Текст книги "ГЧ (Генератор чудес)"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Анна хорошо видела, каким влиянием пользуется Тунгусов, и тоже все больше поддавалась этому влиянию.

Монтаж сушилки между тем подходил к концу. В светлом высоком помещении уже вырисовывались контуры оригинального сооружения.

Из небольшого отверстия в стене вползал ребристой змеей узкий желобок конвейерной ленты. Сначала он шел по свободному пространству длинного помещения на высоте около метра от кафельного пола, огражденный только изящными перильцами, напоминающими палубные перила корабля.

Потом эта ограда сразу расширялась в обе стороны, охватывая уже не только конвейер, но и сигнальные устройства автоматики, расположенные по обе стороны. Тут лента вдруг круто опускалась вниз, захваченная с боков направляющими пазами и, описав полукруг снова поднималась на прежний уровень и уже до конца – до выходного отверстия в противоположной стене – шла горизонтально.

Здесь, над этими провалом ленты, и должно было происходить самое главное: пачка досок, брус, даже бревно, которые нес конвейер, повисали тут в пространстве, наполненном невидимыми, пронизывающими его насквозь вихрями мощных сил высокочастотного поля.

Две алюминиевые пластины – лапы огромного конденсатора, будто нацелились с двух сторон, чтобы схватить древесину, которая начнет переползать через провал и окажется как раз между ними. И тогда они будут дрожать, словно от нетерпения, эти хищные лапы.

Мало кто знал, чего стоило Тунгусову добиться этого дрожания. Оно было нужно: от положения пластин зависело поле высокой частоты, возникающее между ними. Он хорошо знал, как прихотливо это поле. Не один конструктор потерпел поражение, борясь с его капризами. Пусть оно точно рассчитано, пусть по приборам тщательно настроен генератор, отрегулированы накал катодов, напряжение на анодах, частота. Но если вдруг в промежутке между пластинами конденсатора тело, подвергающееся воздействию поля, изменило объем, положение, – в тот же момент меняется емкость, срывается налаженный режим… и снова нужно настраивать всю систему.

Где уж тут успеть подстраивать и налаживать, когда сквозь это поле безостановочно движется толстое, неровное, грубо очищенное от коры бревно!

И вот Тунгусов окружил все пространство поля сложной системой тонких, невидимых лучиков Они скользили по поверхности дерева, ощупывая его меняющиеся очертания, а фотоэлементы улавливали их сигналы и, в зависимости от формы и объема вступающего в рабочее пространство материала, меняли настройку, меняли положение конденсаторных ламп, заставляя их «дрожать», – расходиться или сближаться, чтобы сохранить нужный для сушки режим поля Даже скорость движения ленты менялась в зависимости от объема древесины, входящей в рабочее пространство.

Бревно само управляло генератором!

Все было предельно автоматизировано в этой замечательной установке. Тунгусов утверждал, что только в первое время нужен будет человек, чтобы окончательно проверить правильность монтажа, а потом помещение можно будет закрыть на замок, сырой материал будет сам себя обслуживать, проходя на конвейере из одного отверстия в другое и высушиваясь на ходу. С каждым днём сооружение становилось законченнее, строже, изящнее. Отдельные части его изготовлялись тут же, в другой половине помещения, превращенной в слесарную мастерскую. Вначале они занимали много места, люди теснили друг друга. Теперь, отделанные до конца, отшлифованные, блестящие, эти части занимали свои места, как бы арифметически складывались, входили одна в другую, превращались в нечто новое, целое, – в сумму.

Становилось просторно. Мастерская понемногу исчезала.

Конвейер был уже проверен. Несколько десятков бревен проползли сквозь цех, перешагнув полукруг провала.

Николай ориентировал все сооружение именно на бревна – наиболее рискованный объект сушки. Все остальные формы древесины не представили бы тогда никаких затруднений. Он, как и Федор, смотрел в более широкое будущее этой установки.

Наконец, привезли лампы. Все, что зависело от «внешних сношений» было уже получено, проверено, заприходовано.

