Текст книги "ГЧ (Генератор чудес)"

Автор книги: Юрий Долгушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Храпов взглянул на Витковского, но тот был по-прежнему невозмутим.

– Спайер мог стать «сушильным королем» Штатов, – говорил Тунгусов. – Но ему предстояло нарушить контракт с мощной «Компанией сушильного оборудования», которая снабжала его термическими шкафами и прочей аппаратурой. Компания эта, предвидя полный крах своего дела в случае развития высокочастотного способа, пошла на большие финансовые жертвы, подкупила еще более мощную фирму «RCA», заставив ее отказаться принять от Спайера заказ на лампы для высокочастотной сушилки, и потребовала огромную неустойку в случае разрыва контракта. С другой стороны, компания предлагала Спайеру перекупить у него патент на изобретение Давидсона за восемьсот тысяч долларов. Как видите, американцы довольно высоко оценили эту игрушку… Спайер вначале отказался – это было бы гибелью для его новых планов.

Но вскоре он убедился, что борьба безнадежна и даже опасна. Тогда он согласился уничтожить патент Давидсона. В присутствии представителя «Компании сушильного оборудования» он сжег патент и разобрал опытную установку, получив за это полмиллиона долларов. На этом все и кончилось.

Надеюсь товарищ Витковский, вы теперь понимаете, почему и для кого высокочастотный способ сушки оказался «нерентабельным»и почему, как вы правильно указали, в Америке нет ни одной такой установки.

И снова, несмотря на паузу, не без умысла сделанную Тунгусовым, Витковский промолчал.

– Теперь об опытах у нас в СССР. Академик Белышев с чисто научной целью исследовал законы распределения электромагнитного поля высокой частоты в различной среде и, в частности, пользовался для этого древесиной. Он оперировал с короткими волнами, именно с частотой около пятнадцати мегациклов. Большая частота и не нужна была для его научных целей. А при пятнадцати мегациклах, конечно, хозяйственного эффекта нельзя было получить. Белышев это прекрасно понимал и никогда не предлагал сушить дерево в коротковолновом поле. Однако нашлись профаны, которые сделали такой вывод из его работы, почему он и вынужден был выступить в печати с опровержением этих нелепых предложений.

У профессора Флерова дело обстояло иначе. Он добивался именно практического, хозяйственного эффекта! Ему удалось сконструировать такой ультракоротковолновый генератор, который в лабораторном масштабе давал очень хорошие результаты: процесс сушки ускорялся в тысячу раз, а стоимость его падала на тридцать пять процентов. Это уже были результаты, близкие к давидсоновским. Оставалось построить промышленную установку. И тут получился конфуз. Заводы вашего главка, товарищ Витковский, два года канителились с выполнением заказа на электронные лампы для установки, сделали не то, что нужно, и в конце концов отказались от этого заказа.

Генератор, который предлагаю я, должен быть еще более эффективным и рентабельным. Но… для него тоже нужны специальные лампы. И, судя по тому, что говорил здесь товарищ Витковский, нам предстоят такие же затруднения, какие испытал профессор Флеров…

Осведомленность и уверенность Тунгусова окончательно покорили собрание. Было ясно, что возражения Витковского неосновательны и что дело нужно довести до конца во что бы то ни стало. Но как быть с лампами? Это – основа всей установки и единственная деталь, которую никак нельзя выполнить кустарным способом. А Витковский – «хозяин» ламповых заводов.

Директор выразил надежду, что товарищ Витковский поможет им все же продвинуть заказ, имея в виду заманчивые перспективы нового метода сушки для многих отраслей промышленности. Витковский обещал сделать все, что можно, но ответственность с себя снял, указав, что электротехническая промышленность до отказа загружена работами оборонного значения и что отвлекать ее от этой работы перед лицом военной угрозы – преступление перед государством. По существу это был отказ.

Вдруг из-за спины огорченного Федора поднялась стройная женская фигурка.

– Пожалуйста, Анна Константиновна, – сказал директор.

