Текст книги "Физика любви"

Автор книги: Юля Артеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 15

До «Котов» мы идем долго и весело. Наперебой обсуждаем игру, постоянно останавливаемся, взрываемся хохотом. Передаем друг другу бутылку шампанского, которое на улице становится ледяным. Я чувствую себя счастливой. И на своем месте. Чувствую, как будто меня приняли. Хочется запоминать каждую мелочь – как кривляется Манкова, как Глеб и Ян затевают шутливую потасовку и валятся в снег, как Ваня изображает Вадоса, манерным жестом откидывая воображаемые пряди со лба, как Кудинов восторженно кричит «А Петрову вы видели? У нее руки краснющие, а она отбивает, мне смотреть больно было!», как Попов закидывает на плечо Оливку, и она верещит на всю аллею. И кажется, что все впереди, а моложе и счастливее нас нет никого на свете.

Когда мы заходим в бар, к нам выходит менеджер, и парни здороваются с ним за руку. Наверное, и правда бывают здесь часто. Глеб, Ян и молодой парень с бейджем «Анатолий» отходят в сторону, что-то обсуждая вполголоса. Мне интересно, о чем они говорят, но из-за музыки я совсем ничего не слышу.

В итоге нас сажают за большой столик в углу. Рядом со мной Оливка и Миша Попов, а Янковский устраивается напротив. Я хочу, чтобы он сел рядом, и злюсь на себя за такое желание. Из чувства противоречия смотрю на Яна и улыбаюсь ему.

Настя наклоняется ко мне и с чувством говорит:
– Ребята очень классные!

Глаза ее блестят, а щеки разрумянились, на улице она тоже сделала пару глотков шампанского.

– Я знаю, – отзываюсь радостно и приобнимаю Оливку за плечи.

– Даже Попов не такой дурак, как обычно, – громким шепотом говорит подруга и, перегибаясь через меня, ерошит ему волосы, – да, Миш?! Уши греешь?

– Да че, сами рядом сели, и еще хотят, чтоб я не слушал.

– Очень хотели подобраться к тебе поближе, – серьезно говорю я.

Он совсем смущается:

– Да хорош тебе.

– Не обижайся, Миш. Что хочешь, чтоб мы обсудили? Что тебе интереснее подслушать?

– Петрова, а ты такая язва, оказывается.

Я притворно хватаюсь за сердце, и он с улыбкой качает головой.

Нам за столик приносят приземистые бокалы без ножки с толстым донышком и кучу стеклянных бутылочек колы. Я смотрю на их запотевшие бока и думаю, что мне жутко хочется пить.

С другой стороны стола происходит какая-то возня, и, приглядевшись, я наблюдаю следующую цепочку. Кудинов передает бокал Яну, тот – Глебу, а Янковский опускает его под стол и что-то туда наливает. Отдает обратно и принимает новый. Испуганно смотрю на Анатолия, но он заговорщицки мне подмигивает. Ну, что ж, по крайней мере теперь понятно, о чем с ним говорили парни. Я наливаю себе просто колу. Хватит с меня шальных пузырьков.

– Тебя до скольких отпустили? – спрашивает Оливка.

Я показываю ей сообщение от мамы:

Януся, ты играла лучше всех! Отдыхай, будь дома к 11, напиши мне как вернешься. Уехала к т. Кате на дачу, буду в воскресенье.

– Т. Катя? – поднимает брови Настя.

Я закатываю глаза:

– Экономит время при написании слова «тетя». Вообще у нее таких «Т.» целых три, ездят друг к другу в гости. Когда они к нам заваливаются, лучше дома не появляться. Хохот, дым коромыслом.

И, помолчав, добавляю:

– Но вообще это даже мило. Такая дружба. Они с института вместе.

– Мы тоже такие будем.

– Стопудово.

– Ага, и я с вами, – восторженно вклинивается Попов.

