Текст книги "ГЧ (Генератор чудес)"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Мюленберг свято охраняет тайну. Папка в его распоряжении. О ее существовании и местонахождении знает еще только Ганс, электротехник. Но это надежный малый. К тому же он может только догадываться о ее содержании. Он опытный радиолюбитель, хороший монтер, прекрасный исполнитель, но чтобы разобраться в машине Гросса, нужны не такие знания.

Мюленберг прячет папку в несгораемый ящик и выходит в соседнюю комнату. Ганс припаивает последние проводнички к экранам. Пахнет горелой канифолью.

Вот она, осуществленная мечта целой плеяды изобретателей и ученых! Все-таки вид у этой «мечты» несколько неуклюжий, громоздкий. Шасси можно было бы сократить, если бы вынести силовую часть вперед. Щит управления тогда вышел бы назад, и мостик оказался бы ненужным.

…Стать на мостик, включить аккумуляторную группу на зажимы ионизатора. Потом дать ток от динамо… Тогда по тонкому лучу, ионизирующему воздух, пойдет ток, как по металлическому проводу. Его можно принять на расстоянии. Вот в этом-то все дело. На каком расстоянии? Расчеты говорят об одном километре. Это уже громадная победа. Но у Гросса есть новая идея: расстояние может быть произвольно увеличено, если, конечно, этот передатчик оправдает расчеты. Надо испытывать. Придется выехать за город. Большие расходы! Одна перевозка машины будет стоить…

– Готово, господин Мюленберг. – Ганс вылезает сбоку из машины, победно улыбаясь.

У Мюленберга сжимается сердце.

– Сейчас должен вернуться Гросс, – мрачно говорит он. Ганс тоже мрачнеет.

– В чем же дело, господин Мюленберг? – спрашивает он настойчиво.

– Слушайте, Ганс. Садитесь. Я должен объяснить вам все. Я человек наблюдательный и думаю, что не ошибусь, доверяя вам важную тайну. Мы с вами честные люди, я полагаю, и в то же время мы сейчас готовы совершить тягчайшее преступление. Наша машина закончена. Я не сомневаюсь, что испытание полностью оправдает надежды доктора…

Он приближается к Гансу и, прищурив глаза, пристально смотрит на него.

– Вы знаете, что это за машина, Ганс?

Тревожное недоумение отражается на лице юноши.

– Как? Разве это не… аппарат для передачи электроэнергии на расстояние без проводов?

– Это так, Ганс… Это так. Но представьте себе, что мы меняем нашу задачу. Мы отказываемся от промышленного использования машины… Ведь если по нашему «воздушному кабелю», по ионизированному лучу мы пошлем, например, переменный ток такой частоты и мощности, которые смертельны для всякого организма…

Глаза Ганса расширяются.

– Лучи смерти, – шепчет он.

– Лучи смерти, – подтверждает Мюленберг. – Те самые, которые до последней минуты искал Маркони, которые тщетно ищут во всех военных лабораториях мира.

Ганс вдруг хмурится.

– Значит, господин Гросс…

– Погодите, не торопитесь. Гросс… Хм!.. Это смешно, но Гросс «не допускает мысли» о таком использовании его идеи. Он просто не думает об этом. Чтобы понять, как это получается, нужно знать Гросса, его кристальную честность и беспредельную политическую наивность. Наконец, он не виноват, что его действительно гениальное открытие может найти и такое применение. Вот… Теперь вы понимаете, Ганс, что получится, если изобретение Гросса попадет к ним. Это развяжет им руки совершенно. Мы люди науки, люди культуры. Мы не должны этого допустить!

Ганс в волнении ходит из угла в угол, каждый раз заглядывая в окно на улицу. Он несколько иначе аргументировал бы свою позицию, но сейчас она совпадает с позицией Мюленберга.

И вот наступает момент, когда перед лицом неожиданного, ошеломляющего события решительно ломаются обычные формы взаимного поведения людей.

Растерянность исчезает с лица Ганса. Он вдруг под влиянием какой-то новой мысли делается спокойным и очень суровым. За эти несколько минут Ганс как бы становится намного старше, – может быть даже старше Мюленберга, – и обретает новые права.

