Текст книги "Чатуранга (СИ)"

Автор книги: Юлия Поспешная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

ЧАТУРАНГА “Чатура?нга – древнеиндийская игра, считающаяся прародителем шахмат, сёги и многих других игр.” ПАДЕНИЕ ЧАСОВНИ Пятница, 12 апреля, ночь. Около двадцати лет назад... “Блиц – шахматная игра, где на обдумывание ходов отводится ограниченное время; проводится по обычным правилам, кроме нескольких обусловленных спецификой” “Блицор – шахматист, хорошо играющий блиц.” У вина был вкус торжества. Стоящий перед высоким окном мужчина, в дорогом итальянском костюме, ощущал триумф в каждом глотке этого, насыщенного вкусом французских виноградников, шедевра виноделия. На его губах, сама собой, медленно растянулась торжествующая довольная улыбка. Сегодня был его день. День, когда Мефодий Висконти, глава одной из самых влиятельных преступных фамилий во всей Восточной Европе доказал этой дряхлой, немощной правоохранительной системе, что клан Висконти стоит выше нелепых законов. Мефодий и его семья продемонстрировали этим судьям, ментам и федералам, их полную неспособность подчинить Часовых – как за глаза называли Висконти – своим дурацким правилам, своей гребаной, наспех написанной конституции! Сегодня, когда Московский городской суд вынес свой вердикт, рухнули последние надежды полиции засадить, его Мефодия, в ср*ные “Кресты”! Говоря о полиции, следует уточнить, что речь идёт прежде всего о Безсоновых. Об этих трёх неугомонных братьях – Иосифе, Артёме и Всеволоде – вместе с их сыновьями, которые, конечно же, по “славной” семейной традиции пошли по стопам своих отцов. Именно они из кожи вон лезли, чтобы упрятать Мефодия, а затем и всю его семью, всех Висконти за решетку. Пятнадцать лет... Пятнадцать гребаных лет уже идёт настоящая война между полицейской династией Безсоновых и синдикатом Висконти! Началось это в середине восьмидесятых, когда ещё был жив прежний глава семьи Висконти, и продолжается до сих пор. Аресты, стрельба, заказные убийства, покушения, снова аресты, суды и бурлящая от взаимной ненависти кровавая вражда. Безсоновы были искренне убеждены, только арест всей фамилии Висконти позволит уничтожить весь их преступный бизнес: от банков и казино до наркотрафиков и торговлей российским оружием. Не имея возможности добраться до самих Висконти, Безсоновы регулярно арестовывали и сажали их людей. Это именно их стараниями были закрыты сразу несколько филиалов банка “Висконт” и изъяты, якобы, “фальшивые” деньги. Это они руководили арестом имущества десятков столичных казино Висконти и это Безсоновы перекрыли поток героина по каналам, контролируемыми Часовыми. Но даже не это больше всего злило главу преступного синдиката. Большего всего Безсоновы заслужили его ненависть из– за того, что не забывали хорошенько нажиться на деньгах преступной фамилии: они присваивали себе “фальшивые” сотни тысяч долларов из банков “Висконт”, перепродавали наркоту и оружие в Африку, тамошним голозадым чёрным революционерам и вдохновителям этнических чисток, а казино, в последнее время, просто в наглую отбирали. Ненавидел ли Мефодий Безсоновых? Да он с удовольствием лично вырезал бы им сердца и вложил в их тела Багровые часы Висконти – так Часовые, по традиции, поступали со своими врагами. Мефодий заметил, что из– за мыслей о гребаных Безсоновых, даже вино у него в бокале потеряло вкус. – Вы мне ещё ботинки будете лизать! – мстительно проговорил глава фамилии, глядя в окно, на огни раскинувшейся перед ним столицы. Сейчас ночью, в наряде из сотен миллионов цветных огней, город, казалось, ликует вместе с Мефодием и его братьями. Столица, как будто знает, кто её настоящие хозяева и приветствует их, разделяя с ними радость победы в суде. “Впрочем, – криво ухмыльнувшись, подумал Мофодий, – учитывая, скольким и какое количество миллионов мы забошляли всем этим толстым ж*пам в судах и министерствах, победа была вполне ожидаема”. М-да... Ожидаема, но не гарантирована. Почему? Ответ снова состоит из одного слова – Безсоновы. Мефодий глубоко и протяжно вздохнул, подавляя просыпающееся раздражение. “На х*р их всех, – подумал он с мрачным ожесточением”. Где-то рядом с ним прозвучало приглушенное женское хихиканье, а затем пробасил чей-то знакомый голос. Мефодий обернулся в сторону предполагаемого источника звука и прислушался. – Ну, переста-ань...– смеясь, кокетливо протянула какая-то девушка. – Ну, зая, сегодня такой день! Ты не можешь мне отказать! – настойчиво, с нескрываемым вожделением ответил мужчина. Глава семьи Висконти недовольно, осуждающе поджал губы – он прекрасно узнал голос одного из своих младших братьев. Порывистым быстрым шагом предводитель Часовых приблизился к двери из дорого темного дерева, с золотой ручкой, покрытой искусной гравировкой. Он дернул ручку, воркующие голоса и смешки за дверью тут же стихли. Молча, по-прежнему сдерживая тлеющую внутри злость, мужчина достал ключи – как у главы семьи, у него были ключи от всех дверей Часовни, семейного бара-ресторана, которым владели Висконти. Мефодий толкнул от себя открытую дверью, и его взору предстала стыдливо покрасневшая девушка в униформе официантки, вместе с полноватым темноволосым мужчиной. Девушка, пряча взгляд, торопливо застёгивала пуговицы форменной блузки. А Фома Висконти, недовольно кривя губы, поспешно застегивал ремень брюк. – Пошла вон, – глядя только на брата, тихо приказал девушке Мефодий. Перепуганная официантка поспешила скорее скрыться с глаз одного из самых опасных и могущественных людей в этой стране. Когда торопливый стук её каблуков стих, Мефодий подошел к брату и молча заглянул ему в глаза. Темно-зелёные, с черными вкраплениями, нефритовые глаза главы семьи были наполнены ледяным негодованием. Возвышающийся над ним на пол головы, младший брат, спрятав руки в карманах брюк и покачиваясь на носках, усердно отводил взгляд. Мефодий чуть склонил голову, к правому плечу, заглядывая в лицо младшего брата. – Ну, чего? Чего опять не так, Мефод? – не выдержал Фома. Его старший брат, человек, от чьего пристального взгляда мочили штаны почти все предводители бандитских бригад и многие офицеры полиции, чуть приблизился к брату. Тот настороженно замер. – Напомни, братишка, зачем мы здесь сегодня собрались? – низковатый, со зловещей шипящей сипловатостью, голос предводителя синдиката, был обманчиво равнодушен. – Ну-у, – пожал плечами Фома, – чтобы отпраздновать победу в суде. А что? – И в честь этого ты вознамерился вы***ть очередную официантку в нашем баре? – Нет, Мефод, а чего нельзя то! – возмутился Фома. – Я может стресс хотел снять! Я знаешь, как я за тебя волновался?! Мефодий резко вскинул правую руку, отвесив брату жесткую звонку оплеуху. – ***ть! Мефод, ты что на *** творишь?! – вскричал Фома. Его левая щека была рассечена и кровоточила: виной этому был семейный перстень главы семьи. На указательном пальце правой ладони у всех Висконти красовался массивный палладиевый перстень со змеем, глотающим человека – напоминание о герцогском происхождении семьи*(Висконти – герцогский род, владеющий Миланом, с 1277 – 1447 г.). – Фома, братец, ты забыл, что здесь, внизу, на первом этаже нашего бара, за столом, кроме всей нашей родни, находиться твоя жена и твой младший сын? А Швейцарии, если ты вдруг запамятовал, растут двое ваших старших детей? – И что теперь? Мне развлечься нельзя?.. – Период, когда ты мог себе позволить зажимать баб в каждой каморке, бухать, как свинья и шмалять из пистолета без повода, закончился, когда ты стал моим заместителем в нашем игорном бизнесе и женился. Знаешь, почему? – Почему?! – зажимая глубокую царапину на щеке салфеткой, обиженно пробурчал Фома. – У тебя появилась ответственность, брат, – процедил Мефодий. – А сейчас приводи себя в порядок и живо вниз, за стол. Не дай тебе бог, если я узнаю, что ты опять полез под юбку кому-то из девок. Я это на семейном совете озвучу, при всех. Хочешь?! – Не, не, Мефод, ты чего... – Фома заметно побледнел. – Не надо... Что-что, а распутство, особенно в состоянии законного брака, в семье Висконти страстно порицалось во все времена. – Тогда забудем, что я здесь видел, – Мефодий оглянулся на дверь кабинета, в котором они находились. – Девку эту я уволю, а то ещё болтать начнёт, как ты её тискал. Я стыда не оберусь. – Ну, хочешь я её грохну? – пожал плечами Фома. – За что? Сомневаюсь, что это она тебя затащила сюда и сама полезла в штаны, – недобро ухмыльнулся Мефодий. – Всё, свободен. Фома, понурив голову, вышел. Ни он, ни, кто бы то ни был из семьи, не смел ослушаться нынешнего Отца семейства, должность которого занимал Мефодий. Внизу собрались уже все представители криминальной династии, и за большим длинным столом, который ломился от шедевров кулинарии, было шумно. Гремели разговоры, кто-то смеялся, кто-то втихоря тискал грибочки из салата, остальные что-то оживленно обсуждали. Разумеется, главной и бурно обсуждаемой темой был позавчерашний суд, над Мефодием. И когда глава семейства неторопливо спустился по широкой лестнице, с алебастровой балюстрадой и хромированными ступенями, один из молодых мужчин, в полосатом костюме, поднялся из-за стола. Стройный, худощавый, с элегантными усами и аккуратной бородкой, он походил на самого Мефодия и у него были знаменитые, нефритовые глаза Висконти – серовато-зеленые, с тёмными вкраплениями. – Вот он! – закричал Тит Висконти, с воодушевлением и восторгом указывая на своего старшего брата. – Вот он наш предводитель! Наш вождь и гений! Тот, кто сделал нашу семью великой! Тот, чье имя наводит страх на всех врагов Висконти! И сегодня!.. Тит поднял бокал до краев наполненный темно-кровавым вином. – Сегодня, в этот вечер!.. – Скорее, уж в ночь, – негромко бросил кто-то. Послышались тихие смешки. Тит лишь отмахнулся. – Сегодня, – продолжил он, не сбавляя торжественной и немного фанатичной горячности, – я хочу поднять тост за него, за моего обожаемого брата! За Мефодия! – За Мефодия! – громыхнули два с лишним десятка голосов. Глава семейства, польщенный и улыбающийся, в ответ, поднял свой бокал и, чуть тише, произнес, в ответ: – За Висконти! – За Висконти!!! – на этот раз стройный хор голосов прозвучал громче, в едином душевном и восторженном порыве. Единственным человеком, среди всех присутствующих, который не вполне разделял всеобщее веселье был, самый младший брат Мефодия, тридцатилетний Кир Висконти. В отличии от своих старших братьев, трёх кузенов и племянников, которые искренне аплодировали, пили, ели и поднимали тосты, Кир ощущал беспокойство. Постепенно, но неуклонно нарастающую тревогу, которая всё сильнее распирала его грудь изнутри. Кир, ещё до празднования, пытался отговорить главу семейства от празднования: он пытался доказать им, что такое поведение будет расценено, как вызов и попытка поддразнить полицию, МВД и даже государственную власть. А сколь бы не сильна была их могучая фамилия, ей не потягаться в силе и возможностях с людьми в высоких кабинетах и должностными лицами, что отчитываются за высокими дверями Кремля. И по мнению Кира, показательное празднование выигрыша в суде, будет выглядеть, как издевка и насмехательство над теми, кто как раз и занимает руководящие должности в самых верхах правоохранительной структуры. Поганое, даже мерзкое и крайне навязчивое предчувствие не отпускало Кира, даже когда он попробовал напиться. Он смотрел на окружающее его веселье, весь этот шик и лоск, на своих братьев, кузенов и племянников... И его вдруг, как будто невзначай, кольнула крайне неприятная мысль: они все здесь пьяны, все отдались веселью и забавам, и в одночасье стали невероятно уязвимыми. Когда им, напротив, следовало бы сохранять максимальную бдительность. Какой-то невидимый толчок тревоги пнул его в грудь в новой силой. Кир нервно вздохнул и положил руку на тонкое запястье сидевшей рядом Елены. – Тебе нужно уехать, – сказал он. – Что? – Елена удивленно захлопала своими красивыми серыми глазами и удивленно нахмурилась. – Почему, Кир? Радость моя, почему ты такой напряженный? Что с тобой?.. Ведь всё же хорошо... Кир нервно вздохнул и замотал головой. – Я просто прошу тебя, пожалуйста, давай ты уедешь... Он был готов умолять её или даже заставить уехать силой. Он уже был уверен, что сегодняшний вечер закончится вовсе не так замечательно, как он начинался. И Киру совсем не желал, чтобы его двадцати двух летняя беременная жена оставалась в это время здесь и подвергалась даже минимальному риску. Даже если это его паранойя и он понапрасну переживает, сегодня он бы хотел, чтобы его любимая супруга на находилась, как можно дальше отсюда... – Я дам тебе водителя и машину, уезжай домой, пожалуйста, – Кир взял ладонь жены обеими руками. – Прошу тебя, родная, послушайся меня... я потом тебе всё объясню! – Кир, любимый, ты м-меня пугаешь... – боязливо проговорила девушка. Её руки, сами собой, в обеспокоенном жесте, легли на едва округлившийся живот. Кир через силу, вымученно улыбнулся. – Да всё в порядке... Просто сейчас тебе лучше уехать. “Соглашайся, пожалуйста! – мысленно взмолился Кир”. – Хорошо, раз ты так просишь... я уеду, – было видно, что Елена крайне расстроена этой настойчивой просьбой мужа. Но перечить она не стала. Кир встал из-за стола, быстро объяснил всем, что его жена плохо себя чувствует и поспешил проводить её к дверям выхода из зала, в котором длилось бурное празднование. Из-за звучавшей музыки и радостных криков, он не мог слышать, что происходит за двумя двустворчатыми массивными дверями входа в зал. Но Кир успел обратить внимание на странное метание теней, в просвете межу полом и дверями. Тревожное ощущение укололо в самое сердце, заставив его интенсивно забиться в нагнетающем ритме. Дверь вздрогнули от удара, Кир среагировал мгновенно и оттолкнул жену на стоявший рядом обшитый кожей угловой диван. Одновременно, свободной рукой, он выхватил пистолет. – Вра-а-аги!!!– истошно заорал он, перекрикивая музыку. В распахнувшихся дверях появились двое, в масках и тяжелых касках, облаченные в бронежилеты и вооруженные автоматами. Он успел выстрелить лишь раз – и пуля попала точно в незащищенное горло одного из нападавших. Амуниция не спасла его, зато его второй противник с автоматом гремящей очередью разрезал живот Кира. Тот сдавленно охнул, рухнул на колени, пистолет выпал из его ослабевших пальцев. За спиной у него ещё звучала музыка, затем раздались одинокие выстрелы и надрывающиеся женские крики. Мир уже быстро таял и мутнел в глазах Кира. Сквозь размытый взор, задыхаясь от рвущей плоть боли, Кир видел, как Елена в страхе бросается к нему. – Что вы сделали?! – навзрыд закричала она. – Господи!.. Кир!.. Кир, любимый!.. Кир успел почувствовать дрожащие руки своей жены, возле его раны. Не зная, что делать, растерянная и перепуганная она тщетно пыталась закрыть рану рукой. Кир едва слышным шепотом попросил её спасаться. Подошедший сзади мужчина в маске схватил девушку за волосы и оттянул в сторону. Елена, рыдая от боли, надрывно завизжала, она брыкалась и пыталась расцарапать руку нападавшего. Туфли слетели с её стройных ног, которые так обожал Кир. Он видел, как его жена, заливаясь слезами, умоляла отпустить её. Но вместо этого, громила в бронежилете и каске, с балаклавой на лице, подтянул девушку поближе к себе и на глазах у умирающего Кира с силой пнул её в живот. Елена скривилась, заорала от боли, сворачиваясь в клубок. – Ублюдок!.. – прохрипел Кир. – Оставь, её с**а!.. – Перестаньте! Не надо! Умоляю!.. – взвыла рыдающая Елена. Следующий удар тяжелым ботинком в лицо, заставил её замолчать навсегда. – Хватит плодить змеёнышей, – пробасил подонок в бронежилете и каске. Подняв автомат он, как ни в чем не бывало, прошел мимо затихшей Елены и истекающего кровью Кира. А в зале гремела шквальная пальба. Со звоном сыпались осколки окон, с треском, от ударов пуль, разваливалась дорогая мебель, слышались истеричные надрывающиеся крики жен, сестёр и матерей Висконти. Кир слышал, как Тит и Фома Висконти, выкрикивая грязные ругательства, стреляют в ответ. Кир, не мог отвести взгляд от лица своей жены. По-прежнему, по аристократичному красивое, сейчас оно не выражало ничего, кроме обманчивой безжизненной отстраненности в широко раскрытых серых глазах. Кир умирал, ощущая боль физическую и ещё более мучительную, боль душевную. Он готов был заплакать от невыносимой горечи и жгущего чувства невесомой пустоты, возникающей от осознания, что Елены больше нет... Гремела ожесточенная стрельба, густой ковролин пропитывался кровью... Багровой и кипучей, отчасти ядовитой и темной кровью Висконти. Кир, через силу сумел оглянуться, но лишь для того, чтобы увидеть, как один из неизвестных налетчиков добивает выстрелом в голову Фому, второй поступает также с престарелой матерью братьев Висконти и их младшей сестрой. Ещё двое сумели, наконец, застрелить укрывшегося за декоративной колонной Мефодия. Глава семьи умер с честью, истекая кровью, с десятками пуль в теле, но не выпустив из рук оружия. Могущественного Мефодия Висконти остановило только разорванное автоматными пулями лицо, только когда осколки его черепа разлетелись по ковролину, он пал к ногам нападавших. Кир, успел заметить, что неизвестные противники Висконти понесли ещё потери: в добавок к застреленному лично Киром, Мефодий умудрился метким выстрелом сразить ещё одного подонка. – С**и!!!– со злой досадой прорычал один из трёх оставшихся налетчиков. – Они убили дядю Артёма! – Дядя Иосиф и Лёшка тоже мертвы, – с меньшей эмоциональностью ответил другой. Обмениваясь фразами и рассуждениями, эти трое ходили между неподвижных тел Висконти и стреляли в головы тем, кто ещё подавал признаки жизни. Один из них, увидел, как тринадцатилетний Константин, сын старшего кузена Кира, отчаянно ползет прочь и, как один из убийц бездушно добил мальчика автоматной очередью в спину. – Вот и конец треклятому роду Висконти, – прорычал детоубийца, оглядываясь по сторонам. Кир торопливо закрыл глаза и замер. Несмотря на пожирающую боль и покидающую его тело жизнь, он сумел сообразить, кто скрывается за черными балаклавами. Безсоновы! Чёртовы подонки из этой прогнившей ментовской семейки! Безсоновы... Челюсти Кира до боли крепко сжались во рту. Сейчас, ничего в мире, он так не желал, как того, чтобы эта семья, этот род, все до единого, от стариков до домашних питомцев были уничтожены!.. – Поджигайте, и уходим, – отдал распоряжения Всеволод Безсонов. Его голос Кир отлично помнил: он не раз угрожал Мефодию и лично допрашивал всех братьев, когда ему удавалось задержать их. Кир не смел открыть глаза и пошевелиться, но он отлично слышал топот их ног, голоса и звук выплескивающейся на пол жидкости... Резкий запах бензина коснулся его обаяния. Ему стоило серьёзных усилий, чтобы не скривиться и сохранить безмятежное лицо покойника. Кир услышал, как с коротким визгом чиркнула зажигалка и, как с тяжелым свистом взметнулось пламя. – Всё, уходим! – крикнул кто-то из Безсоновых. Кир услышал горчащий запах гари и топот тяжелых ботинок убийц его семьи, что прозвучали в метре от него. На миг у него промелькнула мысль, дотянутся до запасного пистолета за спиной и застрелить с**иных детей, когда они подойдут к дверям, но у него не было на это сил. Он осмелился открыть глаза лишь, когда стихли голоса и шаги Безсоновых. Помещение бара-ресторана уже вовсю было охвачено бурным пламенем. В стенах сгущался зловонный горелый опаляющий воздух. Серо-сизый, с чернильными оттенками дым быстро расползался по стенам, окутывая интерьер просторного зала. В пучине густеющего прогорклого дыма постепенно растворялись очертания разбитой пулями мебели, барной стойки, стола и неподвижных тел Висконти. Пламя восставало, поднималось и стремительно разрасталось по просторному залу. Кир, сквозь слезящиеся глаза огляделся, он чувствовал, что у него нет сил даже, чтобы попытаться спастись, но, если бы ему суждено было умереть, он должен был быть уже мертвецом... Этого не происходило и боль не отступала. Кир счёл, это хорошим признаком. – Прости меня, милая, прости... Елена...– прохрипел он едва слышно, взглянув на распростёртое на полу тело жены. Мелькнула мысль, подползти к ней, взять её за руку и уйти из этого мира держа за руку единственную женщину, которую он любил. Но, если он уйдёт, кто тогда вернёт “долг” за его семью? Кто отомстит подонкам Безсоновым и кто отплатит им за убитую у него на глазах беременную жену? Кто отомстит Безсоновым за убийство Елены и их не родившегося сына, которого так страстно желал Кир. Боже! Да он, в последние недели, только и жил мыслью о том, как он поднимет на руки своего новорожденного мальчика! Как они с Еленой будут вместе растить его в ласковом уюте и бережной любви... А теперь этого не будет. Никогда. Теперь уже никогда. – Прости меня...– вновь повторил Кир. Вскрикнув от боли, он с трудом перевернулся на живот и развернулся в сторону кухни: там, в кладовой, он знал это, есть пожарный выход, по ступеням и сразу на улицу. Если... Если получится, если он сможет, у него будет шанс спастись... Он сделал над собой усилие, боль немедленно отозвалась во всех мышцах его тела, сдавив и выкрутив их с садистской жестокостью. Кир закричал, выругался и посмотрел перед собой. Его тело лихорадило, на лице выступала испарина, а глаза безжалостно щипало. Зловещее пламя с потрескиваньем сжирало мебель, огонь танцевал на мертвых телах братьев Кира, он забирал их, уродуя их плоть, сжигая их волосы и одежду. Кир ощущал запаха горящего дерева и тошнотворную вонь палёной плоти. Его не вырвало лишь потому, что у него в животе засели две автоматные пули, отнявшие возможность извергнуть переваренную пищу в обратном направлении. Он был уже возле барной стойки, когда услышал звук, который был совершенно, абсолютно лишний в этом царствие огня и крови. Это был звук звенящей монетки. – Надо же, – проговорил чей– то насмешливый голос,– и снова решка... Кир замер. На миг он подумал, что совершил фатальную ошибку и его увидел один из Безсоновых. Но это невозможно! Их здесь нет! Они ушли, забрав тела своих родственников и завалив двери! Тогда кто... С трудом повернувшись, Кир увидел на высоком табурете возле барной стойки человеческий силуэт. Он был одет... странно, очень необычно. Высокий темный цилиндр, старомодный сюртук в черно-белую клетку, с алыми манжетами и поблескивающими золотыми пуговицами. Белые брюки и черные сапоги. Кир не знал кто это... Он никогда прежде никого подобного не видел. Почему он не убегает, он что не видит, что творится вокруг?! И как он сюда попал? Пришел с Безсоновыми? Или это артист, нанятый Мефодием?.. Чушь! Его старший брат терпеть не мог разного рода шоуменов, клоунов и прочих аниматоров. Они его раздражали своими кривляньями. Тогда кто это? Кто это, чёрт побери, такой?! За спиной у мужчины в цилиндре шкаф с дорогой выпивкой вспыхнул и запылал торжествующими пламенными знаменами. Сгорающие полки прогибались и разваливались, стоящие на них бутылки с французским коньяком, винами и ликерами со звоном падали вниз. И каждый раз в верх брызгали фонтаны шипящих искр. Но мужчина в цилиндре оставался на удивление спокойным, к пожару вокруг и горящему за его спиной, в двух метрах от него шкафа. – А ты крепче остальных, Кир, – заметил вдруг незнакомец. Кир прищурился, непонимающе глядя на него. Фигура незнакомца мутнела и расплывалась перед глазами. Он его знает? Откуда?! – Помоги... помоги мне... – прохрипел он. Незваный гость в алом сюртуке взглянул на него, Кир увидел, как у того на лице блеснули старинные, округлые очки. – Помочь? А знаешь, да... я действительно мог бы тебе помочь, Кир. Он спрятал монетку и достал колоду карт. – Выбери карту. – Что? – Выбери карту, если хочешь, чтобы я помог тебе. – Зачем? – ну, видишь ли, если я просто помогу тебе, это будет как-то уже слишком банально. Гораздо веселее, когда в нашу жизнь вмешивается игра, азарт и интрига. Уверен, ты со мной согласен. – Ты... больной? – Нет, нет, я в порядке, – замотал головой странный незнакомец. – А вот о тебе нельзя сказать того же и времени у тебя мало. Кир вдруг ощутил, что от этого странного гостя исходит какая-то могучая, опасная и зловещая аура. Словно этот странный человек в цилиндре... с ним что-то не так, он... он другой... Кир ощущал это и, не смотря на боль, вдруг подумал, что незнакомец в цилиндре куда страшнее огня, в котором сгорал бар “Часовня”. – Что тебе нужно?! – морщась от боли прохрипел Кир. Позади него, с грохотом обрушилась часть пылающего потолка. – Чтобы ты выбрал карту, – незнакомец как будто забавлялся. – Зачем?! – Кир не мог понять, что за псих будет требовать от умирающего человека выбрать карту. – Если я смогу угадать твою карту, я помогу тебе. – А если нет? – выдавил из себя Кир. Он чувствовал, что скоро потеряет сознание. Но странного и видимо не совсем вменяемого чудака в цилиндре это, похоже, нисколько не волновало. Равно, как и пламя пожара уже охватившее большую часть зала. – Тогда это будет слишком тривиально и скучно, – пожал плечами незнакомец. – А я люблю играть. – Во что? – Не во что, а чем, Кир. Судьбами, конечно. Это куда более захватывающе, чем швырять карты или двигать ничего не олицетворяющие шахматные фигуры на доске... – Чьими судьбами?!! – Для начала – твоей, а потом, твоих племянников, твоих врагов и... всех прочих. Кир не верил своим ушам, но несмотря на наваливающуюся сонную тяжесть, теряя силы, он сообразил, что перед ним не какой-то свихнувшийся псих. За небрежно-насмешливой манерой владельца цилиндра угадывалась и чувствовалась зловещая искренность. Кир готов был руку дать на отсечение, что мужчина в цилиндре совсем не врет – он и правда любит, а главное умеете и может играть судьбами, как картами или шахматными фигурами. И завораживающе пляшущее, в отражении его круглых очков, яркое ликующее пламя только укрепляло Кира в этой уверенности. От незнакомца веяло какой-то потайной угрожающей силой и чем-то опасным и потусторонним, немыслимо древним и... до кошмарного невероятным... – Кто ты, ** твою мать, такой?! – выдохнул Кир. Его взгляд затуманивался в такт отяжелевшим сердечным ритмам. Фигура мужчины в цилиндре то и дело, до неузнаваемости “таяла” и блекла перед глазами. – Ну, за время, что я живу, я сменил не мало имён, – засмеялся странный незнакомец. – Чаще всего, когда кто-то говорит о моей скромной персоне, они называют меня... Он слез с табурета и прогулочной походкой, никак не обращая внимания на обваливающуюся отделку стен и реющие повсюду лоскуты огня, подошел к истекающему кровью Киру. Последний из выживших в зале Висконти, с трудом поднял взгляд, чтобы посмотреть в лицо обладателю клетчатого сюртука. Тот присел возле Кира и проговорил негромко: – Блицор. Чаще всего меня называют – Блицор. Младший брат Мефодия Висконти мог бы поклясться, что несмотря на бушующий пожар и палящий сухой воздух густеющий в горящем зале, со звуком прозвища этого незнакомца, он ощутил закравшееся в грудь и душу ледяное прикосновение. Он как будто выпил стакан промерзлой воды... провонявшей совершенным злом, многократно пролитой кровью и тухлым дыханием кладбищенской земли. Блицор... Кого могут называть таким несуразным прозвищем? – Что за дурацкая кличка? – поморщился Кир. – Зато правдивая, господин Висконти, – самодовольно усмехнулся человек в цилиндре. – Так что? Какая карта? Выберете? Кир посмотрел на веер карт, которые Блицор держал перед ним. Собрав воедино последние силы, Кир Висконти поднял правую, измазанную в его же крови, руку и дрожащими пальцами указал на одну из карт – пиковый туз. – Замечательно, – ухмыльнувшись, протянул Блицор. Он быстро перетасовал карты, делая вид, что не замечает, как Кир отчаянно пытается сдержать конвульсивные предсмертные судороги, пронзающие его тело. Кир смотрел, как пальцы в белых перчатках не спеша лениво тасуют колоду карт. – Б-быстрее... – с трудом проговорил, выжимая из себя слоги и звук букв. – Ум-моляю... Быстрее.. – Умоляешь? – игриво переспросил Блицор. – Ну, надо же! Кир Висконти кого-то умоляет! А помнишь, как тебя умоляли, все те, кого ты пытал и убивал за деньги, власть и могущество своей семьи? Помнишь сколько людей, со слезами на глазах умоляли тебя и твоих братьев не трогать их или, хотя бы, пощадить их детей? Но вы, Висконти, всегда славились двумя вещами – своей беспощадностью и качеством своих часов, с которых всё и началось. А? Верно? Кир хоте обругать его и послать подальше, но затем, вдруг проговорил: – Мы никогда не трогали детей... если не трогали наших... Это было правдой. Негласные, но строгие правила криминального мира порицали детоубийство, презирали сексуальное насилие над женщинами и воровство у своих. – А детей Безсоновых ты бы убил? А? Кир? Убил бы? – Блицор продолжал нарочито неторопливо перемешивать карты. Гд– то рядом с ними с грохотом обрушилась часть потолка, в воздух всплыли тучи шипящих и тлеющих искр. Кир сделал усилие, чтобы приподняться и заглянуть в глаза Блицора. Он вспомнил Елену, их ребенка, который уже никогда не родиться и то, с каким воодушевлением Безсоновы расстреливали беззащитных и невооруженных женщин семьи Висконти. У них даже не дрогнула рука, когда они убивали тринадцатилетнего двоюродного племянника Кира, который только собирался перейти в седьмой класс... – Не задумываясь, – глухо, через боль, прорычал Кир. В ответ Блицор показал ему карту – пикового туза, которого выбрал Кир. – Эта карта? – Да... – Отлично! – владелец цилиндра незаметным движением спрятал колоду карт. – Считай, что сегодня, здесь и сейчас, ты получил второй шанс... Кир больше не мог ни слушать, ни говорить, не мог двигаться и даже просто смотреть. Остатки жизни покидали его тело, лишая тепла, души и крови... Крови Висконти, что в изобилии пролилась сегодня в полночь, в стенах сгорающей в кровавом пламени “Часовни”. АНТОН САВЕЛЬЕВ Суббота, 13 апреля. Раннее утро. Около двадцати лет назад. Они выглядели отвратительно. Эти изувеченные пламенем, обугленные и обглоданные голодным огнём мёртвые тела одеревенели, изгибаясь в криках немых страданий. Савельев Антон Спиридонович, молодой подполковник УГРО, подумал, что в ближайшие полтора-два месяца он точно не сможет есть жаренное мясо. – В общей сложности, двадцать восемь человек, – проговорил судмедэксперт в сером вязаном свитере, с недельной щетиной на лице и взлохмаченными после сна волосами. Ко всему прочему от него заметно несло выпивкой. Подполковник Савельев его не осуждал: работа у человека была такая, что без ста грамм водки или пол бутылки пива, мало кто справляется. Попробуй работать на трезвую голову, когда в девяностые, оборвавшиеся в нынешнем году, тебе по полсотни покойников в день привозят, на вскрытие! А при всём, при этом, к тебе ещё могут завалиться крепкие бритоголовые парни в спортивных штанах, с угрюмыми лицами и татуировками на пальцах. Такие “гости” нередко угрожали судмедэкспертам, требуя изменить заключения в ту или иную сторону. Лохматый эксперт провёл Савельева к обгоревшему дочерна мужчине. Антон Спиридонович взглянул на его иссохшее, покрытое обгорелой запекшей плотью, лицо. – Судя по перстню на пальце, это один из “часовых”. Сотрудник СМЭ говорил с хмурой небрежностью, словно ему даже стоять с мёртвыми мафиози было неприятно. – Да, это Мефодий Висконти, – вздохнул подполковник. Они все были здесь. Все четыре брата, их три кузена, их жены, матери и трое мальчишек, которым не исполнилось ещё шестнадцати. – Одна из девушек, которую я осматривал, была на первом месяце беременности, – как бы между прочим, заметил эксперт, выдвигая из “морозильника” полку с очередным покойником. Аспирин ощутил, что больше не может здесь находиться. Беременной была молодая супруга четвёртого брата Мефодия, Елена Висконти. Год назад она и Кир Висконти сыграли свадьбу в Венеции... Им бы стоило там и остаться. – А где Кир Висконти? – осмотрев всех покойников, спросил Аспирин. – Я его здесь не увидел. Судмеэксперт, зевая, пожал плечами. – Мне то почём знать? Мое дело жмуров вскрыть, заключение дать и вам тела показать. Он развел руками. – Я их не считаю и опознанием не занимаюсь. Он чуть скривился, почесал заросшую жесткой щетиной щеку и добавил. – Дело то было ночью... Может потеряли где-то. – Потеряли? – переспросил Аспирин. – Тело человека? – Всякое бывает. Подполковник смерил эксперта изучающим взглядом, с оттенком мрачного сарказма. – И правда, – проворчала Антон Савельев. Выйдя из здания лаборатории СМЭ, Аспирин первым делом, подходя к своей машине, набрал номер своего друга, под началом, которого когда-то воевал в Афганистане. – Здорово, – громыхнул в трубке знакомый голос. – Ну, что там, Антоха, все “часовики” на месте? – Почти, – выждав небольшую паузу, уронил Савельев. Человек у другого телефона поперхнулся и закашлялся. – Что за ***ню ты поришь? Что значит “почти”?! Мы же всех... – Почти, – повторил Аспирин уже жестче. – Кира Висконти, среди трупов нет. – ***ть! – выдохнул в трубку Всеволод Безсонный, новый заместитель начальника ФСКН. – А ты хорошо смотрел?! – Да, я отлично знал в лицо каждого из братьев Висконти, – слегка раздраженно ответил Антон, а затем, уже сев в машину, добавил намного тише. – Я тебе говорил, что это была плохая идея. – Ага, было бы лучше, как всегда, ничего не предпринимать! – съязвил зам начальника ФСКН. – И гадать, какой на этот раз эти подонки выберут способ, чтобы гнать герыч в Россию? Какой трафик? Откуда? Через какие пункты? Ты знаешь, что только за позапрошлый, девяносто восьмой год, в России, от передоза, отравления наркотическими вществами и ВИЧ – инфицирования, в следствии многоразового использования шприцов, умерло больше сорока тысяч людей? Треть из них – подростки!.. А самые главные наркотрафики в Москву и ряд других городов, организовывали именно Висконти! Мы не могли больше ждать, зная, что никогда не сможем посадить этих подонков! Аспирин знал, что Всеволод прав: Висконти больше пятнадцати лет были болезненной язвой сначала для советской милиции второй половины восьмидесятых, а затем и для российской полиции. Впрочем, из язвы клан “часовых” давно перерос в кровоточащую и одновременно гниющую гангрену, для всей правоохранительной системы России! Оружие, наркотики, контрабанда, заказные убийства, перестрелки, грабёж, похищение, вымогательства, рэкет, пытки и показательные казни неугодных... Это только часть списка преступной биографии членов семьи Висконти. И вчера, сразу после судебного заседания, Всеволод Безсонов решил собрать своих братьев, взять старших сыновей и безжалостно вырезать эту змеевидную гангрену. Что и было осуществлено с ожесточением и без оглядки на любые моральные принципы или статьи уголовного кодекса: Безсоновы не пощадили никого. Аспирин хотел и мог сказать, что женщин и детей не стоило убивать, с ними можно было разобраться по-другому, куда более цивилизованно и справедливо. Но, Всеволод и слышать ничего не хотел: для него Висконти даже не люди, а омерзительные монстры, твари, преступные порождения всех мыслимых пороков!.. Самое главное, что огромное количество полицейских, в том числе и высших званий, разделяли мнение Всеволода Безсонова, равно, как и их метод “зачистки”. Виной тому была гибель нескольких десятков сотрудников полиции! Многие отцы, сыновья и братья пали от пуль братьев Висконти, многие были казнены показательно, получив на руку знаменитые Багровые часы Висконти – это отличительный символ жертвы “часовиков” нередко получали заранее, с остановленными стрелками, которые всегда, неизменно, соответствовали времени гибели жертвы. И ко всему прочему “часовые” сумели купить достаточное количество чиновников, судей, нанять целые коллегии адвокатов, чтобы почти не боятся судов. И хотя некоторые члены банды Висконти отсидели небольшие сроки в конце восьмидесятых, с той поры, не один из великой преступной фамилии не переступал порог тюрьмы. Да, наверное, Всеволод Безсонов был прав. Во всяком случае Аспирин хотел верить в это. – В любом случае, даже если этот ублюдок Кир, каким-то образом и выжил, если у него осталось хоть пол грамма мозгов, он должен свалить из страны в ближайшее время. А ещё лучше, заползти в темное неприметное место и там тихо, без свидетелей, сдохнуть. – Сомневаюсь, что Кир Висконти предпримет, что-то из перечисленного тобой, – вздохнул Аспирин. – Но, в любом случае, можно с уверенностью сказать, что в ближайшие лет пять-семь, мы о нём точно не услышим. – Этого хватит, чтобы разрушить империю Висконти, – уверенно заявил Безсонов. – Скорее, чтобы поделить её между мелкими хищниками, не осмелившимися подавать голос в присутствии “часовых”. – В отличии от “часовиков”, мелких шавок мы можем контролировать, Антох, – с неприкрытым намеком в голосе, проговорил Всеволод Безсонов. – Надеюсь, ты говоришь о контроле, с целью ограничения наркотрафика до минимума, – прохладно заметил Аспирин. – Само-собой, дружище,– засмеялся Всеволод. Но оба друга понимали: что глава семейства Безсоновых, намерен сократить трафик героина в Москву и другие области ровно до “приемлемых” размеров с более-менее приемлемыми последствиями. Тут уж Аспирин ничего поделать не мог, да и потом, отчасти был согласен с Всеволодом: полностью прекратить поток наркотических веществ или уничтожить рынки сбыта в стране не получится никогда. И нигде, что самое интересное. Нет на планете такой страны, области и города, где хотя бы в минимальных количествах нет организованной преступности, существование которой как раз и влечет за собой такие явления, как незаконный оборот наркотиков, оружия и прочего. И чем каждый раз выискивать новых наркоторговцев, например, проще контролировать существующих и с их помощью, пресекать возникновение новых. Савельев готов был даже смириться с тем, что Безсоновы и сами не прочь заработать на осколках преступного бизнеса часовиков. Таков уж был его друг Всеволод, который искренне не понимал, почему за свою опасную и невероятно трудную работу полицейские не должны получать солидный гешефт с тех, кого они контролируют. Антон Спиридонович старался об этом не думать. – Кстати, Всеволод, а что там с подельниками Висконти? – спросил Аспирин. – А кто именно тебя интересует? – Тот польский бешеный гонщик, который постоянно уходит от преследования. Он был самым надёжным курьером у “часовиков”. Как бишь его... Сигизмунд, кажется? – А-а...