Текст книги "Опасная колея"

Автор книги: Юлия Федотова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Будет исполнено, ваше превосходительство! – выпалил швейцар браво, утёр кулаком слёзы и умчался искать спрятавшегося от греха ночного портье.

– А почему именно с видом на площадь? – полюбопытствовал Удальцев.

– Там фонари горят всю ночь, – был ответ.

Объяснять, зачем ему среди ночи понадобились уличные фонари, Ивенскому не пришлось – об этом Тит Ардалионович и сам догадался: на свету не так страшно. А замечание его насчёт первого этажа оказалось лишним – все жилые комнаты были расположены выше. Внизу находился только огромный обеденный зал, шикарный до невозможности: панели блестели позолотой, лепнина поражала своей причудливостью, в кадках зеленели южные растения, а стойка у входа ломилась от закусок. Не смотря на поздний час, здесь были расставлены вазочки с икрой, блюда с селёдкой, сырами разных сортов, вазы с оранжерейными плодами, множество бутылок с горькой можжевеловой водкой – для господ и сладкими наливками – для дам.

Удальцев так и обмер при виде этакого великолепия. Не от восхищения обмер – от ужаса и отчаяния! Ведь это, должно быть, безумно дорогая гостиница – запоздало понял он. И средств на проживание в такой роскоши у него решительно не имелось, а имелось всего-то девять рублей, оставшиеся от последнего отцовского перевода. Ох, и хорош же он будет, когда его, такого грозного и важного, выставит за дверь обиженный им швейцар!

– Ваше высокоблагородие! – убито прошептал он, – Роман Григорьевич!

– Да? – тот удивлённо взглянул в лицо подчинённого – бледное, в красных пятнах.

– Я… У меня денег нету! Здесь, должно быть, всё дорого очень…

– И что? У меня денег достаточно.

– Да, но не могу же я за ваш счёт… Как же я могу – за чужой счёт?… – лепетал он не хуже пресловутого швейцара. – Я лучше другой ночлег подыщу…

Роман Григорьевич смерил его взглядом, полным почти что искреннего негодования.

– Ну, конечно! Гостиницу за чужой счёт вы себе позволить не можете, гордость мешает! А бросить собственного начальника одного, ночью, перед лицом магической опасности – это пожалуйста, это, по-вашему, благородно! Пусть его чёрная гончая растерзает, вам-то что! Кстати, о чёрной гончей! Она ведь к вам была приставлена! Вдруг она лишь сделала вид, что ушла, а сама сидит и вас дожидается? – Ивенский валил все аргументы в кучу, не смущаясь тем, что они явно противоречат друг другу. – Только вы за дверь – она тут как тут, и снова за вами увяжется! Но если вас это не беспокоит – что ж ступайте, поищите себе какую-нибудь ночлежку для бродяг, там уж дорого не возьмут! И кстати, о каком это «чужом счёте» вы ведёте речь? В Канцелярии выдали деньги на дорогу и все необходимые расходы. На двоих выдали, не мне одному! – последняя фраза удалась Роману Григорьевичу особенно убедительно. Уточнять, что выдаваемая агентам сумма никоим образом не предусматривала их проживание в самой дорогой из гостиниц Северной Пальмиры, он, разумеется, не стал.

– Правда? Выдали? – уж так обрадовался Тит Ардалионович, что не надо возвращаться на мороз, чёрному зверю в пасть! Легко принял слова начальника за чистую монету, и спорить больше не стал.

Сердитым постояльцам отвели два номера по соседству, на третьем этаже. Были они, по здешним меркам, не самыми лучшими – других по ночному времени, не нашлось. Портье со страхом ожидал нового скандала, но его не последовало. Государевы слуги тихо-мирно водворились в доставшиеся им комнаты и велели не беспокоить до утра. Их и не беспокоили – даже приближаться к дверям боялись, если уж надо было кому из служащих мимо пройти, так крались вдоль стенки на цыпочках. Но спокойнее от этого господам агентам не стало.

Едва Удальцев лег в постель, сон с него как рукой сняло. Вместо этого появился страх. Мысль о чёрной гончей не давала покоя: где она сейчас? Отозвал её хозяин, напуганный угрозами Романа Григорьевича, или она по-прежнему рыщет в ночи под их окнами? Или не рыщет, а затаилась, к примеру, во-он в том углу, невидимая в свете лампы? И как быть? Погасить лампу, проверить? Жутко. Выбраться из-под одеяла, выглянуть в окно? Если она там, значит, её уж точно нет в углу… А если нет её на улице, значит, либо ушла, либо в углу. И мимо неё придётся возвращаться в постель. Нет уж, лучше не вылезать! Или вылезти? Или погасить свет?

