Текст книги "Ненависть"

Автор книги: Юлия Остапенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ей повезло, пламя падавшей свечи задело только кончик косы, но уже буйно полыхало внизу, стремительно превращая блестящие волоски в хрупкие спиральки черной проволоки. Диз отскочила от пламени, продолжая кричать, схватила со спинки кресла плащ, бездумно швырнула горящую косу на кровать, яростно заколотила тканью по волосам, сбивая пламя. Покрывало вспыхнуло, шелк мгновенно съежился, превратившись в полыхающий алый шар, и в его свете Дэмьен невероятно четко увидел лицо Диз, перекошенное от дикого, панического ужаса.

Оставалось совсем немного времени, прежде чем она управится со своими волосами и вспомнит о нем. И у него был а только одна возможность освободиться до того, как это произойдет. Дэмьен быстро пододвинулся к зубастой стенке огня, плясавшей на ковре, развернулся лицом к стене и, сцепив зубы, сунул руки в огонь.

Он не кричал, чтобы не привлекать ее внимания – благо сейчас она была слишком занята, чтобы наблюдать за ним, а то, почему она этим так сильно занята, он обдумает потом, потом, потом, – и после этой ночи у него появилось несколько седых волосков, великодушно выпивших его боль, которую он не смог доверить крику. Когда веревка на его руках лопнула, Дэмьен стремительно наклонился вперед, сорвал веревки с ног негнущимися пальцами и вскочил, шатаясь от дикой боли в щеке и запястьях, захлебываясь кровью, по-прежнему стекавшей из распоротой щеки в рот. Его тень метнулась по стене, и Диз порывисто обернулась, всё еще колотя тяжелой тканью по тлеющим волосам. Ковер, часть обоев и кровать полыхали, и в этом зареве они видели друг друга ясно, как при свете дня. Секунду они стояли друг напротив друга, намертво сцепившись взглядами, и Дэмьен вдруг понял, что глаза у них совершенно одинакового цвета.

Потом он повернулся и, рывком распахнув дверь, вылетел из комнаты. А она не сделала ни одного движения, чтобы удержать его.

Четверть часа спустя он стоял в сотне ярдов от гостиницы, превратившейся в огромный факел, полыхающий в ночи, и, зажав рану ладонью, смотрел на желто-алое пламя, сворачивавшееся вверху в тугой клубок тошнотворной черной копоти. Вокруг здания с криками бегали люди, всё еще пытаясь погасить огонь, хотя было очевидно, что гостинице конец. К Дэмьену подбежал невысокий щуплый человек в черной одежде, тревожно заглянул в его лицо.

– Милорд, вы ранены? – прокричал он, заглушая треск пламени и панические вопли людей.

Дэмьен перевел на него пустые глаза, и человек отшатнулся.

– Да у вас все лицо в крови! – закричал он, – А что с вашими руками?! Идемте! Идемте!

Дэмьен позволил ему отвести себя в сторону, где еще один человек в черном копошился вокруг троих стонущих людей. Один из них был коричневым и сморщенным, как гнилой гриб.

– Она жива? – спросил Дэмьен, пока тот человек, что подошел к нему, что-то делал с его запястьями. Он не смотрел на свои руки. Ни разу не смотрел. Боялся, что их вид будет последним, что он сможет вынести за эту ночь.

– Кто? – не поднимая взгляда, переспросил тот.

– Диз даль Кэлеби. Девушка-воин. С рыжей косой.

– Не знаю, милорд.

– Я хочу, чтобы она сгорела там. Я хочу, чтобы она выжила. Я хочу, чтобы она сгорела и осталась жива.

– Да-да, разумеется, – быстро проговорил человек и склонился над его руками.

«Она обернулась. Она ненавидела меня своими глазами, точно такими же, как мои. Могла толкнуть меня в огонь, и я сгорел бы там. А она стояла и сбивала пламя с косы. Один толчок, одно движение. Я бы не встал. Нет. Этого мало. Это слишком просто. Она еще найдет меня. Будет идти еще восемь лет, если понадобится. И найдет. Она поняла это тогда, и я понял. И она не стала рисковать… косой».

Она не стала.

Они оба не стали.

