от 100-миллиметров, универсального калибра? Они ни к чему. От имеющегося на борту ракетного оружия не поздоровилось бы любому противнику.

Киселев оказался за бортом сам того не ожидая. Корма ходила влево-вправо непрестанно, появились брызги. Он решил накинуть шкертик на леерное ограждение, в это время закидушку сильно рвануло. Ухватиться бы второй рукой за что-нибудь, да где там, выдернуло как репку из грядки.

Первая мысль была: «Хорошо если на крючке оказался марлин или какой-нибудь тунец, только не акула. Эти хищники любят бродить стаями. Нападут, порвут на кусочки».

Вторая: «На юте пусто. Находящиеся на надстройке сигнальщики смотрят в основном вперед, из сектора их обзора я выпал». Ну и еще что-то пронеслось в голове, много мыслей было. Типа, теперь работы у вестовых прибавится, пусть, будут знать. Эх, а вдруг попалась акула, кто ее вытянет, если он бултыхается за кормой. Не вовремя, надо прямо сказать, не вовремя оказался он за бортом.

Киселев огляделся. Акул не было. Корабль уходил. Перевернулся на живот, сделал первый гребок, второй. Поплыл вдогонку спокойно, спасательный жилет из пенопластовых брусков держал на поверхности хорошо. Повода для паники нет. Главное, производить как можно меньше шума, чтобы не привлекать внимания морских обитателей. На корабле обязательно спохватятся да и отработают на сто восемьдесят градусов, вернутся. Спешить некуда, надо сделать остановку, проверить, работает ли сигнальная лампочка, на месте ли свисток. Тапки в момент его полета слетели, кепи тоже. Пусть. Вода теплая, синее небо не предвещает ни дождя, ни шторма. Захочется пить… Ну, что-ж, он основательно заправился компотом, обезвоживание организму не грозит, часов пять-шесть потерпеть можно. За это время подберут. Он представил, как спускают шлюпку, гребут к нему что есть сил. Ага, поднимут на корабль и свои накостыляют, обязательно надают по шее, чтобы салага впредь думал, прежде чем что-то делать. Хрен с ним, перетерпим, виноват же, если хорошо подумать.

Так размышлял он, ритмично работая руками. Ноги не включал, берег силы. Жилет держит хорошо, настроение ничего, годится, главная задача держать направление. А как это сделать, если корабль все больше и больше удаляется, скоро он исчезнет за горизонтом, до звезд еще ждать и ждать. Минутку! Левая щека чувствует дуновение воздуха, вот так и надо держать нос, то есть щеку по ветру. Понятно, его снесет немного в сторону от курса, необязательно ветром. Существующие морские течения тоже внесут свою лепту. Но в пределах видимости корабельных наблюдателей он будет сутки, даже больше. Что там каких-то несколько часов.

Он старался плыть, не меняя положения головы. Ветерок легкий, потеряешь его и все, на спасении можно ставить крест. Разве можно найти человека в океане, пустынном на сотни километров вокруг. Поэтому не заметил, что сзади к нему приближается какое-то судно. Причем, оно идет целенаправленно.

Согласно Женевским соглашениям 1954 года, хозяином Парасельских островов, архипелага Спратли считалась Республика Вьетнам. Потеряв помощь в лице США, южане не могли противостоять притязаниям Китая. Конец давнему спору могли принести уточненные данные. Этим и занимались гидрографы Социалистической Республики Вьетнам. Китайцы были рады держать лапу на акватории, где можно заниматься рыбалкой, развивать нефтепромысел, курортный бизнес и, главное, оседлать оживленную морскую трассу, что позволяло при необходимости диктовать свои условия всем пользующимся ею государствам. Подобное желаниям нового государства претило. Правительство поставило перед своими учеными задачу прояснить обстановку, в помощь им пригласили именитых географов со стороны.

Вьетнамские гидрографы возвращались из очередного рейса по многочисленным островам Южно-Китайского моря. Работы было много, наконец, она закончилась, наступило естественное в подобных случаях расслабленное состояние. Те, кто еще вчера не имели свободного часа, сегодня превратились в пассажиров и вели праздный образ жизни. Лишь команда привычно несла вахту, впереди ученых ждал архипелаг Спратли.

