Текст книги "Любовница на двоих"

Автор книги: Юлия Шилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Спасибо тебе за все, что ты для меня делаешь. – Я совершенно успокоилась и подмигнула не сводящему с нас глаз американцу.

– А это что за супермен? – ревниво спросила Галина.

– Это Сэм.

– Какой еще Сэм?

– Самый обыкновенный. Я с ним познакомилась, пока ждала твоего возвращения.

– Хорошенькое дело! Получается, тебя вообще ни на минуту оставить нельзя. Пока я кормила голодного ребенка, подмывала его грязную ташку и меняла ему памперс, ты не теряла времени даром и завела интрижку.

– Это была не интрижка, а разговор по душам. Я уверена, что Сэм не понял и половины из того, что я ему рассказала. У него же свой, американский, ум, который никогда не постигнет русскую душу.

– И нечего ему ее постигать. Твоя душа должна быть открыта только для меня. А для всех других это должны быть самые настоящие потемки. Господи, Галька, какая же ты ревнивая…

– С тобой разве возможно быть не ревнивой, – тихонько рассмеялась она. Затем стрельнула в сторону американца взглядом, полным ненависти, и, взяв меня за руку, направилась к выходу.

Галина остановила такси, сказала одно-единственное слово: «Аэропорт» и протянула таксисту какую-то купюру.

– Пора прощаться. До отправления самолета осталось не так много. – Она смотрела на меня глазами, полными слез.

– Галя, ты это серьезно?

– А как же Динка?

– Давай корзинку мне. Теперь о Динке буду заботиться я.

– Ты?

– Ну и не только я… А еще та женщина, о которой я рассказывала. Ну что ты стоишь, как умалишенная?! Время идет. Уже деньги капают. Таксист счетчик включил. Мы же уже с тобой тысячу раз все обговорили. Опоздаешь на самолет.

Я стояла как вкопанная, вцепившись в корзину:

– Галина, а может, мы все переиграем?!

– Что именно?

– Я же сказала – все.

– Говори прямо! Что ты ходишь вокруг да около! – Галина заметно нервничала.

– Я и говорю. Поедем в аэропорт, сдадим мой билет, а две недели я поживу у этой женщины вместе дочерью?

Ольга, но я уже просто устала тебе объяснять, что это очень опасно. Ты даже не представляешь, насколько опасна твоя затея. Если ты остаешься, ты ставишь под угрозу не только свою жизнь, но и жизнь этой маленькой девочки. Сейчас ты думаешь только о себе и о своей боли, но совершенно не думаешь о ребенке. Это эгоизм. Понимаешь, самый настоящий материнский эгоизм!

Я бросилась на шею к своей подруге, она крепко меня обняла.

– Ну все, прекрати, а то уже вся улица смотрит, – шепнула Галина. – Садись в машину и езжай. Зайдешь в зал регистрации, подойдешь к той секции, где идет регистрация на Москву. Все остальное ты знаешь. Деньги и ключи от квартиры у тебя есть. За дочь не переживай. Она в надежных руках, – сказала она, забирая корзину.

– Господи, но почему же так быстро… Я хочу еще побыть с ней…

– У тебя с твоим ребенком впереди целая жизнь. Тебе нужно его на ноги поставить, а это нелегкое дело. Ты должна быть очень терпеливой, мудрой, рассудительной женщиной. И немедленно прекрати плакать. Ты вызываешь подозрение. К нам может подойти полицейский и поинтересоваться, что происходит и что там у нас в корзине. У нас же вообще нет никаких документов на ребенка! Нас могут арестовать. Само по себе подозрительно, что мы не возим его в коляске, а носим в корзине.

– Ты только ее береги! – сказала я, с мольбой глядя на Галину. – Слышишь, береги. Никому не давай в обиду.

– Можешь быть уверена. Не дам.

Когда такси тронулось, я высунулась по пояс в окно и закричала:

– Слышишь, береги малышку! Как зеницу ока!!! Ты мне поклялась! Помни про женскую солидарность! Учти, мне без нее не жить! Понимаешь, не жить!

– Все будет хорошо!!! – донеслось до меня.

Силуэт высокой женщины с мужиковатыми повадками становился все меньше и меньше, а вскоре исчез совсем.