* * *

…Гвиндейл смотрела в его широко раскрытые глаза всё время, пока они оставались пустыми для настоящего, устремившись в прошлое. И теперь наблюдала, как он медленно выплывал из плотной пелены тумана памяти, тщательно подавляемой в течение трех лет. Поэтому первым, что увидел Дэмьен, вернувшись из двора догорающей гостиницы Тэберга в маленькую и холодную келью, принадлежавшую человеческой оболочке Серого Оракула, были серо-стальные глаза Гвиндейл, слабо улыбавшиеся ему сквозь время.

Он выдохнул, покачнулся и рефлекторно ухватился за ее подставленную руку. Гвиндейл опустила глаза, скользнула взглядом по его запястью. Дэмьен перехватил этот взгляд и тут же убрал руку.

– Следов не осталось, – будничным тоном заметила она.

– Да, – неохотно кивнул Дэмьен. – Тот лекарь знал свое дело.

– Видимо, не слишком хорошо, – тихо возразила Гвиндейл и провела пальцем по шраму на его щеке.

Дэмьен слегка поморщился:

– Была повреждена артерия. Ему пришлось зашить рану.

– Она знала, что делает, – сказала Гвиндейл и отвернулась.

– Да?

– Да. Это было… напоминание. Чтобы ты не забыл.

– Зачем? Она ведь собиралась убить меня.

Гвиндейл снова повернулась к нему, легко, порывисто, взмахнула пальцами, задев их кончиками его ладонь.

– Нет, – прошептала она. – Конечно, нет. Она тогда еще не знала, как должна поступить на самом деле. Теперь знает.

– Но я всё еще не знаю!

– Правда?

Она медленно провела рукой по его лицу, пристально всматриваясь в шрам, словно читая его, как книгу.

– Ты никого не убивал с той ночи.

– Да… до сегодняшнего дня.

– Ты не хотел.

– Не хотел.

– Ты старался.

Дэмьен вымученно улыбался. Он чувствовал себя так, словно проделал сотню миль за сутки… пешком.

– Ты был там сейчас. Ты почувствовал?

– Что я должен был почувствовать?

– Откуда мне знать? Ведь это твоя ненависть. – Он отстранился, глядя на Гвиндейл с изумлением.

– Моя ненависть? Я никогда не ненавидел ее.

– Она ненавидит тебя. Значит, эта ненависть принадлежит тебе. И даже в большей степени, чем ей.

– Гвиндейл, ответь на мой вопрос. Просто ответь на него. Ты ведь должна сделать только это.

Она кивнула, склонив голову набок.

– Песня, – вдруг сказала она.

– Песня?

– Ваша песня. О чем она была? – Его глаза расширились.

– Мост через снег… Вейнтгеймские друиды… Гвиндейл?! Ты что, хочешь, чтобы я ушел в монастырь?!

Она откинула голову назад и рассмеялась.

– Хочу ли этого я?! – выкрикнула она сквозь смех. Дэмьен выпрямился, отступил на шаг, поколебался и кивнул:

– Она придет туда. Так? Я убью ее, и всё станет как прежде.

– Возможно. Но это не мои слова.

Ему показалось, или в ее голосе действительно проскользнула горечь?..

Дэмьен беззвучно вздохнул и шагнул к выходу. Гвиндейл стояла неподвижно, скрестив руки и неотрывно глядя на него. Она не пыталась его задержать. Всё верно: он ведь пришел к Оракулу. Оракул выполнил то, чего от него хотели. И теперь…

– Но ведь… – Дэмьен внезапно остановился и повернулся к Гвиндейл: – Ты была для меня Оракулом. А Оракулу нужно платить за ответы.

Она кивнула, не сводя с него пристального взгляда. Этот взгляд смутил Дэмьена, и он не счел нужным скрывать это. По большому счету, ему уже нечего от нее скрывать… да он и не смог бы, даже если бы захотел.

– Напомни-ка мне плату, которую требует Серый Оракул, – медленно прдизнес Дэмьен, хотя знал ответ.

– Самое дорогое, что у тебя есть, – бесцветно сказала она.

Он вздрогнул, в замешательстве поднял на нее глаза, но она остановила его легким движением головы.

– Не надо, – шепнула Гвиндейл, слабо улыбнувшись серыми, как стены, губами, и его вдруг охватила ужасная уверенность, что он больше никогда ее не увидит. – Не надо. Ты ведь уже и так отдал мне это.

