Текст книги "Золотой поезд"

Автор книги: Юрий Дмитриев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

17

– Ну, слушайте. Наше начальство, значит, получило телеграмму и приготовилось. Что было – не передать! Всю станцию оцепили, засад понаделали пропасть. Птицын думал, ну все-быть ему в генералах. А тут, как на грех, эту телеграмму и Мишка Одноглазый получил. Слышали про такого бандюгу? Он тоже решил не плошать, да и разобрал путь.

Вот как наворочал! Поезд, сами видите, вдребезги, а золото – тю-тю!

– Может, его все-таки Мишка захватил?

– Нет, где там! Говорят, рвет и мечет. Пошел партизан искать, которые из-под носа у него золото увели.

Мате чуть приподнялся и посмотрел на говоривших. Из кустов, где он лежал, ему хорошо была видна большая группа людей на насыпи. В центре группы стоял высокий бородатый человек, видимо, бригадир ремонтных рабочих, присланных исправлять путь.

– Ну, а потом? – осведомился один из рабочих. – Потом-то что было?

Бородач продолжал рассказывать.

Мате пристально вглядывался в этого человека и чем больше смотрел, тем больше убеждался, что не ошибся.

…Иркутская тюрьма, куда бросили Мате, как только узнали, что он коммунист, была набита до отказа. В тесных одиночках сидело по десять-пятнадцать человек. Каждую ночь расстреливали коммунистов и каждую ночь приводили все новых и новых. Однажды в камеру втолкнули высокого бородатого человека. Он был так избит, что не держался на ногах. Но едва он пришел в себя, его снова повели на допрос. Допросы повторялись каждый день – видимо, этот человек знал что-то важное, – и часто его приносили в камеру без сознания. Мате поражала непреклонность и воля этого коммуниста. Позже он узнал, что его фамилия Кедров, что он работал в Иркутске вместе с Постышевым.

Однажды ночью Мате вывели на кладбище и велели рыть себе могилу. Мате отказался. Его начали бить. Били долго, с тупой, бессмысленной жестокостью. И только тогда прекратили побои, когда показалось, что Мате перестал дышать. Его бросили в канаву и ушли. Мате умер бы, если бы его не подобрали и не выходили рабочие-китайцы. Поправившись, он вместе с ними ушел в тайгу к партизанам и не знал, что стало с Кедровым.

И вот этот человек перед ним!

Мате встал и быстро пошел к насыпи. Бородач подался вперед, крепко стискивая ручку лопаты. И вдруг, отбросив ее, шагнул навстречу Мате.

– Ты? Живой? Не призрак?

– Я, – кивнул Мате. – Не призрак. Как и ты.

– Ну и живучий мы народ! – Кедров крепко обнял Мате. – Товарищи, – повернулся он к рабочим,-это венгерский коммунист.– И тихо сказал: – Тут все свои. Проверенные. Сам подобрал. Ну, рассказывай о себе – как ты, откуда?

– Потом, – остановил его Мате. – Значит, дорогу чинят твои люди?

Кедров кивнул головой и усмехнулся.

– Чиним. Да только не торопимся. Нам-то спешить некуда. Ну, пока расчистим, пока… метров двадцать еще покалечим – на Мишку, конечно, спишем. Потом, помолясь богу, да не торопясь, чинить начнем. Колчаковская-то армия катится назад, как по маслу, а поезда к фронту не идут из-за нас. Ни подкреплений, ни боеприпасов.

– Да, – кивнул Мате, о чем-то думая. – Да, так. Народ совсем свой?

– Совсем, – подтвердил Кедров.

– Хорошо. Сколько времени надо, чтобы починить путь?

– Ну, если возьмемся по-настоящему, значит, за полдня управимся.

– Так… Сегодня в 4 часа вечера будь здесь. Может быть, дорогу придется чинить быстро.

Кедров удивленно посмотрел на Мате.

– Да разве… – почти вскрикнул он.

Мате поднял руку, не то предупреждая о молчании, не то прощаясь, и быстро ушел.

