Текст книги "Алекс и другие"

Автор книги: Юрий Жуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Писатель и его друзья довольно потирают руки. Дело в том, что они принадлежат к оппозиции, и смерть Алекса будет удобным поводом для того, чтобы провести острую политическую кампанию против правительства, которое, применяя «метод Людовико», оболванивает людей, превращая их в роботов. Писатель всегда был против ограничения «свободы личности». Его памфлет «Заводной апельсин», рукопись которого топтал Алекс, когда он со своими «другами» два с лишним года тому назад громил эту виллу, имел огромный успех, и теперь можно будет сказать, сколь своевременно он был написан. Ведь в нем говорилось: «Стремление навязать человеческому существу законы и условия, подходящие лишь для бездушного механизма, – вот то, против чего я поднимаю свое перо, словно меч».

Алекс по счастливой случайности остался жив, и мы видим его уже в госпитале, где за ним бережно ухаживают. Сам министр внутренних дел следит за этим, – оппозиция и впрямь расшумелась, и надвигается угроза правительственного кризиса. По правде сказать, министр и сам не рад всей этой истории с принудительным превращением преступника в «заводной апельсин». Теперь газеты обвиняют его в бесчеловечности. Лучше бы этот проклятый Алекс вернулся в свое изначальное состояние, тогда было бы легче обуздать оппозицию…

На радость министру, сотрясение, вызванное у Алекса падением на землю, парализует воздействие «метода Людовико». «Заводной апельсин» мало-помалу становится прежним Алексом. В глазах у него опять загораются плотоядные огоньки. Он вновь обретает тягу к насилию, и медицинским сестрам нет от него проходу. Приступы тошноты становятся все реже.

И вот сатирический апофеоз фильма: в палату госпиталя, где лежит Алекс, входит с распростертыми объятиями министр внутренних дел. За ним врывается толпа фоторепортеров. Министр рад, что все теперь обойдется благополучно и маневры оппозиции потерпят провал. Он фотографируется в обнимку с Алексом, прощая ему все прошлые и будущие прегрешения, и дарит ему стереопроигрыватель. Снова звучит любимая Алексом Девятая симфония, и у него нет больше приступов тошноты. Он с удовольствием потягивается, предвкушая новые похождения, и весело произносит: «А все-таки я был правильным убийцей!»

Все. На этой реплике фильм заканчивается. Его авторы не считают нужным возразить Алексу. Таким образом, молчаливо подтверждается, что в мире насилия невозможно прожить, не будучи насильником.

Фильм и публика

Читатель помнит, что и Барджес и Кубрик, заявляя, что они защищают полную свободу человеческой личности, выступают против каких-либо ограничений «свободы выбора между добром и злом». Но неужели они в самом деле не видят, что такая абстрактная постановка вопроса, полностью оторванная от социального контекста, может привести лишь к поощрению насилия и распутства, хаоса и анархии?

И еще. Неужели автор романа и постановщик фильма не видят, что, показывая злоключения своего Алекса в тот период, когда он был «заводным апельсином», лишь вызывают у публики симпатии к нему, а его заключительная торжествующая реплика «А все-таки я был правильным убийцей» вызывает у многих молодых зрителей, предрасположенных к тому социальным климатом Запада, стремление подражать ему? Тем более, что насилия в фильме показаны весьма красочно и, я бы даже сказал, весело, с известным любованием.

В этой связи мне хочется привести здесь следующий диалог корреспондента парижского журнала «Экспресс» Мишеля Симана со Стэнли Кубриком.

– Какую роль играют в вашем фильме насилие и эротика? – спросил Мишель Симан.