– протянул Всеволод. – Да... Гарм, его кликуха... Слушай, Аспирин, не надо его трогать. – Не понял, – голос Антона Спиридоновича мгновенно зазвенел возмущенным гневным металлом. – Ну, просто не трогай и всё, лады? – ответил Всеволод. – Он адекватный мужик, знает все каналы и пути, причем не только в России, но и по всей Европе. А самое главное, он умеет понимать за кем сила. Понимаешь, о чем я? Аспирин понимал и это ему категорически не нравилось. Антон Савельев сделал над собой усилие, чтобы прямо сейчас не высказаться относительно откровенно преступных методов Всеволода Безсонова. – Володь, тебе не кажется, что ты ходишь по краю и рискуешь заиграться? – постукивая пальцами по рулю, спросил Савельев. – Нет, Антох, не кажется, – с долей надменности, ответил Всеволод. – Я и мои парни бережем эту, отхаркивающую кровь девяностых, страну от наркотической “чумы”, которая бушует в пресловутых Штатах и многих странах Юго-Восточной Азии. И мы имеем полное моральное право снимать кое-какие сливки с этого промысла. К тому же девяносто пять процентов всех поставок, будут идти в Европу, через Россию, а не внутрь, как раньше. Всеволод хохотнул и добавил: – Наши европейские партнёры хотели же с нами “открытых и прозрачных” отношений? Не вижу причин, чтобы этим не воспользоваться. – Я этого не слышал и ничего не хочу знать, – немедленно заявил Аспирин, закрыв глаза. Да, он знал, что по-хорошему, должен доложить обо всём и донести на своего старшего, порядком обнаглевшего, друга. Но суть в том, что Всеволод Безсонов действительно навёл порядок, в отношении хаотичного и повсеместного распространения наркотиков, накрыв и уничтожив многие картели. В этом ему не было и нет равных. К тому же он также пресек деятельность многих других ОПГ Москвы и России в целом, пересадив или перестреляв кучу видных авторитетов. Он же прикрыл поставки краденых автомобилей из-за границы... Точнее, посадил организаторов и взял дело под свое шефство. Вообще, что касается его теневых заработков, связанных с наркотическим промыслом, “крышеванием” казино, банков и контрабанды, то это скорее то самое, меньшее зло, что является платой за относительное, но гораздо большее благополучие, которое он принес на улицы России. В конце концов, как там говорится? Не можешь победить зло – возглавь его?.. Кажется, в этом случае этот афоризм особенно уместен. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Вторник, 17 апреля. Наши дни. “Жертва – в шахматах неэквивалентный размен или безвозмедная отдача какой-либо фигуры или нескольких фигур для получения решающего преимущества.” “Наркоторговец, бандит и убийца, почти десять лет жил и работал в Москве под видом владельца автомастерской!” “В столице притаился человек, когда-то служивший одному из самых страшных мафиозных кланов в мире!” “Полиция продолжает безуспешные поиски Сигизмунда Лазовского!” “Виновный в нескольких громких перестрелках поляк, в который раз сбежал от правосудия!” “Сколько ещё полиция будет искать Сигизмунда Лазовского?!” “Русские души в кровавых следах польского душегуба: Кто ответит за гибель дюжины ни в чем не повинных граждан?” Я мысленно выругалась и, включив блокировку, отложила телефон в рюкзак. Сидя в одиночестве, в женской раздевалке, я закрыла лицо ладонями и откинулась на спинку сиденья. Сердце гремело в груди, глазные яблоки пульсировали в такт нервному пульсу. В груди, от крепнущего чувства тревоги, сбивалось дыхание. За последние две недели я очень хорошо успела выучить и понять, чем мне грозят статьи под такими заголовками. Около трёх недель назад широкая общественность в России и ближайшем зарубежье узнали о Масках, аресте Жанны Микадзе, о приговоре Мариана Мирбаха к пожизненному заключению и прочих шокирующих новостях. Я ожидала, что об этом всём люди будут говорить неделями и была готова делать вид, что мне ничего не известно. Но судьба, с улыбкой недобросовестного ведущего нечестной лотереи, соизволила подкинуть мне козни, которых я категорически не ожидала. Как оказалось, пока я и Стас были заняты Масками, мой любимый дядя Сигизмунд, вплотную занимался Гудзевичем и поддерживающими его авторитетами. Если коротко, то его деятельность оказалась связана сразу с несколькими масштабными перестрелками, прогремевшими в Москве буквально за несколько дней. Я пребывала в состоянии ошарашенного потрясения, когда я увидела первые новости: сгоревшие машины, разбитые витрины магазинов, кровь, гильзы на асфальте улиц, автобус с выбитыми стеклами и следами от пуль, и кошмарные следы от взрывов гранат. Но, самое гадкое и ужасное, как для общества, так и для меня в частности, был тот факт, что в этих шальных перестрелках пострадали двенадцать человек. Восемь из них скончались на месте, а четверо до сих пор находятся в реанимации и шансов на выздоровление у них почти нет. Конечно, никто не видел, чтобы мой дядя или кто-то из его людей стрелял в невиновных людей. Я ни в коем случае не пытаюсь его оправдывать – устраивать пальбу между группировками на улицах само по себе преступление – но меня удручает, что нашим СМИ потребовалось всего лишь узнать о прошлом моего дяди, чтобы обвинить во всем случившемся только его. Гудзевич и его люди, почти не упоминаются в статьях и выпусках новостей. А вот имя и фамилия моего дяди, с демонстрацией его фото, звучат постоянно. Возможно, потому что Гудзевич мёртв: один пронырливый зевака сумел заснять на свой телефон, как мой любимый и единственный дядюшка добивает уползающего по асфальту врага выстрелом в голову. Я несколько раз пересмотрела тот ролик, всё надеялась, что это какая-то ошибка, что моего дядю кто-то подставляет, что это не он... Ведь это не мог быть он! Не может быть он! Не может быть, чтобы мой дядя, брат моего папы, чтобы он оказался... бандитом, наркокурьером и... убийцей.... Хладнокровным и безжалостным убийцей! Я не хотела в это верить и до последнего пинками отгонял от себя навязчивую и гадкую действительность! Мариан Мирбах, рассказавший мне об их с дядей “подвигах” был прав. Теперь я в этом не сомневалась: косвенные, но весомые доказательства были налицо. Да, наверное, этот Гудзевич заслужил то, что получил, но... Почему, почему, чёрт побери, его должен был убить именно мой дядя? Конечно, я не раз видела, как убивали Стас и Сеня, и подобное давно перестало меня шокировать! Но они полицейские, и они это делали только когда не было другого выхода, когда преступника не представлялось возможным ни задержать, ни обезвредить! Ни Стас, ни Коля, ни Сеня никогда не брали на себя роль палачей... А мой дядя... Не знаю, может он и прав, что поступил так с Гудзевичем, но это не отменяет того факта, что он самый настоящий, маститый бандит и головрез, связанный с наркотиками, убийствами, перестрелками и выбиванием долгов, посредством пыток... Господи!.. За что я была благодарна Всевышнему, если он существует, или кто там вместо него... Кто-то же должен быть... наверное... Не важно, я благодарна, что там, тогда, в ту ночь, на асфальте, в луже собственной крови умер Гудзевич, а не мой дядя. Я знаю, что дядя Сигизмунд жив, но понятия не имею, где он, что с ним, и, самое главное, когда мы с ним увидимся. В конце концов, чтобы он не натворил, он мой дядя и этого не изменить. Так будет всегда, но... Я не знаю, как будет дальше, что я буду делать и даже, что я ему скажу, когда увижу... Если увижу... Я поняла, что плачу. По щекам сами собой стекали теплые слёзы. Это была соль гадкой невыносимой горечи, жгущей досады, злости и удручающего разочарования. Последнее, кстати, преследует меня уже вторую неделю, повсюду и везде. Почему? Да потому что СМИ, осознав, что им сейчас не добраться до наркокурьера Гарма, живо вспомнили, что у него есть племянница... И вот тут то, для меня, началось время серьёзных испытаний! Как с физической, так и с моральной стороны. В жизни своей не подозревала, что меня может возненавидеть такое количество людей, с большей частью, которых я даже никогда не общалась! Я знала, что возможно, чисто теоритически, у меня могут быть тайные недоброжелатели: так или иначе они могут быть у каждого. Но для меня стала убийственной неожиданностью, готовность людей, большую часть из которых я лично вообще не знаю, постараться как можно больнее ужалить меня. Создается стойкое впечатление, что сотни и даже тысячи граждан страны, спали, видели и ждали случая, когда можно будет толпами извергать в мою сторону потоки отборной гадкой брани и обвинять меня во всём, что покажется им уместным. Некоторые, видимо желающие выделится, напрямую писали, чтобы они со мной сделали, попади я к ним в руки. Не знаю, насколько серьёзны их угрозы, но отныне я хожу с шокером и перцовым баллончиком. Другие индивидуумы, которые, похоже, посчитали сообщения в твитере, вк и инсте не достаточными для того, чтобы я осознала всю степень их презрения ко мне, разрисовали забор вокруг автомастерской “Пит-Стоп-Старт” матами, руками в крови, половыми органами, телами убитых, пулями, виселицами и опять половыми органами. Периодически за забор автосервиса, по ночам, летали петарды и мешки с собачьим дерьмом. На большее, слава богу, у тайных “мстителей” похоже фантазии не хватало. Я достала салфетки и аккуратно промокнула кожу вокруг глаз, щеки и уголки губ. В двери раздевалки зашуршал ключ. Я облегченно вздохнула. Ну, хорошо, что так. Я уж думала мне здесь до конца урока придется сидеть! Позвонить-то мне было некому: Стас был занят семейными делами, Его опера были на заданиях, Лерка нервничала на прослушивании, Лёвы в школе тоже не было, а мои одноклассники теперь всегда меня сбрасывали, когда я кому-то из них звонила, не говоря уж о том, что меня вышвырнули из группы в WhatsApp и в Telegram. Дверь в раздевалку открылась, и на пороге застыл наш физрук в расстёгнутой олимпийке. Рядом с ним, держа в руках бутылку шампанского и коробку конфет, стояла одна из учительниц литературы, которая преподает в младших классах. – Лазовская? – удивленно скривился учитель физкультуры. – А что здесь делаешь? – Урок прогуливает, это же понятно, – надменно бросила учительница литературы, осуждающе качая головой. – Да, каюсь, – вздохнула я забирая сумку со спортивной формой, – и я придумала для этого настолько коварный план, что аж с обратной стороны закрылась. Учительница, в ответ, непонимающе нахмурилась и быстро заморгала. Мыслительный процесс затянулся... Ох, не завидую я младшим классам. – Спасибо, что открыли меня, – поблагодарила я нашего учителя физкультуры. Я хотела уже уйти, но он догнал меня на пороге, отделяющем спортзалы и раздевалки от основного здания школы. – Лазовская, притормози-ка, – он ухватил меня за предплечье своей огромной пятернёй. – Слушаю вас, Дмитрий Валерьянович, – обреченно и устало произнесла я. Я всю оставшуюся перемену и более получаса урока высиделась в раздевалке, после того, как меня там заперли и мне не терпелось удовлетворить кое-какие естественные потребности. А затем попытаться выяснить, кто из девчонок моего класса меня запер. – Лазовская, – преподаватель физкультуры понизил голос до заговорщического уровня. – Ты это... не говори никому, что видела нас, с Лидией Павловной, вдвоём. Хорошо? А я с вашим преподом по физре договорюсь, он тебе пятёрку за четверть нарисует. – Звучит заманчиво, – тихо ответила я, стараясь игнорировать возникающие перед глазами обрывки воспоминаний Дмитрия Валерьяновича.– но, во-первых, меня абсолютно не интересует ваша личная жизнь, а во-вторых, пятёрка в четверти у меня и так будет. В-третьих, у меня сейчас есть куда более серьёзные проблемы. А теперь, если позволите, я очень тороплюсь. Пустите меня, пожалуйста. Последние три слова я проговорила почти жалобно, так как терпеть сил у меня больше не было – не стоило сразу после физры выпивать пол бутылки сока. Дмитрий Валерьянович с рассеянным видом разжал пальцы, и я торопливо выпорхнула из спортивного отделения школы в просторный холл первого этажа. Здание школы заполняла повсеместная, но хрупкая тишина. Она мгновенно лопнет, рассыплется и развеется, точно морок, стоит только зазвучать хору школьных звонков. С грохотом распахнуться двери кабинетов и коридоры этажей заполнят крикливые толпы школьников. Я пересекла первый холл, бросив взгляд в подсвеченные весенним солнцем окна, улыбнулась молодому охраннику на посту, который следил за мной с хмурым подозрением и взбежала по ступеням на второй этаж. Исполнив свое заветное, на текущий момент, желание, я поспешила в кабинет алгебры, где сейчас должен был заниматься наш класс. Но стоило мне подойти к дверям кабинета, как коридоры двести восемьдесят второй школы разразились надрывным и вибрирующим металлическим перезвоном. Я чуть скривилась, закрыв ладонью левое ухо – мне всегда казалось, что звук нашего звонка чересчур громкий и раздражительный. Дверь кабинета алгебры распахнулась и из неё вывалились шумные ученики. – За домашку, ты мне бутер с колбасой купишь и “Марс”. – Иди ты в **пу, Степаненко! За “Марс” базара не было!.. – Ковалёв! Я видела, как ты списывал! – Ой не ***ди, Минаева... – Так, седьмой “Б”, лексикон! – строго произнесла стоящая внутри кабинета учительница. Я замерла в недоумении, глядя на учеников чужого класса. Что за ерунда? А где наши?! Мы же всегда алгеброй здесь занимаемся! Что происходит вообще?! Когда поток учеников иссяк, я заглянула в класс и деликатно постучала по дверному косяку. – Извините, – произнесла я негромко, привлекая внимание незнакомой мне учительницы. Она обратила на меня взор, судя по мгновенно изменившемуся лицу, преподавательница узнала меня. В груди дрогнуло тревожное предчувствие – за две последние две недели мало, кто из учителей упускал возможность выразить мне свое негодующее презрение. – Что тебе нужно? – недовольно и резко спросила она. – Прошу прощения, но в этом кабинете должен был быть урок у десятого “А”... – вежливо ответила я, игнорируя враждебный тон учительницы. – У вашего класса занятия прошли этажом выше, в триста восьмом. – Благодарю, – робко ответила я, – а вы, случайно, не находили здесь мой рюкзак? – А-а, да, вон там, наверное... – учительница небрежно махнула рукой, указав куда-то в сторону последних парт. Я, ощущая нервную настороженность, торопливо прошла вперёд, к стоящим у торцовой стены шкафам с книгами, учебниками и макетами геометрических фигур. Мой бирюзовый рюкзак с чайками был здесь... Он валялся на полу в луже чего-то жидкого и липкого. Помятый, с разорванной молнией и покрытый темными грязными влажными пятнами, мой любимый рюкзак сейчас напоминал какого-то мёртвого зверька, растерзанного толпой гиен. Они сорвали брелоки в виде мои любимых анимешных героев и растоптали их в мелкие осколки. Вокруг моего уничтоженного, некогда красивого, рюкзачка, неряшливо валялись тетради и учебники. Многие из них был старательно, с остервенением порваны. На листах и обложках тетрадей темнели темные следы от протекторов обуви. Чаем и йогуртами были залиты мои учебники, по полу были рассыпаны карандаши, маркеры и ручки из моего пенала. Я несколько секунд, молча и не подвижно, рассматривала свои изуродованные вещи. Я не могла ничего говорить, и не знала, что мне делать. У меня дрожали руки, гадкое чувство унижения и обиды стыло, мёрзло и тлело в груди. Словно увиденного было мало, перед глазами стремительно замелькали воспоминания моих одноклассников... Я увидела, что они делали с моими вещами. Пока я была заперта, они с жестоким весельем пинали мой рюкзак, пока тот не лопнул по швам и у него не порвалась молния. Я видела, как под общие одобрительные крики моих одноклассников, по кабинету, порхая обложками, разлетелись мои тетради. Под визг, хохот и одобрительные маты, несколько парней и девчонок принялись с ожесточением топтать и рвать мои тетради. Остальные соревновались в количестве оставленных плевков на моем рюкзаке и страницах моих учебников. Я видела, как они смеялись, как с восторгом снимали происходящее на телефоны и подбадривали тех, кто устраивал “экзекуцию” моим вещам. В общем веселье принимали участие и те, с кем я всегда общалась вполне дружелюбно. Люди, которых я думала, что знаю, “старались” больше всех. Они очень рьяно пытались продемонстрировать, что они не со мной, не за меня, не имеют ко мне никакого отношения. Это не они списывали у меня, не они просили помочь им с домашкой, не они умоляли меня привезти им сувениры из Японии, Франции и Кореи и не они болели за меня на очередных соревнованиях по фигурному катанию. Не они... не со мной... не за меня... Кажется, они справились и многие даже заслужили похвалу от Верки Кудрявцевой. Школьная королева была вне себя от счастья, и вместе со своими миньоншами, заливалась визгливым довольным смехом. Её смех ещё долго будет звенеть у меня в ушах... Воспоминания схлынули, остыли, сникли, оставив у меня стойкое ощущение, что всё содеянное делали не с моими вещами, а лично со мной. Мои щеки пылали, как от пощечин. Тяжелое, тягостное ощущение сжимало грудь, слегка кружилась голова, усиленно бился пульс и ядовитая, саднящая горечь пылала в моем сознании, с горько-кислым привкусом во рту. Глаза щипало, ресницы увлажнились капельками слёз. Я почувствовала, что сейчас расплачусь, но, шмыгнув носом, лишь упрямо тряхнула головой: не дождётесь! – Ну, ты там ещё долго будешь стоять?! – строго спросила меня наблюдавшая за мной учительница. – У меня скоро урок! Давай, забирай свои вещи и выматывайся!.. Я успела забыть о её существовании и боязливо вздрогнула от звука её голоса. – Давай быстрее! – приказала преподавательница. – Д-да, к-конечно, – заикаясь и отчаянно стараясь не разреветься, ответила я. Торопливо убрав с лица прядь волос, я присела на корточки и начала собирать свои вещи. С поднятого с полу рюкзака продолжала капать жидкость. Из разорванных по швам дыр рюкзака торчала неряшливая бахрома, а внутри было сыро, и воняло чем-то продуктовым. Украдкой смахивая одинокие слёзы, тихо всхлипывая, с дрожащим дыханием, я аккуратно поднимала с полу свои растоптанные тетради. Горчащее гарью чувство обиды иссушало горло. “Только не плачь, только не плачь, – мысленно повторяла я себе” На листах моих тетрадях красовались размашистые, написанные красным маркером матерные оскорбления. Меня колотила мелкая дрожь, я ощущала подбирающуюся и готовую выплеснутся наружу истерику. “Только не плачь...” Моя тетрадь по алгебре пострадала больше всех: на страницах с моими домашними заданиями, которые я обязалась сделать и сдать учительнице за мои мартовские пропуски, красовались жирные красные ругательства. “Только не плачь...” С**а!!! Ш**ха!!! Уродина!!! – такими и ещё более худшими словами были перечеркнуты страницы с моими домашними заданиями. “Только не плачь...” За спиной раздались шаги учительницы. – Хватит реветь! – прикрикнула она.– Забирай вещи и выметайся!.. Она ногой поддела одну из моих тетрадей на полу и швырнул ко мне. – Живее! У меня урок, дети не могут ждать, пока ты тут настрадаешься! В её голосе не было и намека на сочувствие. Впрочем, я его и не ждала, и не смела оглянуться на неё. Я быстро моргала, чтобы не позволить, щиплющим глаза, настойчивым слезам показать миру моё расцарапанное в кровь, поступком одноклассников, моральное достоинство и довлеющее надо мной чувство унизительной угнетенности. Дрожь в теле становилась болезненной. Перед глазами продолжали мелькать обрывки воспоминаний моих одноклассников, где они с воодушевлением измывались над моими тетрадями. “Только не плачь, – умоляла себя шепчущими мыслями”. Торопливыми, неловкими движениями – у меня все то и дело падало из рук – я сложила тетради и учебники в разваливающийся рюкзак. Я поднялась и, не глядя на учительницу, ощущая её взгляд на спине, направилась к двери. – Лазовская!.. – окликнула она меня. Я застыла у порога. – Да? – я надеялась, что мой голос не выдавал меня. – Вы что-то хотели?.. – За это ты можешь винить только своего дядю! Ты племянница бандита и подонка! И мне лично тебя нисколько не жаль!.. Я с усилием сделала тяжелый глоток. – Это всё, что вы желали мне сказать? – Да. Уходи!.. Я вышла из класса. За дверью, в коридоре уже стояли ученики какого-то младшего класса, не то шестого, не то вовсе пятого. Увидев меня, некоторые достали телефоны и начали снимать. Когда я проходила мимо них, несколько мелких мальчишек, со злыми смешками, чем-то швырнули в меня. Я едва успела закрыться рюкзаком, который держала перед собой, обнимая его двумя руками. По полу вокруг меня разлетелись яблочные огрызки, какие-то косточки и куски печенья. – Племянница бандита! – с выразительным презрением, визгливо закричали школьники в мою сторону. Я ускорила шаг, ощутив, как что-то влажное ударилось о спину, между лопаток, и какой-то увесистый предмет больно ударил прямо по позвонкам спины. Ощущая набирающую силу боль, в месте удара и гадостное гнетущее чувство, что подобно щелочи разъедало меня изнутри, я шагала прочь. – Лазовская! – окликнул меня чей-то повелительный голос. Я обреченно обернулась, уже стоя на ступенях лестницы. Выше, надо мной, возвышался мужчина средних лет, одетый в тёмный костюм и желтый галстук. У него было длинное лицо и аккуратно уложенные жидкие огненно– рыжие волосы. Наш новый директор, Берегов Эдуард Антонович. – Зайди-ка ко мне в кабинет, – велел он и, не оборачиваясь, направился в левое крыло здания, где в небольшой, похожей на банковский филиал, части здания размещались теперь три кабинета – директора и двух завучей. Последнее, что я сейчас желала – это разговаривать с Береговым. Новый директор отличался напыщенной педантичностью и горделивой чванливостью. Но особенно он выделялся хладнокровной безжалостностью ко всем, чье поведение и поступки не вписывались в рамки его представлений об идеальном ученике или учителе. От него доставалось всем и пощады он не знал. Опоздал на урок? Запись в дневнике и минус бал за любой зачет или контрольную – он лично это контролировал. Позволил себе с визгом пронестись мимо него по коридору, остаешься после уроков и решаешь дополнительные задачи по предмету, который больше всего ненавидишь. А уж если ты совсем самоубийца и решил прогулять урок – жди прилюдной “порки” перед всем классом, в присутствии родителей, завуча, классного руководителя и “понятых” в виде случайно выбранных учителей. В общем на драконовские меры наш Э.Б.А. был скор и щедр. – Проходи, – директор посторонился и пропустил меня в свой кабинет. Я, понуро опустив голову, стараясь удержать вываливающиеся из разорванного рюкзака тетради, вошла внутрь и тихо, не смея пошевелиться встала у его стола. Он прошел мимо меня, обдав надменной прохладой. Ни говоря ни слова, он присел возле своего стола и тут же поднялся, держа в руках какой-то картонный ящик. – Вот, – произнес директор, с хмурым лицом и пренебрежительно поставил картонный ящик на стол и толкнул в мою сторону, – тебе следует забрать это из школы. – Что это? – с опаской спросила я. – Посмотри. Я опасливо приблизилась к ящику и заглянула внутрь. Внутри лежали мои школьные грамоты с разных межрайонных и межгородских олимпиад, а также чуть больше десятка наград за победы в соревнованиях по фигурному катанию – прошлый директор сам обязал меня принести их в школу. Старый директор и многие учителя гордились моими достижениями в спорте и точных науках. Нет, я не болела тщеславием, но... я привыкла, что мои награды стоят среди прочих школьных регалий, в застекленных специальных шкафах, на которые приходили поглазеть ученики. Меня часто ставили в пример другим школьникам, я даже слышала, что нескольких девочек из первых и вторых классов, родители также записали в школы фигурного катания. А после того, как я, однажды, заменяла третьеклашкам урок рисования – так уж получилось – и рассказала им про своих знакомых хоккеистов, половина мальчиков того класса уговорили родителей отдать их в этот яростный, стремительный и беспощадный вид спорта. Да, у меня и прежде хватало недоброжелателей, но большинство учеников школы, особенно младшие, относились ко мне весьма положительно и дружелюбно. Но грубо сваленные в кучу грамоты с моим именем и изящные кубки с первых мест на пьедестале красноречиво заявляли, что об этом пора забыть. – Вы убрали мои награды? – зачем-то спросила я Эдуарда Антоновича. – Да, – сухо ответил директор, – я решил, что, отмеченные фамилией опасного преступника и отъявленного негодяя, грамоты и кубки не должны находиться в стенах школы, за которую я несу ответственность! Любое упоминание о вашей семье оскверняет эту школу! – Как скажете... – тихо проговорила я, глядя на свои отражения в застекленных рамках грамот. – За это можешь благодарить своего никчемного, ни на что, кроме убийств и ограблений не годного... – Замолчите, – я сама удивилась с какой легкостью это наполненное сдержанным негодованием слово, сорвалось с моих уст. Директор упёрся руками в поверхность стола и злобно прошипел: – Что ты сказала?! – Я сказала, чтобы замолчали, – ответила я, игнорируя его свирепый взгляд и яд в голосе. – Хотите убрать награды с моей фамилией, чтобы продемонстрировать департаменту образования, какой вы чуткий руководитель – ваше право. Но не смейте ругать и обзывать моего дядю – такими полномочиями вас никто не наделял! Если сомневаетесь, обратитесь за консультацией в выше стоящие органы. Я была удивлена, как ровно, сдержанно и звучал мой негрмокий, но гневный голос. Пока Э.Б.А. приходил в себя после услышанного, я взяла ящик с вознаграждениями, которые мы с Сашкой – моим партнёром по фигурному катанию – путем напряженных усилий зарабатывали на гран-при и чемпионатах. Ящик был для меня тяжёлым, поэтому я со стуком опустила сначала на стоящий рядом стул, затем на пол и поволокла к двери. За дверями директорского кабинета, я столкнулась с парнем в элегантном костюме, с неизменной “бабочкой” у горла и зонтиком в руках. Лёва Синицын, как всегда выглядел эталонным франтом, совмещая в себе некий аристократичный лоск джентльмена конца девятнадцатого века и современный эпотажный стиль. – Ника? – брови Синицына выгнулись вверх от прямоугольных очков. – Почему у тебя вид, как у сотрудника, которого несправедливо уволили без объяснения причины и выплаты отпускных? Я взглянула на него с тревожным и печальным разочарованием во взгляде. По щекам у меня уже стекали теплые солоноватые полоски слёз. Лёва, всегда проявлявший оптимистичную невозмутимость почти при любой ситуации, изменился в лице. – Что случилось? – спросил он. Я молча указала на картонный ящик. Сил говорить у меня уже просто не было. Вместо слов были только слёзы, полные невыносимого и бессильного чувства обескураженного отчаяния. БЕАТА БЕЗСОНОВА Вторник, 17 апреля. Утро. Она смотрела на себя в зеркало и счастливо улыбалась собственному отражению. Сегодня, всего через несколько часов она получит диплом об окончании магистратуры в Московском государственном юридическом университете! Всего несколько часов отделяют её, Беату Безсонову, от начала новой, пусть и наверняка более суровой, но по-настоящему взрослой жизни. Беата, на протяжении всей учебы из кожи вон лезла, чтобы учится непременно лучше всех. Девушке претила мысль, что её будут “тянуть” преподы из-за её фамилии. Безсонова... Принадлежность к этой династии, равно, как и фамильная отличительная черта в виде серебристо-седой пряди в темно-каштановых волос, накладывала на Беату строжайшую ответственность. Беата ещё со школы, с первых классов, знала, что она не имеет права на ошибку и какой бы то ни было конфуз. Она – Безсонова. Дочь Виталия Безсонова, такого же легендарного полицейского, выбившегося в замы начальника Московского УВД. И она лишена даже мысли о том, что в чем-то может уступать своим одноклассникам, а позже однокурсникам. Она – Беата Безсонова и она обязана быть всегда и во всём лучше всех. Так её воспитывали и с такими убеждениями Беата росла. И ни разу она не подвела своего отца, дядю, дедушку Всеволода и четырёх братьев. Ни разу. Все они любили и обожали Беату, стараясь всячески и во всем её поддержать. Девочка росла, ни в чем не нуждаясь и восхищаясь достижениями своей семьи. У него с детсада было осознание, что она принадлежит к элите. Не по количеству средств на счете, хотя и тут у Безсоновых всё было в порядке, а по положению в обществе. Безсоновы... Эта фамилия открывала двери в самые высокие кабинеты многих министерств и дошло до того, что некоторые особо амбициозные молодые люди, из числа её однокурсников, напрямую предлагали ей заключить брачный контракт, с целью получения её фамилии. Беату это сердило и унижало одновременно: как будто фамилия за тебя будет учится и потом работать! Что за ересь и вздор!.. Девушка ждала сегодняшнего дня ещё и потому, что на вручение ей диплома должны приехать все члены семьи. И это будет редкий праздник, когда все Безсоновы соберутся вместе. Беата всем сердцем любила свою большую семью, но они рвали ей сердце на части, когда при любом удобном случае сыпали друг на друга ядовитыми обвинениями. Её кузены, Поликарп и Платон ненавидели своего отца, Владимира. Оба винили его в самоубийстве их матери. При этом Платон то и дело ругал Поликарпа за то, что тот, пользуясь положением офицер ГУНКа, то и дело баловался запрещенными веществами. Её родные братья, Карл и Климент в равной степени ненавидели друг друга – Климент считал Карла продажным грязным полицейским – и презирали отца, Виталия, но по разным причинам. А уж к деду Всеволоду кроме Беаты и самого Виталия никто с добротой не относился. Беата же горячо и беззаветно любила их всех, не смотря ни на что и готова была прощать им всё. Девочка отлично помнила некоторые свои дни рождения или празднования Нового года, когда её семья умудрялась переругаться прямо за праздничным столом. Она отлично помнила, как не раз со слезами сидела за пустым столом, потому что её братья передрались, а отец, дядя и дед переругались и все уехали, бросив её одну. Такое было всего пару-тройку раз, но Беата помнила это и всю свою жизнь изощрялась в изобретательстве и дипломатических талантах, чтобы хоть на время примирить своих родных друг с другом. Иногда у неё это получалось, иногда нет. И сейчас, стоя перед зеркалом и осматривая винного цвета платье, с небольшим шлейфом, в котором она собиралась после церемонии поехать праздновать выпускной, девушка мысленно молилась, чтобы её любимые родные мужчины согласились сегодня хотя бы на временное примирение. А может и вовсе бы помирились, забыв свою вражду и прекратив бесконечную междоусобицу. Видит бог, для неё это было бы лучшим подарком... – Беата! – позвал с первого этажа дома мамин голос. – Завтрак! – Иду-у! – пропела девушка и, сменив туфли, в которых с полчаса дефилировала по комнате, на обычные домашние тапочки спустилась вниз. За завтраком на залитой лучами утреннего солнца веранде, ей в мессенджер пришло сообщение: “В здании, где будет проходить вручение ваших дипломов, сразу за сценой в большом конференц-зале, есть подсобка. Я буду ждать тебя там. Целую, Руслан”. Беата блаженно улыбаясь и ощущая трепещущее теплое чувство на сердце, написала ответ и отложила телефон. Тут же девушка поймала пристальный взгляд отца Виталия. – Опять твой этот “горец” пишет? – Руслан не “горец”, а офицер горного спецназа, пап, – мягко поправила отца Беата. – Провинциальный лейтенантик из нищей семейки краснодарского фермера, – презрительно фыркнув, произнес грозный родитель. – Я уже говорил, Беата, что он тебе не подходит. – Виталя, – попробовала вмешаться мать Беаты, – ну может быть ты хотя бы познакомишься с Русланом и попробуешь пообщаться? Вдруг он тебе понравится? Беата опустила взгляд на тарелку с завтраком и зажмурилась. Такой ход матери был ошибочным. – Пообщаться? – переспросил чуть севшим голосом Виталий. – С кем?! С безымянным офицериком? Вот когда он станет человеком, получит хотя бы подполковника и зам. комчасти, вот тогда может быть! Моя дочь достойна лучшего, а не... путаться со всяким отребьем. Беата ощутила боль от слов родителя, как будто они были хлестким пощечинами по её лицу. – Папа, – робко произнесла она,– ты и дедушка тоже не сразу стали генералами. Руслану только двадцать четыре... – И он до сих пор старший лейтенант! – язвительно заметил отец Беаты. – Я в его годы уже звезды капитана носил! Девушка почувствовала яростное желание ответить, что во многом её отец обязан продвижением по службе дедушке Всеволоду. Тот, как мог, помогал своему первенцу. Никто не отнимает заслуг Виталия Безсонова, но ему помогали... Крепко помогали в начале его пути, наставляя и рекомендуя. У её возлюбленного нет ни таких учителей, ни покровителей такого уровня. Он вынужден пробиваться сам и, Беата в это верила, обязательно пробьётся. “Какая банальная до пошлости, история, – думала она про себя с некоторой иронией, – генеральская дочь, влюбленная в бедного младшего офицера и её отец, который категорически против того, чтобы они влюбленные были вместе”. Девушка не ждала, что её папа так быстро полюбит Руслана, но и его упрямая категоричность успела ей поднадоесть. Беата подумала, что её отцу следовало бы вспомнить чем обычно заканчиваются подобные истории. Там только два варианта: либо счастье взаимной любви, либо тяжкая трагедия. КАРЛ БЕЗСОНОВ Вторник, 17 апреля. Сегодняшнее утро категорически не задалось у майора следственного департамента, Карла Безсонова. Старшему сыну генерала полиции, Виталия Безсонова, не повезло с того момента, как он проснулся от лая дурного щенка далматинца, которого полгода назад купила его жена. Как только он, сонный, раздраженный и уставший, поставил ноги на ковёр... он ощутил, что вляпался левой пяткой во что-то влажное и кашеобразное. – Твою же мать, Чарли! – прорычал он.