Трудно сказать, как долго он, мучимый этими вопросами, ворочался с боку на бок, скрипел пружинами – час или сто лет, в ночи время идёт по-другому. Кончилось тем, что в номер постучали. Дверь была нарочно не заперта (под замом страшнее), и вставать он не стал, только крикнул полузадушено:

– Кто?

Это был Роман Григорьевич. Он вошёл в спальню и велел:

– Вот что. Берите одеяло и ступайте ко мне, у меня в номере есть неплохой диван. Вдвоём нам будет спокойнее.

Допустить мысль, что его блистательного начальника мучили те же страхи, что и его самого, Тит Ардалионович не мог, поэтому вообразил, будто скрипом своим перебудил всю гостиницу. Ему бы о том подумать, что в таких дорогих номерах стены должны быть достаточно толстыми, чтобы постояльцы не мешали друг другу шумом. Но он не подумал, и страшно смутился. Завернулся в одеяло, мышью прошмыгнул в соседний номер и замер на диване без движения, даже дышать старался как можно тише и реже. Понятно, что крепкому и здоровому сну такое поведение не способствовало.

– Удальцев! Эй! – окликнул Роман Григорьевич с кровати спустя некоторое время. – Вы там не померли?

– Нет! – пискнул несчастный в ответ.

– Спите?

– Нет! Я думаю!

– Полезное дело, особенно среди ночи. О чём, если не секрет? – Ивенскому тоже не спалось.

– Я думаю о господине Кнупперсе! – принялся излагать Удальцев, радуясь возможности нарушить гнетущую тишину. – Мне кажется, он британский шпион, или, может, французский… Это он организовал убийство магов, чтобы расстроить дело с порталом, а потом приставил гончую, чтобы мешать расследованию.

– Не исключено, что убийца – Кнупперс, – откликнулся Роман Григорьевич. – Я даже готов согласиться, что он стремился именно сорвать наведение портала, а не получить выгодный заказ, ведь в последнем случае было достаточно одного-единственного убийства, второе – явное излишество. Не понимаю одного: почему вы решили, что для этого он должен быть шпионом?

– Ну, как же? – Титу Ардалионовичу именно это казалось самым очевидным. – Ведь его цель – навредить враждебной державе, нам навредить! Зачем бы русскому человеку, преданному царю и Отечеству, препятствовать столь великому прожекту?

– О! – сказал на это Ивенский. – Русские люди порой бывают до того странными – и не догадаешься, что у них на уме! Но версию вашу мы проверим, она имеет право на существование. А теперь засыпайте, и не пугайте меня больше. Мне показалось, вы перестали дышать.

Тут Тит Ардалионович устыдился, и больше начальство в ту ночь не пугал – нашлись другие желающие.

Проснулся Роман Григорьевич оттого, что спиной ощутил на себе чей-то пристальный взгляд – была у него такая необычная способность, безошибочно чувствовать чужие взгляды. «Удальцев?» – была первая мысль, тут же отвергнутая: зачем бы Титу Ардалионовичу таращиться на него среди ночи? Воры? Или?…

Осторожно, притворяясь крепко спящим, Ивенский перевернулся на другой бок, взглянул из-под опущенных век…

Белые круглые глаза смотрели на него из темноты. Да, это определённо были не воры.

– Удальцев! – позвал Роман Григорьевич полушёпотом. – Эй! Проснитесь!

Тот вскочил, заспанно моргая.

– Удальцев, вы ЭТО тоже видите, или мне чудится?

– Да-а! – откликнулся юноша панически. – Это опять она! Ой, мамочки!

Но это была не она. Роман Григорьевич на всю жизнь запомнил глаза чёрной гончей – молочно-белые, без зрачка, будто бельмами закрытые. Глаза же ночного гостя, хоть и были белыми, но отливали желтизной, будто две маленькие луны. И зрачки у него имелись – большие, круглые, как у птицы, в окружении узкой и от этого почти незаметной серой радужки. Взгляд пришельца был вполне осмысленным, поэтому Роман Григорьевич решил пойти на переговоры.

