Текст книги "Юрова гора"

Автор книги: Юрий Татаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава 6. Первая вылазка

Стоило пану Петру появиться в башенном зале, как он попал под перекрестные взгляды членов городского совета. Царившая в зале тишина подсказала старосте, что советники жаждут сведений...

Пан Петр уже принял решение: никакой поблажки татарам, сидеть в замке и ждать. «Нечего бояться охмеленного победами дикаря, – рассуждал он. – Выскочка вздумал назвать себя беем, господином и теперь льстит своему самолюбию тем, что угрожает другим. Проходимца мало наказывали!» Поэтому сначала он успокоил советников.

Потом было принято решение выслать смельчаков к виленскому воеводе, с тем чтобы подтвердить истинность и масштабность трагедии и поторопить с возможностью помощи.

Смельчаков нашли скоро... Позже, когда стемнело, они перебрались по тоннелю под стеной и, одолев обводной ров, ушли в сторону ближайшего леса...

Ночь прошла спокойно. Осознав, что приступом замок не взять, татары не отважились на повторный штурм. Их видели то на площади, то на вершине какой-нибудь городской горки. Держась небольшими отрядами, они то появлялись в поле зрения осажденных, то надолго исчезали, растворяясь, словно мираж.

На следующее утро, одевшись, пан Петр направился в зал заседаний.

В зале было пусто. Но уже в самом спокойствии, царившем как в замке, так и за его пределами, угадывалось что-то зловещее, зачатие бури. Пан Петр никак не мог забыть страшной угрозы Мустафы...

Повернувшись к образу на стене, староста помолился, попросил у Господа сохранить его людей от болезней и стрел варваров. Не забыл он и о тех, кого выслал накануне к пану воеводе. Позже, когда взошло солнце, гайдук пригласил его к завтраку... Но поесть старосте не довелось. Покончив с молитвой, его милость услышал, как дозорные на башне и на стене вдруг подняли крик: «Пожар! Святыня горит!» Вспомнив о вчерашней угрозе, пан Петр бросился к окну...

Он увидел, как здание костела обволакивают черные клубы дыма. Вокруг храма, словно мошки вокруг свечи, суетились всадники в тулупах. Они поджигали солому и брошенные под стены вязанки дров. Огонь внутри храма, разведенный еще раньше, неожиданно вырвался наружу – зазвенели рассыпавшиеся стекла... Один за другим из распахнутых дверей костела вырвались всадники, понеслись галопом прочь... Обретя тягу, огонь стремительно набирал силу. Пламя загудело, затрепетало, как полотно флага на ветру. Из окон вырывались зловещие языки. Дым побелел и, поднявшись, скрыл черепичную крышу, образовав своеобразный балдахин. Страшный треск лопающейся черепицы и гул загоревшихся дубовых перекрытий отозвался в сердцах тех, кто наблюдал за пожаром из замка, настоящей болью. Люди запричитали, а потом, упав на колени, стали молить Бога, чтобы остановил ужасное уничтожение...

Но костел продолжал гореть. Начавшая подрагивать крыша грозила рухнуть в любую минуту. А когда огонь на ней соединился с огнем из окон, храм превратился в громадный, стонущий и стреляющий костер. Прогоревшие балки наконец повалились и оживили бушующее пламя мириадами искр...

В то время как зрелище пожара вызывало у осажденных боль, для татар оно являлось чем-то вроде забавы. Радуясь, пришельцы устроили на площади сатанинскую пляску. Оставив коней, они прыгали, потрясали саблями и выкрикивали что-то по-сорочьи так, что у осажденных леденели сердца. Понимая, что спрятавшиеся в замке видят результат их деяния, они старались своей радостью еще больше досадить им. И преуспели. Видя эту вакханалию, сотканную из огня, злорадства и ненависти, осажденные стали кричать дикими голосами: «Конец света! Антихрист пришел!» Бормотали иудеи, стоя на коленях; кланялись, словно механические китайские куклы, татары; стонали и крестились в бессилии католики и православные. У людей на глазах отнимали надежду. Отчаяние их росло. Иные бросали взгляд упрека в сторону замковой башни и уже готовы были обвинить в том, что случилось, старосту. Людской плач смешался с гулом отчаянных возгласов. «Видит Бог, – кричали иные, – сожжение святыни – ужасный знак! Всевышний предупреждает! Нас ждет еще большее испытание! Горе нам!»