Одинокого пловца в оранжевом жилете первым заметил рулевой. Он тут же закричал:

– Капитан, прямо по курсу человек. Двигается!

Все свободные столпились на баке. Те, у кого были бинокли, комментировали:

– Плывет брассом. Далеко еще, не разобрать, но, кажется, нас он точно не видит.

– Наверное. Господин Нилсен, дайте знать на мостик, пусть подадут сигнал.

– Во, услышал, услышал! Чего это он, на нас ноль внимания, поплыл себе дальше.

– Думаешь, спортсмен, или чудак какой-нибудь ставит рекорд? А где сопровождение?

– Сейчас, подойдем ближе, разберемся. Товарищ Бинь, мне кажется выпал человек за борт, испугался. Пока плыл, сошел с ума. Отсюда столь странная реакция. Переведите, пожалуйста, какого мнения придерживаются ваши?

– Сан Саныч, скорей всего это рыбак. Тут по островам их много. Джонка потонула, остался один. Может быть такое?

Тот, кого назвали Сан Санычем, кивнул, оторвался от бинокля, вновь продолжил по-русски:

– Передайте своим товарищ Бинь, я вполне допускаю подобное, но, по-моему, у него светлые волосы. Это определенно европеец.

Подошли ближе. Выбросили за борт штормтрап, никакой реакции. Терпящему бедствие кричали, свистели, знаками показывали, чтобы поднимался на борт. Матрос Киселев, а это был он, упрямо плыл вперед. Сначала не поверил своим ушам, услышав сирену. Подумал, что начались галлюцинации. Потом дошло, что для глюков рановато. За ним точно шло судно. Посмотрел, не советское. Может, вражеское. Плыл и горестно размышлял о том, какой он невезучий. Допризывником пошел в ДОСААФ, учился на легководолаза, представлял себя лихим моряком. Попал в официанты, еду офицерам подавать. Ловил акулу, безуспешно, только выпал за борт. Подошло спасение, с судна приглашают к трапу, но еще неизвестно что лучше, сдаться или пусть его останками отобедают морские обитатели.

Тонуть не хотелось. Значит, эти поднимут на борт. Кто они такие? Название судна видел, не иероглифы. Хоть это радует, что не японцы и не китайцы. Может, филиппинцы там, малайцы какие. Хрен редьки не слаще. Возьмут в плен, заставят работать на себя. Наши не знают, будут считать, что дезертировал, как тот придурок с «Василия Чапаева» или в океане утоп. Может, снять куртку, шорты? Еще неизвестно, как эти относятся к советским. Поздно, одежда долго еще будет плыть за ним, да и кто кроме наших военных носят синие сатиновые трусы.

Спустили шлюпку. Полуголые, худые, гребцы напоминали подростков. Матрос прикинул, что на суше мог бы спокойно справиться с двумя, даже тремя такими противниками. А на воде… Дадут по башке веслом и все господа акулы, кушать подано. Покорно позволил поднять себя на палубу, глядя на весело скалящих зубы, похлопывающих по плечам людей, попытался улыбнуться, чем вызвал всеобщий восторг. Заговорили на каком-то своем, гортанном языке, непривычном для русского уха. Потом прозвучала фраза на английском. Говорили протиснувшиеся вперед двое бородатых, рослых мужчин лет под пятьдесят. А может они такими выглядели на фоне мелких аборигенов.

Решил молчать, стоял, исподлобья разглядывал собравшихся. Когда кто-то протянул запотевшую бутылочку оранжевого сока, выпил, машинально поблагодарил:

– Спасибо.

И опешил, услышав радостное: «Лиенсо, лиенсо!». Один из европейцев не менее экспансивно закричал:

– Так ты русский, сынок! Откуда, как здесь оказался? Да не молчи, мы ученые, из Ханойского университета, описываем острова. Опять не веришь… Ну вот тебе мои документы, смотри.

Фу-у! Киселев перевел дыхание. Через несколько минут весь экипаж знал, что подобрали советского матроса с идущего в Камрань корабля, что капитан думает сменить курс и идти к побережью. Впереди двести миль, но, если верить спасенному, его корабль вот-вот должен начать движение навстречу, потому что приближается время накрывать на ужин:

– Лиенсо гарсон, гарсон!