– Вопрос товарищу Витковскому, – начала она. – Скажите, заказ профессора Флерова на лампы проходил через главк?

– Да, через главк, как и все заказы на оригинальную продукцию.

– Персонально через вас?

– Персонально у нас заказы не проходят. Есть для этого специальный отдел.

– Его решения санкционируются вами?

– Смотря по какому вопросу…

– По данному вопросу. Мы говорим о заказе на генераторные лампы для профессора Флерова. Ведь заводы электронных ламп находятся в вашем ведении.

– Ну, санкционируются мною.

– Почему же вы решили аннулировать заказ Флерова и тем самым погубить всю его работу? Ведь это было очень ценное предложение для промышленности.

– Вот поэтому-то мы и приняли его заказ. Но когда я увидел, что люди бьются над этими лампами в течение двух лет и не могут их сделать, я решил, что это слишком дорогое удовольствие…

– Товарищ Витковский, двадцать минут назад, отвечая на вопрос товарища Тунгусова, вы сказали, что вам неизвестно, почему проект Флерова не был осуществлен, и что вы считали его работу «научной». Теперь оказывается, что вы прекрасно знали о хозяйственном значении проекта и сами же пресекли его осуществление.

«Молодец!» – восхитился Тунгусов и тихо спросил директора:

– Кто это?

– Представительница нашей шефской организации. Замечательная девушка. Дочь профессора…

– Все это я могу вам объяснить! – раздраженно крикнул Витковский, хлопая портсигаром. – Но я не понимаю, какое отношение это имеет к вопросу, который мы сегодня обсуждаем.

– Прямое! – твердо ответила Анна. – Это ведь совершенно аналогичный случай, и нам вовсе не хочется оказаться в положении профессора Флерова. Теперь ясно, что нам придется искать другой путь для осуществления проекта товарища Тунгусова…

Храпов уже знал Анну, ее мягкий характер, ее такт. Ее выступление сказало ему об опасном накале собрания и он объявил перерыв. Расчет был верен. Витковский попрощался и уехал.

И сразу большая директорская комната превратилась в трюм корабля, в котором открыли кингстоны… Возмущение вырвалось наружу, превратилось в движение, звуки, слова. Никто не слушал, почти все говорили. То и дело слышались острые и злые, как колючки, эпитеты.

– Бюрократ чистейшей воды…

– Ну, дурак же форменный… Так врать перед собранием…

– Как только держат таких на руководящих…

– Просто трус, боится ответственности…

– Вредитель явный…

Николай был одним из немногих, кто сохранял спокойствие. Он по-хозяйски открыл окно, закурил, пользуясь тем, что все в этом переполохе дымили не хуже Витковского, и с интересом наблюдал как по-разному проявляется у людей одно и то же чувство. Недалеко от него, в группе комсомольцев стояла Анна. Он слышал обрывки их разговора и то и дело встречал взгляд ее больших серых глаз.

Подошел Федор. Он был явно растерян.

– Ну что же это такое, Коля?

– Как что? Ничего особенного. Обыкновенная история. Мы ведь с тобой уже говорили…

– Да, но это ни в какие ворота не лезет!.. И что теперь делать?

– К сожалению, лезет, как видишь. И очень упорно. А что делать…

К ним подошла Анна.

– Познакомьте нас, Федор Иванович, – сказала она, смотря на Николая. – Я тоже хочу знать, что думает товарищ Тунгусов, – она протянула ему руку.

– Это наш ангел-покровитель из мира музыкального… – мрачно сострил Федор.

– Ваш доклад, – не принимая его шутки, продолжала Анна, – всех нас зажег. Смотрите, что делается. Это ведь все вы.

– Ну что вы… – смутился почему-то Николай. – Это – вы! Вы одержали победу, вы обратили его в бегство!

– Да ведь ему того и надо было, – рассмеялась Анна. – Он и пришел только за тем, чтобы напакостить и удрать… Странный, все-таки, тип… Ну, хорошо, что же дальше?

