Текст книги "Ненависть"

Автор книги: Юлия Остапенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Эй? – насмешливо окликнула его Диз. – Смотри не вывались из седла.

– Да, – отрешенно отозвался он, неожиданно для самого себя захваченный этим, казалось, поблекшим воспоминанием. «Тогда она просто отрубила трупу кисть. Не косу, а руку. И унесла ее на волосах в лагерь, словно трофей, а вечером сидела у костра и обрезала пальцы трупа, как сучки у полена, пока не освободила волосы. А потом смахнула обрезки в костер и откинула косу за спину. И отблески пламени переливались в ее волосах».

Он не спросил, почему она просто не отрезала вершок волос. Тогда они были едва знакомы, и это его не слишком интересовало. К тому же что-то подсказывало ему, что ответа он всё равно не получит.

– Я его не переубеждала, – проговорила Диз, и Глодеру пришлось напрячься, чтобы вспомнить, о чем они только что говорили. Ах да, о ее отце, жаждавшем понянчить внуков. – Он ни о чем не знал.

– Ты сбежала из дома?

– Можно и так сказать. К тому времени я достаточно наслышалась о боевой школе Гринта Хедела и…

– Гринт Хедел?! – изумился Глодер. – Но ведь это элитная боевая школа! Туда берут по конкурсу и, насколько я знаю, только мальчиков.

– Старый предрассудок, – пожала плечами Диз. – В этом возрасте не так-то важен пол ребенка. Хотя эта школа уже лет пятьдесят не тренировала девушек, и моя заявка вызвала… ну, скажем так, скепсис.

– Так ты просто пришла и сказала: «Примите меня?»

– Насколько я знаю, так приходят все.

– А конкурс?

– Я его прошла.

Глодер изумленно покачал головой, а потом опомнился. Эй, парень, ты ведь видел эту девчонку в бою. Похоже, она родилась с мечом в руке. Должно быть, едва не зарубила инструктора на первом же испытании. Он улыбнулся этой мысли и слегка вздрогнул, вдруг представив себе маленькую девочку с мечом в неопытных, напряженных руках… маленькую девочку с рыжей косой до колен и дикой звериной яростью, хлещущей из узких прорезей глаз, как кровь из резаной раны. «Твои глаза – резаные раны, Диз. Такие же узкие, такие же страшные, такие же болезненные. И к ним, как и ко всем ранам, привыкаешь, посмотрев на них достаточно долго. Старик Глодер, похоже, ты становишься поэтом».

– И долго ты там проучилась?

– Четыре года. Обычный курс предполагает десять лет, но у меня их не было.

– Ясно, – кивнул Глодер, не обманувшись легкостью, с которой она обронила последние слова. – Они отпустили тебя?

– Не совсем. Я собрала пожитки и сбежала среди ночи, как только поняла, что умею достаточно. Сам знаешь, такие озарения обычно происходят внезапно… Хотя надо отдать им должное, там в самом деле умеют учить. Забавно, в детстве я была такой неуклюжей…

– Неуклюжей? Ты?!

– Я даже танцевать толком не умела, – усмехнулась Диз. – Но когда надо было выписать очередной финт, мое тело словно переставало быть моим. Наверное, мне просто повезло с наставником. А может, надо благодарить мои исключительные природные данные, – с сарказмом добавила она.

– Ты вернулась домой?

Диз слегка улыбнулась – не так, как обычно. Нежно. И очень грустно.

– У меня уже не было дома.

– Отец не принял тебя?

– Он умер… к тому времени. И мать. И братья тоже. Все умерли.

«Вот оно», – пронеслось в мозгу Глодера, почуявшего, что она наконец коснулась того, на что он пытался вывести ее уже давно. То, куда она ехала… человек, которого она хотела убить… это как-то связано с ее семьей. Наверное, сейчас не стоит продолжать. Только бы теперь не спугнуть ее. Но еще один вопрос задать можно. Наводящий. Не принципиальный… просто из любопытства.

– Так ты не вернулась? – осторожно повторил он, и Диз сердито тряхнула головой.

– Я же сказала: нет, – отрывисто сказала она, и в ее вечно суженных глазах Глодер уловил зарождающееся нетерпение. Но он уже знал всё, что хотел.