– Я тебе хвост оторву, дрянь ты четырёхлапая! – Что случилось, Карл?.. – лениво приподняв голову от подушки, сонно спросила русоволосая обнаженная женщина. – Ничего, – буркнул в ответ мужчина, – спи, Яна. Я пойду, выгуляю этого пятнистого засранца... Он вытер пятку влажными салфетками и убрал скомканный прикроватный коврик к двери, собираясь вынести его в ванную. – Только мешочек для его сюрпризов, не забудь с собой взять. – Обязательно, – проворчал Карл, застёгивая ремень своих брюк. Про себя он подумал, что он уж точно не станет нагибаться для того, чтобы собрать с газона собачье дерьмо. А если какая-то паскуда посмеет его оштрафовать, то его удостоверение отобьет желание с ним связываться – мало кто из полицейских, тем более простых патрульных, рискнет вызвать не удовольствие знаменитой полицейской династии Безсоновых. Но череда неудач для Карла Безсонова только начиналась. Когда он попытался по-быстрому сделать себе кофе, что-то бахнуло в проводке и на кухне пропал свет. Этот “выстрел” из кухонных розеток разбудил младшего, годовалого сына, Карла, который немедленно подал голос из детской. – Карл, ты разбудил Артёма! – сердито крикнула Яна, выходя из спальни и быстро шагая в сторону детской. Со своей женой и двумя детьми Карл проживал на одиннадцатом этаже элитной новостройки и, разумеется, пользовался одним из четырёх лифтов. И, сейчас, здесь, в ту самую минуту, когда Карл уже был между третьим и четвёртым этажами, лифт безнадёжно застрял. Пока Карл ожидал лифтёра, не считающий необходимым ограничивать себя в удобствах далматинец Чарли “облагородил” пол лифтовой следами своего величественного присутствия. Когда Карла и его питомца, наконец, освободили из заточения и он вышел на улицу, майор обнаружил, что забыл переобуться из домашних тапок в кроссовки. – Ну, охренительно теперь! – проворчал Карл, чувствуя, как пятки ног начинают ощутимо подмерзать. Минула уже середина апреля, но весна в столице всё ещё была прохладная, хоть и переодела город в зеленую листву и через день радовала ясным погожим днем. Он спустил далматинца с поводка неподалёку от дома – переться в парк, для выгула собак, ему было сегодня было лень. К тому же, на часах не было ещё и шести утра, двор был пуст, и только редкие жильцы дома, у которых рабочий день начинался раньше обычного, а офис находился в часе езды от дома, торопливо выбегали из подъездов и спешили к подземному паркингу. Как раз один такой торопыга, выехав с парковки на своем внедорожнике, резко дал по газам и, пролетая мимо курящего Карла, обдал того густым веером брызг из длинной лужи. Холодные капли грязи повисли на одежде и стекали по лицу разъяренного мужчины. – Повезло тебе, падла, что я без ствола, – мстительно проворчал Карл. Определенно сегодняшний день не сулил ничего хорошего. Но он только начинался... В кармане спортивных штанов Карла задрожал мобильник. Майор достал телефон, посмотрел на звонивший контакт и выругался – это был один из его подчиненных в следственном департаменте. – Ну, давай удиви меня, Олег! – приняв вызов, без приветствия, раздраженно произнес в трубку Карл. – У нас три трупа, – помешкав, осторожно ответил старший лейтенант Олег Косолапов. – Ой, ***ть! – с досадой выдохнул Безсонов. – Дело уже перепоручили нам. – А что так? Полиция или УГРО взять не хотят? – Жертвы – семья Фарида Басманова. Карл на миг подумал (или пожелал), что он ослышался. – Что ты сказал?! – с замиранием сердца, процедил Карл. – Фарид Басманов, по кличке “Бек”, был найден мёртвым сегодня, в четыре часа утра в своем загородном доме, вместе с женой и пятилетним сыном. Карл нервно и шумно сглотнул. Фарид Басманов, один из старейших контрабандистов Москвы, получил в руки широкий “надел”, когда прежние хозяева, те чью фамилию в семье Безсоновых даже называть не принято, отошли от дел. Сорока трёх летний “Бек”, стал тем, кого ещё дед Карла, Всеволод Безсонов, фактически назначил ответственным за контрабанду по южно-европейским каналам. Разумеется, Фарид должен был не допускать появления новых конкурентов, докладывать Безсоновым о новичках и опасных “игроках”, и, конечно же, исправно делится выручкой. Взамен Бек получал иммунитет по многим статьям и негласную неприкосновенность. Больше всего с ним, так уж вышло, общался именно Карл, ввиду того, что ему не раз приходилось расследовать дела, косвенно или напрямую связанные с деятельностью Фарида. И вот теперь это улыбающийся и гостеприимный узбек, долгое время не оставлявший попыток отдать за Карла свою племянницу, убит вместе с семьёй. – Я сейчас буду, – пообещала Карл. Оставив недовольного далматинца дома, вместе с разочарованной женой и крикливыми детьми, Карл быстро добрался до парковки, отыскал свой новенький Кадиллак и обнаружил, что некто видимо так спешил уехать, что снёс дорогому седану правую заднюю фару. Ругаясь вслух последними словами, Карл завёл автомобиль. Он был на месте, в доме Басмановых, через полтора часа, после двадцати шести минутной пробки на Можайском шоссе. Дорогой, красивый двухэтажный коттедж с гаражом на два автомобиля и солидной внутренней территорией. Вокруг дома Басмановых дежурили сотрудники полиции. В такт учащенному нервному сердцебиению Карла мигали красно-белые всплески полицейских мигалок. Безсонов буквально выскочил из машины. Показав удостоверение и подняв над собой красно-белую огораживающую дом ленту, майор СД направился к дому. Коренастый мужчина, с глубоко посаженными глазами и миниатюрными густыми усами, приложил руку к фуражке – Олег Касалапов по традиции всегда был в униформе. – Товарищ Майор... – старший лейтенант был бледен, его зрачки то и дело метались из стороны в сторону, и он всё время пугливо вжимал голову в плечи. Но Карл не придал этому значения. – Где они? – спросил он. – В доме, – Косолапов почему-то прятал взгляд. – Ты вызвал криминалистов? – Они в пробке. – Понятно, дай перчатки и бахилы, – приказал Карл. Он знал, что у прилежного, исполнительного и запасливого старшего лейтенанта всегда всё есть при себе. – Товарищ майор, только там... – Олег Косолапов явно не мог заставить себя говорить, у него дрожали губы и заплетался язык. – Там всё... не так, как вы ожидаете... – Чего?!– непонимающе и раздраженно нахмурился Карл. Он нетерпеливо отмахнулся от своего помощника и вошел в дом Басмановых. Карл вошел в дом Басмановых и сразу, чуть ли не у порога увидел целую вереницу кровавых отпечатков от протекторов обуви. И это была не оплошность, не результат невнимательности – убившие Басмановых хотели оставить эти следы, хотели, чтобы их увидели. – Да вам ***да! – со злостью выдохнул Карл. – Кто бы вы не были!.. Безсонов терялся в догадках, кто посмел напасть на Фарида, который “официально” для полицейских и всей преступной нечести, что существовала вне закона, был под защитой могучей династии Безсоновых. Фарида, его молодую жену и маленького сына он нашел в зале. Все трое были здесь. Их обнаженные посиневшие тела в тягостном гнетущем безмолвии , с протяжным поскрипыванием медленно закручивающихся веревок, покачивались под потолком. Вокруг шеи каждого из Басмановых обвилась тугая петля полиамидной верёвки. На шеях жертв, в местах, где под тяжестью тела лопнула кожа, виднелись багровые подтеки. Карл почувствовал нарастающую тошноту. Ему показалось, что какой-то клубок насекомых беспокойно заворочался у него в животе. Ему стало душно, удары сердца звучали тяжело, размеренно, с глухим звуком. Сердце словно превозмогало какое-то препятствие, перед каждым сокращением. Стылый пот плотной влажной пленкой покрыл кожу, прочно закупоривая поры. Карлу казалось, что вместе с сердцебиением у него, в такт пульсу сжимается и раздувается череп, горло и грудная клетка. Вокруг царил беспорядок, было разбито всё, что можно было разбить. Пол зала был засыпан обломками дорогой фурнитуры, техники и кривыми осколками посуды. Убийцы намеренно и показательно осквернили дом своих жертв. Карл, игнорируя судороги в икроножных мышцах с трудом вошёл в зал. Майор перевел взгляд с искаженного предсмертным ужасом лица Фарида, на его жену. Двадцати пяти летняя Насима навсегда застыла в последнем напряженном неистовом желании вдохнуть кислород. И сейчас её нижняя челюсть отвисла, уродуя лик некогда красивой, полностью соответствующей своему имени девушки, безобразно раззявленным ртом. Рядом с матерью висело совсем маленькое тело сына Фарида, Гази. – Вот же твари!.. – выдохнул Карл. Даже для отпетых урок, воров в законе и законченных мерзавцев детоубийство было несмываемым позорным, подлым и недостойным проступком. На “зоне” за такое убивают... А эти, скоты, мальчишку, дошкольника, рядом с отцом и матерью повесили. – Я вас из-под земли достану! – покачал головой Карл. Он лично знал Фарида и даже дружил с ним, как бы странно это не звучало. Подойдя ближе, Фарид заметил кошмарные ожоги на ступнях “Бека” и его супруги. Обоих убийцы пытали перед смертью. Но зачем? Что им было нужно? На грабеж это было непохоже. Скорее... на пытки, на дознание с целю получить признание жертвы и... казнить вместе с семьёй. Карл не хотел верить в подобное, он не мог поверить, что кто-то, наверняка зная, кто такой “Бек” и, кто за ним стоит, решился на совершение такого гнусного по своей жестокости и жестокое убийство! Чтобы пытать безоружных, поджигая им ноги!.. Чтобы убить даже пятилетнего мальчика!.. Карл не мог и представить, какие личные враги могли быть у Басмановых. Ответ, с молчаливым злорадством поджидал его на левы запястьях всех троих жертв. Подойдя ближе, чувствуя, как усиливается тошнота, как нервные спазмы пружинистыми ударами норовят выжать из него жалкий завтрак, майор СД подошел ближе и чуть наклонился. На левых руках троих Басмановых красовались часы. – Да идите вы... – ослабевшим в раз голосом, просипел Карл. Набравшись смелости, он протянул руку к телу Фарида и повернул его левое запястье к себе. На кисти мертвеца, являя угрожающую и не зыблемую действительность, красовались изящные наручные часы. Они были украшенны выточенными из угольного агата черепами, шипами и змеями. Их циферблат был багровым, а чёрные стрелки указывали на точное время смерти того, на чьей руке они были надеты. – Нет, – замотал головой Карл,– нет... нет, мать вашу! Нет! Нет! Ни хрена!.. Это невозможно, ***ть! НЕТ!.. Его крик стал похож на истерику, но Карлу Безсонову было плевать. Потому что здесь, сейчас, в этом доме, он увидел то, чего Москва не видела уже более двадцати лет! Часы!.. Те самые!.. Багровые часы Висконти!.. Самый дикий, невозможный и пугающий кошмар династии Безсоновых стал явью. Багровые часы объясняли всю беспощадность демонстрационной казни и осквернение дома крушением всего, что попадалось под руку. Это была месть... Казнь... Ведь наряду с несколькими другими преступниками, ныне являющимися криминальными авторитетами, Фарид Басманов был среди группы предателей, обеспечивших возможность уничтожения змеиной династии. Карл попятился прочь, споткнулся о смятый ковёр, упал на спину, но тут же поднялся, бросился прочь из зала. В холле, возле прихожей, его организм не выдержал изматывающего напряжения от разрушительного потрясения, и майор, упав на четвереньки, выблевал на перепачканный кровавыми следами ботинок пол весь свой скудный завтрак. ПЛАТОН БЕЗСОНОВ Вторник, 17 апреля. Утро. Сущность торжественной церемонии была наполнена всеобщим тревожным волнением. В воздухе огромного конференц-зала сконцентрировались беспокойные переживания выпускников МГЮА. Без пяти минут официальные магистры в области юриспруденции, заняв первые два ряда в зале, всё время перешептывались, что-то обсуждали, хихикали и обменивались шутками. С места Платона, которое он занял на одном из подоконников, было отлично видно, как будущие адвокаты, судьи, следователи и прокуроры изнывают от изматывающего, кажущегося бесконечным, нагнетающего ожидания. Все они не могли дождаться того счастливого момента, ради которого горбатились все эти долгие шесть лет, когда им вручат столь долгожданный диплом. Многие из них ошибочно и наивно полагали, что этот красивый документ в пафосной обложке с позолоченным тиснением символизирует для них конец изнурительного обучения юридическим наукам. Платон не мог не ухмыляться с молчаливой насмешкой, глядя на наивные лица парней и девушек в чёрных мантиях. Счастливые, улыбающиеся, радостные они и понятия не имеют, что их настоящая учеба только начнется, когда они переступят порог своего ВУЗа в последний раз. Одна из девушек, сидевшая среди выпускников, вдруг обернулась, нашла взглядом Платона и с усердием помахала ему рукой. У неё были такие же тёмно-каштановые волосы, как у Платона, с неизменным у всех Безсоновых, “фирменным” проблеском серебряной седины, в виде нескольких седых, белых прядей. Наряду с лазурью глаз, окаймленных серебром, несколько белых прядей являлись семейной отметиной всех, без исключения Безсоновых, не взирая на пол и возраст. Платон от души улыбнулся в ответ, своей единственной кузине. Беата Безсонова была единственным, по-настоящему, чистым, согревающим душу лучом света в их большой семье. Единственным искренним источником жизнерадостности, родственного тепла и семейного уюта. Единственным праздником, который все Безсоновы встречали вместе, был день рождения Беаты. Так повелось с самого её детства. Рождение этого улыбчивой, непоседливой и неугомонной девчонки заставило всех братьев, кузенов, отцов и деда Безсоновых забыть о своих непримиримых междоусобицах. С момента, когда её сияющие лазурью глаза увидели этот мир, каждый из братьев и кузенов, её отец и дядя, с её дедом души не чаяли в их общей маленькой принцессе. Она горячо и беззаветно любила их всех, и, хотя бы изредка, заставляла свою многочисленную родню прятать клыки, и, со сдержанными хмурыми лицами, изображать родственную любовь. И ради неё, только ради неё, Безсоновы общались друг с другому, ради неё они воздерживались от того, чтобы не разбить друг-другу лица и не “перегрызть” глотки. Так как поводов для этого у всех Безсоновых было предостаточно. Ну, или им так казалось... Платон умиленно улыбнулся, глядя на свою двоюродную сестрёнку в чёрной мантии и алой профессорской академической шапочке квадратным полем и кисточкой. Перед трибуной появился представительный мужчина средних лет, в дорогом костюме и солидной сединой – ректор Московского государственного юридического университета. – Сегодня, по-настоящему, добрый день! – прозвучал басовитый голос главы ВУЗа. – И я рад приветствовать всех присутствующих на церемонии вручения дипломов студентам магистратуры нашего юридического университета! Волны аплодисментов прокатились по рядам зрителей. Громче всех аплодировали родители выпускников – со стороны казалось, что каждый из них пытается переплюнуть друг друга в показательном и выразительном хлопанье в ладоши. Как будто им было мало того, что все они вырядились так, будто праздник не у их детей, а у них лично. Платон заметил сидевших сразу за выпускниками троих мужчин, двое из которых были уже в возрасте, а третий и вовсе был стар. Их волосы уже покрыла седина, и потому не было видно семейного каштанового оттенка волос, с импозантной полосой седины. Но все или почти все, здесь присутствующие, отлично знали в лицо Всеволода Безсонова и его двух сыновей – Виталия и Владимира Безсоновых. Все трое увидели Платона и сухо кивнули ему. Платон, с усилием, заставил себя кивнуть им в ответ. Его бы желание, он бы не снизошел и до этого скупого жеста приветствия – ему было отвратительно даже находится рядом с ними, и особенно рядом со своим отцом и дедом. Его дядя был не лучше, но по сравнению с моральным подонком, которым был его дед или жестоким садистом и диктатором, коим являлся Владимир, Виталий Безсонов был ещё ничего. Хотя, по мнению двух его сыновей, Карла и Клементия, был редкой гнидой и паскудой. Ректор закончил свою короткую, но емкую речь, связанную с не слишком искренними пожеланиями студентам. В конце он выразил уверенность, что “конечно же, все, без исключения, выпускники оправдают вложенные в них усилия их педагогов и станут выдающимися специалистами в своей области”. Было видно, что глава университета произносит речь на заученных интонациях, и вряд ли из года в года, содержание его сообщений как-то кардинально меняется. Окончив речь, ректор надел очки, открыл ноутбук, стоявший на трибуне и начал зачитывать фамилии. Перед Беатой на сцену вышли два парня, а затем прозвучала её фамилия. Платон ощутил прилив гордости за сестру, когда увидел, как она, преисполненная искреннего счастья машет рукой залу и демонстрирует полученный из рук ректора диплом. – Я очень благодарна моим преподавателям, которые не без труда смогли вложить в мою голову тонны ценных знаний, – усмехнувшись, проговорила в микрофон Беата. Многие в зале понимающе улыбались, но большинство преподавателей, равно, как и однокурсники Беаты отлично знали, что Беата Безсонова была едва ли не лучшей выпускницей этого ВУЗа за последние десять лет. Таких блестящих оценок и достижений не было ни у кого. И всего этого она добивалась собственными усилиями. Достаточно сказать, что, к любой паре она была готова едва ли не лучше преподавателя. Платон отлично помнил, как Беата ночи проводила в обнимку с учебниками или штудируя информацию из интернета. А также она постоянно приставала ко всем своим братьям, дяде и дедушке с огромным количеством вопросов. Она регулярно консультировалась со всеми, а лично у Платона не раз просила, чтобы он брал её с собой на работу и во время каких-нибудь следствий. Беата серьёзно решила пойти по стопам своей семьи – стать офицером полиции. После долгих размышлений девушка выбрала Следственный Департамент, в котором заместителем начальника этой структуры служил её дед – Всеволод Безсонов. Платон уважал выбор сестры, хоть и скрывал, что раздосадован её решением работать под началом их деда. Старший сын Владимира Безсонова опасался, что дед испортит свою внучку, сделав её такой же циничной до омерзения, алчной, безжалостной и меркантильной до преступного уровня, на котором пребывал нынешний глава семейства. Платон жалел Беату, потому что, видел в ней родственную душу идеалиста. И очень боялся, что дед навяжет юной и восторженной Беате, частично видящей мир через розовые очки, свои ложные представления о том, как должен работать следователь СД и полиция в общем. Аплодируя сестре, Платон не сразу заметил движение рядом с собой. Майор обернулся и увидел стоящего подле него молодого мужчину, возрастом не старше двадцати пяти лет. Со светло-каштановыми волосами и аккуратной бородкой, он был пониже Платона, а его кожа отличалась нездоровой бледностью. И естественно у него были серо-лазурные глаза, а бронзово-каштановые волосы, справа, были отмечены плавно изгибающейся седой прядью. – Ты опоздал, – недовольно произнес Платон, чуть наклонившись к своему младшему брату. – Знаю, – пожал плечами Поликарп. – Было дело... Задерживали таджиков, которые у себя в квартире Тетрагидроканнабинол фасовали. – Не мог отложить ради сестры? – недовольно спросил Платон. – У нее этот праздник лишь один раз в жизни будет. – Да, ладно, тебе, – беззаботно пожал плечами Поликарп. – Я же пришел... – Ты не видел, как она получила диплом и не слышал её речь. – Ну, посмотрю на видео. Или ты мне расскажешь... Платон только фыркнул и отмахнулся. Беспечность и беззаботность его младшего брата давно перестала его злить – проще было смириться. Как и Платон, его брат Поликарп были сыновьями Владимира Безсонова, являвшегося вторым сыном Всеволода. Двенадцать лет назад, не выдержав каждодневных обвинений, избиений и упрёков отца, их мать перерезала себе вены в ванной. И Платон, и Поликарп винили в этом своего отца, Владимира. Они каждый день видели, как Владимир изводил их мать постоянным упреками в её никчемности, ничтожности и не способности воспитывать их сыновей. Платон и Поликарп однажды даже набросились на отца вдвоем, когда в который раз дал пощечину их матери. И оба отлично помнили, как нещадно он отходил их ремнем с тяжеленной пряжкой. У Платона была ещё личная, отдельная причина ненавидеть отца за его отношение к опасным увлечениям Поликарпа. Вместо того, чтобы помочь сыну, тот презирал его всей душой и постоянно подвергал унижениям. И Платона, заодно, за то, что возится с “никчемным младшим братом”. – Всех, хоть, повязали? – спросил Платон, глядя на остальных студентов. Наблюдать дальнейшее празднование Безсоновых не желали, но Беата собралась собиралась после церемонии поехать праздновать выпускной со своим курсом, и из любви к ней, все решились отбыть торжественную часть до конца. – А то, – хохотнул Поликарп. Платон услышал знакомые нотки слишком уж задорного веселья в голосе братца. Выждав момент, он, не говоря ни слова, развернулся, грубо взяв Поликарпа за шиворот и потащил за собой к дверям конференц-зала. Оказавшись в коридоре, Платон прижал младшего брата к стене и наклонился к его лицу, пристально глядя в глаза. – Чтоб тебя! – выругался он. – Поль, ты опять нанюхался какой-то дряни? Ты же обещал завязать, засранца ты кусок! – Да че ты орёшь!.. – Поликарп предпринял слабую попытку вырваться из рук брата, но тот был заметно сильнее. – Ниче я не нюхал... Просто увидел сегодня кое что новенькое... ну и глотнул пару колёс. Чисто чтобы знать, как оно вообще... – И как? Вставляет?! – с негодующей яростью спросил Платон. – Да дерьмо, если честно, – пожал плечами Поликарп. – Надо будет накрыть дельцов, которые это клепают. – Да ты... – Платон собрался уже выдать очередную тираду в сторону своего младшего брата, испытывающего тягу к наркотическим веществам. Но его отвлек звонок мобильного. Взглянув на дисплей, Платон презрительно хмыкнул и принял вызов. – Где тебя носит, Карл? У твоей родной сестры сегодня... – Заткнись и слушай! – выкрикнул в трубке Карл. Платон осекся и замолчал. Никогда прежде он не слышал в голосе Карла нечто, похожее на панический страх. – Я не могу дозвонится ни до деда, ни до наших отцов, – быстро заговори Карл. – Что у тебя случилось?! – сдержанно, но ощущая толчки беспокойства в груди, спросил Платон. – Случилось у всех, Платон! – выкрикнул взбудораженный. – Бека убили! – Бека?! – ахнул Платон. – Его повесили, Платон! Повесили! Как собаку! А с ним вместе, его жену и сына! – Мать его... – выдохнул Платон. – Ты же говорил, что он под твоей и дедовой защитой! – Да, и каждая собака знает, что Фарида нельзя было трогать! Тем более его жену и семью! Но... Платон, я... ***ть! На их руках часы! Те самые часы! Те самые, е**ные Багровые часы! О которых нам отцы и дед рассказывали!.. – Постой, не ори, – нахмурившись проговорил Платон. – Выдохни... – Да иди на ***! Ты слышишь, что я говорю?! Это их часы, Платон! Это Висконти!!! – Висконти мертвы, Карл, – неуверенно проговорил Платон. Но он уже ощущал колкие толчки усиливающийся тревоги и осознавал, чувствовал, что его старший кузен может быть прав. Поликарп, услышав фамилию давних врагов его семьи, заметно изменился: перестал улыбаться, как дурак, а в затуманенном наркотиком взгляде заблестели встревоженные огоньки. – Висконти? – переспросил он шепотом. Но Платон раздраженно отмахнулся от него. – Это они, – продолжал Карл, – и убийство Фарида с семьёй... Это самая настоящая и демонстративная казнь. – Ты не думаешь, что кто-то просто пытается сыграть на имени Висконти и напугать нас? – рассудительно заметил Платон. – Не знаю, не похоже... – судя по голосу, Карл рад бы рассмотреть подобный вариант, но он в него не верил. – Хорошо, ты сейчас где? – В своем кабинете. – Хорошо, – вздохнул Платон изо всех сил пытаясь гнать прочь нервирующие мысли. – Сфотографируй эти часы и отправь отцам и деду. Расскажи им всё. Они смогу определить в убийстве подчерк Часовиков и подлинность их символа... Платон говорил через силу, заставляя себя. Ему категорически не хотелось верить в возвращение мафиозной семьи Висконти. Эта мысль казалась дикой, Часовики ведь давно превратились лишь в страшную городскую легенду криминального мира Москвы конца прошлого века! Их возвращение... это, как если бы ожил какой-то жуткий миф или вовсе герои страшной сказки оказались устрашающей реальностью... – И не психуй понапрасну, – попытался успокоить старшего кузена Платон. – Давай, мы скоро будем. И... Платон помешкал, перехватил взгляд настороженного Поликарпа. – И держи пистолет при себе. Просто на всякий случай. Слушавший это Поликарп нервно сглотнул, а затем быстро нащупал и свой пистолет, словно рекомендации Платона относилась к нему. – Лады, только сгоняю за семьёй, на всякий случай, – ответил Карл. – Нужно их спрятать... Стоп! Платон! А я правильно помню, что Беата, после церемонии собралась ехать на их общую гулянку? Эй! Алло! Платон! Ты здесь?.. В миг похолодев, ощутив, как замерло сердце, Платон, игнорируя крики Карла в трубке и вопросы Поликарпа, быстро вернулся в конференц-зал. – Платон, что происходит? – Поликарп, точно как в детстве, отчаянно цеплялся за одежду старшего брата и задавал вопросы. Платон быстр шел мимо рядом, вдоль окон. Всё, что он сейчас хотел, это увидеть Беату. Увидеть, как она сидит на первом ряду вместе с однокурсниками, смеется, перешучивается и ждет окончания церемонии, чтобы поехать в клуб. Место Беаты пустовало. Платон замер, нервно сглотнул и ощутил, как влажный жаркий ужас облепил лицо, расползся по телу и стиснул грудную клетку. – Ты видишь Беату? – обеспокоенно спросил он Поликарпа. Тот завертел головой по сторонам. – Нет... её нет в зале. Но, когда мы выходили она же была здесь... Слушай, но из зала она же не могла никуда деться. Мы в коридоре стояли у дверей, так что... Платон уже лихорадочно выбирал имя Беаты в журнале вызовов своего мобильника. Он нашел её контакт, нажал на звонок и с напряженной, изматывающей надеждой прижал смартфон к уху. Несколько изматывающих долгих секунд, а затем несколько долгих, повторяющихся гудков. Беата не брала трубку. Платон дал отбой. – Твою мать! – процедил он со злостью и завертел головой по сторонам. – Поликарп дуй к отцам, скажи, что Беату возможно похитили. – Что?! – Делай, что я говорю! – рявкнул Платон. Сидящие неподалеку родители и родственники студентов неодобрительно покосились в сторону двух мужчин. Платону было все равно. Страх за Беату, за единственную сестренку, за это единственное светлое и доброе создание в их семейной стае волков, затмевал разум, мешал сосредоточится и торопил предпринимать хоть какие-то действия. Платон умел сохранять самообладание и сейчас, выскочив в коридор, поймал первого же прохожего, с бейджем охранника, и громко спросил: – Сколько выходов в этом здании?! Испуганный охранник, заикаясь промямлил: – Два, парадный и запасной... – Точно?! Охранник задумался. – Был ещё один вроде... – Где, черт побери?! – прорычал Платон. Да он боялся, он не мог и представить, что будет, если Висконти вернулись, если это они убили “Бека” и если они уже смогли добраться до Беаты. – А-а... это... – Ну?! Живее! Вспоминай!.. – В к-конференц-зале, прямо з-за сценой с трибунами есть подсобное помещение... – Там выход?! – Т-там д-дверь заделанная... в другое крыло ведёт... но там ремонт и дверь эту крепко забили... Платон уже не слушал. Старший сын Владимира Безсонова уже мчался через весь конференц-зал, не обращая внимания на возмущенные взгляды. К нему подбежал дядя Виталий Безсонов, что-то быстро спросил, Платон не слушал. Он забежал за сцену, ударом ноги вышиб полузакрытую дверь подсобки и ворвался внутрь. Следом за ним туда вбежали его дядя, отец, дед и Поликарп. Все были встревожены, на лицах деда Всеволода и его сына Владимира замерло угрюмое и свирепое выражение. А дядя Виталий оттолкнул Платона и побежал вперёд по длинному, вытянутому помещению со стеллажами, ящиками и кафельными стенами. В конце помещения виднелся поворот налево. Пятеро мужчин добежали до дверного проема. Виталий толкнул дверь, та послушно открылась и взору ошарашенных Безсоновых предстали разбитые и завешанные клеенчатыми полотнами стены. Повсюду виднелись строительные материалы, стремянки и инструменты. И никого, не единого человека, только пустота и зловещие безмолвие властвовали среди покрытых трещинами и выбоинами старых стен. Глядя вперед из-за плеча дяди Виталия, Платон с ужасом ощущал, как среди этих полуразрушенных старых стен, затихает и стынет надежда на спасение Беаты. Напрасно Виталий Безсонов с перекошенным от ужаса лицом, в озверевшем от отчаянии состоянии носился по безлюдным помещениям, с голым цементным полом и обшарпанными стенами. Напрасно, едва ли не плача он звал свою единственную дочь и также напрасно тешил себя надеждой, что всё это лишь какое– то недоразумение. Дед Всеволод, младший брат Виталия, Владимир и Платон с Поликарпом до последнего надеялись, что их внучка, племянница и двоюродная сестра, их единственная девчушка в семье сейчас найдётся и окажется, что она просто отлучилась по каким-то личным делам. Платон готов был даже смириться с тем, что обнаружит её в объятиях какого-то хмыря, к которому прикипела добрая Беата. Ему было всё равно. Он бы никому не признался, но он готов был поклясться, что кто бы что не сделал плохого Беате, если они найдут её просто живой и невредимой, он не будет пытаться никого найти... Лишь бы только она была живой, лишь бы только их маленькая Беата была невредима... Чем больше Платон мысленно повторял это, тем все более явно осознавал, что сегодня в этот день и в этом треклятом зале, на вручении её диплома, когда она должна была начать новую жизнь, они все видели её в последний раз. И найденный спустя полчаса, лежащим на грязном цементном полу, смартфон Беаты только укрепил его мрачную уверенность. Дрожащими руками, Виталий пытался включить телефон дочери, но у него это так не получилось. С глухим рычанием, дед Всеволод отобрал у старшего сына телефон внучки и уверенным нажатием включил его. Едва прошла заставка бренда, как на дисплеи, в качестве “обоев” телефона появилась фотография. Увидев её, Виталий нервно сглотнул, кулаки его с хрустом сжались. Владимир с досадой цокнул языком, а Всеволод Безсонов, нахмурился и прорычал: – Да будьте вы прокляты! Платон приблизился к деду и взглянул на дисплей. Там была фотография руки Беаты – без труда узнавался её сегодняшний маникюр и именной браслетик с цветными бусинками. А на запястье Беаты красовались часы. Массивные, старомодные часы, со зловещим багровым циферблатом, в обрамлении черных черепов, змей и шипов. – Владимир, Виталий, Поликарп и Платон, – не отрывая взгляда, проговорил Всеволод. – Соберите вокруг себя всех верных вам подчиненных и сослуживцев, используйте все доступные вам людские ресурсы, чтобы собрать силы. Объясните ситуацию и вооружитесь вместе с ними, а потом ждите моих указаний. – Нам нужно готовиться к расследованию? – настороженно уточнил Поликарп. – Нет, – низким угрюмым голосом пророкотал Всеволод, – нам нужно готовиться к войне. Он шумно вздохнул и так крепко сжал в руке телефон внучки, что у того треснул дисплей. – Висконти вернулись и это будет война... они вернулись, чтобы начать... – Вендетту, – угрюмо закончил за деда Платон. Его отец, Владимир, грязно и от души, громко выругался. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Вторник, 17 апреля. Середина дня. После изнурительного и унизительного, для него, процесса в районом суде Москвы, все, что ему сейчас было нужно – это живительный глоток воздуха и сигарета. Толкнув перед собой тяжелые входные двери здания суда, Стас, едва не сшибив невысокого мужчину в темно-синем костюме, вышел на улицу. Оказавшись на площадке двухсторонней лестницы, он устало запрокинул голову, подставляя солнцу свое лицо. Несколько секунд Стас смотрел на блеклое апрельское солнце через веки закрытых глаз. Весеннее солнце едва пригревало кожу лица. Корнилов размеренно и глубоко дышал, втягивая горьковато-сухой запах улиц, с примесью ароматов пробуждающейся зелени. Ему нужно было время, ему жизненно необходимо было остыть, сохранить душевное равновесие и смириться... И смириться с тем, что сегодня, здесь, несколько минут назад, его жизнь изменилась. И, вероятнее всего, навсегда. Отныне Станислав Корнилов, подполковник особой оперативно-следственной группы УГРО, больше не был женат на Маргарите Корниловой. Отныне, начиная с этого дня, у него больше не было семьи. Во всяком случае полноценной и любящей, как раньше. Всё это было разрушено по непримиримому настоянию Риты. И самое отвратное, самое унизительное и то, с чем Корнилову будет смириться тяжелее всего – это, проигранное бывшей жене право на воспитание Алины. Его дочь, его маленький родной оленёнок, его Алинка... Она остается с матерью. Стас видел, как в суде, их с Ритой дочь, тихо заплакала, когда ей задали самый тяжелый вопрос в её жизни, когда её поставили перед выбором. Дрожащим и срывающимся голосом, судорожно всхлипывая и глотая слёзы, Алина ответила, что согласна остаться с матерью. И хотя Стас этого ожидал, он помнил, как после ответа дочери у него пошатнулся пол под ногами. Он не поверил, в первые доли мгновения, когда родной и дорогой его сердцу голос дочери произнес убийственные для Стаса слова. Он не верил, не хотел верить и жаждал проснуться, если бы это был сон. Но это была явь, безжалостная в своей неотвратимости реальность происходящего. Стас видел, как дочь, с мокрыми от слёз глазами посмотрела на него и как её подрагивающие губы, едва ли не с мольбой бесшумно прошептали: “прости...”