– Как же так, – жестко произносит он, – десять лет вы работали над этим изобретением… и только сейчас поняли, что вы создали!..

Несколько минут назад, когда он был еще совсем молод, он не смел бы так говорить с инженером.

Мюленберг долго молчит, прежде чем ответить. Весь внутренне сжавшись, он подавляет в себе протест и… принимает упрек Ганса.

– Вы правы, Ганс, – говорит он, наконец, тяжело растягивая слова и как бы отвечая самому себе. – Это нельзя оправдать… хотя и можно понять… при желании. Люди делают историю, но и история делает людей. И изменяет их. Правда, не всегда вовремя, как меня, например… И не всех, как, например, Гросса. Вам легче понимать настоящее потому, что вы молоды, вы свободны от прошлого… Когда мы начинали эту работу, никто не мог бы даже придумать то, что происходит у нас сейчас. Германия тогда не знала Шикльгрубера.[3]3
  Настоящая фамилия Гитлера


[Закрыть] Жизнь еще не была нормальной, но мы думали тогда, что буря, вызванная войной, скоро уляжется и жизнь снова войдет в колею. Не каждый из нас, – уже стариков, Ганс! – может и сейчас понять, что ждать уже нечего… Я всегда знал, что таит в себе идея Гросса, но я ждал. Ждал, что колесо истории успеет завершить этот свой страшный оборот, прежде чем мы достигнем цели. И вот… Цель достигнута, а… поворота нет… и не будет, долго еще не будет…

Мюленберг молчит и думает Ганс продолжает шагать по диагонали – от крайнего окна к двери и обратно.

– Идет… – говорит он наконец.

Оба высовываются из окна Гросс летит зигзагами, обгоняя и задевая прохожих; на лице его – торжество. Сворачивая с тротуара, чтобы перейти улицу, он делает победный жест Мюленбергу. Через минуту он влетает в лабораторию запыхавшись.

– Ну, друзья… можете поздравить с удачей!.. Фу, устал… Ваши опасения оказались напрасными, Мюленберг… Никаких страхов! Управление муниципального хозяйства чрезвычайно заинтересовалось нашей машиной… Если испытание удастся, они берут на себя всю патентную процедуру, с тем, что за ними будет сохранено преимущественное право эксплуатации. Знаете, какое условие я им поставил? Организовать испытание на их средства. Сегодня же. Они дают грузовую машину и подходящее место. А, Мюленберг? Ловко?..

– Погодите, погодите… С кем вы говорили?

– О, господин Вейнтрауб – симпатичнейший человек, инженер управления. Он уполномочен вести переговоры. Они узнали об этом из заметки в «Технической газете».

– Хорошо, но какие же все-таки условия? Как будет охранена тайна конструкции ионизатора и приемника?

– Они согласны на любые условия, какие мы предложим. Вплоть до организации производства и эксплуатации под контролем наших людей. Вейнтрауб намекал на какие-то астрономические суммы нашего вознаграждения, справедливо указывая на мировое значение этого открытия. Все это подробно будет обсуждено, как только они убедятся, что передатчик действует на достаточном расстоянии. Один километр вообще их не удовлетворяет, но для того, чтобы они взяли на себя расходы и хлопоты по патентованию и дальнейшему совершенствованию машины, будет достаточно даже и этого.

– Значит, есть еще время… – Мюленберг облегченно вздыхает. – Я понимаю так: до тех пор, пока не добьемся увеличения дальности действия, мы можем никому наших секретов не раскрывать?

– Ну, конечно, Мюленберг! Все остается по-прежнему плюс средства! А вы учитываете, что это значит при нашем теперешнем финансовом положении? Ха-ха… Недурно, черт возьми… Ну, друзья мои, теперь давайте пировать. Я голоден, как лев. Где юбилейные яства? Где фрау Лизет, где кофе?.. Ганс, я бесконечно рад, что нам теперь нет необходимости расставаться с вами. А, признаться, мы были накануне этого… Лизет! – крикнул он, распахивая дверь и сталкиваясь на пороге с раскрасневшейся от возбуждения хозяйкой, которая едва успела поднять голову от замочной скважины.