Мы смеемся и толкаемся, когда в бар заходят ребята из соседней школы. Там вся волейбольная сборная и еще несколько девчонок. Они садятся за соседний стол, а Вадим подходит к нам и с фирменной улыбкой говорит, наслаждаясь неловкостью, которую принес с собой:

– Салют победителям. Отмечаете?

Потом он упирается руками в спинку нашего диванчика и склоняется между мной и Оливкой:

– Привет, девчонки.

– Уже виделись, – хмурюсь я.

– Как отдыхается?

– До твоего прихода просто супер, – парирует Оливка.

Першин наклоняется еще ниже, и я чувствую отчетливый запах алкоголя:

– Девчат, расслабьтесь. Я не кусаюсь. Просто подошел поздороваться.

Я смотрю через стол на Глеба, который мрачно наблюдает за нами. Он дергает подбородком и говорит:

– Вадос, иди к своим.

– Да без проблем, Глеб. Поздравляю.

Блондин выпрямляется и, широко улыбнувшись, уходит. Над нашим столом повисает напряженная пауза.

– Какой же говнюк, – с чувством говорит Манкова, и мы смеемся. Глеб улыбается и качает головой. В такт, как обычно, движется крестик в ухе.

Оливка наклоняется ко мне и шепчет на ухо, чтобы Попов уж точно не услышал:

– Ты заметила, что Янковский с тебя глаз не сводит?

– Не говори ерунды.

– Ты что, покраснела?

– Насть, не выдумывай, – отпиваю колу в попытке скрыть смущение.

Конечно, я вижу, что Глеб на меня смотрит. Причем чем больше он пьет, тем чаще его взгляд останавливается на мне. С какой целью, это, к моему сожалению и полному смятению, до сих пор неясно.

Оливка хитро прищуривается:

– Значит, вы не переписываетесь, и он на тебя не смотрит. Хорошо.

Снова хватаю бокал и выпиваю колу залпом. Морщусь от неожиданной горечи. Миша хохочет:

– Петрова, могла попросить, а не воровать мой бокал!

Черт.

Оливка хихикает, а я шумно выдыхаю носом. Что за дрянь они пьют?

– Винни, это ром! – с улыбкой кричит мне Глеб, будто в очередной раз прочитал мои мысли.

Я закатываю глаза и поднимаюсь с места. Самое время поискать туалет. Спасаться бегством, видимо, мое призвание.

– Ты в порядке? – спрашивает Ян.

Я киваю и ухожу. Внутри все печет.

В уборной я умываюсь холодной водой и прикладываю к лицу бумажные полотенца. Внимательно смотрю на себя в зеркало. Вид немного шальной, но счастливый. Может быть, и стоило полтора года провести в статусе невидимки, чтобы сейчас с щелчком встать в нужное место в пазле.

Смотрю на часы, сама себе напоминаю, что нужно следить за временем. Конечно, мне можно опоздать домой, мама не станет звонить с проверкой ровно в двадцать три ноль ноль. Но я обещала проводить Оливку домой, а тетя Лика более трепетно относится к комендантскому часу. Настя говорила, что это из-за того, что у них приемная семья. Если вдруг кто-то сообщит, что ребенок шатается по ночам, у них будут большие проблемы. Оливка маму очень любит и ни за что не допустит подобных неприятностей.

Я выхожу из туалета и направляюсь к своему столу, как вдруг кто-то хватает меня за руку и тянет на себя. Теряю равновесие и падаю на диванчик рядом с Вадосом.

– Яна! Посиди с нами!

– Нет, спасибо, – нелепо барахтаясь, пытаюсь подняться.

Парень снова тянет меня за руку:

– Мы тебя приглашаем, да, ребят? Это Максим, наверное ты помнишь его последнюю подачу, – парень в ответ кривится, – это Вано, Стасик…

– Фигасик, – резко перебиваю я.

Вадим присвистывает и обнимает меня за плечи.

– Какая у нас тут злючка-колючка.

Я смотрю на Глеба. Он сжимает челюсти так, что я вижу, как на скулах ходят желваки. Вадос тоже это замечает. И, видимо, поэтому широко улыбается и притягивает меня еще ближе к себе. Я вижу, как Ян успокаивающим жестом касается плеча друга.