Дэмьен медленно кивнул, повернулся и вышел, пытаясь не думать о ее последних словах.

* * *

Внутри было промозгло и сумрачно. Мраморные плиты пола лоснились от сырости, грубые стены покрылись плесенью, прямо перед входом нависла клейкая паутина. Мохнатый паук-крестовик вился на кончике тонкой упругой нити. Диз взглянула на него, склонив голову набок, потом вдруг улыбнулась, подняла руку и сжала паука пальцами. Тот судорожно задергался, пытаясь высвободиться, но Диз лишь сдавила сильнее. Вязкая желтая жидкость брызнула из раздувшегося тела на ее кожу. Диз отряхнула руку от паучьих останков, подняла голову и вздрогнула от неожиданности, увидев прямо перед собой человека в сером балахоне с треугольным капюшоном, низко надвинутым на глаза.

– Чего ты хочешь? – монотонно спросил человек. Ни голос, ни внешность не позволяли определить его возраст и пол.

Диз обдумала вопрос. Она знала, что следить за своими словами нужно еще до непосредственной встречи с Оракулом. С полминуты она кусала губы, потом четко и медленно проговорила:

– Я хочу говорить с Оракулом и получить ответ на мой вопрос.

Человек в балахоне развернулся и пошел прочь. Диз растерянно глядела ему вслед, не зная, означает ли это отказ или приглашение идти за ним. Наконец, быстро рассудив, что хуже не будет, поспешно двинулась следом.

Они прошли через один арочный зал в другой, через другой – в третий, дальше и дальше, и когда несколько минут спустя Диз обернулась, то увидела вокруг себя только десятки и сотни переливающихся друг в друга полусфер. Внезапно у нее закружилась голова. «Как это место может быть таким огромным? Ведь снаружи оно казалось сараем…» Она быстро развернулась, стремясь нагнать своего странного проводника, и почти не удивилась, обнаружив, что тот исчез.

Диз осталась одна в пустынном и темном месте, похожем на запыленный зал со стенами из зеркал, без конца отображающими одни и те же колонны и арки.

Широко расставив ноги и уперев кулаки в бока, Диз ждала. Ее меч был с ней, и эта мысль ее почему-то грела. Хотя не похоже, что здесь было против кого применить оружие.

«А паука я раздавлю и руками», – спокойно подумала она.

– Чего ты хочешь? – внезапно прогудел всё тот же голос, словно запоздалое эхо давно оброненной равнодушной фразы.

Диз вскинула голову, но на этот раз никого не увидела. Она по-прежнему была одна.

– Я уже сказала тебе, – с вызовом ответила она.

– Мне ты ничего не говорила.

Голос звучал словно со всех сторон одновременно и в то же время – ниоткуда. Диз подняла голову, посмотрела вокруг и поняла, что в самом деле одна.

– Где ты?

– Зачем ты спрашиваешь?

– Я хочу тебя видеть!

– Если бы хотела, видела бы.

Она собралась возразить и осеклась, вспомнив свой ответ бесполому человеку в балахоне. «Говорить с Оракулом» – так она сказала. Говорить. Не «видеть».

Чертов сукин сын. С ним и впрямь надо подбирать слова.

– Это ты вел меня сейчас по этим залам?

– Какое это имеет значение?

– Я не знала, что ты задаешь вопросы. Я думала, ты на них отвечаешь.

– Ты еще не задала свой вопрос.

– Так это был ты?

– Нет.

Диз перевела дыхание, непроизвольно стискивая рукоять меча. Внезапно все мысли словно вылетели у нее из головы, и вопрос, который она сформулировала еще два года назад и мысленно повторяла ежедневно десяток раз, покрылся паутиной и плесенью, как это место. Она попыталась отскоблить эту плесень, но та въелась слишком глубоко.

– Так чего же ты хочешь? – повторил голос. Его монотонность, будь она естественной или нарочитой, выводила Диз из себя, но она старалась сохранять хладнокровие.

– Говорить с тобой и получить ответ, – глубоко вздохнув, сказала она.

– Два желания – это больше, чем я могу выполнить.

– Но… – Она на миг опешила. – Как ты сможешь ответить, если не будешь говорить?!

– А ты бы предпочла, чтобы я говорил не отвечая?

– Нет!

– Вот ты и определилась со своим выбором.

