Текст книги "Старая развилка (СИ)"
Автор книги: Юлия Шолох
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Когда по подсчетам остался всего один живой, братья без промедления отправились на третий этаж.
Теперь бояться было некого. Ронька толкнул дверь и ППшер сразу же выстрелил в просвет. Шаг вперед. Человек, который секунду назад лениво опирался о край стола, кулем свалился на пол. Еще один выстрел, прицельнее. Подойти ближе. Последний, в голову. ППшер смотрел, как в предсмертных конвульсиях бьется чужое тело, решил, что больше помогать ему не нужно и только тогда оглянулся в поисках Кильки.
Она сидела на полу у противоположной стены, руки разведены в сторону и прищелкнуты к кровати наручниками. Самодельная майка мелкой вязки разрезана чем-то острым до пояса, но в остальном она одета. Тонкие порезы на груди и шее. Видимо, ножом, автоматически отметил ППшер. Наверное, все не так уж и плохо, только вот взгляд у неё какой-то совершенно пустой, стеклянный – прямо перед собой, в никуда.
Ронька уже сидел рядом на корточках.
– Эй, – он осторожно приподнял ее лицо за подбородок, осматривая, насколько оно пострадало. Разбитая губа, но глаза целые, не заплывшие. Пару небольших порезов на щеке. Ничего смертельного.
– Эй, – он отпустил подбородок и осторожно похлопал Кильку по щеке, – ты меня слышишь?
Она промолчала, дыша все так же тяжело и изредка моргая.
Он похлопал сильнее, по нарастающей. Еще немного – и это превратиться в удары.
– Ты меня слышишь? – громче спросил.
– Да, – сказала Килька, смотря вперед.
Тем временем ППшер нашел ключи и отстегнул наручники.
– Встать сможешь?
Килька кивнула и попробовала встать. Пусть и с поддержкой, но ей удалось. Вздрогнула, когда ей протянули её собственный нож, но потом взяла.
Следовало спешить и убраться отсюда как можно быстрее. Пока Килька с Ронькой спускались и шли к воротам, ППшер пробежался по этажам и собрал свою законную добычу. Оружие и боеприпасы, на кухне прихватил еду, какие-то лепешки, печеное мясо, полную жидкости фляжку. Жалко, что не было времени осмотреться вокруг получше. Опасности в лице живых тут, конечно же, не осталось. Скоро стемнеет и на запах крови придут падальщики, но не это самое главное. Иногда на месте смерти бродят духи умерших и с этим никак нельзя не считаться.
Ронька остановился у самих ворот, Килька чуть дальше, ближе к первому подъезду. Оставалось дождаться ППшера.
Солнце садилось. Закат наливался красным. Обычно это значит, что наступит похолодание, но не сегодня. Сегодня причина была совершенно другой…
Стоять на месте Кильке было сложно, она сделала пару шагов к стене и вдруг увидела под ней тело. Лежащий на спине раб с зияющей дырой на месте шеи. Ронька внимательно за ней следил. Вот сейчас… сейчас, еще немного. Вот сейчас до нее дошло, что они убили даже рабов.
Килька отвернулась, оперлась руками на стену и ее вырвало. Вернее, рвать было нечем, но выворачивало долго и судорожно, выдавливая по мелочи только какую-то желчь.
Когда ППшер с добычей появился у ворот, ждать пришлось теперь уже Кильку. Братья, не теряя времени, разделили добычу. Три пистолета, три автомата, пол рюкзака патронов. С автоматами ни один из них знаком не был, они всего лишь вынули магазины, чтобы из-за дурацкой случайности не застрелить самих себя.
Когда Килька отлипла от стены, ППшер достал фляжку.
– На, глотни, – сказал, отворачивая крышку и протягивая ей.
Внутри оказалось нечто чрезвычайно крепкое. Первый глоток Килька от неожиданности выплюнула, но подумала и второй уже проглотила.
Теперь можно было и в дорогу.
Уйти далеко от города они, понятное дело, не успели.
