Текст книги "Морские люди (СИ)"

Автор книги: Юрий Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Стол принял глубокую тарелку с мелкими, с пятачок, маринованными маслятами, старательно собранными в конце августа – начале сентября. Нарезали сала, розового, в меру просоленного, толщиной в четыре пальца, не меньше. Украсили кусочки малосольной селедки колечками лука. Не забыли и о провесной. Достали квашеной капустки. А там дошла тушеная с картошкой крольчатина.

Вылазки на природу делали сообща, клетки обновлял Клим, за огородом ухаживали женщины. Все было свое, старательно добытое или выращенное на подворье. В сарайчике поселили нового Борьку, там же жили-дожидались весны курочки.

– Ты с этого стула пересядь, у него ножка скоро отвалится. Вот тебе пока табуретка.

После ужина Клим достал из инструментального ящика стамеску, молоток, обернутую в газету наждачную бумагу. Хозяйка подсказала, что там же лежит тюбик клея, они с Ольгой купили на днях. Хотели сами починить захромавший стул, да передумали, решив, что не женское это дело, когда есть мужик в доме.

– Правильно, молодцы, – авторитетно сказал глава семьи. – Каждый должен заниматься своим делом.

Он разобрал стул, вычистил остатки старого клея, аккуратно нанес тонкий слой нового. Действовал не спеша, как будто снова оказался в детстве, без отца прошедшем в заботах о хозяйстве.

Ольга принялась отпаривать-наглаживать парадные шинель, тужурку, брюки, белую рубашку и достала парадно-выгребные хромовые ботинки. Баба Шура подарила лично ею вязаные шерстяные носки черного флотского цвета:

– Вот, уставные, зимой хорошо будет. Я еще свяжу.

Клим блаженствовал. Да, за тылы можно быть спокойным.

Как любое значимое событие на флоте, первый день нового учебного года начинается с общего построения бригады на плацу, митинга и прохождения торжественным маршем в парадной форме одежды, под звуки духового оркестра. По возвращении на корабль команда выстраивается на верхней палубе, командир ставит задачу, затем «бычки» распределяют подчиненных по своим заведованиям.

Нынешнее празднество удалось. Знаменный взвод пронес вдоль строя шелковый Военно-морской флаг, обнаженные палаши ассистентов холодно поблескивали на зимнем солнце. На митинге выступили офицер штаба, мичман с соседнего корабля и какой-то матрос, отличник, не иначе. По гулкому бетону плаца корабельный состав прошел от души печатая шаг, кремлевские курсанты позавидовали бы. Наверное, не одному Климу хотелось, чтобы новый учебный год была удачным и завершился более достойно.

Зимний период боевой учебы, как и летний полон обычных забот.

Надо подготовиться и сдать первую курсовую задачу. Четко знать уставные требования, наизусть, чтобы от зубов отскакивало выучить книжку «Боевой номер», в которой расписаны буквально все обязанности каждого члена расчета, будь он штатным или приписным, то есть приданным обслуживать технику во время практических действий на второстепенных, не требующих особых знаний ролях.

Проверяется состояние заведований, а на строевом смотре в обязательном порядке еще и форма одежды. Попробуй какой-нибудь модник заузить фланелевую рубашку, расклешить брюки или щегольнуть неуставной прической. Все, неудовлетворительная оценка задачи К-1 обеспечена. Учи все заново и пой: «Купила бабка жесткое мочало, эта песня хороша, начинай сначала»… С обязательной пересдачей тех дисциплин, по которым у проверяющих не было ранее претензий.

Подготовились и приступили к сдаче. Личный состав БПК лицом в грязь не ударил. На утреннем построении командир после объявления первого положительного результата выразил надежду, что моряки и впредь будут держать нос по ветру.

Жаль, но их, как отстающих и занявших в соцсоревновании последнее место, оставили в базе, остальные корабли дружно ушли на зимовку в район бухт Владимира и Ольги. О триумфе тех, кто потянул бригаду назад, они узнают лишь по скупым радиосводкам. Передислоцировку в легендарную военно-морскую базу Ракушку делали ежегодно. Туда прибывали надводники с Сахалина и Камчатки, стягивались подводные силы с различных военно-морских баз северных районов Тихоокеанского флота. Там они занимались боевой учебой, то есть дружно «зимовали» в лишенных льда водах.

