Текст книги "Когда ты будешь моей (СИ)"
Автор книги: Юлия Резник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 11
Марьяна
Меня будит резкий звук клаксона, влетевший в приоткрытое окно. Зеваю. Тянусь изо всех сил, так что хрустят кости, и только потом распахиваю глаза. Черт! Я же у Демида… В панике оглядываюсь в поисках телефона, проверяю время и понимаю что без задних ног проспала без малого четыре часа. И то, что мне звонили мать, Димка… я понимаю тоже.
Первым делом перезваниваю маме. Осторожно интересуюсь, одна ли она, и объясняю сложившуюся ситуацию. Настолько мягко, насколько это вообще возможно. Не хочу ее волновать, не хочу доставлять неудобства, но и молчать не могу. Если пресса до нее доберется, нужно, чтобы она была к этому готовой.
Чертов Балашов! Как же хорошо было, когда его не было рядом с нами… Сидел бы в своей Америке, зачем только вернулся? Мне так легко его ненавидеть, когда он находится далеко. Мне его так легко ненавидеть!
Скажете, ненависть – не конструктивное чувство? Наверное, так и есть. Не берусь спорить. Проблема в том, что в моем случае ненависть и страх – два якоря, благодаря которым я еще хоть как-то держусь в бушующем урагане, имя которому Демид Балашов. Не будь во мне этих чувств, не знаю, во что бы меня превратила эта бешеная стихия. Противостоять ей я не могу. И то, что случилось в том доме… оно ведь только подтверждает мою правоту, не так ли?
– Проснулась?
Оглядываюсь. Бросаю в трубку:
– Извини, мне нужно идти! Договорим, когда мы приедем, ладно? – и, не дожидаясь ответа матери, сбрасываю вызов.
– Звонила Лене?
– Угу. Предупредила, что мы поживем у нее, пока все не уляжется.
– На нее тоже могут выйти, – осторожно замечает Балашов, поднимает руку и ведёт пятерней по ежику на голове. Мощные бицепсы напрягаются, становятся рельефнее. У меня пересыхает во рту. Заставляю себя не пялиться на него так уж сильно, но как раз в этот момент замечаю пятна на его футболке. Очевидно, Демид занимался, пока мы спали. Представляю, как подхожу к нему и слизываю блестящие на шее капли. Ловлю себя на этой мысли и резко отворачиваюсь. Комкаю в руках одеяло, ругая себя на чем свет стоит. Начинаю суетливо застилать кровать, чтобы отвлечься от этого дерьма.
– Брось. Ася приберется.
– У меня есть руки, Демид. Где Полинка?
– Спит в своей комнате.
Спит… А значит еще где-то полтора часа мы с Демидом будем наедине. И это на один час двадцать девять минут больше, чем мне того бы хотелось. Хотя… кого я обманываю?
– Точно. Спасибо, что не забыл ее уложить. Она становится нервной, если не поспит, – тараторю я, чтобы заглушить глупые мысли.
– Я знаю, Марьяна. Я ее отец, помнишь?
Угу… Он знает. Я в этом и не сомневалась. Балашов не дал мне ни единого повода думать, что он что-то может забыть.
– Так что там с пресс-релизом? – резко меняю тему.
– Да все нормально вроде бы. Вот, я перевел – почитай… Пока я схожу в душ. А потом все обсудим.
Балашов протягивает мне руку с телефоном, и я вынуждена подойти.
– Не боишься, что я узнаю твои секреты?
Улыбаюсь немного наигранно, чтобы скрыть неловкость. Утыкаюсь в телефон…
– У меня нет от тебя секретов.