Вещей вроде было много, но не тех: ни одеял для сна, ни одежды, ни даже кружки для воды. Пришлось остановиться у ручья и пить некипяченую воду, которую они, впрочем, сразу же дезинфицировали прямо в желудке, смешивая с содержимым фляжки. Когда попалось более-менее подходящее место для ночлега, они решили не разводить костер, потому что следить за ним было некому. Достали еду, добытую ППшером. Килька есть отказалась, сидела на низком бревне, опустив руки, смотрела так же прямо вперед и молчала. Самое странное – даже не пыталась прикрыть разорванный ворот, хотя вроде должна была сделать это первым делом. ППпшер переглянулся с Ронькой и пожал плечами. Фиг его знает, как выводят из такого состояния. Была бы истерика – тогда понятно, что делать. А так?…
Тогда Ронька подошел и сел рядом, обнял ее за плечи.
– Хорошо. Давай ты нам скажешь, что случилось самого плохого?
Килька равнодушно пожала плечами, но и не отодвинулась.
ППшер тут же оказался рядом. Сел перед ней на корточки, придвинулся ближе.
– Надо разобраться. Что могло случиться? Они тебя… ну… – он неопределенно взмахнул рукой.
– Не насиловали? – ровно спросила Килька. – Нет. Не успели.
– Ну и что тогда?
– Ты… испугалась, да? – вдруг криво улыбнулся Ронька. – Ты же до смерти перепугалась! Не знала, какой ужас способны внушить люди? – последнее слово он произнёс с большой долей презрения.
Минуту она молчала.
– Да, – вдруг сказала Килька, вся сразу как-то сникая и подалась вперед, утыкаясь лбом ППшеру в плечо.
– Точно, – изумленно сообщил тот. – Но почему? Ты же вроде охотилась на хищников с родственниками своими. Охота сейчас не менее опасна… Что-то такое рассказывала.
– Там же просто животные! Бессловесные и неразумные. А тут – люди.
Братья непонимающе переглянулись. ППшер вдруг невесело, почти отчаянно засмеялся.
– Там где ты росла, было совсем мало людей, правда? По тебе заметно, для тебя они нечто из ряда божественных созданий. Твой этот… отец может и натаскал тебя отлично в теории. Но только сейчас вокруг чистейшая практика. Знакомься… Люди… Люди гораздо хуже зверей. Им до зверей еще долго подниматься по уровню развития. Нас ничему невозможно научить. И извести не получается. Как разумные тараканы. Злобные, жрущие себе подобных. Мы даже животными называться недостойны.
ППшер положил ей на голову руку. Его голос неожиданно стал глубже, злее.
– Люди самые мерзкие существа из всех мне известных. Все люди! Все, как один. Думаешь, мы с Ронькой сильно отличаемся от тех, что там остались? От стервятников, насильников и воров? От той мрази, которая потому и выживает, что плюет на всех остальных? Не знаю, как в лесу, а среди людей выживают только те, кто идет по трупам других. По любым трупам – женщин, детей, больных и старых! Ясно? Думаешь, мы с Ронькой другие? Ну! Отвечай! – почти перешёл на крик.
– Тише…
ППшер от удивления даже замолчал.
– Почему это?
Килька подняла голову. В темноте сверкали белки её глаз и белые зубы – самое красивое, что он видел за последние годы.
– У меня нет истерики. А у тебя, похоже, сейчас начнется.
Отвечать он ничего не стал. Невозможно убить и забыть об этом, как о чем-то мимолетном, неважном. Иногда кровь с рук не смоешь, как ни старайся. Иногда она впитывается так накрепко, что каждый раз, бросая взгляд на собственные пальцы, ты невольно вспоминаешь – это руки убийцы. Все сказывается…
Ронька наклонился к ним ближе и заговорил. Под лунным светом они все казались сбившимися в кучку, нахохлившимися на холоде воробьями. Лунный свет гладил три склоненные друг к другу головы и подслушивал.
– Говорят, когда умирает много людей, ночью над тем местом появляется красная луна. Она впитывает в себя кровь и боль, страх и страдания, очищает души, а утром, на рассвете, они освобождаются от памяти, становятся свободными и счастливыми. Могут лететь дальше. И нельзя живому оказаться поблизости от тех мест, под красной луной, иначе ее свет сотрет все прошлое… всю память и никогда уже человек не станет прежним.