«Не дворянка, – подумал он с ему самому непонятным облегчением. – Если вся семья погибла, а она одна выжила, ее долг был вернуться в поместье и возглавить род. Никто никогда не нарушал этот закон. Она не дворянка».

– Ну, прогулялись и хватит, – вдруг проговорила Диз. – Надо поторапливаться. А то и правда решат, что ты дезертировал вместе со мной.

Глодер поднял голову и взглянул на нее. Конечно. Она снова смотрела вперед.

Они пришпорили лошадей и послали их в галоп.

* * *

– Эй, девка, еще вина!

Трактирщик махнул пухленькой суетливой служанке, и та, подхватив с полки увесистую бутыль из зеленого стекла, просеменила к столу, за которым пьянствовали трое расфуфыренных господ. Один из них ущипнул ее за мягкое место, и она сдавленно хихикнула, призывно вильнув бедрами. Прошлой ночью господин щедро наградил ее за то, что она изо всех сил старалась поднять его слабую мужскую плоть, и ей это в конце концов удалось, хоть она и пролила семь потов. Его друзья в это время развлекались с ее подругами-кухарками и, если верить их сплетням, были не менее щедры. Господин потрепал служанку по подбородку и снова ущипнул, когда она нагнулась, чтобы поставить бутыль на стол.

– Хорош-ша, – прошипел он, хитро прищурив заплывший от беспрерывных пьянок глаз.

Служанка неуклюже поклонилась и шагнула в сторону: сегодня трактир полон посетителей, а одна из ее товарок слегла с оспой, и работы было невпроворот. Господа раскатисто захохотали непонятно чему, застучали кружками.

– Эй, хозяин! – после паузы крикнул один из господ.

Трактирщик поспешно направился к столу. Обычно он предоставлял обслуживание клиентов служанкам, через них же выслушивал претензии: он мог позволить себе подобное барство, потому что его трактир, единственный в поселке, никогда не пустовал. Более того, все паломники к Серому Оракулу неизменно останавливались здесь. Дальше шли леса, за ними – перевал, и там, на поросшем можжевельником скалистом склоне горы, – храм Серого Оракула, знающего ответы на все вопросы. Трактирщик жил на белом свете пятьдесят девять лет, но не мог взять в толк, почему люди так любопытны. Лично он предпочитал не задаваться вопросами, резонно предполагая, что если уж ему суждено что-то узнать, то в свое время и без помощи провидцев. Тем более что цена за такое преждевременное знание была, по его убеждению, слишком высока.

И тем не менее все те без малого сорок лет, что он держал трактир, не переводились дураки, жаждущие знать больше, чем им положено. Однако очень немногие из них, возвращаясь, заворачивали в трактир, – а те, кто делали это, редко казались осчастливленными. Наметанный глаз трактирщика легко различал тех, кто только едет к Оракулу, и тех, кто возвращается от него. Последние были мрачны, молчаливы и редко улыбались. Эта щедрая, хоть и немного буйная компания, снявшая целый этаж и до утра веселившаяся со служанками, очевидно, держала путь в храм, а не из храма. Они были невероятными транжирами и, судя по платью, дворянами, возможно, даже придворными – слишком уж яркой и безвкусно пышной была их одежда, изобилующая кружевами и драгоценностями, – а стало быть, очень важными господами. Трактирщик источал мед и елей, чуть не вылезая из кожи в отчаянной попытке быть как можно любезнее.

– Как звать? – требовательно спросил один из гостей – мощный гигант с мышцами, распиравшими шелковую сорочку, – сотрясая громоподобным голосом потолочные балки и привлекая внимание посетителей.

– Винсом кличут, сударь.

– Слушай, Винс, – повелительно начал господин, – девки у тебя тут хороши, спору нет.

– Премного благодарен, – согнулся в поклоне трактирщик, – Желаете?..

– Молчи, сволочь, когда господа не спрашивают. Так вот, вчера у тебя еще одна была, а вечером я ее уже не видел, и сегодня тоже. А девка ладная, и мы с друзьями ее бы… ну, понимаешь, – многозначительно добавил он и, ухмыльнувшись, лихо расправил усы. Его спутники, вполне способные вдвоем влезть в штаны великана, не испытывая при этом ни малейшего физического неудобства, попытались повторить заправский жест, но, поскольку один из них имел лишь жиденькое подобие роскошных усищ своего товарища, а второй и вовсе брился начисто, жест получился довольно жалким.

