Текст книги "Старая развилка (СИ)"

Автор книги: Юлия Шолох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– На западной границе что-то случилось.

Человек даже в лице не изменился.

– Готовьте лошадей.

Килька уже вылетала на дорогу.

– Олег, беги к Лесовику и Синей бороде, скажи, ждем прямо сейчас на конюшне с вещами, – донесся до Степана голос мужчины, когда они уже бежали дальше.

На конюшне, где держали лошадей для общественных нужд, пришлось тратить время и ждать, пока лошадей оседлают и явятся люди, за которыми отправился невидимый Олег.

Степан и представить не мог, сколько сил понадобилось Кильке, чтобы дождаться остальных, а не просто бросить всех к чертовой матери и не уехать одной. Не знал и знать не хотел.

Дальше все тянулось, как во сне. Куда-то быстро ехали в мутном киселе рассвета. Деревья, холмы, трава, ручьи. Твердое седло. Прямая спина Кильки впереди. Сухой мусор, беспрестанно сыплющийся за шиворот.

Потом разгорающаяся жара, терпкий запах смолы.

Потом затянувшееся облаками небо. Но дождь так и не пошел.

Потом карусель завертелась невероятно быстро. Закружилась до смазанных пятен в тот самый момент, когда они нашли бредущего по лесу ППшера со слипшимися на затылке от крови волосами. На появление всадников он отреагировал коротким безумным взглядом и снова уставился в землю, выискивая следы.

Килькину руку ППшер остановил раньше, чем она к нему прикоснулась.

– На запад, – тусклым голосом сказал и побрел дальше.

И они шли на запад, где на лошади уже было не проехать. Лошадей некоторое время вели за собой, а потом оставили, привязав на небольшой полянке с сочной травой.

Как во сне, слишком настоящем, чтобы быть правдой, Степана царапала и хлестала окружающая стена зарослей, сквозь которые они продирались. Ноги намокли в каком-то мелком болоте, мошки, казалось, забрались в каждую складку одежды.

На фоне живого, щебечущего, скрипящего и тявкающего леса полное молчание окружающих людей звучало жутко.

Потом они нашли брошенную стоянку чужаков, которую судя по остывшему костру те покинули довольно давно.

Там же нашли тела. Двоих видимо некоторое время пытали, а третьим был белый как мука Ронька.

Степан не хотел смотреть, но смотрел.

Смотрел, как рядом с братом опускается на колени ППшер, медленно, будто время затормозилось. Как он выхватывает пальцами из земли куски, будто это свежий мягкий хлеб. И как в его движениях не остается ничего человеческого. И те звуки, от которых волосы на голове встают дыбом, никак не может издавать человек…

Черную тень, дрожащую на ветру рядом так сильно, будто она бесплотный, бестелесный дым, он так и не узнал.

И только Ронька остался спокоен и невозмутим. И хотя бесцветные губы не шевелились, Степану казалось, вокруг звучит его слегка потерянный голос.

* * *

Ах, какие тучи,

Какие тучи!

Дальняя дорога

С ивою плакучей…

14

Похороны состоялись следующим вечером.

О том, что утром несколько человек с Килькой и Степаном сорвались в западный лес, знали все. И когда в обед следующего дня они вернулись с телами убитых, деревня всколыхнулась, новости вспыхнули и разлетелась горящими искрами, будто подожженный улей.

Гале проболталась Катька. И единственной эмоцией было тупое, вязкое удивление, почему тогда, три дня назад на празднике она не увидела Роньку? Почему не дождалась, чтобы хотя бы поздороваться?! И неужели… неужели прошло всего три дня?

Горе часто заставляет окружающий мир замереть. Галя с трудом думала, слушая Ольгу и не слыша. Медленно, как в кошмаре пробивалась сквозь пустоту и пыталась вспомнить, когда именно успела так к нему привязаться. К ним всем, если честно, даже к Степану. А какого сейчас…

Были вещи, о которых она думать не решилась.

Теперь на кладбище Галя стояла напротив вырытой наспех ямы. Немного в стороне, рядом с остальными пришедшими прощаться, не в силах потревожить эти две черные неподвижные тени у самой могилы.