– Я никогда не убивала людей…
– И не надо. Я тоже не убивал людей, все они были НЕлюди. Кроме разве что… Тот парнишка, он же умер потом. Ронька, помнишь?
– У тебя не было выхода. Там же выбор был – или он, или ты. И может так лучше, что ему за жизнь светила, инвалиду? А может он вообще сам знал, на что шел. Ведь специально дорывался, ты его не трогал, я помню.
– Наверное, страшно убить невиновного.
– Наверное, не страшнее, чем женщине попасть в рабство к таким придуркам.
– Этой ночью будет красная луна, я точно знаю. На рассвете мы отпустим их и не станем больше вспоминать.
– Там еще что-нибудь осталось в фляжке?
– Эй, вообще-то это моя добыча!
– И мне дай.
– Не хочу на нее смотреть, боюсь, вдруг, правда красная?
– И не смотри.
Так они и сидели. Потому что, во-первых, так было теплее, во-вторых можно было говорить тихо и все услышат, в-третьих, можно хоть ненадолго представить, что ты в этом страшном мире не так уж и одинок.
9
В сам городок они входить не стали, остановились на границе домов, где в остатках парка прятался стадион, сердцевина которого сейчас напоминала засеянное высокой травой поле, а на скамейках по периметру гнездились полукруглые кусты шиповника. Кильке показалось, что они оказались на дне огромной глубокой тарелки.
– Тут, – Ронька кивнул в сторону, где на фоне неба виднелись верхушки самых высоких домов. – Костер теперь нужно жечь, чтоб увидели.
– Надеюсь, им хватило ума не заблудиться в лесу и ничего не перепутать. И не пропасть куда-нибудь со всеми нашими вещами, – пробормотал ППшер, оглядываясь.
Уютное место, никаких свалок, никаких развалин, только плоское поле. Самое оно.
Вскоре на стадионе пылал костер, настолько огромный, что подходить к нему близко было опасно для жизни. Братья рассудили, что из низины дым не так хорошо виден, как если бы они зажгли сигнал на горке, но отсутствие сильного ветра вполне позволить увидеть из города столб дыма от разожженного здесь огня. Только дров для большого костра требовалось немало, поэтому Ронька и ППшер ходили за ними несколько раз подряд. Когда они притащили последние охапки, застали Кильку задумчиво глядящей куда-то в сторону.
– Там река? – спросила она.
– Ага, где-то там точно река. В темноте по карте особо не разберешь.
Килька машинально схватилась за шею и брезгливо сморщила нос.
– Я пойду, искупаюсь.
– Иди, – Ронька уселся на землю, подтягивая ближе рюкзак с остатками еды. – А есть будешь?
– Потом. Оставьте мне… Хлеба хватит, – улыбнулась Килька. Похоже, сомневалась, что у них хватит выдержки оставить что-нибудь более вкусное, к примеру, мясо.
Братья кивнули и уже от рюкзака не отвлекались.
Трава вокруг была на удивления мягкой. Никаких колючек и старых жестких стеблей. Набитый едой живот, теплое, но не жаркое солнце, легкий освежающий ветерок… И возможность валяться на шелковой траве. Разве не это есть счастье?
ППшер смотрел в небо так пристально, что глаза слезились. Где-то высоко скользили темные точки – птицы. Иногда на лицо наползала тень от пушистого облака.
– Она тебе нравится, – громко сообщил лежавший рядом Ронька.
ППшер словно не услышал.
– Настолько, что даже боишься признаться? – еле улыбнулся брат. Даже не нужно смотреть, чтобы узнать эту его улыбку – задумчивую, немного удивленную. Такая появляется, когда он встречается с чем-то новым, интересным. С чем-то непонятным и загадочным.
Росчерки парящих птиц вдруг перестали радовать глаз. ППшер поднялся и тяжело сел на землю, обхватывая руками колени.
– Не боюсь. Просто все слишком необычно. Раньше было совсем не так. А теперь… Просто у меня такое ощущение… В общем, я бы не побоялся пустить ее за спину.
Ронька уже сидел рядом. Серьезно кивнул.
– Ты прав, именно так. Не побоялся бы пустить за спину, я согласен. И со всем остальным тоже.