Он ставил ее в тупик. Диз вовсе не так представляла встречу с Серым Оракулом. Пока это походило на мистификацию… И ее по-прежнему бесило его показное равнодушие. А может, и не показное – тем хуже.

– Ты ответишь мне? – резко проговорила она, раздраженная тем, что ко всему прочему еще и не может сфокусировать взгляд на собеседнике, а вынуждена в буквальном смысле разговаривать со стеной.

– Ты задашь вопрос?

– Да, – сказала она с уверенностью, которой не чувствовала.

– Так задавай. Не трать попусту свое время. У тебя его не так много.

Диз замерла, жадно вцепившись в отголосок этих слов, шелестевший под сводом потолка. «Это… это ответ? Ты уже начинаешь отвечать?.. Но я ведь не помню вопроса…» Она помедлила, ожидая продолжения. Но Оракул молчал, и Диз, беззвучно вздохнув, громко и четко произнесла:

– Я хочу знать, где и когда я найду того, кого хочу убить.

Это был не тот вопрос, неправильный вопрос. Она поняла это, когда с ее губ слетало последнее слово, и осеклась, но было уже поздно. Яркий свет ударил ей в лицо, сбив с ног, мраморные плиты пола раздвинулись, вверх ударила струя желтого пламени, и Диз рухнула в слепящую бездну, с ужасом и отчаянием вспомнив правильный вопрос. Потом бездна проглотила ужас и отчаяние, пообещав ответы даже на те вопросы, которых она не знала, лицо опалил мощный поток жара, и Диз ослепла.

* * *

…Это было так странно. Словно она расслоилась… словно ее стало две. Одна стояла на коленях в темном сыром зале Серого храма, согнувшись пополам от боли и прижимая ладони к обожженным глазам, а другая сидела за столом обеденного зала в лучшей гостинице города Тэберга, медленно потягивая вино и неотрывно глядя на входную дверь. Они обе были Диз, и Диз была ими, но чувствовать и мыслить за двоих она не могла, а потому ее восприятие беспомощно металось от одной Диз к другой, рождая в сознании обеих лишь смутные, рваные клочки образов. Она почувствовала, где ее разум сейчас нужнее, напряглась, изо всех сил толкнула свой мозг туда, назад, в трехгодичную яму, еще не успевшую стать пропастью, потому что ответ на ее неправильный вопрос находился именно там, в гостинице, сгоревшей дотла два часа спустя.

Диз снова упала, на этот раз во тьму, и почувствовала, что может более-менее связно мыслить. Она сидела в зале, в тени, а рядом, за стеной мутной дымки, корчилось ее тело, которое, возможно, больше никогда не сможет видеть. «Оракул требует за ответ самое дорогое, что есть у спрашивающего, – мелькнуло у Диз. – Так что же, я… ослепла? Как же… как же я теперь узнаю его?!» При одной мысли об этом ее прошиб холодный пот, но она неимоверным усилием воли взяла себя в руки. Что ж, если и так, она должна получить то, за что столь дорого заплатила.

Диз вскинула голову, снова уперев взгляд в дверь. Тот, за кем она идет уже восемь лет, переступит порог гостиницы сегодня вечером. Так ей сказал человек, служивший у нынешнего заказчика Дэмьена. Дэмьен. Так его зовут. Странное имя. Красивое. Но злое. Удивительно, что у него нет фамилии или клички. А может, информатор Диз просто этого не знал.

Диз нравилось фантазировать о том, как он войдет и посмотрит на нее. Мимолетный взгляд, не более – просто чтобы оценить обстановку. Вряд ли этот взгляд задержится на ней дольше чем на несколько секунд. Потом он сядет посреди зала… нет, скорее в угол. Мрачный гигант, в черном с головы до ног, с жесткой щеткой темных волос и сросшимися бровями, с тяжелым лицом, с каменной линией губ над безжалостным квадратным подбородком. Швырнет оружие на стол и сварливо потребует пива. Полапает служанку мимоходом и будет весь вечер угрюмо, но мало пить, а потом уйдет в свою комнату. И вот тогда… Тогда он пожалеет, что не рассмотрел Диз получше. А впрочем, он не увидел бы ничего, что могло бы его насторожить.