– А это нам сейчас скажет начальство, – так же мрачно сказал Федор.

Действительно, за директорским столом, по-видимому, закончилась какая-то дискуссия, Храпов встал, постучал толстым карандашом по стакану, потом по графину, потом опять по стакану… Все заняли свои места.

Поднялся Поликарпов, секретарь парткома.

– Мы выслушали доклады, – сказал он. – Теперь полагаются прения. А зачем собственно они нужны? Насчет этого… Витковского – все ясно, с ним дело иметь бесполезно. Есть предложения. Первое. Записать в резолюции: «техническое совещание рекомендует строить новую сушилку по проекту инженера Тунгусова». (Возгласы: «Правильно!» Единодушные аплодисменты)…

Поднялся Храпов:

– Товарищи, если кто сомневается в правильности нашей рекомендации, прошу высказаться.

Никто не взял слова.

– Так, – заключил секретарь, – значит будем добиваться. Второе: не обращая внимания на отказ Витковского, направить в главк официальное требование на лампы. Одновременно хорошо бы товарищам Храпову и Вольскому составить докладную записку и обратиться лично к начальнику главка, объяснить, рассказать о Витковском… Если это не поможет…

– Не поможет, – тихо сказал Николай, и Храпов сразу ткнул карандашом в его сторону. Он встал.

– Что бы мы ни предпринимали в главке – успеха не будет. Там Витковский. Начальник главка будет советоваться с ним, а он теперь не постесняется в средствах, чтобы нам насолить. Я знаю, как это делается. Могу сказать заранее: он организует научную консультацию, которая начисто отвергнет наш проект. Таким образом, с него будут взятки гладки, и черное дело это он сделает чужими руками. А начальник главка при таком положении, конечно, ответственности на себя не возьмет. И спокойно откажет нам. Надо действовать иначе, извне…

Николай говорил спокойно, в своей обычной оригинальной манере – произносить каждое слово до конца, не торопясь, ничего в нем не съедая, не повышая голоса, – как будто беседовал с друзьями за чаем.

И, как он сам, следя за мыслью Поликарпова, не удержался, и с места заявил: «не поможет», так теперь Анна, давно представившая себе самый простой по ее мнению путь, непроизвольно сказала:

– А почему бы нам…

Николай не закончил своей мысли, но услышав Анну, замолк, посмотрел на нее, кивнул ободряюще, как бы прося ее досказать за него то, что им обоим уже было ясно. Анна почувствовала это доверие и немного смутилась – вдруг ошибется!

– Никто как будто не сомневается, – сказала она, – что наш проект важен для многих отраслей промышленности. Значит надо обратиться к наркому, он-то уж сумеет оценить эту инициативу, Только нужно с ним встретиться и поговорить, рассказать о наших затруднениях с лампами, о Витковском…

– Ну вот и правильно, – одобрительно кивнув в ее сторону, сказал Николай и сел одновременно с нею.

– Верно! Конечно, к наркому! – загудели голоса. «Музыканты» за директорским столом переглянулись.

– Как, осилим, Тимофей Павлович? – спросил Вольский, подмаргивая директору. Он уже ощущал спортивный интерес к этому плану. Главным артистом высокого искусства брать, обходить различные административные бастионы и заставы был, конечно, Храпов. Он был психолог. Самых твердокаменных секретарш-церберов он приручал, превращал в единомышленников запросто. План кампании стал созревать у него уже через несколько секунд после предложения Анны. Он уже видел себя сидящим в большом кожаном кресле в кабинете наркома…

– А что ж… – улыбаясь, ответил он Вольскому.

На этом и порешили.

Делегацию к наркому составили из трех человек: директора, главного инженера и Тунгусова.