Глава 17

В аэропорту я быстро прошла регистрацию и направилась в зал вылета. Присев в свободное кресло, я посидела в нем несколько минут и поняла, что совсем не могу сидеть на месте. Я прошла вместе с другими пассажирами в галерею и огляделась.

Неожиданно появилась до боли знакомая иномарка. Из машины вышел Лев и помахал мне рукой.

– Привет! – громко прокричал он.

– Привет, – едва смогла выговорить я.

– А я тебя везде ищу!!

– Зачем?

– "Как это зачем? Хотел тебе подарить роскошный букет и пожелать удачного вылета. Видишь, погода наладилась, солнышко вышло. Значит, самолеты будут летать, ничто им не помешает.

Лев полез в машину, достал букет цветов, размахнулся, что было сил, и закинул букет на балкон. Я наклонилась и осторожно его подняла. Красивая, блестящая упаковка и странное соединение несовместимых цветов – розы, тюльпаны, мимозы и полевые цветы.

– Красивые?! – выкрикнул Лев, не переставая улыбаться.

– Красивые, – буркнула я. – С чего такое внимание к моей персоне?!

– Чтобы у тебя остались хорошие воспоминания об Америке!

Я смотрела на сияющее лицо Льва и не могла понять, чему он так радуется. В его поведении было что-то странное. Это настораживало. Объявили вылет на Москву.

– Твой вылет объявили, слышала?!

– Слышала. Сейчас пойду.

– Удачного тебе полета!!! Флаг в руки и барабанные палочки на шею!!!

– Придурок! – крикнула я. – Придурок! Ничего, тебя еще Бог накажет. По тебе давным-давно тюрьма плачет!

Лев заржал, словно лошадь, залился алой краской от смеха.

– Идиот! – вновь крикнула я.

– У меня для тебя еще один сюрприз! – смеялся он, открывая заднюю дверь машины. То, что я увидела, повергло в шок. Из машины вышла… стукачка, которую Галина с Диной похоронили в лесу, и посмотрела на меня пристальным взглядом. Схватившись за перила, я уставилась на нее, словно на привидение. Выглядела она намного хуже, чем раньше.

Землистый цвет лица, черные круги вокруг глаз.

– Ты?! – с трудом выдавила я. Глядя на стукачку глазами, полными ужаса, я, как утопающий, хватала воздух ртом. – Откуда ты взялась? Ты же покойница! Тебе же нужно лежать в могиле!

– Сама лэжи в свой могила, – глухо проговорила стукачка. Она как-то неестественно помахала мне рукой, наклонилась к машине и достала плетеную корзину, из которой доносился громкий детский крик. Стукачка злорадно рассмеялась.

Меня затрясло так, что я едва устояла на ногах.

– Закрой рот, мертвая американская дура! – пробормотала я, словно в бреду.

Я не хотела верить, что в корзине лежит моя маленькая беззащитная дочь… Мое, подаренное Богом, чудо… Мое настоящее и мое будущее. Может, это просто похожая корзина, а в ней чужой ребенок… По-другому просто не может быть… ведь на свете существует настоящая дружба и настоящая женская солидарность. – Но один из братков, которого я раньше видела со Львом, вытолкнул из машины Галину. Она стояла ни жива ни мертва и боялась посмотреть в мою сторону.

– Галина, а ты сука!!! Господи, какая же ты сука!!! – закричала я так, что чуть было не оглохла сама от собственного же пронзительного крика.

Она подняла голову, и наши взгляды встретилась.

– Сука!!! Ах ты сука!!! Неужели ты меня продала?! Неужели продала?! Хитрая продажная тварь! Как же ты могла?! Как у тебя хватило совести?!

Я разрыдалась. Мне не верилось, что все это происходит на самом деле. Братки, Галина и мертвая стукачка, держащая корзину с моей дочерью… Словно это не реальность, а какое-то ужасное наваждение, которое скоро исчезнет, обязательно исчезнет, потому что у меня еще осталась немного здравого рассудка.

– Динка, Динка!!! – кричала я и билась в истерике. – Динка!!!!

Неожиданно все стоявшие под балконом быстро сели в машину и выехали со стоянки. Я дико закричала и прыгнула вниз. Второй этаж оказался не таким уж высоким, и я ничего себе не повредила, разве что слегка вывихнула левую ногу.

