Текст книги "Я убью тебя, милый"
Автор книги: Юлия Шилова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
Глава 18
Добравшись до дома, мы оставили Женьку внизу и поднялись в квартиру. Как только за нами закрылась входная дверь, мы тут же набросились друг на друга, словно два изголодавшихся зверя. Гришка целовал мое тело и наговорил столько ласковых слов, сколько я не слышала даже от Глеба. Несмотря на свой далеко не юный возраст, папик был ненасытным настолько, что впервые в жизни я устала от секса…
Утром, открыв глаза, я не сразу поняла, где нахожусь. Поднявшись с кровати, приоткрыла дверь спальни и увидела выходящего из ванной папика. Он был свежевыбрит и пах дорогим парфюмом. Папик подошел ко мне и нежно погладил по лицу. Все это было так непривычно, что я даже растерялась.
– Как ты спала? – ласково спросил он.
– Это была лучшая ночь в моей жизни! Стоя под душем, я уловила вкусные запахи только что приготовленной еды. В кухне папик поставил передо мной тарелку с жареной картошкой.
– Я люблю по-простому, Дашенька, – сказал он. – Всякими заморскими деликатесами сыт не будешь!
После завтрака папик повез меня в дорогой бутик.
– Выбери себе что-нибудь достойное, – улыбнулся он и жадно поцеловал меня в губы, чем привел в явное замешательство продавщиц, скучавших в огромном зале, набитом шикарными вещами. Нам было плевать. Возраст не является помехой для истинных чувств. Сейчас каждая вторая пара имеет разницу в двадцать лет, а то и больше.
После магазина мы поехали на Ваганьковское кладбище. Постепенно я стала привыкать к тому, что за нами неотступно следовали до зубов вооруженные мордовороты. Они сопровождали нас повсюду, готовые в любую минуту броситься на защиту своего шефа. Я перестала обращать на них внимание, вот и все.
На кладбище было тихо и красиво. Выпавший ночью снег накрыл могилы белым одеялом. Неяркое зимнее солнце освещало памятники. К небольшому холмику, усыпанному цветами, вела расчищенная тропинка. С большой фотографии нам улыбалась Танька. Папик тяжело вздохнул, вытер слезы и положил огромный букет ярко-красных роз.
Не знаю, есть ли жизнь после смерти, но мне почему-то показалось, что Танька видит и слышит нас. Интересно, как бы она отреагировала на наши с папиком отношения? Наверное, порадовалась бы. Во всяком случае, я бы много отдала, чтобы получить одобрение подруги…
Папик несколько раз перекрестился. Я не стала спрашивать его о том, действительно ли он верит в Бога. Сейчас многие молятся, крестятся, посещают церковь. Я знаю массу людей, которые ходят в церковь только потому, что это модно. Но папик не из тех. Он никогда не был дешевым фраером и пижоном, а ведь Вадим, убивший Таньку, носил на шее массивный крест, посещал храм и держал в кармане пиджака небольшую икону. Я не люблю ходить в церковь. Мне противно смотреть на злобных бабок, целующих иконы и тушащих грязными пальцами свечи. Терпеть не могу, когда прямо в храме подходят нищие и нагло выпрашивают деньги, дыша в лицо устоявшимся перегаром. Мне всегда хотелось дать в рожу тем, кто цеплялся ко мне с просьбой одеться в церковь попроще и повязать голову платком. Противно смотреть, как батюшка свои речи по бумажке читает. Мог бы сделать вид, что наизусть их помнит. Церковь не успокаивает душу, там невозможно сосредоточиться и подумать о своем.
– Мы ее отпевали, – перебил мои мысли папик, – в Богоявленском соборе. Пришлось хорошо заплатить. Сама понимаешь, в наше время без денег ничего не получишь.
– Не люблю церковь, – вздохнула я. – Да и Танька, наверное, при жизни ее не очень жаловала. Терпеть не могу этих грязных бабок, распоряжающихся в храме так, словно они у себя дома. Диктуют свои правила, не считаясь с тем, что нормальный человек приходит в церковь покаяться, подумать о своем. Господу все равно, в чем ты одет и все ли каноны соблюдаешь. Глупо молиться чужими словами, не вкладывая своего.
