Текст книги "Стоящий в тени Бога"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Позорно еврею ходить голым подобно военнопленным, рабам и малым чадам. Тора запрещает обнажать наготу родителей своих. С другой стороны, пророк Иеремия прожил голым три года (Иер. 20:2—4), да и Саул пророчествовал без одежды (1 Цар. 19:24). Но со времени Маккавеев греческий обычай разгуливать нагишом в общественных местах правоверными категорически отвергался.

Лицо иудея порозовело от смущения, как горизонт от первых лучей восходящего солнца, когда он сбросил тунику. Рот его проглотил гневную тираду, коей он собрался было поразить бесстыжих безбожников. «Уста глупого идут в ссору, и слова его вызывают побои» (Пр. 18:6). Зайдя в общий зал, он покраснел так, что вполне мог послужить иллюстрацией к термину «ганна'им» – «красный в лице». Ибо царивший в огромном помещении полумрак не мог скрыть того факта, что в общем бассейне в воде плескались вместе несколько сот мужчин, женщин и детей – и все совершенно нагие!

– Ну, новорожденный всадник, видел ли ты нечто подобное? – ухмыльнулся Гай; неправильно истолковавший замешательство Гавлонита. – А ведь это далеко не самый большой бассейн, в иных помещаются сразу до тысячи человек!

– Ничего подобного я действительно не видел, – промямлил Иуда, дабы отделаться от дальнейших навязчивых вопросов. На самом деле поразили его вовсе не размеры купальни – в Иерусалиме некоторые из них тоже были огромными, например, Вифезда (правда, там бассейны находились под открытым небом, а не в помещении). Зелота до крайности возмутило потрясающее бесстыдство римлян. «Мерзость пред Господом – путь нечестивого... Превратен путь человека развращенного; а кто чист, того действие прямо» (Пр. 15:9; 21:8).

Не часто правоверному доводилось увидеть полностью обнаженную дочь Евы. В доме на виду у семьи такое не допускалось, уединиться в селении или в городе было почти невозможно. Даже Давид узрел купающуюся Вирсавию только с кровли царского дома, где он прогуливался (2 Цар. 11:2), а сластолюбивые старцы были наказаны Шаддаем за то, что подглядывали за совершающей омовение Сусанной (Дан. 13)[84]84
  Этот широко известный всем христианам эпизод упоминается только в апокрифах.


[Закрыть].

Даже будучи целителем, Ишкариот редко общался с голыми женщинами, ибо по традиции их болезни в основном лечили знахарки, а роды принимали повитухи. Все же и он, и Квинтилий, и квириты (даже молодой Лонгин) были далеко не девственными новичками. Реакции же их на сцену в бассейне оказались совершенно противоположными. Римляне с вожделением смотрели на колыхающиеся груди, персикоподобные ягодицы, упругие ляжки, тонкие станы, особенно на разноцветные – черные, рыжие, золотистые – холмики лобков, возбужденно облизывались, когда кто-нибудь из резвящихся в воде нимф раздвигал ноги. Эфиоп хранил невозмутимое спокойствие, несколько оживляясь, когда видел красивого мальчика. Иудей задыхался от стыда и бешенства, еле сдерживаясь.

– Я не слышал о таком римском обычае, – выдавил он из себя, наконец, свое впечатление от увиденного, дабы оправдать ожидания компаньонов.

– Совместные бальнеумы для обоих полов – недавняя традиция, всего 38 лет назад их ввел Марк Випсаний Агриппа. Из Рима это благословенное богами новшество распространилось по всей Италии и перекочевало также в Грецию.

– Почему «благословенное богами»? – прохрипел Иуда.

– Посмотри вокруг повнимательнее, и сам поймешь!

Еврей повел глазами по залу и остановился на живописной группе из шести голых женщин разного возраста, сидящих на стульях. Перед ними стояла старуха (тоже в чем мать родила!) и упоенно вещала:

– Мужчин в нас в первую очередь прельщает опрятность. Ваши волосы не должны лежать в беспорядке. Красота их более или менее зависит от ловкости ваших рук. Прически бывают разные. Каждая женщина должна выбрать ту, которая пойдет к ней, и предварительно посоветоваться со своим зеркалом. Длинному лицу идет простая прическа на две косы – так причесывалась Лао-дамия. При круглом лице необходимо собирать волосы на макушке в пучок, чтобы уши оставались открытыми.