* * *

События стали развертываться ускоренным темпом.

В пять часов вечера два автомобиля отошли от дома, где помещалась лаборатория доктора Гросса. На переднем грузовике покрытые брезентом лежали части машины, расчлененной для удобства переноски, и приемные агрегаты. Четверо рабочих и Ганс, все в коричневых комбинезонах, сопровождали ценный груз.

За ним, в непосредственной близости, не торопясь, следовала легковая машина Вейнтрауба. Он сидел рядом с шофером, позади – Гросс и Мюленберг. Все трое оживленно беседовали. Господин Вейнтрауб был вежлив и предупредителен, и опасения Мюленберга понемногу начали рассеиваться, хотя он твердо решил быть осторожным и не терять бдительности ни на минуту.

Несколько раз Мюленберг пытался выяснить, куда именно они едут. Он хорошо знал окрестности Мюнхена. Вейнтрауб же знал их совсем плохо, и по его рассказам трудно было понять, где находится место для опытов, намеченное управлением.

Выбравшись за черту города, машины пошли по Вольфратсгаузенскому шоссе на юго-запад. Был жаркий день. Справа тянулись бесконечной лентой цветущие плодовые сады, слева, извиваясь, то и дело появлялся шумный, изумрудный Изар.

Уже около семи часов вечера машины круто свернули направо, на другое шоссе, и вскоре остановились у ворот какого-то бесконечного дощатого забора. Мюленберг сразу заметил вооруженную охрану у ворот, и сердце его замерло.

– Что это такое? – спросил он.

– Артиллерийский полигон, – ответил Вейнтрауб, – он теперь не действует; кажется, его реконструируют. Поэтому военное ведомство любезно разрешило нам воспользоваться им для технических испытаний.

Он прошел в контору, предъявил какие-то документы, после чего ворота были открыты, и машина и люди проследовали за ограду.

Перед ними расстилалась огромная долина, постепенно повышающаяся к горизонту и там переходящая в длинную гряду холмов. Ровная поверхность долины, вся расчерченная тонкими линиями канав, была видна на десятки километров. Трудно было представить более удобное место как для артиллерийских упражнений, так и для испытания аппарата Гросса.

Справа расположилась небольшая группа строений: казармы, склады боевых припасов, орудийный арсенал, гараж. Несколько небольших строений были рассыпаны в разных местах полигона. Там и сям копошились люди, неожиданно появлявшиеся и исчезавшие под землей; они устанавливали мишени, знаки, продолжали чертить по долине сложную геометрию полигона. Грузовики увозили нарытую ими землю.

Начальник полигона, очевидно, предупрежденный по телефону из проходной конторы, вышел навстречу и почтительно приветствовал Вейнтрауба и его спутников. Он с чрезвычайной любезностью предложил гостям самостоятельно выбрать любое место и любое направление для испытания машины. Если понадобится, он даст и людей.

Польщенный таким вниманием, Гросс ходил с видом гордого петушка, и даже движения его стали менее суетливыми. То и дело он саркастически поглядывал на своего мрачного друга.

– Ну что, дорогой Агасфер? – съязвил он, улучив момент, когда вблизи них не было никого.

«Quidquid id est timeo danaos et dona ferentes»[4]4
  «Что бы ни было, боюсь данайцев, даже приносящих дары». (Вергилий, «Энеида»)


[Закрыть], – проскандировал Мюленберг в ответ.

Солнце уже почти касалось горизонта, когда аппарат Гросса был собран и установлен на земле. Гане с рабочими отвезли два приемных агрегата в поле. Каждый из них, кроме токоприемников, состоял из группы электроламп, размещенных на вертикальной рейке, и электрической сирены. Пользуясь указаниями одного из работников полигона, Ганс наметил на расстоянии одного и полутора километров от аппарата две точки, в которых он и установил агрегаты.

Затем все собрались около машины. По распоряжению начальника, колокол на главном здании возвестил о прекращении всяких работ в поле.