. Корнилов закурил, поднёс сигарету к губам и скривился. Никогда ещё запах дыма не казался ему таким горьким. Стас, с раздражением, отбросил сигарету прочь. Двери здания суда, с тихим шорохом открылись. Стас почувствовал чье-то присутствие, а затем, не оборачиваясь, услышал робкие мелкие шажки в свою сторону. Корнилов нервно сглотнул, он узнал звук легкой боязливой поступи... Он был вне себя от счастья, когда впервые увидел, как пошла его доченька и не переставал молча радоваться её взрослению на протяжении всех последующих годов. И теперь на сердце кровоточащей язвой являлась мысль о том, что впредь он будет лишен или ограничен в возможности лицезреть, как его доченька превращается во взрослую девушку, как растёт и становится взрослой, умной и самостоятельной красавицей. – Папа... – боязливо прозвучал голосок Алины за спиной. Корнилов вздохнул. Он не винил дочь в её выборе, не мог винить и не мог себя заставить сейчас посмотреть ей в глаза. Его убивала мысль о том, что в следующий раз это... неизвестно, когда случится. Он не знает, какие условия ему выставит Рита и понятия не имеет разрешит ли она ему вообще видеться с дочерью. Стас заставил себя обернутся. Алина стояла перед ним, в её изумрудных, как у матери глазах, по-прежнему стояли слёзы. Прижимая руки к груди и тихо плача, дочь взирала на него с немой молящей просьбой понять её. В её взгляде был отчаянный страх, что отец возненавидит её. Стас шагнул к ней навстречу, и Алинка бросилась к нему. Обхватив отца за пояс, спрятав лицо у него на груди она разрыдалась во весь голос. – Прости меня! Прости, пап! Пожалуйста!.. Это мама! Это она сказала!.. Сказала, что я должна!.. Прости меня! Пожалуйста! Папочка!.. Пожалуйста... Стас положил руку на голову дочери, с нежностью прижал к груди и, чуть наклонившись, успокаивающе прошептал: – Тише, оленёнок... я знаю! Ты... Ты всё правильно сделала!.. – Но... – Мама не справиться без тебя, оленёнок, – проговорил Стас. Он изо всех сил старался, чтобы его голос звучал ободряюще для его дочери. Один только бог знает, каких внутренних усилий ему это стоило. – Ты очень нужна ей, Алинка, – продолжал Корнилов. – Потому что ты сильная и маме... нужна твоя помощь. – А тебе?.. – всхлипывая, тихо спросила дочь. Стас замер, на мгновение его дыхание замерло. “И мне – подумал он, – наверное, даже больше, чем Рите”, – Ну, давай договоримся, что когда тебе или мне будет грустно, мы будем обязательно встречаться и проводить вместе дни. Стас, знал, что лжёт – он понятия не имел, как часто и как долго ему будет позволено видеться с дочерью. Но сейчас он считал себя обязанным произнести именно те слова, которые ждет от него дочь. Дверь здания суда снова открылась, и Стас увидел Риту. Она заметно преобразилась: сделала новую прическу, маникюр, прикупила новое пальто. Стас понимал, что все эти действия были преисполненны выразительно символизма. Весь облик Риты, вместе с новой, более короткой прической и длиннющими ногтями, как бы говорил: смотри! Смотри, Корнилов! Это новая я! Гораздо лучшая! У меня новая прическа, новый маникюр, пальто и даже новый телефон! У меня новая жизнь... Жизнь без тебя и твоих постоянных исчезновений на твоей драгоценной службе! – Алина, – строго и властно произнесла Рита, чуть поправив воротник нового пальто, темно-оливкового цвета. Возможно Рите казалось, что она стала выглядеть более величественной, но лично Стасу он её новый облик, с укороченной стрижкой, тёмной матовой помадой красно-коричневого цвета и темно-алыми ногтями, казался по-настоящему зловещим. Раньше Рита красила губы в мягкий персиковый цвет или разные оттенки кораллового, маникюр предпочитала совсем минималистичный, с небольшим акцентом и носила светлую, розовато-бежевую куртку, которая, сохраняя эстетику, добавляла Рите жизнерадостной свежести. А сейчас... Перед ним как будто стояла другая и чужая женщина. Или женщина, которая отчаянно старалась казаться чужой. Другой взгляд, другие жесты и другое отношение к нему. – Алина! – громче повторила Рита. – Нам пора! Голос бывшей жены звучал мрачно, в приказном тоне. Стас никогда не думал, что ему может быть неприятно слышать голос Риты, но сейчас... он бы предпочел, чтобы она замолчала. Рита подчеркнуто не смотрела на Стаса. Алина неуверенно шевельнулась в объятиях Корнилова, и Стас понял, что должен отпустить её. Сделать это было так же тяжело, как поднять собственный автомобиль. – Пап... – пролепетала Алина. – Да... – выдохнул он и через разомкнул объятия. Алина мягко отстранилась от него. – Обещай, что будешь мне звонить по WhatsApp! Каждый вечер! Обещай! Пожалуйста!.. – Алина, папе некогда! – бессердечно воскликнула Рита. – Идём! Скорее!.. – Обещай!.. – глядя на отца, с отчаянием упрашивала Алина. – Обещаю, – уронил Стас. – Так, всё! Хватит! Мы уходим! – Рита, потеряв терпение, подошла и схватила Алина за левую руку. Её правая ладонь выскользнула из пальцев СтасаЮ и он ощутил, как кожу его левой ладони ожег холод пустоты. Он пробрался по венам, достиг сердца и души, сея повсюду чувство мерзкого опустошения. Стас, бессильно глядел вслед уходящей Рите, которая почти тянула за собой то и дело оборачивающуюся на отца Алинку. Корнилов боролся с искушением подбежать к Рите, забрать у неё дочь и уехать с ней, как можно дальше от Риты и суда, который отныне запретил ему без разрешения и воли Риты приближаться к дочери и жене на определенное расстояние. Рассудок одержал вверх над сиюминутной импульсивностью: ни к чему хорошему подобные действия не приведут. Стас смотрел им вслед, пока Рита и Алина не селе в Uber и не ухали. Теперь он был один и одиночество было безжалостным. Стас, глядя себе под ноги, поплелся прочь. Никогда прежде он не чувствовал себя таким разбитым. Корнилов завернул в первый попавшийся бар на его пути. Стас был ярым противником заливать несчастья алкоголем, но сейчас... ему нужно было выпить, иначе он мог наделать глупостей или совершить вполне себе уголовное преступление. Что это значит? Так выглядит отчаяние? Так себя чувствуют люди, у которых жизнь прахом рассыпается в одно мгновение?.. Может быть она не до конца рассыпалась, но то, что осталось Стасу, сейчас, казалось угрюмой и угнетающей серостью. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Вторник, 17 апреля. Середина дня. – Не кисни, Ника, – беспечный тон голоса Лёвы удивительным образом внушал слабый, но успокаивающий оптимизм. Я только молча кивала. – Этот Берегов, как ты верно поняла, просто желает показать себя, как начальник, – рассудительно проговорил Лёва. – Я кое-что разузнал о его личности. Он ярый перфекционист и поборник неукоснительного соблюдения правил. В последнем многие уже успели убедиться на собственном опыте, и это подтверждает слухи о том, что наш новый директор не обладает и толикой таких важных черт для главного педагога, как сочувствие, лояльность и тактичность. Провинившихся он наказывает без всякого сожаления и возможности амнистии. Но, зато, как я понял, его драконовские меры и жесткая диктатура, уже две школы в Подмосковье привели к уровню элитного лицея... Коими они, в конце концов, и стали. – В таком случае, можно надеяться, что с приходом Берегова, наша школа только выиграет... – тихо проговорила я .– Я была бы рада. Лёва фыркнул и замотал головой. – Вот что и меня, и Леру в тебе всегда удивляло, Ника, так это твоё умение похвалить человека, который тебя лично мог сильно оскорбить. – Моё оскорбление, не отнимает его заслуг, о которых ты рассказал и надежду на то, что его назначение, в конечном итоге, станет выгодным для нашей школы. – Да, но... – Лёва замолчал и вдруг резко переместился направо, как будто закрывая меня собой. Я не сразу обратила внимание толпящихся за углом здания школы учеников. Среди небольшой группы я различила знакомые лица одноклассников и ещё нескольких человек из параллельных классов. Солоноватое предчувствие опасности быстро овладело мной. Я ускорила шаг. Сейчас я отлично знала, что мне совсем не стоит встречаться со своими одноклассниками. Тем более, очень похоже, что они ждали именно меня. Я нервно сглотнула, страшно было даже предполагать, что мои одноклассники решили ещё учинить. Им показалось мало того, что они сделали с моими вещами? И потом, они наверняка в курсе, что директор приказал убрать мои награды из галереи школьных регалий. Вроде всего этого должно быть достаточно... Но нет, конечно нет. Достаточно самоназванным “судьям” не будет никогда, потому, что если ты становишься объектом всеобщей ненависти, тебе по умолчанию инкриминируются десятки других “преступлений”. Что же ещё хотят мои одноклассники? Или им так не терпится продемонстрировать свое отношение ко мне на примере прилюдного физического и морально унижения лично меня? И что именно они замыслили? Какое, по их мнению, “справедливое” наказание они придумали для меня?.. Всегда удивляло, какое огромное количество людей, при случае, готово изощрятся и тратить часы, силы и даже деньги, ради линчевания неугодных возмущенным массам персон. О, с каким воодушевлением любая толпа готова бить, убивать и терзать того, кто по их общему мнению безоговорочно виновен. Люди с таким старанием готовы подвергнуть самым жестоким экзекуциям вчерашнего друга-соседа, вместе с семьёй, что можно подумать будто от того, как яростно они буду “судить” его зависит лично их благополучие. От группы школьников отделился небольшой отряд из пяти парней и двинулся в нашу сторону. Остальные, среди них я увидела и Веру Кудрявцеву со своими “придворными” тявкалками. Они, как раз достали телефоны и начали снимать. – Лёва, не надо... – я увидела нехорошие ухмылки на лицах парней и отлично понимала, чем сейчас всё закончится. Мне совсем не хотелось, чтобы Синицын получил из-за меня какие-то травмы. А я... Ну, у меня есть шокер и... б-балончик... может быть я сумею как-то... Я подумал о тех силах, управлять которыми меня учит Амалия, но... сейчас я не могла их использовать – я слишком выхолостилась в прошлый раз. И хотя я могу видеть воспоминания, максимум, на что я сейчас способна – это попробовать вызвать не большой дождь... Но при весенней солнечной погоде это будет непросто, да и толку-то от него! Да, конечно, очень жаль, что я не могу, к примеру, метать молнии или швыряться глыбами льда, а то и вовсе обратить своих недругов в ледяные статуи – увы. Я хоть и Первая, и, как выяснилось, даже не человек, всё же и не волшебница, и в Хогвартс меня бы точно не позвали. Я хорошо запомнила ту снежную бурю, которую напустила на бандитов Гудзевича, но это было при холодном марте с его зимним обликом... да и потом Амалия сказала, что это мне сильно повезло – у меня запросто могло не выдержать сердце от такого неконтролируемого выплеска своих способностей. – Лёв, – устало и обреченно повторила я в спину Синицына. – Ты не обязан рисковать собой из-за меня. – Ника, – не оборачиваясь проговорил Лёва, – будь добра, держись за мной и перестань говорить глупости. – Лёв... – Что? – У меня есть шокер и перцовый баллончик. – Умница. Вот и держи их поближе... – Эй, Синицын! – властно крикнул Витя Кравец, парень Веры Кудрявцевой. – Свали-ка по-хорошему! Нам с этой овцой белобрысой нужно обсудить нужно то, что её ублюдок-дядя натворил... – Что-то я не помню, чтобы тебя наделяли полномочиями с кем-то что-то “обсуждать”, Кравец, – насмешливо ответил Синицын. – Слышь, Лёва, а у тебя, чё голос появился? – Он у меня всегда был, Кравец, просто ты обычно никого, кроме себя не слышишь, – с нехорошей полуулыбкой ответил Лёва. – С**а, Синицын! – не выдержал один из приспешников Кравца. – Ты чё не врубаешься?! Её дядя ***ть, людей порешил! Это в новостях сказали! – В новостях, порой, рассказывают, что на Землю метеорит рухнет и Америки не станет, но как видишь, страна искусственной демократии по-прежнему вполне себе исправно функционирует. – Синицын, ты мне не раз с контрошами помогал, я не хочу тебя ***дить! – прорычал Витя Кравец. – Свали, я те пока по-хорошему предлагаю! – А кого ты желаешь ***дить? – хмыкнул Лёва. – Девчонку, которая тебе до плеча не достаёт? – Она племянница Сигизмунда Лазовского! – И что ты думаешь, что он у неё в коробке прячется?! Кравец потерял терпение. – Ты чё с**а до *** умный?! – Ну, – не удержался от злорадной ухмылки Лёва, – как показывают события прошлого, ваш уровень интеллекта, по сравнению с моим, застыл на эмбриональной стадии. – ***дец тебе, паскуда! – рявкнул Кравец. Они впятером ринулись на него. Я в страхе отступила назад. Кровь застучала в голове, страх перед пятью здоровыми озлобленными парнями тугими путами обвил моё тело. Я едва не уронила коробку со своими кубками и грамотами. Лёва же действовал совсем не как я ожидала. Бросив на асфальт свою спортивную сумку, в которой он тащил мои тетради и учебники, вместе с разорванным рюкзаком, он ловко крутанул свой длинный зонтик. Я раньше всегда думала, что зонт-трость у Синицына лишь аксессуар и элемент общего стиля. Как же я ошибалась!.. Синицын ловко увернулся от удара Кравца и нанёс ему два быстрых удара загнутой массивной рукоятью длинного зонта. Другой парень, ударил было Лёву ногой, я непроизвольно вскрикнула, но Синицын увернулся и наградил нападающего ударом в зубы и в нос. Противник Лёвы взвыл, оседая на асфальт с разбитым носом и держась руками за лицо. Один из парней, с безумными глазами подскочил ко мне. – Ну, что Лазовская?! Ща ты у меня за всё огребёшь!.. Никогда прежде я не видела в глазах своего одноклассника столько злобы к себе. Страх мешал мне трезво соображать, но для того, чтобы выпустить из рук ящик с наградами, который упал прямо под ноги нападавшего и выхватить из сумки баллончик с едкой перцовой смесью много ума не нужно. Я щедро, от души забрызгала лицо парня. Тот вскрикнул, жмурясь с покрасневшим лицом и беспорядочно замахал руками. Он задел меня, и я, не ожидая такого сильного толчка, улетела назад, но упала на свою спортивную сумку. Падение вышибло из меня чувство страха и на смену ему пришла решимость. Схватив вывалившийся из ящика с наградами увесистый кубок, я поднялась и в тот самый миг, когда парень, открыв левый слезящийся глаз ринулся на меня, врезала ему снизу, прямо по челюсти. – Не подходи ко мне! – зачем-то закричала я, судорожно сжимая в руках награду за победу в итальянском Гран-При, среди юниоров. Лева в это время отбивался от ещё двух противников, отпугивая их виртуозными взмахами своего зонта. Держа перед собой перцовый баллончик, я устремилась на помощь Лёве, но тут на весь школьный двор прозвучал чей-то грозный громкий голос: – Вы что это тут устроили?! А ну прекратить, сейчас же! Я кому сказала?! Синицын! Гвоздёв! Игорев! Отошли друг от друга на три метра! И парни послушались. – Лазовская, быстро спрятала эту штуку!.. Я послушно убрала баллончик в сумку и начала быстро собирать выпавшие из ящика грамоты и кубки. К нам, через весь двор, в сопровождении двух охранников и трёх учителей, шла Моржова Ефросинья Фёдоровна, или, как называли её за глаза ученики – “Фрося Морж”. С “Фросей” связываться рискнул бы только человек с ярко-выраженными суицидальными наклонностями. Во-первых, это самый грозный педагог во всей школе, во-вторых эта женщина выглядела так, словно была родственницей боксёра Валуева, а в-третьих, к нам, преподавать русский язык, она пришла из военной академии, где ранее муштровала по схожей дисциплине будущих офицеров-десантников. – Звонок на урок, минуту, как был! А они здесь!.. – У нас закончились уроки, – гнусаво промямлил, в ответ Кравец, закрывая руками нижнюю часть лица. – Так какого же рожна вы тут прохлаждаетесь?! Вас, что дома никто не ждёт? Вы сироты или бездомные?! Что уставились?! Это всех касается!.. Нашли место для состязаний! Имейте ввиду я всех запомнила и завтра ваши родители будут вызваны в школу! Я лично позабочусь!.. – Ха! А у Лазовской нет родителей! – с язвительным смешком, крикнул кто-то из толпы моих одноклассников. – Точно! Я слышала, у неё даже отец сидит! – И мать её непонятно, где... Я закрыла глаза, стойко выдерживая ожесточенные моральные “пинки” по самым тяжело заживающим или вечным ранам. – Значит, Ника, сама будет отвечать за свои действия! – решила Ефросинья Фёдоровна. – А тебе, Кудрявцева, лучше подумать о том, как ты перед родителями будешь оправдываться! Я твоей матери расскажу, с кем, где, и в каком состоянии видела тебя на выходных! Будешь у меня знать!.. Верка тут же замолчала, и они подружками торопливо ретировались. Выждав, пока наши одноклассники разойдутся, мы с Лёвой тоже направились прочь со школьного двора. – Лёв, ты как? – спросила я осторожно. – Всё в порядке, – дернул плечом Синицын. – А ты молодец... Не испугалась Шептунова, всё лицо ему забрызгала. – Надеюсь, у него не будет проблем с глазами, – обеспокоенно проговорила я, думая о том не переусердствовала ли я. Лёва раздраженно цокнул языком. – Ника, вот, прости меня, но иногда твой чрезмерный альтруизм частично выходит за грани и деградирует до уровня легкой формы временного маразма. – Благодарю, – я не обижалась на него, но из-за случившегося настроение у меня теперь было ещё более подавленное. Я окончательно убедилась, что мои одноклассники не собираются останавливаться на совершенном, а последние сегодняшние события их только раззадорят. В отчаянии я всерьез размышляла над тем, чтобы перейти на домашнее обучение. Мне совсем не хочется испытывать судьбу или, чтобы Лёва с Лерой, не дай бог, пострадали из-за меня. Мысль эта казалась разумной, но от этого чувство удрученности становилось ещё более гнетущим, скорбным и тоскливым. Этак мне и из спорта придется уйти. Нет уж! Не дождётесь! Если без школы я какое-то время проживу, то жизнь без каждодневных тренировок и выступлений станет для меня просто невыносимой! Чтобы не случилось, из спорта меня если и выгонят, то только насильно. Впрочем, и со школой ещё ничего не решено. В конце концов я могла бы, наверное, упросить Стаса, чтобы он или Сеня, или даже Бронислав хотя бы иногда встречали меня и провожали до дома... Хотя, я не уверена, что это будет уместная просьба. Лёва неожиданно свернул на стоянку, располагающуюся неподалёку от школы. – Ты вроде бы собирался проводить меня до дома, – осторожно напомнила я ему. – Я имел ввиду, что могу тебя подвезти, – бросил Синицын. – Подвезти? – удивленно переспросила я. Мы как раз подошли к шикарному, я бы даже сказала роскошному седану класса Люкс. Я оторопела, когда узнала марку и модель стоящего передо мной автомобиля. – Лёва, это твоя машина? Прости, но... Откуда?! – ошарашенно спросила я. – Не совсем легальная деятельность, которую я осуществлял работая на известного тебе Леонида Полунина, принесла свои плоды. А затем... Я успел наслушаться твоих восторженных рассказов о продукции японского автопрома и мой выбор пал на эту красавицу. Как тебе? – Это Toyota Century, второго поколения, – чуть севшим голосом проговорила я. Восторг от лицезрения этого четырёхколесного шедевра, на некоторое время прогнал прочь мои угрюмые мысли о собственном дальнейшем существовании. Я ни разу не сидела за рулем этой легендарной тачки, и в живую видела лишь издалека. Почему? Да потому, что это такие автомобили – специальный эксклюзив для членов японского правительства, и в частности для японских императоров. И в России или в мире, встретить их, на ходу и в таком шикарном состоянии, можно разве что при большой удачи. – Ещё и V12 под капотом! – ахнула я и обернулась на друга. – Лёва!.. Ты что душу продал? – Нет, я знаю толковых людей, – несколько самодовольно ответил Синицын. – Не мог же я пройти мимо такого премиального седана, который обычно возит японских министров и императоров. К тому же ты была права, эта тачка даст фору любому современному ведру и по качеству, и по комфорту! – Ещё бы! – ахнула я и, стеснительно спросила. – Лёва, а с моей стороны будет большой наглостью попросить пустить меня за руль ненадолго? Синицын в ответ, расплылся в улыбке. – Без проблем, я знал, что ты об этом попросишь. – Спасибо! Кажется, в сегодняшнем никчемном утре, наметился хоть какой-то позитивный проблеск. Но, стоило мне сесть за руль, как тревожный звонок мобильника напомнил, что мне сегодня нельзя расслабляться. Звонила Лерка. Я помнила, что у моей лучшей подруги сегодня прослушивание в одной молодой рок-группе и о нашем с ней уговоре, что я обязательно приду её поддержать. Я не могла не прийти, это ж Лерка... она у меня храбрее всех, но мне вчера весь день пришлось убеждать её подать запрос на участие в отборе на вакансию вокалиста и ритм-гитариста. – Роджеровна!.. – нервный, громкий и плаксивый голос не предвещал ничего хорошего. – Я не могу!.. У меня не получится!... Я два раза забыла последние куплеты из песни, с которой собралась выступать! Я всё время забываю и путаю местами предпоследние строчки в первом куплете! А ещё у меня струна порвалась! Роджеровна, я, наверное, домой поеду! Сегодня явно не мой день!.. – Лер, подожди пожалуйста, я сейчас приеду, и мы всё обсудим. – Да, но.... – А ты пока повтори Linking Park “Numb”, – предложила я. – Что?! Зачем?! – Затем, что ты эту вещь знаешь наизусть, – с умилением проговорила я. И это была правда. Несмотря на прошедшую пиковую популярность и трагические события, постигшие эту шикарную группу, Лерка принадлежала к числу их самых преданных фанаток и одно время играла их композиции при любом удобном случае. Ещё и меня подсадила на творчество Linking Park. – Роджеровна, но я то собиралась выступать с Green Day, “Boulevard Of Broken Dreams”... – Да, но никто кроме нас с тобой об этом не знает, – чуть усмехнувшись, ответила я. Лера замолчала, кажется, после моих слов её осенило. – Роджеровна!. – Да? – проворковала я. – Я тебя обожаю!.. – Взаимно, Лерка, – улыбнулась я. – Когда твоя очередь? – Ну, судя по количеству человек, где-то через сорок минут. – Отлично, полагаю мы успеем. – Мы? – Если ты не против, я приеду с Лёвой. – Слушай, – Лерка в трубке понизила голос, – а ты не можешь от него никак отделаться? – Прости, ты не могла бы пояснить? – осторожно спросила я, чуть отойдя от машины, что Синицын не слышал наш разговор. Но, понимающий Лёва, забрался в автомобиль и закрыл дверцу. – Роджеровна, у меня есть подозрения, что Лёва он это... короче, он меня закадрить пытается. Вот не знаю почему, но в этот момент на моих губах сама собой расползлась довольная и ехидная улыбочка. Потому что Лерка была права: в чувствах к ней Лёва мне признался сам, а вот Лерке до сих пор так и не сказал. И вряд ли скажет, в ближайшее время. – Полагаю, при мне он не будет совершать никаких попыток. – То, что он в последнее время постоянно крутится с нами, уже можно рассматривать как попытку. – Лер, – вздохнула я, – ну Лёва всё-таки с нами через многое уже прошел, а в последний раз и вовсе... ну, ты сама всё знаешь. Я уже давно рассказала Лере всю историю с Масками и о том, как в неё оказался впутан Синицын. – И он знает о моих... не простых талантах, – продолжала я. – К чему ты ведёшь? – К тому, что Лёва нам совсем не чужой, Лер. Да и потом он сегодня очень серьёзно меня выручил. – Каким образом? Помог с контрольной? – Нет, защитил от наших одноклассников. Лера резко замолчала. – С тобой... с тобой ничего не сделали? – Нет, – улыбнулась я, – но всё благодаря Лёве. – Ладно, это в корне меняет дело. Как минимум я должна проявить снисходительность к человеку, который впрягается за мою лучшую подругу. Жду вас. – Хорошо, мы скоро. – А, подожди-подожди, Роджеровна... – Да? – Помнишь мы в кино, на прошлой неделе, такие вкусные мармеладки покупали? Этот... как его... Рахит Лука... или чего-то там... – Рахат Лукум, – хихикнув, поправила я подругу. – Вот! – обрадованно воскликнула Логинова. – Ты не могла бы мне приобрести его для меня? – Без проблем. – Спасибо! Передавай привет Лёве, я пошла готовиться! – Ни пуха! – Да к чёрту! Я прервала вызов и села за руль Тойоты. Лёва молча протянул мне ключи с тяжелым брелоком. Я покосилась на него и, с улыбкой, взяла у него ключи. – Ну что? – с показательным спокойствием спросил Лёва. – Лера не воспротивилась моему появлению на её прослушивании? – Нет, – ответила я, поворачивая ключ, – она сказала, что будет рада. Лёвы хмыкнул. – Ты в курсе, что не умеешь лгать? – Говорят, иногда у меня это получается. – Тебе бессовестно врут, – глядя в окно, ответил Лёва. – Наверное, – согласилась я и предположила. – Но, может это и к лучшему? – Возможно... Уже через полчаса – я срезала где только могла – мы были возле небольшого концертного холла, где начинающая группа “Шёлк и соль” (которые предпочитают называться Silk & Salt) проводила отбор и оценку претендентов на вакансию своего солиста и ритм-гитариста. А ещё через пару минут, мы с Лёвой уже искали свободное место в рядах перед ярко освещенной сценой. Внизу, перед самой сценой, в первом ряду сидели трое парней и девушка, с выкрашенными в ярко-бирюзовый цвет прядями волос. Судя по общему довольно эпотажному облику и развязному поведению, это и были члены рок-группы. Они всё время что-то обсуждали, тихо переговаривались и иногда негромко посмеивались. Среди них я выделила русоволосого парня в темном лёгком плаще, с нашитой на спину эмблемой группы. Очевидно он был здесь главный и именно за ним было последнее слово в окончательных решениях группы. Мне остаётся только искренне надеяться, что он относится к поклонникам Linkin Park и ценителям качественного альтернативного рока. Потому что я очень желала, чтобы мучительная фрустрация Лерки наконец прекратилась и она нашла практическое применение своим бриллиантовым талантам! Каждый раз, когда я слышала Леркино пение, когда она снова и снова писала новые песни и с пламенной парящей душой пела их мне, она напоминала мне птицу, что отчаянно, но безуспешно пытается взлететь. Мифическую птицу с потрясающим пленительным голосом, созданную для вольных полётов на радость широкой публике. Свободолюбивую и беззаботную птицу, которой жизненно необходимо парить, летать, гореть и петь, открывая мировой серости всё богатое соцветие своей души! И сегодня я ничего так не желала, чтобы она, наконец смогла взлететь, чтобы получила, наконец шанс порадовать мир сиянием своего таланта. – Когда очередь Леры? – шепотом спросил меня Лёва, когда мы нашли свободные места в четвёртом ряду. – Не знаю, но вроде бы она должна вот-вот выйти. Лёве не терпелось, было заметно и в то же время непривычно видеть, как Синицын заметно переживает. Я раньше не видела, чтобы он так взволнованно ёрзал на месте и ищущим взглядом искал Логинову. Длинноволосый рыжий парень в распахнутой клетчатой рубашке закончил петь “How Far We’ve Come” Matchbox Twenty. Среди зрителей послышались неуверенные хлопки, но большего он не удостоился. Я была солидарна с большинством: выступил он довольно посредственно. Но всё же, надеюсь, он найдёт себя в будущем. Таланты должны обретать свое истинное назначение, они обязаны быть открытыми миру. Следом за рыжим парнем, наконец-то, вышла Лера. Сегодня Лерка в черной футболке с белым пером в огне, короткой клетчатой юбке, с ассиметричными краями, из-под которой виднелись темные колготки в сетку и высокие тёмные ботинки, на массивной тракторной подошве. Последние её убедила одеть я, потому что Лерка изначально намеревалась прийти в своих ugly сникерсах, которые к её стилю софт-гранж не слишком подходили. – Всем привет, – поздоровалась Лерка. Я с облегчением услышала, что её голос не дрожит. – Здорова, – ответил кто-то из группы. – Что будешь петь? – Linkin Park, “Numb”. Главарь группы оживленно шевельнулся. – Легендарная вещь, – произнес он размеренно звучащим, завораживающим баритоном. В его словах слышалась похвала и уважение выбора Лерки. Моя подруга чуть смутилась, а сидящий рядом со мной Лёва нехорошо, с неодобрением во взгляде прищурился, глядя на спину солиста “Шёлк и соль”. Но, Лера не успела даже коснуться струн своей гитары и начать петь. Нечто произошло с окружающей действительностью. Было нарушено привычное течение время и мироощущение. Я не сразу обратила внимание, что все вокруг, зрители и музыканты, смолкли и замерли в самых не естественных позах. Кто-то сидел, поднося к открытому рту желейный конфеты. Сидящая впереди парочка так и остались сидеть с счастливыми улыбками, глядя друг на друга. Все люди на сидениях зрительских рядов как будто потеряли возможность двигаться, говорить и, казалось, даже дышать. Я обернулась на сидящего рядом Лёву... и скривилась, от болезненной и какой-то липкой тяжести, стягивающей и сковывающей мышцы моего тела. С трудом я могла пошевелить суставами пальцев, но довольно быстро я оправилась от чудовищного сверхъестественного оцепенения. Ощущение было такое, словно у меня от долгого сидения затекли руки и ноги, противное покалывающее онемение горело под кожей моего тела. А затем над, укутанными жутким безмолвием и скованных нерушимостью времени, зрительскими рядами пронеслась обманчиво робкая, усиливающаяся музыка флейты. Эта музыка обладала каким-то противоестественным чарующим эффектом, и при этом звуки мелодичных парящих нот прочно ассоциировались с чем-то колдовским и жутким. Перетекающая мелодия флейты, как будто бы в действительности сплеталась вокруг тела, опутывая колени, кисти рук, пальцы, шею и спины. Пусть и с усилием, но мне удалось превозмочь её воздействие. Однако организм отреагировал неприятной тяжелой отдышкой, как после бега. Справа от меня послышались шаги. Я обернулась и увидела приближающегося ко мне мужчину. Как ни в чем не бывало, он шел мимо сидений. У него были гладкие темные волосы, несколько неряшливо ниспадающие по обе стороны не естественно бледного лица с посиневшими губами. Его, обманчиво скучающий, взгляд тусклых серых глаз, был взглядом человека, умеющего и привыкшего убивать так же легко и непринужденно, как набирать номер телефона. – Добрый день, – у него был отдающий какой-то фальшивой печалью скорбный голос. – Я почти не удивлен, что моя музыка не подействовала на вас. Он чуть покачал красивой флейтой в левой руке. Его слова звучали тихо, но при этом были громче любого внешнего источника шума. – Долгое время я тешил себя желанием познакомиться с вами, Вероника, – произнес мужчина. Я подавила первый инстинктивный порыв, подхватиться и бежать. Это последнее, что нужно делать, когда к тебе приближается такой человек. Да и потом бежать некуда и не к кому. Уверена, что немногочисленная охрана здания внизу, у входа нейтрализована этим мужчиной так же, как и все в этом зале. Сохраняя внешнее спокойствие, я мысленно соображала, что мне делать. Вариантов было немного. Воспользоваться своими способностями я сейчас не могу – ни сил, ни условий для этого нет. Зато я могла бы незаметно достать телефон и набрать номер Стаса – всего-то стоит удержать цифру “2″ на смартфоне. – Не пугайтесь, – произнес темноволосый мужчина, оказавшись рядом со мной. Он опустил сидение и сел рядом со мной. Я обратила внимание, что он одет в классические идеально выглаженные брюки и белую рубашку, чуть расстегнутую у горла, а поверх рубашки у флейтиста была черная жилетка с подобием бутаньерки. Флейту, отливающую тёмным багрянцем и зловещими бликами красного золота, мужчина держал в правой руке, облаченной в белую перчатку. Правой рукой, небрежным движением, он ещё расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке, у горла. Я увидела короткий, но уродливый шрам от ожога на его правой ключице. – Меня зовут Наркис Зорич, – проговорил мужчина и обратил на меня своей серо-металлический взор. – Не буду лгать вам и говорить, что мне приятно познакомиться, – ровным голосом ответила я. Зорич снисходительно и понимающе ухмыльнулся. – Справедливо. Вы ведь, с вашими-то талантами, уже поняли кто я? Да, его воспоминания, обрывки которых уже успели промелькнуть у меня перед глазами смазанными обрывками, окончательно убедили в правоте моих первичных суждений. Передо мной наёмный высокопрофессиональный убийца из “Кузницы”. Об этой тайной организации я уже когда-то слышала от Стаса, от Сени и ещё мне про них успела рассказать журналиста, Анжелика Корф. Со их слов я знала, что “Кузница” – это засекреченный конклав этаких современных асассинов, шиноби и выдрессированных “хитмэнов”, со своим жизненными укладом, взглядами на мир, оригинальной философией и даже своеобразной духовностью. – Вы убийца, – лаконично ответила я. – Верно, – величаво кивнул Наркис. – Но сейчас я не работаю. Я здесь, чтобы предупредить вас. – Предупредить меня?.. – от этих слов я, признаться, слегка растерялась. – О чём?. – О возвращении, возможно одной из самых опасных криминальных семей Москвы за всю её историю. Наркис произнес это снисходительным, печальным и даже будничным тоном. И от этого, зловещее ощущение его сообщения стало ещё более выразительным. – О ком вы говорите? – настороженно спросила я. – Вероника...– он чуть наклонился ко мне и его бледные губы изогнула кривая полуулыбка. Протянув правую руку к моему лицу, он почти нежно убрал прядь платиновых волос с моего лица. – Скажите, что вы знаете о Висконти? У меня перехватило дыхание, царапающая кожу, смесь холода и жара облепила лицо, спустилась по шеи и растекалась по плечам. Бойкие судорожные импульсы зародились в мышцах всего тела. Я шумно сглотнула и, взяв себя в руки, проговорила: – Братья Висконти, Мефодий, Тит, Фома, Кир и их кузены были устранены в результате бандитских разборок. – Ну, да, – хмыкнул Флейтист. – Так звучит официальная версия. Колкое, бьющееся всплесками беспокойство быстро разрасталось внутри меня. – Вы знаете иную версию? Наркис кивнул. – Висконти... были настолько могущественны, что посадить их законными методами было просто невозможно. Я смотрела в стальные глаза наемного убийцы и ждала. – Поэтому одна предприимчивая полицейская семья, этакий аналог Висконти, но по другую сторону закона... При звуке последнего слова, губы Зорича скривились в издевательской ухмылке. – ...