Я не чувствовала боли… Только страшную пустоту… Черную, отталкивающую, пугающую пустоту. Я сидела на асфальте, прижимала к груди подаренный мне букет и не переставала выкрикивать имя моей дочери. Тут же появились полицейский, врач и два работника аэропорта. Они помогли мне подняться, взволнованно говорили о чем-то, но я ведь не знаю английского.

Я пыталась им объяснить, что со мной приключилось несчастье, что у меня украли ребенка, что преступников необходимо найти и привлечь к уголовной ответственности, но меня никто не понимал, да и не слушал… Никто. Ни полицейский, ни врач. Работник аэропорта рассматривал мой билет и жестикулировал так, что даже без знания языка было нетрудно догадаться, что рейс на Москву вылетает с минуты на минуту. Но зачем мне лететь домой? Дома меня никто не ждет. Единственный человечек, который нуждается в моей помощи, здесь, его жизнь висит на волоске и может оборваться в любую минуту.

Появился еще один полицейский. Меня потащили к автобусу, довезли до самолета, но я сопротивлялась, как только могла, требовала российского посла и посылала всех к чертовой матери. Ничего не помогло. Меня буквально закинули в самолет. Дверь быстро закрылась. Я громко рыдала, буквально прильнув к окну в надежде увидеть исчезнувшую машину. Пассажиры недоуменно посматривали в мою сторону, некоторые что-то раздраженно говорили. Я заплакала и, раскачиваясь из стороны в сторону, чуть слышно запела:

 
Дремлет папа на диване,
Дремлет мама у стола,
Дремлют наволочки в ванне,
Дина тоже спать легла.
 

Как только самолет взлетел, ко мне подошла стюардесса и на чисто русском языке предложила успокоительное. Я наотрез отказалась, тогда она строгим голосом заметила, что я мешаю пассажирам и к ней уже обращаются с жалобами. Я громко рассмеялась и предложила высадить меня, вернуть туда, откуда меня взяли. Я лететь никуда не собиралась, меня затащили в самолет буквально силой. Стюардесса все же заставила меня выпить какую-то таблетку, пригрозив тем, что если я буду себя вести подобным образом, то по прилете меня сразу увезут в отделение милиции. Мол, нарушение порядка в самолете – дело серьезное и строго наказуемое, поэтому во избежание недоразумений будет лучше всего замолчать и не лишать других пассажиров комфорта.

Отвернувшись к окну, я тихонько всхлипнула и ощутила, как успокаивающе действует таблетка. Я вдруг с сожалением подумала о том, что так и не успела окреститься. Ведь в глубине души я всегда верила в Бога. Всегда. Раньше мне казалось, что нет никакой разницы, крещеная я или нет. Самое главное, чтобы Бог был в моей душе и моем сердце… Но теперь, после всего, что произошло, я знаю точно, Бог помогает крещеным, а я как была нехристем, так им и осталась.

Когда самолет приземлится, моей маленькой доченьки, может, уже не будет в живых. Я убийца, потому что по моей вине она оказалась в Штатах. Единственный смысл жизни потерян, впереди только ад, потому что все убийцы попадают в ад. По-другому просто не бывает.

Перед отъездом в Штаты я прочитала «Божественную комедию». Она состоит из двух частей. Первая часть про ад, а вторая про рай. Мне представился ад, как его описывает Данте, и по коже пробежали мурашки. Это было страшно, дико, ужасно. Говорят, нужно покаяться, и Бог простит грехи! Но мне почему-то кажется, что есть грехи, которые никогда не прощаются. Никогда. Даже если Бог и простит тебя, как ты сам будешь жить с этим грехом на земле? Залезла в кресло с ногами и уткнулась подбородком в ладони. Когда-то это была моя любимая поза. Когда-то…

– Девушка, сядьте как положено, и пристегните ремень. Самолет находится в зоне турбулентности. Неужели вы не видите, что написано на табло? – произнесла крайне недовольным голосом прошедшая мимо стюардесса.

– Не вижу, – пробубнила я, но все же спустила ноги и пристегнулась.