Резные часы на стене над стойкой гулко пробили восемь. Диз выпрямилась, напряженно вглядываясь в дверной проем. Старый вояка за соседним столом подозрительно покосился на нее, но она этого не заметила. Восемь. Дэмьен должен прийти в восемь. А судя по тому, что она узнала об этом человеке, он всегда делает то, что намеревался.

И он пришел. То есть не он… Это не мог быть он… Диз ощутила, как ее захлестывает волна горького, яростного разочарования… потом удивления… недоверия… и – гнева.

Он был совершенно не таким, как она себе представляла. Средний рост, худощавое тело, спокойное лицо с чуть впалыми, гладко выбритыми щеками. И волосы – густые, мягкие, обрамляющие лицо – русые, а не черные. А кроме того, он оказался гораздо моложе, чем она ожидала. Ему, наверное, еще не исполнилось тридцати. Правда, он был в черном, как ей и сказали, и только поэтому она его узнала. Хотя не только поэтому… Что-то в его равнодушных темных глазах выдавало в нем убийцу. Она не знала, что именно, но…

– Но ты в этом уверена, – сказала девочка в синей тунике и чуть склонила набок маленькую головку, закутанную в покрывало. – Потому что ты сама убийца.

Диз резко обернулась, но ее уже не было. Если она вообще появлялась.

Задрожав, Диз откинулась на спинку стула, уйдя в тень. Она не хотела, чтобы Дэмьен видел ее лицо. Она уже не была уверена, что он ничего не сможет там прочесть. Как минимум гнев – яростный, беспомощный гнев, охвативший ее, когда увидела врага и поняла, что ошибалась. Пусть в чем-то… пусть в такой малости, – но ошибалась. А Диз не любила промахов.

«За это ты мне тоже заплатишь», – подумала она и отпила вина.

Ему еще за многое предстояло заплатить. За то, как непринужденно он разговаривал со служанкой, даже не пытаясь ее лапать. За то, как смотрел на женщину, певшую что-то безобразно лирическое на диалекте вейнтгеймских друидов. И за то, как потом танцевал с ней, за то, как сильно его гибкие, красивые, вымазанные в крови руки сжимали ее не по годам тонкую талию. За то, каким счастливым было его лицо. За то, что оно вообще было, – живое человеческое лицо, а не глянцевая маска трагика с опущенными вниз уголками рта. За то, что всё оказалось не так, как представляла себе Диз.

Но, по большому счету, это было ей на руку. Она видела, как он шатался, возвращаясь к своему столу, и мгновенно поняла, что он пьян, хотя, возможно, и не от вина. Это сразу подняло ей настроение: она выпрямилась, когда он прошел мимо нее, и вдруг замерла с застывшей на губах улыбкой, совершенно отчетливо услышав срывающийся мужской голос:

– И больше ничего не надо, и больше ничего не надо.

Диз – эта Диз, нынешняя, та, которая смотрела на всё это сквозь три года, – застыла, потом вздрогнула, рванулась к своему телу, ощутила, как взмокшие ладони жмутся к опаленной коже лица, вернулась, вспоминая. Нет. Нет-нет! Тогда этого не было! Он ничего не говорил! Он прошел мимо нее, шатаясь и придерживаясь за мебель, но ничего не сказал. Она бы услышала. Она бы запомнила. Ведь он не произнес ни слова – ни тогда, ни после. Диз едва не убила Дэмьена, какое-то время он находился в полной ее власти, она помнила каждую черточку его лица, но никогда не слышала его голоса.

«Так что же это? Он сказал…»

Она вернулась в зал, усилием воли оторвав разум от стонущего тела, и всё снова было, как тогда. Всё – кроме потрясения, охватившего Диз, когда она поняла, что что-то пошло не так – не так, как было на самом деле.

«Постой-ка, но ведь так и должно быть? Это же ответ Оракула! Иначе, за что ты заплатила?»

Диз слабо улыбнулась, с трудом сдержав вздох облегчения.

И всё пошло как по маслу.

Дэмьен просидел в зале еще четверть часа. Диз заметила, что за это время он выпил больше, чем за предыдущий час. Когда он скрылся в дверном проеме, она неторопливо поднялась, небрежно отставив стул, явно давая понять тем, кто мог случайно видеть ее, что выходит ненадолго. Потом неспешно вышла следом за Дэмьеном.