Винс, тактично игнорируя тщетные потуги господ, вежливо наморщил лоб.

– О ком милорд изволит говорить? – недоуменно спросил он. – Все мои девки тут… кроме одной, но ее и вчера не было.

– Ну, высокая такая, тонкая, волосы темные, рожа красивая, но уж больно наглая, словно госпожа какая, – со значением сказал гигант, и трактирщик хлопнул себя ладонью по лбу – описание было исчерпывающим, потому что такую «красивую, но больно наглую рожу» в их поселке имела лишь одна женщина.

– Так это ж Клирис! – сказал он. – Да только она не моя девка.

– Ну! Не твоя! А чего ж вчера тут околачивалась?

– Да по делу зашла, – объяснил Винс.

Эта хорошенькая сучка и правда заходила вчера, узнать, не нужно ли ему дров – ее сожитель нарубил столько, что хватит на полдеревни, и она была готова поделиться за умеренную плату. Трактирщика не удивил ее визит – они жили в основном за счет заготовки дров, покупая на вырученные деньги то, что не могли вырастить на поле и огороде. Он сказал, что подумает, чтобы набить цену, – дрова Клирис были самыми дешевыми в округе, потому что их было слишком много, и женщина могла не заламывать втридорога. Ее сожитель, похоже, был слегка помешан, и работал больше и упорнее любого местного дровосека.

– А можно ее?.. – поинтересовался господин, прервав течение мыслей Винса.

Трактирщик опасливо покачал головой, боясь рассердить отказом.

– Она не моя девка, милорд, – повторил он.

– Так что ж, коли не твоя, – фыркнул другой господин, тот, что безусый, – что, ее поиметь нельзя? Она замужем, или как?

– Вдова. Овдовела лет десять назад, почти сразу после замужества.

– О! Люблю вдовушек, – прогнусавил жидкоусый господин, недобро поблескивая маслянистыми глазками. – Они уже всему научены и не так стеснительны, а подчас даже и развратны.

– Боюсь, милорд, Клирис не из тех будет, – огорченно сказал трактирщик и сжался под суровым взглядом гиганта.

– Что ж так?

– Да из знатных она, – встрял кузнец, сидевший за столиком рядом и внимательно слушавший разговор.

– А ну молчать! – взревел гигант, круто развернувшись к нему, но тут же сменил гнев на милость под влиянием неподдельного удивления. – Из знатных, говоришь?

– Так точно, сударь, – стягивая шапку, кивнул кузнец. – Дворяночка, леди там какая-то, кажись, графская дочка. Влюбилась в местного маляра, зеленкой еще будучи, годков семнадцать ей было, ну и убегла из отчего дома. А маляр-то меньше чем через год под телегу попал, ну и помер.

– И что ж она, не вернулась к отцу? – изумленно спросил безусый господин.

– Не такая девка эта Клирис. А впрочем, кто ж ее назад пустил бы?

– Это точно, – презрительно кивнул гигант. – И что, она уже десять лет вдовеет и ни-ни?

Кузнец бегло переглянулся с трактирщиком и, пожав плечами, отодвинулся в тень, явно недовольный оборотом, который принял разговор, Винс понял, что ему снова передано слово, и попытался говорить осторожно, подбирая выражения.

– Ну, первые года два целомудренно жила, шитьем зарабатывала и замуж не хотела, а уж звали ее!.. Кто только не звал.

Винс слегка покраснел, вспомнив о собственной неудавшейся попытке. С тех пор он затаил на Клирис зло и всё ждал удобного момента, чтобы утащить ее на сеновал и отыметь так, чтобы она уж и шевельнуться не могла, тогда б поняла, кого упустила, но тут…

– Всё маляра своего любила, – хмуро сказал он. – А потом пришел в деревню один тип… – Винс снова запнулся, но видя, что господа ждут продолжения, нерешительно продолжал:

– Наемник один… Мрачный такой малый… И чем-то он ей в душу запал. Потом пару лет он изредка заезжал, то на день, то на час, ясен пень, развлекался парень, ну а она в голову себе вбила, что это у нее любовь…

– Вот дуры бабы! – внезапно громыхнул гигант, врезав кулаком по столу и заставив всех, в том числе своих товарищей, вздрогнуть от неожиданности. – Какая вообще любовь на хрен, что они вечно волынку эту тянут?

