Текст книги "Стоящий в тени Бога"

Автор книги: Юрий Пульвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Следы невиданного богатства носило на себе все.

Даже самые неказистые, обветшалые кирпичные и деревянные стены были прикрыты мраморными плитами, что позволяло Августу похваляться: «Я принял Рим кирпичным, а оставлю мраморным». И это только окраины! А что же будет в центре, который прославился как символ безумной роскоши?!

– Откуда, откуда же у необрезанных такие сокровища и величие? – пробормотал вслух на койне потрясенный еврей. Мнемон посчитал, что этот риторический вопрос заслуживает ответа.

– Рим – огромная пиявка, высасывающая кровь и злато из сотен стран, подобных твоей Иудее. Бесконечные войны дают колоссальное количество бесплатной рабочей силы – пленных рабов, а также наводняют республику награбленными ценностями. При Юлии Цезаре золото, как и любой другой товар, продавалось на фунты. Легко нажитые деньги легко и тратятся. Роскошь в одежде, еде, домашней обстановке, архитектуре достигла здесь небывалого размаха Привычка к войне, жажда бесплатных зрелищ, нежелание трудиться развратили римлян. Стремление к внешнему блеску охватило почти все слои общества. Даже бедный квирит гнушается есть из обычной посуды и выходить на улицу без сопровождающих его рабов. Я знаю, о чем говорю, я много лет сам носил ошейник. Везде, во всех странах, где я жил, рабы считаются по сравнению со свободными людьми низшими существами, порочными от рождения. За исключением лишения жизни, которое может быть произведено только по решению суда, они находятся в полном распоряжении своих господ, которым разрешается любое обращение с ними. Но самое печальное положение рабов у римлян. Здешние храмы, в отличие от греческих, даже не дают невольникам права убежища. Малейший проступок карается бичеванием или изнурительными каторжными работами – качанием воды для орошения. Если один из невольников убьет своего хозяина, смерть становится уделом всех без исключения рабов этого дома. Им не дают даже имен, называя иногда по профессии: Ткач, Гончар, иногда по инструменту, которым раб владеет: Мотыга, Лопата, Топор. Рим – это не только блеск роскоши, Иуда, это в первую очередь блеск крови и пота!

Страшно и дико было Гавлониту слышать такое. Ревностные и ессены вообще не имели рабов. У правоверных иудеев, если невольники становились прозелитами (а иных в домах не держали), они считались членами семьи, хотя, конечно, не имели равных прав с хозяевами.

– Будь ты проклят, второй Вавилон! «Взятки берут у тебя, чтобы проливать кровь; ты берешь рост и лихву и насилием вымогаешь корысть у ближнего твоего, а Меня забыл, говорит Господь Бог» (Иез. 22:12).

Хорошо, что никто в отряде, включая многомудрого Мнемона, не знал иврита, не то новоявленному «всаднику» могло бы дорого обойтись это необдуманное восклицание. Осознав свою оплошность, Гавлонит поспешил перевести беседу на другую тему:

– Как у вас отличают рабов от свободных бедняков?

– Как и у вас: по одежде. Рабы-прислужники всегда ходят в подпоясанных туниках – для удобства движений. Многих выдает еще и ошейник, непокорных – клейма на лицах. Пролетарии – местные свободнорожденные бедняки, не имеющие средств на обычную белую тогу, носят туники и темные плащи-пенулы из грубой шерстяной или льняной ткани, простые деревянные башмаки в непогоду или сандалии – в теплое время, а также пилеус – конический колпак – в качестве головного убора.

– Так вот эта огромная очередь состоит из пролетариев?

– Да, они получают тессеры – жетоны на бесплатный хлеб, вино, посещение гладиаторских игр или какие-нибудь иные государственные раздачи. Римские бедняки – самый счастливый народ. Они никогда не работают, получая все бесплатно! Да еще многие из них сдают внаем собственных рабов!

– Чего же добрую треть сих «счастливцев» я вижу собирающими подаяние?

– Вовсе не из-за того, что им нечего есть или негде ночевать. Настоящих нищих среди римлян нет, это всего-навсего своеобразный обряд. Просить милостыню – известное средство отвратить месть судьбы...