ППшер резким нервным движением облизал губы. Выровнял дыхание.
– Забирай. Уступаю, – вдруг очень быстро сказал.
Не получил ответа и не выдержав паузы, обернулся к брату. Тот все еще улыбался, но уже с примесью горечи.
– Уступаешь? Зачем?
– Помнишь, когда-то мы решили – никогда между нами не встанет ни одна девка?
– Я помню, – многозначительно ответил Ронька. – Но это не тот случай. Не надо уступать. Не хочу, чтобы ты мне уступал.
– А что ты предлагаешь?
– Пусть сама выберет.
– Выберет? – ППшер искренне удивился предложению. Сама? В его мире женщины слова не имели, чем бы они его подтвердили? Но она могла… Могла настоять на своём. Подумал. – Ну, если ты считаешь это выходом…
Договорить они не успели, ветер принес шум чужих шагов и вскоре к костру вышла Килька. Мокрые волосы и местами мокрая одежда. Разрез на майке уже чем-то то ли зашит, то ли завязан. Если присмотреться, нитки связаны узелками. Смешно получилось.
Шла она босиком. Молча уселась напротив, с другой стороны костра, бросила обувь рядом. Свесила волосы на один бок. Расчески, понятное дело, с собой ни у кого не было, поэтому она принялась распутывать волосы рукой, периодически тряся отдельные пряди, чтобы убрать с волос лишнюю воду. Потом случайно увидела серьезных братьев, которые сидели в одинаковой позе и хмуро ее рассматривали. На миг замерла.
– Что случилось? Вы спорите?
– Да.
– О чем?
– Тебя делим, – с бесшабашным весельем заявил ППшер. Судя по голосу, делили они нечто совершенно обыденное, вроде оставшейся с вечера еды.
Еще через миг полного молчания ее рука продолжила движение по мокрым волосам.
– Да-а? С какой целью? – ровно поинтересовалась Килька, задумчиво поглядывая на братьев.
– С самой примитивной, – едко сообщил ППшер, смотря так пристально, будто хотел надавить и прижать ее к земле.
Килька замолчала, машинально продолжая водить по волосам рукой. С удивлением рассмотрела висящую перед носом прядь, потом снова повернулась к братьям.
– А с кем делите-то? – спросила.
ППшер на секунду замер.
– То есть?
Килька задумалась уже надолго.
– А зачем делите? – удивилась.
Давно уже ППшеру не задавали вопросов, на которые он совершенно не знал, что ответить.
– Не понял? – глупо переспросил. – Ты одна, нас двое.
– И что? У моих братьев одна жена на двоих, – пожала плечами Килька, возвращаясь к осмотру собственных волос.
ППшер пораженно вздохнул, повернулся к Роньке за поддержкой, но вместо того, чтобы разделить изумление тот словно сговорившись с Килькой, повел себя тоже крайне странно – опустил голову пониже и старательно кусал губы, чтобы не расхохотаться в голос.
– У моих отцов была одна жена. Так получилось, что… В общем, лучше так, чем делить, потому что делёж легко может закончиться чьей-то смертью. Когда-то в мире вполне допускалось многоженство, ну, или многомужество. Почему же сейчас, когда мир строится заново, не принять правил, облегчающих выживание? Ты против?
Она уставилась на ППшера с искренним интересом.
Ничего не оставалось, кроме как отвернуться и чертыхаться себе под нос. Наверное поэтому ППшер первый увидел мелькнувшие в зарослях силуэты. Подскочил.
Галя почти выпала из кустов. Дикими глазами уставилась на Кильку и тут же бросилась ей на шею. Даже пыталась что-то сказать, но разобрать среди всхлипов и невнятного бормотания ничего не удалось.
– Все хорошо, – негромко говорила Килька, поглаживая её по спине. – Все закончилось. Не все же мне тебя спасать…
Степан броситься обниматься не рискнул, потому с большим подозрением изучал братьев. В ту ночь он порывался идти спасать Кильку вместе с ними, но те его намерений даже в расчет не приняли, просто отмахнулись от предложения, как от детского лепета и отправили с вещами и Галей в ближайший городок ждать возвращения спасательной экспедиции. Этого Степан простить не мог. Ронька с удовлетворением подумал, что ему хотя бы хватило ума где-то припрятать вещи и не притащится вместе с ними.