– Не могу знать, милорд, поскольку не женат, – кратко ответствовал Винс.

– Молодец! – рявкнул господин и грохнул кружкой об стол. – Пей!

Трактирщик деликатно хлебнул из кружки, подумав мимоходом, что вино, похоже, скоро киснуть начнет, надо бы распродать побыстрее. Утер губы рукавом и продолжил:

– Ну вот, а три года назад этот парень приехал сюда, к нам, и остался. Живет теперь у нее, дрова рубит. Тихий такой стал, слова злого не скажет, пока Клирис эту не зацепят. И вроде никто он ей, а в то же время и муж почти. Так что девка, милорды, занята.

– Как занята? – хитро сощурился жидкоусый. – Как же занята, коли не обвенчана?

– Знать не знаю, – твердо ответил Винс. – А хоть парень этот меч наемнический на топор дровосека сменил, верно говорю, топором он не хуже управляется.

Господа притихли, обдумывая услышанное, потом гигант взбодрился.

– А где живет эта девка? – требовательно спросил он, похоже, составляя план.

– В стороне от деревни, шагов пятьсот к горам. Маляр тот нелюдимый был, ну и она такая же, и дровосек ее…

– А когда он дрова-то свои рубить уходит? – продолжал гигант, и двое его друзей заухмылялись, поняв направление его мыслей.

Трактирщик хотел ответить, но тут створчатые двери распахнулась, в трактир вошел молодой мужчина в простой крестьянской одежде и серой куртке с длинным капюшоном, выдающей в нем дровосека.

– Эй, Дэмьен, привет! – слабо прокричал кто-то из дальнего угла и тут же умолк, встретив холодный взгляд того, к кому обращался.

– Легок на помине, – процедил Винс, немного удивленный тем, что сожитель Клирис посетил его заведение, – он был не из тех, кто шляется по трактирам, да и Клирис больно не любила, когда пьют, – это он еще по ее мужу помнил.

– Чего? Этот?! – переспросил гигант и вульгарно расхохотался.

Дэмьен, не отреагировав на смех и имея все основания полагать, что речь не о нем, сел за единственный свободный столик в самом углу и махнул служанке.

– Вот этот, говоришь, наемником был? Этот дрова колет? Да в нем силы, как в цыпленке жареном!

– Это издалека, – дипломатично предположил Винс.

– Чего ты меня дуришь, гнида? Ты только глянь на него!

Все присутствующие дружно уставились на Дэмьена, у которого уже не осталось иллюзий относительно предмета разговора знатных господ. Он, однако, продолжал делать вид, что ничего не слышит и не замечает, коротко попросил служанку принести ему вина, получил просимое и углубился в экзистенциальные размышления.

– Росточку три локтя! – заявил гигант, и Винс подумал, что в сравнении с этим громогласным господином Дэмьен и вправду кажется низкорослым, как, впрочем, и все присутствующие. – А хилый какой, мать моя! Чем он там дрова рубит, скажи на милость?

Все продолжали рассматривать Дэмьена, глядя на него новыми глазами и соглашаясь. По залу прошел смешок, раздались негромкие комментарии. Дэмьен спокойно пил, откинувшись на спинку стула.

– Интересно, а в штанах у него всё… это… соразмерно, а? – продолжал измываться громила.

Ответом на этот выпад был взрыв смеха господ, к которым присоединилось большинство посетителей и слуг, в том числе служанка, накануне ночью ублажавшая шутника и знавшая, что данный комментарий был о наболевшем. Дэмьен ни у кого не вызывал особой симпатии: слишком замкнут и нелюдим, ни выпить с ним, ни баб обсудить. Обычно на него просто не обращали внимания, кроме случаев, когда речь заходила о его незаконной жене или их промысле, а иногда и смеялись за глаза, пряча за смехом страх, вызванный непонятностью пришлого дровосека, тем, насколько не вписывался он в окружающий мир. И теперь каждый был рад поддержать шутку знатных господ и поддеть Дэмьена. Да и опасности не было – во-первых, кто посмеет господ осадить, а во-вторых, дровосек этот человек всё же тихий и смирный. А прошлое его – на то и прошлое, верно ведь?