Другие женщины должны распускать волосы по обоим плечам, как делает, например, Аполлон, берясь, как бог музыки, за свою лиру. Некоторым следует причесываться по примеру охотницы Дианы – такой она преследует обыкновенно диких зверей. Затем одной идут лежащие свободно волнистые волосы, другой – гладкая прическа. Третьей к лицу волосы, украшенные черепаховым гребнем. Четвертая может оставить их так, как они у нее есть, если они волнистые...

– Ну, вот я слышу лекцию о парикмахерском искусстве... Вон там вижу брадобреев, массажистов.

– В термах квиритов целыми часами обихаживают невольники-косметы, обязанность которых – делать массаж, натирать кожу ароматическими маслами и благовониями. Есть также тонсорес – и рабы, и вольные мастера, которые обслуживают граждан, не имеющих своих невольников. Они стригут и бреют серповидными бритвами. Кипасис выполняют прически горячей завивкой, делают и «мокрую» холодную укладку. Но я имел в виду не их. Присмотрись повнимательнее, что происходит в нишах, в углах этого зала. Привыкшие, наконец, к полумраку и душной влажности бальнеума глаза Иуды уставились на указанные места – и чуть не вылезли из орбит! Женщины и мужчины совокуплялись там в десятках разных позиций, лизали друг другу промежности, сосали груди и детородные уды... Его затошнило.

– Кто эти развратники? – просипел иудей, показывая дрожащим перстом на группу юношей, мальчиков и девочек (судя по выпирающим от худобы ребрам – рабов), которые водили языками по гениталиям, грудям, животу и ногам пышнотелой женщины средних лет, лежащей на подушках на легком переносном ложе.

– Это отдыхает от дел домашних матрона из знатного семейства. Не будем называть ее имени, ибо она здесь инкогнито. Ее ублажают рабы-феллаторы и рабыни-феллатрисы. Тебя это восхитительное зрелище не возбуждает? – спросил Гай, глаза которого подозрительно блестели, а член восстал.

Внутри черепа Иуды зазвучало предостережение мудрейшего из смертных – царя Соломона:

«Что золотое кольцо в ноздре у свиньи, то женщина красивая и безрассудная» (Пр. 11:22).

– Такую никто не возьмет замуж...

– Ошибаешься: она имеет мужа. Тебе бы хотелось ее поять?

«...Мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; Но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый;

Ноги ее нисходят к смерти, стоны ее достигают преисподней» (Пр. 5:3—5).

Как хотел бы Иуда бросить эти обвинения в лицо развратному легату! Все тот же великий израильский царь, имя коего означает Миротворец, удержал своего дальнего потомка от безрассудного поступка советом, пришедшим сквозь тысячу лет: «Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою; а кто широко раскрывает свой рот, тому беда» (Пр. 13:3).

Посему Гавлонит благоразумно перевел разговор на менее опасную тему:

– Чего ж она дома этим не занимается? Или на улице?

– Дома неприлично – при муже и детях. На улицах за общественным порядком следят эдилы. Можно, впрочем, и на улице – на ходу, в лектиках-паланкинах, но там не столь удобно. Здесь же ничто не мешает...

Раздираемый гневом и отвращением еврей отвернулся в противоположную сторону – и передернулся при виде старика-римлянина, вонзавшего свой уд в задницу красивого мальчика. По щекам юнца, стоявшего на карачках, текли слезы, губа была закушена. Педераст стонал от наслаждения, ерзая на коленях...

