Текст книги "Разного пазла части (СИ)"
Автор книги: Юлия Панченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Так что, регресс культуры шёл полным ходом: с некоторых пор телефон валялся разобранным (с вынутой симкой и батареей), телевизора не имелось, электронной почтой не пользовалась – деловых писем слать было некому, а с немногочисленными приятелями я изредка общалась в социальных сетях, перекидываясь пустыми фразами, когда удавалось «словить» интернет. Чувствовала себя Робинзоном, и это ощущение на удивление было приятным, лестным.
Я нравилась себе вот такая – простая в общении с капризными пенсионерами, домашняя – без тяги к ночной жизни и лоска моды, неприхотливая в быту и полностью свободная. Я могла быть той, кем хочу, могла быть кем-угодно и в то же время никем вообще. И я была.
Не играла роли, а являлась обыкновенной девушкой, почти деревенской, одичавшей, с отросшими кутикулами и нестриженными волосами, потому что в тот момент хотела такой быть. Парадоксально, но эта власть над собой и собственной жизнью вселяла дичайшую уверенность в себе. Я засыпала с улыбкой и с ней просыпалась, зная: все под контролем. Наверное, поэтому то, что произошло в дальнейшем, стало совершенной неожиданностью, и отразилось на мне более глубоко, чем должно было.
И снова не случилось ничего сверхъестественного, такого, что перевернуло бы мою и без того ущербную душу вверх дном. Просто в один из дней застала на пороге незнакомую дамочку, предварительно наткнувшись у забора на литой внедорожник с вывернутыми наружу колесами.
Она сидела на деревянной ступеньке, сунув под зад сумку от Шанель. Я шла от калитки (что не запиралась) к дому, и упорно рассматривала бузину, выросшую по бокам от вытоптанной тропинки, после недавнего дождя, вместо того, чтобы подумать о том, что, и главное – кто, меня ждёт. Так было, потому что где-то в глубине души я знала кто незнакомка и зачем она здесь. Знала, но упорно отвергала это знание.
Всё же, тропинка быстро закончилась – да и что там её было, метров десять.
Подойдя, уставилась сперва на сумку, а потом на женщину. Она не торопилась вставать, сидела себе, и меня разглядывала из-под дизайнерских солнцезащитных очков. На ее лице явственно проступала брезгливость пополам с недоумением.
Надо было признать – дамочка была хороша. Заметна тем самым лоском, ухоженностью, что выделяет ей подобных женщин из многотысячной толпы. Локоны струились по плечам и имели роскошный каштановый оттенок: хвастали красноватым, глянцево-натёртым переливом, как блестит отполированный каштановый бок в предзакатных лучах. Кому-то могло показаться высокопарным такое сравнение волос, но они воистину были шикарными, и я прекрасно знала, что такой эффект достигается регулярными походами в салон, ежемесячным ламинированием, кератиновыми масками и тщательным профессиональным уходом. Уже только за одну старательность в поддержании внешности на таком уровне, можно было уважать незнакомку. А ведь кроме волос у неё имелась идеальная фигура, что тоже нетрудно было разглядеть. Одета женщина была в лёгкий сарафан от известного за границей дизайнерского дома, что не скрывал стройных ног, тончайшей талии и изящного остального.
В целом она выглядела на миллион. И не то чтобы я оценила её из зависти, отнюдь. Она на самом деле была красивой, и всё в ней кричало о богатстве и высоком положении. Да и я, если честно признаться, даже со своими неухоженными кутикулами и отсутствием макияжа, проигрывала только в росте, ну и, пожалуй, в отсутствии брендовых шмоток.
Бренд признала легко, потому что выросла среди модных глянцевых журналов и кучи дизайнерского тряпья, слушала нескончаемые обсуждения новых коллекций, которые обновлялись четыре раза в год, и прочую болтовню родительницы с самыми модными и популярными людьми мира.
Так же, глядя на дамочку, что восседала на замшевом чуде своим тощим задом, догадывалась, что это точная копия моей матери. Один в один. Такие, как она – щебечут о пустяках, изводя мужчин до того самого состояния, когда платиновая карта с бесконечным лимитом становится искуплением и избавлением. Такие диво-девочки завтракают в Милане, обедают в Париже, а ужинают в Берлине.
И ещё, я вполне осознавала, что такие красотки не выпускают свою жар-птицу из рук. Они борются за нее до последнего вздоха, до последнего целого ногтя.
К тому же, стоило признать – есть такие жар-птицы, которые действительно стоят борьбы.
