Текст книги "Осторожно: TERRA!"

Автор книги: Юрий Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Правда, такое бедствие случается сравнительно редко. Пыльные, или черные, бури повторяются один раз в 5, 10 или 20 лет. Они развиваются при очень сильном ветре, в течение непродолжительного времени сносят слой почвы до 5–25 сантиметров и губят посевы на значительных площадях. Но помимо этих бурь, есть еще и повседневная ветровая эрозия, которая каждый год медленно, незаметно, но постоянно разрушает почвы, снижает урожай, губит посевы.

Если конечным итогом водной эрозии является образование оврага с устойчивыми пологими склонами, то ветровая эрозия приводит к образованию пустыни, – пространства, покрытого вечно подвижными и вечно курящимися барханами.

«Безумие пахаря». Плугофилы и плугофобы

В 1943 году, в самый разгар мировой войны, в Соединенных Штатах вышла в свет книга не очень богатого и не очень ученого фермера Эдварда Фолкнера. Называлась она «Безумие пахаря». На обложке красовался брошенный в борозде и затянутый паутиной плуг. Книга не слишком изобиловала научными доводами. Зато автору нельзя было отказать в остроумии и полемическом задоре, с которыми он обрушивался на современное ему механизированное сельское хозяйство. Фолкнер писал: «Мы снабдили наших фермеров бóльшим тоннажем машин на человека, чем любая другая нация. Наше сельское население стало использовать эти машины так, что почва разрушается у нас гораздо быстрее, чем это делается у любого другого народа… Одной из постоянных загадок является тот факт, что бедный египтянин, который ковыряет землю древней кривой палкой, может производить на акр площади больше продукции, чем его британский сосед со своими новейшими, самыми современными машинами. Объясняется это тем, что бедный крестьянин не может приобрести орудий и машин, которые лишили бы его возможности продолжать выращивать высокие урожаи».

«Антимеханизаторские» высказывания Фолкнера не были основным содержанием книги. Главной ее целью являлось доказательство, что «плуг – величайшее проклятие земли». Впрочем, первым сказал «а» не Фолкнер.

В 1899 году в Киеве была опубликована книга И. Е. Овсинского, в которой впервые в истории агрономии на основе многолетних опытов разрабатывалась законченная по своей стройности и обоснованности «бесплужная» система обработки почвы. Вместо вспашки Овсинский предлагал рыхлить землю (мелко – не глубже 5 сантиметров) специальными ножевыми культиваторами. Главной целью обработки он считал борьбу с сорняками, в остальном же целиком полагался на природу, которая-де «сама свое возьмет».

Система Овсинского вызвала много споров. Этим она схожа с системой Фолкнера. Похожи и сами авторы своими судьбами: оба они были «чистыми практиками» и оба сполна «получили по заслугам» от своих ученых коллег. Овсинскому досталось больше – он был первым. Правда, в Бастилию, как Бернара Палисси, его за крамолу не заточили (все же плуг-то, он от бога!). Но уж зато ругали хорошо и долго – куда больше, чем он прожил. Недобрым словом вспомнили И. Овсинского его оппоненты и в 1932 году, когда академик Н. М. Тулайков вновь ставил все тот же вопрос: «Не достаточно ли, на самом деле, подготовить наилучшим образом тот слой почвы, в котором мы намерены поместить семена растений при их посеве, если корни молодого растения уже через несколько дней уйдут за этот вспаханный по всем правилам науки слой почвы?»

Опытная проверка положений Овсинского была организована в начале текущего века. Результаты она дала самые неопределенные: кое-где урожай оказывался больше, кое-где – меньше.