Только когда Галя немного успокоилась и, вытирая глаза, опустилась на траву у костра, Степан подошел к Кильке ближе и вдруг замер, с испугом уставившись на ее лицо.
– Что это?
Она дерганым движением провела пальцами по порезам на щеке.
– Поцарапалась о ветки по дороге.
Сказано было таким тоном, что уточнять подробности никто не решился. Больше Степан не нашелся что сказать, поэтому неловко кивнул и отошел.
* * *
Карта лежала прямо на траве, так чтобы всем хватило места собраться вокруг и собственными глазами посмотреть на то, что показывала Килька.
– Думаю, они искали только недалеко от города, времени на большее просто не хватило. А поселение дальше на север, где-то тут, – тонкий палец ткнул выше трассы, которую они собирались обойти по петле.
Кусок поверхности, совершено ничем не отличающийся от остальной. Тончайшие линии дорог, крошечные домики, прозрачные границы леса.
– А почему не тут? – Ронька показал западнее.
– Видишь, тут довольно близко город какой огромный был? Один из самых крупных в стране. Значит, его по-любому выжгли, значит и вокруг ничего живого нет.
– Ясно…
Килька осмотрела окружающих, почему-то останавливаясь на Степане с Галей.
– Я не знаю, что сейчас для вас безопаснее… Но нужно найти этих людей. Те, пришлые… они вернуться. Рано или поздно они их обнаружат, – прервала Килька неловкое молчание. – Я пойду на север, надо предупредить… Больше не знаю, что сказать.
– Что тут говорить, – ППшер лежал рядом на боку, подперев голову рукой и лениво рассматривал рисунки на поверхности. – Все просто. Кто хочет – идет с нами, кто не хочет – не идет.
Степан насупился. Это выражение «с нами» ему совершенно не понравилось. Что они уже о себе возомнили? Думают, вытащили Кильку из плена и теперь имеют полное право говорить «с нами»? Да он и сам бы справился, если бы ему дали хоть один шанс! Они специально помешали… Не терпят соперников, как два петуха в одном курятнике. Степан уже вовсю дал волю воображению, где оба брата обросли перьями и ходили по поляне, выпучив глаза, но на самом интересном месте его бесцеремонно прервали.
– Не вижу никакого выхода. Мы пойдем все, – жестко сказала Галя.
Степан вдруг понял, что от него ответа не ждут. После Галиных слов Килька резко кивнула и подвела черту.
– Тогда готовьтесь. Мы пойдем быстро. Очень быстро!
* * *
Деревня просыпалась, зевала, нежась под розовым рассветом и готовилась ко дню, полному работы, света и свежести.
Люди просыпались вслед за ней.
Сашка околачивался у хлева, где Настасья Алексеевна доила корову. Делал вид, что проверяет, все ли дела сделаны, не забыл ли чего? Хватит ли животным воды? Не дует ли из щелей? Трава не слежалась ли? Не сопрела?
Женщину он такими наивными маневрами, понятное дело, не провел. Когда она вышла с ведром в руке, на две трети полным парного молока и увидела Сашку, то довольно улыбнулась, будто заранее знала, что его тут найдет. А может и знала, ведь так или иначе он околачивается поблизости каждый раз во время дойки.
– Пошли, налью, – предложила добрая душа Настасья Алексеевна, не дожидаясь просьбы. Знала, как он не любит просить. Примерно так же сильно, как любит парное молоко. Ровесники посмеивались – шестнадцатый год парню, а он спать не ложится, не оприходовав кружку-другую. Но и пусть, главное мама понимает и не смеется.
Мама… так Настасью Алексеевну Сашка звал только про себя. Заставить произнести это слово вслух ни разу не смог, но даже сказанное внутренним голосом оно мягко стискивало сердце нежностью и любовью.
Молоко в кружке – теплое, сладкое, живое – почти закончилось, когда прибежали мальчишки, которые обычно околачивались у края дороги, там, где деревня перетекала в поля. Там где густая стена кустов, в которых удобно играть в прятки и извилистый ручей, послушно несущий на своей спине кораблики из бересты.