Через два часа он уже был далеко в тайге, на дне густо заросшего кустарником оврага. Ильин, Марков и Лавров лежали в кустах. Мате передал свой разговор с Кедровым.

– Можно рассчитывать на его помощь.

– Это неплохо, – сказал Марков, грызя травинку. – Ноя предлагаю другое. Золото нужно надежно закопать, а самим пробираться в глубь тайги, к партизанам. Когда же Колчак будет разбит, золото переправим в Москву.

Наступило молчание.

– Нет, – отрезал Мате, – Оставлять золото здесь нельзя. Ясно, что и бандиты, и колчаковцы обшарят каждый клочок тайги в этом районе.

– Я тоже так думаю, – кивнул Лавров.

– Значит, примем помощь рабочих, – заключил Ильин.– Надо предупредить наших.

Он пошел по дну оврага, вглядываясь в чащу кустарника, где сидели и лежали бойцы. Люди устали до крайности, но никто не смыкал глаз. Огромное напряжение владело всеми с той самой минуты, когда выяснилось, что о поезде стало известно по линии.

Неожиданно где-то вдали затрещали выстрелы. Застрочил ручной пулемет. Ему ответил «максим». Бойцы напряженно прислушивались.

– Спокойно, товарищи, – сказал Ильин.– Передайте по цепочке: не обнаруживать себя ни в коем случае.

Бой приближался: выстрелы трещали все громче. И вдруг стрельба стихла.

18

Бокмюллер и Андрей находились в разведке километрах в двух от оврага. Выстрелы раздались совсем рядом, на опушке леса. Разведчики залегли в кустах.

Когда все стихло, Бокмюллер, приказав Андрею оставаться на месте, неслышно пополз к опушке. Вернулся он нескоро.

– Это белогвардейцы из города, – зашептал он на ухо Андрею. – Вышли искать бандитов. Они думают, золото захватил какой-то атаман Одноглазый. Хорошо запомни, что я тебе говорил.

Андрей удивленно поднял глаза.

– Слушай, сейчас все будешь понимать,– нетерпеливо продолжал австриец. – На этот отряд напал тот самый Одноглазый. Он напал неожиданно и скрылся. У белогвардейцев есть раненые и убитые, Сейчас часть отряда пойдет обратно в город, понесет раненых, а другие пойдут дальше, туда, – Бокмюллер показал в сторону оврага. – Я слышал разговор офицеров. Они будут искать долго. Им приказано не возвращаться в город без золота. Или хотя бы без «языка».

– Почему ты все это рассказываешь мне? Почему ты сам не расскажешь об этом Ильину или Маркову? – испуганно спросил Андрей.

Франц положил руку ему на голову и ласково потрепал волосы.

– Потому, мальчик, – сказал он тихо, – что, кроме этих слов, ты передашь мой последний привет товарищам. Я больше не вернусь.

Андрей судорожно вцепился в руку австрийца.

– Франц Иванович, дядя Франц, не надо, – прошептал он, поняв, что хочет сделать Бокмюллер.

Тот осторожно высвободил руку.

– Я пойду к ним. Я обману их и задержу. Вы успеете спасти золото Советской республики. Ты скажешь товарищам: Франц Бокмюллер умер честным. Ты это скажешь товарищам, мой мальчик?

Андрей беззвучно плакал. Бокмюллер взял его за подбородок и поднял голову.

– Не надо, мальчик.

Он вынул из кармана старый бумажник и раскрыл его.

– Это моя карточка коммуниста. Отдай товарищу Мате. А это тебе, на память,– он протянул Андрею помятую и сильно потертую фотографию. На ней была снята семья. Бокмюллера – он сам, молодой, в белом крахмальном воротничке, красивая молодая женщина и двое мальчишек, удивительно похожих на отца.

– Фотографировались перед самой войной,– тихо сказал Франц. – Они все считают меня убитым. Когда-нибудь ты напиши им про меня. Пусть знают, что их отец погиб не за Австро-Венгерскую монархию, а за красное знамя. Пусть они это знают. Сделаешь?

– Честное слово, – сквозь слезы ответил Андрей.