– И вот эту мерзость благословляют ваши боги?! И почему развратничать надо именно в термах? – спросил он Квинтилия. Тот, закусив от вожделения губу, наблюдал за мужеложцами; его пенис рос на глазах. Но от ученого диспута эфиоп не смог отказаться даже в эту минуту:

– Ты же не будешь отрицать, что половая жизнь издавна связана с купанием и банями? Это отражено в обычаях всех без исключения народов, потому что между актом размножения и водой существует самая тесная связь, ибо последняя считается первопричиной всего существующего. Из нее произошла сама богиня любви Венера – Афродита, вследствие чего она и получила название «Анадиомены» – «рожденной из пены». Многочисленные водяные и речные божества нередко носят половой характер: нимфы и наяды дочери Океана – прообраза жидкости; нереиды; почитаемый речной бог Адонис. Нимфы представляют неисчерпаемый источник для всякого рода любовных комбинаций. Сексуальные похождения их с богами и смертными дошли до нас в большом числе. Недаром их именами названы малые губы женских детородных органов и клитор. Они вызывают у человека восторженное состояние, похожее на опьянение. Отсюда выражение «нимфомания» для ненасытного любовного влечения женщины. Проститутки часто называются «нимфами». Германские водяные феи – никсы и ундины – точно так же обнаруживают несомненные эротические желания.

Сжигавшее душу иудея негодование было несколько охлаждено возникшим любопытством, естественным для мудреца и мага.

– И чем ваши жрецы объясняют сексуальное значение водных процедур?

– Омывание мужских половых органов водой или проникновение ее в женские гениталии во время купания вызывают эротические представления, приводят даже к мысли о лишении девственности при посредстве воды. Этим объясняется, что у некоторых народов купание считается сакральным сексуальным актом. Когда римляне завоевали Фригию и укрепились в Трое, они встретились там с обычаем, заменявшим физический акт священного блудодейства: молодые за несколько дней до свадьбы посвящали себя богине любви, купаясь в реке Скамандр, дабы принести таким образом ей в дар свою невинность. Связь Эроса с термами, как на Востоке, так и на Западе, можно объяснить еще и другим образом. Геродот сообщает о вавилонянах и арабах, что муж и жена после коитуса должны выкупаться, и пока это не сделано, они не имеют права прикасаться ни к какой посуде.

Относительно египтян то же самое подтверждает Клементий Александрийский.

– У нас, евреев, муж и жена также обязаны совершить омовение после сношения. Это имеет целью благодаря неудобствам, связанным с купанием, предупредить слишком частые совокупления. Рассказывают, что мужчина хотел принудить девушку к греху, то есть к любовному акту без женитьбы. Но когда она крикнула ему: «Где же ты возьмешь потом воду, необходимую для предписанного законом купания?» – то он отстал от нее. Есть еще более выразительный рассказ. Сторож виноградника хотел возлечь с замужней женщиной. Но пока он отыскивал ванну, в которую можно было бы окунуться, пришли люди и помешали совершению греха. Кстати, по нашим отечественным законам, банщик принадлежит к классу людей, которые в силу своей профессии продаются женщинам и побуждения которых поэтому принадлежат к дурным.

– В Риме то же самое мнение. Профессии банщика и массажиста – всего лишь ширмы для блудников и самопродажников. Эта баня, где мы находимся, знаменита особо утонченными способами возбуждения посредством массажных манипуляций...

– Скажи, Мнемон, почему все эти римляне так меня разглядывают и показывают на меня пальцами?!

– У тебя обрезан член, что считается здесь крайне неприличным.

– Купаться нагишом вместе женщинам и мужчинам – прилично! Совокупляться на людях в немыслимых позах – богоугодно! Заниматься мужеложством – поощряется! А вот носить знак завета с Богом – дурной тон! О Господи! Куда, в какой вертеп разврата я попал! – запричитал Иуда со слезами бессильной ненависти на глазах.

Так как выпалил он все это на родном языке, его никто не понял.

– Рано плачешь, раб! – услышал он вдруг за спиной мелодичный властный женский голос. – Время настанет, когда твое естество совсем обкорнают! Тогда и рыдай! Правда, ходят слухи, будто обрезанный меч дольше воюет в постельных битвах. Кто твой хозяин? Одолжите раба-обрезанца мне на часок, я опробую его навеки лысый пенис, никогда таким не баловалась. Только пусть сначала помоется!