Николай немедленно поставил лампы на стенд, сооруженный тут же, и начал «гонять» их в разных условиях, на разных режимах. Испытание продолжалось целый день и в этот день не только вся бригада, но и Храпов, и Вольский, и Анна почти не выходили из цеха. Николай, как всегда в таких случаях, действовал молча, никого не обнадеживая. Общее тревожное волнение нарастало, и вечером, достигнув максимума, внезапно упало до нуля, сменившись ликованием, – Николай сказал свое обычное: «все в порядке». Никакой каверзы на этот раз не оказалось. По-видимому, нарком сделал соответствующие выводы и из информации Тунгусова, и из красноречивого инцидента с профессором Акуловым.

И вот генератор, окутанный густыми металлическими сетками для защиты людей от его опасных излучений, обрел, наконец, свое высокочастотное сердце. Оно еще не билось. Оно еще не было даже теплым. Но уже испытывало на себе журчащий душ водяного охлаждения.

Утром, приходя в этот новый цех фабрики, Николай уже не устремлялся, как прежде, к очередной детали сооружения, которая в этот момент рождалась из металла в гуле станков. Он отходил в угол к высокому шкафу трансформатора и оттуда глядел на все сооружение внимательно и с волнением, как художник смотрит на свою картину, в которой не хватает еще нескольких мазков. Получается или нет?

Да, получалось то, чего хотел Тунгусов. Это будет не только машина, которая станет работать, нет, это будет его овеществленная мысль, свидетельство победы человека над непокорными силами природы. И всеми своими внешними формами, движениями, даже звуками она должна отображать это изящное могущество человеческой мысли!..

Узорный кафель пола около машины уже освободился от густого налета металлической пыли, масла, грязи. Светлое пространство занимало все большую территорию. Комсомольцы перестали курить у конвейера. В углах появились урны.

Тунгусов прекрасно знал, что через три дня все будет готово, и тогда можно испытывать машину. Но он молчал. И никто не спрашивал об этом. Какое-то молчаливое соглашение заставляло бригаду не говорить о конце, об испытании. Только директор, который заходил теперь каждый день «полюбоваться» сооружением, тревожно спрашивал Тунгусова, почему-то отводя его в сторону:

– Ну как со сроком? Управитесь?

– Управимся, – лаконически отвечал Тунгусов.

– Когда же думаете?.. Ведь испытать надо заранее, а то мало ли что…

– Ничего не будет, Тимофей Павлович. И испытаем вовремя, и пустим в срок.

* * *

Это случилось неожиданно для всех. Однажды днем, когда бригада сдавала Решеткову только что законченный монтаж вентиляционной системы, Тунгусов подошел к ним, взял Федора за плечо и сказал просто:

– Ну, что ж, ребята, давайте попробуем!

Все поняли его сразу и затихли. Одно из заготовленных заранее бревен было положено на лоток конвейера вне помещения.

Тунгусов и Решетков в последний раз внимательно просмотрели всю установку.

– Надо позвонить Ане, – тихо полуспросил Федор.

– Конечно, позвони, – быстро ответил Николай: он как раз в этот момент думал об Анне и почему-то не решался сам вызвать ее.

Войдя в цех, она сразу поняла все по торжественному виду бригадников, растянувшихся группой вдоль установки, и по позе Тунгусова, стоявшего у пульта генератора по другую сторону конвейера.

– Хотим попробовать, что у нас получилось, – как-то смущенно произнес Тунгусов и включил рубильник.

Все остальное произошло само собой. Постепенно стали набухать огнем лампы, спрятанные за решетками экранов; загудели, как ульи, трансформаторы, зашелестела вода; внизу, в провале, над самой лентой конвейера зажужжал пропеллер вентилятора.

Николай, засунув руки в карманы, следил за стрелками приборов, на которых красными черточками были указаны заранее определенные режимы работы генератора. Стрелки одновременно подошли к заданным пределам.