Оказавшись в Риме, иудей воочию увидел то, о чем рассказывал ему Мнемон на палубе триремы, пытаясь подготовить к особенностям новой жизни. В первую очередь это касалось тех аспектов «модус вивенди»[78]78
  Образ жизни (лат.).


[Закрыть] потомков Ромула, которые сразу бросались в глаза, – одежды, причесок, украшений, манер. Все служило одному: показать свободу и независимость квиритов и подчиненность им других народов.

Костюм римлян сформировался в раннереспубликанский период, отличавшийся относительной суровостью быта Эстетическим каноном в те времена считались суровые воины-патриции и величественные женщины-матроны. Этот идеал подчеркивали сложные одежды, придававшие фигурам помпезность и статику. Основными тканями служили шерсть и полотно, а цветовая гамма не хвастала разнообразием.

Однако вот уже более столетия в Рим привозят восточные шелка, иногда почти прозрачные. И в результате легкие осенние и весенние облачения латинян пестрят яркими цветами – красным, фиолетовым, коричневым, пурпурным, желтым. Парадным цветом одежды, правда, остался белый.

Сложный, изысканный характер имеют оттенки и сочетания цветов: светло-голубого и зеленого с белым, светло-лилового с желтым, серовато-голубого, розовато-сиреневого.

Римские ткани отличает также геометрическая орнаментация – круги, квадраты, ромбы с вписанными в них розетками, четырехлистниками, стилизованными листьями плюща, аканта, дуба, лавра, гирляндами цветов. Узоры вышиты или вытканы двумя или тремя цветами, что вместе с золотым декором придает тканям особую пышность и роскошь.

Особый интерес Гавлонит проявил к прическам, которые, подобно одежде, одновременно были и похожи, и непохожи на те, что он привык встречать в Иудее. Мнемон удовлетворил его любопытство, бесцеремонно показывая пальцем на мужчин в толпе, которые своим обликом могли проиллюстрировать тот или иной пример.

– Парикмахерское искусство у квиритов, так же, как у эллинов, пользуется повышенным вниманием. На мужских головах перед нами представлены всевозможные фасоны стрижек. Вот самая распространенная – с густой челкой, закрывающей весь лоб до бровей или до середины лба. Вся масса волос подстригается до мочки уха и легко подвивается. Молодые римляне выбривают лица, в зрелом возрасте иные начинают носить бороды, но значительно меньших размеров, чем у греков, ассирийцев или у вас, иудеев. В наши дни мужские стрижки куда более разнообразны, чем в старину. Они утеряли отпечаток аскетизма и суровости, приобретя некоторые черты вычурности и изнеженности. Правда, появилась и обратная тенденция. К примеру, только пролетарии сейчас носят прически с челками, с завитыми прядями...

– Как Гай?

– Тсс! Не дай боги ему услышать, что мы говорим об этом! Видишь, какой он мрачный?! Обнаружил, что далеко отстал от моды! Патриции ныне подражают стрижке императора: прямые пряди вместо сильно завитых волос. Август считается идеальной личностью и большим любителем заветов старины. Именно ему мы обязаны отказом от греческих канонов и возвратом к староиталийским формам, кои были популярны у римлян три века назад. А некоторые щеголи возродили этрусские прически времен основания Вечного города. Одним из них был великий поэт Вергилий, не раз гостивший на вилле моего патрона. Крупные пряди зачесанных на лоб слегка вьющихся волос напоминали силуэт латинской буквы «S». Такие мужи, как твой отец Серторий, пренебрегая модой, предпочитают «солдатские» прически – короткие, иногда просто щетины, которые остроумцы в шутку прозвали «ежиками». Они удобны для шлема – голова не так потеет. Ну, и есть еще утеха плешивых – убранства из накладных волос. Частенько лысые употребляют парики, делая на них различные прически, кои зависят от поры дня, погоды...

– Прибыли! Разгружаемся! – прервал их беседу возглас Гая.