Я закрыла глаза и увидела прямо перед собой лицо своей малышки. Оно было такое крохотное, такое нежное… Ее глазки были закрыты, и она сладко посапывала. Интересно, а в таком возрасте маленьким деткам могут снится сны? Наверно, нет. Хотя, может быть, я ошибаюсь, может быть, маленькие детки видят сказочные сны и даже понимают их значение. Видение сменилось другой картиной: покачнувшаяся улица и я, прыгающая с балкона второго этажа. Нога сильно опухла и, конечно же, болела. Что такое физическая боль по сравнению с душевной? И еще это чувство беспомощности. Это ужасно – ты полон сил, полон решимости, но уже ничего не можешь сделать. Совершенно ничего. Сердце буквально разрывалось. Казалось, вот-вот сквозь платье на груди покажется кровь. Не сдержавшись, я наклонилась и застонала. Сидящая рядом пожилая женщина озабоченно посмотрела мне в глаза и спросила:

– Дочка, да что же с тобой творится, в конце концов?

– Мне очень плохо. Господи, как же мне плохо!

– Что у тебя болит?

– Невыносимая боль прямо разрывает мне грудь.

– У тебя больное сердце?

– Больное.

– Господи, такая молодая, а уже так плохо с сердцем!

Я не лукавила и не обманула престарелую женщину. В самом деле, у меня болела, вернее, ныла грудь. Временами мне казалось, что я еще живу, а временами мне казалось, что мое дыхание остановилось. Я уже плохо понимала, жива Я еще или нет. Спустя какое-то время я перестала сознавать, что лечу в самолете, не заметила, что бортпроводники стали разносить еду.

– Дочка, может, тебе нужно поесть? – не унималась старушка.

– Зачем?

– Ну как это зачем? Зачем человеку есть? Наверно, для того, чтобы жить. Тебе сразу станет полегче. Вот увидишь.

– Легче?! Мне уже никогда не будет легче. Тем более от еды…

– Это, доченька, ты неправду говоришь. Когда поешь, всегда легче становится.

Я посмотрела на женщину, поглощающую свой обед, раздраженным взглядом и издевательски произнесла:

– Послушайте, ну что вы в самом деле? Какая я вам доченька? Я вам совершенно посторонний человек. Женщина чуть было не поперхнулась, оправдываясь, сказала:

– Просто ты мне в дочери годишься…

– В том-то и дело, что гожусь. Это не значит, что я ею являюсь.

– Я хотела, как лучше, ласково.

– Не надо по-ласковому. Вы лучше говорите ласковые слова своей дочери, если она у вас, конечно, есть.

– Она у меня умерла пару лет назад, – тяжело вздохнула женщина и отвернулась.

– Умерла?

– Умерла. Мужа боготворила, а вечерами работала как волк, стояла у плиты. Света белого не видела. Никогда на свое здоровье внимания не обращала, а если были какие-то боли, терпела. А он, подонок, всю жизнь гулял, да еще и покрикивал на нее.

Женщина немного помолчала, а затем добавила:

– Молодая совсем. Выглядела, как девчонка. Да болезнь никого не щадит. Ни старых, ни молодых. Я только потом поняла, как это страшно – пережить свое дитя.

– Извините, – тихо пробормотала я.

В салоне выключили свет, и многие пассажиры уснули. Мне стало еще хуже – я ощутила, что боюсь темноты. Затем мне послышались какие-то голоса. Они доносились издалека, я не понимала, о чем они говорят, но эти голоса были знакомы. Один из них принадлежал Льву, другой мертвой стукаче, а третий перепуганной Галине… Голоса стали тише, приглушеннее, а потом совсем пропали. Мне стали мерещиться чьи-то лица. Они улыбались, сердились, делали скорбные гримасы… И только одно лицо было полно искренней симпатии. Это лицо Галины. Но почему оно выделялось среди других? Почему? Этого я не могла понять. Ведь она меня предала.

Временами ее лицо исчезало, а потом возвращалось. Галина смотрела на меня так виновато, словно молила о прощении и ждала, когда же я дам это прощение.

Я смахнула со лба пот. Мне было ужасно жарко. Руки дрожали. Я чувствовала легкую тошноту, болело сердце. Господи, как же оно у меня болело! Я ненавидела себя, я считала себя полным ничтожеством, потому что только полное ничтожество может так нелепо потерять своего ребенка. Как же жить дальше? Как?