Немного полегчало от трусливой мысли, что тело завернули в ткань и лица не видно. Но даже сейчас она не могла смотреть туда, вниз, поэтому смотрела вокруг. Столько людей, но разве среди них много тех, кто действительно считает, что потерял кого-то дорогого? Большинство пришло просто для поддержки, после того как чуть раньше похоронили двух других, Одноухого и Ивана, которых местные знали большую часть жизни.

Все окружающие понимали, что случилось в лесу. Перед смертью двое патрульных рассказали чужакам все. Не могли не рассказать, мало кто станет молчать после того что с ними проделали (судя по следам на телах). Чужаки ушли с полной информацией о деревне, ее жителях и их беззащитности. Но существовала еще одна вещь, о которой можно было только догадываться. Ронька сказал пришельцам нечто такое, что заставило их немедленно уйти, не пытаясь увести с собой хотя бы часть народу. Не карауля остальную часть патруля, которая по их расчетам еще не прибыла. Вот только что?

Над этим еще не раз станут ломать голову, но не сейчас.

В какой-то момент Галя просто открыла рот и запела, хотя никто не просил. Но в ее деревне было принято, чтобы для тех, кто уходит, пели родные. А сколько тут вокруг людей, которых можно считать Роньке пусть не родными, но хотя бы друзьями? Степан петь не умел, а…

Галя пела, стараясь, чтобы слезы не срывали голос.

Не для тебя придет весна,

Не для тебя Дон разольется,

И сердце девичье забьется

С восторгом чувств не для тебя.

Не для тебя цветут сады,

В долине роща расцветает,

Там соловей весну встречает,

Он будет петь не для тебя.

Не для тебя журчат ручьи,

Бегут алмазными струями,

Там дева с черными бровями,

Она растет не для тебя.

Не для тебя придет Пасха,

За стол родня вся соберется,

Вино по рюмочкам польется,

Такая жизнь не для тебя.

А для тебя кусок свинца,

Он в тело белое вопьется,

И слезы горькие прольются,

Такая жизнь брат ждет тебя.

Темнело, приближалась ночь, ветер становился холоднее, а Галя пела, не в силах остановиться. Пела, когда люди подходили беззвучно прощаться. Пела, когда могилу засыпали. Когда Степан остановился напротив, кивнул с благодарностью и молча отошел.

Пела, когда люди постепенно расходились. Неизменными оставались только две тени и Галя не могла остановиться, потому что ей казалось, они ей этого не простят.

В голосе появились хрипы, когда ее остановила Ольга. Кроме хозяйки людей вокруг больше не было. А тени все так же неподвижно стояли…

– Хватит. Пошли. Пора уходить.

– Не могу их оставить.

– Можешь, – Ольга сильно, до боли сжала плечо и потянула прочь. И Галя послушно пошла вслед за ней. Она все оглядывалась, каждые два шага оглядывалась…

Тени не заметили, что остались совсем одни и больше никто не поет. Казалось, они и сами неживые.

Проворочавшись всю ночь, Галя встала на рассвете и бродила по кухне, пока из своей комнаты не вышла Ольга.

– Я должна идти к ним. Я знаю.

Она бы ушла и без разрешения, это понимали обе. Но хозяйка много для нее сделала, а хозяин пусть не сделал ничего, но одной его любви к дочери хватило Гале, чтобы считать его чуть ли не святым. Ну, может не совсем святым, но, по крайней мере, не хотелось, чтобы они вспоминали ее как совсем неблагодарную тварь. К счастью Ольга не стала ни запрещать, ни говорить, что Галя там лишняя. Да и откуда ей знать? Что она знала о Кильке, о братьях, непроизвольно злилась Галя. Кто о них знал? Только боялись да придумывали сплетни одна другой страшнее… Никто толком и не утруждался правдой!

Она собрала вещи и напоследок посмотрев на спящую маленькую Галю, отправилась к Кильке.

Хотелось остаться незамеченной, но как только ночь начинает светлеть, жизнь в деревне начинает просыпаться. По дороге уже брели пастухи. Во дворах шумели голоса, бряцали ведра и гомонили куры. Жизнь продолжалась несмотря ни на что. Это пугало и успокаивало одновременно.