– Да, Дашенька, ты права. Я тоже не понимаю, почему кто-то должен стоять между людьми и Богом. Попы берут деньги за то, что должны делать бесплатно.
– И кладут эти деньги явно не в церковную казну, – вздохнула я.
– Спи спокойно, моя девочка, – прошептал папик, наклонился и поцеловал Танькину фотографию.
Я вытерла слезы и проделала то же самое. На душе было гадко и муторно. Мы вот сейчас уйдем, а Танька останется одна. За что ей такое наказание?!
– Уходить с кладбища намного тяжелее, чем на него приходить, – сказал папик. – Может, охрану поставить? Пусть стоит, чтобы ей веселее было.
Она умерла. – По моим щекам потекли слезы. – Гриша, она умерла. Понимаешь, ее больше нет. Мертвым не нужна охрана. От кого ее охранять? Я долго не могла поверить, что умер мой отец. Его закололи пикой. Наверное, ему было больно… Я постоянно ревела, потому что это был единственный человек, который меня любил. Каждый день я приходила на кладбище и часами сидела на могиле, а потом поняла, что так нельзя. Отцу бы не понравилось мое настроение. Человек не умирает, пока о нем помнят близкие, он живет в их памяти…
– Мне больно от того, что я не могу быть рядом с ней…
– Она не одна. Она с матерью. О ней позаботятся, не беспокойся! – Я взяла папика под руку, и мы пошли к выходу.
После кладбища папик повез меня в автомобильный салон и купил мне «линкольн». По-детски завизжав, я чмокнула папика в щеку и стала носиться вокруг машины как ненормальная. Папик от души посмеялся, дал мне ключи от нашей квартиры и уехал по срочным делам. Выехав из салона на собственном автомобиле, я поехала кататься по горячо любимой Москве.
Глава 19
На следующий день я заехала на Птичий рынок и купила себе щенка ротвейлера. Это так, чтобы не скучать. Решив порадовать папика, я позвонила ему прямо из машины и попыталась узнать, где его можно разыскать. Папик сказал, что он находится за городом, и продиктовал адрес. Выжав из «линкольна» все возможное, я помчалась в сторону Загорска.
Подъехав к небольшому одноэтажному дому, я увидела Женьку. Встретив меня, он сказал:
– Пахан уехал по срочным делам. Сказал, что вернется через пару часов. Велел тебя встретить и напоить горячим кофе.
– А я ему щенка купила. Надо сделать ему прививки. А что, у пахана случилось что-нибудь серьезное? – В присутствии Женьки я не решилась называть папика Гришей.
– Да нет, обычные дела.
– Ему кто-то угрожает?
– Даша, у нас жизнь такая, что нам всегда кто-то угрожает. Мы уже к этому привыкли. Погибнуть может любой из нас. Пацаны смерти не боятся.
– Вы уж старайтесь, берегите пахана. Он мне живым нужен, – постаралась улыбнуться я, но улыбка получилась какой-то неестественной.
Мы прошли с Женькой в дом. Он налил мне кофе, сел рядом и положил на стол пистолет.
– Ты, наверное, даже спишь с пистолетом?
– Я без него как без рук.
Я пустила щенка на пол. Женька достал из холодильника пакет молока и налил полную миску.
– Собака, пей, – засмеялся он. – А у него имя есть?
– Я еще не придумала.
– Это кобель?
– Мальчик. Мы с паханом вместе ему имя придумаем.
– Даш, ты есть хочешь?
– Нет.
– Ты не против, если я себе яичницу поджарю, – голодный как черт.
– Жарь конечно!
Попивая кофе, я задумалась о том, какая нелегкая занесла папика в этот дом? Обычный дом, никаких наворотов… В таком живут рядовые колхозники, но никак не авторитеты из крутых. Совсем не во вкусе пахана!
– Жень, а кто здесь живет?
– Никто, – улыбнулся он, разбивая яйца на сковородку.