Перед глазами все немного плывет, видимо ром добрался до моего мозга. Мне становится жарко, и я пытаюсь сбросить с плеча цепкую ладонь, но делаю это не слишком уверенно. Чувствую себя как муха, которая увязла в паутине и сразу же сдалась.

Вдруг Глеб рывком поднимается со своего места и в два счета оказывается около нас.

– Яна, пойдем, – рычит он.

Я вжимаю голову в плечи:

– В смысле?

– Она хочет остаться, братан.

Вместо ответа Янковский берет меня за запястье, но я отдергиваю руку и, сама не зная почему, с вызовом говорю:

– Никуда я не пойду.

Голубые глаза недобро сужаются:

– Нет, ты не поняла. Ты уходишь сейчас со мной, – и он с нажимом добавляет, – душа моя.

Внутри все неприятно замирает. Я снова вспоминаю, что Глеб знает мою постыдную тайну, и именно благодаря позорным рисункам и признаниям я здесь. Тогда я позволяю снова взять себя за руку и послушно поднимаюсь.

– Но моя куртка, – бормочу тихо.

– Я принесу.

– Я обещала проводить Оливку.

– Ян проводит. Ян! Проводишь Настю до дома?

Барышев короткое мгновение вглядывается в лицо друга, а потом с готовностью кивает.

Глеб накидывает мне на плечи куртку и подталкивает к выходу.

– Да в чем дело? – никак не могу понять я.

– Уже поздно, – отрезает он.

Парень берет меня под руку, и мы поспешно спускаемся с крыльца бара. Внизу я поскальзываюсь, но он только крепче вцепляется в мой локоть.

Какое-то время мы идем молча и, скосив глаза, я смотрю на облачка пара от возмущенного шумного дыхания Глеба.

– Слушай, – я высвобождаюсь из его рук, и мы останавливаемся посреди улицы, – не знаю, что там между вами, но я не хочу участвовать в ваших соревнованиях.

– Ты про волейбол?

– Нет, я про то, как вы с Вадосом причинными местами меритесь.

– Ничем я не мерюсь, – бурчит Глеб.

– Ну а что тогда это было?

– А зачем ты это делала?

– Господи, что?! – совсем теряю нить разговора я.

– Сидела с ним в обнимку.

– Глеб, ты совсем сумасшедший?

Он замолкает и устало трет переносицу.

Кажется, что уже жалеет о своей эмоциональной вспышке. Мне становится понятно, что Янковский просто вспылил, но вот выбираться из этой ситуации придется мне.

– Послушай, – мягко говорю я, – это вышло случайно, ваш Вадим полный придурок, и я даже за миллион долларов по своей воле с ним не стала бы общаться.

– А за два? – наконец улыбается Глеб.

– Ну, два – это совсем другое дело!

Я делаю вид, что думаю, и он шутливо толкает меня в плечо. Напряжение уходит из его взгляда.

– Тогда идем? Ты все еще хочешь меня проводить?

Парень оглядывается и как будто только замечает, что мы все еще стоим посреди улицы.

– Идем, конечно.

Мы молчим, провожая взглядами редкие машины. Глеб нервно поправляет волосы и первым нарушает тишину:

– Ян, просто я его знаю. С ним правда лучше не связываться.

– Хорошо, – отвечаю спокойно, – но я не маленькая, и не надо меня вот так забирать. Как нашкодившего кота.

Мы снова молчим, и слышно только хруст снега под ногами. Хрум-хрум. Хрум-хрум. Как будто наши ноги жуют снег, с треском его откусывая.

Я улыбаюсь от очередного своего глупого сравнения и прячу лицо в воротник куртки. Мне удивительно хорошо идти вот так, рядом с Глебом. Особенно когда он не похож на закипающий чайник, а шагает притихший и задумчивый.

Я смотрю на часы

22:40

Достаю телефон и пишу Оливке сообщение

Ты в порядке? Тебя проводят?