– Ты кто таков? Зачем явился среди ночи? Вот городового кликну! – брякнул так, и самому смешно стало: можно подумать, ночные чудовища боятся городовых!

Послышалась возня, глаза часто заморгали.

– Я эта… Дяденька прислали! – голос был хрипловатым, нечеловеческим. Впрочем, чего можно ожидать от обладателя таких глаз? Не столько испуганный, сколько заинтригованный Ивенский потянулся к столику, зажёг лампу.

Верно говорят – у страха глаза велики, с перепугу можно и простого, безобидного домового за чёрную гончую принять! Да, это был именно домовой, обитатель пыльных запечий, тёмных подполий и чердаков. Ростом в аршин с малым, кожа серая, голова лысая, борода до пят, одет в серое, опрятно, но сам босиком.

– Зачем же ты людей по ночам беспокоишь? – напустился на него Роман Григорьевич, раздосадованный глупым своим испугом. – А ещё говорят, в дорогих гостиницах и домовые особые – степенные, не озоруют никогда! Утром велю хозяину, пусть зовёт колдуна, чтоб тебя с места сжил!

Домовой переполошился.

– Ай! Ай! Не надо колдуна звать, неповинного гнать! Ведь мы нездешние, с Васильева острова мы! Дяденька нас прислали, велели кой-чё передать!

Роман Григорьевич сел, завернувшись в одеяло. Велел раздражённо:

– Ну, так передавай, что велели, да убирайся, откуда пришёл! – ему отчаянно захотелось спать, наскучила вся эта мистическая канитель.

Тут домовой приосанился, прокашлялся, пригладил бороду и принялся обстоятельно излагать.

– Так что, призвали меня дядюшка и наказали: ступай, говорит, разыщи гостей московских, и передай. Поутру пусть непременно навестит меня старшой, сам-один. Переговорить надобно по делу, его ын-те-ре-суюшшему, – последнее слово далось ночному гостю явно не без усилия.

– Ясно, – кивнул Роман Григорьевич утомлено. Он слышал, что маги нередко используют мелкую нежить в качестве посыльных: и удобно – уж эти-то любого отыщут, из-под земли достанут, и слугам платить не надо, и секретность будет соблюдена. – Но неужели нельзя было утра дождаться, а? Будить-то зачем?

– Я ведь не будил, – отчего-то оробев, возразил домовой. – Вы, господин, сами пробудилися, а я стоял тихенько-тихенько, ждал. Разве бы я посмел будить? Я таких, как вы, страсть боюся!

– Людей, что ли? – удивился Роман Григорьевич. – Домовые боятся людей? С каких это пор?

– Не-е! – затряс лысенькой головёнкой пришелец. – Людей мы не боимся, чего их бояться, ежели они ни на что не способны: ни в стену пройти, ни веником обернуться. Ночью на человека навались посильнее – он и помер! Какой тут страх? Мы других, таких, как вы, боимся. Ка-ак глянете глазом – аж внутре всё обмирает…

– Ладно, – перебил Роман Григорьевич вообразив, что домового ему послали нездорового на голову. – Скажи, где твой дядюшка живёт, и сгинь. Не то и вправду ка-ак гляну!

– Говорю, говорю, – подобострастно закивал тот. – Васильев остров, Новый Амстердам, [19]19
  В нашей реальности, в Петровские времена, проект архитектора Терезини, задумавшего построить на Васильевском острове маленькое подобие Голландии с её улицами-каналами, осуществлён не был, однако, и у нас с тех пор улицы острова называют «линиями».


[Закрыть]Косая линия, собственный дом колдуна Ворона. Спросите – любой вам покажет…

– Спросим, – обещал Ивенский. – Исчезни.

Посыльный раскланялся и вместо того, чтобы, по обыкновению всех домовых, скрыться в стене, медленно истаял в воздухе, как и не было. Видно, приказание страшного Романа Григорьевича он воспринял слишком буквально.

Удальцев повалился на подушку в надежде продолжить грубо прерванный сон, но тут прицепился Удальцев, чрезвычайно взбудораженный от любопытства.

– Ваше высоко… тьфу! Роман Григорьевич! А о чём это он толковал? Почему домовые вас боятся? Вы разве не человек?!