В тот же момент, тихо журча роликами, двинулся конвейер. Дверца, закрывшая входное отверстие в стене, отскочила вверх и из-за нее быстро выплыл комель бревна. Но, подойдя к провалу, бревно, как бы испугавшись, почти остановилось и стало медленно, с опаской входить в пространство между трепетавшими пластинами конденсатора.

Белое облачко пара, срываемое воздушным потоком вверх, в раструб вытяжной трубы, заструилось над угловатым срезом и двинулось, расширяясь и сгущаясь, охватывая все новые участки бревна, входящего в электрическое поле. В конце провала пар иссяк, и толстый комель дерева снова лег на услужливо шмыгнувшие под него звенья конвейера.

Люди молча следили за всеми этими движениями. Николай, с виду спокойный, испытывал страшное напряжение.

Он настолько хорошо представлял себе, чувствовал работу своей машины, что в этот решительный момент как бы перевоплотился в нее: в нем самом что-то напрягалось, сжималось, стараясь помочь генератору справиться с задачей – пронизать, опутать силовыми линиями проходящую древесную массу.

Анна, Федор, комсомольцы, волнуясь, следили то за бревном, то за выражением лица Тунгусова, стараясь по нему узнать, все ли идет так, как нужно.

Наконец Николай оторвал глаза от удаляющегося ствола и, встретив напряженные вопросительные взгляды, улыбнулся. Это был ответ, которого все ждали.

Федор не выдержал. Он сорвался с места, обежал кругом через мостик, вскочил на площадку пульта и схватил Николая в объятия. Дружное «ура» оглушило их. И когда Анна, наконец, добралась сквозь строй наседавших на Николая комсомольцев, чтобы пожать ему руку, она ясно почувствовала, что одного только рукопожатия слишком мало, чтобы выразить охвативший ее порыв…

* * *

Итак, высокочастотная сушилка была создана и уже действовала! Сырые, едва окоренные бревна до восьми метров длиной, доски и брусья, куски и пачки отобранной «резонансной» древесины спокойно проплывали сквозь рабочее пространство генератора и выходили из цеха высушенными до нужной степени.

Процесс, который требовал обычно многих суток, теперь совершался на глазах у людей в течение нескольких минут.

Перед коллективом фабрики, так недавно сидевшим в безысходном тупике, теперь открывался небывалый производственный простор.

Вот отчего в эти дни лица всех участников этой оригинальной стройки сияли такой задорной и гордой радостью. Победителем чувствовал себя каждый. В самом деле, кому принадлежала победа? Ну, Тунгусов решил научно-техническую проблему. Но ведь это Решетков выкопал Тунгусова и придумал начать дело на их фабрике и «шевелил» потом администрацию. Ничего, конечно, не вышло бы, если бы Храпов и Вольский не начали действовать энергично и не созвали того знаменитого совещания с Витковским, где Анна Ридан предложила обратиться прямо к наркому. А комсомольцы-бригадники?.. О, каждый из них хорошо знал, какая часть машины сделана его руками!

Победа была общая, коллективная.

Анна понимала ее крупный общественный смысл. Победа должна рождать другие победы. Открытие нового цеха должно быть торжественным праздником. Пусть будет много гостей, представителей других предприятий, научных кругов, печати. Пусть знают все, как надо побеждать, пусть посмотрят, что они сделали!

Торжественный пуск нового сушильного цеха состоялся за неделю до срока, обещанного Тунгусовым наркому.

Сотни три гостей, не считая своих, собрались в театральном зале клуба. Директор открыл заседание, Вольский выступил с докладом о научно-техническом и промышленном значении тунгусовского генератора.

Тунгусов с частью своей бригады был в цехе, готовясь к демонстрации. Во время доклада Вольского прибыл нарком в сопровождении Витковского и еще нескольких товарищей из наркомата. Анна встретила их и привела прямо в цех.

Здесь произошла третья встреча Тунгусова с наркомом.

Войдя в ярко освещенный цех, нарком остановился в изумлении и красноречиво развел руками. Он ожидал увидеть здесь обычную опытную установку заводского изобретателя, скромную и кустарную, интересную по своей сути, но требующую еще соответствующего оформления для массового производства.