Ксендз Лаврентий взобрался на лестничную площадку, встал на колени и воздел руки к небу. Те, кто был ближе, услышали его горестные стенания: «Худой день! Не будет нам покаяния! Великий грех навеки возляжет на нас!»

Главы общин, знатные люди города без приглашения стали подниматься в башню. Они торопились выразить боль людей. Враг не просто угрожал жизни. Он селил в душах горожан неверие в свои силы, пятнал их честь.

Зал едва уместил собравшихся. Первым взял слово пан Куба. Его жиденькие, свисающие, точно сосульки, седые усики так и задергались...

– Чего мы ждем? Чего сидим, как кроты в норе?! – вскричал он. При этом смуглое лицо его окрасил густой румянец. – Разрешите – и я первый пойду на этих деспотов! И схлестнусь с ними не на жизнь, а на смерть! И не посмотрю, что они мои одноверцы! Аллах видит правого! И накажет несущего гибель!

Выступление Кубы взорвало зал: собравшиеся заговорили все разом. И тут над гудящим, как улей, собранием вельмож прогремел голос пана Загорнюка:

– Готов платить золотой за каждую голову варвара!.. Неужели мы такие жалкие, что не сумеем постоять за себя! Где наша гордость? Где любовь к Богу?.. Поддерживаю предложение пана Кубы! Наступила пора решительно ответить врагу!

Толстяк пан Рыбский, до этого дня брюзжавший об убытках и плохом самочувствии, вдруг тоже заговорил в унисон собранию. Его крупный, картошкой, нос сделался красным, как перец, а двойной подбородок задергался, как наковальня под ударами молота.

– Часть горожан прячется на Бушинском болоте. Мы должны помочь им выбраться оттуда! Пора показать, что мы тоже не лыком шиты! Третий день мы бездействуем, только молимся и плачем! Сколько людей потеряли! Теперь храм!.. Поддерживаю предложение пана Кубы и пана Загорнюка! Согласен платить за каждую голову нехристя золотой!

После таких эмоциональных выступлений бездействовать было бы просто неумно. Даже представители самой мирной общины евреи Фейба и Матус высказались за то, чтобы ответить нечестивцам. Тут же было единодушно одобрено решение о том, чтобы совершить боевую вылазку. Проведя экстренный опрос на предмет выявления добровольцев, члены совета уже через две минуты получили подтверждение того, что люди готовы на решительные действия: в вылазке пожелало принять участие все мужское население города! Сотнику и его подначаленным поручили выбрать самых достойных...

Костел продолжал гореть, застилая площадь серым дымом. Тем временем у ворот спешно собрался отряд верховых, всего около тридцати воинов. Возглавил его пан Богинец. Ксендз Лаврентий и отец Ферапонт отслужили молебен за удачу. Воинам не терпелось размять мускулы. Об опасности никто не думал. Наоборот, люди радовались, что им доверили участвовать в сражении. Решено было до возвращения отряда ворота не запирать.

Успех атаки строили на внезапности. Продолжая свое варварское празднество, татары не могли и предположить, что осажденные осмелятся напасть. Чувствуя себя хозяевами положения, они думали о тех, кто хоронился за стенами крепости, не иначе как о ягнятах на бойне.

Поэтому они были обескуражены, когда вслед за громким лязгом цепей, спустивших откидной мост, из ворот замка, словно птицы из клетки, вырвались на разгоряченных отчаянным понуканием лошадях один за другим несколько десятков всадников в доспехах и с длинными польскими саблями наперевес. Вдобавок с башни вдруг донесся страшный грохот – это выстрелили из пушки, и прежде чем башня окуталась облаком дыма, в сторону онемевших танцоров со свистом полетело гигантское каменное ядро...

За первым выстрелом прогремел второй... Не успели татары оседлать коней, как ядро упало в самое их скопление, разлетевшись на тысячи осколков... Ржание напуганных лошадей, крики и стоны раненых на какое-то время заглушили топот приближающегося отряда осажденных. Варвары, совершая отчаянные попытки укротить взбесившихся лошадей, бросились врассыпную, словно тараканы...

Через минуту на площади остались лишь убитые да покалеченные. Остальные, кто верхом, а кто и бегом, устремились в сторону горки, у подножия которой пылало пожарище. Вслед за убегавшими, улюлюкая и визжа, неслись замковые, рубили тех, кто был недостаточно расторопен.