В 1913 году стали известны результаты работы другого опытника – французского фермера Жана. Этот тоже предлагал отправить плуги на переплавку. Вместо них рекомендовалось пользоваться специальным дизель-культиватором – орудием с плоскими рыхлящими лапами, закрепленными на упругих пружинных стойках. Почву рыхлили с его помощью многократно: начинали мелко и кончали глубиной до 20–25 сантиметров. Результаты Жан получал неплохие. После окончания первой мировой войны система его приобрела немалую популярность даже у ярых плугофилов – немцев. Во всяком случае, к 1930 году немецкие агрономы в лице одного из видных своих представителей, М. Краузе, должны были признать после дискуссии относительно системы Жана: «Стало ясно не то, что мы должны поставить плуг в угол, а то, что мы до сих пор слишком много пахали».

Главное же, что укрепило позиции плугофобов – это последствия пыльных бурь в США и Канаде в начале 30-х годов. Так что Фолкнеру было несколько легче, чем Овсинскому; и хотя в целом его система тоже успеха не имела, яростные его нападки на плуг сыграли роль. Во всяком случае, в послевоенный период использование отвальных плугов во многих областях Соединенных Штатов и Канады было существенно ограничено и даже сведено на нет.

Несколько позже проблема «пахать или не пахать?» во весь рост встала и перед нашим земледелием в связи с началом массового освоения казахстанской целины. Развитие эрозии привело к тому, что и здесь пришлось изменить взгляд на отвальный плуг.

Первым это сделал Т. С. Мальцев – известный у нас ученый-практик; вслед за ним решительно выступил против плуга академик А. Н. Бараев. В чем же, однако, они обвинили прежнего владыку?

Эрозия, как уже отмечалось, начинается там, где земля обнажена. В общем-то ни природа, ни земледелец не стремятся раздевать землю. Однако нам, в отличие от природы, приходится осенью увозить с поля урожай, оставляя на нем лишь короткий «бобрик» подстриженной комбайном или косилкой стерни. Как мы помним, эту самую стерню в соответствии с правилами «классической» агрономии рекомендуется пролущить, а затем запахать отвальным плугом так, чтобы и следа от нее не осталось.

Итак, осенью поле лишается даже короткого бобрика. Период «плешивости» продолжается достаточно долго – от нескольких месяцев до года или более, в зависимости от того, высеваются ли озимые, яровые или поле остается отдыхать под паром. Этот период падает на осень и весну (пар стоит и летом), время малоприятное – ветер да дождь. Значит – эрозия.

Мало спасают и всходы посеянных озимых или яровых. На нашем черноземном юго-востоке осень, как правило, сухая, озимые часто уходят зимовать неокрепшими. Весной же задувает знаменитая «манычская труба» – юго-восточный ветер. Слабые ростки озими или всходы яровых легко выдуваются и иссекаются. Хорошо еще, что земли у нас тяжелые, глинистые. В Казахстане почва полегче – следовательно, легче и выдувается.

Итак, первое и основное преступление, в котором обвиняется отвальный плуг, – это оголение земли: как раз то, за что ранее, при освоении степей ему воздавались самые высокие почести. Вспомните хотя бы тот же «малороссийский сабан» – ведь это он, перевернув вверх дном степные травы, сделал наши степи пригодными для жизни. Ту же роль сыграл в американских прериях знаменитый когда-то «прери-брекер». Что ж, и здесь виден суровый закон жизни: одни старые заслуги не кормят, пора на пенсию.

Как мы помним, свойство плуга закапывать в землю все лежащее на поверхности объясняется тем, что это орудие оборачивает почву. Кроме того, плуг еще рыхлит ее, перемешивает и выравнивает. Все это он делает не слишком хорошо, так что приходится применять дополнительно много других орудий. Как уже отмечалось, основной задачей плужной и последующих обработок является придание почве структурного состояния и определенной плотности, полезных растению.

Вопрос, можно ли с помощью почвообрабатывающего орудия улучшить агрегатное состояние почвы, уже в течение нескольких десятилетий является одним из наиболее спорных в агрономической науке. Можно перечислить десятки и сотни работ, в которых приводятся прямо противоположные мнения на этот счет. Несомненным оказалось одно: структура почвы при ее обработке улучшается лишь в том случае, если она обрабатывается при некоторой оптимальной влажности; значение оптимума при этом разнится для разных почв. Большие отклонения от него приводят к прямо противоположным результатам.