При успешной сдаче приступают к отработке следующей задачи, она так и называется – К-2. Включает в себя самое приятное, практическую работу на технике. Ведутся поиск противника, его уничтожение. БПК капитана третьего ранга Терешкова вышел в море. Боевая учеба проводится в специально отведенных участках водной акватории. Конечно, при благоприятных погодных условиях. Да вот только у Татарского пролива свой нрав. Плевал он на прогнозы. В любой момент может осерчать и выдать такое…

Ужасен шторм в открытом море. Еще страшнее в относительно закрытом пространстве. Обычных при сильном ветре валов и волн нет в помине. Все видимое пространство занимают гигантские, хаотично вздымающиеся выше корабля холмы. Они дымятся. Ветер рвет с них пену, сметает жалко суетящиеся между холмами волны и с ревом несет массу поднятой, смешанной с воздухом соленой воды параллельно поверхности. Корабль, словно гигантская швейная игла, пронзает толщу очередного холма и страшно видеть, как втыкается его острие во вдруг выросшую прямо по курсу светящуюся изнутри бутылочным стеклом стену. Потом в этой хляби исчезает надстройка. Согласно логике, наверняка должны согнуться мачты, сломаться под сумасшедшим ударом разные там антенны, слизываться к чертям собачьим все выступы от орудийной башни до цилиндрических торпедных аппаратов и неуклюжих реактивных пусковых установок зенитного ракетного комплекса. Уже не говоря о торчащих по бокам надстройки барабанах бомбометов, блоках аварийных плотов.

Мало того. Ты реально можешь стать не свидетелем, а непосредственным участником плачевного исхода, когда нос и корма будут одновременно находиться в воде, а середина вдруг провиснет в воздухе. Корабль переломится как спичка, во всяком случае так может быть. Разве не столь страшной кончиной угрожала плотная тяжесть поднятой над морем воды? Именно о такой трагедии предупреждал пронзительный свист противостоящих ураганному ветру снастей, креплений.

Разгул непогоды сказывается на людях по-разному. Есть моряки, которые как бы пьянеют при виде бушующей стихии. Обычный их говор меняется на повышенные тона, к месту и не к месту звучат бранные выражения. Походка меняется на тяжелую, замедленную поступь. Других начинает мучать зверский голод. Вдруг воспылавшие любовью к кают-компании, еще при входе они в мгновение ока подсчитывают количество свободных мест и рады, когда вестовые предлагают добавку в неограниченном количестве. Есть еще одна категория, к которой принадлежат люди страдающие. Несчастные, они лежат пластом и не всегда способны выбежать на верхнюю палубу, где свободно гуляющие волны старательно делают мокрую приборку за каждым болящим.

Клим Борисов не принадлежал ни к тем и ни к другим. Было, он еще матросом отдал дань Нептуну в виде только что съеденного обеда, повалялся часик-другой на пытающейся выскользнуть из-под него койке, на этом все закончилось. Сколько с тех пор штормов перевидано, не считал. Вот и на этот раз спокойно спросил у ввалившегося в каюту мокрого Петра Ивановича:

– Штормим, говоришь?

Главный боцман скинул стоящую колом куртку, вытер красное, задубевшее на корабельных надстройках лицо, хрипло сказал, как пролаял:

– Не то слово. Что скажешь насчет зимнего шторма в Татарском проливе? Очень легко обледенеть и сделать оверкиль.

– Оксе! Паникуешь или разыграть хочешь, а, боцманюга?

Петр Иваныч не ответил. После короткого раздумья снял промокшие китель, свитер, полез в рундук за сухой одеждой. Обул тяжелые яловые сапоги, после, кряхтя, надел предмет своей гордости, подаренную другом-подводником непромокаемую куртку-альпак. Прежде, чем выйти, прокаркал:

– Айда наверх. Пойдем, глянешь!