А тут перед ним сверкало изящной композицией частей, блеском отделки большое, совершенное произведение инженерного искусства. В нем ясно ощущалась гармония между производственным смыслом машины, где основную работу совершала сама энергия непосредственно и незримо, без грубых механических усилий, натужных звуков и что-то сокрушающих инструментов, и – внешними формами ее компактного тела с его пульсирующей энергией, гибкими движениями конвейера и нежным журчанием водяных струй.

С минуту нарком стоял молча, слегка прищурив глаза, откровенно любуясь невиданной машиной.

Он знал уже – ему рассказал по телефону Храпов – о том, что все расчеты инженера целиком оправдались, знал производственные показатели работы машины, автоматику – теперь он видел ее!

Все замолкли. Недвижимый Тунгусов у дальнего конца конвейера следил за выражением лица наркома. Наконец, взгляды их встретились.

Стремительно и одновременно они направились навстречу друг другу. Сжав руку инженера, нарком привлек его к себе и крепко поцеловал.

– Я был уверен, что так будет, – сказал он. – Спасибо, товарищ Тунгусов!

– Нет, это вам спасибо! Если бы не вы, товарищ нарком, нам не удалось бы ничего сделать. Половина успеха принадлежит вам, а половина – всем нам…

Разговор прервался, гости знакомились с Тунгусовым, с Решетковым, он представил им свою бригаду, смущенную оказанным ей вниманием.

Немного спустя появились профессор Ридан с Наташей Девушка незаметно проскользнула в цех за профессором, но её тотчас же заметил Федор. Анна познакомила их, и с этого момента внимание главы бригады странным образом стало двоиться, распределяясь поровну между Наташей и всеми остальными людьми и событиями.

Все были в сборе, и Тунгусов, вкратце объяснив устройство сушилки, приступил к демонстрации ее работы. Гости расположились вдоль свободной стены цеха и затихли.

Снова повторился весь процесс сушки. Но теперь Тунгусов ушел с пульта и присоединился к зрителям. Никто не управлял машиной, никто не следил за показаниями приборов.

Автоматика вела процесс.

И когда дверца выходного отверстия захлопнулась за выскользнувшим из цеха огромным древесным стволом, взоры всех снова устремились к конструктору, и рукоплескания разорвали тишину.

Почетных гостей пригласили в клуб. К этому времени Вольский кончил доклад, и был объявлен перерыв. Все сидевшие в зале, разделившись на четыре группы, осмотрели цех и увидели работу машины.

Минут через сорок заседание возобновилось.

Возбужденная только что увиденным зрелищем, публика заняла места. Кто-то потребовал, чтобы все участники создания сушилки вышли на сцену, и собрание дружно поддержало это требование. Они были избраны в почетный президиум. Тут же взял слово директор.

– Предлагаю, – сказал он, – избрать и товарища наркома, как активного участника нашей работы, обеспечившего ее успех.

Сопровождаемый овациями, нарком поднялся на сцену и занял место около директора.

Много слов было сказано в этот вечер. Выступали участники работы, представители науки, предприятий, заинтересованных в том, чтобы использовать у себя почин фабрики. Последним вышел на трибуну нарком.

Он говорил о советской технике, освобождающей человека и преображающей его жизнь, и об освобожденных людях, ведущих эту технику все дальше вперед. Бодрая, энергичная речь его звала к новым победам, к новым смелым дерзаниям.

Когда он кончил, все вскочили с мест.

В грохоте оваций стихийно возникли ритмы гимна. Голоса мгновенно слились в один общий лад, и грянул «Интернационал».

Одна за другой, как отряды в марше, проходили в торжественной неподвижности зала широкие строфы партийного гимна.

Но вот в переднем ряду возникло движение.

Какая-то женская фигурка вдруг вырвалась вперед, быстро прошла вдоль рампы направо и исчезла в коридоре. Это была Наташа. «Что-то случилось», – подумала Анна, увидев ее со сцены и незаметно отступила назад, за кулисы. Через минуту, взволнованная, она снова вернулась, тихо подошла сзади к Тунгусову и, тронув его за рукав, увлекла в глубину сцены.