Галя молча кивала на приветствия встречных и старалась идти быстрее. В конце почти бежала бегом.

Калитка нараспашку. Входная дверь приоткрыта, Галя постучала, но ответа не услышала. Наглеть, так наглеть решила и широко распахнула дверь.

Кильку она нашла на кухне – та сидела под дальней стеной, под основой дома, на которую крепили амулеты и под которой оставляли подарки домовым. Тут было нарисовано солнце – огромный красный круг на практически белом фоне. Когда они только приехали и им показали этот дом, Галя поморщилась при виде странного рисунка – слишком ярко и броско, но сейчас, ранним утром, нарисованное солнце походило на огромное пятно тусклой засохшей крови.

Килька сидела на полу, обхватив колени руками и потеряно смотрела в пол перед собой. Галя осторожно опустилась на стоящий рядом стул. Вокруг было пусто и совершено чисто, только на столе две миски с кашей, которую готовят на похороны – из пшеницы, орехов и мёда. Соседи, видимо, принесли, автоматически отметила Галя. И еще отметила, что обе миски не тронуты.

– Килька… Слышишь?

– Да.

– Где он? Все в порядке?

Она медленно подняла глаза на Галю. Вдруг всхлипнула, закрывая лицо руками и мотая головой.

– Не могу его остановить… Ничего не могу. Как бы не хотела. Пусто. Бесполезно…

– О чем ты?

Голос совсем не походил на Килькин – слишком быстрый и горячечный, будто она спешила выложить сразу все, побыстрее, пока не остановили.

– Мы потеряли Роньку. А теперь я теряю ПП. И ничего не могу с этим поделать. Не могу поймать его, удержать хотя бы на минуту. Остановиться хотя бы на миг! Уже поздно, он уже все решил. Это больше не человек, это готовая к действию зажатая пружина. Заряд уже не удержишь, он рванет и не позавидую тем, кто окажется на его пути.

– Да о чем ты? – перебила Галя. – Где ППшер?

Килька замолчала и также резко, как начала, перестала всхлипывать. Вытерла глаза и теперь смотрела равнодушно, будто только что все вытекло вместе со слезами. Смотрела черными пустыми глазами-озерами.

– Пошел собирать добровольцев. План готов и переведен в режим исполнения. ППшер спасет это поселение.

– Как? О чем ты говоришь?

– Ты, как и большинство жителей ничего не знаешь… ППшер придумал однажды план, но старейшины не одобрили. Слишком много агрессии и насилия, а они хотели решить проблему мирным путем. Рассказать? Теперь-то молчать смысла уже нет… Поздно.

– Конечно, расскажи!

– Сейчас ПП пойдет и безо всякого одобрения старших соберет тех мужчин, которые понимают, что больше ждать нельзя. Возьмет оружие, которое осталось от второй груППы, вернется в южный город и захватит власть. Когда он станет единовластным хозяином в городе и подомнет под себя окрестные деревни, то легко расчистит место для переселенцев. У местных примерно месяц, чтобы перебраться в город. Вот… Пока люди будут перебираться, ПП пойдет на заминированный склад за оружием и запасется получше, чтобы достойно встретить чужаков с запада. Он все продумал.

– Подожди… Но разве это так плохо? Это же хороший план!

– Галя… – с трудом шептала Килька. – Ты хоть понимаешь, как захватывают власть? Он убьет обоих лидеров и часть их бойцов. Всех, кто попытается сказать хоть слово против. Это ладно, без них воздух станет только чище. Но он будет убивать и мирных жителей, потому что иначе окружающие деревни его власть не признают! А на длительные переговоры попросту нет времени! Он убьет столько народу, сколько посчитает нужным. Мне его не остановить.

– Подожди… Как убьет? Вот так просто возьмет и начнет убивать фермеров? ППшер? За что?