Решили взять правосудие в свои руки. Договорившись с подвластными Висконти бригадирами, я имею ввиду бригады ОПГ... – Я поняла, – кивнула я. – Договорившись с ними и охраной Висконти, то есть пообещав им власть, деньги и прикрытие полиции, некто Безсоновы ворвались в бар “Часовня” и расстреляли всю семью. Всех. Женщин, детей, стариков. Одна из жен Висконти, кажется, Елена, была на первом месяце беременности. – Безсоновы? – с недоверием переспросила я. Эту прославленную полицейскую династию знали многие. В рядах правоохранительных органов Безсоновы, это своего рода, аристократия и даже идолы. К ним относятся с величайшим почетом и даже обожанием. Офицеры фамилии Безсоновы заслужили звание не только высококвалифицированных профессионалов, но и даже героев. Про них даже пару книг написали! И чтобы они... Хотя, зная, что вытворяли Висконти в девяностые, я бы не удивилась. В начале нулевых многих авторитетов физически устраняли, даже не пытаясь арестовывать. И как бы жестоко это не было, я вынуждена признать подобные меры необходимыми. – Безсоновы уничтожили семью Висконти? – переспросила я. Представлять, как офицеры столь знаменитой династии убивают беременных женщин, детей и стариков мне совсем не хотелось. Это было чем-то не возможным. Чтобы блистательные Безсоновы, рыцари в блестящих доспехах, оказались столь безжалостными убийцами?.. – Верится с трудом, понимаю, но это истина, – вздохнул Наркис.– Впрочем, от вас, Вероника, с вашими-то талантами, правду скрыть нелегко. Он посмотрел на меня с намёком во взгляде, и я поняла, что он в курсе о моих возможностях. Спрашивать о том, как и откуда я не стала – это не имело значения. – Откуда вы знаете, что Висконти вернулись? И как это возможно, если все они были убиты?.. – Во-первых, у братьев Висконти, у всех, были дети. У некоторых по двое и трое. И в то время они жили не в Москве, а учились в закрытых частных западноевропейских школах. А во-вторых... Зорич спрятал флейту в некое подобие кобуры подмышкой. – Безсоновы убили не всех братьев. Самый младший из них, Кир, остался в живых. И первым делом, сбежав из России, он забрал своих племянников и отвёз к нам. – К вам? – переспросила я. – В Кузницу, – пояснил Наркис. – Он уговорил взять их в ученики, и наше руководство согласилось, сделать из Висконти “клинки”. – Клинки? – покачала я головой. – Как пафосно. – Да, есть немного, – не стала спорить Флейтист. – Но, сейчас вам Вероника следует сообщить вашим друзьям из Уголовного Розыска, что в настоящее время в Москве находятся восемь, до идеала “выточенных” в Кузнице, “клинков”. И все они – Висконти. Догадываетесь, для чего они прибыли сюда? – Мстить Безсоновым, – проговорила я, слегка отстраненно. Мне показалось, что воздух в концертном зале стал как будто солоноватым, с металлическим привкусом. Я ощутила себя в роли человека, стоящего в тени высокой скалы, который вот-вот разрушительной лавиной обрушится вниз, уничтожая всё на своем пути. – Вы можете описать их? – с надеждой спросила я Наркиса. Но тот величаво покачал головой. – В целях безопасности, мы не знаем друг друга в лицо. Кроме разве что тех случаев, когда, по необходимости работаем вместе. Но даже тогда все пытаются максимально изменить свою внешность. Так безопаснее, если кого-то задержат или среди клинков затаится предатель. Да, он не врал. По крайней мере не врали его воспоминания. – Торопитесь, Висконти уже начали партию и, учитывая чему их научили в Кузнице, выиграть вам её будет крайне трудно, – проговорил Наркис и поднялся. – Приятно было пообщаться. Думаю, мы с вами ещё встретимся. Ничего больше не говоря, он направился прочь. – Партию? – переспросила я. – Какую ещё “партию”? – Шахматную, Вероника. Я полагаю, вам и вашему другу, Корнилову, придется играть самую сложную шахматную партию в вашей жизни. И на ошибку прав у вас не будет. Так и передайте, господину подполковнику. Прежде, чем я успела задать хоть один вопрос, Наркис быстро вышел из рядов сидений, поднялся к выходу и исчез. Я подхватилась со своего места, и в это же мгновение все вокруг “ожили”, зашевелились и зашептались. – Ника, ты куда?..– растерянно и непонимающе глядя на меня, спросил Лёва. – Эй! Ну чё ты встала?! – послышался чей-то недовольный крик с задних рядов.– Загораживаешь всё! – Девушка, сядьте пожалуйста! – добавили другие зрители. Я быстро оглянулась назад, Лерка, как раз собиралась начать петь. Никто – ни зрители, не участники группы “Шелк и соль”, ни сама Логинова – не заметили и поняли, что с ними произошло. Вряд ли даже кто-то из них вспомнит мелодию флейты. Я быстро села обратно с Лёвой. Лера начала играть, через несколько мгновений мы услышали её прекрасный голос. Вот только у меня не было времени и возможности полноценно наслаждать её выступлением. Я быстро писала сообщение всем: Стасу, Сене, Брону, Коле и Антону Спиридоновичу. Всем я отправила одно и тоже: “Ко мне приходил наемный убийца. Он сообщил, что в городе сейчас находятся восемь членов семьи Висконти. Они явились мстить Безсоновым!”. Тревожное чувство, как по спирали, всё активнее раскручивалось и укреплялось внутри меня. Стыдно признаться, но ожидание, когда Лерка закончит петь, чтобы я могла выйти и позвонить Стасу, было изматывающим и мучительным. Каждая секунда была на счету. Если этот Наркис Зорич не врал, а я склонна верить ему по многим причинам, достояние московской полиции – блистательная династия Безсоновых – в опасности. И, полагаю, не только они... Собственно не имеет смысла, кто окажется жертвами вернувшихся для мести Висконти, важен только факт, что они собираются убивать людей. Только это имеет значение. Прославленная фамилия потенциальных жертв, скорее отягчающий фактор. Я не дождалась конца леркиного выступления, и, как ужаленная, выскочила из зала – я не могла ждать. У меня на руках была срочная информация, которой немедленно нужно было поделится с теми, кто сможет правильно её использовать! ПЛАТОН БЕЗСОНОВ Вторник, 17 апреля. Середина дня. Наверное, одно из самых унизительных и отвратительных чувств есть бессилие. То есть ярко выраженная невозможность каким бы то ни было способом повлиять на неблагоприятный ход событий. Это чувство в десять раз ужаснее, когда близкому и дорогому тебе человеку, угрожает опасность и ты ничего, абсолютно ничего не можешь с этим поделать. А если ты всегда жил с уверенностью, что твоя семья обладает возможностями и властью, которые помогут решить почти любую проблему и противостоять любой угрозе... Омерзительное ощущение собственной никчемности и бессилия превращается в душевную боль. Именно это ощущала сейчас Платон Безсонов, сидя в своей машине. С того момента, как пропала Беата, они все, образно говоря, перешли на “осадное” положение – заручились поддержкой верных людей, вооружились и активизировали все доступные им ресурсы. Беата была объявлена в розыск, на уши была поднята вся полиция города. За относительно короткий период, жителям Белокаменной пришлось пережить второй масштабный обыск полиции. Проверяли всех и всё, каждую машину, всех подозрительных приезжих и иностранных туристов. Были задержаны десятки крупных и важных криминальных авторитетов, которым устроили требовательный и довольно жесткий допрос. Допрошены были все сотрудники МГЮА и офисного центра, где проходило вручение дипломов. Безсоновы не постеснялись задержать и многих выпускников, устроив им нервный изматывающий допрос. Дед Всеволод рвал и метал, порой он лично проводил допросы потенциальных свидетелей или подозреваемых. Дядя Виталий в бешенстве орал на всех подчиненных, требуя от них результатов. Он пересмотрел сотни записей с камер наружного наблюдения по всей Москве, отдал распоряжения об оцеплении нескольких районов вокруг здания, где проходила церемония вручения дипломов. Карл, Поликарп, Клемент и, он, Платон, делали всё чтобы найти хоть какую-то подсказку или зацепку, способную дать хотя бы намёк относительно того, каким способом была похищена Беата и куда её увезли. И... Ничего. Напряжения всех ресурсов семьи и использование всех доступных, на текущий момент возможностей, сейчас, не дали никаких положительных результатов. Ничего. Они ничего не смогли сделать. Никак не смогла защитить самого дорого, для них, человека. Осознание этого, подобно упавшей на плоть капле плавиковой кислоты, со шкварчащим влажным шипением болезненно разъедало сознание Платона изнутри. Прошло уже более трёх часов с момент исчезновения Беаты, а всё, чем сейчас располагали Безсоновы – это лишь сбивчивые рассказы косвенных и потенциальных свидетелей. Слухи, догадки, версии и гадания. Ничего стоящего. Платон сидел в своей старенькой Toyota Carina II – в отличии от своих родственников он не пользовался статусом для накопления капитала незаконными способами – и выжидающе смотрел на серо-оранжевое здание школы. Намокшее после недавнего дождя, оно приобрело мрачный вид, а форма в виде почти законченной прямоугольной буквы “О” и вовсе придавало учебному заведению ассоциацию с какой-то угрюмой крепостью. Платон выпустил сигаретный дым в приоткрытое окно, и тут до него донесся бойкий и звонкий стук каблуков по асфальту. Платон, забыв про тлеющую сигарету в левой руке, так и замер глядя на женщину в сером пальто, с развевающимися за спиной вьющимися тёмно-каштановыми волосами. Она была всё так же красива. И в который раз, глядя на её благородный прекрасный облик, Платон мысленно ругал себя за те слова, что сказал ей перед их расставанием. Он навсегда запомнил то негодование и даже презрение, которое увидел в фисташковых глазах девушки, после того, как, путая слова и постоянно сбиваясь, сообщил, что ребёнок ему сейчас будет только мешать. И её слова, произнесённые тихо, без злости, со сдержанным осуждением, он тоже крепко запомнил: “Если ты так решил – уходи. Обещаю, ни я, ни мой сын, тебе мешать не будем. Прощай...” Тогда, чтобы развернутся и уйти из её квартиры, Платону понадобилось несколько долгих и трудных минут, за которые он тщетно пытался понять правильно он поступает или нет. Старший сын Владимира Безсонова, вскрикнул когда сигарета обожгла ему пальцы. Он выронил окурок за окно своей Тойоты, и, кривясь от боли, поднес руку к лицу. Подходившая к школе девушка в сером пальто, обернулась, и Платон встретился с ней взглядом. Он увидел, как изменилось лицо его бывшей возлюбленной и увидел, как она, бросив взгляд по сторонам, уверенной гневной походкой направилась к его машине. – Блин... – досадливо выдохнул Платон. Он ещё не успел подобрать правильные слова для начала разговора с девушкой, с которой не общался больше шести лет. Она остановилась у его машины, её светло-голубые глаза были даже не кусочками льдинок, но источниками разъяренных молний. – Что тебе нужно, Безсонов? – все тем же тихим, чертовски приятным для Платона, но враждебным голосом проговорила девушка в сером пальто. – Я тоже рад тебя видеть, Зоя. – А я тебя, категорически, нет, – светло-голубые глаза девушки гневно сузились. – Что ты здесь забыл? Только не говори, что случайно оказался возле школы, где учится мой сын. – Ну, по факту, он не только твой сын, – заметил Платон. – Ты отказался от него ещё до его рождения, Безсонов. Так, что всё твоё “отцовство” сводиться к тому, что ты просто ко**ил раньше времени! Платон криво ухмыльнулся и кивнул, признавая острый выпад презрительного суждения бывшей девушки. – Я тебе открытку и конфеты присылал в родильное отделение... – попытался он хоть как-то реабилитироваться. – Я всё выкинула, – раздраженно ответила Зоя. – Я знаю... – Платон быстро вышел из машины и встал перед Зоей. Та, сложив руки на груди, с претензией смотрела на него снизу– вверх. – Когда у Артёма заканчиваются уроки? – О, ты знаешь, как его зовут, – ехидно усмехнулась Зоя. – Похвально, но... – Зоя, – чуть повысил голос Платон. – Сегодня, почти четыре часа назад, похитили Беату. Выражение лица Зои мгновенно изменилось сперва на хмурое , затем на обеспокоенное и сочувствующее. – Твою сестру?.. – Да! – Боже... Но, причем тут мы с Артёмом? – непонимающе и настороженно спросила девушка. – При том, что вы можете быть следующими, – признался Платон. Зоя гневно фыркнула и, сделав показательный шаг назад, протестующе замотала головой. – Мы с тобой больше шести лет вместе не живём! Не знаю, с кем вы там поссорились, но мне до этого дела нет! Твою сестру мне очень жаль – среди вас она единственный хороший и добрый человек! Но не нужно, в ваши личные дрязги с вашими недоброжелателями, впутывать меня и моего сына. – Ты можешь сколько угодно твердить, что не имеешь ко мне отношения, Зоя, – Платон тоже начинал сердиться. – Но сейчас ты должна понять одну важную истину: нам объявили войну, и наши враги будут бить по самым больным для нас местам. Это мафия, Зоя и они явились мстить. И зная методы мести Висконти, они всегда убивают сначала самых младших и беззащитных, чтобы заставить своих врагов как можно больше страдать перед тем, как они убьют и их. Теперь ты понимаешь?! Они наверняка знают о тебе и Артёме, а значит могут прийти за вами, чтобы достать меня! Потому что... как бы ты этого не хотела, но Артём мой сын, а ты... ты могла бы стать моей женой. Зоя закрыла глаза и опустила голову, приложив правую ладонь ко лбу. – Господи, Платон... Ну почему... Ну, почему даже спустя шесть лет, ты продолжаешь отравлять мне жизнь! Почему из-за тебя мы с Артёмом, должны теперь жить в страхе?! – Я отвечу на все твои вопросы, – поспешил перебить её Платон. – Но сейчас нам нужно забрать Платона и срочно уезжать. Зоя бросила на него опасливый взгляд. – У меня дома мать и... наша кошка. – Твою мать и кошку они не тронут, – качнул головой Платон. – Откуда ты знаешь?! А если... – Без всяких “если”. Я знаю их правила и методы, Зоя. Пожалуйста, давай ты заберёшь Артёма, и мы уедем. Прошу тебя! Зоя смерила его хмурым пламенным взглядом и нехотя кивнула. – Ладно, но... Платон если это какой-то тупой план, чтобы вернуть наши отношения... – Зоя, я бы мог придумать что угодно, но уж точно не стал тебе врать о похищении Беаты. – Вот это единственная причина, по которой мне приходиться тебе верить, – кивнула Зоя. – Спасибо, – с облегчением проговорил Платон. Ему понадобилось ещё примерно две минуты, чтобы убедить свою бывшую сейчас же зайти в школу и забрать сына прямо с урока. Несмотря не нервирующее беспокойство, которое без остановки терзало Платона с момента пропажи Беаты, он ощутил пугливое волнение, завидев Зою и шагающего рядом с ней мальчишку. Впервые в жизни, с такого близкого расстояния, Платон видел своего сына. И вот тут то чувство совести и осознание бесчестности своего подлого поступка, со всей силой впилось в душу тремя рядами зубов. – Привет, – кивнул Платон мальчику. У того были золотисто-каштановые волосы, голубые глаза с заметной серебряной каймой и седая прядь волос с правой стороны. Зоя была неправа – этот мальчик был его сын, потому что он со всех сторон был Безсоновым. – Привет, – неуверенно произнес в ответ, шестилетний сын Платона. – Как насчет прокатиться в интересное место, вместо нудной школы? – Хорошо, – мальчик смерил его изучающим взглядом. Платон улыбнулся, когда увидел, что Артём заметил у своего отца такую же седую прядь, такой же цвет глаз и волос. Хоть он и ребёнок, он умел замечать требующие внимание вещи и правильно трактовать их. Мальчик вопросительно посмотрел на мать, а Зоя поспешила усадить сына в машину Платона – она была не готова отвечать на неудобные вопросы своего маленького сына. Зоя, видимо ещё не успела придумать вразумительный ответ, почему Платон и Артём так похожи... как и полагается быть похожими сыну и отцу. Когда они отъезжали, следом за ними, с ближайшей стоянки, тронулись ещё два других автомобиля. Зоя обеспокоенно взглянула на Платона. – Это свои, – успокоил её Безсонов. – Парни из моего отдела. Всё в порядке. Зоя закрыла глаза и, учащенно дыша, откинула голову на подголовник сидения. Она старалась держаться, но слова Платона и известие о похищении Беаты серьёзно напугали её. Платон периодически, отводя взгляд от дороги, поглядывал на Зою. Он поймал себя на мысли, что ему хотелось бы обнять её или хотя бы просто взять за руку. Безсонов не сразу поймал в зеркале заднего вида внимательный взгляд Артёма. Мальчик с любопытством и подозрением смотрел в глаза мужчине. – Кто вы такой? – наконец, спросил он. – Я... – Платон осекся. Сидевшая рядом Зоя открыла глаза и встрепенулась. Но никто больше не успел ничего сказать, потому что повисшую, на пару мгновений, тишину в салоне Toyota Carina II, прервал навязчивый звонок мобильника Платона. Безсонов немеденно схватил трубку. – Майор Безсонов! – Здорова, – послышался слегка развязный, знакомый голос. – Слышал у вас крупные неприятности. – Привет, – хмыкнул Платон. – А от кого слышал, Аккорд? – От всех понемногу, – ответил Леон Корф. Не так давно это хитрый и изобретательный криминальный авторитет сам возглавлял весьма серьезную и влиятельную бандитскую группировку. Но сейчас, официально (только официально), полностью отошёл от дел, став акционером и финансовым директором небезызвестного инвестиционного банка “МостИнвест”. Этот могущественнейший банк когда-то был полностью в ведении баснословно богатой и крайне влиятельной семьи Гольшанских, которые оказались напрямую связаны с некоторыми трагическими и пугающими события Москвы. – И что? – продолжал Платон, пока они стояли на светофоре. – Ты располагаешь какими-то сведениями? – Лучше! – посмеиваясь, ответил Корф. – Я располагаю человеком, который обладает интересными для тебя сведениями. Загорелся зеленый. Машины справа от “Карины” Платона тронулись с места, но Безсонов не спешил давать на газ. За его Тойотой и стоящими следом автомобилями с сотрудниками ГУСБ, послышались возмущенные гудки. – Что за человек? – По телефону о таком нельзя, Платон. – По этому – можно. Выкладывай. – Изволь, – хмыкнул Корф. – Ко мне приполз и попросил защиты один торгаш оружием. – И что? – Говорит, накануне один залетный интурист заказал у него весьма крупную партию оружия – пистолеты, винтовки, автоматы и прочее. Много всего. – И как это связано со мной? – Этот парень утверждает, что его заказчик приехал на встречу не один. Среди всех прочих людей, с ним был один господин с тростью, у которой рукоять была в виде металлических змеиных голов и ещё перстень... – С змеем, глотающим младенца? – уточнил Платон, чувствуя, у него холодеет между лопаток и подмышками. – Вот-вот, – хмыкнул Аккорд. – Твой торгаш не мог ошибиться? – Как ошибиться? Выдумать герб Висконти? Ты сам-то в это веришь? – Где он? – Я скину тебе адрес. Приезжай. Только побыстрее, если часовики и правда вернулись... мне, как минимум, нечего делать в Москве. – Боишься их, Аккорд? – усмехнулся Платон. Корф ответил, после недолгой паузы. – Я был бы бесконечным блаженным дураком, если бы не боялся клана Висконти. Едкий ответ Леона Корфа прозвучал с пугающей мрачной искренностью, совершенно не свойственной самоуверенному и часто улыбчивому Корфу. Через минут сорок с лишним, несмотря на протесты Зои, они подъезжали к улице, чей адрес был указан в сообщении от Аккорда. Это оказалась злачного вида стройка в Бибирево, неподалеку от МКАДа. Неприветливого вида рабочие на стройке подняли преграждающий въезд шлагбаум и пропустили на территорию строительства небольшой кортеж, возглавляемый машиной Платона. Платон сменил передачу, сбавил скорость, и его Toyota Carina II осторожно поехала мимо гор раскопанной земли и стопок газобетонных плит. Следом за ним въехали и его подчиненные. Рабочие на стройки поглядывали на автомобили с усталой угрюмостью на лицах. Сидевшая рядом с Платоном Зоя, чуть сползла вниз, как будто пытаясь спрятаться за дверцей “Карины” от пугающих взоров строителей. Перед тем, как ехать сюда Платон успел подумать о том, что ему, возможно, следовало бы отправить Зою и Артёма в выбранное убежище, под охраной двух-трёх сотрудников ГУСБ, Но Безсонов подумал, что ему не стоит распылять свои и без того не слишком большие силы. Да и когда Зоя с Артёмом рядом, ему было спокойнее. Дорогу им неожиданно преградил массивный, черно-желтый бульдозер с широким ковшом. Огромная строительная машина надежно перекрыла проезд. Мозг Платон запоздало пронзила невероятная и кошмарная догадка, о том, что Аккорд мог элементарно заманить его в ловушку, чтобы сдать Висконти и таким образом вымолить себе прощение. Ведь он тоже сыграл свою весьма серьёзную роль в уничтожении часовиков. Это Леон Корф, через третьих лиц, убедил большую часть охраны Висконти, предать своих хозяев, чем облегчил Безсоновым устранение криминальной семьи. Но Аккорд давно и прочно сотрудничает с Безсоновыми, он не раз обращался к ним за помощью и не единожды сам предлагал свои услуги, в расследованиях управлению службы безопасности полиции. Стоит только этим сведениям просочится в круги криминальных боссов Москвы или России и дни Аккорда будут сочтены. И Леон Корф отлично это знает. Платон краем глаза заметил движение, его правая рука инстинктивно прыгнула под куртку к рукояти пистолета в кобуре. Но это был сам Аккорд, в мешковатых спортивных штанах, тёмной футболке и оранжевом жилете со светоотражающими полосами. На плечах у Корфа красовались массивные желтые наушники – его всем известная отличительная черта, связанная с настоящей меломанией. Он подошел к Тойоте Безсонова и с кривой ухмылкой постучал по стеклу. – Дальше хода нет, – объявил он, когда Платон опустил стекло. – Вылезайте и... Тут его взгляд метнулся к Зое и сидящему на заднем сидении Артёму. – Надо было приезжать одному или только со своими волками, Безсонов, – слегка помрачнев, произнес Аккорд. – Мне ли тебя учить, что бабам и детям нечего делать на деловых встречах. – Так вышло, – ответил Платон и выбрался из машины. – А нам что теперь делать?! – испуганно воскликнула Зоя. Безсонов обернулся. – Сидеть и ждать. – Платон, ты не говорил, что!.. – Зоя, пожалуйста, делай, как я говорю и всё будет в порядке, – ответил Платон. У Зои, судя по искрам в глазах было, что сказать на это, но она предпочла сдержаться, и Платон был ей за это благодарен. Стройка, как выяснилось, была здесь лишь невзрачным фасадом, не иначе, как для отвода глаз. Потому, что стоило Платону, в компании троих своих людей и Аккорда спуститься в паркинг строящегося дома, они оказались во вполне приемлемом офисно-лабораторном интерьере. Здесь было шумно, просторное помещение было заполнено хоровым шелестом бумаг, шуршанием картона и трескающегося пластика. Иногда доносились чьи-то командные крики, а в воздухе пахло палёной пластмассой. Точечный свет, гладкие серо-голубые стены с металлическим отливом и нечто похожее на офисный зал в стиле open space, с десятком отдельных “коробков”. Впечатление портил только не слишком чистый цементный пол, застеленный простой клеенкой и облик “персонала”, который в одних фартуках (больше ничего на них не было) фасовал какие-то коробки. – Что у тебя тут за фабрика, Аккорд? – спросил Платон. – Платон, кажется это твой дед часто говорит: “не задавай вопросов, на которые не захочешь слышать ответы”. – самодовольно ухмыляясь, ответил Корф. – И это один из мудрейших советов! Платон только хмыкнул в ответ. Аккорд провёл его через просторный зал, затем они спустились на лифте, который не внушал особого чувства надежности, и спустились ещё ниже, на пару ярусов. Платон сообразил, что под стройкой прикрыто какое-то новое, конечно же незаконное, дело, без которых “ушедший на покой” Аккорд не мыслил своего существования. Но Безсонов решил, что сейчас его это не касается. На самом нижнем ярусе, куда они спустились было намного темнее, тише и людей почти не было. Аккорд подвёл их к ограде из клеенчатой ширмы, которой этот участок помещения огораживался от остальной части здания. За ней обнаружилось что-то похожее на спешно импровизированный стоматологический кабинет и операционную. В кресле, точь-в-точь, как те, что стоят у дантистов, полулежал сильно израненный, перепачканный кровью молодой мужчина. – Матерь божья! – выдохнул Платон, заметив, что вместо ног у несчастного были лишь окровавленные лохмотья разорванных штанов. Он выразительно взглянул на Аккорда, но Корф быстро поднял ладони и, опустив взгляд, замотал головой. – Я здесь не причем. Он ко мне уже таким пришёл!.. Ну, точнее приполз. Ноги у него были, но-о... практического смысла уже не имели, если понимаешь, о чём я. Платон молча кивнул и подошел к израненному мужчину в кресле. Тот, с заметным, трудом приоткрыл глаза и уставился на Платона. Колдовавшие над ним двое мужчин в синей униформе врачей скорой, отошли дальше. Леон кивком велел им выйти за ширму, и они тут же подчинились. – Как тебя зовут? – спросил Платон. Внешность мужчины была слегка ему знакома. – М-михей... М-михей М-малахов-в-вский... – ответил тот. Из-за огромного количества запекшейся крови на лице, Платон не сразу обратил внимание, что лежащий перед ним торговец оружием заметно моложе его. Во всяком случае, на лицо. – Давно заикаешься? – Безсонов намеренно начинал со сторонних, не относящихся к делу тем. По опыту он знал, что так легче расположить к себе объект допроса. Но, тут вмешался Леон. – Михей стал заикаться после случая нападения на него. Слышал новости про маньяков в неоновых масках? – Ещё бы! – кивнул Платон. – Я знаю, что одного арестовали, а двое других погибли... И кажется расследование вёл подполковник Корнилов. – Да-да, он самый, – почему-то осклабился Аккорд. – Так вот перед всем этим, серийные убийцы в масках успели навестить Михея... Он чудом выжил и, если верить специалистам, еле-еле, пусть и частично, вернулся к рассудку. Платон понимающе кивнул. – Значит тебе уже второй раз повезло. На твоем месте, Михей, я бы завязывал с торговлей оружием. – З-засунь т-ты... с-свои... с-советы... – фыркнув и поперхнувшись кровью, ответил Малаховский. – Не дерзи, Михей, – приструнил торговца оружием Леон. – Лучше расскажи, кто и зачем с тобой это сделал. Малаховский с трудом сглотнул. Его слегка лихорадило. Платон видел, как он, то и дело, судорожно сжимал пальцами подлокотники кресла. – П-пришел з-зак-каз н-на... Аб-баканы, Г-гюрзы, ОСВ-96 и “Винторезы”... – Это всё образцы вооружения специальных воинских подразделений, – прищурился Платон. – За это его и ценят заказчики, – усмехнулся Аккорд. – Михей у нас один из не многих, кто способен кроме Калашей, достать уникальные и редкие образцы русского ОПК. – Рад за него, – холодно ответил Платон, мысленно делая заметку сообщить в военную полицию и ФСБ о том, что кто-то, на оружейных концернах торгует образцами российского вооружения. – Рассказывай, что с той случилось, кого ты видел и с кем говорил, – приказным тоном потребовал Платон. Аккорд молча ухмыльнулся. Лежащий перед ними Михей, кривясь и содрогаясь, посмотрел на Леона. – Д-дайте... д-дайте л-лек-карства... об-б-безболив-вающие... Сил б-больше н-нет... п-прошу... Корф вопросительно взглянул на Платона. Безсонову было жаль лежащего перед ним парня, но он знал, что справиться с болью, причиняемых культями ног могут только сильнодействующие анестетики. – Обычная анестезия тебе не поможет, – качнул он головой, – а от сильных препаратов ты непременно “поплывёшь” и отключишься. Рассказывай, что видел, и тогда получишь своих обезболивающие. Михей наградил Платона ненавистным взглядом, снова тяжело сглотнул и проговорил: – Со мной связался один из дилеров, которому я поставляю стволы. Он назначил встречу, где я должен был передать товар и получить вторую часть оплаты. – А вместо этого? – подсказал Платон. – А вм-место этого, – прохрипел Михей, – м-меня там ч-чуть не к-кончили... д-дилер, п-п... п-прозвище “Ц-циркач”, приехал н-не од– дин... С ним б-был мужик. В-весь так-к-кой из с-себя, в к-костюме, в п-п-плаще и в шляп-пе. П-понему сраз-зу б-было в-видно... г-гов**к в– высок-комерный... – Ближе к делу, Михей, – потребовал Платон. Малаховский кивнул. – Ага... У н-него т-трость была... зд-доровая т-такая... со зм-меюками железными... И это... я п-перстень увидел... со змеем и м-младенцем... ч-чуть не об-бос**лся... Я же зн-наю... к-кто т-такие г-“гайки” носит... – Этот человек называл свою фамилию или имя? – уточнил Платон. – Не, – качнул головой Михей и тут же закашлялся. – ... Но Ц-циркач... он это... н-назвал его... К-кир... Платон шумно вздохнул. Последние, тлеющие и отчаянные надежды рухнули. Висконти вернулись. Часовики явились ради мести. Сколько бы не порицал Платон своего отца, дядю деда и трёх других, погибших тогда, родственников, за то, что они сделали, сейчас мысленно обругал их. Сейчас Платон ненавидел их за их беспечность – Кира Висконти и оставшихся отпрысков семьи часовиков нужно было или добить, или сделать так, чтобы они никогда не смогли вернуться и мстить. – Что было дальше? – спросил Платон. – Н-ниче... – печально улыбнулся окровавленными губами Михей. – П-появились ещё... п-пять парней... т-тоже все в костюмах, на п-понтах и в л-лоске... Один в-взял п-привезенный мной “Гюрзу” и снес б-башку Циркачу... Я рв-ванул и... мне п-по н-ногам оч-чередью из авт-томата... – Это всё? Но Малаховский с трудом пошевелил головой из стороны в сторону. – У м-меня... т-тут... Он с усилием, неловким движением отвернул левую сторону куртки и попытался что-то достать из внутреннего кармана, но содержимое выпало из его рук и с металлическим перезвоном рассыпалось по полу. Платон удержал носком ботинка раскатывающиеся во все стороны пистолетные патроны. Присев, он взял один из них и поднес к глазам. На миг налетевшее чувство страха сжало его горло, а затем с интенсивной пульсацией расползлось по венам, от шеи по всему телу. На гильзе девятимиллиметрового патрона было кривовато выгравировано: “Всеволод Безсонов”. На других пулях, которые подобрал Платон, были имена его брата, отца, дяди и кузенов. – Что там? – спросил Леон. Платон молча, с мрачным видом показал ему пули. – О-о, – восхищенно протянул Корф. – Надо же... именные... Висконти верны старым традициям. – Там нет пули, с именем Беаты, – отстраненным голосом проговорил Платон и голос его чуть дрогнул. Леон настороженно посмотрел на Платона, тот ответил ему удрученным пристальным взглядом. – Ты думаешь, что... – И думать нечего, – вздохнул Платон. – Если Михей не потерял патрон с её именем... Есть только одно объяснение... – Н-нич-чего я н-не т-терял... – сплёвывая кровь, оправдался Михей. – Так, Михей, – Платон достал блокнот и ручку, – опиши мне, как можно подробнее мужчину с тростью и других, по возможности. Михей дал описания, но Платона больше интересовали черты внешности Кира Висконти – не было сомнений, что тот изменил их, чтобы беспрепятственно вернутся в Россию – а показания Малаховского сводились, в основном, к одежде. Впрочем, он сказал про глаза – зеленые, с черными вкраплениями. А ещё сообщил о других “парнях в дорогих костюмах”. Они были темноволосые, с бледноватой кожей и недобрым взглядом всё тех же нефритовых глаз. Это были сыновья Тита, Фомы, Мефодия и других братьев Кира, в этом тоже не было никаких сомнений. Платон давил плещущееся внутри чувство тревоги, чтобы не терять самообладание. Но отравляющий эффект страха уже растворялся в крови и туманил разум. Платон поблагодарил Леона, Михея и развернулся, чтобы уйти. Он кивнул своим сопровождающим – сотрудникам ГУСБ и они ринулись прочь. Тут, один за другим раздались короткие звуки сообщений из месседжеров, и удивленные офицеры ГУСБ полезли за своими телефонами. Как только они взглянули на смартфоны их лица вытянулись и во взглядах заметалось беспокойство. – Чего у вас там? – нервно и нетерпеливо спросил Платон. – Платон, ты посмотри... – один из приятелей Безсоного показал ему экран своего смартфона. – Там была фотография светловолосой женщины и двух детей. Всё бы ничего, только их лица на снимке были кем-то отмечены алыми знаками до ужаса похожими на марку прицела. – Пришло с незнакомого номера, – рассеянно пробормотал стоявший перед Платоном офицер. – Товарищ майор... это что значит?.. – Мне сообщение пришло, – с хмурым видом добавил другой офицер ГУСБ. – Мне тоже, – кивнул второй, боязливо листая изображение на телефоне. – “Мы знаем о вас всё. Это не ваша война. Нам нужны только Безсоновы и те, кто нас предал. Не встревайте и ваши близкие не пострадают. Висконти”. – прочитал один из подчиненных Платона. Друзья Платона обменялись встревоженными взглядами. – Так, так спокойнее, парни... – попытался урезонить друзей и подчиненных, Платон. – Товарищ майор, не было такого уговора, – медленно проговорил стоящий перед Безсоновым офицер. – Не было... Они... Он нервно сглотнул. – Они про мою жену и детей знают... А вы говорили, что ни мне, ни моей семье ничто не угрожает. – Послушай, Висконти специально вас пугают! Это их методы! – повысил голос Платон. – А если они реально, например, уже мою жену и дочь пристрелят?! – мрачно и язвительно спросил другой офицер. Платон не успел найти ответ, как вмешался третий его подчиненный и приятель. – Платон, ты извини, но это... это меняет дело. Я за тебя готов куда угодно, ты знаешь. Но у меня сыну четыре года и дочь, скоро в школу пойдёт... Я люблю свою жену и детей, Платон. Я не могу... ты извини. Он покачал головой и, пряча взгляд, двинулся прочь. – Извини, Платон, – повторил другой офицер. – Нам жаль, но это... ты сам видел. Они нашим семьям угрожают! – Мы защитим вас и ваши семьи! – пылко возразил Платон. – Товарищ майор, при всем уважении... – нерешительно добавил третий офицер. – Вы себя защитить не смогли... Вашу сестру у вас из-под носа украли... А я не хочу чтобы так же мою жену или ребенка похитили и вытворяли, всё что им заблагорассудиться... Поймите нас... И они ушли. Молча, сутулясь и свесив головы вниз, то и дело виновато оглядываясь, но ушли. Единственные, кому на службе мог доверять Платон, кто был лично многим ему обязан, ушли. Те, на кого, как полагал Безсонов, он мог целиком и полностью положиться, с кем вместе он провёл десятки сложнейших и весьма опасных операций, просто оставили его одного. Платон, с раздражением и досадой сжимая кулаки, смотрел им вслед. Ситуацию портил ещё и тот факт, что все его офицеры обязаны подчиняться ему лишь в рамках действий, подпадающих под юрисдикцию ГУСБ. А то, о чём попросил их Платон – оказать ему поддержку и защиту в личном конфликте с Висконти – категорически противоречит всем обязанностям офицеров их ведомства. Иными словами, они не обязаны ему помогать ни в чем и никак. Платон почувствовал покоряющую его тело гнетущую слабость – физическую и моральную. К усиливающемуся чувству тревоги примешивалось сдерживаемое раздражение. Нет, он злился на не подчиненных, а на себя. Ведь он должен был предусмотреть вероятность подобного хода от Висконти. Из рассказов отца, дяди Виталия и деда Всеволода он был наслышан о методах часовиков. И