Иуда с недоумением обвел взглядом большое, довольно неказистое строение, смахивающее на парфянский караван-сарай. Он не ожидал, что знатный патриций может иметь такое жилье. Презрение и разочарование явственно читались на физиономиях всех ликторов. Легат смущенно кашлянул:

– Я прибыл в Рим инкогнито, поэтому остановлюсь не у себя в родовом доме, а во владении одного из моих клиентов. В молодости я частенько использовал это здание для любовных свиданий...

– Почему не пожить у своей семьи? К чему скрываться? Августу уже наверняка донесли, что ты в Риме! – бесцеремонно прервал командира Серторий.

– Ах, доблестный примипул, какой же ты все-таки, прости за грубое слово, мужлан! Де-факто я в столице, а де-юре – на службе, на пути в Германию! Однако куда спешить? Военных действий там нет и не предвидится! Вар недолго побудет без меня. Если я буду вести себя тихо и скромно, наш добрый принцепс не станет возражать, коли уставший от тягот воинской службы на Востоке солдат отдохнет немного на родине. Что ему стоит прикрыть глаза на пару недель и не заметить мое пребывание в Риме? Я же здесь долго не задержусь...

– Как бы не так! – шепнул Квинтилий на ухо еврею. – Клянусь Дионисом, мы проторчим в столице самое малое два месяца, а не две недели. А то и куда дольше. Как бы еще Парилии не остались отметить!

– А что это?

– Парилии – праздники в честь сельской богини Палее, отмечаются ежегодно 21 апреля, в день основания Рима.

– Что такое апрель? Кстати, и май, который ты недавно упоминал?

– Раньше у квиритов было девять месяцев в году, теперь двенадцать. Каждый разбит на четыре недели по девять дней. Месяцы названы по богам или по числам.

Январь – в честь Януса – бога всякого начала и конца. Поэтому его изображают с двумя лицами – старым, обращенным в прошлое, и молодым, устремленным в будущее. Февраль – месяц очищения. Март посвящен Ромулом своему отцу – богу войны Марсу. Май получил название от Майи – богини земли и плодородия. Июнь несет в себе имя царицы небес Юноны, супруги Юпитера, благословляющей браки, дарующей изобилие, приносящей людям успех и удачу. Июль – дань памяти божественного Юлия Цезаря. Следующий месяц – август. Думаю, не надо объяснять, в честь кого он так назван. Ну а сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь – просто числительные: «седьмой, восьмой, девятый, десятый». Летосчисление ведется от основания Рима. Год начинается 1 марта. У вас, иудеев, насколько я знаю, 20 марта, в день весеннего равноденствия. Запомни, Иуда, римский календарь! Он куда удобнее, нежели греческий, египетский или ваш, еврейский!

Гавлонит мог бы поспорить на сей счет, однако решил не связываться.

К полудню полупустое здание было обустроено и кипело жизнью. Из родового дома Гая прибыло несколько повозок с вещами и рабами. Вымели пыль, добавили мебели. Сделав возлияние богам в благодарность за безопасное путешествие, прибывшие возлегли на ложа перед обеденными столами для трапезы. Гавлонит в нерешительности встал рядом.

– Иудей, я понимаю, – произнес Гай, – что ты – новорожденное чадо Сертория. Однако телом ты уже далеко не ребенок, а званием – всадник. В Риме рабы едят стоя, дети – сидя за столом, а взрослые свободные мужи – лежа. Да и в Иудее то же самое, насколько я помню. Разве не так?

– Ты прав, как всегда, легат! Просто я хочу попросить у тебя разрешения пойти на кухню посмотреть, из чего приготовлена эта пища. Вдруг она скоромная для меня? – Иуда не стал даже говорить, что правоверному вообще запрещено есть вместе с язычниками.

Гай презрительно оскалился:

– Ах да! Я же забыл про ваши дурацкие запреты. Но зачем свободному человеку самому ходить к рабам? Эй, кто-нибудь, позовите главного повара!

Пожилой раб в пропахшей специями тунике распростерся перед легатом.

– Как тебя зовут?

– Вилка, господин!

Иуда на миг опешил: неужели этот повар имеет жреческий сан?

«Когда кто приносил жертву, отрок священнический во время варения мяса приходил с вилкою в руке своей,

И опускал ее в котел, или в кастрюлю, или на сковороду, или в горшок, и что вынет вилка, то брал себе священник» (1 Пар. 2:13—14).