Говорила она на латыни.

Гай обернулся к высокой миловидной римлянке. Холеное тело свидетельствовало о богатстве, горделивая осанка – о знатном происхождении, белокурый парик (подражание германским женщинам) – о следовании моде, выщипанные лобок и подмышки – о сладострастии, несколько обвисшие груди, выпуклый животик с морщинами, дряблеющие мышцы ног и рук, разбухшие вены под атласной кожей – о близком к пожилому возрасте (лет под тридцать) и нескольких родах.

– Иуда – не невольник, госпожа! – поклонился ей легат. – Он – знатный иудей, великий целитель, римский всадник по праву усыновления вот этим достойным мужем. – Полководец показал рукой на Сертория.

– В таком случае прошу меня простить, – не смутилась матрона. – Всадник Иуда, не соблаговолишь ли разделить со мной ложе?

По тону квиритки было ясно, что отказов она не признает. Гавлонит доселе еще ни разу в жизни не терял самообладания – ни в разгаре теологического диспута, ни в пылу схватки воинской или любовной. Нынче же, стоя голым перед обнаженной наглой иностранкой, он не мог вымолвить ни слова – просто не ведал, что ответить. И это его спасло, иначе бы раскрылось, что он знает латынь.

– Он не понимает человеческого языка? – топнула босой ножкой сластолюбка.

– Ты сказала, госпожа, – подтвердил ее догадку Мнемон и изложил предложение матроны на греческом.

Из горла зелота вырвалось подобие бараньего блеянья.

– Всадник Иуда польщен твоим предложением, прекрасная. Однако он боится разочаровать тебя, ибо уже несколько месяцев был лишен радостей Амура из-за долгого путешествия, – «перевел» эти животные звуки на язык квиритов догадливый Квинтилий.

Матрона понимающе кивнула головой.

– Я дам ему молодую рабыню, пусть спустит скорое семя в нее. А потом посоревнуемся на палестре Венеры по-настоящему. Эй, Флора! – позвала она невысокую симпатичную девушку с похотливыми бусинками-глазками.

– Ты делаешь моему спутнику очень щедрый подарок, богоподобная незнакомка! – начал флиртовать с патрицианкой Гай. – Такой цветочек я бы сам с охотой дефлорировал!

Остроумная игра слов на понятиях «флора» (одно из значений – цветок) и дефлорировать (лишить девственности) вызвала аплодисменты толпы, с любопытством наблюдавшей за происходящим. Матрона благосклонно улыбнулась и охотно поддержала развитие сюжета начавшейся эротической пьесы.

– Кого ты имеешь в виду, таинственный незнакомец?

– Догадайся сама, прекраснейшая! Разве может нераспустившийся бутон дикого цветка соперничать с расцветшей розой?

– Пожалуй, чашечка прекрасной розы раскроется перед столь красноречиво гудящим шмелем! – засмеялась знатная римлянка. – После иудея я займусь тобой. Устрою испытания для двух постельных атлетов – отечественного и чужеземного – и определю, кто более вынослив и стоек на амурном ристалище.

– И какая же награда достанется победителю?

– А какую ты хотел бы? Лавровый венок? Овацию?

– Если я проявлю себя достойным, то пусть призом мне станет еще одна любовная схватка с тобой, о подобная Венере!

Иуда не слышал продолжения беседы, которую пятнадцать веков спустя обозначили бы выспренным термином «куртуазная».

Флора взяла его за руку, отвела в парное отделение – небольшую комнату, где банщики брызгали водой на раскаленные камни и в результате получали горячий пар. Атмосфера в парилке напоминала Иуде родные места летом, только было еще влажнее и куда жарче. Продержав его там несколько минут, пока он не покрылся потом, рабыня затащила Гавлонита в небольшой бассейн, намазала ароматным мылом из сосуда, сполоснула водой, оттерла высушенной и тщательно размятой морской губкой, смахнула влагу полотенцем, слегка умаслила какими-то приятно пахнущими маслами. Затем в сопровождении нескольких рабов и рабынь (их легко было отличить от римлян по чрезмерной худобе) повела в укромную нишу в стене зала, легла на подстилку на полу и призывно развела ноги.