действовали они именно так: сперва лишали врагов какой бы то ни было поддержки, затем били по самым слабым – жене, детям и родителям – а уж потом убивали и своих врагов. И о том, как именно убивали, Платон тоже не раз слышал. Висконти были весьма изобретательны на разного рода мучения. Но сейчас Платон думал не об этом. Следом за осознанием, что его бросили те из подчиненных, на которых он больше всего и рассчитывал, в голову с безжалостной скоростью ввинтилась шокирующая мысль о том втором этапе действий Висконти. Его лишили поддержки. Значит, следом... что, убьют Беату? Или... Платон едва не сорвался на бег, торопясь к лифту, на котором только что уехали те, кто должен был его охранять. Не смотря на царящую в здании прохладу, Безсонов ощутил, как под одеждой его тело покрылось испариной и, как взметнулось в душе оголтелое чувство тревоги за Зою и Артёма. Они, эта девушка, которую он любил до сих пор и мальчик, их сын – именно они станут вторым “этапом” действия Висконти по подготовке к его, Платону, убийству. Убрать друзей, лишить защиты. Убить родных и близких – самых беззащитных – чтобы лишить рассудка и сил к сопротивлению. Не раз бывало, когда убитые горем, и запуганные враги Висконти сами кончали жизнь самоубийством. Или же просто... переставали бороться за свою жизнь, фактически отдавая себя на растерзание часовикам. Уже поднимаясь в лифте, Платон отчетливо представил себе истекающих кровью, растерзанных подонками с нефритовыми глазами, Артёма и Зою. Кулаки молодого майора ГУСБ с силой сжались, до побелевших в приступе молчаливой ярости, костяшек. Он отчаянно пытался придумать новый план действий, в соответствии с новыми обстоятельствами. И возможно впервые в жизни, Платон Безсонов не знал, что ему делать. Он успел подумать, что его семья, хоть и боялась возвращения Висконти, не слишком верила в вероятность такого поворота события. И ещё больше все они были уверены, что часовики давно утратили своё влияние, которым обладали когда-то. Глава семьи, Всеволод Безсонов, всегда всех уверял, что никто уже не боится Висконти, многие уже начали забывать их, а некоторые успели и забыть. Выходит, всемогущий глава семьи, дед Всеволод, катастрофически ошибался. И они все, вместе с ним... Никто не забыл Висконти. Все отлично помнят, кто они и на что способны. Более того, те, кто не застал их время а рос, учился и служил слушая рассказы более старших полицейских, те кто знает о Висконти лишь понаслышке боятся их в десятки раз больше. И поведение самых верных офицеров Платона – живое тому доказательство. Когда он поднялся на самый верх, миновал “офис” оpen space и вышел наружу он увидел, что возле его Тойоты нет не одной машины из сопровождения. Наверняка остальным его офицерам пришли такие же сообщения, со снимками их родных, и все они сию же минуту уехали. Настырное чувство разочарования в своих людях скребло майора изнутри. “Вы себя защитить не смогли... Вашу сестру у вас из-под носа украли...” Эти слова его подчиненного гудящим скачущим эхом прозвучали в голове Платона. Безсонов, ощущая пружинистую нервную вибрацию в икрах ног, подошел к своей машине, увидел обескураженное и встревоженное лицо Зои, которая смотрела на него и что-то быстро говорила Артёму. Майор открыл дверцу и сел за руль машины. – Платон, что происходит?! – тут же напустилась на него Зоя. – Куда и почему уехали все твои люди?! Кто нас будет защищать, Платон?! Ты же говорил... – Я, – веско и громко произнес Платон. Зоя смолкла, несколько раз быстро моргнула, глядя на Безсонова. Тот крепче сжал руль автомобиля. – Я буду вас защищать, – проговорил он жестко. К их машине подошел Леон, и Платон снова опустил стекло. – Надеюсь, я смог тебе помочь, Платон, – произнес Корф и кивнул в сторону. – А куда это свалили все твои орлы? Платон посмотрел в светло-карие глаза Корфа. – По делам, – сохраняя самообладание, ответил Платон. Он не считал нужным сообщать Леону истинное положение дел: у него не было уверенности, что Корф не сообщит кому-нибудь, что Платон Безсонов остался без поддержки верных когда-то ему людей. Мелькнула мысль попросить у Корфа его “быков” для защиты, но Платон понимал, что Аккорд не даст своих парней. А если и согласится выделить сколько-то человек, они будут лишь своеобразной бутафорией – мешаться под ногами у Висконти, ради спасения Платона или его близких, Аккорд или его бойцы уж точно не станут. Всё, что оставалось Платону это связаться с семьёй, попросить помощи. – Полагаю, я смог тебе помочь, – с лукавой ухмылкой, произнёс Корф. – Да, благодарю, – кивнул Платон. – Вот, – щелкнул пальцами Леона. – Вот именно на твою благодарность, в будущем я и рассчитываю. Он хитро подмигнул Безсонову. – Так что у тебя есть мотивация, чтобы остаться в живых. Не подведи меня, Платон. Леон постучал по крыше Ауди и бросил: – Удачи. С этими словами, он развернулся и неспешно двинулся прочь. Платон несколько мгновений смотрел ему в след, гадая, есть ли на самом деле у Леона ещё какие-то сведения о Висконти? Нет ли чего-то ещё, что он знает, но утаивает от Платона? Безсонов мотнул головой, отгоняя параноидальные мысли и повернул ключ в замке. – Что значит “у тебя есть мотивация, чтобы остаться в живых”?! – начала допытываться нервничающая Зоя. – Во что ты нас втянул, Платон?! – Всё будет хорошо, Зоя, – настороженно поглядывая по сторонам, ответил Безсонов. Он поймал себя на мысли, что больше говорит это для собственного успокоения, нежели для спокойствия своей бывшей девушки. Быстро смеркалось – небеса, с угрожающим предзнаменованием, темнели быстрее из-за пасмурной погоды, окутавшей небо. Да и через полтора часа уже будет закат. Нарастающее бесконтрольное тревожное чувство скручивало изнутри легкие и сердце. Прежде, чем завести двигатель Платон обдумал варианты действий и вероятность нападения Висконти в ближайшие часы или минуты. Ощущая, как у него между лопаток, по ступеням из позвонков спины спускается холодящее чувство страха, Платон пришел к выводу, что часовики могут ударить сейчас. Прямо сейчас, не теряя времени, когда он беззащитен, когда его люди уехали. – Чёрт... – выругался Платон и достав телефон, быстро набрал номер отца. Затем сбросил, и, передумав, позвонил деду Всеволоду. В выборе защиты Платон решил обратиться сразу к самому могучему из Безсоновых – деду Всеволоду. Будучи замом главы Следственного департамента, он имел огромнейшее влияние в МВД, тесные связи в ФСБ и Минюсте. А отец, хоть и был влиятельной фигурой, занимавшей пост прокурора ЮАО Москвы, не имел и одной восьмой возможностей, которыми обладал всемогущий дед Всеволод. Дед взял трубку на второй секунде звонка. – Говори, Платон. – Мне нужна помощь, – закрыв глаза, ощущая себя униженным, проговорил Платон. После всех тех лет, тысяч упреков и даже угроз начать дело против собственного деда, он вынужден просить у него помощи. Это было сродни тому, чтобы покорно встать на колено у престола правителя, чье имя ты не раз, в гневе, порочил и которому не единожды угрожал расследованием. – Детали, – сухо потребовал Всеволод. – Я у Аккорда, со мной... – Платон чуть замялся, – моя будущая жена и сын. Платон был уверен, что дед не упустит возможности озвучить мрачное и язвительное замечание, касающееся личной жизни Платона, Зои и их отношений. Но он ошибся. – Какого х*ра ты забыл у Корфа? – У него человек, который продавал оружие Висконти. Всеволод промычал что-то недовольное и не лицеприятное. – Продолжай, – велел могущественнейший из Безсоновых. – Парень сообщил у мужике с тростью, со змеиными головами. – Очень ценное сообщение, – хмыкнул дед Всеволод. – При случае затолкаю эту змееголовую палку в задницу нынешнему Отцу клана Висконти. Что ещё? – Нынешний Отец у них, похоже, Кир, – продолжил внук Всеволода. Дед Безсонов только хмыкнул. – Выжил-таки, падла... Что дальше было с этим торгашем-неудачником?! – Висконти пытались убить парня, – Платон старался не обращать внимание на гримасы гнева и ужаса, отражавшиеся на лице перепуганной и ещё более возмущенной Зои. – Ещё бы! – хмыкнул Всеволод. – Часовики не стали бы оставлять свидетелей... Что он им толкнул, не знаешь? – Всё, что они попросили, – суховато проговорил Платон. – Долбо*ба кусок, – ругнулся Всеволод. – Лучше бы его замочили! Платон хотел сказать, что Малаховский лишился обеих ног, по вине Висконти. Впрочем, на это ему было плевать. Тяжелее было сообщить другое... – Если бы его замочили, – обманчиво спокойным голосом проговорил Платон, – он бы не сказал мне о пулях, с нашими именами. Всеволод Безсонов замолчал. – Ну, ясно. Традиции решили соблюсти, гребаные гов**еды! – Дед, среди пуль не было только одной. – Я понял, – пророкотал дед. – Но не надо хоронить нашу девочку раньше времени! Платону почудилось, что дед Всеволод не хочет слышать даже намека на то, что Беаты, его любимой и единственной внучки, больше нет. Старый, но по-прежнему грозный лев, боится узнать что-то, что лишит его той хрупкой и неустойчивой надежды, которую он втайне лелеял, веря в то, что Беата жива... – Скинь мне адрес по закрытому каналу и ждите подмоги. – Я не могу оставаться у Леона, – решительно заявил Платон. – Боишься, что он может отдать тебя Висконти? – За гарантию неприкосновенности? – невесело усмехнулся Платон. – Не сомневаюсь. – Тогда поступим иначе, – решил Всеволод. – У тебя есть возможность доехать до ближайшего ОВД? Любого, какое укажешь... Оттуда тебя смогут забрать мои люди. Платон взглянул на карту маршрутизатора и кивнул. ОВД по Бибирево находилось относительно недалеко. – Да, могу попробовать. Он понимал, что это будет лучший вариант, хотя если Висконти собрались атаковать сейчас, они наверняка предусмотрели возможность такого хода. Но иного выбора у него нет – только попытаться до ехать до относительно безопасного места. В любом другом месте, без защиты верных людей или, скажем, роты Росгвардии, он, Зоя и Артём – легчайшая цель для часовиков. – Отлично, я предупрежу начальника местного ОВД, чтобы выслал патрули тебе навстречу, – пророкотал Всеволод. – И Платон... будь внимателен. Показалось или в словах старого льва послышались нотки отеческого беспокойства? Платон не был в этом уверен. – Попроси своих не опаздывать. – Если получится, достану вертолёт, – ответил генерал Безсонов. – В любом случае они будут спешить. – Спасибо, – поблагодарил Платон. – До связи. – До встречи, – поправив внука, ответил глава семьи Безсоновых. Платон дал отбой и опустил телефон. – Платон... – нервно сглотнув, проговорила Зоя. – Всё будет в порядке, – процедил Безсонов, не дав девушке договорить. – Пожалуйста, Зоя. Помолчи, мне нужно подумать... Платон смотрел на карту маршрутизатора и прикидывал, как лучше поехать. Он бы хотел, как можно дольше ехать по многолюдным местам. Мысленно наметив себе путь и прикинув общее время следования до ближайшего Бибиревского отделения полиции, Платон, наконец, повернул ключ в замке зажигания. Аккуратно выехав по неровной песчаной, пыльной и каменистой дороге, Платон развернул свою Toyota Carina II и переключил скорость. – Держитесь, – велел он и надавил на газ. Автомобиль рванул вперёд, ощутимо прижимая Платона и Зою к сидниям. – Артёмка держись крепче! – чуть ли не с мольбой вскричала Зоя, сама хватаясь за ручку над окном дверцы рядом с собой. Платон бросил взгляд на мальчишку, перехватил его взгляд и... в таких же голубых глазах, как у него, он не увидел страха, лишь только тревожную задумчивость. Платон ободряюще кивнул своему сыну. Мальчик, помешкав, кивнул в ответ. За окнами Тойоты, улицы Москвы быстро теряли последние клочки дневного света, останки дня, в вечерних сумерках, осели за горизонтом, вслед за утонувшим там солнцем. В столице в свои ежесуточные права вступила ночь. Неумолимая тревога жала и сдавливала сердце майора. Он пытался держаться, контролировать себя и гнал прочь любые страхи, даже намеки на мысль о том, что у него не получится защитить любимых. Нет... Впереди, на дороге движение застопорилось и Платон увидел там длинную пробку. – Твою мать, – ругнулся он, – куда ты смотришь, Яндекс, дери тебя... “Яндекс пробки”, почему-то не отображал никаких пробок на улице, по которой сейчас ехала Тойота Платона. Быстро поразмыслив, Платон свернул в боле-менее удобный поворот, надеясь так срезать и объехать так не кстати образовавшуюся на пути пробку. Удивительно, но несмотря на недавний разговор с дедом, с наступлением ночи Платон ощутил удручающее одиночество. Оно накапливалось в душе, собиралось в его сознании, подобно грязной холодной дождевой воде, протекающей через крышу в уютный дом. Одинок. Беззащитен. Не способный противостоять часовикам и обеспечить защиту своим близким... Мысли эти, извивающимися ядовитыми змеями проникали в его сознание и злобно шептали самые разнообразные гадости. Отвлекшись от мрачных мыслей, Платон вдруг сообразил, что местность за окном выглядит незнакомо. – Что за чертовщина... – произнёс он. Они ехали вдоль старой, обшарпанной кирпичной стены, влажной от дождя и сплошь разрисованной неумелыми граффити. Колеса “Карины” то и дело подскакивали на ямах не качественно положенного асфальта. С правой стороны от Тойоты возвышалась Г-образная многоэтажка, огибающая унылый и злачный дворик. Над детской площадкой горел только один тускло-оранжевый фонарь. В трапециевидном луче света была заметна рябь моросящего дождя. – Ничего не понимаю, – недоуменно хмуря брови, проговорил Платон. Нагнетающее беспокойство кутало его в своем холодном и плотном одеяле. – Что за хрень?.. – Что происходит? – встревоженно спросила Зоя. – Я не узнаю эти улицы, – рассеянно пробормотал Платон. Он бывал в этих местах и знал район Бибирево не так уж плохо. И понятия не имел, что здесь, на этих улицах всё так резко поменялось, с его последнего визита сюда. – Нужно вернуться, – покачав головой, проговорил Платон. Он ощущал нервное головокружение и нарастающее чувство страха, что невидимым питоном обвивалось вокруг его тела и медленно сдавливало в своих убийственных объятиях. Платон развернул Тойоту, направил автомобиль по обратной дороге и остановился... Автомобиль резко качнулся вперед, всех в салоне слегка подбросило и шатнуло вперёд. Лихорадочно сжимая руль, ощущая, как его затылок потеет от крепнущего ужаса, смешанного с укрепляющейся паникой и пугающей мыслью о Висконти, Платон во все глаза таращился перед собой. В нескольких метрах от него, там, где должен был быть (обязан!) выезд с этого двора была старая кирпичная стена, возле которой темнели старые грязно-зеленые мусорные контейнеры. – Какого!.. – ошеломленно выдохнул Платон. Он не верил своим глазам, не желал верить! – Но здесь же должен был быть выезд!.. – он нервно сглотнул, истово, до побелевших костяшек, сжимая руль, точно это был спасательный круг. – Платон, – всхлипнула Зоя и немного сползла вниз, – мне страшно... что вообще такое происходит?.. Я точно помню, что мы заезжали здесь... Вон тот фонарь и та площадка, здесь должен быть выезд!.. – Я знаю, – прошептал Платон. Дождь за бортом салона усилился, окреп. Его тяжелые капли гулко застучали по крыше “Карины”. В этой дождливой ночи, в темном и безлюдном дворе, с грязными стенами домов и разбитой дорогой, смешивающееся со страхом, чувство одиночества и уязвимости становилось невыносимым. Сидящий на заднем сидении Артём, вдруг обернулся назад, чуть приподнялся и взглянул в заднее окно автомобиля. – А кто это там? – Что?! Кто?! – быстро вскрикнула напуганная Зоя, тоже оглядываясь назад. Платон перевёл взгляд на покрытое каплями дождя боковое зеркало на дверце и обмер. На несколько мгновений он перестал дышать и поймал себя на мысли, что вжимается спиной в сидение, одновременно медленно вынимая пистолет из кобуры. Метрах в десяти от них, за выкрашенной в желтоватый свет уличных фонарей, пеленой дождя четко угадывался человеческий силуэт. Ночь поглощала нижнюю часть его тела и поднималась к левому плечу. Правая же сторона неизвестного человека была очерчена подсвеченными тусклым светом границами его силуэта. Он был расстёгнутом долгополом пальто и шляпе. – Платон! – вскричала Зоя, тоже увидев незнакомца. – Платон, кто это?! Ты видишь?! Видишь, кто там! Кто это такой?! Что ему нужно?! “Мы, – подумал Платон. – Ты, я и Артём”. У Безсонова не было никаких сомнений, что перед ним один из Висконти. – Зоя, – проговорил Платон, не спуская внимательного и напряженного взгляда с неизвестного гостя, – ты умеешь водить? – Нет, – покачала головой девушка. Безсонов с досадой поджал губы. – Я оставлю ключи в замке зажигания и выйду... – Нет! – воскликнула девушка. – Слушай и не перебивай! – всё так же глядя на зловещий лик часовика, раздраженно прорычал Платон. – Я выйду, а ты, достань телефон и посмотри хоть что-то вождению автомобиля... Там ничего сложного. Мотор я не глушил. Поняла? – Но... – Я спросил: ты поняла? – процедил Платон. – Д-да, – дрогнувшим голосом, ответила Зоя. – Хорошо. Из машины не выходите, чтобы не случилось! Я отвлеку его, а ты, пожалуйста, как только поймешь, что хоть как-то можешь управлять машиной – уезжай и увози сына! – Поняла, – хрипловатым голосом, проговорила Зоя. Безсонов молча кивнул, в зеркале заднего вида перехватил обеспокоенный взгляд маленького Артёма и подмигнул мальчишке. Затем Платон открыл дверцу и вышел в холодную, дождливую ночь. Для себя он решил, что если ради спасения Зои и Артёма, потребуется его жизнь, он готов. Хотя, никогда прежде, ни разу в его жизни, ему не было так страшно. Наверное, потому что, он ещё никогда не был в состоянии, осознания того, что вот-вот умрёт. Что ему не пережить эту ночь, и он уже никогда не увидит своих близких. Впрочем... шансы ведь есть всегда. Да?.. Капли дождя обрушились на плечи мужчины, застучали по голове и потекли по куртке, вниз к голым рукам. Платон не обращал внимание ни на промозглый холод, ни на струи дождевой воды, стекающие по его лицу, ни даже не неугомонное чувство страха. Он сжимал в руке пистолет и смотрел на мужской силуэт в шляпе. – Я знаю кто ты! – объявил он грозным голосом. Силуэт за дождевой завесой шевельнулся и сделал шаг ему навстречу. – Хорошо, – послышался ехидный голос. – Тогда ты знаешь, что мне нужно. Платон был готов ко всему, к чему угодно, но... увидеть облик своего врага, того, кто пришел по его душу, оказался не готов. Его белое пальто облегало высокую худощавую фигуру с заостренными плечами. Под пальто у мужчины чернел чёрный свитер, а лицо... он сияло бликами десятков пирсингов со стразами. Из-за их тусклого мерцания Платону было почти невозможно разглядеть черты лица стоящего перед ним часовика. У Висконти были странные перчатки, переливающиеся бликами и кусочками блестящих отражений. Его руки как будто были сделаны из стекла, слеплены, от кистей до кончиков пальцев, из зеркальных осколков. Безсонов поймал себя на мысли, что ему становиться дурно, от одного взгляда на эти, переливающиеся разноцветными всплесками слепящего сверкания, зеркальные длани Висконти. – Кто ты? – спросил он, жмурясь от внезапно рези в глазах. Ему начало казаться, что пространство за спиной часовика странно искажается и... возможно виной этому было разыгравшееся воображение и обуявшее Платона паническое чувство, но на мгновение ему почудилось, что двор за спиной Висконти изменился. Как будто сквозь одно изображение, проступило другое, блеклое и невыразительное. Совершенно другой двор, другая улица и другие дома. Вот теперь Платону стало по-настоящему жутко. Потому, что он... перестал понимать, что происходит. – Меня зовут Марко Висконти, – произнес обладатель зеркальных перчаток и огромного количества сверкающих пирсингов на лице. – Я старший сын Мефодия Висконти, которого убили твой дед, отец и дядя. Я пришел мстить. Платону показалось, что голос Марко звучит намного ближе, чем тот находился. Как будто часовик стоит, на самом деле, гораздо ближе, чем ему кажется... Что? Кажется?.. Платон нервно сглотнул. Что-то не так... Не так с окружающей его улицей, с этим дождем и сами Марко. Он не понимал, что именно его пугает, но осознавал и чувствовал, что реальность вокруг него какая-то другая, ненастоящая и фальшивая. – Ладно, – бросил Платон и голос его чуть дрогнул. – Я готов... Давай всё решим по-мужски и по-честному. – По-честному? – игриво склонив голову к плечу, спросил Марко. – Это как? Так же, как ваша семья, двадцать лет назад, убила мою семью? Моего отца, моих дядей, некоторых кузенов, мою бабушку и тётю... Это, по-твоему, честно? Да, Безсонов? – А что тогда ты от меня хочешь? – разозлился Безсонов. Чёрт, да что же происходит?! Почему голос Марко звучит так, будто тот стоит совсем близко, где-то сбоку или... сзади? Платон повернул лицо вправо, посмотрел перед собой и лицо его исказилось от непонимания. На заборе пустующей детской площадки, игриво покачивая ногой, тоже сидел Марко. – Что?.. – ахнул Платон и вскинул пистолет, целясь в часовика. – Что за хрень?! Что это... Он не мог подобрать определение происходящему с ним пугающим наваждением. По улице разнесся смех Марко, но он звучал совсем близко, буквально в ушах у Платона и Безсонову даже показалось, что он ощутил дыхание часовика на своей шее. Он порывисто обернулся и в ужасе замер. Он увидел двоих мужчин, выглядевших ровно так же, как и Марко. Они стояли возле его машины с распахнутыми дверцами, один из них удерживал в руках вырывающуюся Зою, а другой стискивал в объятиях молча рыдающего Артёма – бандита зажали рты женщине и мальчику, так что они могли издавать лишь неслышное в шуме дождя бессильное мычание. – Видишь ли, Платоша, – насмешливо проговорил Марко. – Сегодня ты мне не нужен... Я пришел за теми, кого ты бы хотел защитить, кого так хотел спасти... Я убью тебя, не сомневайся, но не сегодня. Сегодня, Платон Безсонов, ты будешь наблюдать, как погибнут твоя ненаглядная Зоя и твой выб**док, которого ты даже не признал... Наполненный издевательским превосходством голос Марко, вибрировал и... двоился, как будто Висконти говорил по двум плохо синхронизированным микрофонам. Такой эффект ещё наблюдался, когда звонивший на радио гражданин, стоял у приемника. Платон пребывал в совершенном ошеломлении. Оба бандита, выглядевших полностью, как Марко ещё и говорили его голосами. “Что за чертовщина? Кто он такой?! – в яростном бессилии подумал Платон. – Как, мать его, он это делает?! Что... Что вообще за ***ня здесь происходит?!” – Они ни в чем не виноваты, – покачав головой, громко произнес Платон и бросил взгляд на детскую площадку. Но Марко там уже не было. Были только те двое, что удерживали Зою и Артёма. Платон увидел, как двойники Марко Висконти, синхронно взяли Зою и Артёма за горло, своими заостренными зеркальными пальцами. – Не надо... – хрипло взмолился Платон. – Они ведь ничего вам не сделали... – Да, – согласился Марко, – их вина только в том, что они дороги тебе. С этими словами оба двойника пальцами разорвали горло Артёму и Зою. Крик Платона разорвал ночь и рассек дождевой занавес. Зоя, хватая ртом воздух, завалилась бок, обеими руками зажимая окровавленное горло. Платон видел, как она в конвульсиях сучит ногами, лежа на сыром асфальте. Рядом в агонии дёргался, истекающий кровью Артём. Платон перехватил взгляд мальчика, серо-голубые глаза, такие же как у него, смотрели прямо на Платона и как бы говорили, с обиженным удивлением: “Ты же обещал!..”. – С**а!!! – в бешенстве заорал Платон. Оба Марко Висконти одинаковым движением, с шутливой издевкой, помахали ему правой рукой, с окровавленными зеркальными пальцами. Платон открыл огонь, стреляя то в одного, то в другого. Он рычал, орал и не переставал стрелять. Злость, ненависть и горечь вырывались из него совместной единой лавиной яростных чувств! Он изрешетил их, расстрелял их тела, растерзал пулями и просто... уничтожил! Двойники Марко упали асфальт и застыли. Грязная дождевая вода, на мокром асфальте, быстро, в свете мерклых уличных фонарей, обагрилась кровью. Тяжело дыша, с безумным взглядом, Платон, пошатываясь, не твёрдой походкой направился к телам убитых бандитов. На ходу, он, неловкими движениями, перезарядил пистолет. И, приблизившись к телам бандитов, в одинаковых шляпах и белых пальто, он остановился и с ожесточением высадил в них ещё по нескольку пуль. – Я думаю им достаточно, – насмешливо произнес голос за его спиной. Платон едва не выронил пистолет. Лицо полицейского вытянулось, глаза округлились, а губы дрогнули. Медленно, как во сне, он настороженно обернулся. Марко Висконти, живой и невредимый, в своем белом пальто, в шляпе и со всё теми же руками из кривых зеркальных осколков, стоял в нескольких шагах от него и посмеивался. Платон поднял пистолет и несколько раз нажал на спуск. Но пистолет отозвался лишь глухими щелчками. – У тебя больше не патронов, майор, – засмеялся Марко Висконти. – Ты всё потратил на них, на женщину, которую когда-то любил и своего собственного сына. – Что?! – выдохнув, скривился Платон. – Обернись, майор, – с плотоядным ликованием проворковал Марко. – Да ты... что... – Платон всё-таки обернулся и на этот раз пистолет выпал из его рук. С металлическим лязгом он отскочил от асфальта и отлетел прочь. Платону было всё равно. Ощущая, слабость в коленях и не в силах понять происходящее, Безсонов с ужасом смотрел на неподвижные тела Зои и Артёма. Они лежали там, где должны были быть двойники Марко, где должен был быть он, Висконти, но... Никого, никого другого, никаких мёртвых бандитов, одетых, как Марко рядом не было. – Н-нет... – прохрипел Платон, ощущая, как у него заканчивается дыхание и пропадают силы. – Нет... Он не верил. Не мог, не хотел, но... они были перед его глазами. Девушка, которую он когда-то обожал и по-настоящему любил. И мальчик, с такими же каштановыми волосами и ясными серо-голубыми глазами, как у него. Они были здесь. Лежали в лужах, на мокром от тёмной крови и воды асфальте. Они лежали там, где должны были лежать двойники Марко, в которых стрелял Платон... Зоя и Артём. Их неподвижные тела, изрешеченные, растерзанные и уничтоженные его пулями... – Нет! Нет! Нет!... Это.. Это невозможно! – срывающимся на захлёбывающий хрип, заорал в панической истерике Платон. Как это возможно?! Что произошло?! Этого не может быть! Такое просто не возможно в реальности! Он же видел, куда стрелял! Видел в кого стрелял! И он видел, как двойники Марко убили их... разорвали им горло... Но горло Артёма и Зои было целым, зато грудь и живот, мальчика и молодой женщины были покрыты десятками темнеющих пулевых отверстий. Платон, не в силах вынести этого зрелища и осознания случившегося, упал на колен и пополз к ним на четвереньках. – Н-нет... – рыдал он. – Н-нет... это... это невозможно... Это невозможно... невозможно... Он неустанно и лихорадочно повторял это, подползая к телам Зои и Артёма. – Что же ты на делал, Платон? – рассмеялся Марко. Безсонов замер и неуклюже обернулся. Марко Висконти помахал ему окровавленной правой зеркальной ладонью и, развернувшись, направился прочь. – Ещё увидимся, Платон, – шутливо крикнул уходящий часовик. – Я ещё обязательно приду за тобой... А пока, наслаждайся зрелищем... И он растворился в ночном дожде, исчезнув точно призрак и оставив сотрясающегося от рыданий Платона одного, стоящего на четвереньках, в крови любимой девушки и родного сына. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Вторник, 17 апреля. Первая половина дня. За несколько часов до события описанных выше. Я как раз закончила оправдываться перед Леркой в Telegram, когда водитель Uber сообщил, что мы приехали. Я расплатилась наличными и вышла на пересечении Петровки и Среднего Каретного переулка. – Хорошего дня! – бросила я водителю и захлопнула дверцу. Когда желтый Volkswagen Passat, с логотипом на дверце, отъехал я подняла взгляд на монументальное и величественное здание Московского ГУВД. Мелькнула мысль, что, наверное, и двух недель не проходит, чтобы я не посещала это здание. Налетевший прохладный ветер взметнул мои волосы, и я убрала непослушную платиновую прядь за ухо. Из всех, кому должна была сообщить информацию от Наркиса Зорича в первую очередь, я дозвонилась только Антону Спиридоновичу. Стас телефон не брал, Сеня тоже, Коля Домбровский был чем-то занят, а Брон... Он был последний в списке и перед ним я смогла связаться с Аспирином. Тот молча выслушал меня и сказал, что я должна приехать к ним в управление. Голос у генерала был угрюмый, разочарованный и даже раздражительный. Я не знала, что случилось, но Аспирин сказал волшебное слово “срочно”. А это могло означать всё, что серьёзнее “обыденной” уличной перестрелки или покушения на какую-нибудь видную персону. У генерала своеобразные критерии определения срочных дел. И если уж Антон Спиридонович говорит “срочно”, дело в действительности не терпит никаких отлагательств. Посему, не теряя времени, написав Лерке с десяток извинений, я вызвала такси и теперь шагаю по направлению к воротам главного полицейского здания столицы. Генерал, к моему удивлению встретил меня внизу, в вестибюле, сразу после КПП. – Добрый день, – произнесла я, увидев Савельева. Тот суховато кивнул. Взгляд льдисто-голубых глаз под его очками, был сосредоточенным и сердитым. – Спасибо, что приехала, Ника, – проговорил он, хмуря седые брови. – Надо бы тебе кое-какой пропуск выписать, что ли. А то ты у нас бываешь, чаще некоторых оперов. Кстати, ты со Стасом не говорила сегодня? – Он не берёт телефон, – погрустнев, ответила я. – Но, я знаю, что у него какие-то семейные проблемы... – Угу, разводиться наш Корнилов, – проворчал Аспирин. – Только это не повод пропадать из поля зрения и делать вид, что тебя не существует. Личное всегда может подождать, чай не в турагентстве работаем, и группа Стаса всегда берёт самые сложные дела... – Стас разводиться? – ошарашенно спросила я. Это могло объяснить, почему Корнилов игнорировал мои звонки. Ещё бы!.. Сегодня его жизнь претерпела резкий полёт вниз, под откос, прямиком на скалы жестокой действительности. Я отлично знала, как Корнилов любит свою дочь и жену. Несмотря на то, что он редко проводит с ними выдающиеся даты, выходные и вообще может сутками не появляться дома, они важны для него, как воздух. Я бы даже рискнула сказать, что он отчасти живёт ради них... Ради их счастья и благополучия! Хотя, да, нельзя отрицать, что из-за семьи Стас не бросит службу в Уголовном розыске, не сможет забыть своё признанное и очевидное призвание и никогда не сможет счастливо жить без того, чем занимается уже двадцать с лишним лет. Рите, прежде чем подавать на развод – в том, кто истец в данном вопросе сомневаться не приходиться – следовало бы понять, что нельзя заставлять Стаса выбирать между работой и семьёй. Первое – его жизнь, выражение его внутренних душевных и моральных стремлений, где он отстаивает собственные идеалы и противостоит всему тому, что справедливо считает самым гадким мерзким и темным злом в мире. А второе – то, что придает ему сил, то ради чего он это делает... Семья для Стаса олицетворение той любви, уюта, светлого добра и Света, которые он защищает от Тьмы и Мрака, подчиняющего себе умы убийц, грабителей, воров и всех прочих. А теперь... Что будет с Корниловым, когда у него отняли семейную любовь, затушили вместе со Светом домашний семейный очаг и свели к нулю все те искренние добрые чувства, которые придавали ему сил все эти годы? Что вообще происходит с человеком, когда у него из объятий вырывают самое дорогое, то, ради чего он и жизни не пожалеет?.. Я почувствовала невыносимую жалость и горькое сочувствие к Стасу. Мне бы хотелось сейчас оказаться рядом с ним, но... откуда-то я знала, что большего всего Корнилов сейчас жаждет побыть наедине. Надеюсь, только он ничего не сделает, о чем ему и всем нам пришлось бы потом пожалеть. Генерал Савельев проводил меня в свой кабинет. С того момента, как я была здесь в первый раз, обиталище Антона Спиридоновича почти не изменилось. Над входной дверью всё также висел красный стяг кавалерийской дивизии, в которой служил прадед Антона Спиридоновича. Слева от стола Аспирина громоздился темный шкаф с документами, папками и различными статуэтками, а по правую на всю стену растянулась огромная и очень подробная карта Москвы. Справа от неё, чуть закрывая угол полота карты, в ножнах висела длинная кавалерийская шашка. На столе у генерала стоял глобус, с торчащими в нем булавками, с цветными головками. Рядом с ним настольный вымпел с гербом Москвы и изображенным на нём Георгием Победоносцем. – Присаживайся, – пробурчал Савельев, указав на один из стульев возле его Т-образного стола. – Благодарю, – проговорила я. – Как ты вообще? Как справляешься? – спросил генерал, ключом открывая один из ящиков своего стола. – Вполне нормально, спасибо, – кивнула я. – А дядин бизнес? Машины и всё остальное? – Дядя давно наладил всю систему, и она даже без его присутствия исправно работает, как швейцарские часы, – чуть улыбнувшись, ответила я. Это была правда. Весь механизм, от поставок из Японии, США и Европы и до исправного оказания высококачественных услуг, всё продолжало выполнять свои функции. Мне оставалось только следить за работой всех отраслей дядиного бизнеса и, по возможности, устранять разного рода “неполадки” вроде дилеров, которые норовят заломить цену за не слишком качественные инжекторы или автослесарей, которые не могут вовремя проснуться и явиться на работу. Да, это бывает чертовски тяжело, стоит больших нервов и без поддержки дядиных друзей, которые не были втянуты в его бандитские разборки, мне было бы ещё труднее. А так все знают, что если попытаться не заплатить за ремонт тачки или свистнуть кругленькую сумму из кассы, уйти от возмездия не выйдет. – И ты обходишься без его советов? – по-прежнему шурша ящиками, спросил Аспирин. Я сдержанно и понимающе усмехнулась. Антон Спиридонович остаётся верен себе, однозначно разделяя положительное отношение ко мне, как к персоне важной для расследований, и не отрицая откровенной неприязни к моему дяди. Сигизмунд Лазовский, для Аспирина, один из символов бандитского беспредела девяностых и нынешних дней. Я отлично знала, что Савельев жаждет видеть моего дядю на скамье подсудимых, а моя задача сделать всё от меня зависящее, чтобы помешать ему. Вся ирония состоит в том, что мы оба знаем обо всем, вышесказанном, но при этом генерал Савельев не оставляет попытки поймать меня на неосторожно сказанном слове, которое может помочь отыскать моего дядю. Нет, господин генерал. Не выйдет, даже не пытайтесь. Мой дядя – бандит, криминальный авторитет, угонщик и бывший (очень надеюсь) неуловимый наркокурьер. Но он, несмотря ни на что, – моя семья. И... мы сами со всем разберемся. В конце концов, если бы полиция и УГРО Мурома или Ярославля качественно делали свою работу, Гудзевич, вместе со своими шакалами, давно уже должен был отбывать срок, где-нибудь в Магадане... И вообще