Взглянув на темнеющую долину, Мюленберг с удивлением заметил, что вся она вдруг ожила. Словно муравьи, выползли из-под земли черные точки людей, сначала вразброд, потом, соединившись в отдельные пятна, потекли по полигону к зданиям.

Мюленберг вскинул к глазам бинокль. Шли отряды людей, вооруженных лопатами, кирками, ломами. Чем ближе они подходили, тем яснее видел он грязные изможденные фигуры, сгибавшиеся под тяжестью своих орудий. На многих клочьями висели лохмотья. Отряды двигались под охраной вооруженных сытых наци… Мюленберг понял: это были те люди, которые исчезали из жизни внезапно и нелепо и о которых даже близкие старались больше думать, чем говорить вслух…

Арестанты проходили мимо дальнего агрегата, поставленного Гансом, и исчезали за группой зданий.

Прошло не менее часа, прежде чем полигон опустел. Стало темно.

Гросс и Мюленберг кончали налаживать машину. Оба волновались. Наступал решительный момент испытания. Оставалось запустить мотор генератора, включить аккумуляторы – и бросить энергию вперед, в темное пространство.

Направление луча было заранее определено по видоискателю. Вот его шкала. Если слегка ослабить прижимающий ее винтик и хотя бы на один миллиметр сдвинуть шкалу, луч ионизатора пройдет мимо цели. Тогда будет провал; господин Вейнтрауб, возможно, охладеет к этому гениальному открытию, вероятно, станет менее предупредительным. Но Гросс… это будет трагедия для Гросса. Он так уверен в победе!

Нет. Мюленберг никогда не решится обмануть друга! Пусть все идет своим порядком… пока. А вдруг ток не дойдет или даже вовсе не пойдет? Мало ли что может оказаться непредусмотренным!

– Ну что ж, начнем?

В голосе Гросса Мюленберг почувствовал волнение. В решительный момент уверенность как будто оставила его.

– Все готово… Давайте начинать, – твердо сказал Мюленберг.

Гросс вскинул голову и быстро поднялся на мостик. Небольшой, наклоненный пульт – перед ним. Остается повернуть несколько рычажков, подождать несколько секунд – и все будет ясно. Будет решен вопрос всей жизни… Нет… невозможно!.. Слишком просто решается такой вопрос. Кроме Мюленберга, никто не чувствует, как значительны эти последние движения руки над пультом… Пусть знают… Гросс выпрямился, сделал властный жест.

– Отойдите все сюда, вправо… вот так. Итак, господа, мы приступаем к испытанию впервые сконструированного нами передатчика электрической энергии на расстояние без проводов…

Мюленберг почувствовал себя неловко от этого торжественного вступления. Гросс напомнил ему циркового престидижитатора.

– Господа, все вы, конечно, помните эффект, произведенный знаменитым Маркони, который, как принято говорить, «зажег огни чикагской выставки», находясь на своей яхте «Электра» в Средиземном море, почти на другой стороне земного шара. Нельзя отрицать технического значения этого факта в то время. Но вам, разумеется, известно, что передатчик Маркони сыграл только роль сигнала, заставившего энергию местной чикагской электростанции хлынуть в осветительную сеть выставки. Энергии, отправленной Маркони, не хватило бы даже для того, чтобы сколько-нибудь нагреть нить карманной лампочки…

Мюленберг, прислонившись к автомобилю, стоявшему рядом, следил за выражением лица Вейнтрауба. Он старался подметить признаки досады на очевидно неинтересные, ненужные ему разглагольствования Гросса… Нет, ничего, кроме напряженного, почтительного внимания, не выражало лицо Вейнтрауба. Неужели он и в самом деле ошибается, а Гросс – прав?.. Он нашел в полутьме фигуру начальника полигона. То же внимание, та же почтительность, – как на похоронах незнакомого человека…

Гросс кончал свою речь.

– Наша задача, – сказал он, – уничтожить провода, освободить земной шар от сетей, которыми его опутывает современная энергетика. Теоретически задача эта нами решена. Сейчас мы увидим, решена ли она технически.