Ведь невольник зовется по инструменту, коим владеет...

Не может быть! Наверное, этот раб вынимает вилкой мясо на пробу[79]79
  Для еды за столом вилку стали употреблять спустя пятнадцать столетий.


[Закрыть] из различной посуды, отсюда и его имя.

– Внимай, трехзубый[80]80
  Вилки в те времена в основном имели три зуба.


[Закрыть]! – изволил пошутить Гай. – Встань! Сейчас приемный сын доблестного Сертория расскажет нам, чем питаются иудеи и что им запрещено употреблять. Давай ему только те блюда, кои для него не запретны. Ну, начинай свою речь, Иуда, а мы будем выпивать, кушать да слушать! Ничто так не улучшает пищеварение, как хорошая беседа!

– Создав человека, «...сказал Бог: вот Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя: вам сие будет в пищу...» (Быт. 1:29).

– Ничего не понял, – мотнул головой легат, опрокидывая в себя изрядную порцию вина, – я арамейского не знаю.

– Это древнееврейский...

– Тем более! Переведи на человеческий язык – на наш или хотя бы на греческий...

Сглотнув обиду, Иуда возобновил рассказ на койне (знание латыни он до сих пор успешно скрывал):

– Для пропитания людям вначале были предназначены Богом семена древесные и плоды. Употребление мяса животных было разрешено позднее. Вообще же, согласно нашим отечественным законам, пищу человека составляет все, что Господь назначил ему и среди растений, и среди животных. К этому издревле еще служит соль в качестве приправы. Главная еда – зерновой хлеб: пшеница, ячмень, полба, пшено и прочие злаки. Частию в виде муки оные употребляются на приготовление хлеба и других печений, частию варятся с разными приправами и оливковым маслом, частию съедаются прямо в колосьях и зернах, поджаренных на огне. С хлебом, как с повседневной пищей, мы пьем молоко коровье, овечье и козье – свежее, густое или свернувшееся, пресное или кислое. Из него сбиваем сыры, твороги, масло. Очень любят иудеи мед домашних и диких пчел, сваренный в сиропе морс из сладкого винограда, изюм – то есть сушеный виноград, сушеные фиги или смоквы. Овощи в земле обетованной – преимущественно стручковые плоды, чечевица и бобы, также лук, чеснок, огурцы и разного рода зелень и злаки, частию разводимые в овощных садах и частию на полях растущие. Между животной пищей первое место занимает мясо рогатого скота – быков, коров, овец и коз. Особо ценится плоть тельцов, агнцев, козлят; к столу богатых идет еще дичь – олени, газели и различные пернатые. Птицы, впрочем, бывают и домашние – куры, гуси, голуби и горлицы. Рыбу, вкус к которой израильтяне приобрели еще в Египте, доставляет нам в великом количестве озеро Геннисаретское, а прибрежные города поставляют на рынок еще и морскую рыбу. В Галилее эта пища, соленая или изжаренная на огне, служит обыкновенной закуской при хлебе. Бедные люди едят еще саранчу...

– Неужто кузнечиков жрете? – воспрянул духом заскучавший было Гай. – Наконец хоть что-то новое! А то перечисляешь все то же самое, что мы едим или что я уже пробовал в Иудее. А вот про саранчу мне никто там не рассказывал! Как вы готовите акридов?

– Солим и высушиваем. Или жарим. Или варим в воде и приправляем маслом.

– Никогда не вкушал! Эй, Вилка, слышал новые рецепты?! Чтоб завтра же подал мне на стол три блюда саранчи, приготовленные тремя описанными способами! Повар повалился ниц:

– Милосердный господин! Да где же я возьму саранчу в Риме?!

– Не мое дело! Не верю, что в столице мира нельзя купить каких-то там акридов! И не вздумай подсунуть мне что-нибудь другое – отправишься на каменоломни! Эй, лекарь, приведи раба в чувство!

Иуда брызнул водой в лицо потерявшему сознание Вилке и похлопал его по щекам. Когда тот пришел в себя, шепнул:

– Пошли людей за город, пусть наловят в траве кузнечиков. И не бойся, все равно никто, кроме меня, не знает, правильно ли приготовлены акриды.