Бокмюллер порывиста обнял его и, круто повернувшись, пошел к поляне. Андрей знал, что он должен немедленно идти к своим и рассказать все. Но он не мог сейчас уйти. Он тихо прокрался за Бокмюллером и спрятался в кустарнике.

Австриец будто случайно вышел на поляну, потом, заметив солдат, рванулся в кусты, но его схватили.

– А, попался! – закричал подбежавший молодой офицер. – Партизан?

Бокмюллер молчал.

– Молчишь? – офицер ударил его в лицо. – Молчишь, мерзавец! А ну-ка, ребята!

Солдаты набросились на Бокмюллера. Андрей закрыл глаза, с такой силой сжав кулаки, что ногти глубоко врезались в ладони. Он слышал, как били Бокмюллера, как тот слабо стонал, когда удар был слишком тяжел.

– Хватит! – скомандовал офицер.

Солдаты отступили, оставив на траве распростертое тело Бокмюллера.

– Будешь говорить? – наклонился над ним офицер.

Бокмюллер молчал.

– А ну-ка, ребята, – снова махнул рукой офицер, но другой, постарше, остановил его:

– Подожди, Антипов, так ничего не выйдет. Ты же знаешь их большевистскую породу. Примитивным способом язык ему не развяжешь. А наши молодцы, чего доброго, перестараются и разлучат его душу с телом. Пусть сам полковник допросит его по всем правилам науки – у него-то он заговорит. Немедленно возвращаемся в город!

Трое солдат подняли пленного с земли.

Последнее, что видел Андрей, – белое и, как ему показалось, очень красивое лицо Франца.

Андрей отполз от поляны, потом побежал. Пот градом катился по лицу, ноги подкашивались, а он все бежал, думая лишь о том, как бы поскорее добраться к своим.

Мате первый увидел Андрея и сразу понял: что-то случилось.

– Где Франц? – быстро спросил он.

Андрей протянул Мате партийный билет Бокмюллера.

– Он велел вам передать… он не вернется.– Андрей плотно прижал к лицу ладонь, стараясь унять прыгающие губы. Плечи его затряслись.

Мате, а за ним остальные, обнажили головы.

19

В условленный час Мате и Ильин были на насыпи. Кедров уже ждал их.

– Чем можно помочь вам? – сразу начал он. – Я спрашиваю как член подпольного ревкома города.

– Сначала расскажите, что делается на линии, – ответил Ильин.

На насыпи неторопливо возились рабочие. Изредка доносился тихий звон – вбивали костыли, иногда кто-то натужно кричал: «Раз, два – взяли!»

– Из-за этого бандита, – усмехнулся Кедров,– не могут пройти эшелоны. Уже образовалась пробка. Как только починим путь – эшелоны пойдут один за другим. И воинские, и санитарные. Санитарные пропускают без задержки, зеленую улицу им дают. Видно, большие потери.

– Да, а ведь это… – Мате быстро повернулся к Ильину. – Санитарный поезд – это очень хорошо.

– Сможете вы починить путь к ночи? – поняв, что задумал Мате, спросил Ильин.

– Да, управимся при желании.

– Товарищ Кедров, этим вы очень поможете нам.

Ночью поезда один за другим пошли по исправленному пути. Партизаны и рабочие смотрели на проносящиеся мимо составы.

– Сколько, ты говоришь? – в который раз спрашивал Мате Кедрова.

– Десять, – спокойно отвечал тот. – Сведения точные.

– Прошло пока восемь. Не ошибиться бы.

Промчался девятый санитарный поезд.

Мате взволнованно ходил вдоль насыпи.

Показался поезд.

Рабочий замахал фонарем. Было слышно, как поезд замедляет ход. Лязгнули буфера вагонов – состав остановился.

Из будки высунулся машинист, пытаясь разглядеть, что случилось. Но было слишком темно и, ругнувшись вполголоса, он слез на землю.

– Что тут у вас?

– Да вот разошлись стыки, – ответил рабочий.

– А, чтоб вам! – сплюнул машинист и повернул обратно.

Но не сделал он и двух шагов, как застыл с поднятыми руками: прямо на него был направлен пистолет.