Он нагнулся и включил осветители пульта. Щелкнул стартер, мотор загудел, стрелки измерительных приборов дрогнули и поползли по циферблатам.

Гросс выждал несколько секунд. Потом медленно повернул ручку на верху щита. Ток аккумуляторной группы устремился к ионизатору, трубы которого, похожие на дула орудий, выступали впереди машины. Теперь из труб протягивались невидимые лучи – «воздушные кабели» Гросса. Оставалось соединить эти лучи с полюсами динамо.

В окружающей темноте была видна только фигура Гросса, склонившегося над белым, освещенным пультом. Вдохновенное лицо его, обрамленное серыми, шевелящимися от ветерка космами волос, с плотно сжатыми губами, напоминало Бетховена.

– У нас установка на лампы? – тихо произнес он, не отворачиваясь от пульта.

– Да, – ответил из темноты Мюленберг.

– Я дам сначала сирену. – Он немного повернул маленький штурвал справа. Еще тише, как бы про себя, добавил: – Включаю реостаты… – и выпрямился, весь устремившись вперед, в темноту.

Все тоже повернулись в сторону поля и замерли. Ничего, кроме гула мотора, не было слышно. Прошло полминуты Мюленберг не выдержал, быстро обошел сзади машину Вейнтрауба и скрылся за ней. Ганс последовал за ним.

– Есть! – тихо и нерешительно произнес он через секунду. Мюленберг ничего не слышал.

– Есть, есть! Слышите?

Теперь и Мюленберг разобрал отдаленный вой сирены. Они вернулись на прежнее место. Гросс соскочил с мостика и, поставив реостат на минимальное сопротивление, присоединился к остальным. Воющий звук сирены, взвиваясь все выше, уже покрывал шум мотора.

Улыбки появились на лицах людей, поздравлявших Гросса. Снова вернулась к нему безудержная порывистость. Он бросился к пульту.

– Теперь – лампы. Это будет моментально. Смотрите туда, вперед…

Он слегка повертел штурвал. Сирена стала быстро затихать. В тот же момент вдали вспыхнул яркий столб света.

– Браво, господин Гросс! – в восторге воскликнул Вейнтрауб. – Ну, теперь можно считать, что «и теоретически и технически»? А как второй приемник?

– Сейчас попробуем. Но это безнадежно. Ионизатор рассчитан на один километр. Дифракция луча возможна лишь на протяжении нескольких метров…

Он перевел трубу немного правее, следя за указателем шкалы.

– Ну, вот видите… Я направил на лампы второго пункта… Ничего нет.

Гросс остановил мотор, выключил питание ионизатора и спрыгнул с мостика.

– Испытание закончено? – спросил Вейнтрауб.

– Да, это все.

– Разрешите сказать несколько слов… Я счастлив, что мне привелось в числе первых людей видеть это чудо. Момент, который мы тут пережили, войдет в историю мировой техники. Я уже поздравил доктора Гросса и инженера Мюленберга с огромным успехом, выпавшим на их долю. Совершенно очевидно, что и теоретически и технически проблема передачи энергии без проводов решена. Но это не все. Остается решить ее практически, то есть заставить энергию распространяться на большее расстояние. Один километр не может иметь практического значения. У меня нет сомнений, что вы справитесь с этой задачей, тем более, что, как вы говорите, она вами уже решена…

– Все расчеты сделаны, остается построить новый передатчик, – вставил Гросс.

– Прекрасно… Расчеты у вас… на какое расстояние?

– Десять километров, – выпалил быстро Гросс.

– Замечательно… Итак, еще шаг – и вы будете поистине великим человеком, доктор Гросс. Сколько времени вам потребуется, чтобы выполнить эти расчеты?