– Кому строчишь? – угрюмо интересуется Глеб.

– Насте. Ты сегодня совсем не в настроении? Выиграли же, а ты что-то не в себе.

Разговаривать с Глебом намного проще, чем обычно, несмотря на его настроение. Подозреваю, что это из-за рома, который я случайно украла у Попова. Чувствую, как будто я плыву в клубах сладкой ваты.

Вместо ответа он хмурится и качает головой. А мне дико хочется его растормошить.

– Стой! – говорю, разворачивая его за локоть. – Что это?!

– Что? – растерянно отзывается Глеб.

Я хватаю его за нос и кричу:

– Твоя совесть, Янковский!

У него такой потерянный вид, что я смеюсь как сумасшедшая и отбегаю на несколько метров вперед.

Пара секунд, и он принимает правила игры. Его лицо светлеет, губы трогает легкая улыбка. Он срывается с места и бежит за мной. Я визжу, поскальзываюсь, успеваю сделать несколько шагов, но он хватает меня за талию и валит в ближайший сугроб.

Мы боремся, и скоро я беспомощно замираю. Глеб сидит на мне верхом и держит мои руки.

Смех застывает на его красивых полных губах, а голубые глаза жадно шарят по моему лицу.

Меня парализует.

Да, это точно стокгольмский синдром. Или?..

Над головой Янковского звездное небо удивительно ясное. На секунду я залипаю на ярких точках, но потом перевожу взгляд на его лицо.

Он очень красивый. Свет фонаря подсвечивает скулы и упрямый подбородок.

Мне становится страшно. Глеб вызывает во мне слишком сильные эмоции. Я их не ждала и оказалась к ним не готова. Раньше я была в безопасности со своей неразделенной любовью к Яну. Рисовала скетчи, слушала песенки, думая о неведомом красивом мальчике, толком его не зная, разглядывала фотографии в соцсетях. И чувствовала себя очень спокойно. Теперь же я сижу на пороховой бочке. И она не просто может взорваться в любую секунду, она уже несет меня на бешеной скорости во тьму и неизвестность. Если он меня поцелует, что это будет значить? Я ему нравлюсь или он просто заигрался? Внутренне я вся сжимаюсь и чувствую волну тошноты. Отлично, самое время. Осталось понять, это от стресса или от алкоголя.

– Мне нехорошо, – бормочу я с некоторой долей облегчения.

Глеб моргает, будто скидывая с себя оцепенение, потом быстро поднимается на ноги и подает мне руку. Я встаю рядом и сосредоточенно отряхиваю себя от снега, лишь бы не смотреть на парня, который вызывает во мне бурю эмоций.

Глава 16

ГЛЕБ

– Порядок? – я касаюсь ее локтя, и Яна отдергивает руку. Кажется, я ее напугал.

– Да, это просто…просто ваш ром, – она морщит носик, – я вообще-то не пью.

– Видел я, как ты не пьешь.

– Чистая случайность!

– Чистое воровство. Повезло, что Попов на тебя заяву не накатал.

Она с подозрением смотрит на меня, а потом фыркает от смеха. Темные волосы выбились из-под шапки и, намокнув от снега, завились в нежные локоны. Яна раздраженным жестом убирает их от лица. Я зачарованно наблюдаю за каждым ее движением.

Оглядываюсь и с досадой отмечаю, что мы почти около ее дома.

– Идем? – киваю в нужную сторону.

– Я могу и сама дальше.

Хмыкаю:

– Ты же подобрала мою совесть. Провожу до подъезда.

Дальше мы идем молча. Я смотрю иногда на ее лицо и вижу напряженную мысленную работу. Знать бы, о чем она думает. Но есть ощущение, что я отчаянно хочу и так же сильно этого боюсь.

У крыльца Яна медлит, а потом приподнимается на цыпочки и касается губами моей щеки. Отступает с таким выражением лица, будто сама удивилась этому жесту. И уходит.