Наблюдая за происходящим, находившиеся в зале заседаний сначала обрадовались. Но потом, когда отряд смельчаков скрылся за горой, вдруг притихли, стали не без растерянности переглядываться. Все пошло не так, как было задумано. Воинам было запрещено покидать территорию в пределах видимости из замка. Враг мог отрезать путь обратно... Теперь, когда дружинники исчезли, остальные осажденные почувствовали себя беззащитными...

– Что же он вытворяет, безумец! – имея в виду сотника и его действия, в сердцах вскричал пан Петр. – Он же погубит людей!

– Воистину, как бы не вышло беды... – ответили ему присутствующие в зале.

Все вдруг стали прислушиваться. Но напрасно. За пределами замка царила тишина, если не считать шума огня. Выпущенный отряд словно провалился сквозь землю...

Но вот наконец все вздохнули с облегчением. Сначала на одном из возвышений показался первый всадник. По коренастой фигуре, затянутой в кольчугу, и большому рогатому шлему замковые узнали сотника... Пан Богинец подал знак к отступлению. И сейчас же на горке появился весь отряд. Не задерживаясь, всадники двинулись к замку.

Когда мост был поднят, выяснилось, что все участники вылазки живы и невредимы. Им не пришлось вступить в настоящую схватку. Зато они гнали татар до самого стана, располагавшегося, как оказалось, прямо за Костельной горой.

Члены совета похвалили сотника. И тут же сошлись во мнении, что подобные вылазки не мешает совершать и впредь.

Глава 7. Игра с огнем

Складывалось впечатление, что татары забыли об осажденных. Случалось, какой-нибудь отряд пересекал площадь. Но потом все опять замирало и тишина начинала селить в души закрывшихся в замке надежду...

Но варвары и не думали уходить. Они искали людей в окрестных деревнях и фольварках. Случалось, через город прогоняли толпу пленных – в основном детей и молодых женщин. Где-то в окрестностях Крево для несчастных был устроен лагерь.

Возможно, пришельцы примирились с мыслью, что замка им не взять. Как бы там ни было, но всякий раз, пересекая площадь, они даже не оглядывались в его сторону...

Руины костела продолжали дымить. Вместо красивого однобашенного строения на месте старого городища остались лишь обугленные стены, вид которых вызывал у осажденных тоску. Начавшийся затяжной дождь мало-помалу затушил пожарище. Устремив взоры в небо, люди крестились и печально говорили: «Слезы Господни»...

На следующий день осажденные вновь выслали отряд. А в конце того же дня – еще раз. Теперь, следуя строгому указанию пана Петра, дружинники не отдалялись от замка за пределы видимости. Правда, ни тот, ни другой отряд не добыл каких-либо сведений. Подтвердилось лишь известие, что в пригороде, в обширной долине извечных пастбищ, татары устроили стан.

Такое течение событий продолжалось несколько дней. Но как-то утром на площади около все еще дымящихся стен костела появился большой конный отряд. Боясь быть атакованными из пушки, всадники остановились на значительном расстоянии.

Неожиданно часть воинов понеслась в сторону замковых ворот. Впереди скакал Амурат. За ним, держа вертикально длинные шесты, на верхушке каждого из которых было нанизано что-то круглое и увесистое, цепью следовали остальные. Всего было пять шестов. Казалось, что всадники соперничали: то один вырывался вперед, то другой. Никто не хотел отставать. Было очевидно, что души летящих, как ветер, воинов преисполнены стремления поскорее донести до замка свои «подарки». Каждый из всадников держал шест двумя руками, стараясь, чтобы тот, усиленный тяжестью на верхушке, не завалился.

Наблюдая за скачкой из окон Княжеской башни, пан Петр и его подначальные наконец разглядели на шестах человеческие головы...

Приблизившись ко рву, татары вонзили шесты в илистое дно, после чего собрались в тесную группу, образовав воинственный кулак, в центре которого оказался Амурат.

– Пан Скарга! – крикнул последний, устремив свой вечно веселый взгляд на верхнее окно Княжеской башни. – Это тебе подарок от Мустафы! Нам представилось, что эти головы должны быть тебе знакомы! А на словах визирь просил передать, чтобы ты поторопился с выполнением его условия! Иначе мы усеем подобными украшениями весь этот ров!

Сказав сие, всадник с места послал свою вислошеюю в галоп. Та прыгнула, точно белка, устремилась вперед, как выпущенная из лука стрела. За Амуратом с такой же поспешностью понеслись остальные участники этого устрашающего визита. Запоздалый залп пушки, ответивший на цинизм татарского посла, не принес смельчакам потерь – большое каменное ядро упало в ров, подняв фонтан брызг и покосив шесты.