Важно и другое: каким бы хорошим орудие ни было, увеличивая в пахотном слое количество полезных агрегатов, оно одновременно разрушает до пылевидного состояния небольшое количество комков. Это обстоятельство должен был признать даже Вильямс, убежденный сторонник «культурного» плуга как главного, по его мнению, орудия, с помощью которого может быть достигнуто агрегатное состояние.

Исследования показали также, что структура, получаемая при обработке, существенно отличается от естественной, целинной – она менее прочна, легче размывается водой. Таким образом, выигрывая в физических свойствах в текущем году и продолжая год за годом перепахивать землю, мы постепенно накапливаем число бесструктурных частиц, пыли. Особенно быстро этот процесс протекает в почвах легких, в условиях засушливого степного климата, когда обработки производятся поневоле в неоптимальные по влажности сроки (сеять-то надо!).

В последние десятилетия накоплен огромный фактический материал, свидетельствующий не в пользу нашего стремления чаще обрабатывать землю. Так, по мнению академика И. В. Тюрина, «Обработка почвы сопровождается, как правило, значительным уменьшением содержания гумуса, причем наиболее значительное уменьшение вызывается при обработке в отсутствии растительности, то есть при паровании; близко к пару, по-видимому, стоят также пропашные культуры».

Еще определеннее высказываются почвоведы Г. Конке и А. Бетран, которые считают, что «обработка почвы сама по себе является сильнейшим, вызывающим эрозию фактором в сельском хозяйстве. Обычно чем сильнее обработка, тем в большей степени она вызывает эрозию. Обработка способствует отделяемости частиц и фактически сама производит их отделение и, кроме того, усиливает окисление органического вещества почвы. Это уменьшает агрегацию и инфильтрационную способность почвы».

Итак, мы приходим к странному положению вещей. С одной стороны, исторический опыт показывает, что в течение многих веков почвообработка интенсифицировалась. Это вполне понятно: ведь непрерывно интенсифицировалось и земледелие в целом. Стремление повысить производительность труда в сельском хозяйстве шло об руку со стремлением повысить производительность почвы. А это означало мобилизовать все запасы почвенного плодородия, пахать глубже, пахать чаще. Этому стремлению в огромной степени помогло развитие механизации: машин стало больше, машины стали производительнее, мощнее, тяжелее. И вот на этом-то этапе многовековое стремление усилить механическую обработку приходит в противоречие с неумолимыми законами природы: оголение, распыление, а затем и уплотнение почвы становятся причинами буквально катастрофического развития эрозионных процессов.

Первый жестокий урок преподала природа американцам. В условиях конкурентной борьбы за существование американские фермеры, оснащенные прекрасной высокопроизводительной техникой, буквально обескровили свои земли. За 50 лет после 1875 года средняя урожайность пшеницы в США упала вдвое: с 25 до 12,5 центнера с гектара; к 1930 году она составляла уже 9,5 и продолжала понижаться. Лишь в послевоенный период, стремясь создать внутренние стратегические запасы хлеба, правительство США наметило и провело ряд мер, направленных на повышение урожайности. Был издан специальный закон о сохранении плодородия почв, согласно которому выплачивалась премия за каждый акр земли, засеянный культурами, сохраняющими и восстанавливающими плодородие, препятствующими развитию эрозии. Вследствие этого урожаи стали повышаться.

Конечно, дело не в том, что наше сельское хозяйство является высокомеханизированным, а подданные фараона Хеопса обходились палкой. Дело в том, что механизация и автоматизация вовсе не затронули сами принципы обработки земли, заложенные практикой еще столетия назад. А пора, видимо, пришла…

Как только Скиапарелли открыл знаменитые каналы Марса, фантасты немедленно принялись писать о марсианских пустынях, о покинутом, опустошенном цивилизацией мире. Основания к тому были чисто земные.