Неожиданно мне вспоминалось, как я еще совсем сопливой девчонкой впервые приехала в Москву. Господи, столько же мне тогда было? Лет шестнадцать, не больше. Я даже не шла, я плыла по Ленинскому проспекту, пританцовывала, улыбалась случайным прохожим и любовалась своим отражением в витринах различных магазинов. Я казалась себе необычайно красивой и, наверно, поэтому была такой легкой, воздушной и беззаботной.

Затем без всякого перехода в моей памяти всплыла другая картинка из прошлой жизни. Моя беременность и разговор с женихом о том, чтобы я немедленно сделала аборт и не перекладывала свои проблемы на чужие плечи. Он ударяет меня по лицу, громко кричит, что я уже давно не маленькая девочка и должна знать, как нужно предохраняться. Я плачу, глотаю слезы, я просто схожу с ума…

Боже мой, и зачем я возвращаюсь в прошлое? Зачем? Говорят, прошлое лучше не трогать. Это не принесет ничего хорошего. Ничего, кроме боли и тяжелого осадка на душе Меня по-прежнему не переставало трясти. Я что было силы вжималась в кресло и чувство вала, как сильно пульсируют мои виски Вспомнив о мертвой стукачке, которая вышла из машины как ни в чем не бывало, словно ее никогда не закапывали в землю, я почувствовала, что меня затошнило от страха и отвращения. В любой момент я могла свалиться в обморок. В ушах звенело так, что я даже не расслышала, что сказала мне моя проснувшаяся соседка.

Я направилась в туалетную комнату. Открыв холодную воду, набрала полные ладош, воды и окунула в них лицо. Увидев себя в зеркале, я ужаснулась. Бледная как смерть, я скорее напоминала покойницу. За последние сутки я похудела на несколько килограммов. Мои волосы так спутались, что я уже вряд ли смогу их когда-нибудь расчесать. Глаза пустые совершенно бессмысленные. Умывшись, я с трудом добралась до своего кресла.

Когда самолет приземлился, я вспомнила» что у меня в кармане лежит тысяча долларов, но я не знала, для каких целей она мне нужна. Я и представить себе не могла, как буду жить с этими несчастными деньгами, с мыслью о том, кто мне их дал…

Глава 18

– Девушка, вы забыли букет, – окликнул меня незнакомый мужской голос, когда я была уже у выхода из самолета. Я слегка вздрогнула и резко остановилась.

– Что?

– Вы забыли букет.

– Какой букет? – Я обернулась и увидела молодого человека, держащего в руках растрепанный букет Льва. – Это ваш?

– Мой.

– Так возьмите.

– Простите, но он мне не нужен…

– Вы уверены? Такой красивый букет.

– Он мне не нужен, – повторила я, с отвращением взглянув на цветы.

– Ну как хотите.

Мужчина удивленно пожал плечами и положил букет в кресло.

– Может, бортпроводникам пригодится.

Может быть, – быстро проговорила я и, сделав глубокий вдох, ступила на трап. Я не помнила, как этот злосчастный букет оказался со мной в самолете.

Нас доставили в зал прилета. У меня не было багажа. Я шла налегке, словно я прилетела не из Штатов, из ближайшего городка. Я села в автобус и отправилась на поиски улицы, название которой знала точно так же, как знала свои пять пальцев. Улица Академика Скрябина… В Штатах я тысячу раз представляла себе эту самую улицу. Временами она казалась мне просторной, красочной со множеством цветных флагов, гирлянд, с цветочными клумбами.