Дверь из коридора отжали с трудом. Лязга сработавших задраек не услышали, его мгновенно заглушил гул бунтующей морской пучины.

– Держи мой шкерт и давай к волнорезу!

Оба обвязались страховочным линьком, одним на двоих. Пошли, держась за штормовые леера. Клим посмотрел на гуляющие по палубе волны, перевел взгляд на низкое, затянутое свинцовой пеленой небо. М-да. Если ночью подморозит, корабль будет обледеневать.

– А что я тебе говорю, – прокричал Петрусенко. – Ну как погодка, а?

– То, что надо, Иваныч! Ух, как зашибает, благодать…

– Пошел ты со своими щенячьими восторгами! Половины плотов по левому борту как не бывало. Что мне теперь, рожать их?

Вторую партию, собиравшуюся было вслед за беглецами покинуть законные места на рострах, боцмана успели утихомирить. Было это после полудня. Теперь здесь находилось несколько человек. Для контроля. Петр Иванович подошел, улыбнулся:

– Братцы, погодка хоть кино снимай, а?

Болтанка усиливалась. Быстро темнело. Если верить часам, до сумерек еще далеко, а командир уже приказал включить ходовые огни.

На заведованиях службу несли самые стойкие. Больше всех доставалось маслопупам из электромеханической боевой части. Четыре газотурбинные установки, работающие на два гребных винта не шутка. За ними нужны глаз да глаз. Командиры дивизионов и старшины команд безотлучно находились среди личного состава. Вовсе не для демонстрации стойкости. В любой момент могло понадобиться решительное вмешательство более квалифицированных специалистов, в экстренных условиях оно крайне необходимо.

Винты вращались на таких оборотах, чтобы корабль практически оставался на месте. Штормовали, пережидая непогоду. На заведованиях БЧ-5 всегда устанавливали мощные вентиляционные устройства, потому что в трюмах во время работы механизмов стабильно жарко. Сквозь сгустившийся до синевы воздух едва просматривались силуэты тех, кому военная судьба и командиры предсказали иметь в военных билетах пометки о специальностях «машинист-турбинист», «машинист трюмный». Нет, что ни говори, а на верхней палубе служить легче. Там тебе чайки, то, се и, главное, свежая атмосфера.

Вдоль тесных коридоров обоих гребных валов безотрывно пробирались, иначе не скажешь, то и дело ударяясь плечами о стены по два матроса. Их задача следить за температурой опорных подшипников. Быть беде, если расплавится хоть один из них. Прошлись в одну сторону, отдохнули и легли на обратный курс. Прогулялись, снова ощупывая кожухи подшипников, отдохнули и опять двинулись в путь.

– Мишка, у нас с тобой сейчас сплошной отдых получается, гуляем, а?

– А то! Для полного кайфа когтей на ногах не хватает, за палубу держаться.

Посидели, отдохнули, снова потопали.

«Отдыхала» и аварийная партия дивизиона живучести. Заступили и собрались было сидеть, ждать сигнала о поступлении забортной воды фактически, то есть по-настоящему. Но ведь моряки, не пожарные из деревенского депо. По громкоговорящей связи прозвучало:

– Пробоина в районе такого-то шпангоута. Аварийной партии к устранению приступить!

Вот так. Шторм штормом, а боевую учебу никто не отменял. И понеслась братва, и ткнул комдив в труднодоступное место, оказавшееся, конечно, ниже ватерлинии: во, действуйте. Пошли в ход пластырь, металлический раздвижной упор и, как всегда, не обошлось без применения клиньев, деревянного бруса да увесистой кувалды.

Потом, естественно, на одном из боевых постов произошло «возгорание». Надели изолирующие противогазы, подключились к пожарной магистрали, притащили пенообразующую установку, напялили на самого рослого огнеупорный костюм. Только приготовились использовать забрасываемые гранаты-огнетушители, дали отбой.