Да, все-таки неплохо быть женщиной пахана… Мордовороты сразу становятся как шелковые, даже и не подумаешь, что такие запросто могут убить!
– Тогда зачем вы сюда приехали?
– Здесь у нас камера пыток находится.
– Какая еще камера пыток?
– Для коммерсантов. Для тех, кто деньги нам в срок забывает отдавать.
– Есть и такие?
– Больше, чем хотелось бы. Вот и приходится их перевоспитывать.
– Совсем страх потеряли эти коммерсанты! Распустились, – покачала я головой и, наклонившись, погладила щенка.
Женька поставил сковородку на стол и улыбнулся.
– Будешь?
– Нет. Я в ресторан заскочила.
– А я не успел. Вчера привезли этого поганого коммерса. Меня поставили его охранять. Я тут с ночи торчу. А он, падла, не говорит, где деньги хранит. Он уже за три месяца нам задолжал. Если к вечеру не расколется – придется грохнуть, а на его место поставить более сговорчивого.
Где-то внизу послышались глухие стоны.
– Что это? – вздрогнула я.
– Коммерс мается. Нам пришлось с ним немного повозиться, – засмеялся Женька.
– Можно мне на него посмотреть? – осторожно спросила я.
– Можно. Если хочешь, отнеси ему воды. Он там наручниками к батарее прикован. Ты его не бойся. Только пахану не рассказывай, что я тебе разрешил вниз спуститься, а то он мне голову оторвет.
– Само собой, – сказала я, поднялась со стула, набрала полную кружку воды и отправилась смотреть на непослушного пленника. Спустившись в подвал, я с трудом разглядела в углу в кровь избитого человека. Боже мой, да это Глеб! Увидев меня, он широко раскрыл глаза от удивления и с трудом прошептал:
– Даша, откуда ты взялась?
– Глеб, что с тобой? – Достав платок, я стала вытирать кровь, сочащуюся из его уха.
– Ты потрясающе выглядишь, – грустно улыбнулся Глеб и опять застонал. – Ты стала еще красивее, чем раньше.
От этих слов у меня закружилась голова. Захотелось прижаться к его груди и позабыть обо всем на свете. Поставив кружку на пол, я провела рукой по его волосам.
– Что у тебя болит?
– Почки отбили и, кажется, несколько ребер сломали…
– Платить надо вовремя. Почему ты не заплатил?
Глеб вздрогнул:
– Ты с ними?
– Так почему же ты не платил? – повторила я свой вопрос.
– Я готов отдать установленную сумму, но они говорят, что теперь этого мало. Они поставили меня на счетчик. Помоги мне выбраться отсюда, Даша. Прошу тебя, помоги.
– Твоя жена родила?
– Да, вчера ее выписали из роддома. Девочка, как и обещали, – равнодушно ответил Глеб, наклонился и поцеловал меня в щеку. – Даша, станцуй мне перед смертью. Меня все равно убьют. Станцуй прямо здесь, ведь ты танцевала для меня не только на сцене. Пожалуйста, станцуй.
– Ты что, умирать собрался? – испугалась я.
– Меня по-любому убьют. У меня, ей-богу, нет таких денег. Я звонил знакомым, никто не хочет за меня платить. Все врут, говорят, что сами задолжали, а я же знаю, что у них деньги есть, просто никто не хочет давать. Они ждут, что меня убьют; одним конкурентом по бизнесу станет меньше.
– А как же богатый и влиятельный папа твоей жены?
– Я поссорился с ее родней. Заказал проститутку, а в это время приперлась теща. У нее были ключи от квартиры. В общем, она увидела то, что ей видеть не следовало. Веронике не сказали, чтобы ее не расстраивать, но теперь со мной не разговаривают.
– Я не дам тебя убить, – резко произнесла я. – У девочки должен быть отец.
Поднявшись наверх, я подошла к Женьке, моющему посуду.
– Пришла? – обернулся он. – Что-то долго ты его водой поила. Твой песик сделал лужу. Молоко пошло ему на пользу!