Гудзевич собирался похитить семью Стаса, а дядя, между тем, фактически ликвидировал опасность для Риты и Алины. Стасу я об этом не рассказывала, потому что в противном случае он бы понял, что я была в курсе всего и начал бы выпытывать у меня детали и сведения, которые я бы ему всё равно не рассказала, так как это может привести к аресту дяди Сигизмунда! Чем всё это закончится я не знаю, но... делаю, что могу, чтобы не потерять дядю и не злить Стаса и УГРО. – Я привыкла быть самостоятельной, Антон Спиридонович, – деликатно ответила я. – Конечно, – кивнул тот, – но если бы знал, где находиться твой дядя... – К сожалению, я об этом не имею ни малейшего представления, – глядя в голубые льдинки глаз генерала, с мягкой ехидцей проворковала я. – Конечно, – глядя мне в глаза, с многозначительным выражением, повторил генерал и положил на стол смартфон в малиновом чехле, с белыми звёздочками. – Ника, времени у нас катастрофически мало, поэтому буду краток. Ты знаешь, кто такие Безсоновы? – Разумеется, – кивнула я. – Так вот, полтора часа назад, прямо с церемонии вручения диплома, была похищена Беата Безсонова. Учитывая полученную от тебя информацию и опираясь на... некоторые другие факты, можно смело предполагать, что это дело рук Висконти. Аспирин помолчал, с угрюмым видом вертя в руках смартфон с мультяшными звёздочками. – Это её телефон? – спросила я. Генерал кивнул. – Хотите, чтобы я... попыталась что-то увидеть с его помощью? – уточнила я. Генерал снова кивнул. – Хорошо, – я протянула руку. – Вы позволите? Однако, Аспирин не торопился передавать мне телефон. – Ника, я должен предупредить, что если ты согласишься... ты вмешаешься в конфликт между Безсоновыми и Висконти. – Да, я понимаю, – со вздохом безысходности, ответила я. – Вы собираетесь отдать мне телефон? Вы же сказали, что у нас мало времени. – Тебе не страшно? У меня опустились плечи, лицо приобрело каменное выражение. – Страшно? – невесело усмехнулась я. – При всём уважении, Антон Спиридонович, ни вы, ни Сеня, Коля и даже Стас, не знаете о страхе, ужасах человеческих поступков и самых гнусных кровавых кошмарах, как об этом знаю я. Раз или два в неделю я просыпаюсь в поту, от очередного кошмарного сна, который был явью, в недалеком прошлом. Я каждый месяц помогаю вашему ведомству в расследованиях, и в отличии от Стаса и его группы, я всегда вижу, как происходило очередное убийство, как очередной ублюдок режет привязанную к стулу жену, как серийный убийц, с извращенным сексуальным влечением, насилует и убивает девятилетнего мальчика. Я видела, как Сумеречный Портной убивал совсем юных девочек, как с живых ещё девушек снимали кожу, или как трое подонков в масках резали любимую девушку на глазах у привязанного к стулу и истекающего кровью парня. Я перевела дух и добавила: – Меня пытались убить, в меня стреляли, пытались зарезать, изнасиловать, я чудом выжила одна ночью зимой, при двадцати пяти градусном морозе и вместе со всеми пережила то, что случилось неподалеку от Лакинска, в том гребаном лесу!.. Я закончила эту тираду и протяжно выдохнула, мне стало немного стыдно за свою несдержанность. Но в то же время я ощутила благостное моральное удовлетворения, когда выговорилась и вместе с этими словами выплеснула наружу всё, что копилось во мне последние три недели, после травли и буллинга, которым меня подвергали все, кому не лень. Я чувствовала себя уставшей, но мне стало намного, намного легче, как морально, так и физически. Аспирин, кажется, немного опешил от моего несколько раздраженного и выразительного монолога. Кажется, он услышал в моих словах весь тот тягостный сонм негативных чувств, что властвовал в моей душе, после всех озвученных мною злоключений. – Поэтому, – уже тише закончила я, – когда вы спрашиваете страшно ли мне?.. Я невесело усмехнулась и, не находя слов, покачала головой. – Да конечно страшно!.. Но я живу со страхом и бок о бок с кошмаром людских творений, в целом, уже больше девяти лет! Три, из которых помогаю Стасу в самых тяжелых расследованиях! Я устала бояться и бегать от собственной сущности... Я есть то, что я есть и это мой дар и моё проклятие. Оно никуда и никогда не исчезнет. Не будет этого дела, будет другое, в котором мне будет угрожать не меньшая опасность. Поэтому... мне страшно, но я... я привыкла и смирилась. Я судорожно вздохнула и добавила. – Всё в порядке... Генерал молча покивал моим словам. – Очень... ёмко, Ника. – Благодарю. – Ты закончила? – Да, вроде бы. – Тогда держи, – генерал положил смартфон Беаты Безсоновой на стол и толкнул ко мне. Я, не без опаски, взяла телефон. Генерал не мог этого заметить, но для меня и моего восприятия, этот гаджет был густо оплетён сотнями самых разных воспоминаний. Все они собирались в единый уплотнённый и тугой узел, в центре которого был смартфон Беаты. Телефон аж пульсировал от переизбытка бурных воспоминаний. – Антон Спиридонович, мне может понадобиться молоко. – У меня не молока, Ника, – недовольно проворчал генерал. – Я же тебе не корова... – Тогда, я была бы вам очень благодарна, если бы вы его раздобыли. Может сгодиться также и любой другой молочный продукт. – А если ничего из этого не будет? Я пожала плечами. – Я могу потерять сознание и, без молока, вполне реально впасть в кому, не приходя в себя от видений. И вы ничего не успеете от меня не узнать. – Ника, ядрит тебя!.. – разозлился генерал, поднимаясь с места. – С этого начинать нужно было!.. Он прошел мимо меня и вышел за дверь. – В кому она собралась... – ворчал старый полицейский уже за дверью кабинет. – Охренеть!.. Я не сомневалась, что Аспирин найдёт то, что я попросила и, собравшись с духом, позволила объемному вороху воспоминаний Беаты поглотить меня. ...Ветер приятно и быстро овевал мое лицо, распевая свистящие трели в моих ушах и раскидывая волосы за спиной. Вокруг сияло лето, со свеже-голубым небом и привкусом моря в теплых, заигрывающих дуновениях южного ветерка. – Беата! Беата, не так быстро! Прошу тебя!.. – за мной бежал какой-то мужчина в летней рубашке с пальмами и бордовых шортах. – Догоняй, пап! – с восторгом крикнула я, усиленно крутя педали своего нового велосипеда. – Если бы я знал, что ты так будешь гонять, я бы тебя никогда не купил его!.. – мужчина в бордовых шортах продолжал мчаться следом за мной, мимо пальм и кипарисов. Судя по берегу, омываемому по-райски лазурным морем, европейским постройкам и снежно-белым яхточкам, покачивающимся на волнах прибоя, Беата коротала летние каникулы на юге Франции. В свое время я, вместе бабушкой Эдитой и дедушкой Владиславом, не раз бывала в Каннах и Ницце, могла по местности определить элитные французские места отдыха. Курорт, где отдыхала Беата был классом пониже, но тоже весьма дорогой, судя по спорткарам, отелям и виллам в районе, где они с отцом находились. Воспоминание пропало в ярких лучах южно-европейского солнца, и вот уже гораздо более взрослая Беата, едет в машине с каким-то симпатичным парнем. У него такого же цвета волосы и глаза, как у Беаты. Но самое главное, что бросалось в глаза – это, отличающая всех Безсоновых, белая седая прядь, справа в золотисто-каштановых волосах. – ...То есть если ты получаешь какие-то сведения о взятке или неправомерных действиях полицейских из какого-нибудь ОВД, потом приезжаешь туда и начинаешь расследование? – Нет, Беата, не всё так просто, – покачал головой молодой мужчина за рулем. – Сперва идет анализ данных, потом наблюдение за объектами, затем запрос на возбуждение дела и вот тогда мы приступаем к работе. – Платон, а бывает так, что хорошие полицейские оказываются коррупционерами? – Какие ты слова выучила. – Мне пятнадцать, и я росту в семье закоренелых стражей закона, – с некоторой заносчивостью, но с доброй улыбкой, проговорила Беата. – Да, такие обстоятельства не могли не повлиять на тебя, – засмеялся Платон Безсонов. – Ты не ответил на вопрос, – напомнила Беата. Но, что ей рассказал Платон я не успела узнать. Потому что воспоминание снова рассыпалось, иссякало и перенесло меня в просторный кабинет, со светлыми стенами и дорогой мебелью. За огромным роскошным столом, из редкого дерева, перед огромным монитором “Макинтош” сидел мужчина в синей униформе сотрудников прокуратуры. У него была быстро седеющая борода и сильно поддетые серебром седины каштановые волосы. Поэтому я не сразу смогла разглядеть в его волосах фамильную серебряную прядь Безсоновых. За спиной у мужчины водружался российский триколор, портрет нынешнего президента и чуть дальше, к моему удивлению, изображение Его величества, Александра Третьего. Последний был одним тех царей, при котором Российская империя крепла и процветала. Но по иронии судьбы, сын столь величественного правителя, оказался во всех смыслах слабым, непутёвым, эгоистичным и крайне легкомысленным. По какому принципу его назначили святым, для меня лично, до сих пор загадка. – Так и что и хочешь знать? – не отрываясь от изучения документов в пластиковой папке спросил седеющий полковник в униформе прокурора. Голос его звучал резко и отрывисто, он всем своим видом демонстрировал, что занят и недоволен тем, что его отвлекают от работы. – Я бы хотела узнать, – заметно нервничая, негромко проговорила сидящая в углу, в кресле Беата, – как и какие именно дела попадают к вам на стол? – Разные, – даже не взглянув на племянницу, рыкнул Владимир Безсонов. Беата тихо вздохнула и, поджав губы, покивала головой. – А вы не могли бы уточнить? Владимир Безсонов, о котором говорили, как об очень несдержанном человеке, раздраженно закрыл папку и посмотрел на племянницу. Та боязливо приподняла брови. – Ладно, Беата, – сдался Владимир. – Я весь твой... всё равно сегодня у меня в планах однообразные бытовухи с поножовщиной и умышленный наезд на пешехода. Спрашивай, егоза, что тебя там интересует? За ворчливыми и раздраженными нотками в голосе Владимира слышалась тщательно скрываемое умиление по отношению к юной племяннице. Этот, самый склочный и скандальный Безсонов из всех, похоже был бессилен перед вопросительным пристальным взглядом своей юной племяшки. Следом за этим эпизодом из жизни Беаты, я увидела ещё сотни быстро сменяющихся обрывков из жизни этой девушки. Я не сразу поняла, как воспоминания в таком широком временном диапазоне могут быть связаны с одним смартфоном. Ведь эта модель на свет то появилась несколько месяцев назад! Но, Беата, похоже обожала снимать каждый момент своей жизни и даже вела своеобразный видеодневник, сохраняя это на картах памяти и переставляя в каждый новый телефон. Благодаря этой её привычке я увидела многие моменты из жизни Беаты и её семьи. Скандалы, шумные ссоры, даже драки и постоянный поток взаимных яростных обвинений или язвительных оскорблений. Безсоновы могли устроить сцену в любое время, в любом месте. И им было плевать... Они давно перестали встречать вместе Рождество и Новый год, они почти не поздравляли друг друга на именины и большую часть жизни, вообще старались друг друга не замечать. Из всего этого, я смогла сделать неожиданный для себя вывод: Безсоновы одна из самых склочных, скандальных и ненавидящих друг друга семей. И единственный человек, в любви к которому они были солидарны – это Беата. Я видела, как старый и грозный Всеволод Безсонов, украдкой вытирал слёзы, когда смотрел школьный спектакль, в котором играла его единственная внучка. Я увидела, как Виталий Безсонов, тоже далеко не самый приятный в общении человек, вместе с Беатой выбирал ей платье на выпускной и не жалел денег ради счастья дочери. Беату также лелеяли и превозносили её братья и кузены. Она маленькая любила кататься на плечах у Поликарпа, с удовольствием помогала по дому своему старшему брату Карлу, за что тот пребывал в умиленном восхищении, и всегда могла растопить сердце вечно хмурого Клементия Безсонова, её второго брата, который командовал одним из отрядов спецподразделения “СОБР”. Но, пожалуй, больше всего она, к неудовольствию остальных членов полицейской семьи, сошлась в характерах со своим двоюродным дядей – Юрием Безсоновым, сыном погибшего двадцать лет назад Артёма Безсонова, младшего брата Всеволода. Вот уж кто нашёл друг друга! Беата, как это ни странно, была во многом, по характеру похожа на Юрия, которого остальные Безсоновы, кроме Платона, воспринимали довольно прохладно. Им с Беатой нравились одни книги, одни и те же фильмы и сериалы, даже увлечение историей античных искусств и конным спортом крепко их роднило. А уж, когда у Юрия и его красавицы-жены родились двое замечательных дочки, две миловидные голубоглазые близняшки, Беата стала проводить в доме Юрия всё больше и больше времени. Если она не на учебе и не гуляет с однокурсниками, она у Юрия, помогает сидеть с его двумя дочками. Я не могла не улыбаться, когда видела в воспоминаниях Беаты, как она, Юрий и две его дочки вместе играли в лошадок в зале. Это было так по-дурацки – видеть сидящих на спине у Юрия и Беаты малышек, которые подгоняли их, а те ходили по кругу стараясь обогнать друг друга. Дом Юрия в те времена был наполнен общим весельем, громким бурным восторгом, визгом, шутками, играми и настоящим, согревающим душу, семейным уютом. И я лучше, чем кто бы то ни было понимала Беату, которая, не находя взаимной родственной любви и безвозмездной теплой доброты, обычно свойственных семейному кругу, находила всё это в доме у Юрия. Там она с превеликим удовольствием помогала по дому жене Юрия, Марине. Сидела с близняшками, ездила в магазин за необходимыми продуктами, помогала ухаживать за газоном и чистила картошку вместе со своим любимым двоюродным дядей. Там у неё была настоящая семья, о которой она, с двумя угрюмыми неразговорчивыми братьями и сварливым властным отцом, могла лишь мечтать. Всё радикально изменилось, когда ей стукнуло двадцать... В тот год, она только закончила второй курс МГЮА и еле-еле, с величайшим трудом уговорила своего сварливого и непреклонного в решениях отца, разрешить ей полететь с одногрупниками на Бали. Не сразу, но ворчливый и снобистский Виталий Безсонов, наконец, согласился. Я видела, как Беата была счастлива в тот день. – Спасибо! Спасибо! Спасибо, папочка! Спасибо! – девушка на радостях обняла отца. – Ты у меня самый лучший!.. – Было бы не плохо, чтобы ты помнила об этом не только, когда я проявляю доброту, а и в остальную часть жизни, – изображая ворчливую обиду, проговорил Виталий. Беата была очень благодарна отцу за то, что в кои-то веки он не стал навязывать дочери свою нерушимую волю и позволил просто быть двадцатилетней девчонкой, наслаждающейся летними каникулами. Она улетела в то же утро – Беата тайком давно купили билеты и готова была сбежать на остров даже вопреки воли отца – и уже на следующее утро, после прилета и освоения отеля, она с друзьями купалась в Индийском океане. И на второй день пребывания на Бали, когда после небольшого, но мощного ливня, Беата в ожидании друзей сидела в тени, на шезлонге, и палкой рассеянно выводила солнышко на песке, к ней приблизился светловолосый парень в голубой гавайской рубашке. – Автопортрет рисуете, девушка? – шутливо спросил парень. Беата чуть вздрогнула, когда голос парня отвлек её от мыслей и удивленно взглянула на него. В её глазах промелькнул интерес – парень был в её вкусе. И судя по его ответному взгляду и улыбке, она тоже выглядела для него более, чем привлекательно. – Я просто рисую солнце, – усмехнувшись, покачала она головой. – Ну, я и так и сказал, – он пожал мускулистыми плечами. Седлающий небольшие прибрежные волны солёный южный ветер играл отворотами его рубашки, то и дело обнажая мускулистый торс и его шею, с недавно купленным сувенирным ожерельем из зуба акулы. Беата, довольная комплиментом, лукаво улыбнулась. – Думаете, похоже? – Да, только вот так... – парень взял один из тех прутьев, которыми после небольшого шторма был засыпан пляж и, присев на корточки, несколькими движениями дорисовал под солнышком Беаты деревца, горы и холмы. – ...будет больше соответствовать действительности. – Почему? – неуверенно улыбнулась девушка. – Любому солнцу нужна земля, чтобы было где и над чем сиять. Согласны? Он поднял на неё взгляд с обольстительной улыбкой. И Беата засияла. Я одобрительно усмехнулась. А парень молодец... И Беату я понимала: этот светловолосый красавец, в трепещущей на ветру легкой рубашке, был способен очаровать кого угодно. С этого момента, все эти десять дней, они почти всё время проводили вместе. Их отношения походили на фонтан, который выбивается из небольшого отверстия в земле, стремительно поднимается вверх и взрывается водяным салютом брызг. В один из вечеров, за день до отлёта домой, Руслан, как звали парня, устроил Беате свидание в кабинке колеса обозрения. Никого, кроме них на колесе больше не было и заведующий колесом сотрудник парка аттракционов был подкуплен предприимчивым парнем. Посему колесо обозрения замерло, когда кабинка с Русланом и Беатой была на самой вершине. Вокруг млел ласковый тёплый вечер, внизу сияли огни домов, фонарей и проезжающих автомобилей или мотороллеров. А впереди, на всю ширь человеческого взгляда в золото-бронзовом закате плавились прибрежные воды громадного Индийского океана. Григорий пустил в ход всё свое старание: Беата была поражена, когда к их кабинке подлетел небольшой белый квадрокоптер с четырьмя пропеллерами, к которому была подвешена небольшая плетеная сумка. Внутри оказались свечи, конфеты, шампанское, фрукты и шикарнючий букет местных цветов. Это, пожалуй, был если не самый счастливый день в жизни Беаты, то уж один из них точно. Я была даже не слишком удивлена, что наполненный взаимными чувствами островной вечерок, перерос в жаркую и страстную ночь. Я хотела прервать это видение, мне было совсем не интересно следить за чужой интимной жизнью, но, во-первых, это было невозможно, а во-вторых это воспоминание может иметь какое-то важное значение для Беаты и Руслана. Посему, стараясь не слушать и, конечно же, не смотреть на происходящее между Русланом и Беатой, я продолжила наблюдать за воспоминаниями девушки. Я оказалась права, что не пыталась прекратить воспоминание, поддавшись чувству стыда – всё-таки стоять в комнате и наблюдать за сексом двух людей то ещё “удовольствие”. Я давно столько неловкости не испытывала! И была несказанно рада, что в этих воспоминаниях я бесплотна и невидима! То ли ещё будет, с моими видениями... Вернувшись домой, в Москву, Беата, разумеется, никому и ничего не рассказала. Но, спустя некоторое время, за месяц до начала нового курса, девушка ощутила себя... странно. Когда Беата вернулась в тот вечер домой, в свою квартиру, которую ей купил отец, она ощущала себя невероятно измотанной. Утром её стошнило два раза. А ещё через неделю появились другие, красноречивые признаки того, что ночь с Русланом, ставшим для неё первым мужчиной, будет иметь серьёзнейшие последствия. Я видела, как Беата, после двух тестов, в переживаниях металась по квартире, бессильно теребя волосы и нервно кусая губы. Девушка была одна, ей было страшно, она не знала, что ей делать, как поступить и рассказывать ли родителям. При одной только мысли, что о её беременности узнает отец, девушку бросало в жар и пот, а чувство тошноты усиливалось и выдавливало желудок. Она хорошо представляла, какой скандал устроит отец, едва узнав об этом... К тому же Беата была ярой противницей даже самой мысли об абортах и для себя, уже тогда, будучи напуганной и не представляя, как сложится её будущее, решила, что хочет оставить ребенка. Так и они с матерью и поступили. Никто, кроме Беаты и её матери, Агнесы, которой она решилась открыть истину, не узнал о случившемся. Супруга Виталия Безсонова приняла смелый и решительный выбор дочери и придумала, как скрыть всё от мужа. Беата сказалась больной и ей оформили длительный академ-отпуск, прямо посреди третьего курса. Никто ничего не знал. Для всех Беата, в компании матери, отправилась поправлять свои измотанные учебой нервы в Республику Корею. Дочь Виталия давно жаждала побывать в Сеуле. К тому же в этой стране одна из самых лучших, пусть и достаточно дорогих, медицин в мире. Особенно, что касается родов. Беата с матерью прожили в Кореи оставшиеся восемь с половиной месяцев до того самого дня. Я видела их переживания, наблюдала, как уже в Сеуле, в больнице, Беата плакала от страха, а мать шепотом её успокаивала держа за руку. – Ничего, моя хорошая, всё будет хорошо, вот увидишь, кроха моя... Я знаю, как тебе страшно, поверь, я тоже нервничала, когда вот-вот должна была родить твоего брата, Карла. – И как ты справилась? – А я старалась не думать о том, что будет. Рядом был твой отец и я твёрдо знала, что ничего такого, с чем бы я не справилась меня не ждёт. А у тебя, здесь...– Агнесса с восхищением оглядела светлую уютную больничную палату, оборудованную в соответствии с последними техническими достижениями, – условия ещё лучше, чем у меня, Беата. Да и медицина давно не шагнула, а несколько раз прыгнула вперёд... – А, что будет потом, мам? – всхлипывая, шепотом спрашивала Беата. – Что будет с ребёнком? Агнесса улыбнулась, успокаивающе и ласково провела ладонью по густым золотисто-каштановым волосам девушки и тихо проговорила: – Будем растить, твою малышку, родная моя. Какое-то время мы сможем скрывать это от папы, но ты должна понять, рано или поздно... – Я понимаю, – нервно сглотнув, быстро проговорила Беата. Её пальцы крепче сжали ладонь матери. А потом было то, на что мне было смотреть откровенно тяжело – Беата изо всех сил старалась дать новую жизнь. Через боль и слёзы, превозмогая собственные усилия и преодолевая чудовищные болевые пороки, она смогла сделать это. Спустя полчаса, когда Беате принесли хныкающего, краснокожего младенца в красивом одеяльце, девушка нетерпеливо взяла его на руки. И тут же её покрытое легкой испариной, измученное родами лицо, засияло от восхищенной улыбки. Рядом с ней, со слезами на глазах, улыбалась и Агнесса. – На тебя похожа или на него? – шепнула она игриво. – На него, – с теплотой искренней любви, проворковала Беата. Это наполненное уставшим счастьем воспоминание прервалось другим, шумным, громким и восторженным. Я не сразу поняла, куда меня перенес очередной эпизод из жизни Беаты Безсоновой. Здесь было много народу, большинство сидели в длинных зрительских рядах, перед сценой, на которую один за другим, по очереди, поднимались студенты в чёрных мантиях и алых квадратных шапочках с кисточками. Я увидела, как Беата, воровато оглянувшись, быстро поднялась и, незаметно для большинства людей скрылась за дверью, слева от сцены. Здесь, среди старых ящиков, в окружение серо-белых кафельных стен, они встретились. – Руслан! – Беата с восторгом обвила руками шею любимого и покрыла его лицо поцелуями. Но, я видела, что парень ведёт себя странно – он отводит взгляд, эмоции его сдержаны, а на лице застыло– испуганно отстранённое выражение. Беата тоже это увидела и обеспокоенно спросила: – Рус, ты чего? Что с тобой? Ты... как будто боишься чего—то... У тебя всё хорошо? Он посмотрел на неё, губы его дрогнули, лицо с небольшой щетиной покрылось нервными розоватыми пятнами. Он глубоко втянул носом воздух и через зубы, с болью в голосе, прошептал: – Прости меня... Прошу... – Что?.. – не поняла Беата и растерянно захлопала глазами. Я встревоженно наблюдала за происходящим. Сейчас. Именно сейчас, я узнаю, кто и как похитил Беату. Послышался звук открывающейся двери и в коридор вошли двое темноволосых мужчин. От их взгляда, равнодушного и чуточку насмешливого, и вида одинаково-холодных, похожих на кусочки мокрого камня, нефритовых глаз мне стало не по себе. Всё в этих мужчинах, от взглядов и жестов, до манеры двигаться и одеваться говорило о таящейся в них опасности. Это были два змея, две ядовитые и смертоносные рептилии, обманчиво спокойные, но привыкшие молниеносно убивать, без сожаления и раздумья. Это были они... Висконти. Часовики. – Рус... – пролепетала Беата и на её глазах появились дрожащие капельки слёз. Она растерянно, со страхом и непониманием, взглянула в глаза золотоволосому парню, которого любила, едва ли не больше их двухлетней дочери, о которой собиралась сказать ему сегодня. – Рус... ты... что... ты... – серо-голубые глаза Беаты, с инфантильной верой и надеждой, искали во взгляд любимого успокаивающее объяснение. – Что ты... делаешь... Рус... Голос её дрогнул, оборвался и стих. – Прости... – с глухим присвистом и сдерживаемой болью, шепнул Руслан. Девушка дернулась было назад, закричала, но раздающиеся в зале бурные аплодисменты заглушили её крик. Один из Висконти бросился к ней, рука в чёрной кожаной перчатке прервала крик девушки, лишив её возможности кричать и говорить. Стараясь держать себя в руках, не поддаваясь эмоциям от увиденного, я сосредоточенно запоминала все детали происходящего. Но перед тем, как воспоминание исчезло, взглянула на Руслана, что стоял у стены, комкая в кулаках волосы, и наблюдал, как часовики утаскивают отчаянно брыкающуюся и пытающуюся позвать на помощь Беату. – Чем же они тебя заставили?.. – с горечью произнесла я. В моих словах не было осуждения – Руслан горячо и до обожания любил Беату, и предал её из страха перед тем, в чем ему угрожали часовики. А я не сомневалась, что клан Висконти умеет находить уязвимые места у всех. Можно было не сомневаться, что у них кто-то, кого Руслан боялся потерять больше, чем Беату. Жаль, только, что любящая его всей душой, тайно родившая ему дочь, девушка никак не могла подобного предположить. Я с бессильным печальным сочувствием наблюдала за происходящим. Это было ещё не все, оставались ещё несколько секунд этого эпизода из памяти Беаты. За несколько мгновений, до того, как воспоминание несчастной девушки прервалось, я увидела, как к Руслану приблизился третий Висконти, постарше других, с небольшой и ухоженной темной бородой, протянул парню какую-то сумку и негромко, повелительным тоном сказал: – Ты знаешь, что делать дальше, мальчик... Когда видение развеялось точно дым от сквозняка, я обнаружила себя полулежащей на двух стульях, возле стола Антона Спиридоновича. Сам генерал стоял надо мной, с настороженным видом и пакетом “Вологодского молока”. – Было только с трёх процентной жирностью, – покачав пакетом, проговори генерал. – Подойдёт, благодарю, – я, чуть дрожащей рукой взяла у него пакет. Генерал поставил передо мной высокий прозрачный стакан, в который я вожделением налила холодного молока. Каждый глоток молока прогонял неприятное, вязкое и ватное ощущение, мякнущее в моей голове. Постепенно уходила ломящая боль в висках и спадала гадкая, но невысокая, температура, сродни той, что возникает при небольшом ОРВИ и держится несколько дней. – Ну, что? – спросил генерал, когда я допила. Я устало взглянула на него и быстро пересказала всё, что увидела в воспоминаниях Беаты. Генерал среагировал молча, хотя было видно, сколько ругательств он готов был произнести. Аспирин достал из ящиков стола широкий блокнот и ручку. – Стас говорил, что ты, вроде хорошо рисуешь... Можешь изобразить их? – Могу попытаться, – кивнула я,– но сначала нужно найти этого... Руслана. – А ты не думаешь, что они могли его грохнуть? Я покачала головой. – Он жив... – Откуда такая уверенность, Ника? Зачем им оставлять свидетеля? – Затем, что они ещё могут его использовать и используют, – устало и сдержанно проговорила я. – Один из Висконти, с чёрной бородой, выглядевший посолиднее и старше тех двух, вручил Руслану какую-то сумку. Он сказал: “Ты знаешь, что делать дальше...” – И ты, конечно, не увидела, что он имел ввиду? – постукивая пальцами по столу, недовольно скривился Аспирин. – Я была в воспоминаниях Беаты, – напомнила я и снова отпила молока. – А это было последнее, что она успела увидеть и услышать, перед тем, как её уволокли с глаз Руслана. – Мать их... безмозглые дети! – всё-таки не выдержал генерал. – Что одна, что другой... Так, ладно, ты сможешь нарисовать этого Руслана? Я качнула головой и улыбнулась с толикой превосходства во взгляде. – Я знаю его фамилию, Антон Спиридонович, – негромко проговорила я. – Беата упомянула её, когда родила дочку... – И? Я чуть пожала плечами: – Долматов-Коршунов. Руслан Долматов-Коршунов. Генерал пару мгновений смотрел мне в лицо, своим знаменитым тяжелым и пристальным взглядом. – Ты издеваешься, да? – Я бы не посмела иронизировать или шутить на такие темы, – ровным голосом ответила я. – Может однофамилец? – взволнованно предположил генерал Савельев. – Сомневаюсь, – сдержанно, с задумчивостью ответила я.– Скорее всего брат, родной или двоюродный. – Вот же поворот, а! – в сердцах прошептал Антон Спиридонович. – Вот же... с**а, ну!.. Вот только этого мне ещё и не хватало! Так! Ника... Брону ни слова! Поняла? – Как скажете, – покачала я головой и налила себе ещё молока. АРСЕНИЙ АРЦЕУЛОВ Вторник, 17 апреля. Первая половина дня. За несколько часов до события описанных выше. Небо наполнялось грязно-серыми и синевато-сизыми оттенками. Собирающиеся тучи, издалека, напоминали перекрывающие друг друга влажные пятна. Тревожно поглядывая вверх, люди на тротуарах ускоряли шаг. Сеня отвёл взгляд от светофора и взглянул над собой, в грозовые тучи. На смену снежному марту явился не слишком тёплый и дождливый апрель. Это обстоятельство никак не способствовало улучшению настроения Сени. Когда загорелся зелёный, он повернул ручку газа своего громоздкого и величественного мотоцикла-чоппера. Трёхсоткилограммовый свирепый стальной конь с душой самого Буцефала, угрожающе всхрапнул мощными коллекторами возле заднего колеса и, утробно урча, двинулся вперёд. В небе послышались первые залпы грома. Мелкие капли застучали по плечам его чуть смятой черной куртки, с нашитой на спину устрашающей нашивкой, в виде скалящейся окровавленной морды белого медведя, с бело-голубым огнём в глазах, и скрещенными молниями за ним. Сеня свернул на перекрестке, сбавил скорость и бросил взгляд по сторонам. Вывеску тира “Горизонт стрелка”, он увидел почти сразу. Арцеулов знал это место, как заведение, где опытные любители и профессионалы могли поупражняться стрельбе по любым мишеням из любого оружия. Сеня припарковал байк неподалеку от стоящих здесь же автомобилей и других мотоциклов. Заглушив мотор и выставив металлическую подножку, он слез со своего двухколёсного мустанга, и направился к полуоткрытой двери тира. Справа раздались смешки и чей-то насмешливый голос спросил: – Эй, бородач! А ты чё в комуняки заделался? Чё у тебя серп и молот на байке? Э? Сеня остановился у дверей тира и медленно повернул лицо в сторону четырёх парней, что курили у входа в небольшой бар, расположившийся по соседству. Все они с издевкой усмехались, но, что примечательно, у каждого, кто встречался взглядом с Сеней усмешка немедленно сползала с губ, заставляя их крепко сжиматься или боязливо кривиться. Арцеулов тяжелым шагом приблизился к четверке парней. Они были заметно моложе его, двое довольно крепкие, но при подошедшем к ним Сене все четверо тут же заметно сникли. Кулак Арцеулова был чуть ли не с голову каждого из них и проверять можно ли выжить после его удара по лицу, никто из четвёрки не желал. Судя по их виду, они уже жалели, что их языкастый приятель вообще открыл рот. – У тебя какие-то претензии ко мне? – Да не я просто... Сеня достал удостоверение и показал любителю неуместных и глупых шуток. – Может тебе отдых организовать? В отеле “Две решетки, три звезды”? – Мужик, да мы просто... – начал был один из приятелей говоруна. – Заглохни, – рыкнул на него Сеня и снова посмотрел шутника. – А ты засунь свое помело поглубже и пока я не уеду, чтобы п**днуть не смел в сторону моего байка. Кивни если понял. Побледневший парень, несколько раз кивнул. – Вот и молодец, пыхти сигареткой дальше и сиди на ж**е ровно. Наведя порядок и попутно сорвав бурлящее раздражение на подвернувшихся под руку юнцах, Сеня вошел в здание тира. Здесь было необыкновенно тихо, несмотря на довольно большое количество людей. В помещении, оформленном в агрессивном и мрачном милитаристском стиле, находилось около двух десятков мужчин разных возрастов. Почти все были одеты не то по-походному, не то по-военному. В камуфляжных футболках, защитного цвета брюках или же вовсе в жилета-разгрузках, военных ботинках и эффектных тактических перчатках. У половины мужчин выражение лиц было недовольным и даже гневным. Сложив руки на груди, они с мрачным скепсисом, хотя и не без уважения, взирали на вошедшего Арцеулова. Остальные весьма выразительно переживали и нервничали. – Капитан Арцеулов, УГРО, – громогласно представился Арсений, вновь предъявляя удостоверение. – Где он? К нему подоспел бритоголовый мужчина, в темном чуть изношенном свитере и потертых джинсах. – Добрый день, – сдержанно и деликатно поздоровался он. – Пройдёмте. Владелец тира проводил Сеню непосредственно к стрелковым позициям и мишеням. Ещё не доходя до зала со стрельбищем, Арцеулов услышал одинокие гулкие выстрелы. Сеня подумал, что они звучат, как своеобразные грустные басы, печальной мелодии, которая сегодня, здесь звучала на сердце у его друга. – Давно он гремит? – спросил Сеня, остановив хозяина стрелкового заведения. – Третий барабан разряжает, – вздохнул обладатель темного растянутого свитера. – Я пробовал с ним поговорить... Мужчина, чуть скривившись, качнул головой. – И что? – ухмыльнулся Арцеулов. – Ничего, – недовольно проговорил бритоголовый владелец тира. – Обдал меня такими словами, которые я даже в армии не слышал и сказал если не уберусь, он мне колени прострелит. – Не суди его, у него тяжелое время, – вступился за друга Сеня. – Да я и не сужу, не первый год Корнилова знаю, и мне он всегда казался скалой, которую ничем не пошатнуть, а тут такое... Пьет и стреляет уже с час где-то. Как бы не свихнулся, ваш гениальный сыщик... – Не переживай, не свихнется, – Сеня открыл дверь, возле которой они разговаривали и вошел на стрельбище. Тут же снова грянул ещё один выстрел, с таким узнаваемым раскатистым гулким эхо, с каким мог стрелять только Кольт “Питон”. Помещение внутри было разделено на две неравномерные половины, как границей из позиций для стрельбы, так и ярким светом – огромная площадь, по левую сторону, размером сто пятьдесят на шестьдесят метров, была озарена ярким освещением с синеватым оттенком. Вдали, на рубеже шести, семи, восьми десятков и сотни метров белели несколько мишеней в виде человеческих силуэтов. Сеня неторопливо прошёл дальше. – Кого там ещё принесло?! – раздался грубый и злой голос Стаса. – Я что не ясно выразился?! Свалите на хрен!.. Сеня, не останавливаясь, прошел дальше и увидел Корнилова. Тот сидел на высоком барном табурете, которому совершенно нечего делать на стрельбище, и целился в мишени из своего монструозного револьвера. Оружие в руке Стаса переливалось угрожающими хромированными синевато-белыми бликами. Он не смотрел на приближающегося Арцеулова и продолжал целиться, пока Сеня неторопливо и тихо приближался к нему. В левой руке Стаса тлела дорогая сигара. А столике, рядом с коробкой патронов magnum 357 стояла на треть пустая бутылка армянского коньяка. – Хорошо живешь, – произнес Сеня. Стас выстрелил и выругался. Он отложил револьвер и взял бинокль. – Из-за тебя я промахнулся, Сеня, – ворчливо пророкотал Стас, глядя на мишень, в которую целился. Сеня подошел к нему жестом попросил бинокль. Взяв его, Арцеулов поднес окуляры бинокля к глазам и одобрительно хмыкнул. – Из всех людей, что я знаю, только ты Стас, можешь опрокинуть треть бутылки коньяка, и при этом класть все пули в десятку. – Мастерство не пропьёшь, – угрюмо ответил Корнилов крылатой и банальной фразой. – В твоём случае, уж наверняка, – кивнул Сеня и отложил бинокль на стол. – Зачем ты приехал, Сень? – Аспирин послал. Волнуемся, где ты. – Не ври, – буркнул Стас, – опять без меня справиться не можете. Сеня отвел взор, подумал и кивнул: – Да, не можем. Стас криво ухмыльнулся и раздраженно фыркнул. – У меня сегодня выходной. – Неужели? – Сеня облокотился на стол, стоя рядом с сидящем на высоком табурете Стасом. – Да, так Аспирину и передай. – На кого ты злишься, Стас? – Ни на кого. – Но, ты зол. – С чего ты взял, Сеня? – Я с тобой больше десяти лет бок о бок работаю. – И думаешь, что хорошо меня знаешь? – вздохнул Стас. – Вплоть до того, сколько ложек сахара ты кладёшь в чай и, что ты все свои часы переводишь на восемь минут вперёд. Я даже знаю, что по вечерам, в Пятницу ты слушаешь старый британский рок, а утром в понедельник предпочитаешь старика Джо Кокера, да будет земля ему пухом. – Да, – проворчал Стас, – хороший был мужик... и пел душевно. – Стас, – голос Сени посерьёзнел, – нам правда нужна твоя помощь. Корнилов недовольно вздохнул и перевёл на Арцеулова мрачный и тяжелый, в своем убийственном равнодушии, пристальный взгляд. – Я сказал, что у меня выходной. Передай это Аспирину. – А клану Висконти мне что передать? Готовый уже зарядить новый барабан, Стас вдруг замер. – Чего ты сказал? Сень, ты это сам придумал или Аспирин надоумил?! Висконти!.. Нашел чем меня заманивать! Вместо ответа Сеня достал смартфон, открыл первый же новостной портал и сунул под нос Стасу Серебристо-серые глаза Корнилова забегали по строчкам. – Басманова Фарида убили? – проговорил он нахмурился. – Вместе с семьёй? – Ага, – кивнул Арцеулов, – их не просто убили, Стас. Их казнили. Ты дальше читай. Стас прочитал и лицо его изменилось. – Да идите вы!.. – ошарашенно выдохнул он. – Багровые часы?! Он поднял впечатленный взгляд на Арцеулова. – Теоритически, это могла быть дебильная попытка подражать знаменитом преступном клану... – предположил Корнилов. – И эта версия имела бы шансы на жизнь, если бы не одно обстоятельство, – не без издевки и ехидства, проговорил Арцеулов. – Сеня, хватит ёрничать и темнить! – начал сердиться Стас. – Говори. – А я думал у тебя выходной, – заулыбался Арсений. – Я тебе премию, в следующем месяце, зажму,– пригрозил Стас.