За тысячелетия земледельческой культуры планета наша изменилась неузнаваемо. Когда-то вся Европа была покрыта густыми лесами, на юге степь не пылила, а колыхалась необозримым морем ковыля. Когда-то среди лесов простирались огромные болота, реки были полноводными и не терялись среди полей в оросительных каналах.

Современный ландшафт планеты больше чем наполовину искусственный – это следствие процесса освоения земли, ее распашки. Следствие вполне закономерное, неизбежное, во многом (хотя далеко не во всем!) нужное. Процесс этот грандиозен, непрерывен и необратим. В результате его наш земной шар постепенно превращается из обычного космического тела в искусственное, в продукт цивилизации.

Все ли гладко в этом процессе?

Вообще-то, как мы видели, земледелие – одна из наиболее консервативных отраслей общественного производства. Быть может, следует наконец перестать быть консерваторами и подумать об искусственной пище, о фабриках для производства свинины (не свиней), о фантастических установках, в которых будут выращиваться сдобные булки и отбивные котлеты, об автоматах, стреляющих спелыми вишнями…

Искусственные продукты уже входят в нашу жизнь. Где-то «сделали» черную икру. Очень кстати, ибо гидрогиганты перегородили реки, и осетрам ничего не остается, как уступить право на фабрикацию икры нам. Хорошо бы еще освоить производство искусственной воблы: не идет ли дело к тому, что нашим потомкам будут демонстрировать ее только в аквариумах зоопарков?

Как-то в гостях у меня были два молодых преподавателя из Чешских Будейовиц. Они с изумлением и даже с некоторым испугом глядели на блюдо прекрасных донских раков – видели впервые. Скорлупу от них (это не анекдот) забрали с собой на родину Швейка как сувенир (раков, несмотря на испуг, съели всех).

Не знаю, жили когда-нибудь раки в чешских реках или нет. Где-то я читал, что раньше в Кубани раков не было, туда завезли их донские казаки во время кавказских войн. Везли несколько больших бочек за сотни верст, через степи, под пулями… Им очень хотелось, чтобы их внукам тоже досталось обсосать рачью клешню. Сейчас в нашем фирменном магазине «Донская рыба» полно лангустов. Раков нет. Так не пора ли и нам подумать о своих потомках?

Забота о природе, беспокойство об окружающей человека природной среде захватывает помыслы всех прогрессивных людей. Советский народ, его Коммунистическая партия вырабатывают конкретные меры по защите этой среды. В Директивах XXIV съезда КПСС записано: «Повысить ответственность министерств и ведомств, предприятий, учреждений и организаций за рациональное использование природных ресурсов – земли, вод, атмосферы, полезных ископаемых, а также за воспроизводство растительного и животного мира». Как видите, охрана природы стала делом сегодняшнего дня каждого из нас.

Глава 8
«Save our soil!» («Спасите нашу землю!»)

…Недавно коллекции филателистов пополнились новой маркой. Вышла она в США. На ней начальные буквы трех слов – всем знакомый сигнал бедствия на море «SOS»! Только расшифровывается он по-иному: «Спасите нашу землю!»

Как-то в нашей компании механизаторов появился сотрудник одного из новых автомобильных заводов. Речь зашла о профессиях.

– Ну что такое плуг? – пренебрежительно улыбнулся автомобилист. – Всего-навсего несколько полос железа, стянутых болтами. А комбайн? Ни одной приличной трансмиссии: все на цепях. Вы же отстали от нас на сто лет!

Оскорбившись, мы предложили критику разобраться в конструкции вязального аппарата. Через три часа он признал свое поражение.