– Нет, конечно, – ответил Ивенский с большим достоинством. – Какой же я человек? Разве похож я на человека? Я этот… как его… – не сразу придумалось, – зверь василиск! У меня и тело львиное, и хвост змеиный, а вместо папеньки Григория Романовича – чёрный петух!

– Роман Григорьевич! Это вы так шутите, да? – догадался юноша.

– Нет, я убийственно серьёзен! – фыркнули его высокоблагородие и зарылись носом в подушку.

Наступило утро – розовое, морозное. Новый Амстердам радовал глаз своим необычным видом: прямые, как стрелы, улицы-каналы, теперь прочно скованные льдом, небольшие домочки в два-три этажа, выстроенные на западный манер: узкие цветные фасады, тесно прилепились друг к другу, фронтоны скруглены, высокие крыши крыты красной черепицей, на каждой – затейливый флюгер. Высоких заборов нет. Мостовая очищена от снега до самого булыжника – как лето под ногами. Из булочных тянет свежей сдобой. Трубочисты-чухонцы в чёрных костюмах и цилиндрах, с лесенками за спиной, спешат на работу. Вдалеке растопырила крылья ветряная мельница, не то для дела поставленная, не то для красоты.

Посреди этой европейской идиллии дом колдуна Ворона выглядел инородно и дико – ему бы место в глухом лесу, среди корявых северных елей, среди серых мхов да зелёных болотин. Видно, так оно и было когда-то, во времена давние, первозданные. Но отступил вековой лес под топорами петровских плотников, а дом остался – не решились тронуть чародеев приют. Так и стоит с тех пор – массивный прочерневший сруб из аршинных брёвен, мрачно смотрит на изящных своих соседей маленькими слюдяными окошками. Дерновая крыша нависает над ними, застит и без того скудный свет. Вход широкий, но такой низкий, что поневоле поклонишься, дверь дубовая, кованая – молотом не прошибёшь. Над дверью прибит череп – то ли конский, то ли чудовища какого, скалит щербатую пасть. За домом – двор, обнесённый высоченным частоколом, и на кольях тоже черепа, да как бы не человечьи!

– Роман Григорьевич! – взмолился Удальцев. – Вы один туда пойдёте? Как же я допущу-то? В таком месте недолго и сгинуть! Вон они, черепа! Страшно!

– Ну что за глупости! – рассердился Ивенский. – Всё-таки мы не в княжеской Руси живём, чтобы человек сгинул средь бела дня. Хотя… поплюйте, чтоб не накаркать! И тем более, ждите меня здесь. В доме вы мне против чёрного колдуна ничем не поможете, а тут – хоть городового кликнете.

– Кликну, не сомневайтесь, – горячо обещал Удальцев, шутки на этот раз не поняв. [20]20
  На самом деле, чёрные колдуны боятся городовых ещё меньше, чем ночные чудовища.


[Закрыть]– Я вас вон в той булочной буду ожидать, можно? На улице холодно очень… Только вы недолго, ладно? Не задерживайтесь, смотрите, я волноваться стану!

По-хорошему, следовало бы строго отчитать подчинённого, поставить на место. А то осмелел, вздумал указывать начальству. Но поскольку двигала Удальцевым исключительно тревога о его, начальства, здравии и благополучии, Роман Григорьевич сердиться не стал, обещал покладисто:

– Постараюсь.

…На стук не вышел никто, дверь отворилась сама. Секунду помедлив, он шагнул через порог, нырнул в тёплый сумрак колдовского жилища, и дверь шумно захлопнулась за его спиной. Ивенский почувствовал себя пленником.

– А! Явился! Ну, ступай в избу, – донеслось из глубины, и Роман Григорьевич пошёл на голос, моргая и стараясь ничего не задевать сослепу – после яркого утреннего света глаза не сразу привыкли к темноте. К счастью, за тёмными, без окон, сенями открылось помещение чуть более светлое, со слюдяным окошком под самым потолком. Гость – или пленник? – осторожно огляделся.