– Без паники, – услышал он. – Присядьте в сторонке и отдохните.

Машинист, как подкошенный, повалился на траву.

– Вы меня расстреляете? – спросил он дрожащими губами.

– Видно будет, – уклончиво ответили из темноты. – Трибунал потом выяснит, что вы делали у Колчака. И какой вред приносили народу.

– Значит, вы не бандиты, – обрадовался машинист. Он знал, что красные лишь в редких случаях расстреливают без трибунала. А машиниста санитарного поезда да еще насильно мобилизованного, красные расстреливать не будут.

– Нет, мы не бандиты. Хотя лично господин Колчак и его холуи считают нас самыми что ни на есть бандитами. Ну, а трудовой народ имеет другое мнение…

– Почему вы разговариваете с арестованным? – быстро спросил кто-то.

Боец вскочил.

– Виноват, товарищ Ильин. Ведь это машинист…

Ильин хотел что-то сказать, но к нему подбежали:

– Охрана и прислуга поезда арестованы!

– Прекрасно. Начинаем погрузку.

Ильин ушел. Боец посмотрел на машиниста и погрозил ему пальцем.

– Смотри, не болтай больше.

Машинист кивнул.

…Филиппов таскал мешочки и складывал их у последнего вагона. Иванов подхватывал и закидывал в тамбур. Работа шла быстро. Вдруг Филиппов услышал слабый звон. Он нагнулся и нащупал развязавшийся мешочек. Ругая себя за неосторожность, Филиппов подал его товарищу.

– Положи этот мешок отдельно, – попросил он.

– Зачем?

– Ну, просят тебя.

– Ладно, ладно, – согласился Иванов,– только давай быстрее. Видишь, все уже почти погрузили.

Филиппов исчез в лесу и вновь вернулся, с трудом неся три мешка.

– Все.

– Славу богу! А то мы последние. Ну, давай мешки и лезь сюда.

Филиппов подал, но в вагон не поднялся, а присел на корточки и стал лихорадочно шарить по земле руками. Вдоль состава быстро прошел Мате. Послышалась команда:

– По вагонам!

Коротко свистнув, поезд медленно двинулся с места.

– Ну давай же, давай скорее! – кричал Иванов все еще сидящему на корточках товарищу. А тот будто не слышал.

Наконец Филиппов вскочил и бросился вслед за поездом.

– Ох, и глупый же ты человек! – покачал головой Иванов, когда он вскочил на подножку. – Ведь чуть не остался.

– Сам ты глупый, – беззлобно отозвался Филиппов. Он вытащил из кармана несколько монет и осторожно сдул с них землю и травинки.– Видал, – протянул он Иванову ладонь. Это, небось, не хозяйское золото. Где тот мешок, который я отложить просил?

– Вот он.

Филиппов осторожно одну за другой опустил в мешочек монеты и крепко завязал его.

– Дай, пожалуйста, закурить, – повернулся он к Иванову. – Я вроде бы кисет выронил, когда монеты эти искал, а поднять некогда было.

– На, возьми мой, – сказал Иванов. – Бери совсем.

– А ты как же?

– Да у меня еще есть, – солгал он. – И ты не откажешь, если попрошу табачку. Верно?

20

Ильин и Марков вошли в служебный вагон.

– Мы, пожалуй, здесь разместимся,– кивнул Ильин на крайнее купе.

– Мне все равно, – отозвался Марков.

Он выглядел совсем больным – сказались волнения последних суток.

«Не стоило ему ехать с нами, – подумал Ильин, сочувственно глядя на посеревшее лицо Маркова. – Ведь он немолод, и здоровье подорвано».

– Устраивайся, Петр Иванович, – мягко сказал он, – отдыхай. А я пойду познакомлюсь с начальником поезда.

Марков поморщился.

– И охота тебе со всякой колчаковской мразью разговаривать? Арестуй его и все.

– Да, так и сделаю. Надо только допросить и выяснить кое-что о санитарных поездах, чтобы на каком-нибудь пустяке не провалиться.