Каково же было мое удивление, когда я увидела, что улица ничем не отличается от других. Такая же серая, будничная. Это не укладывалось в голове. Такое красивое название…

Я нашла нужный дом, в страшном возбуждении подошла к квартире. Я очень долго готовилась к этому, мечтала, бредила этим, а теперь оказалось, что я совершенно не знаю, что делать. Зачем я разыскиваю этого человека? Почему еще совсем недавно называла его папкой? Какой он теперь папка, если у меня больше нет дочери… Господи, а ведь отчество у моей дочери было бы Александровна. Красивое, величественное…

У обитой черным дерматином двери я слегка прокашлялась и постаралась унять дрожь в коленях. В принципе эта встреча меня ни к чему не обязывает. Я просто хочу знать о судьбе человека, которому спасала жизнь, рискуя своей собственной. Мысленно перекрестившись, я зажмурилась и нажала на звонок. Только бы открыли дверь… Только бы открыли… Даже если скажут, что Саша погиб, я смогу справиться с этой информацией, потому что в последнее время научилась справляться со всем. Каково же было мое удивление, когда вместо молодого интересного мужчины дверь открыла убогая и настолько древняя старушка, невольно подумалось – неужели в таком возрасте люди еще живут и передвигаются по нашей грешной земле!

Старушка оглядела меня с ног до головы и остановила свой взгляд на моем бледном, измученном лице.

– Вам кого? – скрипучим дряхлым голосом спросила она.

– Простите, что я вас побеспокоила, но я разыскиваю мужчину па имени Саша. Я приехала издалека, из Соединенных Штатов Америки. Мы с Сашей там познакомились. Он оставил мне свой адрес и просил обязательно к нему заехать. Только вот я не знаю, вернулся он или нет…

Старушка по-прежнему осматривала меня с ног до головы, на ее лице читалось недоверие. Конечно, тут и дураку понятно, что я совершенно не похожа на женщину, которое всего несколько часов назад вернулась из Соединенных Штатов Америки. Старое, грязное, видавшее виды платье… Спутанные волосы, красные глаза с множеством мелких, полопавшихся сосудов… Я напоминала кого угодно, только не женщину, вернувшуюся из-за границы.

– А Саши нет, – наконец ответила старушка: – Может, вы ошиблись? Саша никогда не был в Соединенных Штатах Америки.

– Как же не был? Был.

Старушка помолчала несколько секунд.

– А может, и был. Бог его разберет. Он молодой, сумбурный. За ним разве уследишь!

– Конечно, был, я не могла ошибиться. Скажите, а когда он будет?

– Не знаю. Он мне не докладывает. Целыми днями где-то пропадает.

Я почувствовала, как земля уходит из-под моих ног. Я не знала, что мне делать дальше, куда идти. Все-таки у меня в душе теплилась надежда: здесь на улице Академика Скрябина меня ждет что-то родное, теплое… А теперь? Я была готова сесть у этой двери прямо на холодный пол и сидеть так до прихода человека, с которым мне было просто необходимо встретиться. Пусть это были бы целые сутки, двое, трое, пусть даже больше. Какая разница. В конце концов, мне вообще некуда идти. Не могу же я в таком виде приехать к матери. Как я посмотрю ей в глаза. Конечно, нет. Правда, у меня есть ключи от той квартиры, которую снимала Галина, но ехать туда равносильно самоубийству.

Хотя, если честно признаться, меня убили уже давно. Просто выстрелили в самое сердце, прострелили и душу. Я вообще удивляюсь, как я еще двигаюсь, думаю… Внутри меня уже ничего не осталось, есть лишь тонкая оболочка, готовая порваться в любой момент.

Старушка словно уловила мои скорбные мысли и пришла мне на помощь:

– Ну если вы и в самом деле приехали издалека и вам некуда идти, вы можете подождать Сашу в его комнате. Она открыта.

– Правда? – Я не могла поверить тому, что услышала, и на всякий случай сделала шаг вперед.

– Заходите. Я уже не в том возрасте, чтобы шутить. Думаю, он не будет меня ругать, чего я вас впустила.

– Конечно, не будет. А вы его бабушка?

– Нет. Я его соседка.

Соседка?. – Соседка. Тут квартира коммунальная. Саша свою комнату на ключ никогда не закрывает. Да и не только он, но я тоже. Если бы мы друг другу не доверяли, мы бы никогда не ужились в одной квартире. Посмотришь на других и диву даешься: живут в одной квартире, а готовы друг другу глотки пораздирать. А мы и не враги, и не друзья. Мы просто соседи. Так и должно быть.

Я хотела было разуться, но старушка пресекла мои действия, покачав головой:

– Не разувайся, у нас ходят в обуви. Если захочешь разуться, разуешься в комнате Саши. Здесь полы холодные и грязные.