– Эротика в фильме, – ответил Стэнли Кубрик, – отражает то, что, как я думаю, наступит в жизни в ближайшие годы. А именно: эротическое искусство станет искусством для масс. Что касается насилия, то было необходимо придать ему достаточный вес, чтобы моральная проблема была поставлена логичным образом. Если бы Алекс был менее «злым», фильм превратился бы в обычную ковбойскую ленту, которая якобы осуждает линчевание. Но поскольку в фильме было бы показано линчевание невинного юноши, то мораль звучала бы так: «Не следует линчевать людей, поскольку они, возможно, невинны». Между тем надо было бы сказать: «Не следует линчевать никого». Для того, чтобы показать действия правительства во всем их ужасе, надо было показать, что оно избирает в качестве жертвы кого-то полностью извращенного. И когда вы видите, что правительство превратило его в тупое и послушное животное, вы отдаете себе отчет в том, что делать это даже по отношению к такому созданию глубоко аморально. Если бы Алекс не был воплощением зла, было бы легко сказать: «Да, конечно, правительство неправо, поскольку он не был таким уж плохим»…

Этот пространный, но не очень ясный ответ, видимо, не удовлетворил интервьюера, и он задал уточняющий вопрос:

– Что вы думаете о росте показа насилия в кино в последние годы?

Кубрик подумал и ответил:

– Сейчас модно говорить о показе насилия в кино. Но, во-первых, нет доказательств того, что показ насилия оказывает прямое влияние на будущие действия взрослых зрителей. В действительности происходит нечто противоположное (ой ли? – Ю. Ж.). Доказано, что даже под гипнозом и в пост-гипнотическом состоянии люди не совершают актов, противных их натуре. Во-вторых, я думаю, что единственное различие между фильмами прошлого, которые считались безобидными, и теми фильмами, которые подвергнуты критике сегодня, заключается в том, что нынешние фильмы показывают насилие не классическим образом, то есть не реалистически… Рассматривать кино и телевидение как важнейший аспект распространения насилия в мире – значит игнорировать подлинные причины насилия…

Диалог продолжался:

– В противовес Руссо, вы считаете, что человек рождается плохим и что общество делает его еще хуже?

– Я думаю, что попытка Руссо переложить первородный грех человека на плечи общества ввела в заблуждение многих социологов. Натура человека, бесспорно, не является натурой благородного дикаря. Человек рождается со многими слабостями, и общество зачастую делает его еще хуже…

Я нарочно привел эти пространные выдержки из высказываний Стэнли Кубрика, чтобы документально подтвердить, сколь далек замкнутый круг его творческих идей от реальной жизни, наполненной страстями классовой борьбы, борьбы двух противостоящих социальных систем – капитализма и социализма, борьбы прогрессивных сил против сил реакции.

Этот бесспорно талантливый деятель современного кино обедняет себя, уходя от анализа коренных проблем последней трети XX века и противопоставляя им вымученную абстрактную проблему «свободы выбора между добром и злом». Именно такая исходная позиция привела к тому, что фильм «Заводной апельсин» стал, как выразился критик парижского журнала «Нувель обсерватэр», «безумной оперой бойни», где «этика выворачивается наизнанку, как перчатка, в зависимости от того, добры вы или злы».

И я не могу не согласиться с французским писателем Франсуа Нурисье, который с волнением заявил, просмотрев эту «безумную оперу бойни»:

«Хочется увидеть луч света, глотнуть глоток кислорода, но нет, на это ты не имеешь права. Но приемлемо ли самое великое произведение искусства, если в нем нет ни малейшего следа моральных ценностей? Можно заставить дрожать мелкой дрожью переполненные залы показом этих зверств, грубости, ускоренной сменой кадров, этими деформированными образами, этим музыкальным преследованием, – но разве все это не попытка превратить в произведение искусства безумные ухищрения моды? Разве это не способ обеспечить себе триумф, эксплуатируя болезни нашего времени? Для Стэнли Кубрика этот мир подл, замкнутый, как апельсин, отрегулированный, как адская машина. Зритель обречен бродить в этом бредовом мире, натыкаясь все время на замкнутые двери. Если слова еще имеют смысл, можно сказать: «Заводной апельсин» – это произведение «правого крыла». Будь Кубрик писателем, он писал бы в манере Селина[11]11
  Селин – известный французский писатель, прославившийся до войны своим романом «Путешествие на край ночи», в котором он ярко показывал пороки буржуазного общества. Но роман этот был весьма пессимистичен, так как в нем не было ни единого намека на поиск выхода из этого трагического тупика. Селин кончил тем, что стал сотрудничать с гитлеровцами и прославлять фашизм.