– Это будет зависеть…

– Простите, я понимаю… Завтра же мы встретимся, обсудим условия и подпишем соглашение. Мы снабдим вас всем, в чем вы нуждаетесь. А пока патентная процедура не закончена, вы, конечно, понимаете, что все это дело должно оставаться в строжайшей тайне. Никакой информации в прессе, никаких переговоров с кем бы то ни было, кроме нас. Открытия пока не существует. Это в ваших же интересах… Теперь еще один вопрос, доктор. Начальник нашего управления, который уполномочил меня вести это дело, чрезвычайно заинтересован вашим открытием. Поскольку испытание закончилось успешно, передаю вам его просьбу завтра же продемонстрировать ему действие передатчика. Я полагаю, что это окажет решающее влияние на продвижение нашего общего дела.

– Конечно, конечно, с удовольствием, – согласился Гросс.

– Ну, прекрасно. А в таком случае нет смысла сейчас увозить машину отсюда. Я надеюсь, что господин Флаухер сумеет обеспечить ее полную сохранность и недоступность для каких бы то ни было посторонних взглядов или рук?

– Можете быть спокойны, – с улыбкой ответил начальник полигона. – Все на этой территории охраняется на основании военных законов.

Он приказал принести брезент.

– Некоторые детали не следует оставлять в машине, – заметил Мюленберг. – Ночью может быть сыро.

– Вы имеете в виду… – начал Гросс.

– Тогда выньте эти детали, найдем для них место в складе.

– Я имею в виду адаптер ионизатора, который требует особого хранения, – твердо сказал Мюленберг, сжимая в темноте руку Гросса. – Его придется взять с собой.

Он решительно поднялся на мостик и, быстро вынув из тыльной части ионизатора небольшую трубку, завернул ее в бумагу и спрятал в боковой карман. Машину покрыли брезентом.

– Ну, вот и прекрасно, – спокойно сказал Вейнтрауб. – Можно ехать.

Мюленберг последним сел в автомобиль Вейнтрауба. Тяжелое чувство тревоги, ответственности за исход всего дела, связанного с открытием Гросса, не оставляло его, несмотря на то, что в поведении Вейнтрауба он не заметил ничего, что могло бы усилить его опасения.

* * *

Было условлено, что на другой день Гросс и Мюленберг встретятся в лаборатории около полудня, чтобы наедине обсудить некоторые детали будущего договора с муниципальным управлением. В два – у Гросса свидание с Вейнтраубом в управлении. Ганс не нужен, работа пока прервана; он придет после пяти, чтобы снова отправиться на полигон.

Мюленберг пришел гораздо раньше. Он плотно запер за собой дверь, попросил фрау Лиз не беспокоить его и медленно заходил из угла в угол, большой, мрачный, как грозовая туча, сцепив руки за спиной под расстегнутым пиджаком.

Да, наступили дни тяжелых испытаний. Как дико! Ведь, собственно, ничего неожиданного не произошло – наоборот, все вышло так, как должно было выйти. Десять лет он с увлечением работал над осуществлением идеи Гросса. Это был какой-то гипноз технической проблемы. Вот она решена. Гипноз кончился. Стало вдруг очевидно, что решение – это адская машина, которую они приготовили в подарок врагам культурного мира, машина, которую надо немедленно уничтожить, так как скрыть ее уже невозможно.

Один километр или двадцать километров – все равно: идея решена. Крупные открытия, как известно, всегда «носятся в воздухе». Им особенно легко носиться вокруг уже сделанного открытия. Машину Гросса видели. Видели ее действие. Теперь идеи будут не только носиться, но и зреть.

Ах, как глупо, как глупо!

Впрочем… Так ли уж просто повторить это открытие? Как-никак, а им потребовалось десять лет дружной, увлеченной работы, чтобы найти принцип ионизирующего луча и воплотить его… вот в эту маленькую деталь большой машины, – адаптер ионизатора. Вот оно, сердце всей проблемы, завернутое все в тот же обрывок газеты… В этой трубке, величиной чуть больше футляра для зубной щетки, заключается все остальное – чепуха, доступная каждому грамотному электротехнику. В ней – идея Гросса и бездна конструкторской изобретательности Мюленберга. В ней – тайна. Все в ней!

Мюленберг чувствует, что в этой трубке заключена сейчас его жизнь, все его мысли, все внимание. Это соломинка, обладание которой кажется ему спасительным. Он бережно прячет ее в боковой карман. Он не в состоянии ее отдать. Ее можно потерять, выронить из кармана, перегнувшись из машины, – если это окажется нужным.