Как только передо мной распахнулась дверь Сашиной комнаты, я сморщилась, почувствовав едкий запах сигаретного дыма. Никогда в жизни я не видела такое количество пепельниц и лежащих в них окурков. Создавалось впечатление, что в этой комнате собиралось около десятка здоровенных мужиков, которые играли в карты и курили до одурения.

– Хочешь, приляг на диван, с дороги все-таки, – старушка уже в который раз оглядела меня с ног до головы.

Оставшись в комнате одна, я подошла к окну и открыла его настежь. От потока свежего воздуха я почувствовала себя значительно лучше. Посидев несколько минут на подоконнике, прилегла на диван и тут же провалилась в глубокий сон. Странно, но мне вообще ничего не приснилось. Ничего.

Я проснулась оттого, что почувствовала, как на меня кто-то пристально смотрит. Я слегка приподнялась и протерла сонные глаза. Передо мной на корточках сидел мужчина, тот самый, которого я видела всего один-единственный раз в жизни, но о котором я думала каждый день, хотя и не верила в реальность встречи. Они заглянул мне в глаза.

– Здравствуйте! – испуганно воскликнула я.

– Привет.

– Вы меня помните?

Мужчина улыбнулся и кивнул головой:

– Помню. Только раньше ты выглядела намного лучше.

– Лучше?

– Ну, не лучше, а опрятнее, что ли…

– Да, это может быть. Я сейчас, наверно, скверно выгляжу.

– Скверно. Но это дело поправимое. Если тебя немного почистить, помыть, потереть мочалкой, будешь даже ничего! И вообще, называй меня на «ты». Мы же с тобой все ж не чужие люди.

– А вы меня и вправду узнали?

– Я же сказал не вы, а ты.

– Ты меня и вправду узнал?

– Узнал, а что ж тебя не узнать-то! Ты меня с того света вытащила.

Я слегка засмущалась и покраснела:

– Ну, допустим, я вас с того света не вытаскивала. Просто приняла в вас какое-то участие.

– Ты приняла самое активное участие. Мужчина замолчал и посмотрел на мой живот.

– А его нет.

– Кого?

– «Кого кого»! Твоего живота. Я тебя пузатой запомнил. Правда, чувствовал себя та» паршиво, что вообще должен был ничего не запоминать, но твое пузо у меня прочно в памяти засело. Такое большое, круглое. Только не такое, как арбуз, а какой-то грушевидной формы.

– Было дело, – вздохнула я.

– Девчонка?

– Девчонка, – с трудом выдавила я и почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

– Как назвала-то?

– Дина.

– Красивое имя, но редкое.

– Это в честь подруги.

– Наверно, близкая у тебя подруга, если ты в честь нее дочь назвала?

Саша взял меня за руку и стал нежно перебирать мои пальцы.

– Так что, близкая у тебя подруга? – повторил он свой вопрос.

– Я знала ее совсем мало, – задумчиво сказала я. – Можно знать человека всю жизнь, и он всегда будет далеким, а можно знать человека совсем короткий срок – и он становится близким. Вот так и с Диной. Мы знали друг друга считанные часы и стали очень близки. Наверно, это оттого, что мы попали в одни и те же условия и нами руководила одна и та же идея. Моя подруга умерла.

– Умерла?!

– Она умерла. При родах. Она пережила большой стресс, а еще у нее было больное сердце.

– Выходит, ты нашу дочку в честь подруги назвала?

– Выходит, так, – тихо ответила я и почувствовала, как мне стало тепло в тот момент, когда Саша сказал «наша».

– А разве можно называть детей в честь умерших людей?

– А почему бы и нет?

– Я где-то слышал, что это не очень хорошая примета.

– Ерунда. А как же внуков и внучек называют в честь покойных дедушек и бабушек? Это же сплошь и рядом.

– Тебе виднее. Ты же у нас мамочка, – ласково улыбнулся Саша, продолжая гладить по-прежнему мою руку. – А какое ты ей дала отчество?

– Какое ты мне сказал, – смутилась я.

– А какое я тебе сказал?

– Ну, сам знаешь…

– А если не знаю.

– Александровна, – нерешительно сказала я.

– Вот это ты правильно сделала. Вот это умница!