Перевод французского этого слова он знал, некоторые матросы, переделав его на русский лад, называли вестовых «гарсонщиками».

Сан Саныч дал кому-то ключи от каюты и попросил принести тенниску, шорты, тапочки. Тропическую форму отдали на просушку вахтенному. Коллега русского ученого строго-настрого приказал не спускать с нее глаз, иначе утащат… на сувениры. Капитан, тоже небольшого роста, произнес что-то тонким голоском, сделал знак рукой. Как тут же пояснил переводчик товарищ Бинь, он приглашал спасенного и Сан Саныча в свою каюту. Из Ханоя пришел ответ на экстренный запрос, судну разрешено действовать по своему усмотрению, а советским дали знать, что матрос найден. Скоро по звонку появился еще один вьетнамец, молодой парень. Всех пригласили за стол. Угощали супом из морепродуктов в лакированных керамических чашках. Ели фарфоровыми ложками с короткой ручкой. Подавали маленькие хрустящие блинчики с мясом. Переводчик пояснил, что блинчики делают из рисовой муки, они обязательно должны быть очень тонкими, прозрачными, вот как сейчас. Кушать суп и блинчики следует с национальным соусом Ныок мам. Киселев попробовал, ему очень понравилось. Потом появились стаканы с крепким вьетнамским чаем.

– Я хочу познакомить советского моряка с его спасителем, матросом Нгуен Динь Као. Он нес вахту на руле и первым заметил терпящего бедствие.

Володя пожал протянутую руку. Парень о чем-то горячо заговорил. Как выяснилось, Као рад знакомству, на будущий год он собирается поступать в советский институт, хочет получить специальность нефтяника.

Капитан дополнил:

– Да, нам необходимы грамотные инженеры. На Парасельских островах и архипелаге Спратли много нефти, надо уметь добывать ее своими силами. Уверен, Као добьется намеченного. В свободное время он готовится к вступительным экзаменам. На борт прибыл с учебниками, здесь ему помогает ваш соотечественник, Сан Саныч. Я с радостью подпишу все требуемые документы для столь целеустремленного матроса…

После церемонии чаепития капитан выразил надежду, что спасенный будет чувствовать себя желанным гостем вьетнамских моряков. От их имени он подарил Киселеву чучело круглой как шар колючей рыбы-луны и оранжевую ракушку с шестью растопыренными длинными пальцами-щупальцами. Как пояснил товарищ Бинь, на память, так он перевел вьетнамское слово «кинэм». Сан Саныч забрал Володю в свою каюту, познакомил со шведом Микаэлем Нилсеном, прекрасно владевшим помимо родного еще английским и местным. Присутствовавший переводчик Зыонг Фу Бинь пояснил, что лично он обучался русскому в Алма-атинском госуниверситете.

Было видно, что ученый соскучился по общению с земляком. Он сетовал на то, что давно не был на родине, дома в Краснодаре его ждут жена и два сына-школьника. Расспрашивал, откуда Киселев родом.

Снова появился на столе чай, его принесли в большом китайском термосе. Каюта была полна народу. Каждому хотелось посмотреть на спасенного, пожать ему руку, сказать ободряющие слова.

С мостика сообщили, что связались с движущимся навстречу советским военным кораблем. Все, праздник закончился. БПК, не швартуясь, несколько секунд шел борт о борт с ярко освещенным судном. Вслед перепрыгнувшему матросу передали сумку с подарками и личными вещами. Вьетнамцы скандировали: «Лиен-со, Вьет-нам! Зе тот!», махали руками. В ответ кричали: «Мир, дружба! Хорошо!».

Киселева встретили, как героя. Никто даже не примерялся дать ему по шее. Рассматривали чучело рыбы-луны, обнаружили искусно наложенный шов вдоль живота до анального отверстия, догадались, что в снятую шкурку всунули воздушный шарик, наполнили воздухом, высушили, а потом проткнули и вынули его. Исследователи намотали это дело на ус и каждый решил, что обязательно обзаведется подобным трофеем. Ракушку повертели, отложили в сторону. Володька без сожаления поместил ее на полку в кают-компании.