Это было очень диковинное место. Ах, как не походило оно на импозантные квартиры академических магов! А он ещё счёл старомодной обстановку в доме покойного Контоккайнена! Да по сравнению с логовом колдуна Ворона, она просто блистала новизной! С каждым шагом Роману Григорьевичу всё больше казалось, будто переступив порог этого дома, он канул в далёкое прошлое, во времена той самой княжеской Руси, когда никого не удивляло, если люди пропадали бесследно средь бела дня…

Здесь даже печи – обычной, русской печи, непременной принадлежности каждой уважающей себя избы, не имелось, её заменял какой-то архаичный каменный очаг без дымохода – потолок сделался бархатно-чёрным от многовековой копоти. Мебель была чрезвычайно грубой и массивной, такую теперь и в самой глухой деревне, пожалуй, не встретишь: длинный стол на ногах-брёвнах, лавки по стенам, лежанка, покрытая медвежьей шкурой, длинные полки из неструганной доски. На этом древнем, примитивном фоне выделялся сундук, тоже древний, но весьма искусной работы: красиво окованный и расписной. Правда, краски потемнели настолько, что ничего было не разобрать, от этого изображение казалось зловещим.

Через всю клеть – назвать это убогое помещение «комнатой» или «горницей» язык не поворачивался, из угла в угол, в перекрест, были протянуты две верёвки, плотно увешанные чем-то неприятным. Будто бельё после стирки, свисали с них какие-то безглазые куколки, кикиморки, скрученные из тряпок, одни за ноги, другие за голову подвешенные. Мотались чуть не до пола пучки сухих трав и отвратительного вида кореньев, связки крысиных хвостов (по крайней мере, так показалось Роману Григорьевичу), ещё много всякой всячины, вовсе ни на что не похожей – приходилось сквозь неё пробираться, задевая то плечом, то головой. Поэтому хозяина дома он заметил те сразу, тот сидел в самом дальнем и тёмном углу, в современном, как ни странно, кресле на гнутых ножках, и выжидающе наблюдал за гостем.

– Моё почтение! – не без раздражения сказал ему Ивенский, и, не дождавшись приглашения сел на лавку, даже шапки не сняв. Раз в этом доме не принято встречать гостей, решил он, значит, и гости не обязаны утруждать себя соблюдением приличий. – Чем обязан приглашением? У вас есть сведения по убийству мага Контоккайнена, и вы желаете поделиться ими с властями?

Внешность колдуна на него особого впечатления не произвела. В воображении своем он уже успел создать образ древнего как мир, безобразного, почти утратившего человеческий облик старца – вонючего, дремуче-бородатого, бородавчатого и возможно даже параличного. Человек в кресле на вид казался немногим старше его папеньки Григория Романовича. Одежду носил чёрную, но вполне приличную, на улице его можно было бы принять за преуспевающего трубочиста, догадайся он надеть цилиндр на свою чёрную с благородной проседью голову. Бороду колдун брил, усы тоже; из всей растительности на узком, хищном лице его выделялись лишь брови, очень густые, низко нависшие над злыми, дурной зелени глазами. Крупный крючковатый нос и впрямь придавал ему изрядное сходство с вещей птицей. В общем, внешность его с полным основанием можно было назвать «магнетической», и скучающим дамам средних лет она показалось бы весьма привлекательной. Но Ивенский ожидал другого и был разочарован.

– Так что вы имеете сказать по делу?

– Имею, имею что сказать, – усмехнулся колдун, откинулся на спинку кресла и изучающе воззрился с а гостя. – Так вот ты каков, Ивенский Роман Григорьевич… Забавно…

Его вызывающе-бестактное поведение начинало раздражать не на шутку. Ещё никому и никогда Роман Григорьевич не казался забавным. Каким угодно, только не забавным!

– Вот что, любезный, – процедил он холодно. – Я рад, что мой визит вас развлёк, но вынужден напомнить, что я здесь с несколько иной целью. Мне и так пришлось поменять свои планы в связи с вашим… гм… приглашением, так что давайте перейдём к делу, или разрешите откланяться.

– Ну, к делу так к делу, – зыркнул глазом колдун. – Вот что я скажу тебе, человече! Держись-ка ты от этого дела в стороне. Закрой его поскорее, как нераскрытое, да и езжай куда-нибудь с глаз долой – на Кавказ, или подальше, за границу. Не то раздавят тебя, как букашку раздавят, помяни моё слово! Не туда ты ввязался, мальчик!

Вот вам и пожалуйста! От такого заявления Роман Григорьевич даже рассмеялся.

– То есть, вы меня, только затем и пригласили, разбудив среди ночи, чтобы угрожать да запугивать? Ну, знаете ли, в другой раз будьте любезны по таким вопросам являться лично в управление полиции, я больше не стану тратить на вас казенное время! Честь имею!