А может быть, и в самом деле ничего страшного не происходит, и все его опасения – результат нездоровых нервов? Гросс искренне верит в закон, справедливость, мораль, честь… Нет! Ничего этого сейчас не существует в Германии. Гросса надо убедить, образумить…

Гросс приходит довольный, гордый и оживленный, даже больше, чем обычно. Мюленберг угадывает в его настроении следы недавних семейных разговоров о грядущих благах, о собственном автомобиле, об уютной вилле на берегу Изара или Боденского озера.

– Мюленберг, дорогой мой, вы все еще мрачны, я вижу. Неужели вчерашний день вас не успокоил? – говорит Гросс, дружески сжимая толстую, волосатую руку.

– Я плохо спал, – отвечает Мюленберг, стараясь улыбаться возможно безмятежнее. – Сердце пошаливает…

– Вылечим сердце! Теперь вылечим. Потерпите еще немного, и мы займемся капитальным ремонтом собственного организма Лучшие врачи, курорты… Я думаю, у нас хватит средств теперь… – Гросс довольно смеется.

Они садятся к столу и составляют список нового оборудования лаборатории для последнего этапа работы. Потом подсчитывают собственные затраты на всю работу в течение этих десяти лет. Вознаграждение, конечно, должно значительно превышать сумму этих затрат. Но на всякий случай, для ориентировки, это нужно.

Наконец, все деловые вопросы закончены. В распоряжении Гросса еще полчаса.

– Подарите их мне, – просит Мюленберг.

– Ну, конечно, дорогой мой. – Гросс с некоторым удивлением поднимает глаза и ждет.

Мюленберг встает и начинает ходить по диагонали.

– Слушайте, Гросс, – говорит он, – сейчас вы пойдете в это самое управление и продадите нашу десятилетнюю работу. Вы простите мне, дорогой друг, если я немного коснусь политики… Без этого я к сожалению, не могу. Только не возмущайтесь, Гросс; поговорим спокойно и дружелюбно. Скажите, неужели вы думаете, что они и не помышляют о том, что ваше изобретение может служить орудием истребления?

– Орудием истребления… – растерянно повторяет Гросс.

– Да «Лучи смерти» им сейчас дороже всякого промышленного или технического переворота.

– «Лучи смерти»… Позвольте, Мюленберг, но ведь я – автор этого изобретения; оно будет запатентовано, это моя собственность, и только я могу ею распоряжаться по своему усмотрению. Я заключаю договор с муниципальным управлением на использование моего изобретения в определенных промышленных целях. Если хотите, я оговорю в нашем соглашении это обстоятельство специально. Наконец, я имею дело ведь не с военным ведомством, а с муниципальным; при чем тут «орудия истребления»?!

– Но, Гросс, вы же знаете, что у нас сейчас нет такого учреждения, которым не руководили бы нацисты. Они – везде. И в муниципалитете – тоже. И они ведут войну. Поймите, какому бы ведомству или учреждению вы не предложили вашу машину, она немедленно попадет в руки военных. И тогда… Мне страшно подумать, Гросс, о том, что произойдет тогда. Эта машина сделается величайшим злом современного мира… Подумать только, что вы… мы – авторы этого зла!

Гросс на минуту задумывается над этими словами, сказанными таким необычным тоном и его вдруг охватывает пронизывающее чувство страха: что, если Мюленберг прав?!

– Что же вы предлагаете? – дрогнув, спрашивает он.

– Мы зашли так далеко, что выпутаться будет трудно. Так или иначе, нужно завтра же вернуть машину в лабораторию и… ликвидировать ее. Заключение договора с ними нужно отложить, впредь до окончательной проверки расчетов. Проверка покажет, что мы ошиблись, что увеличить дальность мы пока не можем.