Соединившись на площади, татары наконец отправились восвояси...

Стоило последнему всаднику исчезнуть из виду, как пан Петр приказал открыть ворота... Вскоре выяснилось, что головы принадлежат членам одного семейства: не повезло пану Довбе и его близким – жене и трем сыновьям. Богатый землевладелец, пан Довба не пожелал прятаться за стенами замка. Он рассчитывал, что татары не доберутся до его отдаленной усадьбы...

В тот день в замке вновь зазвучало траурное песнопение: по просьбе старосты и членов магистрата по убиенным устроили панихиду.

Содеянное варварами вызвало у осажденных негодование. Вновь все, кто мог носить оружие, потребовали от членов городского совета, чтобы им позволили схватиться с врагом. Пан Петр остался чуть не единственным из тех, кто был против сражения.

– Нет! – упорствовал он. – Эмоции в нашем положении неуместны! Сражение приведет к катастрофе! Мы только зря погубим людей! Король не простит мне подобного легкомыслия! Нет и еще раз нет! Будем хорониться за стенами до тех пор, пока не придет помощь!

Он и вовсе запретил бы вылазки, если бы не понимал, что молодежь просто не в состоянии все время сидеть на месте... В тот день он сам сформировал отряд, отказав тем, кто особенно рьяно рвался за ворота. Он опасался, что из-за одного безумца может погибнуть весь отряд.

Пан Юрий давно просил отца разрешить ему выйти из замка. И обижался, что тот запрещал. Еще бы, ведь ему не позволяли делать то, что не возбранялось друзьям! Подростку хотелось испытать себя, проверить свое бесстрашие. Ему хотелось поближе подойти к тем, кого считали выходцами из преисподней, хотелось пустить пару стрел в их сторону. Внутренне юный герой готов был вступить в схватку и даже рисовал себя победителем. С малых лет находясь под опекой одного и того же человека, своего гайдука Прокши, он даже представить себе не мог, что кто-то способен обидеть его. Прокша всегда держался рядом. И там, где могла не успеть сабля пана Юрия, обязательно поспела бы булава верного гайдука. Прокша находился в том возрасте, когда человек еще может похвалиться не только силой, но и ловкостью.

Отец категорически отказывал сыну. Но как-то раз, подумав, что уступка освободит его от докучливости подростка, разрешил... Перед тем как выпустить отряд, староста вызвал Жибинтея.

– В который раз выходишь за пределы замка? – спросил он молодого десятника.

– В третий, ваша милость, – ответил Жибинтей.

– Каков твой план?

– Пройти до подножия старого городища. Потом подняться на горку. Поведать, чем нехристи занимаются.

– А если встретите дозор?

Готовый к такому вопросу, десятник ответил:

– В схватку вступать не станем, ваша милость, повернем обратно.

Ответ понравился старосте. И тем не менее пан Петр добрую минуту пытливо всматривался в глаза собеседнику. Ему хотелось убедиться в основательности его слов. Наконец он сказал:

– На этот раз с тобой поедет мой сын. Присмотри за ним, – вдруг скатившийся до хрипоты голос выдал его тревогу. – Мальчик давно просится. Я не в силах больше отказывать... Не позволяй ему отдаляться. Прокша знает свою заботу, но ты, как голова всему, должен быть особенно бдителен.

– Будьте покойны, ваша милость, – ответил Жибинтей. – Ни на шаг не отойду от паныча.

– Не как господин, а как отец прошу, – пропустив мимо ушей ответ десятника, добавил пан Петр.

– Понимаю, ваша милость.

Известие о том, что отец разрешил ему сопровождать выездной отряд, несказанно обрадовало молодого дружинника. Первым делом пан Юрий поделился новостью с сестрой. Она пришла в восторг – возможность сопровождать отряд смельчаков рисовала брата в глазах девочки настоящим героем...

Чтобы показать значимость дела, в котором ему предстояло участвовать, пан Юрий, подражая старым воинам, сел точить сабельку. Когда с этим было покончено, он взялся за арбалет: смазал металлические части жиром.

Тем временем пан Петр распорядился, чтобы сыну подали его белую кобылу. То была хоть и старая, но спокойная лошадь. Лично проверил подпругу. В этот день, казалось, все благоприятствовало удаче. Даже ясная погода. Тем не менее на душе старосты было тревожно. А когда воины стали покидать замок, он и вовсе пожалел, что отпустил сына.