– Идите сюда! Наташа приготовила вам подарок.

– Николай Арсентьевич, – произнесла в полутьме Наташа прерывающимся шепотом. – Смотрите…

Она повернулась так, что полоса света со сцены упала на мятую бумажку, трепетавшую в ее руках. Николай увидел знакомые буквы: LMRWWAT.

– Смотрите… – И, прикасаясь кончиком указательного пальца к каждой букве, она раздельно произнесла… – Лишь… мы… работники… всемирной… великой…

– …армии труда! – вне себя почти крикнул Николай. Он запустил обе пятерни в волосы и, сжав их, дернул так, что на глазах выступили слезы. – Ну, конечно! Наташа, милая… – он схватил ее за руки и крепко сжал их, – как я вам благодарен! Вот, действительно, подарок! Это вы сейчас?

– Да, да, вот во время пения «Интернационала».

– Ну, молодец! Вот что, друзья… Немедленно нужно расшифровать сообщение немца. Едем ко мне сейчас же. Там нам никто не помешает.

Через несколько минут, как только закончилось торжественное собрание, друзья сели в автомобиль и помчались к центру.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
«ЛУЧИ СМЕРТИ»

Комната в подвальном этаже преобразилась. На одном из столов вместо чертежных инструментов и груды свёрнутых рулонов бумаги возникли скатерть, посуда, о происхождении которых Николай не имел ни малейшего представления. Лишние столы были отодвинуты подальше. Откуда-то появились стулья.

В то время, как Фёдор и тетя Паша, меняя «топографию местности», энергично налаживали импровизированный ужин, в котором все уже основательно нуждались, девушки с любопытством разглядывали удивительную обстановку жилища изобретателя. Николай между тем расчистил половину другого стола и, не теряя времени, принялся за работу. Девушки присоединились к нему.

– Очень интересно, как вы будете действовать дальше, – заметила Анна. – Я пока не понимаю, что дает нам разгадка этих букв.

– Да, она дает немного, – ответил Николай. – Только указывает источник, откуда можно извлечь настоящий ключ к шифру. Но этого достаточно. Остальное – вопрос времени. Мы перепробуем все возможные комбинации и найдем ключ… – Он взял лист бумаги и крупным, четким почерком написал на нем текст гимна. – Ну, давайте рассуждать. Итак, мы теперь знаем, что цифры, которыми написана вот эта радиограмма, обозначают буквы, взятые в каком-то порядке из текста «Интернационала». Можно, конечно, придумать множество разных сложных способов составления цифрового алфавита по данному тексту. Но в нашем случае, я думаю, способ должен быть очень простой, так как немец, уже достаточно законспирировал самый источник шифра. К тому же он не может рассчитывать на то, что мы – опытные криптографы… Поэтому начнем с одного из простейших приемов. Будем просто обозначать цифрами 1, 2, 3 и так далее по порядку каждую букву, попадающуюся в тексте. Возьмем первую строку: «Вставай, проклятьем заклейменный»… Она, конечно, даст нам максимум знаков.

– Начнем с нуля. Смотрите: «в» – это 0, «с» – 1, «т» – 2, «а» – 3, «в» – уже было, пропускаем, «а» – тоже, «и» – будет 4… Анна Константиновна, а вы пока напишите отдельно столбиком латинский алфавит, только прибавьте туда после «с» – «ch» в три смягченных согласных: «д», «ц» и «ь». Так полагается в радистской азбуке.

– Есть! Интересно только, как вы приведете этот радиолатинский алфавит в соответствие с русским.

– Ничего не может быть проще.

– Но ведь в латинском алфавите двадцать шесть букв, с вашим добавлением будет тридцать, а в русском – тридцать две. К тому же таких букв, как «я», «щ», «ч», «ы», «ь», нет в латинском, а у вас в тексте «Интернационала» они уже занумерованы. А в латинском есть «j», «q», «х», «у», «z», которых нет в русском.