Ильин открыл дверь соседнего купе. Начальник поезда встал ему навстречу, одернул китель и, сверкнув из-под пенсне серыми молодыми глазами, спокойно сказал:

– Налет на санитарный поезд является нарушением международных норм. Поэтому я…

– Протестуете?

– Да, протестую.

Ильину понравился этот молодой спокойный офицер с интеллигентным лицом. Он заколебался в своем решении немедленно арестовать его.

– Вы правы, доктор, -сказал Ильин.– Мы нарушили международные нормы. Но разве все, что делает ваше командование, не является нарушением простых человеческих норм?

По лицу офицера пробежала тень.

– Прошу не агитировать меня. Я ваш пленный, и поступайте так, как следует поступать с пленными. А действия господина Колчака меня не касаются. Я только врач и обязан делать то, что делают врачи всюду, независимо от того, в каком лагере они находятся… Если позволите, после обыска я захвачу свои личные вещи. Они вот тут, – он указал на небольшой аккуратный портфель. – Прошу проверить. Здесь нет ни оружия, ни чего-либо другого, интересующего вас.

– Где вы учились? – вдруг спросил Ильин.

– Взят в армию с четвертого курса Петроградского психоневрологического института, – ответил офицер.

– А меня исключили с третьего курса горного. Так что мы коллеги. Моя фамилия Ильин.

– Лунев, – слегка поклонился офицер.

Ильину все сильнее нравился этот офицер.

И колебался он недолго.

– Господин доктор, – он встал, подчеркивая этим значимость своих слов, – вы останетесь здесь и будете делать то же, что делали до сих пор.

– Простите, не понимаю.

– Вы останетесь начальником поезда. Нам надо как можно ближе подойти к линии фронта. Красные кресты вашего поезда служат надежной защитой, а большие потери колчаковской армии – гарантией скорейшего продвижения. Вот все, что я могу сообщить. И вы не станете нам мешать.

Серые глаза врача прищурились в усмешке.

– А вы не боитесь, что на первой же станции я вас выдам?

– Мы постараемся принять меры, – ответил Ильин. – И, кроме того, мне кажется, вы этого не сделаете.

– Почему? Или вы так уверены в себе?

– Я не очень уверен. Но, очевидно, вы уже начали понимать обреченность тех, кому служите, и безнадежность дела, которое они затеяли… Повторяю, вы не пленный. Вы можете свободно ходить по всему поезду, я дам распоряжение часовым.

– Благодарю вас, – ответил Лунев, – мне Этого не надо.

Ильин вернулся в свое купе.

– Слушай, Мате, – он передал ему свой разговор с Луневым. – Но, может быть, я ошибаюсь? Может, напрасно я его не изолировал?

– По твоим рассказам, мне он тоже понравился, – ответил Мате. – Ему почему-то хочется доверять. Мне кажется, что он честный человек. И у Колчака находится по ошибке.

…Расчет на скорое продвижение оказался правильным – санитарные поезда пропускали без задержки. Не останавливаясь, поезд прошел мимо города, где Птицын допрашивал Франца Бокмюллера.

Ильин и Мате долго смотрели в окно, думая об одном и том же.

Ночь прошла спокойно. Марков спал, трудно дыша, дремал и Мате. Ильин долго не решался будить их и, наконец, тронул за рукав Мате.

– Проснись, надо посоветоваться… Через несколько часов будет большая станция. Предпоследняя перед фронтовой полосой. Нам необходимо сменить паровоз. Но только паровоз, машинисты должны остаться наши. А как это сделать?

– По-моему, – не сразу ответил Мате,– надо послать на станцию Лунева. Ни ты, ни я не сможем этого добиться. А Лунев сможет.

– Если захочет.

– Если захочет, – согласился Мате.

– Я думал об этом. Большой риск все-таки, – покачал головой Ильин.

– Согласен. Но, если пойдет кто-нибудь из нас, риск не меньший. И потом, с Луневым пойду я. Пусть он знает, что лишнее слово или лишний жест будет стоить ему жизни. Поговори с ним.