– Представь… Целая деревня переселенцев. Больше сотни дворов! За месяц они ничего не успеют перевезти, только какой-то общий скарб и часть крупных животных перегнать. Урожай собрать не успеют, а если бы и успели, все равно пришлось бы оставить. Кормить переселенцев, тесниться, чтобы дать им пристанище – всё это навалиться на жителей южных деревень. Ты хочешь сказать, они сделают это добровольно, по доброте душевной? Да еще когда узнают, что переселенцы язычники? Когда узнают, от чего те бегут и кто придет по их следам? Чужаки не станут перебирать, кто тут местный кто нет, им все равно, где рабов брать. Нет, Галя, добровольно они и корки хлеба не протянут… ППшер заставит их силой. Он хочет, чтобы эти люди жили, на тех ему наплевать.

– То есть?

– То есть он решил, что будет спасать жизни этих за счет тех. Потому что эти более достойны выживания.

– Разве кто-то имеет право решать, кто достоин жить, а кто нет? Кто он такой?

– Мы с тобой сейчас можем хоть неделю сидеть и беспрестанно рассуждать, имеет ли он право! Только вот ПП не станет тратить на болтовню времени. Имеет ли, не имеет. Он просто сделает, как считает нужным. Болтовня ему неинтересна.

– Почему?

– А что тут неясного? Ронька купил нам отсрочку. Месяц. Сама знаешь, за какую цену. Потому ППшера остановить просто невозможно.

– Килька. И что же будет?

– Не знаю. Не знаю, Галя я уже просто не могу думать, голова ватная! Знаешь, что самое паршивое? ППшер выпустит зверя, которого не сможет загнать обратно. Город заберет его себе и никогда не вернет назад. Вместе с Ронькой умерла его лучшая часть. Проскользнула между моих пальцев, как вода. Не удержишь…

– Не говори так!

– Если бы я могла… могла хоть ненадолго удержать в нем прежнего ППшера. Но нет, я не могу!

– Все, тихо! Успокойся!

Килька заткнулась, а Галя вдруг подумала, что совершенно не желает лезть в эти разборки и задумываться над подобными малопонятными проблемами. Искать выход. Успокаивать и удерживать в рамках свихнувшихся с горя. И тех, кто еще свихнется, когда поймет, что привычная жизнь больше невозможна.

Но так получилось, что теперь они все в одной лодке и прятаться некуда. Галя вдруг уселась рядом с ней, уже не обращая внимания на твердый пол и шершавые стены.

– Ладно… Давай подумаем. Планы ППшера может и паршиво пахнут, но с другой стороны, если ли иной выход?

– Нет, – качнула головой Килька. – Старшие хотели провернуть по-своему, отправить туда выборных и попытаться договориться с южанами полюбовно. Но все тянули, потому что не хотели открываться. Ведь тогда придется долго, нудно и жалобно просить помощи. Идти на разные уступки, кого-то над собой признавать. Брать милостыню, потому что равными просящих никто не принимает в принципе. Кто же добровольно захочет в такое вляпаться? Вот и староста тянул. А теперь поздно… Я знаю, что нет другого выхода. Но я не могу его таким видеть, уже сейчас не могу, заранее!

– Килька… Мне жаль.

– Неважно, – еле слышно ответила она и закрыла глаза. Откинула голову, опираясь на стену. – Неважно.

К обеду Гале удалось ее накормить и уложить спать. Хватило времени, чтобы сходить к Степану и вместе с ним посетить одну из местных швей. Только по дороге назад Галя обратила внимание на то, как притихла деревня. Будто замерла в испуге, надеясь, что опасность ее не заметит и пройдет стороной. Дети молчали, люди хмурились. Казалось, даже вездесущие куры спрятались в укромные места, под крыльцо или в траву под забором и не рисковали высовываться. Даже швея отдала качественные новые вещи, не прося ничего взамен. Только кисло улыбнулась и воздухе вертелось несказанное, но всем понятное – скоро ей придется бросить все: дом, хозяйство, припасы. Чего там жалеть ненужных уже вещей?

Вечером Галя с Килькой вяло переговариваясь готовили ужин, честно пытались его съесть и почти преуспели, долго убирали кухню. Но стоило Гале справиться со всеми делами и подняться наверх за свечами, как по возвращению Килька уже сидела на прежнем месте у стены, закрыв лицо ладонями. Впрочем, какая разница, где сидеть? Правда на полу удобно не всем, потому Галя предпочла сесть за стол. Зажгла от печи небольшую свечу, поставила перед собой. Крошечный огонек дергался, будто хотел освободиться и улететь, но зато на него можно было смотреть ни о чем не думая. Огнем, как известно, можно любоваться вечно.