Этот механизм имитирует движение человеческих рук. Именно они, руки, научились, любовно обняв скошенный хлеб, собирать его в сноп, туго перевязать перевяслом. Потом эту операцию доверили машине.

Теперь жатка-сноповязалка – тоже прошлое.

Несколько лет назад ставропольские агрономы решили вспомнить старину и поставили интересный опыт. Связав снопы, предки наши ставили их в суслон – шатром. Сверху острую крышу накрывали еще одним снопом. Так шатер и стоял до той поры, когда приходила очередь обмолота. К чему такое хитрое сооружение, забыли даже самые старые деды. А скорее всего этого они и вовсе никогда не знали.

Секрет же оказался простым. В легко продуваемом ветром шатре создается своеобразный микроклимат, в котором спрятанный в тень колос, убранный в стадии молочно-восковой зрелости, лучше наливается и дозревает. Итог: гарантированная прибавка урожая минимум на 10 процентов и плюс более качественное зерно!

Существенное отличие земледельческого производства от промышленного состоит в том, что в первом природа непосредственно участвует во всех технологических операциях с землей и растениями. А что от природы в детали, которую обтачивает токарь? Разве что сам материал, на получение которого была использована железная руда…

Но если это так, то не должны ли мы вернуться к методам, имитирующим методы выращивания растений природой?

Именно на этом настаивают многие специалисты, в том числе и Э. Фолкнер, считающий, что «почва сама без всякой помощи позаботится о растениях, если мы не помешаем ей». С его точки зрения, человек только мешает природе сделать свое дело: «Культурная почва создается в результате гниения, а не с помощью сельскохозяйственных орудий».

С точки зрения Фолкнера и значительной части ученых, агрономов мы должны полностью довериться природе. Вот, например, говорят они, курица-наседка, которая вывела утят из подложенных ей чужих яиц. Посмотрите, как она пугается, видя, что ее дети смело идут в воду. Вот так же пугаемся и мы, боясь поместить свои культурные растения в естественные условия и оставить их без своей постоянной опеки.

– Все это хорошо, – говорят другие. – Для утят вода – среда родная. А вот является ли девственная, не распаханная и не взрыхленная почва такой же родной, естественной средой для наших практически искусственных растений – это еще вопрос. Слишком уж долго их предки лелеялись пахарем, чтобы они могли быть вот так вдруг предоставлены сами себе. Да и обеспечивает ли природа большие урожаи диких растений, чем человек культурных на своих полях? Расчеты показывают как раз противное. Не разумнее ли идти старым путем? Ведь именно на этом пути человечеству удалось создать мощнейшую индустрию и ступить ногой на другие планеты. Не означает ли это, что и древнейшее земледелие должно как можно быстрее вступить на путь промышленного развития? На этом пути и создание полностью или частично синтетических продуктов питания, и дальнейшая механизация и автоматизация земледелия, сознательная переделка климата, наконец.

Давайте перестанем жить на полюсе!

«Для веселия планета наша мало оборудована», – говорил Маяковский. И действительно, 11 процентов всей суши нашей планеты покрыты материковыми льдами, 4 процента отнимают тундры, 16 – горы, более 20 заняты пустынями, солонцами и солончаками, а также болотами. Остается меньше половины. Но и оставшееся освоено далеко не полностью. Даже наиболее плодородные степные черноземы засеваются в разных странах всего на 70–85 процентов. Огромные пространства заняты лесами, лесные почвы распаханы всего на 10–40 процентов. И совсем уж слабо эксплуатируются почвы пустынных степей и полупустынь. Здесь процент использования падает до 2–3.