Я вздохнула. Пауза вышла за все рамки приличного.
– Здравствуйте, – поздоровалась, и прошла к двери, звеня ключами.
Незнакомка поднялась – изящно, как могут только особенно грациозные девочки, и прошла за мной в дом, вертя головой и морща хорошенький носик.
Я бросила пакет с покупками на разделочный стол, обернулась и встретилась с хищным взглядом голубых глаз. Без очков она оказалась младше, чем я предполагала: навскидку – не больше тридцати.
– Невероятно, – пропела незнакомка, блеснув белоснежными зубами, – убогая девица в убогой лачуге. Я думала, придется прорываться с боем, а тут…
– Вы кто? – перебила я.
Миндальничать и строить из себя воспитанную леди, было откровенно лень.
– Я? А ты еще не догадалась, потаскушка? – девица огляделась, скривилась брезгливо и снова мне в лицо посмотрела.
Надо думать, в атаку пошла.
Гадать было нечего, я прекрасно знала кто она такая, только не совсем понимала, чем вызван этот визит.
– Вы зачем приехали, и как вообще меня нашли? – поинтересовалась, подходя к раковине и подставляя руки под холодную воду.
– А что тебя искать, если твой адрес в Данином ежедневнике красным маркером отмечен, – повысила тон мачеха.
Ей-богу мне пора было рассмеяться. Знакомство получилось занимательным.
– Так, а ехали-то зачем? – настояла на своем, вытирая руки полотенцем.
– В глаза посмотреть хотела, проститутка ты малолетняя, – продолжила яриться новая Данилова жена, – я, его законная супруга, ехала за тысячу километров, чтобы патлы твои повыдрать и морду расцарапать, – выдохнула, набрала в грудь воздуха, а я рассмеялась ей в лицо.
Это было бы интересно. Правда. Я – выросшая на улице, колотящая соседских пацанов, и девочка-припевочка в костюмчике от Армани, катаемся по давно не метеным сеням. Цирк.
– Вы, поосторожней-то, – ответила, отсмеявшись и прищурившись, – желания, они имеют свойство сбываться.
Мачеха надменно фыркнула и задрала нос.
– Как часто он приезжает? – повелительно наклонив голову, спросила через минуту.
Видимо, отступать не собиралась.
– Раз в год, – совершенно честно ответила я.
По статистике – если считать от моего первого побега из дому, получалось как-то так.
– Что? – округлила яркие глаза девица, – да у него твоих фотографий по сто штук на сезон, причем все в разных ракурсах и позах, – снова раскричалась дамочка.
Я же в недоумении выгнула брови.
– На, смотри, – кинула на столешницу плотный коричневый конверт, из которого выскользнули фотографии, и скрестила руки на груди.
На снимках действительно была я. Не в подростковом возрасте, как думалось ранее, а запечатленная буквально на днях.
На одной из карточек я ела персик, сидя на крылечке. Ветер взметнул волосы, пришлось наклонить голову к плечу и убрать подальше фрукт. Черно-белый снимок был сделан издали и немного сверху, но увеличен в несколько раз, отчего были видны волосинки, запутавшиеся в ресницах от ветра. Я щурилась довольно от сладкой мякоти на языке, улыбалась, и как раз облизывала большой палец – стирая сок, когда щелкнул затвор. Фотография получилась откровенной в своей безыскусной простоте.
На второй, тоже черно-белой, одевалась, стоя у зеркала. Оголив спину, волосы были перекинуты на одну сторону – у левой лопатки виднелась аккуратная родинка. Из одежды на мне были только кружевные черные трусики. В отражении во всей красоте предстала грудь, лицо, со спокойным, еще сонным выражением: глаза были опущены на черный бюстгальтер, что как раз вертела в руках, и фотографу не удалось словить их выражения. Впрочем, это было бы лишним – снимок, сделанный из окна, и без того вышел до невозможного эротичным. Будто я позировала нарочно.
Остальные фотографии пролистала быстро. Они были цветные, и на каждой запечатлелась разная я: ела, спала, шагала по дороге с дурацкой почтальонской сумкой через плечо, разговаривала с людьми, ехала в трамвае, каталась на велосипеде.