ППшер вернулся, когда уже стемнело.

Дверь открылась очень тихо, но в доме было еще тише.

ППшер осторожными шагами добрался до кухни и остановился, как только переступил порог. Галя видела только черные дыры на месте щек и глаз. Безумный отблеск в глубине мрака. Она встала, разворачиваясь.

– Когда вы выезжаете?

– Послезавтра утром.

– Я поеду с вами.

Оценивающий взгляд. Галя собиралась бороться за свое право решать, но почти сразу он согласно кивнул.

– Ладно, это даже хорошо. Мне пригодится человек, который знает, как устроено логово Тарзана и расскажет без давления.

И тут же отвернулся, потеряв к разговору интерес. Будто ни Гали тут нет, ни оставленной для него на столе еды. Ничего вокруг нет.

Подошел к Кильке, которая так и не поднимала головы, пододвинул стул. Сел напротив и наклонился.

– Поговори со мной.

Молчание. Килька покачивалась, закрыв лицо.

– Пожалуйста…

Галя отвернулась и поняла, что стоит посреди кухни и не знает, что делать дальше. Значит, пора спать, тут она явно лишняя, а отдыхать нужно, особенно когда впереди ждет трудная дорога и еще всякие события, которые кажутся настолько невозможными, что просто в голове не желают укладываться.

– Поговори…

Молчание.

Галя поднялась наверх и вошла в маленькую комнату, которую мебелью обставить не успели. Но на полу лежал соломенный тюфяк, чего ей было достаточно. Две ночи и этот дом останется только в памяти. Интересно, что подумает домовой, когда исчезнут люди, которые так старательно его приманивали и уговаривали здесь поселиться?

Какое-то время Галя дремала, но заснуть толком не получалось. Все время отвлекала царившая вокруг тишина, она непроизвольно начинала прислушиваться и оттого совсем просыпалась. Наверх они так и не поднялись, криков и шума не доносилось, поэтому чем дальше, тем сильнее Галя нервничала.

Отлично понимая, что бывают моменты, когда к людям не стоит лезть она смогла заставить себя оттянуть еще немного. Но разве возможно терпеть эту неизвестность долго? Нужно проверить, как они, а если доведется увидеть нечто, посторонним глазам не предназначенное, всегда можно просто убраться восвояси. Ну, извинится, в конце концов. Но сейчас главное убедиться, что они в порядке. Насколько это вообще в такой ситуации возможно.

Галя осторожно спускалась по лестнице, стараясь не шуметь. Свеча почти догорела, но из окна лился бледный и какой-то мертвенный свет луны. Она не сразу их увидела – теперь они сидели под стеной вдвоем. ППшер обнимал Кильку, а она пряталась, вжимаясь лицом ему в грудь.

Вроде Галя не шумела, но ППшер почти сразу перевел на нее пустой взгляд. Теперь терять уже нечего, все равно заметили.

Галя подошла ближе.

– Зачем вы тут сидите? Идите наверх. Вам нужно нормально выспаться.

ППшер прижался щекой к Килькиной голове. Та даже не пошевелилась.

– Знаешь, Галя, – неторопливо принялся говорить. – Совсем не спится… Сегодня такой бешеный день. Утром я договорился с Щербатым, седой такой мужик, старый, ну он еще конец света помнит. Он сразу назвал десяток человек, которые без вопросов пойдут за мной на юг. Жить потому что хотят. А самое главное – он умеет держать в руках автомат. А я автомат впервые увидел только висящим на стене, нерабочим, когда боеприпасы уже ушли в историю. И тогда, в городе, во второй раз…

Галя не поняла, к чему он завел этот разговор, но села на стул, который так и стоял рядом и принялась слушать.

– И вот мы все обсудили, вышли во двор, чтобы двигать дальше, собрать названых им мужиков и спокойно переговорить. По подсчетам как раз выходит, что с Щербатым набирается шестеро, кто сможет при надобности выстрелить в человека. Вышли мы значит из дома, а во дворе уже толпа народу. И староста собственной персоной дорогу перегородил, глаза красные, руки трясутся. И давай языком молоть! Нес какой-то высокопарный бред, мол, я сошел с ума из-за горя, из-за смерти брата. Мол, я не соображаю, что делаю, но перед тем, как я начну мародерствовать, гробить его людей и селить остальных на костях южан, мне придется сначала переступить через его труп.