Вскидываю взгляд. И залипаю на его лице. Красивом. Для меня красивом… Я уверена, что если бы тогда мы встретились при других обстоятельствах, если бы Демид пригласил меня на свидание, или что-то вроде того… я бы сама упала в его объятья. Ему бы даже не пришлось напрягаться. Вот только каковы были мои шансы сходить на свидание с таким, как Демид? Никаких. В обычной жизни мы вообще не могли с ним пересечься. Потому что он – звезда мирового масштаба, а я – обычная девушка, каких тысячи. Смешно, но особенной меня для него сделало как раз то, что произошло. Его будто заклинило на этом. Заклинило раз и навсегда.
Демид поднимает руку и осторожно гладит мою щеку пальцами. Знаю – мне нужно отстраниться. Такие игры опасны. Они не для аутсайдеров вроде меня. Но не могу. Тянусь за ним, как привязанная. Пока наши тела не соприкасаются. Есть что-то ненормальное в том, как я на него реагирую. Чувствую себя… прирученной. И не могу этого себе простить.
– Так я иду в душ? – шепчет Демид, обхватывая мой затылок ладонью. Киваю. Но не отхожу. Да и он не торопится размыкать наши странные полуобъятья. Наклоняет голову ниже, ведет носом по моей скуле и добавляет: – Мне правда нужно в душ. Я потный и наверняка плохо пахну.
Господи… Это он меня сейчас уговаривает притормозить? Отшатываюсь от него, чувствуя, как краска заливает лицо.
– Да. Извини. Я… задумалась.
Ага! Как бы не так. Балашов это тоже понимает и лыбится на все тридцать два.
– Я быстро, – говорит он, наклоняется, целует меня в лоб и неторопливо выходит из комнаты. Меня обдает ароматом его тела. Это пьянящий коктейль с ярко выраженными нотками амбры, цитруса, жгучего перца и тестостерона. С шумом выдыхаю, сажусь на кровать и заставляю себя сосредоточиться на тексте пресс-релиза, который Балашов для меня заботливо перевел. Я убеждаю себя не комплексовать по этому поводу. Подумаешь, не знаю языков… Зато я профессионал в своем деле. Но выходит как-то не очень. Терпеть не могу, когда начинаю вот так загоняться.
– Прочитала?
Вздрагиваю. Как-то быстро он справился.
– Угу, – бормочу, слезая с кровати. Почему-то наличие этого предмета мебели в непосредственной близости от Демида не на шутку меня нервирует. Хотя, конечно, это глупость чистой воды. Балашов уже два раза доказывал, что может отправить меня к небесам, и близко к кровати не приближаясь.
– Есть какие-то замечания?
– Нет. Все очень лаконично и по делу.
– То есть, мы можем давать ход этому пресс-релизу, если возникнет такая необходимость?
– Да. Конечно… И, Демид…
– Что?
– Спасибо, что помог разрулить это ситуацию.
– Я еще ничего не сделал.
Он пожимает широкими плечами, а я не знаю, что на это сказать. Да, по большому счету, еще ничего. Но я оценила его готовность встать на нашу защиту. Это подкупало. Как и многое из всего, что он делал. В такие моменты, как этот, я забывала о нашем прошлом. И просто радовалась, что у моей дочки такой отец. О том, как мне самой льстит его внимание, я старалась не думать. Это было совсем уж печально.
– Но сделаешь, если понадобится.
– Да. Тут ты права. Ради вас я сделаю все, что угодно.
– Ради Полинки.
– Нет. Ради вас.
Закусываю губу и старательно игнорирую стайки мурашек, побежавших по моей коже. Я не должна так реагировать. Но ничего… абсолютно ничего не могу с собою поделать. Потому что знаю – он не лукавит и сделает действительно все. Спасет меня от себя самой, если это потребуется. Спасет… от себя самой. В этом я убедилась лично. В снежном декабре. Четыре года назад.
Открываю глаза и поначалу не могу сообразить, где нахожусь. Спускаю ноги с дивана, в шею отдает тупой ноющей болью. Оглядываюсь по сторонам, и только теперь ко мне возвращается память, а вместе с ней и паника такой силы, что я не могу вдохнуть. Он так и застает меня. С лицом, перекошенным от ужаса.