У Гавлонита пересохло горло.

Последний раз он посещал женское лоно полгода назад, еще до начала восстания. На войне мужу доблестному, тем более полководцу, Тора не дозволяет делить ложе с дочерями Евы. В плену и во время морского путешествия он вообще не видел женщин. Естество требовало: пользуйся случаем.

Отечественные Закон и мораль диктовали обратное:

«Если найден будет кто лежащий с женою замужнею, то должно придать смерти обоих» (Втор. 22:22).

«Кто же прелюбодействует с женщиною, у того нет ума; тот губит душу свою, кто делает это;

Побои и позор найдет он, и бесчестье его не изгладится;

Потому что ревность – ярость мужа, и не пощадит он в день мщения...» (Пр. 6:32—34).

Супруга Цветка, если он у нее и был, опасаться не следовало: рабы не могут позволить себе такой роскоши, как месть из ревности.

Воспоминания о собственной жене тоже не сдерживали Гавлонита, хотя Закон стоит на стороне супружеской верности:

«Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя.

Пусть не разливаются источники твои по улице, потоки вод – по площадям;

Пусть они будут принадлежать тебе одному, а не чужим с тобою.

Источник твой да будет благословен; и утешайся женою юности твоей,

Любезною ланию и прекрасною серною; груди ее да уповают тебя во всякое время; любовию ее услаждайся постоянно.

И для чего тебе, сын мой, увлекаться постороннею и обнимать груди чужой?» (Пр. 5:15—20).

Жена – почти старуха, к тому же запрет на супружескую неверность касается только измен с иудейками. На чужбине еврей волен втыкать свой живой меч в кого желает.

Однако Гавлонит не мог заставить себя возлечь на Флору на глазах сотен людей.

Он редко обладал женщиной, даже женой, будучи наедине. В жилом помещении, пещере или в доме почти всегда ночью рядом находились дети, родственники, домочадцы, стража. Но там все выглядело пристойно: темнота, одеяла, едва слышимые звуки движений, благочестивое молчание и совокупляющихся супругов, и всех присутствующих – любое проявление чувств считалось дурным тоном. Уподобляться же римлянам, спаривающимся публично, визжащим, стонущим и хрюкающим от удовольствия, вождь Ревностных не желал, как бы сильно ни терзали его позывы плоти.

Молодая и тем не менее весьма опытная рабыня-блудница правильно угадала причину его колебаний.

– О господин, ты такой скромный! Обернитесь к нам спинами и прикройте нас! – приказала она стоящей вокруг челяди сластолюбивой матроны.

За забором из тел Иуда воспрянул духом, как молодой эфеб, наконец-то укрывшийся от стрел щитом. Не сдерживая себя, он повалился на покорную молодуху, которая сразу же начала издавать сладострастные звуки. По укоренившейся привычке иудей не решился последовать ее примеру и не испустил крик вместе с семенем, которое вышло очень быстро, почти как у девственника.

– Ага, я вижу, мой будущий партнер по борьбе на палестре Венеры уже размялся, – промурлыкал над ним хрипловатый мелодичный голосок матроны.

Зелот смущенно вскочил с Флоры. Римлянка еще раз окинула его оценивающим взглядом колесничего, выбирающего для скачки жеребца.

– Ну, всадник, докажи, что достоин этого звания. Представь, что я непокорная кобылица, и попробуй меня оседлать.

Разохотившийся Гавлонит вознамерился сразу ввинтиться в раскинувшееся передним на расстеленном покрывале и подушках роскошное тело. Не тут-то было! Знатная дама повела себя совершенно не так, как податливая невольница. Она свела вместе коленки, кусалась и царапалась, жмуря глаза, похохатывая и повизгивая от восторга.