Схватив лежащий на столе пистолет, я не раздумывая что есть силы ударила Женьку по голове. Женька выронил тарелку и упал на пол, потеряв сознание. Присев на корточки, я быстро вывернула его карманы. Ключи от наручников, к счастью, оказались там. Через две минуты я уже была в подвале.
– Даша, ты кого-то убила? – осипшим голосом спросил Глеб.
– Нет, просто вырубила на время. Нужно торопиться. Он в любой момент может прийти в себя.
Освободив Глеба, я помогла ему встать. Затем, скрипя зубами от тяжести, потащила его наверх.
Когда мы наконец выбрались на улицу, я увидела быстро приближающийся джип папика.
– Давай скорее, – закричала я, открывая дверцы своей машины.
В эту минуту на крыльцо выскочил Женька. Наставив на него пистолет, я хрипло произнесла:
– Не смей приближаться, эта штука стреляет!
Женька мгновенно остановился и с испугом посмотрел мимо меня. Оглянувшись, я почувствовала, как больно кольнуло в сердце. У калитки стоял папик и молча наблюдал за происходящим. Мне захотелось провалиться сквозь землю и больше никогда не встречаться с ним глазами.
– Пахан, она огрела меня пистолетом! Я потерял сознание, а она в это время освободила коммерса! – закричал Женька.
– Нечего пушку бросать где попало! Пушка должна быть в кобуре! – перебила я этого попугая.
– В чем дело, Даша? – ледяным голосом спросил папик.
– Это Глеб. Я не могу дать ему умереть. У него девочка только что родилась. Он жену вчера из роддома забрал. Ему нужна помощь. У него ребра сломаны.
– Это тот Глеб, из-за которого ты сидела в колонии?
– Тот.
– Он же не захотел тебя спасти от зоны, почему же ты его спасаешь?
– Не знаю.
– Хорошо, я объясню тебе. Ты спасаешь его потому, что любишь. Ты не должна была этого делать. Это не детские игры, а взрослые, мужские дела. Оставь нам своего Глеба и езжай домой.
– Нет. Он будет жить.
Папик спокойно посмотрел на мой пистолет и тихо спросил:
– Ты сможешь в меня выстрелить?
– Нет.
– Тогда зачем же ты держишь пистолет? Отдай его мне.
– Если я не смогу выстрелить в тебя, это не значит, что я не смогу выстрелить в твоих людей. Разреши нам уехать. Я должна отвезти его в больницу.
– Что ж, делай как хочешь, – сказал папик и пошел в дом.
– Пахан, зачем ты их отпускаешь?! – завопила братва. – Он нам должен вернуть деньги. Его надо наказать.
– Думаю, что завтра он все заплатит.
– Я заплачу, заплачу, – истерично закричал Глеб, всхлипывая как маленький. – Клянусь, что больше не будет никаких проволочек! Я все понял. Я больше так не буду! – зарыдал Глеб, не веря в собственное счастье.
– Прекрати ныть, ты же мужик. Тем более что рядом с тобой стоит такая женщина! Я бы отдал все на свете, чтобы она меня так любила. Цени это, придурок. Уезжайте. Я больше не хочу вас видеть.
Я протянула Женьке пистолет, села в машину и поискала глазами папика, но он ушел в дом.
– Она спасла жизнь моей дочери, – донесся до меня его голос. По всей вероятности, он сказал это браткам.
Захлопнув дверцу, я со злостью надавила на газ.
– Тебя в больницу или домой? – спросила я Глеба, когда мы уже подъезжали к Москве.
– Домой, – ответил он и спросил: – Даша, ты меня еще любишь?
– Я тебя ненавижу, – всхлипнула я. – Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу!!!
Доехав до дома, где жил Глеб, я дотащила его до квартиры и нажала на звонок. Испуганная Вероника открыла сразу, как будто стояла под дверью все это время и дожидалась возвращения мужа. Увидев меня, она вздрогнула и попятилась в комнату.
– Не переживай, он по-прежнему твой, – улыбнулась я и смахнула слезы. – Сегодня я наконец поняла, что больше его не люблю. Оказывается, всему наступает конец, даже любви.