Наступил отдых с обсуждением действий каждого матроса? Дудки! Забортной воде угораздило «проникнуть и затопить» соседнее помещение…

Командир боевой части считал, что во время шторма надо максимально загружать личный состав работой, капитан третьего ранга Терешков был того же мнения.

Пост гидроакустиков находится ниже ватерлинии. Их тоже исправно «топило», возникали «очаги пожара». Побывавший наверху мичман Борисов уже и думать забыл о разгулявшейся стихии и промокших боцманах. Своих забот навалилось – полон рот.

Во второй половине дня поближе к вечеру шторм пошел на убыль, седые холмы сменились рядами гигантских валов. Стало подмораживать, причем, заметно. Уже не кристаллическую жижу гоняло, а густую шугу возило по палубе, задубевший брезент на шпилях начал белеть и поблескивать. Когда появилась глазурь на поверхности надстройки, стало понятно, быть обледенению. Старпом капитан-лейтенант Черкашин и главный боцман обследовали корабль, доложили о результатах командиру.

В судовом журнале появилась запись: «Сообщили в штаб бригады. Получили приказ начать движение в базу и быть готовыми к ухудшению погодных условий, ожидается снежная буря.» Навстречу очутившимся в сложной обстановке хотели было двинуть спасательное судно. Терешков отказался, он не видел в том необходимости. Ну, придут, ну, возьмут на буксир, а потом будут мозолить языки на каждом совещании. Никто не скажет, что спасатель просто-напросто отрабатывал полученную вводную. Начнется волынка о ЧП. Известное дело, будут выискивать ошибки со стороны противолодочников. И найдут. Да еще соответствующие выводы сделают.

По подсчетам штурмана ходу до базы часа четыре от силы. Сами с усами! БПК, зарываясь форштевнем изменил курс, начал движение.

Чем страшно обледенение, понятно каждому моряку, проходящему службу в северных широтах. Надстройка обрастает слоями льда, нарушается центр тяжести. Корабль теряет остойчивость. В момент выхода вертикального вектора центра тяжести за пределы борта нет уже никаких сил вернуть его назад. Корабль переворачивается.

Сыграли боевую тревогу. Непрерывная трель колоколов громкого боя подняла даже тех, кто, казалось, не мог оторвать голову от подушки. Построение провели в коридоре. Командир был краток:

– Всех свободных от несения вахт расписать на сколку льда с заменой через каждые полчаса, час. Химик, выдать химкомплекты. Инструмент получать у главного боцмана. Тех, кому не хватит, вооружить подручными средствами. С особой осторожностью использовать пар и горячую воду там, где нельзя применять силу. На самые ответственные участки расписать офицеров и мичманов. В кухне и кают-компании иметь постоянный запас горячего чаю. Капитан-лейтенант Черкашин, командуйте.

Матрос Конев оказался в первой партии. Акустикам, как людям интеллигентным отвели участок самый легкий. Их приписали к комендорам носовой артустановки, орудийной башни со сдвоенной конструкцией 76 миллиметровых орудий. На корме имелась еще одна такая же установка. Дальность стрельбы составляла 13 км, каждая выплевывала по 90 выстрелов в минуту. О них снисходительно говорили – мухобойки, и в повседневной жизни употребляли именно такое прозвище. Знать, было за что.

Командир отделения комендоров увидел среди подошедших акустиков Игоря Конева:

– Ребята, встречай скрипача. Меня Андрей зовут, Федоров. Это Боря Батраков, зовем его Большой Боб, потому что есть еще один Боря, Жилин. А это наша мухобойка. Мы из нее лупим кого надо, сегодня ее самое будем лупить. Знакомь со своими.

– Это наш командир отделения Петро Иванов, а вот сейчас еще Коля Милованов подойдет и с ним новичок.

– Значит, так, вам и делать-то нечего, отгребайте лед от башни по палубе и за борт его. Работа простая, но, хрен с ним, тоже нужная. Сейчас шлепайте к боцманам за инструментом. И снова сюда. Пахать.