Иуда не ведал, что такое «любовная игра», «временное сопротивление», «ложная девственность» и все прочие причуды, к каким прибегают близящиеся к старости бабы, чтобы возбудить угасающую чувственность. Женщины, которых он придавливал к постели, будь то жена, блудницы или приглянувшиеся незамужние простолюдинки-чужестранки (евреек, кроме проституток, правоверному запрещено трогать), заслуживали только одного обращения: осторожно, не причиняя боли, войти в них, получить удовольствие, бросить семя и выйти. И все! Никаких изысканностей, никаких попыток доставить удовольствие партнерше. Словом, из многочисленных женских тактик в постельных битвах он встречался только с одной: «тихая покорность».

Гавлонит знал, что в Иудее немало супружеских пар получают одинаковое удовольствие от соития. Но в таких случаях присутствовала и любовь. Иуда намеренно охранял свою душу от горячих страстей. Жену он ценил как мать своих детей и хозяйку дома, однако близость с ней не вводила его в экстаз, не заставляла цитировать «Песню песней». А уж с блудницами и чужеземками какая там любовь! Сбросил напряжение в паху – и ладно!

Его досадливое непонимание сорвало тонкую игру римлянки.

Только что эта похотливая тварь чуть сама не оседлала его, а теперь строит из себя незамужнюю целку! Ух, так и придушил бы жеманницу!

Тем не менее Иуда не мог ни покинуть ложе, ни пуститься в уговоры – это нанесло бы ущерб его гордости и раскрыло знание латыни. Нельзя было и брать эту ломаку грубым принуждением. Тора запрещает изнасилование, да и вряд ли такое преступление сойдет ему с рук, коли оно произойдет в центре Рима, а не в Иудейской пустыне...

Пришлось пойти на хитрость. Не обращая внимания на царапающиеся руки бьющей крупом под ним «непокорной кобылицы», Гавлонит как бы нечаянно оперся основанием ладони на солнечное сплетение матроны и навалился всем телом сверху. У сластолюбицы потемнело в глазах, перехватило дыхание, разжались стиснутые коленки. Таз Иуды провалился между ее бедер.

Враг в минуту слабости опустил щит, открыв незащищенное место, которое до сих пор удачно оберегал. Гавлонит немедленно вонзил свое естественное древко в разверстую на миг щель...

– Злодей! – прошептала потрясенная матрона и попыталась уползти вверх, как насаживаемый на крючок червяк, и одновременно, словно кошка, впиться в обидчика когтями и зубами.

Наглый еврей навалился на нее всем телом, пришпилил руки к покрывалу, закрыл рот поцелуем и принялся ритмично двигать тазом.

Как он посмел! Ни один из сотен любовников римлянки – свободные граждане, рабы, знатные иностранцы – не решались обращаться с ней так грубо и бесцеремонно. Они покорно терпели ее капризы, слезали с нее (или вылезали из-под нее) в синяках и царапинах на теле и в душе, с поникшими пенисом и мужским самолюбием.

На сей раз все оказалось наоборот! Строптивую кобылу действительно оседлал всадник... Нет, покрыл жеребец... Она впервые полностью оказалась во власти мужчины, и собственное бессилие стало для нее новым стимулом чувственности. Партнер не причинял ей боли, но не считался с ее желаниями, услаждая только себя. Это и раздражало матрону, и обогащало ее извращенное воображение еще не изведанным сладострастием. Возможно, в глубине души она давно мечтала впустить в свое лоно истинного победителя, Цезаря любовных войн, чемпиона Венериных палестр...

Римлянка билась, изгибалась в череде оргазмов, пыталась кричать и говорить, стонала и не могла выразить себя в стоне – и так раз за разом, пока на ее грудях не закачался, словно пловец на бурных волнах, ее эгоистичный любовник, тоже достигший пика после долгого подъема на гору наслаждений.

Обрезание считалось полезным делом для продления любовного акта у мужчин, и выносливость Иуды подтвердила это. Когда он встал с нее, женщина у его ног выглядела другой – на его взгляд, счастливой, умиротворенной, пусть и уставшей. Упокоенной... Правда, глаза ее странно пылали. Иудей догадался протянуть ей руку, чтобы помочь встать. Матрона сразу кинулась в самый ближний маленький бассейн и принялась возиться пальцами в промежности, бросив на ходу своей обслуге:

– Передайте легату, чтобы он немедленно подошел! «Я так и думал, что Гая узнают», – хмыкнул про себя Гавлонит.