Он поднялся, резко развернулся, но уйти он не успел.

– Ах ты, господи! – с неожиданной горечью вскричал Ворон. – Да разве я угрожаю тебе, детёныш! Уберечь ведь хочу, несмышлёного! Сам не знаешь, куда лезешь!

Роман Григорьевич обернулся, с вызовом взглянул колдуну в лицо, прямо в зелёные его глаза. Спросил, зло усмехаясь:

– Неужели? Отчего вдруг такая нежная забота о моей скромной персоне?

Колдун первым отвёл взгляд. Ответил тихо, глядя в земляной пол.

– Да оттуда, что не чужой ты мне человек. Дочь моя, Ирина, доводится тебе родной матерью!

– Что? – Роман Григорьевич как стоял, так и сел на лавку. Услышанное не желало укладываться в голове. – Моя мать – ваша дочь… То есть, вы мне дед родной?

– Именно, – сурово подтвердил Ворон.

– Так… – он решительно не знал, что сказать, поэтому брякнул какую-то глупость. – Зачем же вы тогда живёте в этой… берлоге?

Новоявленный дед рассмеялся:

– А где, по-твоему, должен жить чёрный колдун восьмисот лет от роду? В бельэтаже на Петровском? Здесь моё место, мои корни, и ходу мене отсюда нет.

– А городские власти не тревожат сносом? – полюбопытствовал Ивенский, в эту минуту ему легче было говорить об отвлечённом. – Очень уж вы в ансамбль не вписываетесь.

– Ха! Пусть только посмеют. Скорее уж я всю Пальмиру снесу, чем они мой дом. Тронь его – и остров в топь уйдёт. Вот давеча, в триста тридцать третьем году, привязались ко мне с прошением: перенеси да перенеси забор, чтобы вперёд не выступал, чтобы окна в улицу глядели, и фасад в ряд с соседями был. До того надоели – ладно, перенёс в осень. И что? Едва весь город в море не смыло. [21]21
  В нашей реальности – страшное наводнение в Санкт-Петербурге 19 ноября 1824 г.


[Закрыть]Так-то. Теперь уж не докучают… Ну, ещё о жилье поговорим, или спросишь о главном?

– Спрошу, – решился Ивенский, чувствуя, что мысли его для колдуна не тайна. – А что мать моя, она жива?

– А как же? – удивился колдун. – Что с ней, оглашенной, станется? Как сбежала от отца твоего с оперным музыкантом, так и поселилась в Нижних Землях. [22]22
  Колдун имеет в виду Нидерланды


[Закрыть]Она, вишь, в Маленькой Голландии росла, а жить желает в большой, и воля отцовская ей не указ. Одно слово – ведьма! На ведьму управы нет.

– Настоящая ведьма, – уточнил Роман Григорьевич, – или вы её так браните?

– Ясно, настоящая. Посильнее многих будет, особенно перед… гм… тебе не надо знать. Бывало, так разбушуется – крыши с домов сносит ураганом! Ещё при Елизавете Петровне…

– Когда?! – в ужасе перебил Ивенский. – Да сколько же ей лет?

Колдун всерьёз задумался.

– Это посчитать надо… Так. Родилась она в год, когда Василий Иванович играл свадьбу с Глинской…

– Не надо, не считайте, – взмолился Роман Григорьевич, чувствуя, что голова идёт кругом. Он решительно не понимал, зачем его папеньке вздумалось брать в жёны такую древнюю старуху.

И снова его мысли не укрылись от деда-чародея. Не смотря на свои восемьсот, он легко, как молодой, поднялся с кресла, отомкнул ключом сундук…

– На-ко, взгляни на маменьку свою! Хороший портрет, папаша твой лично у Брюллова Карла Павловича заказывал.

Ивенский взглянул. С портрета на него смотрела, чуть улыбаясь, изысканнейшая юная красавица в глубоком декольте, и неважно, что один глаз был серый, другой жёлтый, это её не портило. Некоторое время Роман Григорьевич пристально вглядывался в тонкие женские черты, которые, по сути, должен был бы воспринимать как родные. Потом положил миниатюру на стол, изображением вниз, и попросил:

– Уберите! – ему показалось, что жёлтый глаз начал насмешливо подмигивать.

Колдун портрет спрятал, вздохнул.