Инструмент, в частности увесистые молотки, штыковые и совковые лопаты раздавал медлительный боцман, в котором Игорь с трудом узнал Шухрата. Он был в обледеневших ватных штанах, рыжей превратившейся на холоде в панцирь ватной телогрейке. Тот еще вид дополнял намертво примерзший к шапке капюшон от офицерской плащ-палатки.

– О, Игорь. На, держи, это тебе. Хороший штука, удобный, легкий.

Он протянул т-образное приспособление с резиновой прослойкой, которое боцмана используют со шваброй во время приборки, этим же при необходимости очищают палубу от мокрой снежно-льдяной массы.

– Шухрат, ты что, за борт падал?

– Не, просто после обед кубрике не был. Пока не таял я.

В баталерку заглянул Петрусенко:

– Вот еще один патриот. Иди переодеваться в сухое, получи химкомплект. Тут за тебя порулят, не беспокойся.

Он обходил корабль, и, когда встречал тех, кого не было на построении, а таких было видно сразу по отсутствию непромокаемой одежды, отправлял в кубрик. «После обед» боцмана авралили. Для помощи им даже дневальных лишили теплого места и отправили на верхнюю палубу. Среди последних оказался матрос Зверев. У него зуб на зуб не попадал, но Витька радовался, глядя на пенные гривы валов.

– С ума сойти, – кричал он. – Красиво как, братцы! Вот это я понимаю! Море-морюшко.

Форштевень рассекал вал за валом, палубу и надстройки щедро окатывало пенной массой воды. Кто-то поворачивался к очередной волне спиной. Море смывало с резиновых рубах и штанов обильно налипающий снег. Зверев же захлебывался, но встречал очередную порцию холодной воды с открытым лицом. Он снисходительно оглядел десятка два приданных из различных боевых частей и служб, показал рукой на фок– и грот-мачты, основания для ракетных комплексов, радиолокационных стрельбовых антенн, реактивных бомбометов и, перекрикивая ветер, заорал:

– Работы край непочатый. Видите, толпа корячится. Будем помогать. Сбиваем лед чем придется. Не дрейфь, когда дадут пар, будет легче. Всем надеть каски. Всем обвязаться линьками, шкертом каким. Всем помнить о том, что если приголубит куском льда кого из нижних, то мать, мать, мать!

– Ты сам где будешь, на палубе или за паром пойдешь? А может в кубрик мать, мать, мать?

Народ сдержанно гоготнул. Витька раздвинул в улыбке резиновые от холода губы, хотя, если захотел, показал бы все тридцать два зуба. Весело было ему. Первым нахлобучил каску, поддел совковой лопатой и от души надавил грудью на черенок так, что не успевший схватиться в монолитную глыбу пласт ноздреватого пропитанного влагой льда отвалился от надстройки на площади с квадратный метр. Он разлетелся о стальную палубу, но вой и хохот ветра перекрыл звуки. Одному матросу зашибло ногу, пострадавший завопил так, что был услышан. Это вернуло Зверева в его, можно сказать обычное состояние. Он мгновенно рассвирепел:

– Ты чего стоял как… статуй!

И постарался привести себя в порядок криками в адрес этого недотепы, этого… хрен знает кого, к тому же оказавшегося из электромеханической боевой части. Тут стихия, шторм, тут тебе, понимаешь, не в тепленьком да уютненьком посту энергетики и живучести стрелочки приборчиков отслеживать. В подробностях тактико-технических данных сложной и самой многочисленной электромеханической боевой части он ничего не смыслил, просто знал, что есть ПЭЖ, оттуда управляют механизмами.

Прислали, называется, помощничков, еще работать не начинали, уже успели покалечиться. Пострадавший поковылял в медблок, но скоро вернулся, показал ребятам поднятый кверху большой палец. Витька схватил его за руку, поставил рядом с собой и пригрозил кулаком:

– Ты, гад, рядом со мной работай. Чтобы с глаз моих ни-ни!

Ушибленный не расслышал, но судя по усиленным его кивкам прекрасно все понял. Во время работы он сам пару раз своевременно предупредил Зверева об опасности. Полностью завоевав доверие боцмана, похлопал себя по груди:

– Виктором зовут! Жуковым.