– Ничего, Анна Константиновна. Это соответствие уже установлено международной практикой радистов. Мы всегда записываем принимаемые знаки Морзе латинскими буквами, независимо от того, на каком языке идет передача. И прочесть такой текст, зная язык передачи, всегда можно, потому что некоторые знаки имеют для каждого языка свое определенное значение. Например, четыре точки означают латинское «h» и русское «х»; два тире-точка-тире – это латинское «q» или русское «щ»; три точки-тире-латинское «V» или русское «ж», и так далее.

– Ага, понимаю! Ну, диктуйте ваши цифры, Николай Арсентьевич. «А»?

– Три.

– «А» смягченное?

– Это значит – «я»… десять.

– «В»?

– Двадцать два.

– «С»?

– Двадцать шесть.

Буквы латинского алфавита превратились в цифры. Оказалось что в «Интернационале» не хватает только одной буквы «ф». Осталось заменить цифры таинственной радиограммы соответствующими им латинскими буквами и прочесть сообщение немца.

Николай положил перед собой раскрытый журнал радиоприема, в котором почти целую страницу занимал принятый им зашифрованный текст:

Теперь были заняты все трое. Николай произносил цифру текста. Анна по составленному алфавиту находила соответствующую букву, Наташа записывала. Федор исчез куда-то «по хозяйственным делам».

Три пары глаз с нетерпением следили за каждой буквой, появлявшейся из-под карандаша.

Две… три… четыре…

Это еще мало, конечно. Слова текста, несомненно, сокращены. Кроме того, они не разделены между собой. Десять, пятнадцать букв уже должны показать, есть ли тут хотя бы признаки слов.

На первой строке Николай прервал запись.

Это был бессмысленный набор букв!

Анна одна хорошо знала немецкий язык и могла бы восстановить текст, если бы оказалось, что этот набор букв действительно имеет смысл. Несколько минут она напряженно думала, вглядываясь в строку, а Николай подсказывал ей всевозможные способы искажения текста.

– Текст, конечно, должен быть искажен, – говорил он. – Ведь текст, состоящий из нормальных слов и зашифрованный примитивно, всегда можно разобрать, даже не зная ключа. Искажение нужно для того, чтобы уничтожить характерные для данного языка особенности в сочетании звуков, в последовательности букв, в количественном преобладании некоторых из них над другими. Все это дает указания для расшифровки. Но в то же время искажение не должно, по возможности, затемнять смысл расшифрованного текста.

– Нет, – сказала, наконец, Анна огорченно, – здесь нет никакого смысла, по-моему.

– Ну что ж, значит, мы ошиблись. Попробуем другой способ. Ничего, товарищи, теперь найдем. Раз ключ есть, остальное – дело времени.

Между тем комната наполнилась аппетитными запахами. На сковороде, принесенной тетей Пашей, весело шипело поджаренное мясо, дымился картофель, ярким пятном рдели в глубокой тарелке сочные помидоры и зеленели ароматные ломтики огурцов; над стопками и рюмками, явно собранными тетей Пашей у соседей, «колдовал» с бутылкой вина Федор.

«Криптографов» не пришлось долго упрашивать прервать их занятие. Федор открыл «банкет» коротким тостом в честь друга, главного виновника торжества.

Ужин проходил оживленно. Тихая, мрачноватая комната Тунгусова впервые наполнилась веселым молодым шумом, впервые услышала девичьи голоса. Даже тетя Паша сияла, по-своему оценивая это неожиданное вторжение в скучную и тяжелую на ее взгляд жизнь своего любимца.

Николай еще никогда не видел Федора в состоянии такого подъема. Тот действительно переживал завершение строительства сушилки, как свой первый, по-настоящему значительный шаг в жизни, который не мог не отразиться на его судьбе. Он уже чувствовал себя энтузиастом нового способа сушки. Теперь – революция во всей деревообрабатывающей промышленности Союза, и именно он ее начнет!