Он стоял у двери, по счастливому совпадению находившейся всего в нескольких шагах от ее собственной комнаты. Диз беззвучно сняла с пояса меч и пошла к нему, ступая тихо, как кошка, и почти сразу услышала:

– Надо пойти… да, наверное, надо пойти… конечно, а почему бы нет… она вполне ничего… странно это всё… зачем… черт да где же…

«Я слышу его мысли», – удивленно подумала Диз. Теперь она была уверена, что это именно мысли – потому что сплошной поток почти бессвязных слов не мог быть внешней речью, даже обращенной к самому себе. Так не говорят. Так думают.

Но это не имело никакого значения. Пусть сейчас всё не совсем так, как было на самом деле, она намерена максимально придерживаться достоверности. Впрочем, это от нее не зависело. Она не думала о том, что делает, – это тело, тело из их общего прошлого, знало лучше нее, как следует поступить, и Диз доверилась ему.

Она неслышно подошла к Дэмьену сзади, увидела, как распрямляются его плечи, поняла, что он что-то заметил или услышал, и, больше не думая об осторожности, со всей силы ударила его по затылку гардой меча.

Он упал вперед, на дверь, успев выбросить руки перед собой, потом медленно сполз на пол и остался лежать неподвижно. Диз быстро прицепила меч к поясу, наклонилась, дрожа от возбуждения, обхватила бесчувственное тело врага и поволокла к двери в свои комнату, сминая ковер. Потом выпрямилась, отперл дверь, толкнула ее, затащила Дэмьена в темноту и войдя следом, захлопнула дверь.

Ее трясло, словно в лихорадке. Стояла густая бархатистая ночь ранней осени, Диз находилась в гостиничном номере с совершенно незнакомым мужчиной в кромешной тьме и почти полной тишине, нарушаемой лишь доносившимися из зала звуками лютни, и чувствовала себя так, словно собиралась переспать с этим мужчиной, а не убить его. Ей было… «Мне стыдно», – с изумлением поняла Диз и едва не расхохоталась. С трудом подавив истеричный смешок, всё же вырвавшийся из ее горла, она обхватила плечи руками, чувствуя, как сотрясаются предплечья, закусила губу до крови, пытаясь взять себя в руки. Это удалось ей быстро, очень быстро. Она это умела. Она много чего умела.

Свет она зажигать не стала – боялась привлечь ненужное внимание, да и времени не было. Всё необходимое Диз заранее положила так, чтобы легко было отыскать в темноте. Уняв наконец дрожь в руках, она быстро, но тщательно связала Дэмьена, потом, после секундного раздумья, сорвала с него шейный платок и плотно завязала ему рот. Если сюда доносится музыка из зала, то крики, да и просто громкие голоса наверняка будут слышны там. Потом оттащила его к стене и выскользнула за дверь.

В коридоре всё было спокойно. Вынудив себя ступать неторопливо, Диз вернулась в зал, села на прежнее место, развязно поправила пояс, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, где она провела последние пять минут. Она не думала об алиби, просто хотела исключить всякую связь между тем, что они вышли из зала одновременно. Подозвав служанку, Диз потребовала еще вина и расположилась как можно непринужденнее.

Нужно было выждать хотя бы полчаса. Наверное, он уже очнется к тому времени. «Хотела бы я знать, о чем он подумает в первую очередь», – мысленно усмехнулась она.

– Нет. Ты хочешь знать, что он почувствует. Страх, злость, изумление… как ты ожидаешь. Или что-то другое?

Диз застыла. Поворачиваться нельзя – человек, разговаривающий с пустым стулом, наверняка вызовет подозрительные взгляды, а она не должна сейчас привлекать внимания, тем более подобным образом.

– Это не имеет никакого значения, – ровно проговорила она, едва шевеля губами.

– Да ну? – Девочка в синем, сидящая рядом с ней, оперлась локтями о стол и уткнула круглый подбородок в сплетенные пальцы рук. – Тогда почему ты думаешь об этом?

Диз отпила вина. Она думала о том… о том стыде, который чувствовала, оставшись с Дэмьеном в темноте. Стыд. Так глупо. Но это было именно то, что она чувствовала.

– И что ты собираешься с ним делать? – без интереса спросила девочка.

Диз улыбнулась, просто не могла сдержать улыбку. Слишком долго она мечтала об этом и слишком близко была сейчас к исполнению мечты, чтобы удержаться.