[Закрыть]: он обладает визуальной находчивостью, как Селин обладал словесной изобретательностью… В «Заводном апельсине» все на свете – беспорядок и уродство, нищета, крик и лихорадочное потворство злу».

Что же касается парадоксального утверждения Кубрика, будто откровенный показ насилия в кино не влияет на действия зрителей, то жизнь доказывает обратное. В западноевропейской прессе много писалось, например, о деле орудовавшей в Лондоне «банды палачей», в которую входили десять мужчин и одна женщина. Копируя нравы Алекса и его «другов», они совершали бессмысленные и дикие зверства. Дело дошло до того, что в заброшенном сарае они устроили свою «судебную камеру», где разыгрывали «вынесение приговоров», и оборудовали самую настоящую камеру пыток, где подвергали свои жертвы невероятным мучениям, вплоть до распятия на кресте, к которому их приколачивали огромными гвоздями. Трое людей таким образом были замучены до смерти. Во главе этой банды стоял тридцатидвухлетний Чарльз Ричардсон.

Во Франции прогремело дело… группы пожарников из Френусле – Гран, которые, чтобы поразвлечься, каждую субботу и воскресенье устраивали пожары, а затем со своей пожарной командой выезжали их тушить. В эту группу входили восемь «двоюродных братьев» Алекса, в том числе трое подростков. Такая деятельность их забавляла, но им хотелось большего: они задумали вызвать крушение трансъевропейского экспресса, следующего из Парижа в Брюссель: будут трупы, кровь; пресса и телевидение покажут, как они будут разбирать обломки вагонов, – вот шуму-то будет!.. Но этих «другов» полиция схватила до того, как они привели в исполнение свой «главный» замысел… Журнал «Нувель обсерватэр» справедливо отметил 14 августа 1972 года, что эта дикая история представляет собой не что иное, как «французский вариант фильма «Заводной апельсин»».

Потрясла Францию и другая история, приключившаяся в июле 1972 года. Две девушки – Мишлин Брик, 18 лет, и ее подружка, 17-летняя Жослин С., чтобы поразвлечься, решили убить и ограбить первого попавшегося автомобилиста. Вооружившись ножами, они вышли на обочину шоссе и попросили ехавшего мимо рабочего Жан-Клода Рэя подвезти их. Тот согласился, и, когда машина выехала на безлюдный простор, эти девушки нанесли одновременно два удара ничего не подозревавшему автомобилисту. Мишлин Брик, сидевшая сзади, вонзила ему нож в спину, а Жослин С., которая была рядом с водителем, ударила его ножом в живот.

«Они приняли свое решение хладнокровно, – писал 13 июля 1972 года в газете «Франс-суар» Шарль Бланшар. – Пошли и купили ножи, дали мастеру их заострить, выбрали свою жертву на краю дороги, осуществили пункт за пунктом задуманный ими заранее сценарий. Потом ушли, покрытые кровью, даже не тронув 500 франков, которые лежали в бумажнике их жертвы. «Заводной апельсин», потрясающий фильм Кубрика о насилии, которое будет творить молодежь 2000 года, только что вышел на экран, но он уже бледнеет перед этой историей. Реальность опередила фантастику на 28 лет!»

И «Франс-суар» подтвердила это заявление очередным каскадом статистических данных. В 1971 году, например, во Франции было украдено 220 100 автомобилей и мотоциклов. 60 процентов воров были моложе 21 года, среди них много четырнадцатилетних «двоюродных братьев» Алекса. В том же году во Франции было ограблено 37 000 квартир (в 1961-м – 18 836). «Эксперты ожидают, – писала газета, – что число ограблений утроится к 1980 году. У вас 85 шансов из ста быть ограбленным в предстоящие пять лет».

В феврале 1974 года во Франции был опубликован объемистый доклад «Центральной службы изучения преступности» о преступлениях, совершенных в 1972 году. В докладе насчитывалось двести страниц большого формата с многочисленными приложениями.