* * *

Неизвестно, какими хитроумными путями они добились своего, но уже на четвертый день после технического совещания был назначен прием. Успеху этому удивлялись сами секретари: встречи с деятелями своего-то ведомства едва втискивались в плотно упакованные на две недели вперед рабочие дни наркома, а тут – «музыканты», и – нате вам! Правда, обнаруживались все признаки того, что нарком заинтересовался проблемой, изложенной в письме, где мотивировалась просьба о приеме. Но ведь у каждого, кто идет к наркому – проблема. Надо уметь написать письмо. Надо уметь добиться, чтобы оно было прочтено немедленно…

В три часа они сидели в приемной.

Большая группа посетителей вышла из кабинета и удалилась в молчании. Секретарь исчез за дверью, тотчас вышел и сказал:

– Пожалуйста, товарищи.

Николай волновался. Это было своеобразное волнение, какого он еще не знал. Судьба дела не играла тут решающей роли. Было другое – как бы трепетное прикосновение к истории. Вот сейчас он, Николай Тунгусов, встретится с этим большим человеком, старым революционером, крупным организатором, создателем, а теперь руководителем советской промышленности, в руках которого были судьбы многих дел, событий, людей. Какой же волей должен обладать человек, взявший на себя такую ответственность! Ведь многое решает он сам, один. Вот к нему приходят люди со своими разнообразными «вопросами». Приходят за решением, потому что сами не могут его найти, спорят между собой, борются… Кто-то неправ. Кто этот неправый? Кто может решиться принести сюда свою неправду – личную или ведомственную, невежественную или корыстную?..

Теперь Николай осознал свой трепет, как ответственность за правду перед наркомом. Его нельзя обманывать, даже неумышленно. Он мгновенно окинул мыслью, будто с большой высоты, свой проект, свои лампы. Нет… все в порядке. Все – чисто.

Еще шаг, и… Николай уже видел мысленно монументальную фигуру наркома, сошедшую с праздничных плакатов – статичных, как бы созданных раз и навсегда – дорисованную воображением: высокий рост, суровые, холодные черты, строгий тон высокого начальника…

Он вошел последним.

Из-за огромного письменного стола поднялся небольшой пожилой человек, приветливо пожал руки гостям. Храпов представился сам, представил своих спутников.

* * *

– Присаживайтесь, друзья.

«Вот он какой!» – думал Николай, наблюдая, как внимательно нарком расспрашивает, слушает директора. Сразу ушло волнение, стало легко. Перед ним был простой и заботливый хозяин, которому дорого все, что может принести пользу его огромному, сложному делу.

Храпов и Вольский коротко ввели наркома в курс событий. Тунгусов изложил суть своего предложения. Нарком долго рассматривал, взвешивал на руках небольшие брусочки сырого и высушенного дерева, разложенные на столе Николаем, расспросил его о принципе высокочастотной сушки, о конструкции генератора…

Потом, взглянув на Тунгусова, он просто сказал:

– Ну, что ж, товарищи, я считаю, что идея замечательная. Действуйте! Что, собственно, вас затрудняет?

Когда ему рассказали историю с Витковским, с лампами для профессора Флерова, он недовольно шевельнул своими седеющими усами, потом улыбнулся.

– Да, у Витковского были недавно такие дела с изобретениями, которые заставляют его теперь быть очень осторожным. Ладно, я с ним поговорю, лампы будут. Сдавайте ваши заявки. Все?

Лица гостей сияли, когда они вышли в приемную. Директор с инженером спускались по лестнице вниз, сидели уже в машине, мчались к себе на фабрику, а блаженное сияние так и держалось на их физиономиях.

– Вот, брат, настоящий человек! – говорил Храпов, изо всей силы толкая инженера плечом. – Ну, теперь дело пойдет!

Тунгусова нарком просил задержаться «на несколько минут». Когда они остались вдвоем, он снова пристально посмотрел на изобретателя.

– Я вижу, что вы хорошо знакомы с вопросом, над которым работаете, – сказал он. – Я вам верю. Верю, что ваш лабораторный аппарат действительно дает такие результаты. Но скажите, вы сами вполне убеждены, что то же самое даст и большая промышленная установка? Ведь тут, насколько я понимаю, дело не только в том, чтобы просто увеличить масштаб, тут размеры связаны с новым качеством.