– Спасибо, господин мой! – Ободрившийся повар поцеловал руку Гавлониту.

– Эй, иудей! – С каждой чашей вина Гай становился все развязнее. – Давай расскажи о запретной для тебя пище. Может, еще новые блюда для себя открою. Вы же, евреи, на выдумку горазды...

– «И сказал Господь Моисею и Аарону, говоря им: Скажите сынам Израилевым: вот животные, которые можно вам есть из всего скота на земле: Всякий скот, у которого раздвоены копыта и на копытах глубокий разрез, и который жует жвачку, ешьте; Только сих не ешьте из жующих жвачку и имеющих раздвоенные копыта: верблюда, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены; нечисты для вас...» (Лев. 11:1—4).

– Помолчи! Вилка, запомни! Мнемон – проследи!

Через два дня предо мною должно лежать жаркое из верблюда! Зажарьте его целиком и положите на стол. Я приглашу друзей-патрициев, порадую их восточным лакомством. Что значит – на стол не поместится?! Изготовьте стол побольше! Деньги? Эй, Кошелек! – позвал он раба-казначея. – Сходишь с ними на рынок и купишь дромадера! Продолжай, Иуда!

– «...И тушканчика, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены; нечисты для вас...» (Лев. 11:5).

– У тушканчиков – копыта?! – заорал Серторий. – Ну, Иуда, видать, твои Моисей с Аароном писали эти рецепты с большого похмелья...

– К Плутону их, центурион! Ну, не знали анатомии животных еврейские пророки, проглоти их Цербер! Зато новое для меня блюдо подсказали. Вилка, Мнемон! Верблюд чтоб был готов на нынешние ноны, тушканчики – парочка, нет, они же маленькие, два десятка! – к следующим нундинам[81]81
  Нундины – базарный день в девятидневной римской неделе, ноны – 7 или 9 число каждого месяца.


[Закрыть]! Излагай далее, всадник Иуда Луциний!

– «...И зайца, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены; нечисты для вас...» (Лев. 11:6).

– Брат, у тебя на родине взаправду водятся зайцы с копытами? – широко раскрыл удивленные глаза разомлевший Лонгин. – Я там год прослужил, но ни разу не видел! Легат, напиши письмо Колонию, пусть он прикажет поймать это невиданное животное! Мы его подарим Августу и заслужим милость императора!

– Размечтался! – ухмыльнулся Гай. – Может, раньше такие копытные и водились в Палестине, да предки Иуды их повыбили, поэтому более зайцев с копытами никто и не встречал... Продолжай свой гастрономический обзор, новый отпрыск рода Луциниев!

Гавлонит понял, что превратился в посмешище. Почему Тора равняет тушканчиков и зайцев с коровами, он не знал, но не подвергал сомнению боговдохновленность Святой Книги. Адонаи ведает причину!

– «...И свиньи, потому что копыта у ней раздвоены и на копытах разрез глубокий, но она не жует жвачки; нечиста она для вас... Из всех животных, которые в воде, ешьте сих: у которых есть перья и чешуя в воде, в морях ли, или в реках, тех ешьте; А все те, у которых нет перьев и чешуи, в морях ли, или реках, из всех плавающих в водах и из всего живущего в водах, скверны для вас...» (Лед. 11:7,9—10).

– Подожди! Свинину и так лопаем каждый день! У кого из водных животных нет перьев и чешуи? Мнемон, подскажи!

– У черепах...

– Ага! Давненько не пробовал черепахового супа! Запишите, что это надо изготовить раньше верблюда. Еще, Квинтилий!

– Дельфины...

– Правильно! К нундинам на пару... Тьфу! То есть к тушканчикам, уж больно они маленькие, не наедимся, приготовить молодую афалину[82]82
  Вид дельфина, водящийся в Средиземном море.


[Закрыть].

– Гай, это же священные животные Нептуна! Они спасают терпящих бедствие моряков! – всполошился добрый пьяненький Лонгин.