В тот вечер я вернулась на прежнюю квартиру, чуть позже устроилась на прежнюю работу и зажила прежней жизнью. Несколько раз я ездила на кладбище к Таньке, привозила ей цветы. Па-пика я больше не видела, да и не искала с ним встреч. Зачем? Ведь он все равно не сможет простить меня. …В один из мартовских дней мы с Катькой приехали на работу на моем «линкольне». У бара стоял наш администратор.
– Ну и времена пошли! – засмеялся он. – Стриптизерши на новых «линкольнах» разъезжают! Все никак не могу к этому привыкнуть. Я, когда денег накоплю, тоже такой куплю. Красавец! Зверь, а не машина.
Поболтав с ним, я пошла в гримерную и стала готовиться к выходу. Во время танца я увидела в зале Глеба… и папика. Сидя за разными столиками, они с одинаковым восхищением смотрели на меня. С трудом дождавшись заключительных аккордов, я быстро собрала разбросанную по сцене одежду и ушла за кулисы.
Минут через пять я вышла в зал и в волнении остановилась. С двух сторон навстречу мне шли некогда дорогие для меня мужчины, держа в руках огромные букеты роз.
– Даша, я больше не живу с женой, Я решился… – начал Глеб, но я, не слушая его, подошла к папику.
Папик выглядел усталым, еще больше постаревшим. Охраны вокруг него не наблюдалось. Впрочем, нет, на поводке папик– держал заметно подросшего ротвейлера.
– Даша, я столько раз пытался жить без тебя, но у меня ничего не получается, – тихо сказал он. – Я старался, но не смог. Я понимаю, что я слишком стар для тебя, но я очень сильно тебя люблю.
Я взяла протянутые мне цветы, наклонилась к ротвейлеру и ласковым голосом произнесла:
– Привет! Ты меня помнишь? Дай мне лапу. Ротвейлер весело завилял хвостом и послушно протянул лапу.
– Как ты его назвал?
– Глеб, – вздохнул папик.
– Глеб? Ему совсем не идет это имя. В таком возрасте он еще сможет привыкнуть к новому. Давай назовем его Гришей!
– Гришей? – удивился папик.
– Конечно. Это имя будет ему в самый раз.
– Даша… – обратился ко мне на глазах осунувшийся Глеб.
– Что ты хочешь от меня? – повернулась я к нему.
– Я должен с тобой поговорить…
– Мы уже давно друг другу все сказали. Извини.
Я взяла папика под руку, намотала поводок на руку, и мы вышли из бара.
– Я люблю тебя, Гриша, – сказала я у самого входа.
– Что ты сказала? – улыбнулся папик.
– Ты даже не представляешь, как я тебя люблю. Ну почему ты так долго ехал сюда!
Папик схватил меня за руку и потащил к своему джипу. Я громко засмеялась и побежала за ним. Ротвейлер прыгал вокруг нас и весело лаял.
Эпилог
…Прошел год. Мы живем в Америке и уже успели привыкнуть к новой для нас жизни. Мы решили покинуть преступный мир и сбежать в Штаты. Все получилось очень просто: купили новые паспорта, сделали визы, сели в самолет и через восемь часов приземлились в Нью-Йорке.
У нас замечательный, большой дом, огромный бассейн. Мы живем тихо, мирно, никому не мешаем. Папик прекрасно выглядит, даже помолодел немного; он всегда в хорошем расположении духа и в отличной форме, а мне больше ничего и не надо.
Здесь полно русских эмигрантов, и нам есть с кем поболтать на досуге, но мы к этому не стремимся. Целыми днями плаваем в бассейне, гуляем, смотрим телевизор, занимаемся сексом. Нам хорошо вдвоем. Наше затворничество добровольное и доставляет нам искреннюю радость. Мы оба вышли из игры, вот и все. Мы знали, что на папика готовится покушение, и не стали дожидаться развязки. Бросили годами складывавшуюся криминальную империю и улетели в Америку.