– Всадник Иуда, ты славно послужил Амуру! Еще ни с кем мне не было так хорошо! Но больше я с тобой никогда не разделю ложе, будь ты проклят богами Рима! – с ненавистью сказала ему вылезшая из воды патрицианка, к которой возвратилась прежняя надменность.

Квинтилий, как будто принесенный ветром, перевел иудею ее слова.

– Почему? – нагло спросил Галилеянин. – Ты получила во много раз большее удовольствие, чем я!

– Потому что ты осмелился впрыснуть в меня свою сперму! Ты хотел меня обрюхатить? Это подло! Я тебе не блудница, не актриса, не рабыня, не пленница, взятая в бою! Ты никакой не мудрец, ты мужлан, думающий вместо головы лысой головкой своего пениса!

– Почему ты не предупредила, чтобы он не кончал в тебя, госпожа? – осведомился подошедший Гай.

– Да он мне рот закрыл поцелуем. И языка не знает... – Матрона вдруг нашла извинение для понравившегося ей любовника.

– О чем она говорит? Почему я не должен был впускать в нее свое семя? – выразил недоумение Иуда.

– У знатных римлянок есть неписаный закон: совокупляйся с кем хочешь, беременей только от мужа. Ублюдков ни в одной семье не потерпят. Искусственные выкидыши официально запрещены и опасны для здоровья, надежных средств против зачатия нет. Поэтому все мужи, которые спят с родовитыми дамами, обязаны прерывать сношение...

– То есть изливать семя на землю?! Это же мерзость перед Адонаи! В Торе сказано: «Ир, первенец Иудин, был неугоден пред очами Господа, и умертвил его Господь. И сказал Иуда Онану: войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему.

Онан знал, что семя будет не ему; и потому, когда входил к жене брата своего, изливал на землю, чтобы не дать семени брату своему. Зло было пред очами Господа то, что он делал; и Он умертвил и его» (Быт. 7:1с)[85]85
  Несчастного Онана совершенно зря считают первым известным в мире онанистом. Но если даже и так, за что Господь умертвил его? Даже Гитлер и Сталин, Пол Пот и Мао Цзэдун не уничтожали мастурбаторов!


[Закрыть]. Эта римлянка хочет, чтобы я умер от Божьей кары?!

Квинтилий перевел патрицианке слова еврея, и та поджала губы.

– Мне было хорошо с тобой, всадник, и я рассчитывала продлить удовольствие. Однако из-за твоих варварских суеверий я отказываюсь от дальнейших встреч. Моли своего бога, чтобы твоя сегодняшняя эякуляция не оказалось плодоносной, иначе нашему будущему ребенку уготована судьба выкидыша. Прощай!

– Ничего не понимаю, – простонал с отчаянием рабби. – Квириты не признают единого Господа. Но все народы, в том числе римляне, следуют завету Саваофа «плодитесь и размножайтесь» (Быт. 1:28). Я могу понять ваши оргии, ваше прелюбодейство – вы сохранили обычаи древних людей, для коих главным в их вере было любым способом обеспечить плодородие. Но ведь и в старых религиях изливать семя на землю, в прямую кишку, в рот, в руку, в скотину, а не в женскую утробу, за исключением особых редких ритуалов, считалось тягчайшим грехом! Почему же не боитесь вы ужаснейшей мерзости перед Творцом?

Приняв позу Аристотеля, дающего урок самому Александру Великому, эфиоп пустился в пространные пояснения:

– Римляне унаследовали от греков веру в Эрос – всеобъемлющую силу страсти, которая не различает не только пола – вообще ничего! Юпитер совокуплялся с богинями и земными женщинами и в человеческом облике, и в образе золотого дождя, быка, лебедя. Его постоянный любовник – красивый мальчик-виночерпий Ганимед. Нептун овладевал девами, взяв себе тело жеребца. Царица Крита Пасифая отдалась быку, от которого родила Минотавра. Квириты всего лишь подражают своим божествам и героям. Они не гнушаются плотских сношений со всем, что движется, кроме кораблей и повозок. Но ведь и вы, иудеи, далеко не безгрешны перед своим богом! Не отрицай, у меня есть копия Септугианты – греческого перевода ваших писаний, я ее прочитал от начала до конца, хотя, признаюсь, многое не понял.