Но и с этой наличностью жить бы можно, и даже значительно лучше, если бы не климат…

Возьмем наиболее близкий нам пример. Практически вся территория нашей страны находится в соседстве с полюсом, хотя южные ее районы и отстоят от него более чем на 5 тысяч километров. Дело в том, что между основными земледельческими районами СССР и Арктикой нет ни теплого Гольфстрима, ни высоких гор, играющих роль щита, как в Западной Европе и в США. Еще в 1892 году основоположник отечественной климатологии А. И. Воейков писал: «Наша суровая зима и короткое лето невыгодны для народного хозяйства; они мешают нам возделывать растения более теплых стран и заставляют держать более животных и орудий, чем в Западной Европе, более тратить на устройство домов, отопление и теплую одежду».

От холодных масс арктического воздуха не защищены даже самые южные районы страны. Так, в феврале 1929 года морозы на Южном берегу Крыма достигали 25 градусов, на кавказском побережье – 10. В 1949 году арктический воздух вторгся на территорию Средней Азии. В Ташкенте температура упала до минус 30, вымерзли цитрусовые в Закавказье. В 1963 году во второй декаде марта в Ростовской области стояли морозы 38 градусов при тонком снежном покрове.

Если в целом наша планета малопригодна для веселья, то о территории нашей страны и говорить нечего. 35 процентов ее занимают арктические и редколесные тундры, 47 покрыто вечной мерзлотой, 75 испытывает охлаждение до минус 40 градусов и ниже, и, как мы видели, даже наши субтропики не гарантированы от 20-градусных морозов.

К тому же Северный полюс, как ни странно, сопричастен и к частым у нас засухам. Дело в том, что холодный арктический воздух имеет низкую влажность. При весенне-летнем перемещении на юг он прогревается. Но чем выше становится его температура, тем больше нужно влаги для его насыщения. Эту влагу воздух собирает с полей. Как результат – суховей, засуха.

С 1889 по 1921 год из 33 лет 20 были засушливыми. Как следствие – массовая гибель скота, эпидемии, голод. Царское министерство внутренних дел в 1908 году вынуждено было признать, что угроза «умереть голодной смертью является ежегодно весьма возможной участью значительного числа земледельцев России».

Однако мало того, что наш климат засушлив и суров, он к тому же отличается весьма неуравновешенным характером. Например, 31 января 1956 года одинаковая температура – минус 4 градуса – была зарегистрирована на Северном полюсе и в… Сочи. Перед тем же новым годом температура на полюсе поднялась до оттепели, в то время как в Москве стоял 30-градусный мороз. Или вот средняя месячная температура. В Москве в январе она равна –10,3 градуса (по многолетним данным). Однако в отдельные годы она повышается до минус 3 (средняя для Одессы), а иногда уменьшается до минус 22 (это уже как на Земле Франца-Иосифа). Еще лучше «гуляет» средняя температура января в Ленинграде: от плюс 0,6 (как в Феодосии), до минус 24,4 (а это как на северной оконечности Новой Земли).

Очень капризно выпадают и дожди. Так, годовая сумма осадков на Алтае колеблется от 160 миллиметров (что характерно для пустыни) до 500 миллиметров (лес).

И так было всегда. Русский летописец в 1454 году сообщал, что 2 июля «мороз рожь побил», а в 1485 году 2 месяца – январь и февраль – было так тепло, что «сады раскинулись и цвели, и трава великая была, и птицы гнезда вили». В 1524 году снег сошел лишь 25 мая, а в XIV веке 25 лет подряд была засуха.

Итак, причиной многих наших бед является то печальное обстоятельство, что мы живем в ближайшем соседстве с белыми медведями. Конечно, съехать со своей квартиры мы не можем, однако улучшить ее водоснабжение (устранить засуху) попытаться стоит.

Еще совсем недавно считалось, что появление крупных внутренних водных бассейнов сделает климат мягче, влажнее, избавит от суховеев. Исследования показали, что влияние на засушливость даже очень большого водного зеркала становится ничтожным на расстоянии всего 10–15 километров от берега. Да и в самом деле: Сахара лежит между Атлантическим океаном и Средиземным морем, а большая часть берегов Аральского, Каспийского и Красного морей являют собой вид бесплодной пустыни.