– Ну, ты же знаешь, – с наслаждением проговорила она, по-прежнему почти не разжимая губ. – Я сняла домик недалеко от города. Совсем недалеко… В часе езды отсюда, но местечко совершенно безлюдное. Я подожду… до ночи. Когда все разойдутся. И мы отправимся туда. Мы там… останемся. И тогда я получу от него всё, что хочу.

– А потом отрежешь косу.

Диз вздрогнула, вино колыхнулось в стакане и вяло выплеснулось на лакированную поверхность стола.

– Что?! – хрипло переспросила она.

– Ваше вино, миледи, – весело прощебетала служанка. Диз подняла на нее глаза, и улыбка немедленно сбежала с лица девушки.

– Ставь и проваливай, – чужим голосом сказала Диз, в упор глядя на нее.

«А потом отрежешь косу».

Девушка молча поставила бутылку на стол.

«А потом отрежешь косу».

– Еще чего-то изволите? – потупившись, чуть слышно спросила она.

«А потом отрежешь косу».

– Пошла вон! – вскочив, закричала Диз, – Вали отсюда, дура!

Девушка исчезла без единого звука. Мужчина за соседним столом снова подозрительно покосился на Диз, богато одетая пара, сидящая невдалеке, прервала разговор и удивленно обернулась, даже шумная компания в другом конце зала на миг недоуменно умолкла. А потом все вернулись к своим делам, тут же забыв об этой странной вспыльчивой женщине.

Эта странная вспыльчивая схватила только что принесенную бутылку и судорожно плеснула вина в стакан. Эту странную женщину снова трясло. Потому что три года назад, в том «тогда», которое было «сейчас», девочка в синей тунике ничего подобного не говорила. А если бы сказала… возможно, всё было бы иначе.

«Нет! – зло подумала Диз. – Нет! Это не имеет никакого значения! Что за чушь… Отрезать косу?! Что за бред она несет?!»

Но спросить уже было не у кого. Стул справа от Диз снова пустовал.

«И тогда я получу от него все, что хочу».

«А потом отрежешь косу».

– Я никогда ее не отрежу, – вполголоса сказал Диз и залпом осушила стакан.

Потом она встала и пошла к себе. Она была полна решимости сделать всё так, как надо. На этот раз.

И всё было так, как тогда. Только она слышала его мысли. Такая мелочь – слышала его мысли. Что это меняло? Да ничего. Она все равно не поверила ему.

Когда он стал говорить ей… не ей, но всё равно ей – о ее родных, о себе, и о ней тоже, она не поверила ему. А потом…

– Ты всё отдала… всё ради этой любви… подумать только… ради любви… черт, до чего же ты… всё отдала… для тебя только это имело значение… я не знал, что так бывает…

Ради этой любви.

И тогда она закричала, забыв обо всем на свете, завопила, сдавив голову ладонями, и набросилась на него и принялась кромсать его лицо стилетом – не так, как было тогда, не один-единственный рывок, не одинокая полоса, не сладостное обещание настоящей боли. Она резала его, даже не глядя, словно обезумев, кромсая это ненавистное красивое лицо на куски, превращая его в сплошную кровавую маску. И слышала, как он кричит. Молча. Очень громко.

Ради этой любви!!!

Она ненавидела его в ту минуту сильнее, чем за все одиннадцать лет, сильнее, чем думала, что может ненавидеть. И она резала, пока нож не покрылся кровью по рукоятку и ей в глаза не стали брызгать ошметки мяса. Тогда она остановилась, задыхаясь от ненависти и ужаса, и увидела перед собой его напрягшееся от боли лицо с точно такими же, как у нее, глазами, и одну-единственную струйку крови, текущую по его виску.

Диз посмотрела на окровавленный кинжал в своей руке. Разжала пальцы, позволив ему вывалиться из них. Посмотрела на свои ладони, истекающие кровью Дэмьена, почти черной в полумраке. И снова – на его лицо. Почти невредимое… такое, как в настоящем «тогда».

– Я сам виноват… да, наверное, так… прости меня… прости… но мне, наверное, придется тебя убить… потому что я не хочу умирать ради этой любви…

У нее загорелись волосы. Сами загорелись – вспыхнули костром, и на этот раз не с кончика косы, а у ее основания.

Но она вытерпит все ради этой любви, разве нет?