Я смотрю, как она набирает код домофона и тянет на себя тяжелую железную дверь, и думаю о том, что меньше всего на свете мне хочется ее отпускать. Но, парализованный собственным бессилием, я стою на месте.

Дверь со стуком захлопывается, и я прислоняюсь спиной к обшарпанной стене дома. Влюбиться в девушку, которая влюблена в моего лучшего друга? Пять баллов, Глеб, просто супер!

Но мне определенно стоит лучше держать себя в руках. Непонятно, что выйдет, если я и дальше буду так сильно ее ревновать. Зачем я вообще устроил сцену и вытащил ее из бара? Дебил.

Но я просто не мог смотреть на эту скотину Першина, который ее обнимал. Много раз мы сталкивались в общих компаниях, я слишком хорошо знаю, как он ведет себя с девушками. Меня просто натурально затрясло от злости.

Я тру ледяные уши и натягиваю на голову капюшон толстовки.

После прогулки по холоду и борьбы в сугробе из меня выбило весь хмель. И все, чего мне сейчас хочется, это снова напиться.

Достаю телефон и пишу Яну:

Проводил блондиночку? Ты где?

Пока жду ответ, замерзшими непослушными пальцами втыкаю в уши беспроводные наушники. Включаю песню, которую мне отправляла Яна. Очень хочется найти в ней сакральный смысл, только для нас двоих. Но я слишком хорошо знаю, как она относится к моему лучшему другу.

А вот и он, пишет:

Да, у Квартала. Встретимся?

Зеленый квартал – соседний с нашим жилой комплекс, блондиночка живет в хорошем месте. Настя, точно, так ее зовут.

Мы договариваемся встретиться на полпути, у местного кинотеатра.

Я ставлю песню «Темная вода» на повтор и отлетаю мыслями к девочке, что мне ее отправила. Маленькая, а такая сильная. Как она рубится в волейбол, просто сказка, каждый мяч как последний. Крохотный локомотив. Я, наверное, тогда и понял, что пропал. Когда в тренерской она сначала небрежным жестом стянула жилетку и затем клетчатую рубашку. И от вида ее фигурки в узких джинсах меня обдало жаром. А потом она начала играть и, казалось, с каждым мячом хотела вдолбить Карасю в его седую голову, что он не прав, а она королева. Я посмеиваюсь. Она была прекрасна, самое сексуальное, что я видел. Эти ключицы, мокрые от пота… Я трясу головой. Это уже похоже на наваждение.

Я вижу кудрявую макушку Яна и радуюсь, что друг сможет избавить меня хоть ненадолго от этих романтических метаний. Они страшно меня утомили. Подкрадываюсь к Барышеву сзади и заталкиваю горсть снега за шиворот.

– Охренел?! – орет он и отряхивается, точно как его собака.

Я смеюсь и вместо извинений помогаю вытащить ледяную крошку.

– Ну как прогулялись? – спрашиваю весело.

– Нормально.

– Как Настя?

– Оливка классная. Громкая, – он улыбается, что-то вспоминая, – но классная.

– Опа… кажется, у тебя слюна капает.

– Отвали.

Я ерошу другу волосы, знаю, что его это раздражает, и он бьет меня по руке.

– Ты что-то разошелся. Мы идем куда-то?

Я киваю:

– Обратно в «Котов»? Толя нам випку откроет, пацанов еще позовем.

– Не поздновато?

– А когда ты стал прилежным мальчиком?

– А когда ты стал таким говнюком?

Я криво улыбаюсь:

– Да брось. Скажи своим, что ты у меня, а я скажу отцу, что я у тебя.

– Схема рабочая. Ладно, уговорил. Напьемся?

– Нет. Накидаемся.

И мы идем бок о бок, как и всегда. И я стараюсь не думать о том, что впервые в жизни не до конца искренен с другом. Что я попытался кое-что у него украсть. То, что ему не нужно, но просто необходимо мне. Девушку, и ее любовь.