Так что надеяться на то, что одни новые водохранилища спасут нас от засухи, сделают климат «океаничней», не приходится. По-видимому, следует думать не о том, чтобы запасать воду впрок, а как бы распределить ее по каналам, отдать полям.

Сейчас у нас орошаемых земель всего 2–3 процента. А между тем 43 нуждаются в дополнительной влаге. Так что работы с орошением хватит лет на 30–40 как минимум. Однако возникает все тот же вопрос: где взять такую нужную и сельскому хозяйству, и промышленности, и городскому населению воду?

Резервы пока есть, и немалые. Мы приступили уже к обводнению среднеазиатских пустынь, где построено такое уникальное сооружение, как Каракумский канал, проводятся каналы Днепр – Кривой Рог, Иртыш – Караганда, Днепр – Донбасс и другие.

В Директивах XXIV съезда нашей партии сельскому хозяйству записано: «Ввести в эксплуатацию за пятилетие 3 млн. гектаров новых орошаемых земель, включая земли лиманного орошения, провести работы по обводнению пастбищ на площади 41,2 млн. гектаров, по повышению водообеспеченности земель существующего орошения».

После завершения этой программы мы получим колоссальный прирост сельскохозяйственной продукции. Но использование стока рек в сельском хозяйстве приведет к обмелению некоторых внутренних бассейнов. Прежде всего пострадает Арал. Но и здесь есть выход: существует вполне выполнимый уже в настоящее время проект «поворота» великих сибирских рек на юг через пустынные казахстанские степи. Правда, уменьшится сток в Северный Ледовитый океан. Но с этим примириться можно.

Имеется и множество других больших и малых проектов орошения пахотных земель. «Повысить темпы работ, – говорится в Директивах XXIV съезда КПСС, – на строительстве крупных водохозяйственных объектов Каховской и Куйбышевской оросительных систем, а также в зоне Большого Ставропольского, Северо-Крымского и Саратовского каналов. Продолжить строительство инженерных систем под посевы риса в Краснодарском крае, Астраханской и Ростовской областях, Приморском крае, в Казахской и Узбекской ССР». Одни из этих планов уже осуществляются, другие лишь рождаются на столах проектировщиков. И все же претворение всех этих замыслов в жизнь никак не сможет изменить нашего климата в целом. Ведь для того, чтобы перестать жить на Северном полюсе, необходимо отгородиться от него хотя бы какой-нибудь тонкой перегородкой. Конечно, никакого занавеса здесь не повесишь, горы не воздвигнешь и атомного солнца, как об этом мечтают фантасты, в ближайшие десятилетия не зажжешь. Есть, однако, другая возможность…

Если уж человек научился поворачивать вспять реки, то почему бы ему не попытаться повернуть вспять и океанские течения? Сейчас теплый Гольфстрим, развернувшись на 180 градусов где-то на долготе Мурманска, уходит назад в Атлантику. Замкнутый между Советской Арктикой, Гренландией и Северной Америкой, Ледовитый океан остается без притока теплой воды и напоминает гигантский герметичный холодильник, периодически распахивающийся лишь для того, чтобы выбросить леденящие струи холода в окружающее пространство.

Советский инженер П. М. Борисов предложил разгерметизировать Арктику, заставив Гольфстрим проникнуть в глубь замерзшего океана. Для этого достаточно перегородить плотиной Берингов пролив и прекратить в него доступ относительно холодным тихоокеанским течениям. Тогда, поскольку уровень океанов везде должен быть одинаков, миссию пополнения водных запасов Арктики взял бы на себя Гольфстрим. Расчеты показывают, что переброска этого теплого течения транзитом через Ледовитый в Тихий океан (для этого в упомянутой плотине предусматриваются специальные насосные станции) полностью освободит ото льда, по крайней мере, очень широкую полосу у побережья. В результате климат Арктики существенно потеплеет, навигация по Северному морскому пути сможет осуществляться круглый год. Крупнейшим последствием явится полное исчезновение вечной мерзлоты, существенно улучшится климат всей территории нашей страны, Аляски, Канады и прилегающих районов.