– Конечно, вы совершенно правы, – ответил Тунгусов. – Но я имею это в виду. Промышленная установка будет значительно отличаться по своей конструкции от моего маленького генератора. Как вам сказать?.. Некоторый элемент риска, конечно, есть. Высокая частота очень капризная вещь. Может быть, и возникнут какие-нибудь затруднения. Но я убежден, что преодолею их, потому что основные, принципиальные вопросы уже решены и проверены.

– Меня интересует сейчас вот что, – сказал нарком. – В последнее время в некоторых научно-исследовательских институтах были получены очень эффектные результаты применения ультракоротких волн, например, для уничтожения зерновых вредителей, для повышения урожайности сельскохозяйственных культур. Я сам видел несколько подобных опытов, они прямо поразительны. И у меня нет оснований подозревать авторов этих опытов в недобросовестности. Почему же, скажите, до сих пор ни один из этих приемов не получил окончательного признания и не вошел в практику нашего хозяйства?

Николай снова ощутил всю ответственность своего положения. Он должен познакомить наркома с этим сложным и важным делом, в которое он верит, которому посвятил жизнь!.. Да, нарком задал самый существенный вопрос, нужно быть предельно правым, объективным в оценке положения.

Ничего не получалось из объективности. Всей силой своего гнева Николай обрушился на косность некоторых ученых авторитетов, на их замкнутость в рамках собственной науки, на отсутствие необходимых научных сведений у многих хозяйственников, на боязнь ответственности и риска, недостаток размаха. С присущей ему осведомленностью Николай в виде иллюстрации рассказал в мельчайших подробностях, как позорно была погублена ценнейшая работа в Зерновом институте, где люди уже создали полупроизводственную установку для дезинсекции зерна. Оставалось только наладить и пустить ее в ход. Когда автор проекта, дважды встретив неожиданные затруднения в процессе наладки, не выдержал намеченных им же сроков, его совершенно неосновательно обвинили в жульничестве, прекратили работу и разобрали установку.

Николай сел на своего конька. Увлекшись, он бил и крошил своих врагов направо и налево, и чем непосредственнее бушевало его возмущение, тем больше нравился он наркому своей прямотой, искренностью и обоснованностью суждений.

«Такие не обманывают», думал нарком, внимательно слушая молодого инженера.

– Дело в том, – заключил Николай, – что, несмотря на все опыты, мы еще не объяснили до конца механизма действия лучистой электроэнергии. Почему повышается урожай от облученных семян? Почему гибнут бактерии в поле высокой частоты? Этого мы еще не знаем. Но разве это значит, что нужно отказаться от попыток практически использовать могучее действие лучистой энергии? Конечно, нет! Именно, решая практические задачи, мы и найдем недостающие звенья теории. И если лабораторные опыты дают такие удивительные результаты – пусть даже не всегда, – этого уже достаточно, чтобы приступить к практике.

Нам, физикам, приходится преодолевать большие трудности.

Чтобы создать, например, дезинсекционную установку, нужно быть одновременно и физиком и биологом. Чтобы применить лучистую энергию для повышения урожайности хлебных культур, нужно знать – и очень глубоко знать! – физиологию растений. Такие сочетания крайне редки, а коллективная работа людей, обладающих столь разнородными знаниями, в данном случае тоже не решает вопроса. Чтобы творить, изобретать, нужно иметь эти разнородные знания в одной голове.

Вот и ответ на ваш вопрос, товарищ нарком. Наша наука о лучистой энергии делает только первые шаги. Трудностей много, а доверия и помощи мало. Впрочем, я понимаю отчасти и хозяйственников. Среди нас есть, конечно, и увлекающиеся, и недостаточно компетентные люди. Бывает трудно разобраться в нашей «тонкой механике» – кому тут можно, а кому нельзя доверять…

Нарком встал, добродушно глядя на Тунгусова.