Лунев выслушал внимательно, ни разу не перебив Ильина. Он был так же спокоен, но за ночь лицо его осунулось; Ильин понял, что он не ложился.

– Я подумаю, – ответил Лунев.

За окнами потянулись ветхие домишки окраины, потом показались пузатые купеческие дома и лабазы, а Лунев все молчал. Ильин терпеливо ждал. Он знал, что Мате, переодетый в форму колчаковского офицера, нервно ходит по коридору, что времени в обрез, и все-таки ждал.

– А если я откажусь? – наконец спросил Лунев.

– Мы не будем вас заставлять. Но…

– Вы хотите сказать, что это в моих интересах. Я должен купить себе жизнь. Так?

– Нет, мы не расстреляем вас, если вы откажетесь, – ответил Ильин.

Лунев опять отвернулся к окну.

– Что же вы молчите? – не выдержал Ильин, чувствуя, что поезд замедляет ход.

– Обдумываю свой разговор с военным комендантом, – блеснув пенсне, ответил Лунев. Ильину показалось, что в его голосе прозвучала не то издевка, не то вызов.

Лунев встал, по привычке одернул китель и мельком взглянул в зеркало.

Поезд подали на третий путь, и к вокзалу пришлось пробираться под вагонами соседнего эшелона. Слышались визгливые переборы гармоники и частушки. Солдаты сгрудились у открытых дверей вагона, хохотали и солеными шутками встречали каждую новую частушку. Пронзительно гудя и извергая белые клубы пара, по первому пути промчался на восток санитарный поезд.

– Тифозные. Вишь, нельзя в городе останавливаться, – пожилой солдат, кряхтя, нагнулся и стал поправлять обмотку.

– Ну, и правильно, – ответил второй, с ефрейторскими лычками на погонах. – В городе, небось, резерв расквартирован, а тут зараза.

– Так-то оно так, а куда их повезли? В тифозные бараки. Ты видал хоть одного, который вышел из этих бараков?

Лунев быстро пошел к зданию вокзала. У массивной двери с надписью «Военный комендант» он на секунду задержался и через плечо посмотрел назад. Но, встретившись глазами с Мате, толкнул дверь.

В густых клубах табачного дыма сидело несколько штабных офицеров.

– А, Константин Александрович!-радостно воскликнул комендант, протягивая Луневу обе руки.– Рад, очень рад вас видеть.

Несмотря на военную форму и подполковничьи погоны, у него был сугубо штатский вид, да и сама комендатура напоминала какую-то тыловую канцелярию.

– Где же вы изволили пропадать, батенька? – продолжал комендант радушно, будто находился в своей московской или петербургской квартире. – Забыли нас совсем.

– Я собой не распоряжаюсь, – слабо улыбнулся Лунев. – Вот видите, зашел в гости и то на секунду: требуется срочно оформить документы.

– Э, успеется, – мотнул головой комендант, будто отмахиваясь от назойливой мухи. Он взял из рук Лунева бумаги и положил их на край стола. – Расскажите-ка лучше, что у вас там делается.

– Да ничего особенного. Все по-прежнему.

– Как ничего особенного?!-комендант хлопнул руками по столу. – Видали, – повернулся он к офицерам,– ничего особенного! У них это стало в порядке вещей. Большевики ограбили казну верховного, а ему «ничего особенного».

– Нет, серьезно, Константин Александрович, – обратился к Луневу щеголеватый офицер с рукой на черной перевязи, – что там произошло? Мы получили телеграмму, секретную…

– Секретную? – усмехнулся Лунев.

– Вот именно, секретную, – захохотал комендант. – Не шифрованную даже, а открытым текстом. Секретная!

– Ну, это неважно, – покривился щеголеватый офицер. – Суть-то в другом. Как это могло произойти? – И где сейчас это золото, черт его дери? Нам приказано обыскивать все поезда, вплоть до санитарных…

– Да? – вспыхнул Лунев. – Ну что ж, тогда и начнем с этого. Прошу вас, господа. Или вы уже отдали приказание?

– Ну, что вы, что вы, Константин Александрович. Я ведь это к слову. Просто очень хочется узнать, что там творится.