– Отмолим грех! Принесу хорошие жертвы богу морей! Впрочем, можно не торопиться, я буду служить в Германии, так что на корабль сяду не скоро. Эй, Перо! – велел он рабу-секретарю. – Напомнишь мне послать дары в храм Нептуна, перед тем как придется плыть морем! Что у тебя осталось, Иуда?

– «...Из птиц же гнушайтесь сих: орла, грифа и морского орла, коршуна и сокола с породою его, всякого ворона с породою его, страуса, совы, чайки, и ястреба с породою его, филина, рыболова и ибиса, лебедя, пеликана и сипа, цапли, зуя с породою его, удода и нетопыря... Из всех пресмыкающихся крылатых, ходящих на четырех ногах, тех только ешьте, у которых есть голени выше ног, чтобы скакать ими по земле. Сих ешьте из них: саранчу с ее породою, солам с ее породою, харгол с ее породою, и хатаб с ее породою...» (Лев. 11:13—19; 21—22).

– Подожди! Я не понял, кто это такие: рыболов, зуй, солам, харгол и хатаб? – Оказалось, что у Гая великолепная память даже на пьяную голову.

– Я не знаю. – Иуда аж покраснел от стыда; нечасто приходилось ему произносить такие слова.

– Мнемон, поройся в библиотеках, поговори с охотниками и выясни! Вилка, чтобы эти птицы, по три разных вида в день, подавались мне и моим гостям!

Мнемон кивнул, просверлив Иуду обвиняющим острым взглядом, подобным бураву. Вилка, казалось, был снова на грани потери чувств.

– Какие еще новые лакомства сулит нам священная книга евреев?

– «...Из всех зверей четвероногих те, которые ходят на лапах, нечисты для вас... Вот что нечисто для вас из животных, пресмыкающихся по земле: крот, мышь, ящерица с ее породою, анака, хамелеон, летаа, хомет и тиншемет...» (Лев. 11:27, 29—30).

– Квинтилий, добавь к своему списку анаку и кого там еще? Словом, всех, кроме хамелеона. Его я встречал в Иудее на озере Семехонитис. На вид совсем не аппетитный. Так, дай поразмыслить над сим необычным списком рецептов...

Иуду в очередной раз передернуло от негодования: сколько можно так обзывать Книгу Книг!

– ...Ходящие на лапах... Приготовить медведя – целиком... Рысь тоже способна поразить моих друзей. Жаркое из нее я однажды ел – превосходное, не зря германцы считают рысятину вкуснейшим мясом...

– А волка не пробовал, легат? – осведомился Иуда с невинным видом.

– За такие кулинарные предложения и языка можно лишиться! – вознегодовал патриций. – Это зверь священный для квиритов, символ Вечного города. Ладно, меню на две недели составлено, и очень экзотическое. Скажите все спасибо Иуде. Кстати, целитель, возляг на ложе и съешь что-нибудь. А я пока удалюсь в отхожее место...

С отбытием Гая атмосфера тихого ркаса в триклинии[83]83
  Триклиний – трапезная в римском доме.


[Закрыть] сменилась стихией всеобщей неприязни к Иуде, наконец-то впившемуся зубами в холодную телячью ногу.

– Спасибо, удружил! – с ядом в голосе сказал Мнемон. – Ты сделал из меня знатока животных. Я теперь должен буду определять, кто такие зуй и анака с летаа.

– Не забудь про поиски копытных зайцев, – захихикал Лонгин. Он единственный из всех сохранил радостное настроение и доброжелательность.

– Все же ты, сынок, самый везучий человек в мире. – Бас Сертория, несмотря на невинность выражений, звучал злобно. – Заставить всех нас на протяжении двух недель жрать самое разнообразное дерьмо, а самому его даже не попробовать – это надо уметь! Почему тебе запретна ящерица, а мне – нет? Где справедливость? Где логика?

Иуда отхлебнул вина и поперхнулся от внезапного приступа смеха. Начала сбываться его клятва – вредить римлянам любыми способами. Однако при виде несчастных лиц рабов его веселость испарилась: беднягам придется не только искать, покупать и готовить нечистых животных, но и доедать остатки после пиров – только ими они и питаются... Поистине: «И при смехе иногда болит сердце, и концом радости бывает печаль» (Пр. 14:13). Правда, когда гости Гая узнают, чем их потчуют, у них пропадет аппетит, и рабам останется много объедков...