Из этого доклада следует, что в 1972 году количество правонарушений и преступлений во Франции достигло 1675 507, что на 14,36 процента больше, нежели в 1971 году. При этом число вооруженных налетов с целью ограбления возросло более чем в полтора раза.

Комментируя этот доклад, парижские газеты, в частности «Монд», не без иронии отмечали, что полиция преуспевает главным образом по части обнаружения преступлений и правонарушений; что же касается раскрытия преступлений и поимки виновных, то в этой области ее успехи значительно скромнее: было задержано лишь 17,73 процента похитителей автомобилей, 22,66 процента участников ограблений, 23 процента участников грабежей с применением оружия и т. д.

Немудрено, что в такой обстановке во французской печати все чаще стали появляться статьи, отражающие растущую тревогу за состояние общественного порядка. Вот характерный в этом отношении репортаж, опубликованный еще 18 июня 1973 года в еженедельнике «Нувель обсерватэр»; он называется достаточно красноречиво: «В пригородах царит страх».

«Страх. От Иври-сюр-Сеи до Сартрувилля, от Стэна до Малакоффа, от Сель-Сен-Клу до Монтрей-су-Буа с наступлением темноты воцаряется страх.

На станциях метро люди, которым приходится ехать вечером, ждут друг друга, чтобы идти группами по пустынным переходам. В квартале Бель-Эр, в Монтрей-су-Буа, во многих больших домах Медона, Стэна, Бонди жильцы не пользуются больше подвалами. Их регулярно грабят. А главное, они уже не решаются туда спускаться. В Сель-Сен-Клу, в Кретее некоторые жители выходят выбросить мусор с пистолетом в кармане. В Везине наняли пожарных, чтобы патрулировать в квартале богатых вилл. В Монморанси, в Булонь-Бийякуре создаются дружины. Люди покупают пистолеты, небольшие сигнальные револьверы, а также крупнокалиберные «Смит и Вессон», карабины, свистки, электрические фонарики, бомбы со слезоточивыми газами и даже наручники.

Число нападений на улицах возросло с 25 000 в 1968 году до 30 000 в 1971 году. Число краж со взломом возросло с 54 000 в 1964 году до 125 000 в 1971 году. Число краж автомобилей, зарегистрированное городской полицией, возросло с 68 000 в 1964 году до 140 000 за одно только первое полугодие 1972 года. «Теперь крадут машины так же, как прежде воровали вишни в саду», – сказал один полицейский комиссар.

Одна медсестра из Бобиньи говорит: «После 9 часов вечера я больше никому не открываю дверь». Жители квартала Ле Форт в Иври говорят: «Мы поставили крепкие ставни на окнах».

«Лучше не оказывать слишком серьезного сопротивления, – говорит один полицейский. – Это может плохо кончиться».

Дело, действительно, иногда кончается очень плохо. На одной из улиц 17-го округа Парижа был зарезан почтовый служащий, двадцатичетырехлетний Жан-Пьер Сенже, – он отказывался отдать кошелек нападавшему. Убийце, который был арестован пять дней спустя, было шестнадцать с половиной лет.

За шесть лет преступность среди молодежи возросла во Франции на 147 процентов. Обследование, проведенное среди 22 миллионов городских жителей, показывает, что несовершеннолетние совершают 70 процентов краж, 10 процентов краж со взломом, 15,6 процента ранений, наносимых умышленно. Инспекторы городской охраны арестовали в Марселе банду молодых людей, которая в мае 1973 года совершила около 12 нападений и большое число насилий. Главарю Мохаммеду Куани – 18 лет. Эта банда разъезжала на украденных машинах.

У Мохаммеда Куани было пятеро сообщников: братья Ален и Луи Тинель, 22 лет и 20 лет, и трое несовершеннолетних в возрасте 16–17 лет. Четыре дня спустя там же в Марселе другая банда, в которую входили пятеро подростков от 14 до 17 лет, была арестована в квартале Мазарг за насилие.

В начале апреля 1973 года полицейские Сент-Этьена арестовали банду взломщиков и воров, которые крали дамские сумочки; самому старшему из них было 13, а младшему – 9 лет. В Шатонеф-дю-Пап парень семнадцати с половиной лет, которого считали «тихим и безобидным», убил двух человек, в том числе одного жандарма.