– А ведь ты похож на неё, до чего похож – я бы на улице узнал… В обиде, что бросила тебя?

– Вовсе нет, – передёрнул плечами Ивенский – Мне прекрасно жилось с папенькой, – и добавил мстительно, – особенно когда оказывался убит очередной мой гувернёр… Знаете, я пойду, пожалуй. Меня помощник дожидается, как бы не стал звать городовых, что я пропал.

– Подожди! – Ворон резко уцепил его за плечо. – Прежде чем уйдёшь, обещай оставить своё расследование! Я не хочу хоронить единственного внука!

– Нет, – возразил Роман Григорьевич спокойно. – Я буду продолжать расследование, пока не раскрою это дело или не погибну. Для меня это теперь вопрос чести, не желаю выглядеть трусом в собственных глазах.

Колдун в сердцах шарахнул кулаком по столу, так что на полках что-то жалобно звякнуло.

– Вот упрямая гулльвейгская порода! [23]23
  Гулльвейг – злая колдунья скандинавских народов, из-за неё случилась первая в мире война между богами асами и ваннами.


[Закрыть]Угораздило же связаться по дурости!.. Ну, ладно, не хочешь добром, придётся принуждением… – с этими словами колдун выхватил из глиняного горшка, мирно стоящего на столе, пригоршню серно-жёлтого порошка, кинул внуку в лицо. – Забудь! Всё забудь, что знаешь недоброго!

– Так быстро он это проделал – Роман Григорьевич ни помешать не успел, ни отстраниться, ни лицо прикрыть.

– Ну, вот ещё! – яростно прошипел он сквозь навернувшиеся слёзы, гадкий порошок щипал глаза. – Не стану я ничего забывать, не надейтесь! – и отчаянно расчихался.

– Как не станешь? – заметно опешил колдун, видно он ждал от своей жертвы иной реакции.

– Да так и не стану! Помнить буду! – бросил Ивенский сердито и в сердцах плюнул прямо на пол – колдовской порошок наполнил рот едкой горечью.

В том месте, где его плевок коснулся земли, взметнулся вдруг меленький язычок зелёного пламени. Роман Григорьевич этому не удивился ни капли – подумаешь, мало ли что может твориться в доме колдуна. Зато сам колдун воззрился на огонёк, как на великое чудо. Потом вдруг схватил гостя за плечи, увлёк к окну.

– А ну-ка, иди сюда! Дай я посмотрю! – бесцеремонно взял его за подбородок, развернул к свету и заглянул зачем-то прямо в слезящиеся глаза. А взглянув, расхохотался. – С ума сойти! Кто бы мог вообразить! – и совсем уж неожиданно. – Ладно, воюй, сыне! Может и справишься. Всё одно, тебя не остановить, управы вас нет!

– На каких это «нас» нет управы? – отчего-то последние слова деда Романа Григорьевича встревожили.

– Да на таких как ты. На природных ведьмаков. В мамашу ты свою удался, внучек!.. То-то домовой всё бормотал-плакался, как напугал ты его вечор, а я, дурень, и слушать не стал…

Вот когда его высокоблагородие, господин Ивенский, почувствовал себя уязвленным до глубины души, даже чихать и глаза тереть перестал.

– Ничего подобного! Просто бред какой-то! Я в принципе не могу быть ведьмаком! Ведьмаки рождаются от чёрных козлов!

Тонкие губы колдуна расплылись в ухмылке.

– Ну, да! А ещё от молодых ослов, которые не желают видеть, что берут в законные жёны ведьму! Не в обиду Григорью Романычу будь сказано, по мне, так зять он был неплох.

– У меня нет хвоста, и никогда не было! – продолжал защищаться Ивенский. – Зато всё другое есть. [24]24
  По народным поверьям, у ведьмаков нет признаков пола, рождаются они с хвостом, и если заглянуть им в глаза, отражение окажется перевёрнутым.


[Закрыть]

– Рад за тебя! – участливо кивнул колдун, и Роман Григорьевич немного смутился. Не смотря на свой богатый жизненный опыт и суровый характер, в некоторых вопросах он оставался довольно скромным молодым человеком. Поэтому он поспешил перевести разговор в другое русло.

– У меня весьма средние колдовские способности. В университете я проходил курс магии – так меня даже не хвалили!