Хотел что-то добавить, типа, что никакой он не гад, а моторист, сепарирует дизельное топливо, но понял, что из-за ветра его не расслышат, выбрал себе участок посложней и включил в общий перестук удары своего молотка.

Старший помощник обошел корабль, кое-где сделал перестановку людей. Черкашин оставил на возвышениях, а также самых ответственных участках только офицерский и мичманский состав. При этом отобрал у командиров боевых частей инструмент, вменив им в обязанность следить за соблюдением личным составом техники безопасности. На верхней палубе их было трое, командир боевой части-два капитан-лейтенант Сергей Морозов так и не передал никому шланг с горячей водой, работа с антеннами дело тонкое, никому доверять нельзя. Штурман и механик несли службу на своих постах, да отмахнулся от Виктора Степановича капитан-лейтенант Москаль. Замполит считал своим долгом находиться там, где трудней. Он брал у кого-нибудь из притомившихся орудие труда и работал до тех пор, пока матрос не начинал канючить – тащ кап-лант, отдайте ломик! Москаль поддевал еще один намерзший ком и хлопал отдохнувшего по плечу – перенимай передовой опыт. Давай, дружок!

Лед скалывали дружно. Командир БЧ-5 капитан-лейтенант Добров, желая немного подышать свежим воздухом, выскочил было наверх как есть, налегке, в хлопчатобумажной курточке, поперхнулся не столько холодным ветром, сколько видом неистово крушащих лед моряков. Алексей Иванович побыл немного, покрутил головой и снова полез в привычную и понятную его душе преисподнюю.

Установленное Черкашиным время закончилось. Едва приноровились, только-только научились понимать маневр соседа и начали действовать слаженно, как пришла новая смена. Оказывается, прошло полновесных полчаса. Что-ж, это было неплохо.

С гоготом, как будто не было тяжелого труда на выскальзывающей из-под ног поверхности палубы, оставляя за собой лужи, снимая на ходу химкомплекты, рванули пить горячий чай. Через несколько минут нестерпимо заболели от перепада температур настуженные пальцы. Дули на них, трясли руками, и говорили друг другу:

– Сейчас чайком отогреемся, потом отдохнем. Ух, благодать!

В столовой команды работала трансляция. Капитан-лейтенант Москаль рассказывал о событиях последнего часа. Зверев выслушал о том, как сбивают наледь на реактивных установках. Он весь превратился в одно чуткое ухо, когда пошла речь о важности действий тех, кто трудился на надстройках, в районе мачт. Ну, верно говорит Москаль, водяная пыль быстро превращает все выступы в бесформенные глыбы льда. Там только успевай, шевелись. Прав замполит, на этот участок добавить людей вовсе не мешает. А что если взять и вернуться на верхнюю палубу не дожидаясь конца отдыха?

– Черт подери, – глаза у Витьки заблестели. Нет, определенно, «шарабан» у него оказывается что надо. С ходу выдал такое простое решение, а сколько в нем пользы для дела. Он сказал об этом своему новому знакомому. Жуков одобрительно кивнул, молча растолкал сидящих рядом и направился к вешалке. Там под недоуменные взгляды ребят они надели химкомплекты, Зверев хлопнул ближайшего из любопытных по спине и направился к выходу:

– Братцы, айда снова лед колоть. А ну, кто уже попил чайку?

Наверное, мозги у многих работали в эти минуты в одном диапазоне с выдающимся «шарабаном» боцмана. С шумом и гамом опять пронеслись по коридору, отжали дверь и снова оказались в чертовом аду, только здесь не поджаривали, а морозили да обливали грешных холодной водой. И залепляли рты всем желающим громко выражать свои мысли.

Ни о какой очередности смен речи больше не вели. Уставшие самостоятельно спускались в кубрик для короткого отдыха, те, кто покрепче, продолжали скалывать нежданный балласт и сбрасывать его за борт.

Замполит и старпом, оба мокрые, ввалились в штурманскую рубку:

– Что, Николай Анатольевич, далеко еще до базы?