– Ничего, разберемся. – Он взял трубку. – Товарищ Витковский? Да, да, добрый день! Вот что, уважаемый, сейчас к вам придет инженер Тунгусов… Да, он самый… Займитесь им как следует, все его претензии нужно удовлетворить. И возможно быстрее. Составьте вместе с ним заявку, копию дайте мне.

– А вы, – сказал он, снова обращаясь к Тунгусову, – не стесняйтесь, требуйте все, что нужно для успеха. Заказы выполним, денег дадим, сколько потребуется. Сушилку эту надо сделать во что бы то ни стало. А потом пойдем и дальше. Очень прошу вас держать меня в курсе дела. Вот вам мои телефоны. Если встретятся какие-нибудь затруднения, если понадобится помощь, звоните непосредственно мне в любое время.

– Спасибо, – заикаясь от волнения, пробормотал Николай. Впервые в жизни он был так тронут вниманием. У него защекотало где-то глубоко в носу. – Спасибо за доверие, товарищ нарком! – он схватил бумажку с номерами телефонов наркома, крепко стиснул протянутую ему руку и быстро вышел.

* * *

– Профессор Ридан, – доложил секретарь, входя в кабинет.

– Ридан? Физиолог? – удивился нарком.

– Очевидно, он.

– Просите… просите…

Они встретились, как старые знакомые, хотя едва ли они когда-нибудь встречались. Нарком хорошо знал имя Ридана, одного из первых учёных, без колебаний примкнувших в свое время к социалистической революции, знал его славу крупного хирурга, слышал о недавнем выступлении профессора, прерванном внезапным приступом болезни.

– Вас, вероятно, удивляет появление человека, столь далекого по своей специальности от вопросов промышленности… – начал Ридан.

– Вот и ошибаетесь, – смеясь, ответил нарком. – Нисколько я не удивлен. К нам теперь все идут, и я думаю, что сейчас не найдется ни одного ведомства, ни одной отрасли знания, которые не были бы кровно заинтересованы в нашей промышленности. Знаете, кто у меня был сейчас? Музыканты! – оба весело рассмеялись. – Однако, как вы себя чувствуете, профессор? Я слышал, вы болели.

– Вы слышали о моем провале в Доме ученых?

– Почему «провале»? Говорят, доклад был очень интересен.

– Может быть… Но я выступал не для того только, чтобы сделать интересное сообщение. Мой доклад преследовал определенную, очень важную для моей дальнейшей работы цель, которой я так и не достиг. Какая-то минутная слабость, непонятный шок, не подходящий под определение «болезнь», заставил меня прервать доклад. И именно провал, а не болезнь, – основное значение этого инцидента. Он, собственно, и привел меня к вам.

Нарком пристально посмотрел на бледное лицо ученого. Ридан еще не вполне оправился от потрясения, вызванного неудачей с физиками и непонятностью самого «шока», для которого он не нашел никаких оснований в своем организме. Озабоченность тронула живые глубокие глаза наркома.

– Скажите, сколько часов в день вы работаете? – спросил он. – Или, лучше, сколько вы отдыхаете?

Легкая улыбка шевельнула усы Ридана.

– А вы, товарищ нарком? – спросил он вместо ответа. Нарком отвел глаза и тоже улыбнулся. Всем известна была его манера совершать после работы в наркомате внезапные прогулки «для отдыха», причем местом таких прогулок всегда оказывались заводы, требовавшие в данный момент особого внимания наркомата.

– Ведь нам с вами по полвека, приблизительно, – продолжал Ридан. – Отдыхать, вы говорите? Как это, отдыхать? Только голова может заставить нас отдыхать: она управляет человеком. Я могу дать отдых рукам, желудку, даже сердцу. Но мы с вами работаем головой. Как же быть с ней, когда она сама не хочет… не может отдыхать?!

Они сидели друг против друга, пожилые, крепкие еще, внимательные, и молчали несколько секунд.