Впрочем… не следовало бы возлагать так много на «сушильную революцию». Не одна она была причиной счастливого возбуждения Федора. Он уже ясно чувствовал, что его неудержимо разгоравшееся внимание к Наташе падает на далеко не сухую и каменистую почву…

Лучи, исходившие от Федора, зажигали и Анну и Николая. Но тут все было иначе. Тут пламя горело глубоко, тихо, пугливо, не прорываясь сколько-нибудь заметно наружу…

Мысли их то и дело возвращались к загадочному шифру. Оба усиленно искали ошибку.

– Как вы думаете, Николай Арсентьевич, знает ваш немец русский язык?

Николай покачал головой.

– Нет. Если б знал, он дал бы мне понять это в первом же нашем разговоре.

– А «Интернационал»?

– Я уверен, что он и «Интернационала» по-русски не знает. Он просто сообразил, что надо взять возможно более популярный у нас текст, добыл его где-нибудь, – очевидно, он связан с антифашистски настроенными рабочими, – и выбрал из него строку для «намека» на гимн.

– Но позвольте, ведь он должен был не только выбрать строку, но и шифровать свое сообщение, значит, составить эту самую азбуку по тексту «Интернационала»?

– Ну, конечно.

– Ну, тогда, я думаю, вы ошиблись, – сказала Анна. – Вы смотрите: чтобы зашифровать сообщение, ему нужно было достать русский текст гимна, русскую азбуку, установить эти самые соответствия между оригинальными буквами. Для этого нужно иметь русские обозначения знаков Морзе. Сомневаюсь, чтобы все это можно было легко достать сейчас в Германии. Наверное, он избрал другой путь.

– Какой же, вы думаете?

– Единственно, что он должен был достать, это только одну строку из гимна для «намека», как вы правильно говорите. Ему нужно было намекнуть нам на «Интернационал». Но, конечно, не на русский его текст…

– А на немецкий?! – перебил быстро Николай.

– Ну да! Иначе он едва ли справился бы с задачей, не зная русского языка.

– Гениально, Анна Константиновна! Вы правы. Нам нужно составить ключ по немецкому тексту гимна. Но… вы знаете его?

Анна смущенно покачала головой.

– …Вы понимаете, Наташа, что это значит? – увлеченно говорил, между тем, Федор. – Мы будем строить такие сушилки не в городах, на фабриках и заводах, а в лесах, на берегах сплавных рек, там, где добывают лес. Представляете: небольшая гидростанция – и такая сушилка. Лес подвозят и тут же сушат! Сейчас наши железные дороги возят лес, в котором больше пятидесяти процентов влаги. А тогда составы будут грузить готовым, высушенным лесом. Транспорт освободится от воды, грузооборот страны…

– Правильно, правильно, Федя! – улыбаясь, перебил Николай. – Только вот что, товарищи, нам необходимо достать где-нибудь немецкий текст «Интернационала».

– Я, кажется, знаю… только один куплет, – нерешительно произнесла Наташа…

– Вы? Ну, Наташа, вы сегодня прямо герой! Откуда же вы знаете?

– А мы в немецком кружке начали разучивать его недавно.

– Ну, замечательно! Давайте скорей запишем. Хватит и одного куплета, я думаю. Если каких-нибудь букв не окажется, обойдемся и без них.

Напевая мотив гимна, Наташа легко восстановила в памяти слова первого куплета и припева. Анна записала, и Николай сразу же обозначил буквы цифрами, начиная с нуля.

– Ура! – воскликнул Николай. – Не хватает всего шести букв и при том наименее употребительных. Давайте ваш латинский алфавит, Анна Константиновна, и пишите новые цифры.

Азбука была быстро составлена. Снова начали переводить цифры шифрованной радиограммы. И опять все с нетерпением ждали появления каждой новой буквы, стремясь уловить смысл.

– Двадцать три… шестнадцать… – начал Николай. – «Ph» – записала Наташа.

– Двадцать пять.

– Такой у нас нет, Николай Арсентьевич.

– Ничего, Наташа, сделайте пропуск и пишите дальше… Двенадцать… одиннадцать…

– «Si».