Вот я закапываю глаза бездомному коту, а он вырывается, отворачивает морду и норовит цапнуть за руку задними лапами. У меня на лице решимость, сумка валяется на земле, из нее выглядывают газеты и даже число видно – двадцать третье мая. Впрочем, тот день я помнила и так: у недавно родившегося котенка загноились глаза и я, купив специальные капли, упорно пыталась эти глаза закапать. Гонялась за ним по всей околице…
На следующем снимке снова я: смеюсь, запрокинув голову, и держусь за плечо внука бабы Кати – одной из пенсионерок, кому приношу деньги. Рослый, чернявый паренек как раз приглашал на свидание, а я веселилась и не понимала, отчего он обижается. Наверное, просто отвыкла от подобных приглашений.
М-да. Отодвинула снимки в сторону, подняла растерянный взгляд на жену Даниила и спросила:
– Откуда это? Где вы их взяли?
– Из верхнего ящика его стола, – подбоченившись, ответила женщина, – ну так что, малявка, будем разбираться? И вообще – объясниться не хочешь?
Ее вид кричал о том, что она не собирается и шагу ступить в мою сторону, словно я была больной и заразной, не то что «разбираться». Но, задор подначивать и шутить – пропал.
Нашарила стул и села – не могла отойти от увиденного. Чертов Даниил, совсем спятил.
– Вас как зовут? – спросила я.
Если судить по фотографиям, да и по поведению, она ничего не знает, только подозревает. И приехала сюда только от обиды: как это, муж предпочел ей – красавице, какую-то непонятную замарашку.
– Оля, – дернула головой мачеха.
– Прекрасно, – кивнула я, – Оля, видите ли, отчим старается не выпускать меня из виду, вот и присматривает. Звонит иногда, (да, звонил, пока я не вынула батарею из телефона) но мы не виделись чуть меньше года, поэтому все ваши подозрения, они…
– Что? – перебила Ольга, поднося руку ко лбу, – кто? Отчим?
– Да, Даниил – он мой отчим, – кивнула я.
Неужели не знала? Ну не дура ли. Хотя, быть может, он убрал из зала наш семейный портрет. Чтобы лишний раз глаза не мозолил.
– Охренеть, – сказала мачеха и присела на корточки, хотя недалеко стоял стул, заваленный старыми газетами, – он убьет меня, – прошептала враз побелевшими губами и резко встала, – прости, прости, мне пора.
Ольга развернулась на каблуках и, схватив сумку, принялась сгребать фотографии. Ее поведение заставляло усомниться в умственных способностях: даже не спросила, почему это я полуголая на некоторых снимках и для чего Данил послал человека их сделать – столько, тайно. Я бы, как минимум задумалась – по отцовски ли Даниил любит?
– Что такое? – протянула, хотя прекрасно понимала «что такое».
– Если он узнает, что я приезжала, говорила все эти гадости, он убьет меня, – не слушая, пробормотала Ольга.
Больше того, – хотелось сказать мне, – если узнает, что ты рылась в его столе, то выдворит вон голую и босую. А вот касаемо наговора – зря. Ведь в точку попала – любовник, как есть – хотелось сказать, да, но я промолчала.
– Ты, ты – Мирослава? – подняв взгляд от стола, спросила Ольга, и прекратила беспорядочно рыться в сумке.
Она переменилась. Не просто потеряла боевой задор, но и как-то поблекла внешне. Неужели так боялась Даниила? С каждым взглядом у меня возникали новые и новые вопросы, например, что он делает такого, отчего Ольга дрожит.
Я кивнула, а она чуть было не схватилась за свои роскошные волосы.
– Он говорит о тебе каждый день, рассказывает, как возил в школу, как мазал зеленкой укус какой-то собаки, как вы катались на лыжах, – Ольга перечисляла, а я кивала и тайком поглаживала шрамик на руке от укуса соседского ротвейлера, вспоминая.
Да, так и было. Возил, мазал, катались. Все это было до того, как я в кровь кусала его губы, пока горячие руки задирали подол моей юбки.
– Данилочка рассказывал, что ты уехала путешествовать по стране и пробовать себя в разных амплуа. А я – дура, даже не сложила два и два. Он меня точно убьет, мне пора, и еще раз прошу – прости, – Ольга кинулась вон из дома, а я неторопливо вышла за ней на крыльцо.
И куда только ее изысканный лоск подевался – вон, как удирает, словно стая волчья по следам несётся. Скрипнули шины за воротами, через секунду на дорогу вырулил высокий джип, и, подняв столп пыли, скрылся за поворотом.
На этом можно было бы поставить точку, но бегством мачехи история не закончилась. Отнюдь.
В ту ночь не спала. Думала – как долго Даниил за мной следил? Если судить по фотографиям, весь год. И это осознание принесло болезненное любопытство – зачем следил, для чего хранил те снимки. Вслед за любопытством накатила тоска – по ласковым рукам и пылающему взгляду, по его протяжному, хриплому «Мира». И мачеха – точная копия предыдущей, зачем он только женился? Чтобы было кому его деньги тратить?