– И что? – пожал плечами колдун. – Ведовство и академическая магия так далеки друг от друга, что маг ведьму и не распознает без специальных ухищрений. А я знавал ведьм, что трёх простейших рун запомнить не могли, и эликсиры у них прокисали даже в погребе. Зато, как сядет, бывало, такая в ступу, как взмахнёт помелом – и-эх, берегись, честной народ! Где пройдёт – там голь и запустение!

– Да зачем же они так безобразничали? – не мог не осудить Ивенский, будучи, как никак, служителем закона.

Ворон в ответ руками развёл:

– Бабы! Что с них взять? – подумал и добавил. – А тебе, внук мой, я вот что скажу. Бросай-ка ты свои сыскные дела, и оставайся у меня в обучении. Потому как необученный ведьмак – он пострашнее любой ведьмы будет. Зато если обучить его как следует – ого! Горы свернёт!

Предложение деда Роман Григорьевич отверг не задумываясь – менять полицейскую карьеру на чародейскую он не собирался, и горы его абсолютно не интересовали. Куда больше интересовал, беспокоил даже, помощник Удальцев – не поднял бы паники, что начальство сгинуло средь бела дня в колдовском логове!

– Рад был знакомству, однако, теперь мне пора, вынужден вас покинуть… – тут он вспомнил о главной причине своего визита. – Но прежде хотелось бы, наконец, услышать, что вам известно по делу об убитых магах? Раз вы мне родной дед, то должны помочь следствию!

Ворон скептически усмехнулся – видно, для него логическая связь между их родством и помощью следствию не была стол очевидной, как для Романа Григорьевича. Ответил уклончиво:

– Известно мне немногим больше, чем тебе – специально я не интересовался. Знаю о транспортном прожекте, знаю, кого, когда и как убили. И о том знаю, какую силу надо иметь, чтобы убить опытного мага в его собственном жилище. Потому и решил предостеречь тебя, затем и позвал.

– А кто убил, зачем?

– Имени не назову – не вправе. Скажу так: не тот убил, кто хотел занять их место и даже не тот, кому портал будущий как кость в горле – есть и такие. Убивцу до того портала вовсе дела не было. Он за землёй приходил, а живые маги ему землицу не отдали бы.

– Какую землицу? – Роман Григорьевич перестал что-либо понимать, дело оборачивалось какой то новой, неожиданной стороной.

– Обычную, по какой ногами ходим, какую ветер пылью перевеивает. Москов-градскую да пальмирскую. Через землю-то магический портал легче всего навести. Вот и запаслись они: ваш Понуров с полугарнец [25]25
  Мера объёма, равная 1,64 л.


[Закрыть]московской землицы нагрёб, наш Контоккайнен – пальмирской. Мало того, поспешили, чтоб других обойти, так ещё удумали столь опасную вещь дома держать. За то и пострадали оба! – так растолковал колдун, но ясности от этого не прибавилось.

– Да что за чепуха?! Мало разве земли в столицах, чтобы убивать за её полугарнец? Езжай да греби лопатой, сколько хочешь! Хоть меру, хоть мешок, хоть телегой вози – не убудет! Сдаётся, вы, господин Ворон, решили голову морочить следствию! А ведь это расценивается как преступление! – Роман Григорьевич сделался суров и официален.

Но колдуна его слова лишь рассмешили:

– Ну-ну! А ты азаарестуй родного дедушку!.. Ладно, скажу, что могу. Земля та не простая, особенная. Добывают такую раз в сотню лет, брать её надо по щепотке, и то опасно. А эти два дурня разохотились, всё, что накопилось, выгребли подчистую – где же тут в живых остаться? Столицы устояли бы… Ну, а теперь ступай. Остался бы у меня в обучении – больше бы тебе открыл, не хочешь – сам ищи, узнавай, а я и рад бы помочь, да клятвами связан.

– Самый последний вопрос! – взмолился Ивенский почти жалобно. – Они её в банке хранили, да? С круглым дном?

– Может и в банке, откуда мне знать? – пожал плечами колдун. – Да и какая разница, в чём?

На том и расстались. На прощание дед всучил вяло сопротивляющемуся внуку узелок с травой архилин, что расцветает у воды на Ивана-Купалу и хранит от злых чар всякого, кто сумеет её добыть. Велел держать дома в шкафу (да только до шкафа её Роман Григорьевич, на свою беду, не довёз, где-то в дороге потерял).