– Вы правы, – сказал, наконец, нарком. – Нам этого сделать нельзя. Никакой отдых не заставит наши головы прекратить работу… Чем же я могу помочь вам?

Ридан рассказал вкратце о своем открытии, о «конфликте с физикой». Решение серьезнейшей физиологической проблемы кроется в области, недоступной ему. Нужна помощь. Промышленность объединяет все лучшие технические силы страны. Она, конечно, знает выдающихся радиотехников, конструкторов-изобретателей.

– Укажите мне человека, которому я мог бы поручить разработку генератора. Если такой человек найдет, что задача не безнадёжна и согласиться взяться за ее решение, дайте мне его. Вот всё, что я прошу.

Нарком нашел, что удовлетворить просьбу – дело совсем несложное. Он направит его к представителю одного из главков, который и укажет ему нужное лицо. Товарищ Витковский прекрасно знает людей радиопромышленности. Нарком тут же позвонил ему и предупредил о посещении профессора Ридана.

– Да, кстати, – спросил он Витковского, – инженер Тунгусов ушел? Нет? Прекрасно, пусть зайдет ко мне сейчас же.

В этот момент загудел другой телефон. Наркому напомнили, что через несколько минут начнется заседание Совета Народных Комиссаров. Опаздывать нельзя. Он очень жалеет, что приходится прервать беседу. Но, кажется, все, что нужно, сделано?

Они уже готовы были выйти из кабинета, когда появился Тунгусов.

– Вот, товарищи, – сказал нарком, – познакомьтесь и поговорите. Мне кажется, это будет полезно вам обоим.

И он ушел.

Оставшиеся в некотором недоумении протянули друг другу руки, назвали фамилии. Несколько мгновений длилось неловкое молчание. Оба не знали, как начать разговор.

– Вы… из главка? – догадался, наконец, Ридан. Тунгусов улыбнулся.

– Я только что хотел задать вам этот же вопрос. Очевидно, мы оба «посетители»?

– Очевидно. О чем же нам говорить?

– Непонятно.

– Я думаю, вот о чем, – сказал Ридан, глядя на часы. – Скоро уже кончится служебное время, а мне еще нужно успеть к представителю главка. Наш с вами разговор как будто не срочный, а тот, что мне предстоит, не терпит отлагательства. Но уж если нарком велит познакомиться и поговорить, надо слушаться. Вы не могли бы зайти ко мне домой сегодня или в один из ближайших вечеров?

Николай согласился, записал адрес профессора, и они распрощались. Сделав несколько шагов, Ридан вдруг остановился, обернулся и, окликнув инженера, снова подошел к нему.

– Только вы непременно придите, – сказал он. – И не откладывайте.

– Нет, нет, конечно, – ответил тот.

Узнав у секретаря, как пройти к Витковскому, Ридан вышел из приемной.

Наркомат гудел, как гигантский улей перед закатом солнца. Наступал «час пик» – последний час рабочего дня, когда люди, боясь оставить незавершенными свои дневные дела, теряют спокойствие, начинают торопиться и нервничать. В эти часы в широких коридорах снуют сотрудники и посетители, люди разыскивают и ловят друг друга, уезжающих из наркомата с последними поручениями останавливают на лестницах и сверху, сквозь пролеты этажей, бросают им забытые указания. Дребезжат телефонные звонки. Девушки на коммутаторе совсем перестают разговаривать между собой, а внизу у подъездов рокочут моторы просыпающихся машин.

Разговор с Витковским неожиданно оказался гораздо более сложным и долгим, чем разговор с наркомом.

– Профессору нужен высококвалифицированный конструктор? О, у нас есть любые специалисты! Главк позаботился о том, чтобы подобрать и учесть людей – сами понимаете, какие ответственные работы приходится выполнять электротехнике! Но нужно знать, какие именно задачи предстоит решать. Высокочастотный генератор? Ну, по генераторам у нас целая армия! Но какой именно генератор, для каких целей? Очевидно, нужна специальная конструкция. Вероятно, медицинский?