– Так… Значит – похоронить наше собственное открытие! Обмануть людей, которые, быть может, так же, как и мы помышляют о техническом прогрессе… и ни о чем больше. Нет, Мюленберг! Пока я не убедился, что нас хотят обмануть, я не пойду на это. Я знаю, что вами руководят лучшие побуждения, но… Вот вам моя рука. Поверьте, я никогда не допущу, чтобы наше крупное техническое завоевание обратилось в орудие истребления людей. Даже если для этого придется уничтожить наш долголетний труд.

Мюленберг несколько успокаивается. Он знает твердость Гросса.

Гросс уходит в управление. Ровно в пять они встретятся в «локале» на углу за кружкой пива. Ровно в пять…

* * *

Разговор с Вейнтраубом закончен. Гросс ошеломлен его результатами. Скромный список дополнительного оборудования, намеченный им и Мюленбергом, не только принят, но и значительно расширен по совету Вейнтрауба. Сумма вознаграждения, предложенного Гроссу, кажется ему астрономической: она в восемь раз превышает их ориентировочные предположения!

Это невероятно… Гросс проникается еще большим уважением к своему открытию, к самому себе. В самом деле, он явно недооценивал свою работу. Его собственные разговоры о грядущем перевороте в энергетике страдали отвлеченностью. А ведь все это имеет свое очевидное практическое значение. Они правильно оценили его!

Теперь остается заключить договор. Но это вне компетенции Вейнтрауба. Они идут к Риксгейму, начальнику управления. Визит уже подготовлен. Они проходят вне очереди.

Риксгейм, красный, лысый, весь круглый и блестящий, поднимается навстречу и почтительно приветствует ученого.

– Доктор Гросс, я чрезвычайно рад познакомиться! Господин Вейнтрауб, очевидно, передал вам мою просьбу относительно демонстрации вашего замечательного изобретения? Ну, прелестно! Я уже чувствую себя, как перед интересным спектаклем.

Вейнтрауб читает заготовленный текст, – смысл договора состоит в том, что управление приобретает не только уже сделанную машину, но и будущий передатчик энергии на десятикилометровое расстояние, если Гроссу удастся таковой построить. Гросс обязуется в возможно более короткий срок закончить свою работу на средства, ассигнуемые управлением по его требованиям, а затем, если испытания оправдают расчеты Гросса, он должен будет руководить организацией производства передатчиков и токоприемников для различных целей.

В общем этот договор почти никаких обязательств на Гросса пока не налагает, кроме одного – продолжать работу, которую он не бросил бы и сам, ведя ее даже только на свои скудные средства. Все это выглядит замечательно.

– Если вы не имеете возражений или дополнений к тексту, мы можем подписать договор, – говорит Риксгейм.

Гросс вспоминает. Черт возьми, он чуть было не забыл обещания, данного Мюленбергу!

– Нет, позвольте, я хотел бы несколько уточнить одно положение. Видите ли, дело в том, что… – Он теряется как это сказать, чтобы не натолкнуть их на мысль о «лучах смерти»? – дело в том, что… м-могут быть… разные применения этого аппарата…

Гросс поднял глаза и вздрогнул. Он перестал видеть все, кроме лица Риксгейма, которое, как шар, плавало прямо перед ним на темном фоне кабинетных обоев.

Но это было уже совсем другое лицо. Последние слова Гросса вдруг магически изменили его. Что-то в нем сдвинулось, смялось, как будто лопнула внутри какая-то пружина, напряжением каторгой держалось на нем выражение корректности и официального простодушия. Лицо отвратительно, понимающе улыбнулось Гросcу. Брови приподнялись, сошлись в ниточку, из углов глаз выбежали складки. За острыми, режущими зрачками вспыхнули игривые и зловещие отсветы.

Гросс с усилием перевел взгляд на Вейнтрауба.

То же самое… Это была улыбка, страшная улыбка предателя, решившего, что перед ним – сообщник, такой же предатель, перед которым уже не нужно маскироваться:

– Доктор Гросс, – мягко заклокотало из красного шара, – доктор Гросс… вы замечательный человек! Но вы слишком низкого мнения о нашей догадливости. Неужели вы… думаете, что мы не имеем в виду «разных»… именно «разных» применений?