– Эй, ты! – повысив голос, крикнул гигант, обращаясь к Дэмьену. Тот повернул голову в его сторону и задержал взгляд. На миг гигант осекся, встретив в этом взгляде что-то такое, чего совсем не ожидал встретить, потом оправился и насмешливо сказал: – Поди сюда.

Взгляд Дэмьена стал вопросительным.

– Поди сюда, сволочь, кому сказано! – раздраженно крикнул господин, и Винс, опасаясь проявлений благородного гнева, развернулся к Дэмьену, нетерпеливо махнул ему:

– Не слышишь, что ли, олух, господа зовут!

На несколько секунд установилась относительная тишина. Дэмьен медлил, это вызывало ропот в зале и растущее недовольство дворян. Наконец, когда гигант уже готов был издать вопль, способный обрушить балки, Дэмьен поднялся и, держа кружку с вином в руке, неторопливо подошел к столу, за которым сидели дворяне.

– Как звать? – отрывисто спросил гигант, буравя его злобно-презрительным взглядом.

– Дэмьен, – спокойно ответил тот и мгновенно получил ощутимый тычок в пояс от трактирщика.

– Дэмьен, сударь – прошипел тот ему на ухо.

– Дровосек?

– Да.

– Чего ж хилый такой? – повторил гигант, и присутствующие сдавленно захихикали. – А детей у тебя сколько?

– Нет у него детей, – вставил кто-то из полумрака.

– Нет?! Ну-у! – прогремел господин и захохотал, хлопнув ладонями по объемистому животу – Ну и дохляк ты, в самом-то деле, верно я говорю!

Зал взорвался хохотом, облегченно глядя, как Дэмьен покорно стоит перед господами, выслушивая их оскорбления и не пытаясь перечить. Многие помнили, как он приезжал сюда пять или шесть лет назад, мрачный черный всадник с двуручником за спиной, как дрожал перед ним Винс, как лепетали слуги. И было очень приятно наблюдать за унижением того, кто, хоть и не стал одним из них, теперь имел такой же статус и мог быть унижен знатью, раз уж у крестьян, несмотря ни на что, не хватало духу унизить его самим, отомстив за страх, который он заставил их когда-то испытать.

– Говорят, Клирис у знахарки зелье специальное покупает, оттого и не беременеет, – вставил кто-то, когда смех улегся.

– Я могу ее понять, – фыркнул безусый господин, гораздо более низкий и щуплый, чем Дэмьен. – Кто ж от такого сопляка детей захочет?

Шутку оценили по достоинству. Дэмьен переждал новый взрыв хохота и, невозмутимо поднеся кружку ко рту, медленно отпил. В следующий миг кружка была выбита из его руки мощным кулаком великана. Глиняные осколки разлетелись по полу, вино выплеснулось на лицо и сорочку Дэмьена. Смех тут же оборвался.

– Не смей пить, смерд, когда с тобой господа говорят, – прорычал гигант, отряхивая вино с руки.

Народ притих, ожидая реакции дровосека. Винс озабоченно посмотрел на осколки, подсчитывая убыток и лихорадочно размышляя, как бы предотвратить драку, во время которой, как показывал его многолетний опыт, часто ломается мебель.

Дэмьен медленно поднял руку и отер губы. Через секунду тяжелая ладонь обрушилась на его лицо.

– Утрешься, когда я скажу, гнида!

От удара Дэмьена шатнуло, он с трудом устоял на ногах, медленно выпрямился. На его щеке алел след от ладони дворянина. В трактире больше никто не смеялся. Стояла мертвая тишина.

– Вот что, смерд, – чуть спокойнее сказал гигант, – не серди меня больше и отвечай на вопросы, глядя в землю, ясно?

– Да, – прозвенел в тишине голос Дэмьена.

– Да, милорд, гнида!

– Да, милорд.

– Как он может? – пробормотал кто-то из темноты.