Падает на колени и резким окриком приводит меня в чувство:
– Дыши!
Я втягиваю воздух с громким надсадным всхлипом. Легкие горят, и от боли у меня темнеет в глазах.
– Дыши! – повторяет зачем-то, как будто я сама не знаю, что мне это нужно! Бросаю на него яростный взгляд. И снова глотаю, пью воздух… Но боль в груди, кажется, становится лишь сильней, будто кто-то кромсает мою плоть тупыми ржавыми ножницами.
– Я хочу домой, – всхлипываю жалобно.
– Тебе лучше? – игнорируя мои слова, спрашивает Балашов.
– Я хочу домой! – говорю громче, замирая на краю истерики.
– Ты обещаешь, что оставишь ребенка?
Гляжу на него, открыв рот, и не могу выдавить из себя ни звука. Он чертов маньяк! Я боюсь его до дрожи в коленях. Но я не могу… не могу ему пообещать то, что он хочет. Мне кажется, в этом случае я совру не только ему. Но и ребенку, которому не могу… просто не могу дать жизнь. Всхлипываю и качаю головой из стороны в сторону. Балашов встает, опираясь одной рукой о пол, а я почему-то вздрагиваю.
– Ты передумаешь, Марьян. А пока мы поживем здесь.
– Я все равно от него избавлюсь! Даже если для этого мне придется замерзнуть в лесу… – к концу предложения мой голос ломается. Беззвучные слезы текут по моему лицу.
– Что ж… Значит, мне придется проследить, чтобы этого не случилось.
Он выходит из комнаты, а я обхватываю себя руками и озираюсь по сторонам. Мне нужно выбраться отсюда, во что бы то ни стало. Я должна выбраться… Подхожу к окну, пальцы дрожат, я дергаю ручку, и, к счастью, та поворачивается. Ставня отъезжает в сторону. В лицо ударяет обжигающе-холодный ветер. И в то же мгновение слезы на моих щеках превращаются в тонкую корку льда. Он говорил, что я замерзну в лесу быстрей, чем найду дорогу к трассе. Сейчас я имею возможность в этом убедиться. Закрываю окно и касаюсь лбом холодного стекла.
– За окном минус двадцать шесть. Ближайшая дорога перекрыта. Только что передали по новостям. Так что мы вовремя проскочили.
Оглядываюсь. Балашов стоит в дверях, сжимая в руках… поднос? Может быть, это истерика, но я смеюсь. Ну, ведь смешно! Только передничка не хватают. Смешно и… страшно. Я совсем не знаю его. А то, что мне уже известно – не вселяет никакого доверия.
– Поешь.
– Не хочу.
– Поешь. Или я накормлю тебя силой.
Он смотрит на меня, не мигая, и этот синий взгляд… он будто к земле придавливает. Необъяснимо. Покорно плетусь к столу. Берусь за приборы… На тарелке лежит картофельное пюре со стейком в окружении маленьких корнишонов. Истерика вновь прорывает барьеры моего контроля. С губ срывается короткий смешок, но я тут же давлюсь им, когда Балашов говорит:
– Думаю, это почти то же, что соленые огурцы.
Несколько секунд у меня уходит на то, чтобы понять, к чему мне эта информация. А когда понимаю… не знаю. Не знаю, что испытываю! Мне хочется плакать. Потому что в этот момент мне трудно его ненавидеть. Сглатываю.
– Меня не тянет на соленые огурцы.
– А на что тянет?
В его глазах такой искренний интерес, что я даже теряюсь.
– Не знаю.
– Что? Тебе совсем ничего не хочется?
– Мне хочется домой.
– Кстати, о доме. Тебе мать звонила, когда ты спала. Вот, набери ее, только не делай глупостей.
Балашов протягивает мой телефон, и я хватаюсь за него, как утопающий за спасательный круг. Не знаю, почему так. В этой ситуации мама мне не помощник. Даже если бы я могла – ни за что бы не призналась ей, куда влипла. Она ведь не зря в этом чертовом санатории! У нее сердце… Так что же мне ей говорить?