Галя вздрогнула.

– Не, не бойся, он жив и здоров. Но больше не староста. Деревней будет управлять Синяя борода, тоже из стариков, но в отличие от старосты с мозгами. Мы набрали команду из молодежи, которые способны заняться подготовкой переселения. Знаешь, почему люди так легко пошли против своих главарей, которых слушались два десятилетия? Они хотят жить, Галя…

Килька сидела так тихо, что казалось, она спит. Но потом ППшер повернулся к Кильке и тихо продолжил.

– Если я остановлюсь, ты правда готова смотреть, как их не станет? Как детей поведут в рабство? Мы-то с тобой умрем, это понятно. А Степан? Сашка? Молоды и здоровы, их заберут. Галя красива, тоже без дела не останется. Всех кто старше, убьют. Ты сможешь сейчас все просто оставить на волю богов и ждать, что случится?

Галя поняла, что Килька не спит, когда та вцепилась в него еще сильнее.

– Нет.

– Когда-нибудь это закончиться. Надеюсь так, как надо. Мне продолжать эти бессмысленные разговоры?

– Ты кого хочешь убедить – меня или Галю?

– Тебя. Мне не нужно ничье прощение, ничье другое.

– Я не буду мешать.

– Ты и не сможешь помешать!

Килька подняла голову.

– Думаешь, я не знаю? Не надо разговоров, просто молчи. И прощения моего тебе вовсе не надо! Я же не…

И осеклась, опустила голову и снова уткнулась ему в грудь.

– Вот так Галя, – довольно равнодушно закончил ППшер. – Все меня бросили заранее, даже ждать не стали, пока я на самом деле совершу что-нибудь мерзкое. Бояться стали заранее. Заранее ненавидеть. А потом, когда все закончится, можно будет обвинять меня в чрезмерной жестокости, болтать, что можно было извернуться и придумать выход, который устроил бы всех, даже тех самых чужаков с запада, которые возможно и не хотели ничего дурного. Совершено точно потом меня начнут презирать и ненавидеть, все, от мала до велика. Но даже чтобы потом ненавидеть, прежде нужно остаться живым, правда, Галя? Значит, пусть ненавидят.

Килька не поднимая головы, вжималась в него все сильнее.

Галя молчала. Любой дурак поймет, что ППшеру было безразлично, кто сейчас сидит на Галином месте. Говорил он совсем не для нее.

* * *

Вечером Степан убрал мастерскую, разложил инструменты и материалы по местам, тщательно вымел мусор и уселся на чурбан у догорающего очага. Нужно было подумать, а с какой стороны подступиться к делу, он не решил.

Обычно ему хорошо помогала думать тишина. Когда вокруг тихо довольно легко сосредоточиться на чем-то одном.

Но в этот раз тишина наступать не спешила. Во дворе раздраженно лаял пес и огонь почему-то трещал и посвистывал удивительно громко. Так что думать не получалось

Может, потому что дверь плохо прикрыта? Степан развернулся.

Она и правда была открыта. И в проеме стоял, сложив на груди руки, Игорь Иванович. Поймал так сказать с поличным. Сбежать не получиться, выход перегорожен качественно, да и сколько можно бегать, ведь он уже не маленький. Степан пристально посмотрел на хозяина снизу вверх.

– Хочешь уйти с ними?

– Я еще не решил.

– Степан… – Игорь Иванович замялся. – Я понимаю, туда щас вся молодежь рвется, думает по наивности это нечто вроде развлечения – стрелялки, пугалки, захват власти и они спасители и великие герои.

– Да нет…

– Не спорь! Думают, это как в сказках легко и просто. Но они идут убивать! И не все останутся целыми.

– Я знаю!

– Степан…

– Не в том дело.

– А в чем?

– В том, где я буду нужнее. Смогу ли я им помочь, или лучше остаться и помочь вам.