Глава 17

ЯНА

Телефон вибрирует и выдергивает меня из сна. Если это Оливка с очередным описанием своего увлекательного сновидения или с полночными размышлениями, я ее убью. Спросонья не могу сообразить, где телефон, и шарю по всей постели. Снова вибрация. Вот сколько раз думала, что ночью надо ставить на авиарежим! Но нет, мне вечно кажется, что я могу пропустить что-то интересное, если вырублю его. Ага, разве что очередной Настин сон. Наконец нахожу гладкий синий прямоугольник и, сощурившись, пытаюсь разобрать текст. Убавляю свет экрана и перечитываю сообщения. Нет, не может быть, я же не в дурном кино.

Глеб

Забери меня

Яна

ЯНна

Яна

Откуда? Янковский, ты в своем уме?

Глеб

Спустись

Помедлив, вылезаю из постели. На мне злосчастная пижама с Винни Пухами, и я меняю штаны на первые попавшиеся треники со спинки стула, а сверху накидываю куртку. У входной двери останавливаюсь.

А вдруг это шутка? Очередной прикол Янковского. Ладно, пусть лучше он надо мной посмеется, чем я буду мучаться совестью. Или еще хуже, если его первым найдет алкаш дядя Ваня с третьего, а не я. Сбегаю по ступенькам, открываю дверь подъезда и вижу Глеба. Он сидит в сугробе, свесив голову на грудь и, кажется, смотрит в телефон, но это, конечно, не точно. Рядом припарковано такси и, облокотившись о раскрытую дверь, водитель курит, внимательно наблюдая за парнем.

– Здравствуйте? – говорю я мужчине почему-то с вопросительной интонацией.

Он мерит меня взглядом, щелчком отправляет сигарету куда-то во тьму и говорит:

– Ваш?

– Мой, – отвечаю, решая не вдаваться в подробности.

– Забирайте.

– А я вам что-то должна?

Водитель снова мерит меня взглядом. Потом по-доброму улыбается в усы:

– Нет.

– Яна-а-а, – певуче и самодовольно произносит Глеб, поднимая голову, – я же говорил, что она придет.

– Да, дружище, тебе повезло, – говорит таксист и поворачивается ко мне, – я просто хотел убедиться, что он тут не останется.

– Не останется, – растерянно повторяю за ним конец фразы и смотрю на Глеба.

Конечно, не останется, он сейчас пойдет домой. Так ведь? А где вообще он живет? Это Янковский провожал меня до дома, а не я его. Можно отвести его к Яну, например. Его адрес я знаю. Смотрю на дисплей телефона, время 3:12. Супер.

Тоскливым взглядом провожаю машину такси. Пока, дядя. Конечно, никуда я не поволоку его в три утра через весь район.

Подхожу к парню, нависаю над ним и говорю максимально строго:

– Вставай.

– Мне домой нельзя, – пугается Глеб вполне искренне.

– Я сказала, вставай.

И я наблюдаю, как он неловко барахтается в снегу. Длинные ноги разъезжаются, и он никак не может нормально оттолкнуться, чтобы встать. Наконец я смеюсь, зажав рот ладонью. Глеб беспомощно смотрит на меня снизу вверх и просит:

– Помоги.

– Ну что, не нравится быть в зависимом положении, да? Не очень-то это приятно, Янковский.

Я подаю руку, но поднять парня оказывается не так-то просто. Когда мы заходим в подъезд, я с отчаянием думаю, что впереди еще пять этажей. Разумеется, пешком, лифта у нас нет. Я покрепче обхватываю его за талию, сжимаю зубы и начинаю подъем.

Этаже на втором Глеб наконец соображает:

– Мы идем к тебе?

– Ну ты же ко мне приехал.

– А твои родители?

– Папа с вахты еще не вернулся, а мама у «тэ Кати».

– У кого? – хмурится Глеб.

– Забей. Дома никого, не переживай.

– А ты не переживаешь?

Я смеюсь:

– Глеб, ты сейчас больше похож на мешок с картошкой, чем на секси мачо, так что можешь даже не пытаться.

– Я такой дурак, – сокрушенно качает головой парень.

– Это точно.