– Мама? Привет! Ну, рассказывай, как твои дела?
Мы разговариваем ни о чем, но родной голос действует на меня успокаивающе. Я слушаю его и жую, а ведь когда Балашов позвал меня ужинать, я была уверена, что не смогу заставить себя съесть ни крошки. До сих пор не понимаю, что Демид наплел моей матери, как все выкрутил, но, похоже, она от него без ума. Вон, привет передает, перед тем как положить трубку.
– Что ты ей рассказал о нас? – спрашиваю, размазывая вилкой по тарелке остатки картошки.
– Да так. Полуправду.
– А поконкретнее?
– Сказал, что мы недолго встречались. Потом я наломал дров, и ты меня послала. Ну, а теперь я, вроде как, стараюсь загладить вину, и все такое.
– Прекрасно. И она тебе, конечно, поверила.
– Я могу быть убедительным.
– Да уж. Особенно в разговоре со следователями.
Балашов темнеет лицом и на некоторое время замолкает.
– У тебя прекрасная мать, Марьяна.
– Думаешь, я не знаю?
– Нет, я вообще не о том.
– А о чем же?
– Ты тоже станешь хорошей матерью, если только захочешь. У тебя перед глазами был достойный пример.
Отбрасываю вилку и отворачиваюсь к окну. Я не собираюсь становиться матерью! И не стану ей. Хотя мысль об аборте пугает меня до трясучки.
– А как насчет тебя, Балашов? Какой пример был перед твоими глазами?
– Не очень хороший, – честно сознался он. И от этой честности мое сердце дрогнуло. Во второй раз за этот чертов вечер…
Глава 12
Демид
Не знаю, что чувствую, когда Марьяна благодарит меня за то, что я сам по большому счету и допустил. Нет, я понимаю, что когда-нибудь правда, один черт, всплыла бы наружу, но по моей вине это случилось гораздо быстрее, чем мы планировали. Вот, почему Марьяна злится. И, наверное, имеет на это полное право. Но мне надоело скрывать собственную дочь. Надоело! Я делал это три года. Три чертовых года я отмалчивался, слушая рассказы парней в зале об их детишках, хотя мне тоже было, что рассказать. Меня, как и их, переполняла отцовская гордость. Я хотел кричать на весь мир: смотрите, это моя девочка, и засыпать ее фотками свой Инстаграм. Мне хотелось таскать ее с собой на тренировки, как это иногда делали ребята из моей команды, да и вообще бывать с Полинкой как можно чаще. Но я, считай, жил на две страны, и когда дела вынуждали меня находиться в Америке, не видел дочку неделями.
– Где я могу умыться? – спрашивает Марьяна, отвлекая меня от не самых радужных воспоминаний.
– Вторая дверь направо. Тебе стоит тут чаще бывать.
Она никак не комментирует мои слова. Лишь опускает взгляд, сутулит плечи и выходит прочь из комнаты. А я иду в кухню, чтобы приготовить к ее возвращению кофе. Если есть в мире человек, который не может жить без этого напитка в принципе – то это Марьяна. Достаю чашки и невольно снова возвращаюсь на четыре года назад…
Марьяна уходит в отведенную ей спальню сразу же, после ужина, а я еще вожусь по дому некоторое время: складываю грязную посуду в посудомойку, протираю от пыли мебель, мою полы. Как вы понимаете, нашего приезда здесь не ждали. Мне только предстоит как-то объяснить хозяевам свое присутствие в их доме. И хотя я не думаю, что с этим могут возникнуть проблемы (в конце концов, Игорь сам неоднократно приглашал меня погостить), эта мысль, один черт, меня напрягает. Кошусь на часы. Всего-то девять. Беру телефон, отыскиваю контакт и прикладываю трубку к уху.