Ридан смотрел на говорливого собеседника, на его пухлое, бледное лицо. Представитель главка как будто живо заинтересовался разговором, но профессор, сам не зная почему, неохотно выжимал из себя подробности своих замыслов.

Долго и нудно, несмотря на то, что рабочий день уже окончился, несмотря на настойчивые предложения Ридана отложить решение вопроса, Витковский копался в каких-то списках, «уточнял профиль» нужного специалиста…

– Вот, кто вам подошел бы! – мечтательно воскликнул он, наконец. – Виклинг! Это один из лучших молодых конструкторов Сименса. Изобретатель. Антифашист. Эмигрировал к нам года три назад… Между нами говоря… не с пустыми руками. Человек надежный, несомненно талантливый. Но, к сожалению, он занят сейчас, выполняет правительственное задание. Без санкции свыше я не имею права…

– Ну что ж, подождем, когда он освободится, – сказал Ридан, решительно поднимаясь.

– Хорошо. Я тогда поговорю с наркомом и направлю Виклинга к вам.

– Пожалуйста, пожалуйста, – сказал Ридан и, попрощавшись, торопливо вышел.

Собственно говоря, все шло пока отлично. Похоже, что дело налажено. Конструктор знаменитой фирмы, изобретатель и как раз высокочастотник, – удача!

Но какой-то неприятный осадок остался у Ридана от этого свидания. Витковский вынудил, да, да, именно вынудил его рассказать больше, чем этого требовал деловой разговор с совершенно незнакомым, к тому же не очень-то приятным человеком. Правда, никаких тайн тут нет, но… не так уж это было необходимо. То, что можно сказать наркому, совсем необязательно знать этому дяде.

* * *

События последних дней нарушили то состояние прочного внутреннего равновесия, которое было свойственно профессору Ридану. Всё началось с этого проклятого «шока». Что же это, наконец могло быть? Сотни раз ученый припоминал мельчайшие детали необыкновенного случая, стараясь нащупать в них хоть какую-нибудь нить к объяснению. Он хорошо помнил чувство глубокого отчаяния, внезапно охватившее его в тот момент. Были ли какие-нибудь основания для этого в его мыслях, в логической цепи его теорий? Никаких! Никаких сомнений в правильности его концепции не было ни тогда, ни раньше, не было и теперь. Были ли основания физиологического характера для подобных «заскоков» в его психике? Он с негодованием отвергал и это предположение: он знал, чувствовал, что нет таких оснований.

Нет, тут было другое. Какая-то посторонняя сила внезапно ворвалась извне, овладела на момент его волей, подчинила мысль своему враждебному влиянию. Но такой силы не знала наука.

Ридан терялся в предположениях. А тут еще вынужденный разговор с неприятным Витковским, появление на сцене вовсе неизвестного человека, рекомендованного наркомом, предстоящее посещение конструктора-иностранца, который должен решить судьбу его открытия. Новые люди вовлекались в орбиту ридановской жизни. Все это беспокоило ученого.

Однако события шли своим чередом. Через день после наркоматских свиданий, когда небольшая семья профессора сидела в столовой за вечерним чаем, в передней раздался звонок.

Девушки вскочили одновременно. Но на этот раз Анна не дала более подвижной Наташе опередить ее. Она знала о предстоящих визитах новых, незнакомых людей, чувствовала неспокойное состояние отца и решила держаться в курсе этих свиданий, чтобы по возможности предупредить новые волнения, от которых она теперь тщательно оберегала Ридана.

Она вышла и открыла входную дверь.

– Товарищ Тунгусов?! – воскликнула она.

– Вот видите… – Николай смутился от неожиданности. – А я вашей фамилии так и не спросил тогда.

Ну, конечно, он сразу узнал эту «замечательную девушку», как сказал о ней директор завода на совещании.

– Входите же, входите! Я очень рада.

– А я, собственно, к профессору Ридану… Да позвольте, вы не дочь ли его? – он вспомнил, что директор сказал тогда: «дочь профессора».