Во дворце спорта Сент-Уана фестиваль рок-н-ролла превратился в побоище. Несколько групп мотоциклистов в кожанках и железных шлемах дрались там целый вечер. Сегодняшние «апаши» ездят на мотоциклах. Они собираются у площади Бастилии, а потом врываются ночью в какой-нибудь охваченный ужасом пригород.

И наконец, бывают жаркие танцы в субботу вечером. От Фоса до Дюнкерка, от Тионвиля до Лориана сценарий один и тот же: сначала парни «подогреваются», выпив несколько бутылок пива, а затем дело завершается взрывом. Швыряют бутылки, стулья, столы, а иногда пускают в ход ножи. «Когда идешь на танцы, – говорит девятнадцатилетний Жан-Луи Б. из Ольне-су-Буа, – то это не столько для того, чтобы потанцевать, сколько для того, чтобы подраться» ".

Не охватывает ли французские города такая же тревога, которая знакома нью-йоркскому Уэст-Сайду, лондонским набережным Уайтчепел или токийскому кварталу преступлений Синдзюку?

Чикаго на берегах Сены?

В конце января – начале февраля 1974 года мне вновь довелось побывать в Париже. В эти дни во французской столице было весьма неспокойно, в разных концах города вдруг вспыхивали перестрелки: полиция сражалась с бандитами, с ревом мчались полицейские машины и автомобили скорой помощи – на улицах падали раненые и убитые. Устраивались облавы на подозреваемых.

Газеты посвящали этим происшествиям целые полосы. Аншлаги гласили:

«Париж: банды и полиция – лицом к лицу».

«Волна бандитских налетов в парижском районе. Рост преступности во Франции приобретает тревожный характер».

«Париж превращается в Чикаго?»

Знакомые всерьез советовали поменьше разгуливать по городу и, во всяком случае, не заглядывать в окраинные районы, которые издавна славятся как гнезда бандитизма. Впрочем, что говорить об окраинах, когда даже в самом центре города, на Елисей-ских полях или в районе биржи, разыгрались кровавые события, в ходе которых пострадали случайные прохожие?

«Черная серия» уголовных событий в Париже началась в 14 часов 30 минут в пятницу 28 декабря 1973 года на площади Ронд-Пуэн на Елисейских полях в помещении… редакции крупнейшей парижской газеты «Фигаро». В этот день там в комнате № 321 на третьем этаже два кассира должны были выплачивать премии сотрудникам по случаю окончания года. Деньги в сумме 700 000 франков только что доставили под охраной три инкассатора из банка «Сосьете Женераль».

Но сотрудников редакции, направлявшихся в кассу, опередили бандиты, возглавлявшиеся опытным лихим налетчиком Люсьеном Хинкуром по кличке «Лулу Бледнолицый». Свой налет они подготовили тщательно, вступив в сговор с одним из секретарей редакции «Фигаро», пятидесятитрехлетним Андре Божаром, который, как он потом сказал очевидцам, «нуждался в деньгах и рассчитывал поправить свои дела с помощью налетчиков». В банде Божару дали кличку «мосье Макс».

За два дня до налета «мосье Макс» и «Лулу Бледнолицый» со своим подручным, тридцатилетним Марселем Жибером, встретились в кафе и были уточнены все детали: Божар сообщил, в какой комнате и в котором часу должна начаться выплата премий и как туда пройти. Операция была рассчитана по минутам: бандиты хватают деньги, покидают помещение редакции, мчатся на мотоцикле по Елисейским полям к Триумфальной арке, что на площади Эту-аль-Шарль де Голль. Затем на авеню Ош пересаживаются в малолитражный автомобиль «Остин», за рулем которого их ждет соучастник банды Жан-Клод Пари, и исчезают, не оставив следа.

Самое любопытное заключается в том, что весь этот план был отлично известен полиции, которая уже давно следила за «Лулу Бледнолицым» и его бандой. Специалисты из особой бригады по борьбе с бандитизмом, в состав которой входят 43 человека, в том числе девять «документалистов», в картотеке которых содержатся данные на 10 000 «возможных налетчиков», знали, когда и как будет совершено нападение в редакции «Фигаро».