– Дядя Олег вернулся, – наперебой затараторили, – с ним только Одноухий, а Петьки нет! Зато девку какую-то привели. Сказали старшего звать, – галдели, старательно перекрикивая друг друга.
Не сразу даже удалось сообразить, что случилось. Сашка изумленно вздохнул. Чужачка… Настоящая чужачка! Живая! Дожидаться, пока выйдет староста Покляк, Сашка не стал. О каком терпении может идти речь, когда староста пойдет неторопливо и важно, как подобает его возрасту и положению. Его… А вот Покляка Сашка не мог назвать отцом даже про себя. Хотел, но не мог – слишком хорошо помнил своего родного, настоящего, того что пять лет назад погиб, давая остальным возможность жить дальше.
Пару недель назад Олег с двумя помощниками ушел в западный лес искать места, где водились бобры, лисы и кабаны. Так что, разумно предположив, что вернулся Олег той же дорогой, Сашка припустил на запад. Дома так и мелькали, принесшие небывалую весть мальчишки бежали где-то позади, безуспешно пытаясь его догнать. В другое время Сашка с удовольствием включился бы в игру, но сейчас было не до того – он хотел успеть вовремя, чтобы не пропустить появления чужачки. И успел… пусть не первый, но в числе первых. Так разогнался, что даже выскочил вперед всех, кто уже стоял у крайнего забора, смотря сквозь редкие кусты на ранних гостей.
Олег с Одноухим действительно привели какую-то незнакомку. С запада. Сашка насторожился, потому что лица обоих были крайне серьезными и стояли они прямо у чужачки за спиной, будто охраняли. От кого только?
Девчонка оказалось высокой, сильно немытой и напряженной, как собака на собачьих боях перед началом драки, когда еще держат на привязи, но уже дали увидеть и изучить противника.
В поселение она не входила, терпеливо ждала на обочине за забором. Осторожно, быстрыми движениями поворачивала голову и оглядывалась. А потом вдруг ощутимо вздрогнула и уставилась в заросли справа от дороги. Сашка поднял глаза… Да уж, там было на что посмотреть. Когда тотем только доделали, Сашка и сам долго разглядывал его, открыв рот и не мог отвести глаз, настолько к себе приковывали взгляд нахмуренный лоб и брови, а суровый изгиб губ давал понять – это волевое сильное лицо не отступает назад ни на шаг, скорее погибнет, но не сдастся. Настоящий хранитель…
Говорят, дед Иван сделал его, когда совсем бросил пить. Что хранитель являлся ему во снах, хмурился и молча буравил глубоко посаженными глазами. Каждую ночь, пока Иван не махнул рукой и не воплотил его в дереве. Хоть бы ты от меня отвязался, искренне пожелал на прощание, когда хранителя поместили у западной дороги, поклонился и ушел, не оглядываясь более на свое детище. Молва говорила – и правда отвязался, по крайней мере, пить больше не мешал. Сашка так задумался, что чуть не забыл про девчонку – вспомнил, только увидев движение, когда она вдруг бросилась к тотему. Олег с Одноухим поспешили за ней, толпа любопытных, ясное дело, следом. Незнакомка остановилась, только оказавшись ко вкопанному в землю бревну вплотную и принялась внимательно осматривать ствол. Чего искала непонятно, гладкое дерево и все – Иван никогда не делал резьбы понизу. Ленился, говорят. Видимо, ничего интересного не нашла, потому что принялась за землю вокруг. И чего тут? Следы костров, которые чуть ли не каждый вечер палит молодежь. Они любят тут гулять – река недалеко, домов нет, так что никто не возмущен громкими песнями и смехом, да и Хранитель присмотрит, если что.
Неизвестно о чем думала девка, но вдруг резко обернулась к толпе. Сверкнули дикие глаза.
– Ты, – ткнула пальцем прямо в Сашку.
– Я? – тот неверяще оглянулся и понял, что по неосторожности вылез вперед остальной толпы, так что дикарка просто поймала первого попавшегося под руку жителя.
– Иди сюда, – приглашение это было или приказ, неизвестно, но никакого отказа эти слова не допускали. Сашка послушно подошел к девчонке. Незнакомка оказалась одного с ним роста, отчего привыкшему смотреть на девчонок сверху вниз Сашке стало немного неуютно.