– Х*р ты своей Соне то колье с жемчугом купишь! – Чё ты угрожаешь сразу? – обиделся Арцеулов. – Выпил больше, чем следует, – пожал плечами Стас. – Извини. – Вот ни хрена нет в твоем голосе раскаяния. – Сеня, язви тебя!.. – Беату Безсонову, – понизив голос, со вздохом, ответил Арсений, – похитили около полутора часа назад. Аспирин сказал, что на дисплее её телефона фотку руки девчонки оставили, с часами Висконти на запястье. Сеня тяжело и протяжно выдохнул через нос. Стас вернул ему телефон и посмотрел в лицо здоровяку. – Есть все основания полагать, что клан Висконти вернулся. В этом... у Всеволода Безсонова и его сыновей, нет почти никаких сомнений. Стас тихо и грязно выругался. – Вашу мать налево и во все стороны, – проворчал Стас, – ну, почему всё в одно время? – Кстати, а что там у тебя с Ритой? – Да ничего, – нахмурив лоб, покачал головой Стас. – Всё закончилось. – Совсем? – Похоже на то. – Но... ты же справишься? – не без опаски, спросил Сеня. Корнилов невесело усмехнулся и искоса взглянул на Арсения. – А ты думал, я вешаться собрался? Или вены в ванной вскрою? – Я больше боялся, что нажрешься до зелёной белки и перестреляешь всех неугодных к чёртовой матери, – с ухмылкой, пожал могучими плечами Сеня. – Была такая мысль, – с шутливой серьёзностью, прокашлявшись, ответил Стас. – Но, я счёл её не разумной и... затратной. – Патронов жалко?– хмыкнул Сеня. – Это тоже, – кивнул Стас, заряжая барабан револьвера девятью патронами и пряча оружие в кобуру. – Всё, погнали. Только, я такси возьму, мне нельзя за руль. Сеня согласно кивнул. Он бы подвёз Корнилова в его же машине, но оставить без присмотра свой байк, на чужой стоянке было выше его сил. Стас попросил хозяина тира присмотреть за его внедорожником и сел в желтую Тойоту с логотипом Uber на дверцах. Садясь обратно на свой байк, Сеня бросил взгляд на Стаса. Если не знать, что Корнилов пьян, то и не заметишь – начальник особой оперативно-следственной группы прекрасно умел контролировать себя даже в состоянии алкогольного опьянения, которое, кстати переносил всегда довольно легко. Но всё же, Сеня, украдкой, облегченно вздохнул – он опасался, что проблемы с семьёй и, тем более, развод с женой ударит по Стасу крепче. Сеня никогда в жизни в этом никому не признается, но когда он только вошел в тир и увидел Стаса, он серьёзно испугался, что Корнилов может уйти в запой. Во всяком случае, многие знакомые, друзья и сослуживцы из армии, которых знает Сеня, при тяжких жизненных невзгодах, часто именно так и поступали – начинали беспросветно пить, стремясь “словить” благостное забвение своей неудавшейся жизни. Уже заводя свой байк Арцеулов мысленно отругал себя за подобные опасения. Он уже давно должен был понять, что уж кто-кто, а Стас явно сделан из куда более прочного металла, чем большинство его приятелей. СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ Вторник, 17 апреля. Первая половина дня. За несколько часов до события описанных выше. Голова наполнялась неприятной, лениво переваливающейся внутри черепа и туманящей разум, тяжестью. Стасу казалось, что его мозг, из-за количества принятого на сердце алкоголя, на определенную долю превратился в какую-то неопределенную и бесформенную патоку, не способную производить мыслительную деятельность. Корнилов сидел на заднем сидении Тойоты и усиленно водил по лицу, одолженными из холодильника бара в тире, кубиками льда. Неторопливо накатывало блаженное отрезвление. Водитель Uber всю дорогу поглядывал на Стаса с долей опаски – Корнилов массировал льдом скулы, лоб и щеки и довольно усмехался, как человек под наркотическим веществом. Через час с лишним они были уже возле родного здания ГУВД. Стас хотел было отправиться сразу к Безсоновым, но, во– первых, Сеня сказал, что Аспирин велел ему прибыть сперва в расположение Управления УГРО, а во-вторых, Стас ещё не до конца протрезвел и не мог соображать на сто процентов. А сейчас каждый процент был на счету. Однако, Корнилов не мог не прикинуть, хотя бы предположительно, что их всех ждёт, если часовики действительно вернулись. Стас был наслышан о Висконти. Они были крайне изобретательными и хитроумными ублюдками, и чтобы противостоять таким, нужна очень грамотная и выверенная стратегия. Мафиозный клан, да ещё такой, как Висконти, это не одинокий маньяк-серийник и даже не трио, как в последнем деле с “Масками”. Это... это целая семья профессиональных, умелых, хитрых и предусмотрительных убийц. И ситуацию дополнительно накалял факт, что действия Висконти, если это они, говорят о начале полномасштабной Вендетты. А это совершенно другой размах... Это значит, что члены криминальной семьи будут пытаться убить своих врагов даже ценой собственной жизни. Они ведь не просто бандиты, они считают себя воинами... и если учитывать наличие у них своеобразного кодекса, морали, способов действия и прочих параметров, это соответствует действительности. Контр действие таким “воинам”, сродни борьбы против группы специальных агентов из каких-нибудь спецслужб. Так, как с подготовкой у любой, мало-мальски влиятельной криминальной фамилии, тоже всё было отлично. Стас понимал, что ставки в этой игре будут другими и противник у них, с Сеней, Колей и... Никой будет другой. Корнилов подумал о Лазовской, вспомнил, кем она, по словам Амалии, оказалась и поймал себя на мысли, что восхищенно улыбается. Он не сомневался, что их синеглазая инопланетная фея обязательно захочет принять участие в противостоянии с Висконти. Более того, судя по уклончивым ответам Сени, Аспирин наверняка уже с ней связался. Стас не злился, хоть и понимал, что снова будет переживать и бояться за Веронику, но... толку то? Его сожаления ей не помогут и не защитят. Ни от Висконти, ни от её видений. Когда они с Сеней уже прошли через контрольно-пропускной пункт и начали подниматься по ступеням, к ним подошел один из дежурных офицеров. – Товарищ подполковник, – молодой лейтенант приложил ладонь к форменной бейсболке. – Вам вот тут пришло... Он с некоторой неловкостью протянул Стасу пакет с логотипом FedEx. – Мне? – чуть скривился Стас и взял пакет у лейтенанта. Внутри лежала запечатанная посылка. На вес она была довольно легкая. Внутри, что-то шуршало и перекатывалось. – Спасибо, лейтенант, – небрежно кивнул Стас, и они с Сеней поднялись в кабинет своей группы. Коли ещё не было, он до сих пор не вернулся со свое задания. На столе у него Стас обнаружил несколько фигурок роботов-трансформеров. Корнилов обернулся на Сеню, тот усмехался, глядя на пустующее кресло Домбровского. – Вам всем не надоело ещё издеваться над ним? Человек ногу потерял, а вы стебётесь... – Стас, ну с этим бионическим протезом на ноге реально... ну, чистый киборг! Ты его видел? Ещё ходит теперь с таким пшикающим и чуть поскрипывающим звуком. – Сеня, я серьёзно, – качнул головой Стас и рукой с пакетом указал на стол Домбровского. – Я не хочу, чтобы Коля увидел проявление вашего детского идиотизма у себя на столе. Убери это. – Так, а куда их?.. – Куда хочешь. Можешь себе забрать, мне без разницы, – ответил Стас. Из своего стола он достал одноразовые латексные перчатки, а затем респиратор класса FFP– 3. На глаза Корнилов надел лыжные очки, которые лежали у него в столе ещё с позапрошлого года. – Стас, может у взрывотехников защитный костюм попросим? – Сень, – ответил Стас, при помощи пинцета и ножниц вскрывая пакет, – когда тебе несколько раз пришлют пакеты с мышьяком, соляной кислотой, с самовоспламеняющимся веществом или... с собачьим г**ном, вот тогда и будешь ехидничать. – Когда это тебе присылали пакет с г**ном? – А помнишь дело о “Романтике”? – Да, и что? – Там баба была одна зловредная и ненормальная, Рима... фамилию не помню... вот она и прислала. Было весело всем, кроме меня. Я два дня не мог есть – казалось, что еда или руки экскрементами воняют! Стас осторожно вскрыл пакет и заглянул внутрь. – Ну? – хмыкнул Сеня. – Чего там? Кислота, петарды, взрывчатка или люди по-прежнему не блещут оригинальностью и прислали тебе пакет фекалий? Вместо ответа, Стас вытряхнул вскрытую посылку себе на стол. Возле компьютерной клавиатуры мягко упала сложенная восемь раз карта с планом города, пластиковый пакет с шахматными фигурами и запечатанный конверт, из необычной, плотной и, по виду, какой-то старинной бумаги. Стас обвел всё это взглядом. Сеня, с непонимающим хмурым видом приблизился к его столу. – Любопытный набор, – прокомментировал он. – Более, чем, – кивнул Стас, – я думаю эта посылка связана с тем, что ты мне рассказал о Висконти. – С чего ты взял? – Чутьё, – пожал плечами Корнилов, рассматривая самую настоящую сургучную печать, которой был оттиск с цилиндром, шестью игральными картами и двумя кубиками– костями. Это и правда было сродни какому-то внутреннему, потаенному предчувствию. Крадучись и лениво извиваясь, оно неотвратимо вползало в сознание, с елейным злорадством, внушая ощущение надвигающейся свирепой угрозы. Оно свидетельствовало о приближении чего-то могущественного и невероятно опасного, нечто такого, чему Стасу, его группе и Нике противостоять не приходилось. Корнилов подумал, что предстоящее испытание окажется куда сложнее и серьёзнее, чем могло показаться на первый взгляд. За этой мафией, за кланом Висконти, в этот раз, стоят куда более грозные и могучие силы, чем двадцать лет назад. Стас вскрыл конверт и достал письмо. Оно было под стать конверту – написанное на желтоватой тонкой не дубленной коже, и при том перьевой ручкой. “Приветствую Вас, мой дорогой друг. Раз уж Вы взяли в руки это письмо, стало быть Вы уже в курсе о возвращении в Вашу столицу клана Висконти. Буду с вами откровенен: семья Висконти явилась за справедливым возмездием, и я намерен им помочь. Но! Так как я наслышан о Ваших великолепных талантах сыщика и громких делах, кои Вы блетстяще раскрыли, мне немедленно захотелось предложить вам состязание или соревнование, или... игру (Обожаю игры! Особенно игры умов, где один гений противостоит другому! А вы?). Выбирайте, что Вам больше нравиться дорогой подполковник! Правила просты: я играю за чёрных, а вы за белых! Но, это будут не обычные шахматы, не та пародия, в которую Вы все играете вот уже несколько столетий! Я предлагаю Вам сыграть в ту игру, которая была первой, которая была оригинальным первоисточником. В Чатурангу, моего собственного изобретения!.. Правила, по большей части, оставим шахматные, чтобы не усложнять для Вас игровой процесс и не утомлять лишними деталями. Итак! Есть четыре набора фигур. Чёрные и белые, а вместе с ними одна золотая фигура и пять серебряных. Черные у нас будут Висконти. Согласитесь, им подходит этот цвет – это цвет ненависти и мести! Белыми, как стражи закона, у нас будут Безсоновы. Золотая фигура, не буду скромничать, принадлежит мне, а пять серебряных... Хе-хе, полагаю Вы уже догадались, что это Вы, ваши оперуполномоченные и... ваша прелестная синеглазая помощница с необыкновенными возможностями, о которых многие, в том числе и я, могу лишь мечтать. Да-да, я знаю о ней и желаю, чтобы она участвовала. На карте Москвы, вы обнаружите начертанные мною шахматные клетки, буквы и цифры. Там же я приложил схему, по которой Вам, мой уважаемый сыщик, следует расставить все шахматные фигуры. Далее, Вам следует запустить приложение, которое уже установлено на Вашем телефоне, там Вам нужно отмечать сделанный ход и там же Вы сможете следить за временем, отпущенным на каждый ход – оно будет составлять двадцать четыре часа. Теперь о главном. В этой игре – шахматные фигуры, лишь символ. Настоящими орудиями партии Чатуранги будут Висконти и Безсоновы. Я играю за первых, Вы руководите вторыми. И пусть победит сильнейший! Ах, да. Совсем забыл. Правила игры не предусматривают Вашего отказа или отказа прелестной Вероники. Вы можете задействовать все доступные Вам ресурсы, но они не должны выходить за рамки возможностей семьи Безсоновых. Вздумаете воспользоваться какими-то личными связями и привлечь сторонние структуры, и это, будьте уверены, приведёт к печальным последствиям. Поэтому, предлагаю играть честно и правил не нарушать. Идёт? Уверен, Вы согласны. В таком случае, расставляйте фигуры и... Да начнется Игра! С искренним почтением, Ваш Блицор!” Стас перечитал письмо ещё два раза и передал Сене. Пока Арцеулов вчитывался с текст письма выражение и цвет его лица менялся каждую минуту. Корнилов тем временем развернул карту города. На ней действительно были четко отмечены клетки шахматного поля, с цифрами и буквами. Сохраняя удивительное спокойствие, Стас открыл прозрачный пластиковый пакет с шахматами. Здесь же лежала и небольшая открытка без текста и поздравлений. Внутри неё был список, какая фигура, где и кому из Безсоновых или Висконти соответствует. А так же определено их местоположение на шахматном поле. – Стас это, что за хе*ня такая?! – с тревожной растерянностью спросил Арсений. – Приглашение на партию шахмат, – обманчиво ответил Стас, расставляя фигуры на карте Москвы. Сеня застыл, наблюдая за действиями Корнилова. – И ты собираешься в неё играть? – Видимо придется, – рассматривая карту, кивнул Стас. – И ты не будешь искать способа поймать Висконти и найти этого... Блицора? – Эта игра и есть такой способ, – вздохнул Стас. – А ещё, я сильно подозреваю, что он априори единственный и самый безболезненный из всех. – Почему ты так решил? – Потому, что это предусмотрено правилами Игры, – чуть нахмурившись, изучая шахматные фигурки, ответил Стас. – Игра дает возможность обыграть соперника. Шахматные фигурки были необычайно красивы. Все металлические, изготовленные в виде рыцарей верхом или облаченных в латы мечников. Они все были изготовлены с потрясающей детализацией и искусным мастерством. – Стас, но это же очередной психопат, с манией величия – нахмурился Сеня. – Нет, Сень, – качнул головой Корнилов. – Это не очередной и далеко не ординарный психопат. Если он не врёт, а судя по содержанию письма, я склонен думать, что это так, это ему Висконти обязаны своим возвращением. Иными словами, именно Блицор может стоять за всеми их действиями. Стас понимал, почему Сеня не хочет верить письму и соглашаться на партию. Но Корнилов отлично понимал, если этот некто, этот Блицор, отважился на такой дерзкий и даже хамский жест, чтобы вызвать их всех на Игру, значит он подготовился, значит предусмотрел... многое. И только участие в его игре поможет понять, где он просчитался и чего не учёл. Стас слышал о таком типе психопатов – они обладают блестящим интеллектом, волей и коварством. А ещё обожают соревноваться с другими, только ради того, чтобы потешить собственное самолюбие. И пока Стас не узнает его возможностей, насколько он контролирует происходящие события и как далеко простирается его власть, придется играть по его правилам. Ну, или, точнее, делать вид, что они принимают его условия. Стас мысленно выругался. Он понимал, уже сейчас, что ему не удастся спасти всех Безсоновых. А уж если он решит просто объявить Висконти полномасштабную войну, с участием всех возможных ресурсов, то, вероятнее всего, Безсоновы погибнут все. Не сразу, через время, когда станет ясно, что Висконти не найти, а Блицора и подавно. Такие гении-нарциссы, как Блицор, сильно не любят, даже ненавидят, когда кто-то ломает их игру, растаптывая и разрушая, всё, что они так кропотливо создавали. И после этого личности, подобные Блицору, будут одержимы желанием наказать всех виновных. На данном этапе это может означать огромное количество жертв, не только среди Безсоновых, но и среди сторонних людей, гражданских, или даже близких кому-то из подчиненных Стаса. – Может, это вообще какая-то уловка от Висконти? – предположил Сеня. – А какой в ней смысл? – пожал плечами Стас. – А какой смысл пытаться играть в игру по чужим правилам? – Такой, что так мы сможем понять... – Стас на миг замолчал, ещё раз осматривая шахматное поле на карте города, – понять, как он мыслит, какие у него возможности, чего он жаждет, а чего не предусмотрел и не ожидает... Иными словами, играя в его игру мы сможем выиграть время, чтобы понять, как его найти и поймать. Сеня облегченно вздохнул. – То есть ты не собираешься просто брать и играть по его правилам? Стас невесело ухмыльнулся. – Сень, прочитай письмо ещё раз. – Зачем это? – Чтобы понять, сколько в его авторе безграничного самолюбования и раздутой мании величия. – Хочешь сказать, что он выдумывал эту игру... – Совсем не для того, чтобы его обыграли,– Стас вздохнул. – Он уверен, что в любом случае выиграет, то есть Висконти уничтожат Безсоновых. Но ему польстит, что это он ими управлял, как шахматными фигурками и мы, как противоположный игрок, ничего не смогли ему противостоять. Вся суть задуманной им “шахматной партии”, продемонстрировать его величие и превосходство. Стас повертел в руках золотую фигурку, изображающую человека в мантии, маске и высоком цилиндре. – Посмотри, – Корнилов перевернул золотую фигурку и показал Сене её дно. – Видишь? – Ну, вижу. Знак вопроса, и что? – Все другие фигуры подписаны инициалами Висконти, Безсоновых и нашими. А эта со знаком вопроса. – И что? – Знак вопроса – это тайна, загадка... Стас плотоядно, зло ощерился и медленно проговорил: – Ишь ты... Он знает, что мы будем искать его и сам хочет этого. – Это не странно? – настороженно спросил Сеня. – Нет, – покачал головой Стас, – это добавляет ему азарта. С этим понятно... Небось уже ёрзает от предвкушения, что мы будем делать и как будем пытаться найти его. Стас взял последнюю из фигур – безликого тёмного всадника. В отличии от других он был в плаще с капюшоном, который почти скрывал его личину. “Скрытая личность”. Это была единственная фигура, которая не подписана и о ней ничего не было сказано ни в письме, ни в открытке со списком шахматных фигур и действующих лиц. – А вот это, – Стас покачал в руке безликой фигуркой из черного металла, – его козырь, то, что он собирается задействовать, если увидит, что проигрывает. Стас крепче сжал в руке фигуру Тёмного всадника в капюшоне. – Это, тот, кого нам нужно найти прежде всего, и что наверняка будет самой сложной задачей. Сеня склонился над картой города, разложенной столе Стаса и взял одну из серебряных фигурок, расставленных на “поле”. Это была изящно изготовленная всадница, верхом на коне, с развевающимися волосами. – Это, что Ника? – Скорее всего, – ухмыльнулся Стас. – Она у нас Ладья. Сплетя пальцы рук, он склонился над шахматным полем. Корнилов обратил внимание, что каждая клетка включает примерно два и иногда три района города и пригорода. – Мать честная, она здесь едва одета! – недовольно проворчал Сеня. – Этот Блицор какой– то забоченный! – Возможно, – кивнул Корнилов изучая карту. Сеня вернул фигурку, обозначающую Нику, на место. – И что? – спросил он растерянно. – Когда начнется партия? Стас поднял на него взгляд. – Сень, она уже началась. Арцеулов слегка побледнел. – С чего ты решил? Вместо ответа Сеня взял одну из фигурок, которая выполняла функции пешки – это тоже была женщина, в доспехах, с мечом и при щите. – Это фигурка Беаты Безсоновой. – А почему ты не поставил её на доску? – Потому, что для неё не предусмотрено позиции, – с сожалением проговорил Стас. – Это значит, что... – погрустнев, начал было Сеня. – Пока на найдено тело, можно предполагать всё, что угодно. Но... Корнилов с досадой скривил губы. – Боюсь, девчонка уже мертва, Сень. – Мать его, этого!.. Блицора! – сжав кулаки, прорычал Сеня. – И что теперь, Стас? – Теперь, – Стас достал свой телефон и не без удивления нашел на нем приложение, которое никогда не устанавливал, – нам нужно сделать Ход... С этими словами, Корнилов коснулся иконки приложения на экране своего смартфона. ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ Вторник, 17 апреля. Середина дня. Тяжелые и ленивые толчки крови звучали в голове. Я ощущала, как тягостная вялость поглощает моё тело. Странное и отвратительное чувство физического истощения обвивалось вокруг меня и повисало на плечах. Оно норовило заставить меня согнуть колени, припасть к полу, опуститься на четвереньки и лечь на пыльный паркет просторного офисного зала. Такому моему самочувствию было три причины: общее истощение в прошлом месяце, последнее видение из десятков эпизодов жизни Беаты Безсоновй и этот зал... Он был битком набит воспоминаниями. Шумными, крикливыми, насыщенные эмоциями, они ворочались, мялись и ёрзали в тесноте этого помещения. Оно ограничивало их, зажимало в своих стенах, не позволяя вырваться наружу. У меня звенело в ушах от хора неразборчивых голосов. Я старалась подчинить их, оградить лишние и выделить только те, что помогут мне найти Руслана Долматова-Коршунова. Это было сродни тому, как перебирать бесчисленное множество семян или ягод, в надежде отыскать среди них пять, может пару или тройку семян, которые сейчас мне так необходимы. А может так статься, что семя и вовсе будет только одно... И именно от него, от его наличия и содержания зависит одна или несколько человеческих жизней. Оглядывая сцену зала, где всего пару-тройку часов назад будущие юристы получали свои дипломы, я открутила крышку йогурта, который мне купил генерал Савельев. Сделав несколько глотков живительного молочного напитка, с ягодным вкусом, я прошла к двери возле сцены. Когда я коснулась её ручки, меня насквозь пронзило ощущение сродни внезапно налетевшему порыву влажного ветра с запахом дождя. Такое же резкое, внезапное, с дождливой прохладой оказалось и воспоминание Беаты, которое пронеслось у меня перед глазами. Я увидела, как дочь Виталия Безсонова открыла дверь и юркнула внутрь подсобного помещения. Она ещё не знала, что бежит на встречу к любимому, который вот-вот её обманет, подставит и предаст. Она ещё была наполнена рьяным порывом чувств и сгорала от нетерпения увидеть его, прикоснуться к нему, почувствовать его губы на своих... Мне стало паршиво и невероятно тоскливо, когда я ощутила всё то, что чувствовала Беата, торопясь на встречу с Русланом. Я вошла в подсобку и оглядела кафельнные стены, покрытые блеклыми бликами света. В этих стенах также ютились пару сотен воспоминаний. Самыми сильными, выделяющимися на фоне всех прочих, были эпизоды из памяти Безсоновых, которые в тревоге бежали вдоль этих стен, в надежде обнаружить дочь, внучку и сестру живой и невредимой. Я попыталась заглушить их, прижать и отгородиться. Но они были невероятно громкими, звучными и настырно пробирались в мое сознание. Мне пришлось приложить усилия, чтобы “раздвинуть” вихревую пелену воспоминаний семьи Безсоновых. Это немедленно отразилось на моем теле и всем организме – болезненные ощущения заворочались в животе, легкие неприятно сдавило, пульсирующая тупая боль надавила на виски. Но мне удалось... Через силу, напирая, я старательно искала именно те воспоминания, которые были мне так нужны... – Ты знаешь, что делать дальше, мальчик... – чернобородый мужчина в тёмно-синем, с полоской, костюме и наброшенном на плече плаще вручил Руслану громоздкую, чуть помятую чёрную сумку. Парень, со слезящимися глазами, рассеянно взял её, прижал к груди взглянул в жестокие глаза стоящего перед ним Висконти. – Вы убьёте её? – голос его дрогнул. – Тебя это уже не должно волновать, мальчик, – сухо произнес мужчина в тёмно-синем костюме. – Можешь даже считать, что мы оказали тебе услугу – её семья, эти чванливые высокомерные ублюдки, никогда тебя не признали бы. Ты и сам это отлично знаешь... Девчонка наигралась бы с тобой, а потом отец подыскал бы ей более достойного жениха. – Вы не можете знать этого наверняка ,– замотал головой Руслан. Чернобородый, в ответ, издевательски похлопал парня по плечу и, чуть наклонившись к нему, прошипел: – Зато я знаю наверняка, как будет кричать твоя мать, когда мы начнем отрезать ей пальцы на другой руке. Вдобавок к тем, что ты получил от нас два дня назад. Я увидела, как отвердело лицо Руслана с мертвенно-отрешенным выражением. Его кадык подскочил вверх, когда он шумно сглотнул. – Н-не нужно... – срывающимся тихим голосом, ответил парень. Он опустил взгляд на сумку в своих руках и отстраненным голосом спросил: – Что здесь?.. – Подарок, – улыбнулся Висконти. – Щедрый подарок от семьи Висконти для... всех наших старых друзей. Глядя в нефритовые глаза чернобородого Висконти, Руслан несмелым движением расстегнул молнию. Я приблизилась к нему, намереваясь увидеть содержимое врученной ему сумки. У меня уже были предположения, что там может находиться, особенно после слов Висконти. Подталкиваемая тревожным наваждением, я подошла почти вплотную к обоим мужчинам. Руслан на мгновение застыл, рассматривая то, что открылось ему после расстёгнутой молнии. Я увидела тусклый металлический блеск, а в следующий миг разглядела округлую поверхность громоздкого газового баллона желтого цвета. Ещё до того, как исказилось и побледнело лицо Руслана я разглядела на баллоне немного стёршуюся, но всё ещё заметную трафаретную надпись “ЗОМАН”. У меня мгновенно похолодело под грудью, крепнущее устрашающее предчувствие тугим обручем сжало мое тело, выдавливая из легких судорожный нервный вздох. – Откроешь вентиль, когда увидишь Клязьменское водохранилище, – велел мужчина в синем костюме. – После этого у тебя будет четверть минуты, чтобы надеть противогаз. Лучше всего сделать это в туалете, чтобы не вызвать подозрения раньше времени. Руслан несколько раз дергано кивнул. – Я понял... – Я знаю, – ухмыльнулся мужчина в полосатом костюме, – но я все же дам тебе дополнительную мотивацию не пытаться обмануть нас. Чернобородый сунул руку под пиджак и вынул свой смартфон. Он поднес его к лицу Руслана и запустил видео. – Смотри... – совсем по-змеиному, с каким-то язвительным мстительным и ликующим злорадством, прошипел он. Парень уставился на экран телефона. Я не успела увидеть, что Висконти показал ему, но услышала долгий, надрывающийся и хрипящий крик какой-то женщины. Холодящее чувство пригладило волосы у меня на затылке и сползло по шее, растекаясь по плечам и обнимая меня с обеих сторон. Лицо Руслана скривилось, у него дрожали губы, веки и подрагивали скуловые мышцы на лице. – Уберите! – выплюнул он и отвернулся. – Уберите это!.. Я понял! Хватит!.. – Твоя мамочка так кричит... – насмешливо проговорил чернобородый. – А мы ведь отрезали только три её пальца. А могли и всю руку, или обе руки. А? Как думаешь, Руслан? Что нам с ней сделать, если ты не выполнишь то, что должен? – Я сделаю! Я же сказал!.. Не трогайте её!.. – Вот и молодец, – елейно проговорил чернобородый. – И ещё, я знаю, у тебя двоюродный брат служит в Уголовном розыске... надеюсь у тебя не закралась нелепая мысль, обратиться к нему за помощью? – Мы не общаемся с Брониславом, после того что он сделал, – теперь помимо омерзения, смешанного с кромешным ужасом, в голосе Руслана слышались презрительные интонации. – Я знаю, но мало ли тебе покажется, что кто-то сможет защитить от нас тебя или твоих родителей, – обладатель темной бороды и дорогого костюма в полоску, проговорил это так, словно даже сама мысль о подобном была абсурдной. Руслан снова несколько раз нервно кивнул. – Чего ты встал? – грубо рыкнул Висконти. – Торопись! Не успеешь, в следующей посылке получишь мать по частям. А потом мы возьмёмся за твоего старика и беременную сестренку. Уверен, ты оценишь видео с их участием... – Не надо, не трогайте их! Я всё сделаю! Я обещаю! Я же сказал! Я же... На этом воспоминание Руслана оборвалось, оставив меня, на несколько мгновений, в бездонной и бескрайней вспышке молочно– серого света. Вернувшись в реальность, я опёрлась рукой о холодную кафельную стену, а другую ладонь прижала к лицу. Сейчас кровь в черепе пульсировала сильнее, громче и каждый толчок пульса отзывался болезненными покалыванием в области висков. Я помнила наставления Амалии Марсовой и знала, что мне нужно контролировать свои эмоции и интенсивность мыслительного процесса. “Твой дар, Ника, – говорила мне Марсова, – имеет две обратные стороны: серьёзные преимущества и вероятность не менее серьёзных последствий. Тебе нужно понять, что твоя центральная нервная система намного теснее связана с той информацией, которую обрабатывает твой мозг. Ты гораздо более чувствительна, твое восприятие мира проходит на физическом уровне и оно в сотни раз сильнее, чем у любого человека. Ты видишь и чувствуешь больше, глубже и ярче... И именно от этого ты легко можешь умереть” Да, как бы дико это не звучало, у меня, например, почти нет шансов заразиться холерой, чумой или даже СПИДом, но, как оказалось, я легко могу умереть от кровоизлияния в мозг, спазма легких или банального инфаркта миокарда. Всего-то стоит перенапрячься с количеством воспринимаемой из воспоминаний информации. “Вроде бы я раньше ничего такого не чувствовала, даже когда видела... страшные вещи, – несмело отвечала я тогда Амалии”. “Золотце мое синеглазое, – не без ехидства и с легко издевкой, проворковала Амалия, – во-первых, чем чаще ты пользуешься своими силами, тем больше и быстрее ты истощаешься. Тебе следует следить за этим и дозировать использование своих возможностей. И потом, спектр применения твоих сил растёт год от года. Как и качество твоих возможностей – ещё год назад ты не могла менять прошлое людей, в которое возвращалась и не могла так серьёзно влиять на погодные условия. Потому и “откаты” – реакция твоего организма – являлись лишь в виде обмороков да небольшой тошноты”. “А что будет дальше? – спрашивала я осторожно”. “Дальше, золотце моё синеглазое... – Амалия тогда вздохнула и с сожалением покачала головой, – дальше будет только хуже...” Хуже... Да уж. Это я уже начала замечать и чувствовать. Я смогла привыкнуть, насколько это возможно, к головной боли, но иногда её приступы становились невыносимыми, а боль в сердце или в плевральной полости и вовсе, порой, заставляла меня кричать. Я даже начала привыкать к тому, что после видений нередко могу находиться в состоянии человека, с высоким жаром и затрудненным дыханием. “А что с погодой и... всеми этими явлениями? – продолжала спрашивать я. – из-за этого у меня тоже может быть кровоизлияние в мозг?” “Нет, что ты, – вновь вздохнула Амалия, – тут перенапряжение грозит тебе раздавленной печенью, разорванным желудком или, если ты будешь в этот момент беременна, немедленным выкидышем с обильным внутренним кровотечением... В общем, ничего хорошего. Поэтому хорошо запоминай, всё что я тебе говорю. Я... не хочу, чтобы с тобой случилось что-то и выше перечисленного”. И я слушала, запоминала. Но как тогда, так и сейчас осознавала, что это будет крайне затруднительно – постоянно балансировать между тем, что необходимо и тем, что может привести к моей гибели. Отпив ещё немного йогурта, я закрыла глаза, перевела дух и вышла через ту дверь в подсобке офисного зала, что вела в другую часть здания. Здесь повсюду, куда доставал человеческий взор, царил строительный хаос. Голые кирпичные стены, стремянки, клеенка на полу, блоки строительного материала, какие-то провода, бензиновый генератор и прочий инвентарь, который можно встретить на любой стройплощадке. На первый взгляд здесь было пусто, безлюдно. И только редкие слабые сквозняки шелестели клеенчатыми занавесками между переходами и шуршали мелкой каменной крошкой на полу. Но для меня это помещение было наполнено десятками и даже сотнями воспоминаний, в обликах своих владельцев. Полицейские, криминалисты, непонятно зачем вызванные бойцы СОБРа, следователи из СКР и сами Безсоновы, которые и понавызывали всю эту прорву народу. Их шумные, гомонящие и переговаривающиеся между собой воспоминания, были похожи на болото, среди которого безнадёжно тонула действительно важная информация. Всё усугубилось, когда я попыталась в этом болоте разобраться, чтобы найти здесь воспоминания Руслана или Висконти. Теперь в моем сознании, с настырностью вездесущей рекламы на