– Есть! Есть! – воскликнула Анна, как только появилась следующая буква «k». – Получается, Николай Арсентьевич. Пропущенная буква, очевидно, игрек. Тогда выходит «Physik», то есть «Физика!»

– Так. Прекрасно, – сдержанно прошептал Николай. – Но погодите, может быть, это случайное сочетание букв. Дальше! Семь… восемь… семнадцать…

– Выходит… выходит, честное слово! – шептала Анна. – Только пока непонятно.

Дойдя до конца строки, Николай остановился.

– Хватит пока. Давайте посмотрим, что получается.

Строка выглядела так:

Было очевидно, что это уже не случайный набор букв. Строка состояла из слов, пока еще не ясных, не разделенных промежутками и, очевидно, предельно сокращенных.

– Ну, думайте, Анна Константиновна, теперь все зависит от вас. Тут нужно хорошо знать язык…

Анна думала. Матовое лицо ее покрылось румянцем от напряженной работы мысли.

– «Ergross»… Сомнительно, нет такого слова, – соображала она. – Если «gross», тогда «еr» относится к первому слогу, к «Physik». А-а! Ну, конечно: «Physiker» – физик! A «gross»…

– Позвольте, – воскликнул Николай, – в Германии есть ученый Гросс, известный физик. Это о нем!

– Да, да, очевидно… – Анна улыбнулась Николаю. – Что-нибудь по вашей части. Во всяком случае, ясно, что мы теперь на верном пути.

– Да, благодаря вам.

Она склонилась еще ниже над листом бумаги.

– Ну, теперь остается преодолеть середину фразы с пропуском: «m» – пропуск – «nch»… это совсем непонятно.

– А давайте попробуем сначала заполнить этот пропуск, – предложил Николай. – Тогда все будет ясно. – Как же это сделать?

– Очень просто. Возьмем наш алфавит с цифровыми обозначениями. Скольких букв не оказалось в первом куплете «Интернационале»? Всего шести. Одну из них мы уже нашли; это игрек в слове «Physiker». Запишите, Наташа, в наш алфавит: двадцать пять – это игрек. Значит, осталось пять. Вот и попробуем их подставлять вместо пропуска. Во-первых – «с». Ну, это сомнительно. Тут, конечно, должна быть гласная. Возьмем «j»… Ничего не получается, «q» – тоже, конечно. Дальше – «u». Это лучше… «unch»… Да-а! Тут ведь есть еще впереди «m», значит «munch»…

– Мюнхен! – воскликнули все разом.

– Ну, конечно! Из Мюнхена он и передавал, я теперь вспоминаю, это выяснилось в одном из первых наших разговоров, еще до появления шифра. Отметьте, пожалуйста, в нашем алфавите: двадцать четыре – это буква «u». Теперь вся строка ясна. «Физик Гросс в Мюнхене»… Чувствуешь, Федя? – Николай крепко хлопнул друга по плечу своей тяжелой ладонью. – Видно, у нас сегодня день удач. Мне кажется, сейчас мы можем узнать кое-что. Вы не устали? – обратился он к девушкам.

– Давайте дальше, – строго сказала Наташа, снова беря карандаш, – нельзя же остановиться на первой фразе. Диктуйте, Николай Арсентьевич. Переведем сначала весь остальной текст на буквы, а потом уж будем разбирать.

Снова началась диктовка, Наташа записывала:

Теперь расшифровка пошла быстрее. Пропуски были заполнены буквами, угаданными по значению слов.

Полный текст сообщения гласил следующее:

«Физик Гросс, Мюнхен, решил проблему передачи электроэнергии без проводов посредством ионизированного луча. Дальность действия по прямой практически беспредельна. Гросс арестован. Захвачены некоторые расчеты и единственный экспериментальный аппарат ограниченной дальности один километр. Однако главную деталь ионизатора удалось изъять и уничтожить. Случае восстановления угрожает серьезная опасность. Пытаюсь выяснить принцип. Сообщу. Слушайте в обычное время».