Агенты этой бригады, пять недель выслеживавшие преступников, не только подслушали длившуюся около часа беседу «Лулу Бледнолицего» и Марселя Жибера с Божаром накануне налета, но и для верности тайно проследили за возвращением вступившего в сговор с бандитами сотрудника «Фигаро» в редакцию.

Таким образом, для полиции не составило бы труда предупредить бандитскую операцию или дать налетчикам отпор на месте преступления. Но, как пояснил впоследствии журналистам представитель полицейского управления, в этом случае, согласно французскому уголовному кодексу, злоумышленники, схваченные в превентивном порядке, могли понести лишь легкое наказание «за незаконное ношение оружия». Другое дело, если их схватят после совершения преступления с добычей в руках…

Вот почему события 28 декабря 1973 года на Елисейских полях развернулись подобно детективному фильму, в котором трагизм смешивается с комизмом, причем стражи порядка выглядят отнюдь не в лучшем виде.

Особая бригада по борьбе с бандитизмом выделила для проведения операции против «Лулу Бледнолицего» 23 человека. Эту группу возглавил сам комиссар Бруссар, весьма популярный в полицейских кругах. Они разместились по всему маршруту следования налетчиков, отработанному ими на свидании в кафе за два дня до описываемых событий.

Переодетые полицейские, следившие за входом в редакцию «Фигаро», пропустили туда бандитов беспрепятственно и терпеливо дождались, пока те совершили ограбление, уложив на пол кассиров и дав для острастки два выстрела из пистолетов, вынесли сумку с деньгами, уселись на мотоцикл и покатили вверх по Елисейским полям.

Полицейские помчались за ними на двух автомашинах, рассчитывая их перехватить. И вдруг – неожиданность: мотоцикл падает и глохнет. «Лулу Бледнолицый» выхватывает пистолет и стреляет. Стрельба на Елисейских полях в час наиболее оживленного движения – дело не совсем обычное. Сразу же образуется толпа.

Продавец из магазина «Крайслер-Франс» потом рассказывал: «Я спросил, что случилось. Мне кто-то ответил:

– Ничего существенного… Просто снимают фильм».

Тем временем Марсель Жибер со своей тяжелой сумкой, набитой деньгами, пересекает улицу и убегает, а «Лулу Бледнолицый» прикрывает его отход, отстреливаясь. Полиция открывает частый огонь, прячась за газетным киоском, в котором сидит ни жива ни мертва продавщица мадам Нюссак. Она кричит им: «Вы не можете отойти подальше со своими штучками?» Один из полицейских отвечает: «Заткнись, мамаша! Мы из полиции!..»

Тем временем в этой сутолоке и панике дело приобретает серьезный оборот. Первым падает инспектор полиции Даниэль Бертон, – «Лулу Бледнолицый» послал ему пулю в бедро. Остальные полицейские усиливают огонь. Шальная пуля поражает насмерть шестидесятитрехлетнего прохожего. Он падает возле витрины модного магазина мужской одежды «Ипполит».

Наконец ранен и бандит. Он подползает к стоянке такси. Шоферы спасаются бегством, бросив автомобили. «Лулу» открывает дверцу «Ситроэна», – ключа нет! Он подползает к машине «Рено», за рулем которой сидит не успевшая выскочить женщина-водитель Раймонда Броссар. «Лулу» уже настигает с пистолетом в руках полицейский. Но он успевает ввалиться в машину, ткнуть револьвером в бок Раймонде Броссар и крикнуть: «Быстрей! Гони вперед, или тебе будет крышка». Машина рванулась вперед, полицейский не успел выстрелить…

Где-то в 15-м округе «Лулу» высадил шофера и дальше покатил сам. Полиция его поймала только в семь часов вечера. Он продолжал отстреливаться и был снова ранен. Его помощник Марсель Жибер, тащивший сумку с украденными деньгами, успел-таки добраться до авеню Ош, где его ждал за рулем «Остина» Жан-Клод Пари, но там дежурила полицейская засада, и оба были схвачены.