– Я забыл упомянуть самое главное запрещение: «Не зари козленка в молоке матери его» (Исх. 23:19), – выпалил Иуда в лицо вернувшемуся Гаю.

– Молодая козлятина, сваренная в козьем молоке? Никогда не вкушал. Должно быть вкусно! Вилка, запомни!

Лица присутствовавших немного посветлели. Легат схватился за кубок, тем самым дав разрешение продолжить трапезу.

На корабле Иуда вынужденно довольствовался морским рационом, в дороге – походным, что было, собственно, одним и тем же набором продуктов: хлеб, сыр, куски вяленого мяса, соленая рыба, сушеные финики, вино, вода с уксусом. Ели путешественники, сидя на палубе или на земле. В полноценной застольной римской трапезе зелот участвовал впервые и боялся ударить в грязь лицом: вдруг квириты принимают пищу иначе, нежели иудеи, и посмеются над его неуклюжестью?

Подданные Давида и Соломона утоляли голод, восседая на коврах. После вавилонского пленения евреи переняли у своих завоевателей обычай возлежать во время трапезы за столом на ложах. Греки придерживались схожих традиций со своими соседями с Востока.

Иуда несколько успокоился, удостоверившись, что хоть в этом важнейшем для человека деле – принятии пищи – римляне вели себя по-людски!

На столах перед Гаем и его сотрапезниками не красовалось никакой утвари, кроме общих блюд с яствами, принесенных из кухни, – ни ложек, ни ножей, ни тарелок. Вместо последних использовались тонкие раскатанные лепешки. На них клали еду – в данном случае маленькие кусочки заранее нарезанного мяса – и приправы. Хлеб разламывался и подносился ко рту правой рукой; предварительно его обмакивали в соус, молоко и уксус. Суп подавался в чашках, его не хлебали, а выпивали, как напитки в кубках. Ложки уже появились, однако еще не вошли в моду. Едоки возлежали на левом боку, поэтому все действия совершали только десницей.

Утолив первый голод, Гай взалкал дальнейших развлечений.

– Эй, Перо! – окликнул легат своего раба. – Тебе было велено купить последние «Акты»! Читай!

– Вот они, милостивый господин... – Секретарь развернул свиток и начал читать заголовок: – «Акта сенатус»...

–Дурак! На что ты выбросил сестерции?! – забрызгал слюной мгновенно взбесившийся военачальник. – В Тартар никчемные отчеты о заседаниях идиотского сената! Мне нужны «Акта попули»! Получишь тридцать плетей!

– Прости, доблестный легат! – привстал с ложа и поклонился Квинтилий. – Перо не виноват, это я перепутал. Я заказал ему купить для моего патрона «Акта сенатус», но забрал у него не тот свиток. Сейчас я принесу тебе «Ведомости».

– О чем крик? – спросил Лонгина удивленный Иуда, притворяясь, будто не понимает по-латыни.

– «Акта попули», или «Ведомости», – это регулярно публикуемый свиток, содержащий правительственные постановления, выписки из сенатских протоколов, известия о новостройках, событиях в императорской семье, важнейшие новости в городе. Оригинальный текст каждого выпуска составляется правительственными чиновниками, с него делаются многочисленные копии по частным заказам, а подлинник отсылается в архив. «Акта сенатус» – подробные отчеты о заседаниях сената. Перо начал читать легату не тот свиток...

– И чего же ищет твой командир в ведомостях?

– Как чего? Новости о предстоящих развлечениях. Да сейчас сам услышишь...

– Ладно, Перо, не дрожи! Тебя не будут бичевать.

Возьми «Акты» у Мнемона, посмотри: нет ли чего интересного? – Волчий рык Гая превратился в кошачье мурлыканье.

– Новое постановление: запрещена продажа печеной и вареной пищи в харчевнях, – произнес Перо.

Вернувшийся Квинтилий перевел эту фразу Иуде. Тот заметил, что секретарь Гая бросил на эфиопа взгляд, полный благодарного обожания. Как потом узнал Гавлонит, Мнемон соврал, чтобы спасти Перо от предстоящей расправы за небольшую, в общем-то, провинность, и отдал Гаю «Акта попули», купленные им для Вара.