– Что? – Гигант развернулся в сторону говорившего. – А? Мне что-то послышалось?..

Никто ему не ответил, но те, кто помнил черного всадника, как они тогда называли странного любовника маляровой вдовы, мысленно повторили слова, только что оброненные безымянным смельчаком. Они-то смерды, да, но он не из них, хоть и среди них, и как он может выносить это?

Гигант выдержал паузу, потом снова повернулся к Дэмьену, игнорируя сгустившееся в воздухе напряжение.

– Ты с девкой живешь, да? – требовательно спросил он.

– Она не девка.

– Не жена – значит, девка! Почему не женишься?

– У меня есть на то свои причины.

– Во как! Свои причины! И какие?

– Это не ваше дело.

– Что-о?! – взревел господин, хватаясь за меч. Народ заволновался. Конечно, Дэмьена не любили, но никому не хотелось видеть, как его разрубят пополам… а потом сообщать Клирис, которую тоже не любили, что она снова стала вдовой.

– Это не ваше дело, милорд, – с ледяной вежливостью повторил Дэмьен.

Дворяне переглянулись. Гигант с трудом перевел дыхание, снова обратил налившиеся кровью глаза на дровосека, говорившего с ним так, как с ним не говорили даже его друзья, справедливо опасаясь вспышки ярости. Потом клокочущим от злости голосом проговорил:

– Сейчас ты пойдешь и приведешь свою девку сюда. Она отправится со мной наверх. И если я останусь доволен ею, может быть, я не зарублю тебя. Пшел, живо!

– Нет.

Рука гиганта, всё еще сжимающая рукоять меча, задрожала. Его спутники переглянулись, опасаясь драки. Конечно, невелика беда, если их вспыльчивый друг зарубит еще одного холопа, но нежелательно делать это сейчас. Говорят, Оракул не любит, когда люди марают себя кровью перед аудиенцией. А от него ведь ничего не скроешь.

– У тебя есть пять секунд, чтобы выйти отсюда, и четверть часа, чтобы вернуться с твоей девкой, – прохрипел гигант. – Раз…

– Успокойтесь, милорд, – сказал Дэмьен. – Вы прекрасно понимаете, что даже холопу тяжело вынести такое оскорбление. И ни один уважающий себя мужчина никогда не отдаст свою женщину, чем бы ему ни угрожали. Так что, пожалуйста, успокойтесь. С вашей комплекцией так и до удара недалеко.

Гигант молча выслушал его, несказанно удивив этим всех присутствующих, и довольно долго молчал, глядя в спокойные синие глаза дровосека. Потом медленно разлепил толстые губы, и по его подбородку быстро побежала тонкая струйка пены. В следующий миг он выхватил меч из ножен и с ревом обрушил его на голову Дэмьена.

Зал ахнул, когда меч с размаху рассек воздух и вонзился в дощатый пол. Никто не успел заметить, как Дэмьен оказался позади стула, с которого вскочил гигант, как быстро он выбросил вперед обе руки, схватил правое предплечье противника и надавил. Раздался короткий, но оглушительно громкий хруст, меч вывалился из внезапно ослабевших пальцев гиганта и с грохотом упал на пол. Высокородный дворянин откинул голову назад и завопил так, что у присутствующих позакладывало уши:

– Ах ты, гни-и-ида! Ты ж мне руку сломал!!!

Он развернулся, махнул левой рукой, целясь в горло Дэмьена, но тот молниеносно перехватил ее и повторил короткое резкое движение. Гигант снова взвыл и повалился на пол. Его друзья, опомнившись от шока, вскочили, повыхватывали мечи. Один из них, безусый остряк, не успел даже замахнуться: Дэмьен сместился в сторону, минуя клинок, и его пальцы впились в шею дворянина сзади, а другая рука уперлась в затылок.