Угадав, что отец волнуется, пан Юрий, оказавшись на предзамковой площади, оглянулся и сделал ему отмашку – как бы сказал, что понимает меру опасности приключения и намерен быть предельно осторожным...

Сценарий этого выезда должен был в точности повторить все предыдущие. Предусмотрительный Жибинтей выслал двух верховых вперед. Объехав покрытую сажей Костельную площадь, отряд стал взбираться на горку. Осуществив восхождение, всадники остановились на вершине и, не сговариваясь, сделали несколько приветственных взмахов в сторону замка. Этот знак должен был успокоить осажденных, ибо говорил о том, что татар поблизости нет. Сейчас же с башни подали ответный знак, который оповестил о том, что и на противоположной стороне города тоже все спокойно.

Всадники двинулись дальше...

Через четверть часа пан Юрий был удивлен и раздосадован тем, что, проехав достаточное расстояние, он и его друзья так и не встретили татар. Горячее сердце желало стучать с волнением. Подростку хотелось интриги, чтобы потом, вернувшись, он мог о чем-то рассказать.

Может быть, угадав это разочарование, Жибинтей изменил намеченный план и направил отряд туда, где, как было известно, располагался татарский стан. И тут случилось непредвиденное... Неожиданно в тридцати шагах от наших искателей приключений, словно из-под земли, выросла группа всадников. О том, что это были татары, участники вылазки догадались сразу – по одежде этих людей и еще по черным, блестящим, словно смазанным жиром, волосам. Оба отряда застыли, как каменные изваяния...

Татары были в рыжих полушубках шерстью наружу. Из-за плеч у них торчали колчаны и черные луки, а на боку у каждого висела палица с конской челюстью. Но особенно удивило паныча выражение лиц вражеских всадников. Глаза их, казалось, вываливались из орбит. Было ясно, что в эти минуты татары испытывают те же чувства, что и дружинники, – удивление и страх. Лошади и тех, и других тоже таращили глаза, настороженно тянули морды – принюхивались к тем, кто так неожиданно предстал перед ними...

Еще мгновение – и могла бы начаться схватка. Но тут на холме появились еще две дюжины татарских всадников... Угадав, что силы неравны, Жибинтей вскинул руку и что есть мочи крикнул:

– Уходим! За мной!

И первый развернул коня, да так, что бедняга взвился на дыбы. Пан Юрий тоже развернул лошадь. Белая кобыла, не ожидавшая такого проворства от седока, оглянулась и с места понесла в галоп, стала отбрыкивать, выражая явное недовольство. За сыном старосты поскакали остальные участники вылазки.

Татары наконец опомнились, дико заорали, затем бросились вслед за отступающими. Без седел, держась за круп лошади одними ногами, они на полном скаку привычным движением, словно находились на земле, поснимали с плеч луки, достали из колчанов по стреле и, не метясь, пустили их в сторону отступавших целым облаком. Сей залп был больше для устрашения, эффекта он не имел, так как расстояние между враждующими за короткое время увеличилось до сотни шагов... Не желая продолжать бессмысленную погоню, татары вскоре остановились и, развернувшись, двинулись к горке.

Отряд замковых ураганом пронесся через костельную площадь и, не задерживаясь, свернул к башне. Жибинтей позволил своим остановиться лишь у ворот. Сначала он пропустил подчиненных и только потом въехал сам... Прогулка, подарившая ее участникам столько эмоций, наконец закончилась.

Весь вечер пан Юрий делился впечатлениями. Еще бы! Ведь он видел нехристей в каких-то тридцати шагах!

– Какие они? – спрашивали люди мальчика.

– Страшные, – уверенно отвечал тот. – С глазами, как у коршуна.

Пана Петра огорчил его рассказ. Но он постарался скрыть свои чувства. И все же поздно вечером вызвал Жибинтея.

– Это была большая неосторожность с твоей стороны, – заметил он, когда десятник рассказал ему о том, что произошло. – Даже оплошность. Оплошность, которая могла стоить дорого...

Предчувствие подсказывало пану Петру, что татары следят за вылазками замковых и строят ловушку. Доказательств тому не было. И все же староста подумывал о том, чтобы запретить выходы из замка... Правда, вместе с тревогой сердце его волновалось и совершенно противоположным чувством – чувством удовлетворения. Он видел, как был доволен его мальчик. Вдобавок он признавал, что дружинникам следует учиться воинскому искусству... И тем не менее в этот вечер, прежде чем отпустить Жибинтея, он еще раз пожурил его за неосторожность.