– К чему такой запрет? – шепотом подивился Иуда.

– Август старается блюсти древние нравы, согласно коим пища готовится только дома. На самом же деле харчевни служат местом сборищ недовольных. Запрет глупый и бесполезный: народ все равно толпится в корчмах для того, чтобы выпить вина и поболтать, пусть и без печеной и вареной пищи...

– Мне плевать на кабаки! – шлепнул ладонью по столу Гай. – Ищи, не предвидится ли каких забав на Гемонии или у Вала Тарквиния. Может быть, весталка дала себя попробовать ухажеру? Или кому-нибудь шьют кожаный мешок?

– Объясни, – снова попросил иудей эфиопа.

– Гемония, или «Лестница рыданий», – спуск с Капитолийского холма к Тибру, по которому крючьями тащат тела казненных. На Вале Тарквиния у Коллинских ворот заживо погребают в землю согрешивших весталок – служительниц богини Весты, обязанных соблюдать девственность. Их выбирают из девочек возрастом от шести до десяти лет, и они служат до тридцати лет.

– И что потом с ними происходит?

– Живут в почете до старости на государственном коште, имеют право даже выйти замуж.

– Кому же нужны пожилые тридцатилетние девицы?

– Да никому! Именно поэтому желающих отдать дочерей в весталки так мало, что год назад к этому важному сану стали допускать даже девочек из семей вольноотпущенников.

– Легат упоминал еще какой-то мешок...

– А, это древняя казнь за отцеубийство. Осужденных зашивают в кожаный мешок вместе с собакой, змеей, петухом и обезьяной – животными, являющими собой пример непочтительности к родителям, и топят в реке или в море.

– А гладиаторских игр не предвидится в ближайшее время? – продолжал допытываться Гай у секретаря, торопливо пробегающего свиток глазами. – Триумфов? Казней государственных преступников? О чем вы там шепчетесь, Иуда и Мнемон?

– Квинтилий рассказывает мне о ваших народных забавах.

– Да ну? И чего бы ты хотел из них попробовать?

– Смыть грязь с тела!

– Отличная мысль! – восхитился пьяный легат. – Ванны, вино и любовь разрушают телесное здоровье, и в то же время все прелести жизни только в них! Давайте сходим в баню. Заодно и Иуда помоется!

Его предложение было одобрено дружным веселым ревом захмелевших квиритов.

Шутку Гая иудей понял, только попав в римские термы.

Около трех часов пополудни звон колокола или дробь барабанов оповещал об открытии этих учреждений, отмеченных символами Эскулапа. Одни из них предназначались для аристократов, другие – для черни. Плата за вход в последние была очень невысокой, а в некоторых ее вообще не собирали, так как устроены были эти простонародные термы и содержались за счет богатых людей как средство для агитации избирателей.

Легат повел свою разношерстную компанию в баню для патрициев, хотя и не самую фешенебельную, дабы избежать встречи с кем-нибудь из своих воинских начальников, ожидающих от Гая, что он находится на пути в Германию. Всадникам такое заведение в обычных условиях оказалось бы просто не по карману, вольноотпущеннику же туда вход был и вовсе закрыт. Но Гай, пробурчав: «Голые все одинаковы, пусть по фаллосам определят, кто из нас бывший раб», – провел их в роскошное, напоминающее дворец мраморное здание с целью, как он выразился, показать своим спутникам, как отдыхают истинные хозяева Рима, и одновременно шокировать находившуюся там публику.

Однако шокирован был прежде всего сам Галилеянин, проходя через различные отделения вертепа разврата, для маскировки скромно именовавшегося термами или бальнеумами; это латинское слово означает «прогнать боль, грусть».

Уже на входе иудей ощутил странное неудобство, смешанное с подозрением и тревогой, когда увидел, что в баню заходят все без разбора – и мужи, и женщины, и дети. Очутившись в небольшой раздевалке, предназначенной только для их группы, Гавлонит немного успокоился, однако тут же всполошился снова: его спутники разделись догола, и ему пришлось последовать их примеру.