– Какие люди! Привет, брат. Я звонил тебе, наверное, тысячу раз, после того дерьма, что случилось…
Да уж. Случилось. Но мне совершенно не хочется это все обсуждать.
– Ага. Херово вышло. Только я тебе не поэтому звоню. Помнишь, ты как-то предлагал мне погостить в твоем лесном домике?
– Еще бы …
– И как? Это предложение до сих пор в силе?
– Конечно! Ты же знаешь! Приезжай в любой момент. Правда, сейчас там все замело по самую макушку, но как только метель уляжется и к дому сможет пробиться мой человек, чтобы прибраться, добро пожаловать!
– Да я уже здесь, собственно.
– С ума сошел? Как ты там оказался?!
– Не знаю. Просто ехал, куда глаза глядят. А потом вспомнил, что уже бывал в этих краях с тобой. Славные были деньки. Ну, и вот…
– Ты точно в порядке? – в голос Игоря закрались нотки беспокойства.
– Насколько это вообще возможно. В петлю лезть точно не собираюсь, а так… Просто хочется побыть одному. Вдали от суеты и льющегося на меня из прессы дерьма.
Конечно, я вру. Но такое объяснение звучит довольно правдоподобно. Игорь заверяет меня, что я могу жить в его домике столько, сколько потребуется, и обещает нагрянуть в гости сразу же, как только вернется в страну. К счастью, я знаю, что это произойдет нескоро. Мы перекидываемся еще парочкой ничего не значащих фраз и прощаемся.
Откладываю в сторону телефон и медленно выдыхаю. Все оказалось так легко, что я невольно начинаю верить в чертовы знаки! И утверждаюсь в мысли о том, что поступил правильно, похитив человека. Я, мать его, утверждаюсь в этой безумной мысли…
Бесшумно ступая, иду в спальню Марьяны. Она крепко спит. Я осторожно опускаюсь на свободную половину кровати, понимая, что она вряд ли обрадуется, проснувшись со мной в одной постели. Но какой у меня выход? Не привязывать же мне её к кровати? А как иначе уберечь эту девочку? От самой себя уберечь. Переворачиваюсь на бок, ругая себя за то, что ничего толком не продумал. Хотя… когда мне было этим заниматься? Все случилось так быстро. Я и сам, кажется, до последнего не понимал, куда везу её и зачем. А теперь понимаю и… Боюсь. Так боюсь, что сделаю только хуже.
Долго не могу уснуть. Прокручиваю в голове события дня, ищу выходы там, где их нет, верчусь с боку на бок и, наверное, поэтому пропускаю наступление утра.
Меня будит странный звук. Я открываю глаза и наталкиваюсь на панический взгляд Марьяны. Спросонья не сразу соображаю, что могло ее так напугать, а когда доходит, выставляю вперед руку и говорю так твердо, как это вообще возможно:
– Эй-эй, все нормально. Я не сделаю тебе ничего плохого.
– Что ты делаешь в моей кровати? – голос Марьяны дрожит.
– Сплю. Послушай, я не могу допустить, чтобы ты убежа…
Не успеваю договорить, потому что Марьяна вскакивает с постели и, зажав ладонью рот, выбегает прочь из комнаты. Несусь за ней следом, по ходу дела натягивая футболку, которую мне вообще, наверное, не следовало снимать перед сном.
Догоняю Марьяну как раз в тот момент, когда она падает на колени перед унитазом. Подхожу ближе. Аккуратно собираю в руку ее светлые волосы и стою рядом, пока это все не заканчивается. Помогаю ей встать, включаю краны.
– Сейчас, где-то здесь я видел новые зубные щетки…
– Оставь меня… – говорит Марьяна и подставляет обе ладони под струю воды.
– Да… Да, конечно. Только щетку найду. Тебе всегда так плохо?
– Что? – плещет водой в лицо.
– Я спрашиваю, тебя тошнит каждое утро?