Хозяин молчал. Расцепил руки и ссутулился.

– Прости, Степан. Я думал… Просто боюсь за тебя. Молодым кажется, что они бессмертны. Но ты все решишь, как нужно, верно?

Игорь Иванович ободряюще кивнул и вышел. Степан с улыбкой вернулся к огню. Теперь, наверное, будет легче думать, ведь когда знаешь, что о тебе волнуются, начинаешь думать не только о себе.

Уличные звуки снова стали громче и Степан развернулся уже с удивлением. Раз Игорь Иванович не все сказал?

На пороге стояла Рада. Решительно закрыла дверь на задвижку и тут же на нее оперлась, будто силы враз закончились.

Вот уж кого он не ждал.

– Ты уходишь? – спросила Рада.

Степан поднялся и подошел ближе.

– Слушай… Давно хотел спросить. Тогда… Чего ты хотела? У меня же ничего нет. Убивать я за тебя никого не собираюсь. Воровать тоже. Управлять мной у тебя не получиться, но все же любопытно – чего ты хотела? Теперь-то можешь сказать?

Пока он говорил, она краснела все сильнее.

– Ты о чем? – пробормотала.

– О том, как ты меня будила, – прямо заявил Степан.

Она покраснела еще сильнее.

– Так в чем дело?

– Ты мне нравишься, – тихо и твердо ответила Рада.

– Ч…что-о?

Он много чего ждал, хотя и сомневался, что она так запросто начнет признаваться в своих тайных замыслах, но такого!

– Я? – глупо переспросил.

– Ты.

– Почему?

– Что почему? А почему нет?

Степан не смог сходу придумать, почему.

– Ты хороший, – помолчав, продолжила Рада. – Ты добрый. Никогда не кричишь, не ругаешься. Любой, кого наш Тузик укусил, сразу бы его пнул со всей дури, а ты не тронул. Ты красивый!

Теперь краснел уже Степан, так плотно, будто слышал не комплименты, а самые грубые пошлости и гадости.

– Ты что, хочешь завтра уйти с ними? – тихо спросила Рада, впервые с начала разговора опуская глаза.

Степан долго мотал головой, пока, наконец, не понял, что она не видит.

– Нет, – сказал. – Нет.

Удивительно, как просто далось ему решение. И раздумывать не пришлось. Всего за один миг он совершено точно понял, где будет нужнее.

Утром он привычно открыл глаза еще в темноте. Сам спустился по скрипучей лестнице, вышел во двор.

Вытащил из колодца ведро. Облил лицо ледяной водой, фыркая от холода и передергиваясь от бегущих по телу мурашек.

Над деревней сияла, переливаясь торжественным блеском, заря.

Безо всякого труда, будто это просто появилось и влилось внутрь, Степан понял – эти люди будут жить. Все будет хорошо.

Дышать так легко! Потому что Рада. Потому что лето. Потому что встает солнце и жизнь продолжается.

Степан не мог не проводить уезжающую на юг груППу. Галя с Килькой в мужской одежде, чтобы удобнее ехать верхом, ППшер, похожий на оживший труп и восемь мужчин, пятеро из которых помнили времена, когда приходилось убивать пришельцев.

Когда все уже были готовы и ждали только Кильку, которая не спешила забираться на лошадь, а стояла рядом и нервно теребила упряжь. Степан пошел к ней очень близко и сказал:

– Все закончиться хорошо, слышишь? Эти люди будут жить.

Почему-то ему казалось, что Килька не решается уехать, не задав ему этого вопроса. Но не смеет. Однако в ответ Килька резко дернула головой, будто отмахиваясь от его слов, как от совершено неважных.

– А что будет с ним?

Степан растерялся. Почему-то он ни разу не подумал, что будет с ППшером.

– Я не знаю.

– Ясно. Ну прощай, Степка.

– Прощай?

Килька отчаянно растянула губы в улыбке, отдалено похожей на ту, самую первую, которой она улыбалась в лесу, найдя под кустом испуганного забитого мальчишку.

А мальчишка с тех пор вырос. Раздался в плечах, уверился в собственных силах. Повзрослел.

Смотря вслед лошадям, Степан так и не смог понять, что она хотела сказать.