– Уверяю, господа, я знаю не больше вашего. Вот, может, господин капитан что-нибудь знает, – он повернулся к стоящему в стороне Мате.

– Действительна, господин капитан! – обрадовался комендант. – А Константин Александрович и не представил вас.

Лунев сделал вид, что не услышал последней фразы, а Мате не стал ждать, пока комендант повторит. Он приблизился к офицерам и быстро заговорил:

– Я кое-что знаю. Из достоверных источников, господа. Золото теперь у бандитов.

– Э, нет, батенька. Ваши сведения устарели. Золото, оказывается, у большевиков. Они пустой поезд под откос спустили. Провели всех.

– Да, это так и было. А потом бандиты все-таки захватили золото у большевиков.

– Что за черт! – воскликнул офицер с подвязанной рукой. – До нас дошли слухи, что Птицыну привели пленного партизана, австрийца какого-то. Он его два дня допрашивал. Наконец, этот австриец не выдержал, повел Птицына в лес…

– А я уверяю вас, господа, что золото у бандитов. У Мишки Одноглазого.

– Так его же, мы слышали, хлопнули,– вставил сидевший у окна прапорщик.

– Как же, хлопнешь его. Живуч, как кошка,– вмешался в разговор еще один офицер. – Бандиты – это какая-то особенная порода… – и он начал рассказывать что-то о бандитах. Но его никто не слушал. Офицеры обступили Мате, почти совсем загородив от него Лунева. Воспользовавшись этим, Лунев нагнулся над столом коменданта и тихо сказал:

– У меня разговор к вам, Николай Иванович. Без свидетелей.

– К вашим услугам, – ответил комендант, сразу как-то поникнув. Он терпеть не мог «деликатных» разговоров, просьб, одолжений. Но Луневу, которого знал еще по Петербургу, отказать не мог.

– Выйдемте на минуточку, – попросил Лунев и обернулся.

Мате, продолжая что-то рассказывать, напряженно смотрел на него. Лунев заметил, как правая рука его опустилась в карман.

– Я к вашим услугам, – повторил комендант поднимаясь.

– Минуточку. При нашем разговоре должен присутствовать капитан, – и Лунев окликнул Мате.

Они прошли в маленькую комнату позади комендатуры.

– У меня к вам вот какая просьба, – начал Лунев, когда закрылась дверь. – Мне надо быстро оформить проездные документы.

– Господи, батенька, о чем может быть речь, – повеселел комендант. – Это мы мигом! Через пять минут можете трогаться.

– А осмотр поезда, поиски золота?

– Э, бросьте, – опять мотнул головой комендант.

– Хорошо, ~ впервые за все время улыбнулся Лунев. – Теперь второе. Мне нужен другой паровоз…

– Но?..

– И только паровоз. Без машиниста.

– Но как же? – растерялся комендант.– Зачем вам, батенька, другой паровоз? Мы мигом заправим ваш, и езжайте себе. Вы понимаете, время военное…

– Вот именно, время военное, дорога каждая минута. Мне некогда грузить уголь и запасаться водой, это «мигом» продлится полдня, я же знаю.

Комендант молча сопел.

– Ас машинистом что это вы затеваете?

– Машинист должен остаться прежний. Он человек проверенный, а рисковать во фронтовой полосе я не хочу.

– Задали вы мне, батенька, задачу, – отдуваясь, произнес комендант. – Погодите, дайте подумать.

– Помнится, когда-то за преферансом вы были смелее, – с ехидцей заметил Лунев.– Не боялись даже рисковать. А тут и риску нет никакого.

– Э, ладно, – махнул рукой комендант, – берите паровоз. Но только, – он приблизил лицо к уху Лунева, – только… тсс, между нами!

Впервые за весь разговор Лунев взглянул на Мате, и тому показалось, что он как-то странно посмотрел на его руку, опущенную в карман.

«Боится», – подумал Мате.

Комендант вышел отдавать распоряжение.

– Это друг моего покойного отца. А я, может быть, подвожу его под трибунал,-тихо сказал Лунев и, не глядя больше на Мате, пошел к поезду.