– Нет. Только когда я просыпаюсь в одной кровати с тобой.
Марьяна снимает с крючка полотенце и вытирает лицо. А я… я понятия не имею, как реагировать на ее слова, и что вообще мне с этим делать дальше. Её ненависть такая плотная, что мне кажется, будто я ее ощущаю легкими покалываниями на коже.
– Пойду приготовлю тебе завтрак, – бросаю резко, отступая.
– Утром я пью только кофе.
– Тебе его нельзя. Это вредно для малыша.
– Я всегда пью кофе по утрам, – настаивает Марьяна, комкая в руках край футболки, которую я ей выделил из запасов Игоря.
– Пила. Теперь тебе стоит пересмотреть свои привычки.
– Я не хочу их пересматривать! Не хочу рожать и не хочу оставаться с тобой в одном доме!
В её голосе звучит истерика, которую я старательно игнорирую. Обхожу Марьяну по кругу и молча выхожу из ванной. Но она, похоже, не намерена сдаваться, потому что идет за мной по пятам.
– Почему ты молчишь?!
– Потому что не хочу повторяться. Я уже сказал тебе все, что хотел.
– Но это же полный бред! Мы живем в современном мире! Ты не можешь меня заставить! Просто не можешь… – ее трясет, а я начинаю злиться сам на себя, потому что не могу до нее достучаться, как ни стараюсь.
– Успокойся. Тебе нельзя нервничать…
– Успокойся? Успокойся?! Ты серьезно вообще? Ты похитил меня! Ты, мать его так, похитил меня… Ты чертов маньяк, который сначала насилует женщин, а потом…
– Ни одна женщина, кроме тебя, не может пожаловаться на то, что я её изнасиловал. Может быть, тебе в это трудно поверить, но многим из них очень нравится быть со мной.
Бледные щёки Марьяны заливает розовый румянец смущения. Она нервно сглатывает и отводит взгляд. И я понимаю, что эта тема здорово выбивает её из колеи. А что, если…
– Может быть, тебе тоже стоит попробовать?
– Что? – вскидывается она.
– Говорю, может быть, тебе стоит попробовать, как это? Со мной… Я буду очень стараться… Оргазм делает женщину такой сговорчивой и покладистой. А взаимопонимание – это как раз то, чего нам так не хватает.
Не знаю, зачем это говорю. Наверное, просто нащупываю ее пределы. Хочу понять, на что еще могу надавить, чтобы выкрутить ситуацию в свою пользу. Да, низко! Да, подло! Но разве у меня есть варианты?
– Ты спятил? – шепчет она и делает шаг назад. – Не смей даже подходить ко мне, слышишь? Этого больше не повторится! Я лучше вскроюсь, чем позволю тебе снова меня коснуться… Я лучше вскроюсь, понял?
– Давай лучше договоримся… Ты завтракаешь, а я держу руки при себе. Что скажешь?
Марьяна опускает взгляд. Я вижу, как дрожат ее ресницы, как взволнованно вздымается грудная клетка, и как её руки сжимаются в кулаки. Мне не хочется ломать ее волю, но я не знаю… просто не знаю, как иначе до нее достучаться.
– Какой же ты ублюдок! Ненавижу тебя!
Ее слова бьют неожиданно метко, хотя, казалось, я уже давно должен был к ним привыкнуть. Отец так часто звал меня ублюдком, что маленьким я думал, будто это мое прозвище. Ну, знаете, это же так просто… Мишку из соседней квартиры отец звал Потапом, Никиту из тридцать восьмой – Китом, а я… я был Ублюдком. Ну, разве это не мило?
Разворачиваюсь и иду в кухню. Включаю электрический чайник и достаю запечатанную упаковку чая. К счастью, в доме полным-полно еды. Здесь все рассчитано на то, что хозяева могут нагрянуть в любой момент. Морозилка забита мясом и прочей заморозкой. В шкафах – спагетти и всякие каши. А в кладовой есть даже молоко долгого хранения, джемы и какая-никакая консервация. В общем, с голоду мы не умрем, хотя Марьяне, очевидно, нужно больше свежих фруктов и овощей.