– Кто это? – спросила чужачка, кивая на хранителя и сверкая блестящими глазами. В разговор неожиданно влез Олег:
– Это…
– Молчите, – она вдруг резко протянула руку в сторону стоящих позади Олега и Одноухого, словно что-то бросила. – Ни слова! Ну, – вернулась к Сашке. – Кто это? Говори!
– Хранитель, – сообщил изумленный Сашка, косясь на Олега. Тот почему-то молчал и, похоже, даже не разозлился. А ведь он не из тех, кто позволяет на себя покрикивать, да еще так пренебрежительно.
– Чем вы платите своему хранителю за его услуги? – непонятно о чем спросила чужачка. Мало того, что говорила непривычно – некоторые звуки словно пропадали, так еще и неизвестно чего хотела.
– Чего?…
– Какие подношения он принимает? Он берет кровь?
– Чего? – Сашкины глаза полезли прямо на лоб. Вот так вопрос, зачем, интересно, хранителю кровь.
Теперь вступил Одноухий.
– Он не бер…
– Молчите, – снова резкий шипящий выпад в сторону Олега с Одноухим. – Парень, ты слышал вопрос? Он берет кровь?
Сашка покосился на остальную кучу любопытных жителей. Надо же было вылезти на рожон! Пусть бы она бабку Кирилловну поймала, та бы уж рта точно не закрыла, даже без просьбы все выложила. И нужное, и ненужное. А он-то не из болтливых, если честно. Хотя чего теперь…
– Нет, конечно, – наконец собрался и сообщил Сашка, – на что она ему сдалась?
– У вас есть боги, которые берут кровь? – без промедления продолжала пытать чужачка. Одноухий за спиной хмыкнул, но ничего не сказал – вытянутая рука девчонки словно рот ему закрыла, хотя тот стоял в паре метров за ее спиной. Из толпы донесся нервный хохоток. Потом еще один, приглушенный, сдавленный. А вот это уже хихикали его друзья-приятели.
– Отвечай, – довольно грубо потребовала чужачка.
Сашка покраснел. Вот свезло, так свезло! Один вопрос краше другого! И не ответить нельзя и отвечать неудобно. Но ведь не зря же он, во-первых – сын старосты, во-вторых – на своей земле. Пусть она чувствует себя здесь неловко!
Хотя открывая рот, все же покраснел аж до самых волос, да и голос против воли сам собой мямлил и бубнил невнятно.
– Ну, это… когда ребенок рождается, тряпки сжигают, отдают в дар Ладушке. Ну и…
Чужачка смотрела очень серьезно и как будто вовсе не дышала. Сашка вдруг понял, что спросила она не из праздного любопытства, что ответ для нее не просто важен, сейчас он важнее всего остального: еды, отдыха и встречи со старостой.
– И еще когда девочка девушкой становиться, тоже первую кровь отдают, – на удивление твердо закончил. Подумал и добавил. – Это все.
– Все? – чужачка почти пошатнулась, оперлась рукой о тотем. Широко, на пол-лица улыбнулась, поднимая к хранителю голову. А Сашка до самых ушей наполнился осознанием собственной силы. Глупые смешки по темным углам с друзьями – одно, но вот этот разговор по-настоящему взрослый и серьезный. И он справился. Отвечал уверенно и достойно, а значит и староста будет им доволен.
– Как его зовут? – спросил девчонка, смотря снизу вверх на высеченное в дереве грубое лицо. Спросила совсем другим голосом, в котором Сашка с удивлением расслышал усталость и уважение.
– Гром.
– Гром… Как с ним говорят? Как к нему обращаются? – чужачка висела на тотеме, как на родственнике и разве что не целовала.
– Да как… – Сашка пожал плечами. – Как со всеми… Как мы с тобой. Обращаются тоже по-разному.
– А ты как ему говоришь? – не отставала девчонка.
Сашка поднял голову вверх. Суровые глаза, прикрытые густыми бровями, смотрели далеко на запад. Смотрели прямо в лицо опасности и ничуть не боялись.
– Отец… – сказал Сашка.