В тот же день был арестован соучастник преступников сотрудник редакции «Фигаро» Андре Божар, а также еще один член этой банды – Ги Пари, брат Жан-Клода, работавший мотоциклистом в редакции журнала «Экспресс», – он не участвовал непосредственно в налете на редакцию «Фигаро», но, как считала полиция, был его организатором. Между прочим, полицейские, охотясь за Ги Пари, приняв за него по ошибке ни в чем не повинного соседа по дому, ранили его пистолетным выстрелом в голову.

Когда я приехал в Париж, повсюду оживленно обсуждалась эта удивительная история. Газеты расписывали ее во всех деталях. Парижане говорили о ней с нескрываемой тревогой; в самом деле, становилось опасно ходить далее на Елисейских полях, коль скоро даже там может вспыхнуть стрельба, губительная для случайных прохожих…

Эти опасения вскоре нашли свое подтверждение: не прошло и месяца, как улицы Парижа стали ареной новых опасных событий. В своем парижском дневнике, который я вел в те дни, я записал:

«2 февраля» Сегодня газеты вновь переполнены сообщениями о бандитских налетах. Позавчера и вчера в Париже опять гремела перестрелка полиции с бандитами. «Юманите» сегодня с тревогой пишет: «Не в Чикаго ли мы находимся? Не настало ли царство террора на улицах Парижа? Эти вопросы нас заставляет поставить волна актов агрессии, обрушивающихся уже на протяжении двух дней на парижский район; гремят выстрелы, и – увы – гибнут невинные люди…»

Газеты буквально хронометрируют эти события час за часом. Вот краткая сводка о том, что произошло позавчера:

«Менее чем за 11 часов, – пишет «Франс-суар», – в четверг была совершена целая серия налетов, сопровождавшихся перестрелками; бандиты всюду захватывали заложников, полиция их преследовала; бандиты прорывались через созданные ею заграждения.

10 часов 45 минут. Первый налет на Пляс де Фет (19-й округ). Объект налета – банк. Можно сказать, рутинное дело: похищено всего 70 000 франков. Жертв не было.

13 часов 10 минут. В другом банке, в пригороде Шатийон-су-Баньо, перестрелка между полицейскими и бандитами. Бандиты захватили заложников. Один гангстер убит, двое других ранены. Ранен один полицейский.

14 часов. Площадь Биржи. Налет и перестрелка в конторе «Креди де ля Бурс», на углу улиц 4 сентября и Вивьен. Бандиты спасаются бегством, прячась за спинами трех клиентов. Идет перестрелка. Налетчики успевают скрыться, унося с собой добычу – 2 миллиона франков наличными, золотыми слитками и монетой.

17 часов 15 минут. Три налетчика в масках захватывают 20 000 франков в отделении банка – 61, улица де Клуа (18-й округ).

21 час. На Монмартре, на площади Аббесс, полицейские окликают трех подозрительных. Те открывают огонь. Два полицейских падают: они серьезно ранены. Объявляется всеобщая тревога. Всюду выставляются заграждения. На перекрестке бульвара Шапетт и улицы Мобеж пытается прорваться автомобиль, в котором сидят трое. Они сбивают и ранят полицейского. Остальные полицейские открывают огонь по беглецам. Все трое ранены.

Вечером префект полиции Жан Паолини навещает в госпиталях раненых полицейских. Двое служителей порядка, раненые на Монмартре, находятся в тяжелом состоянии…

3 февраля. В 9 часов 15 минут утра двое бандитов в масках с автоматами ворвались в помещение банка «Сосьете Женераль» на улице Шартр, в самом центре парижского пригорода Дурдан. Они захватили 1 200 000 франков. Подоспели жандармы. Началась перестрелка. Один из жандармов был ранен в плечо. Одного из налетчиков успели схватить. Им оказался студент медицинского факультета Парижского университета Робер Алькарац. При нем нашли 600 000 франков. Второй налетчик сумел скрыться на захваченном им автомобиле «Фиат».