Саша наклонился и поцеловал меня. Возбуждение охватило все мое тело. Его губы показались мне родными, самыми близкими на свете. А самое главное, что они были мужскими… Такими сильными и такими ненасытными. Как только Саша отстранился, я поджала ноги под себя и откинулась на спинку дивана Я сидела, словно мумия, не шевелясь, смотрела на Александра и ждала того страшного вопроса, которого боялась больше всего. Этот вопрос нельзя перенести ни на завтра, ни на послезавтра. Я знала, если Саша его задаст, я еще глубже почувствую собственное ничтожество.

– А ты что без дочери-то? У родителей оставила? Она не болеет?

– Что?!

– Я говорю, дочка где? Как она себя чувствует? Обещаешь, что ты мне ее сегодня покажешь?

– Показать?! Дочку?!

– Ну да, что ты так перепугалась? Послушай, как хоть тебя зовут? Мы с тобой ведь познакомиться так и не успели. Обстоятельства не те были. Как тебя зовут-то?

– Ольга.

– А меня Саша.

– Я это поняла, как только вы предложили отчество моей дочери. Вернее, ты предложил.

– Точно! Послушай, а ты чего так в лице изменилась, когда я тебя про дочь спросил?

– Ничего я не изменилась, – мой голос предательски дрожал. – Просто моя дочь осталась в Штатах…

Так ты туда, оказывается, рожать ездила! Побоялась, что малышка не перенесет перелет? Наверно, у тебя там близкие родственники, чужим не оставишь. А зря ты побоялась везти ее. Сейчас «звезды» едут рожать в Штаты, и ничего, все с детьми возвращаются.

– Если бы я была «звездой», я бы тоже вернулась с ребенком, – проговорила я, словцо в бреду, и почувствовала, что меня опять начало лихорадить.

– Почему?

– Потому что у «звезд» полно денег, а у простых смертных их нет.

– Тебе что, ребенку на билет не хватило, что ли?

Я предпочла промолчать, потому что этот разговор мог привести меня к новой истерике.

– Ну ладно, можешь не отвечать. Но знай, я как глава семейства долго этого не потерплю. Ребенок должен быть с родителями. Это все ерунда, когда говорят, что ребенок до трех месяцев только спит и вообще не узнает окружающих. Он тебя запомнил с тою самого момента, как появился на свет. Ты только представь, он же сейчас тоскует.

Эти слова ранили меня в самое сердце, и я тихонько всхлипнула.

– Прости, я совсем не хотел тебя обидеть, – виновато сказал Александр. – Пусть наш ребенок поживет у твоих родственников столько, сколько нужно, а когда придет время, мы его заберем. Я ни на чем не буду настаивать.

Я пришла в замешательство. Если этот человек так откровенно надо мной издевается, те это очень жестоко, а если он говорит искренне, то тогда я полная идиотка и ничего не смыслю в жизни.

– Саша, ты надо мной смеешься?

С волнением и страхом ждала ответа.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Мне так кажется…

– Когда кажется, нужно креститься!

– Я не крещеная.

– А зря…

– Я просто не успела, но это не значит, что я не верю в Бога. Я очень сильно верю и ему всегда найдется место в моей душе.

– Тогда тебе нужно окреститься. Самое главное, что ты уже к этому пришла.

– Я обязательно это сделаю. Обязательнее обещаю.

В его глазах забегали маленькие лукавые чертики.

– А ну-ка встань! – звонко скомандовал он и взмахом руки приказал мне подняться.

– Что?

– Встань!

Я медленно встала и опустила руки по швам, словно оловянный солдатик.

– Не сутулься.

– Что?

– Ну что ты сгорбилась? Я хочу, чтобы ты расправила плечи и выкатила свою красивую грудь вперед.

– А разве я сгорбилась?

– Еще как! Представь, что ты манекенщица, что ты идешь по подиуму и на тебя смотрят десятки мужчин.

– Да какая с меня манекенщица, – тихо промямлила я и опустила глаза.

– Ну я же не говорю, чтобы ты ею была. Я хочу, чтобы ты себя ею представила.

Я выпрямилась и выпятила грудь. И сама не знаю, почему я так безвольно подчиняюсь этому мужчине, но я почувствовала, что мне хочется ему понравиться.