Хрустнули позвонки, и бездыханное тело рухнуло на пол. Дэмьен подхватил выскальзывающий из руки безусого меч и разогнулся, как раз вовремя, чтобы отразить удар третьего дворянина. Вокруг них мгновенно образовалось свободное пространство, кое-кто начал осторожно пробираться к выходу. Жидкоусый, не в пример своим языкатым спутникам, умел держать оружие в руках, Дэмьен мгновенно почувствовал неистощимую и, что хуже, жестко контролируемую силу, исходящую от противника. Не было никакой надежды обезоружить или измотать его. Дэмьен отбил несколько атак, отступая к стене. Слышался только звон стали и непрекращающиеся вопли гиганта, валявшегося на полу с переломанными руками. Дыхание обоих противников было ровным и беззвучным, как и дыхание застывших посетителей, молча ожидавших развязки. Конечно, они могли вмешаться… но зачем? Или один, или другой в конце концов справится, и велика ли разница кто?

Дэмьен подошел к стене вплотную и, оперевшись о нее спиной, ритмично отбивал удары, сыпавшиеся на него градом. Он не делал попыток напасть, лишь защищался, чувствуя, как вновь набирают крепость мышцы, которыми он не пользовался уже три года. Он упивался забытым ощущением, когда рукоять меча срастается с ладонью и становится ее продолжением так легко и органично, что Дэмьен почти чувствовал, как сталь наполняется его кровью и его нервами, и всем телом ощущал каждый удар меча противника о собственный меч. Это восхитило и испугало его, и после минутного наслаждения в нем поднялась волна отвращения и почти отчаяния. Он же научился жить без этого, ему казалось, он научился жить без этого!.. Но он ничего не мог поделать с переполнявшим его спокойным наслаждением, вызванным ощущением тяжести меча в руке, и ненавидел себя за это. «Как хорошо», – с ужасом подумал он, когда всё его тело наполнило удивительное чувство, единственное, что вселяло в него бесконечную, безграничную гармонию. И понял, что больше не может идти против своей природы.

– Я старался! – вырвалось у Дэмьена, и его меч, прекратив механическое отражение атак, совершил молниеносный, ослепительно яркий пируэт, нанеся удар в открытую грудь противника.

Дворянин замер, медленно опустил руку с мечом и посмотрел на убийцу быстро мутнеющими глазами. Дэмьена обдало холодом взгляда, холодом затаившейся в нем смерти, уже тянущей лапы к своей новой жертве, холодом, пробирающим жертву до костей и замораживающий ее сердце и мозг, и не только ее – сердце и мозг убийцы тоже. И Дэмьен почувствовал то, о чем успел забыть: леденящее спокойствие человека, который всегда побеждает.

Кто-то поднял свечу, пытаясь рассмотреть получше результат схватки, и кончик клинка, торчащий из спины жидкоусого господина, красно блеснул в скользнувшем по нему луче света.

Дэмьен рывком высвободил меч из тела, труп медленно опустился на пол. Все молчали. В углу подвывал великан с переломанными руками. Дэмьен подошел к нему, поднял и опустил меч. Крик оборвался.

Дэмьен окинул помещение взглядом, от которого помертвели те, кто помнил черного всадника, время от времени приезжавшего в их деревню, чтобы провести ночь в теплой постели вдовы маляра. Положил окровавленный меч на пол рядом с телом и стал пробираться к выходу. Народ хлынул в стороны, давая ему дорогу. Он сделал несколько шагов, потом вернулся, подошел к хозяину, из последних сил сохранявшему внешнее хладнокровие, и, порывшись в кармане, сунул в его потную руку несколько монет.

– За вино, Винс, – коротко сказал он. – И за кружку.

Повернулся и пошел к выходу. Пухленькая служанка, стоявшая у дверей, схватила дровосека за руку и побледнела, ощутив, до чего же холодна его кожа.

– Ты не виноват, Дэмьен, – мягко сказала она и вздрогнула от того, как громко прозвучал ее голос в наступившей тишине. Но отступать было поздно, и она неуверенно закончила: – Они первые начали. Это видели все. Ты не виноват.

Он слабо улыбнулся ей, истратив на это остаток сил, высвободил руку, легонько оттолкнул беспомощные пальцы, украдкой попытавшиеся удержать его еще хоть на миг, и вышел из трактира, провожаемый потрясенным, смиренным молчанием крестьян. Они были шокированы, и неудивительно.

Ведь они впервые видели, как он убивает.