В 11 часов 15 минут на парижском бульваре Сер-рюрье (19-й округ) был ограблен сорока летний инкассатор фирмы «Креди отельер» Алекс Фишо; на него напали два бандита, вооруженные пистолетами. Оглушив его, они отобрали у инкассатора сумку, в которой было 150 000 франков, и благополучно скрылись…»

Этот перечень можно было бы продолжать очень долго. Париж сейчас буквально терроризирован бандитами; повсюду идут разговоры о том, что жизнь в городе поистине становится небезопасной. Особенно сильное впечатление на всех произвел дерзкий налет на «Креди де ля Бурс», оставшийся безнаказанным. Подумать только, в самом центре столицы, рядом с биржей и штаб-квартирой агентства Франс Пресс, разыгрывается сцена, словно заимствованная из дурного американского детективного фильма. Когда это было здесь видано?

Вот что рассказывает об этом шестидесятичетырехлетняя мадам Гомишон, которая в ходе этого налета была захвачена бандитами в качестве заложницы:

– Я зашла в «Креди де ля Бурс», чтобы справиться о курсе золота. Народу было немного. Вдруг я услышала какой-то крик. Обернулась и вижу: передо мной четверо молодцов в масках, видны только глаза. У них револьверы и автоматы. Один из них кричит: «Все до одного ложитесь на брюхо!» Мы выполнили этот приказ. Только одна старая дама, которая пришла купить десяток золотых луидоров, – это была восьмидесятичетырехлетняя Люсьена Саррэ – замешкалась. Тогда один из гангстеров угостил ее очередью из автомата. Одна пуля пробила ей грудь, другая руку…

Двое бандитов бросились к кассе. Главный командовал: «Быстрее, быстрее! Наполняйте мешки! А ты, кассир, открывай несгораемые шкафы». Налетчики выгребли из несгораемых шкафов золотые слитки и золотые монеты, уложили добычу в четыре больших мешка из черного пластика. Никто не сопротивлялся. Только один сотрудник, Модест Гран, 67 лет, бывший служащий префектуры полиции, попытался ударить одного гангстера, но тот оглушил его прикладом автомата. Кто-то из налетчиков крикнул: «Если кто-нибудь подаст сигнал тревоги, мы вас всех перестреляем!..»

– Вдруг я услышала треск стрельбы из автоматов, – продолжала свой рассказ мадам Гомишон. – Пули летели во все стороны. Я подумала: «Если уцелею, значит, я самая счастливая на свете!..»

В этот момент у входа в «Креди де ля Бурс» остановился полицейский автомобиль. Полицейские приготовились к схватке. Но было уже поздно: бандиты, прячась за спицы взятых ими заложников, на глазах у полицейских вынесли из помещения мешки с золотом и деньгами, уложили их в свой автомобиль марки «Мерседес», усадили рядом с собой одного из заложников и умчались, оставив стражей порядка ни с чем.

Боясь случайно попасть пулей в заложника, полицейские открыли огонь лишь по колесам «Мерседеса», но это не помогло им остановить беглецов. Бандиты скрылись. Заложников они отпустили, убедившись, что преследователи от них отстали.

Вечером 26 февраля 1974 года в центре Парижа снова загремели выстрелы. На улице Пети-Карро во втором округе – между знаменитой площадью Виктуар и одной из самых оживленных магистралей Ри-воли – бандиты совершили налет на огромный магазин самообслуживания.

Они ворвались в магазин в час, когда кассиры сдавали выручку. Как обычно, они уложили на пол всех присутствовавших в кабинете директора магазина, и главарь банды крикнул: «Не будьте идиотами, отдайте деньги. Кладите сюда все, что у вас есть». И он подставил картонную коробку.

Служащие послушно исполнили приказание. Взбунтовалась лишь одна молодая кассирша, не пожелавшая отдать находившуюся у нее выручку – 5000 франков. Бандит в белой маске дал ей сильную затрещину, и она повиновалась. Всего бандиты забрали 25 000 франков. Они переложили деньги из картонки в большой мешок и направились к выходу, укрываясь за спинами схваченных ими заложников – директора магазина и его заместителя.