– Мне нужно позвонить, – бурчит Марьяна, когда я ставлю перед ней чашку чая.
– Кому?
– По поводу работы. Я должна была сегодня прийти на собеседование, но по твоей милости…
Я вскидываю бровь, и Марьяна замолкает на полуслове. Что ж, кажется, она начала понимать правила. Первое из них гласит: уступи мне, и я уступлю тебе. Может быть. Если ты будешь хорошей девочкой.
– В общем, мне нужно позвонить и перенести встречу, – тушуется она и вновь утыкается взглядом в стоящую на столе кружку.
– Хорошо. Позвонишь. А потом мы пойдем прогуляться.
– Что? Ты серьезно вообще? Там мороз и сугробы едва не под крышу!
– Тебе нужно дышать свежим воздухом.
– В минус двадцать семь?!
– Достаточно свежо. Не так ли?
Марьяна возмущенно пыхтит, и мне приходится отвернуться, чтобы спрятать улыбку.
– Демид! Демид, ты меня слышишь?
– Извини, задумался. Что ты сказала? – выныриваю из липкого марева воспоминаний.
– Говорю, кофе готов. – говорит она, кивком головы указывая в направлении кофеварки.
– А, да… Это тебе. – Беру чашку, осторожно, чтобы не обожглась, протягиваю Марьяне. А потом открываю холодильник и ставлю перед ней молоко.
– Спасибо, – Марьяна чуть сводит брови и отводит взгляд в сторону.
– Я что-то сделал не так?
Она качает головой и все так же на меня не смотрит. Несколько прядей падают ей на лицо, я осторожно убираю их пальцами. Она зажмуривается, и я вижу, я, мать его, вижу, как она тянется за моей рукой. И только это, наверное, еще дает мне силы держаться. Видит бог, терпение – не мой конек.
– Я просто… удивилась, что ты помнишь такие мелочи.
– Я все помню, Марьяна. Все, что тебя касается.
Она закусывает губы и отвлекается на то, чтобы налить молока в чашку.
– Ты еще долго будешь меня избегать?
– Я тебя не избегаю.
– Избегаешь. И знаешь об этом. В том доме… тебе ведь было хорошо.
Если она соврет, не знаю… Не знаю, что тогда будет. Мне надоели эти игры. Шаг вперед – два шага назад, а я взрослый мужик. Мне хочется… черт, мне хочется нормальных здоровых отношений! Хочется любви и тепла. Хочет чего-то настоящего. Я просто не желаю тратить свою жизнь понапрасну. Потому что она проходит. Она летит с бешеной скоростью. И я не хочу, оглядываясь назад, думать о том, сколько упустил времени.
– Да… – Марьяна облизывает пересохшие искусанные губы. – Мне было хорошо. Но ты же не думаешь, что это что-то меняет?
– Серьезно? Хочешь убедить меня, что случившееся ни черта для тебя не значит? А, нет, погоди. Ты ведь не меня пытаешься убедить. И как оно?
– Что, как?
– Как оно – быть трусихой?
Она даже не протестует. Неопределённо ведет плечами и вертит в ладонях ложку.
– Это… спокойно, Демид.
– Спокойно? – недоверчиво качаю головой. – Спокойно, значит… Ты сама себя слышишь?
Вскакиваю со стула и веду руку ото лба до макушки, в попытке успокоиться. Но лишь еще больше завожусь, когда замечаю в ее глазах страх. Не могу… Не могу! Мне нужно с этим что-нибудь сделать. Сглатываю. Сжимаю в кулаки руки и иду к ней, удерживая ее взгляд своим взглядом. Я знаю только один способ заставить ее расслабиться. Один единственный чертов способ. И я собираюсь воспользоваться им. К черту, что будет потом.