Старший лейтенант Ефграфов, в отутюженных брюках и рубашке, столь же безукоризненно надраенных уставных ботинках радушно раскинул руки:

– Все, никого отсюда не выпущу, пока не расскажете каково там. Кофейком угощу.

Громко зашипел, когда нежданные и оттого дорогие гости полезли к закрепленной на столе карте, по которой полз светлячок пройденного кораблем пути:

– Не-не-не! Ч-ш-ш-ш, замрите. Я вам все сам расскажу. Накапаете там, вы же мокрые.

Скорость корабля постоянная. Время прибытия остается прежним. Ухудшения погоды не предвидится, даже, наоборот, береговая метеослужба обещает снижение ветра. Но она же предупредила о серьезном падении ночной температуры. Насколько это серьезно, он не знает, в подобной ситуации оказался впервые.

Москаль и Черкашин в голос заверили молодого штурмана, что причин для волнения нет. Знаешь старик, сказали они, это даже хорошо, что похолодает. Подмерзший лед легче колоть. Ты его слегка тюкнешь, он и отвалится. Тюкаешь – отваливается. Иван Константинович и Владимир Степанович попили кофейку, поблагодарили Николая Анатольевича и чинно-благородно удалились. Лишь в коридоре старпом озабоченно почесал затылок. Одно дело навешать лапшу на уши ничего не понимающему штурману, другое – поставить в известность командира.

Капитан третьего ранга Терешков уже знал погодную обстановку, личный обход показал, что насыщенная водой тяжелая наледь медленно, но уверенно растет. А на верхней палубе находятся все, кроме несущих вахту, резервов нет.

– Это матросы Зверев и Жуков личным примером вдохновили первую смену не меняться, – сказал Москаль. – Фронт работ для каждого человека сразу уменьшился, что дало возможность трудиться эффективно. Но, если мы разбавим силы сменившимися с вахт, то есть снимем и отправим на боевые посты уже приноровившихся рубщиков наледи, показатели упадут. Верных полчаса уйдут на замену, еще столько же новички будут притираться. Знаете, как обледенеем.

– Матросы Зверев и Жуков, говорите? На второго похоже, а вот Зверев… Приятно удивили вы меня, Иван Константинович. Принимаю решение с вахт людей не менять. Ваша задача обойти заведования электромеханической боевой части и довести мой приказ до всех.

Кое-кто из намерзшихся, уставших ледорубов ждал команду о смене вахт, но ее не было. Появились недовольные. Нытиков подогрели недоумевающие:

– Наверное, на верхней палубе трансляшка не работает.

– Внизу ждут и не знают, что никто заступать на вахту не придет.

– Да не, рассыльный примчался бы. Тут другое.

Ясность внесло переданное от одного к другому решение командира. Несколько человек, отставили инструмент и направились к двери в коридор. На них не обратили внимания, мало ли, пошли горячего чайку хлебнуть или в гальюн приспичило. Но, когда они не появились и через пятнадцать минут, Витька Зверев поделился мыслями с тезкой:

– Чует мое сердце, они хрючат где-то в шхерах!

Тот толкнул боцмана, поманил за собой и решительно направился к двери. Двоих нашли в столовой. Как были в резиновой одежде, те клевали носом за дальним столом. Перед каждым стояло по две опорожненные эмалированные кружки.

– Где остальные? Петров где с Поспеловым? – спросил Жуков.

– Щас, ребята, еще минутку отдохнуть, мы щас встанем и пойдем. Их в столовке не было. Где? Не видели, не знаем.

– А ну, быстро наверх отсюда. Как дать бы!

Петрова нашли в кубрике, сидящим у койки. А Поспелов спал. Он сменил нательное белье, лежал под одеялом в постели с чистыми простынями. Круглое лицо его пылало как зимнее солнце, красные руки лежали поверх одеяла.

– Никак, приболел…

Зверев рванул одеяло, скинул его на палубу, спросил у открывшего глаза матроса:

– Тебе кто дал право уходить? Почему не в лазарете, если болен? Говори, сволочь!