...Увлечение сексом, зацикленность на нем в Древнем мире привели к тому, что ученые XX века всерьез рассматривали гипотезу о заболевании всех людей античности так называемым сатириазом – повышенной половой возбудимостью. Это, конечно, далеко от истины. В те времена население планеты исповедовало религии плодородия, которые породили иудаизм, христианство, ислам, но во многом отличались от своих «потомков». Нынешнее человечество (если не брать в расчет Дальний Восток) рассматривает собственное прошлое через четыре искореживающие, сужающие, извращающие наше видение лупы – христианское, иудаистское, мусульманское и атеистическое мировоззрения.

Небожители создали человека-зверя Энкиду, чтобы он стал соперником по силе царя-полубога Гильгамеша. Выманить дикого исполина из леса взялась храмовая блудница. Показалась она Энкиду, «свой срам обнажила» и тем завлекла – сначала в собственное лоно, потом в лоно цивилизации.

В этом отрывке шумерско-вавилонского эпоса «О все видавшем» ничто не смущает нас. А вот современники Гильгамеша наверняка обвинили бы переводчика в невежестве и богохульстве. Жрицы храма Иштар, адептки священной проституции, почитались как святые, и никто не считал их продажными тварями, как мы – блудниц. В те времена не называли «срамом» женские гениталии – ибо им поклонялись, им возводили храмы, носили их изображения на груди в качестве амулетов.

Три тысячи лет спустя после шумеров и для римлянина, и для грека вульва и пенис тоже не были «срамными местами». И сейчас они не являются таковыми для китайцев, индусов, японцев, то есть для половины живущих в мире людей. Наоборот, их там называют возвышенно: Врата удовольствия, Жезл экстаза и т. п.

Детородные органы стали «срамными» благодаря иудаизму и христианству, боровшимся с религиями плодородия в первую очередь отрицанием всего того, что было свято для их соперника – язычества.

Могущество, красота, сексуальность – главные признаки олимпийских богов? Объявим их могущество бесовским; физической красоте противопоставим духовную; сексуальность обзовем похотью и включим в число смертных грехов, а взамен ее предложим аскетизм, пуританство и ханжество.

Гениталии – предмет поклонения язычников? Добьемся, чтобы их считали срамными местами. Отвращающие зло жесты, символизирующие плодородие, вроде кукиша, включим в число неприличных, родовые фаллические имена обзовем «матерными». И так далее...

Если уж быть до конца честными, сами люди классической европейской античности, особенно римляне, внесли немалый вклад в последующие гонения на открытую сексуальность. Распознав разницу между копуляцией как необходимым условием деторождения, сексом для насыщения похоти и коитусом в качестве средства для заработка, они на словах прославляли первое и осуждали второе и третье, хотя на практике различий между этими тремя ликами Эроса не делали вообще. В результате с течением времени у миллионов граждан Италии и Пелопоннеса появилась двойная мораль: говорить одно, а поступать наоборот.

Первоначально значительная роль секса в жизни античных обществ находила открытое и честное выражение в языке греков и римлян (что подтверждается богатой эротической терминологией). Позже на сцене появилось половое лицемерие, которое не позволяет называть эти вещи своими именами. Третий этап – когда пуристы и в самых безобидных словах, и в невинной игре понятий подозревают нечто нечистое.

Как раз в эпоху Августа неприличный смысл придавали даже таким словам и словосочетаниям, которые не содержали абсолютно никаких сексуальных оттенков и только по созвучию напоминали неприличное понятие. Ханжество, заставлявшее скрывать все естественное, в особенности резко выступало у римлян, даже в их научных и медицинских книгах. Имена божеств любви, как ныне имя Бога, никто не упоминал всуе.