– Отец, – подхватила девчонка и наконец, отошла на шаг назад. До чего странная. И о чем думает, непонятно. И чего ждет, не угадать. Вот поднимает руку и прижимает к груди. Глубоко вздыхает.
– Отец… Как же я долго к тебе шла! И как же я рада, что ты есть…
Позади нестройно хмыкнули. Большинство присутствующих предпочитало говорить с хранителем без свидетелей, чтобы в душу никто не лез, потому и смущались при виде такой простоты и откровенности, почти на грани приличного.
Тут и староста подоспел. Не один, ясное дело, а в окружении трех младших кузнецов, которые выделялись среди толпы, как молодые бычки среди кучи овечек.
Чужачка тут перенесла свою светлую улыбку с тотема прямиком на пришедших, запросто определив среди них главного.
– Здравствуйте…
– И тебе здоровья, – вежливо ответил Покляк, наклонив голову. – С чем и откуда пришла к нам? С какими вестями?
Взгляда незнакомка не отвела, но глаза удивительным образом покраснели и даже немного потухли.
– Боюсь, я с плохими вестями, – негромко ответила девушка.
И Сашка, как и многие другие вокруг просто забыл вдохнуть. Потому что понял – и правда с плохими.
С какими именно, сразу узнать не удалось. Староста с помощниками и чужачкой заперся в доме, потом к ним присоединились еще трое из самых старших жителей, которые обычно принимали участие в решении самых сложных вопросов. Значит, вести были серьезные…
Разошлись они поздним вечером, а чужачка осталась ночевать в доме старосты. Сашка ужинал с ней за одним столом, но все попытки узнать, какая же причина привела ее в их деревню староста пресекал быстро и уверенно.
– Негоже за столом о делах, аппетит испортишь, – негромко говорил, но девчонка, которую, кстати, звали смешно, по-рыбьи – Килька, послушно улыбалась и с довольным видом замолкала.
Утром она с Олегом ушли в лес. К тому времени деревню доверху наполнили слухи и домыслы. Оказалось, Петр остался вместо Кильки с ее попутчиками в качестве заложника. Ко всему прочему, у пришельцев имеется куча оружия и они даже грозили в случае, если с чужачкой что-либо случится, не ограничиться жизнью одного Петра, а прийти за жизнями остальных. Что страшного в пустых словах Сашка не знал, ну мало ли кто что болтает, но Одноухий говорил об этом настолько серьезно, что против воли становилось жутко и даже кожа мурашками шла.
Появились слухи и о разговоре, который Килька вела со старостой. По утверждениям тех, кого на самом деле и близко к дому старосты не было, чужаки пришли откуда-то с юга и по дороге встретились с какой-то жуткой напастью, которая теперь грозит их деревне. Сашка не очень верил этим слухам, но в любом случае пришельцы вызывали небывалый интерес.
Они прибыли далеко после обеда, как раз когда люди возвращаются домой с полей, так что встречали незнакомцев практически всем поселением. Конечно, кто же добровольно пропустит такое зрелище? Не так уж много нового случается, чтобы отказаться посмотреть собственными глазами явление чужаков. Вместе с Килькой их оказалось пятеро. Испуганный, будто на него сейчас набросятся и разорвут на части паренек возрастом ненамного старше самого Сашки. Симпатичная девчонка, смотрящая куда-то в сторону, словно она спит и в упор никого не видит. И двое диковатого вида молодых людей, очень друг на друга похожих. Увидев их, Сашка разочаровался, после рассказа Одноухого он ожидал увидеть похожих на кузнецов здоровяков, а не таких… хилых доходяг. Однако Олег и Петр обращались к ним подчеркнуто вежливо и уважительно, так что видимо чужаки все же чего-то стоили.
Пришельцев поселили в один из домов, которые готовили к осени. Тогда начнутся свадьбы и расселения новых семей. Дома в деревне предпочитали строить на основе старых, оставленных еще со времен войны фундаментов. Оставляли кирпичные стены первого этажа, полностью заложив окна дальней стены. Со стороны улицы к стене пристраивали хлев для скотины, чтобы зимой греть одновременно и животных. Второй этаж надстраивали из дерева.