Дэмьен ушел, пока Диз спасала свою душу, а потом стоял недалеко от пылающего дома; его руки были покрыты страшными ожогами, а лицо заливала кровь, и Диз по-прежнему слышала его мысли.

– Да, наверное она там… но разве это возможно… разве бывают такие, как она… нет, вряд ли… но если… если только предположить… боже… нет… нет… нет… выходит, все эти годы я не знал… боже… я столького не знал… Клирис… Клирис… Клирис… наверное, ты могла бы мне сказать… ты всё это пыталась мне сказать… а я не слышал… она там… но разве это возможно… если так, то я не смогу с этим жить…

Потом она перестала отличать правду от вымысла, настоящее от воспоминаний. Она боролась с огнем, пожиравшим ее волосы, и думала о любви. О своей горящей косе, бывшей эрзацем этой любви. Эрзацем ли? А если и да, она должна сохранить хотя бы эрзац. Обязана. Потому что только так она сможет довести это до конца.

Ведь остановиться уже нельзя. Ради этой любви.

* * *

…Диз отняла руки от лица. Она стояла на коленях посреди пустого серого зала. Она не ослепла. Ее волосы не горели. Хотя она явственно чувствовала и то, и другое.

Диз медленно приподнялась на одно колено, опираясь ладонью о пол, потом встала. Кровь гулко стучала у нее в ушах. Она ощупала лицо и голову, проверяя, цела ли. Диз совершенно не понимала, что произошло, но чувствовала, что случилось нечто ужасное. Пока что у нее не было сил об этом думать.

Она подняла голову и увидела Дэмьена.

Он стоял в двадцати ярдах от Диз, скрестив руки на груди, и смотрел сквозь нее. Его лицо было напряжено, как тогда, когда она посмотрела на него, очнувшись от вспышки ярости, лоб блестел от пота, губы превратились в тонкую твердую полоску. Диз увидела извилистый тонкий шрам, тянущийся вдоль его щеки, и внезапно поняла, что еще не вернулась в настоящее. Видение продолжалось. Только теперь она перенеслась на несколько лет вперед…

Он был здесь! Дэмьен приходил к Серому Оракулу, как и она. У него тоже был вопрос. Возможно, у них были одинаковые вопросы. Ведь он тоже ненавидит ее. Должен ненавидеть. Такая ненависть бывает только взаимной.

Вдруг он заговорил, и Диз вздрогнула.

– Мост через снег… – вполголоса произнес Дэмьен, и Диз поняла, что там есть еще кто-то – кто-то, к кому он сейчас обращался и кого Диз не могла видеть. – Вейнтгеймские друиды… Гвиндейл?! Ты что, хочешь, чтобы я ушел в монастырь?!

– Нет! – страшно закричала Диз, забыв, что он не может ее услышать.

Проклятие, нет! Если он решил сбежать от нее, лучшего способа ему не найти! Диз знала о вейнтгеймских друидах от паломника, посетившего замок ее отца пятнадцать лет назад, – много знала, слишком много. Вейнтгеймского друида, умершего насильственной смертью, канонизируют. Она должна убить этого человека, но не делать его святым!!! Он не имеет права стать святым! Он должен умереть! Но если он станет друидом, одно повлечет за собой другое…

«Я должна убить его до того, как он сделает это. О Господи!» – лихорадочно подумала она, дрожа от ярости. Этот подонок нашел, похоже, единственный выход из травли, которую она устроила.

– Когда он был здесь? Когда? – хрипло спросила она, отчаянно надеясь получить ответ. Но нет, монотонный голос больше не желал с ней беседовать. Ведь он отвечал только на один вопрос. А она так и не знала, на какой именно.

Призрак Дэмьена, качнув головой, развернулся и пошел прочь. Пространство перед его фигурой помутнело, меняя очертания, скользя формой и цветом, пока не застыло, дрожа зыбким образом входа в Серый храм. Дэмьен на миг остановился, обернулся, словно надеясь или боясь увидеть кого-то за своей спиной, и встретился взглядом с Диз. Он не знал, что его преследовательница здесь, это было очевидно, но темно-синие глаза – в точности такие же, как ее собственные, – сверлили ее, настойчиво и безжалостно, и Диз внезапно почувствовала, что проваливается в них. И отнюдь не в переносном смысле этого слова.