Поспелов взъерепенился не меньше. Он схватил боцмана за скользкий рукав, дернул на себя, размахнулся, но был перехвачен Жуковым. Зло всхлипнув, закричал:

– Не болен я, здоров, катитесь к чертям собачьим от меня, все равно сдыхать, корабль вот-вот перевернется. Что, не так? Хотите, сами совершайте подвиги и идите к рыбам в пасть. Не имеете права лишать людей возможности умереть по-человечески, подготовленными к кончине. Лично я желаю предстать перед Господом нашим по христианскому обычаю, чистым!

Взревели, осатанев, двинули каждый пару раз по морде и заставили плачущего кандидата в мертвецы, утирающего кровавые сопли, одеться. Свидетелем скорой расправы стал матрос Петров, он бочком-бочком двинулся к двери, был перехвачен, отлуплен, выставлен в коридор вслед за Поспеловым.

Свирепые, готовые любого порвать на клочки, боцман и моторист ринулись в столовую. Чаехлебы сидели в уголке, спорить и плакаться не стали, покорно поднялись навстречу:

– Идем мы, идем.

Вернулись наверх всей группой. При виде понурых Поспелова и Петрова, может, некоторые кое о чем догадались, но никто слова не проронил. Другие, наверное, сделали свои, далеко идущие выводы. Не в этом дело. Главное, с удовлетворением убедился Зверев, желающих бросить работу больше не было.

Уже стемнело, лучи прожекторов освещали настоящий айсберг на раскачивающейся темной поверхности моря. Вместо носовой орудийной башни навстречу волнам смотрел неуклюжий слон с опущенным хоботом, шершавую шкуру обильно обдавало волной. Люди в резиновом изо всех сил лупили по ледяным его бокам так, что ошметки непрерывно сыпались на палубу. Казалось, слон в страхе отряхивался:

– Вдруг и правда перевернемся?

Нет. Дошли. Попавшему в переделку БПК сходу устроили настоящую баню. Его обдавали кипятком свои, старательно пускал на него дымящиеся струи пристроившийся рядом спасатель. Корабль терял фантастические и обретал обычные свои очертания.

Народ, может, и желал, но был не в состоянии выразить свой восторг по такому случаю победными криками. И крутого, крепкого чайку попить никто не жаждал. Курящие забыли о своих сигаретах. Хотелось услышать объявление об отходе ко сну, залезть под одеяло и закрыть глаза.

На палубе остались лишь боцмана. Петр Иванович в связи с потерей голоса дополнял команды жестами. Надо было определить на свои места инструмент, проследить за состоянием шпилей, завести дополнительные швартовы. Как всегда забот на верхней палубе хватало. Хорошо, что подчиненные свои обязанности знали. При контрольном обходе корабля с командирами отделений и дежурным боцманом старший мичман Петрусенко убедился в этом с большим удовольствием.

Перед тем, как отправить людей отдыхать, он по приказу капитан-лейтенанта Москаля построил подчиненных. Тот вызвал перед строем матроса Зверева и объявил благодарность за проявленную в ответственный момент инициативу по мобилизации сослуживцев на бессрочную работу. Витька не ожидал такого оборота, он едва промямлил: «Служу Отечеству» и быстренько шмыгнул на место.

– Прав я, – распустив строй, подумал Петрусенко. – Надо, надо попоить его бромом, чтобы спокойней стал мальчонка, все-таки дерганый он какой-то.

– Еклмн! Нет, есть боженька, – разворачиваясь налево кругом, думал Зверев. – Есть! Видел бы замполит, какая инициатива проявлена с Поспеловым. Да-а.

Иван Константинович о случае в кубрике информацией не располагал. Зато он увидел, что в экстренных условиях этот далеко не идеальный матрос проявил лучшие качества организатора. И счел необходимым сделать так, чтобы в первую очередь убедился в том сам Зверев. Теперь будет знать, что даже такого разболтанного воина как он, не оставят без поощрения, если конкретно его заслужит. Пусть ходит и вольно или невольно дает оценку своим действиям и поступкам.