Дэмьен шел по единственной деревенской улице мимо стаек щебечущих детей и подвыпивших гуляк и смотрел на малиновое зарево, в которое заходящее солнце окрасило пик горы. Прохладный ветерок овевал его лоб. Скоро осень, подумал Дэмъен, и откинул пятерней волосы, падавшие на виски. Извилистый рубец, шедший от лба через висок вниз, ярко выступил на побелевшем лице. Девушка, несшая коромысло с ведрами, полными воды из горного источника, встретилась с Дэмьеном глазами и поспешно отошла в сторону. Ребенок, возившийся с деревянной куклой у ворот в родительский дом, бросил на него случайный взгляд, увидел шрам и, громко заревев, кинулся во двор. Какое-то время за Дэмьеном бежала плешивая собака, потом заскулила и, развернувшись, помчалась обратно в деревню.

Дэмьен шел домой. Не к себе. К Клирис. У него не было дома.

Он вернулся, как и обещал, дотемна, трезвый. Клирис сидела за столом и шила при свете лучины. Она подняла голову при звуке его шагов, улыбаясь, но улыбка замерла на ее губах, когда она увидела его лицо. Она молча следила, как Дэмьен прошел мимо нее, направляясь в самый дальний и темный угол их хижины, вытащил из-за печи длинный предмет, завернутый в старые тряпки, потом подошел к столу, сел напротив Клирис и, положив потемневший, покрытый ржавчиной меч перед собой, трепетно провел по клинку окровавленными руками.

– Я старался, – сказал он то, что выкрикнул тогда в трактире и что мысленно твердил последние полчаса. – Я старался. Я старался.

Иголка выпала из окаменевших пальцев Клирис, звякнув, упала на стол, сверкнула в свете лучины и слилась с полумраком надвигающейся ночи.

– Я старался, – проговорил Дэмьен, скользя пальцами по лезвию и оставляя на нем длинные кровавые следы.

Клирис обошла стол, остановилась позади Дэмьена и, обняв его, медленно опустила голову на его плечо. Ее распущенные волосы каштановым водопадом заструились па стол, смутно поблескивая золотистым отливом.

– Я старался, – повторял Дэмьен снова и снова, и казалось, этому не будет конца. – Я старался.

– Я знаю, – прошептала она, страстно желая и смертельно боясь спросить, что с ним случилось, но не менее горячо стремясь дать ему почувствовать, что она с ним, что она рядом, что она понимает… во всяком случае, хочет понять.

– Я старался. Я старался. О боги, Клирис, я так старался.

– Да, да, – шептала она, – слезы текли по ее лицу на его волосы, а оттуда – на шрам, пронизывая огнем его плоть и память.

– Мне бы хотелось быть с тобой, – вечность спустя проговорила Клирис, и в ее голосе не было слез – только глубокая, неумирающая печаль. – Быть твоей женщиной. Родить тебе детей. Стать… леди Дэмьен.

Улыбка быстро пробежала по его губам и исчезла.

– Последнее точно не выйдет, – еле слышно сказал он. – Я не дворянин.

– Зато я дворянка. Ну что ж, ладно, ты стал бы лордом Клирис.

Он снова сдавленно улыбнулся и вдруг порывисто схватил ее руки, лежавшие на его груди.

– Это сильнее меня, – хрипло сказал он, и она даже не смогла кивнуть в ответ на то, что они оба знали с самого начала, но таковы уж были правила их общей игры, что они притворялись, будто не верят в это.

Клирис сглотнула, выпрямилась, высвободила одну руку и поднесла ее к горлу. Ей было очень трудно… ей не было так трудно с тех пор, как умер Эрик, но она справится. Ведь тогда же справилась.

– Сходи к Гвиндейл.

Он дернулся, как от удара в спину, порывисто обернулся, глядя на нее расширившимися глазами:

– Клирис! Нет!

– Да, – твердо ответила она.

– Не вынуждай меня причинять тебе еще больше боли. Неужели тебе мало?!

– Если у нас есть шанс, то это Гвиндейл.

«У нас», – эхом откликнулось в его голове. А разве есть такое понятие – «мы»? Есть ты, Клирис, и есть я, мы оба используем друг друга, чтобы попытаться научиться чувствовать: я – впервые, а ты – заново, но ведь у нас не получилось… Во всяком случае у меня. Поэтому нет никаких «нас».