Мы прекрасно знали, что из криминального мира добровольно уйти нельзя. Из него можно только сбежать, а сбежав, притаиться и лечь на дно. Пусть другие носятся с пушками и трясут деньги с непослушных коммерсантов. С нас хватит! Нас вполне устраивает общество друг друга, и мы бесконечно счастливы вместе. Пусть у мальчиков будет новый босс, а моему любимому положена пенсия. Мы сознательно отказались пусть от обеспеченной, но такой беспокойной жизни. Перестрелки, разборки, расправы с конкурентами, похищения – это отныне не для нас. Как оказалось, простое человеческое счастье ценится гораздо больше.
Я совершенно случайно попала в криминальный мир, но за короткое время успела хлебнуть предостаточно. Столько потерь, столько нервов – никакое сердце не выдержит, а папика надо беречь, ведь он у меня один, другого такого не будет никогда.
Я до конца не верила, что у нас получится все задуманное, но мы оказались счастливчиками. Мы вырвались из Москвы без потерь и теперь принадлежим только себе. У нас нет проблем с деньгами: у папика их столько, что нам никогда не придется работать, даже если мы будем тратить каждый день фантастические, по российским меркам, суммы.
Не знаю, каким Гришка был криминальным авторитетом, но как супруг он выше всяких похвал. Я люблю его больше жизни, люблю такой сумасшедшей любовью, на которую только способно мое отчаянное сердце.
Вот и сейчас я стою у плиты, пеку оладьи и любуюсь своим ненаглядным. Я просто балдею от его ухоженных седых волос, заметно поредевших в последнее время, от его обвисшего животика, обтянутого майкой с американским флагом на груди. Он стоит с газонокосилкой в руках и стрижет наш газон. Мне приятно, что он держит не пистолет, а обычную газонокосилку. Я улыбаюсь и считаю это самым большим в моей жизни достижением. Рядом с ним сидит второй Григорий, который давно уже превратился в огромного ротвейлера и обожает своих хозяев до безумия. А я стою на кухне и пеку пышные оладьи. Потому что Гришка, как ребенок, любит все печеное и сладкое. Он у меня такой невнимательный! Вот и сейчас стрижет газон, а в одном месте оставил не-достриженный кусочек. Сущее дитя, за ним всегда нужно следить.
Иногда я вспоминаю свой поселок, Верку, Кирилла и Макса. Я простила их всех и больше не держу на них зла, потому что, когда человек по-настоящему счастлив, ему хочется поделиться своим счастьем с остальными. Я нашла по газете одну фирму, которая занималась торговлей с Россией. В общем, я оплатила новенькие «жигули» и велела, чтобы их подогнали прямо к подъезду Макса, торжественно вручив ключи. Представляю, как он обрадовался, ведь он мечтал о них всю жизнь. А Верке я купила двухкомнатную квартиру в Москве. Она всегда хотела жить в столице, точно так же, как и я. Что ж, пусть живет, мне не жалко!
…Вот так я и стала волшебницей, пусть даже на короткий срок.
Гришка бросил газонокосилку, учуяв запах моих оладьев, и, как бык на красный свет, попер на кухню. Схватив оладью, он жадно засунул ее в рот, а я принялась его ругать. Терпеть не могу, когда кто-то таскает оладьи, не дождавшись завтрака!
– Ну подожди! – громко кричу я. – Их надо есть со сметаной. Подожди пару минут.
Гришка смеется и кидает вторую оладью ротвейлеру. Я хватаю полотенце и бегу за ними следом, ругая их обоих на чем свет стоит, а затем останавливаюсь и, задохнувшись от счастья, смотрю на Гришку.
– Дашуль, что случилось? – спрашивает он.
– Я давно хотела тебе сказать, что я беременна. Я рожу девочку, и мы назовем ее Таня.
Гришка берет меня на руки и как сумасшедший носится со мной по газону. «Странные все-таки люди, эти русские», – думают, наверное, наши соседи. Ну и пусть!
– Пусти, ненормальный! У меня оладьи сгорят! – кричу я.