От него пахнет обычным терпким парфюмом и алкоголем. И чем-то еще. Наверное, так пахнет он сам. Притягательно. Даже в таком состоянии.

На пятом этаже я останавливаюсь почти без сил. Легче отыграть несколько партий в волейбол, чем затащить взрослого парня наверх по лестнице. Я прислоняю Глеба к стене. Наверное, он и так вполне устойчив, но неожиданностей мне не нужно. Открываю дверь и втягиваю его внутрь. Сначала перевожу дух, радуясь, что теперь хотя бы никто из соседей не выйдет на шум и не скажет об этом родителям при случае.

Включаю свет и наконец внимательно смотрю на Янковского. Он выглядит как обычно, но черты лица какие-то мягкие и смазанные. Он смотрит на меня, и во взгляде его столько тумана, что я понимаю – он действительно прилично пьян.

Я обреченно вздыхаю. Ну что ж, придется о нем позаботиться. Конечно, не скажу, что я этим расстроена, но это и не мечта всей моей жизни.

Усаживаю его на банкетку у двери и помогаю разуться. Точнее, я сама снимаю с него массивные черные ботинки, присев перед ним на колени, а потом поднимаю на него взгляд и вижу непонятную боль в его глазах.

Глеб говорит:

– Ты такая хорошая.

Я помогаю ему дойти до моей комнаты, усаживаю на свой расстеленный диван. Ну, хотя бы постельное белье не такое уж позорное. Просто миленький комплект с желтыми и голубыми акварельными разводами.

Снимаю с Янковского худи вместе с футболкой, пока он послушно поднимает вверх руки. Обнаженная широкая грудь с прочерченными мышцами и кубики пресса заставляют мое дыхание сбиться. На секунду прикрыв глаза, уговариваю себя – не сейчас, Яна, возьми себя в руки и хватит пялиться.

Глеб падает на спину, а я размышляю, стоит ли снимать с него джинсы. В конце концов аккуратно касаюсь ремня кончиками пальцев и тяну на себя.

Янковский лежит неподвижно, глаза его закрыты. Тогда я быстро стягиваю с него джинсы, стараясь не смотреть никуда, кроме как на свои руки.

И тут он говорит:

– Хочешь воспользоваться моей беспомощностью?

Сильнее покраснеть уже невозможно, потому что я и так буквально горю. От стыда, неловкости и еще чего-то, о чем не хочу даже думать.

Накидываю на парня одеяло и огрызаюсь:

– Заткнись и спи.

И когда я уже разворачиваюсь, чтобы уйти, Глеб хватает меня за руку и говорит:

– Побудь со мной.

Интонация просительная, почти детская, и я не могу отказать. Сажусь на колени у дивана, пока он все еще держит мою руку. Янковский подкладывает мою кисть себе под щеку и шепчет, закрывая глаза:

– Посиди, пожалуйста.

Свободной ладонью я глажу его по волосам. От укладки не осталось и следа. Но мне приятно видеть его таким, почти домашним. Я улыбаюсь. Веду пальцем, повторяя черты его лица, вдоль линии роста волос, затем бровь, нос, едва касаясь, провожу по губам. Какой же он красивый.

Внезапно пугаюсь своего порыва, но понимаю, что Глеб уже глубоко спит. Веки его неподвижны, а дыхание ровное. Мое сердце сжимается. Только здесь, в кромешной темноте, я готова признаться самой себе, что, кажется, я влюбилась. В этот раз по-настоящему.

Мне страшно, мне невыносимо, это чувство распирает мою грудную клетку, мне хочется выть и стонать, ну почему никто не объяснил, что первая любовь в действительности такая нестерпимая, невозможная и пугающая? Чувствую, как глаза наполняются слезами. Сердито моргаю и аккуратно высвобождаю свою руку.

Ухожу в спальню к родителям и ложусь прямо на покрывало, накинув на себя плед. Он пахнет папой. Из глаз льется вода, дающая выход эмоциям, которые я никак не могу принять, и они пытаются сбежать из моего тела.