Промеры пролива и инженерные расчеты показали, что сооружение плотины – дело вполне осуществимое и вовсе не фантастически дорогое. Правда, нужны совместные усилия всех заинтересованных стран, и прежде всего СССР и США. Но это еще не главное. Дело в том, что мы еще не знаем всех последствий осуществления проекта.

Даже исчезновение вечной мерзлоты дает не одни плюсы. Может быть, с ее уничтожением вся тундра станет непролазным болотом? А что делать с городами, которых здесь немало и которые держатся буквально на вечной мерзлоте, забив в нее сваи?

В общем же, проект совсем неплох; и если хорошо взвесить все «за» и «против», то… По крайней мере, мы можем гордиться тем, что он может быть осуществлен в принципе. Ведь если уж человек сможет управлять океанскими течениями, то вопрос переделки климата в глобальном масштабе может встать на повестку дня уже сегодня.

Земледелие без земли и земледельца

И все же глобальная переделка климата – дело будущего. Пока же мы можем создавать любой желаемый климат лишь в теплицах. Не следует, однако, думать, что здесь у нас слишком ограниченные возможности. Напротив.

В теплице человек имеет дело с так называемым защищенным грунтом. По существу, это уже не почва, а тело полностью искусственное, конгломерат песка, глины и органических веществ, смешанных в определенной пропорции. И посмотрите, создав полностью искусственную среду обитания растений, человек избавился и от всех бед, которые его преследовали в поле. В теплице он не заботится о дожде и солнце, о севообороте и эрозии: все решается нажатием кнопки, причем даже роль оператора иногда играют сами растения, выступающие как автоматические регуляторы. Существуют устройства, реагирующие на чувство голода у растений, на потребности их к свету, теплу, влаге. Под крышей – не в поле, здесь может быть установлена самая сложная и чуткая аппаратура, превращающая получение урожая в чисто промышленный процесс. В тепличном хозяйстве практически все производственные операции поддаются полной автоматизации. И земледелие без земли и без земледельца приносит огромные урожаи!

Особенно в этом отношении перспективны гидропонные теплицы. В них, наконец, подтверждена точка зрения Ван-Гельмонта: растения используют землю лишь как опору для корней, остальное приносит вода с растворами питательных веществ. Правда, для опоры используется не почва, а мелкий гравий. Он укладывается в длинные бетонные желоба, по которым периодически пропускается питательный раствор.

Все операции, с которыми приходится сталкиваться полеводу, сводятся к повороту крана. Не нужно ни обрабатывать, ни культивировать землю, не нужно и бороться с сорняками, так как гравий стерильно чист, можно не опасаться попадания на растения ядохимикатов и радиоактивных осадков из атмосферы. Решена и проблема борьбы с болезнетворными бактериями: после уборки урожая корыто с гравием промывается дезинфицирующим раствором. Нет здесь, наконец, и «этих ужасных насекомых»: в помещение их просто не пускают.

А урожаи? В гидропонной теплице растения вызревают в 1,5–2 раза быстрее, чем в поле. За год выращивают 6 урожаев помидоров и 20 редиски. В поле помидоры редко приносят более 200 центнеров с гектара. А на камнях получают до 10 тысяч – в 50 раз больше! При этом гидропонные помидоры куда вкуснее и полезнее полевых: растениевод заранее позаботился, регулируя питательный раствор, о том, чтобы в них был оптимальный набор и кислот, и сахаров, и витаминов. И это еще не предел. Если заставить растения самостоятельно управлять процессом своего роста, то сроки созревания сократятся в 2–3 раза и съём помидоров с одного гектара достигнет поистине фантастической цифры: 20–30 тысяч центнеров.