К утру надумала собирать чемоданы. Убегать. Снова.
Но, не успела.
Он приехал едва расцвело.
Залаял соседский пес, послышался близкий шум мотора, потом скрип тормозных колодок где-то неподалеку от забора, хлопок дверцы. Лязг калитки, тихие шаги по дорожке. Нетерпеливый стук по оконному стеклу.
Распахнула дверь как можно скорей, пока не перебудили соседей.
– Что она тебе сказала? – оттеснив от створки плечом и войдя в дом, спросил Данила.
– Ничего, – пожала плечами.
От него пахло дорогой свежестью, одет был с иголочки, но небрит: колючая щетина на щеках скрывала бледность кожи. Глаза лихорадочно блестели, нездорово. Сколько он в пути? Выехал чуть позже жены. Наверное, как только узнал, куда она отправилась. Пять часов в самолете, еще столько же – от соседнего городка на электричке, а потом, взяв машину напрокат – гнал, небось, что было мочи.
Устал, и по глазам это было видно. В груди у меня шевельнулась жалость, смешавшись с радостью от встречи.
Снова, это случилось со мной опять – стоило увидеть его, как сердце заколотилось, внутри все задрожало от счастья. Полетели в тартарары все зароки и обещания, данные в минуты душевной борьбы.
Какое же все-таки сильное это чувство – любви, жажды, потребности в человеке! Оказалось, что для того, чтоб пробудить во мне все эмоции, от которых убегала за тысячи километров – всего-то и нужно, что увидеть его. Вдохнуть аромат его туалетной воды, в глаза заглянуть.
Я бы все ему отдала – и что имела, и что нет. Простила бы и женитьбу эту дурацкую, и быть может, вернулась бы.
Если бы полюбил.
Если бы смог.
– Как это «ничего»? – нахмурился Даниил, – не молчала же. Ольга оскорбила тебя? Ударила?
– Конечно нет, – фыркнула я, – она просто-напросто показала фотографии, да поинтересовалась – что это у нас за родство такое странное. Нетрадиционное. Я сказала, что мы не кровные родственники, поэтому инцест отпадает.
Даниил еще больше нахмурился, покачал головой.
– Твой юмор как всегда сражает. Наповал.
– А кто сказал, что я смеюсь? – прошла мимо него, зажгла свет на кухне.
Даниил огляделся, будто обстановка была ему интересна. Поморщился. И когда только снобизмом обзавелся?
– Что там с фотографиями? – спросила между делом: кофе засыпала в турку.
– На память. Чтоб были, – весьма исчерпывающе ответил отчим.
– Ты зачем приехал? – обернувшись, спросила я.
– А что, не понятно? – неожиданно зло ответил Даниил, – к черту бросил все дела, чтобы на здешних динозавров полюбоваться.
Отвернулась. За кофе смотреть необходимо было. Чтоб не сбежал.
Через несколько мгновений горячие руки обхватили поперек живота, прижали с силой к твердому, горячему телу, остро пахнущему свежесрезанной осокой. Я зажмурилась, потому что боялась расплакаться – как последняя дурочка, прятала свои чувства от нас двоих. А еще – скучала. Так скучала, что стоило ему обнять, задохнулась от счастья. Откинула голову отчиму на грудь, выключила плиту с так и не закипевшим напитком.
– Мне тебя не хватало, – прижимаясь сильней, выдохнул в волосы Даня, – знала бы, как завидовал фотографу, потому что тот мог смотреть на тебя, обретаться где-то поблизости. А на снимках ты получалась такой счастливой, что мне было больно. Ведь ты не должна быть счастлива без меня.
Я не была – хотелось крикнуть мне. Не была!
Но вместо этого повернулась и лизнула его за губу, а потом, не давая и секунды опомниться, прижалась устами.
Бывают такие мгновения, когда от счастья кружится голова, а сердце в груди бьется так неистово, что хочется возликовать, пуститься в пляс или громко запеть. Когда Данила подхватил меня в ответ на поцелуй, когда его широкие ладони врезались в тело, и прикосновение рук опалило кожу, со мной случилось именно так. В самом, что только есть блаженстве, застонала ему прямо в рот.
Боги, как же он пах! Лимоном и горьким миндалем, еще чем-то неуловимым, очень мужским, отчего у меня пересыхало во рту – так хотелось лизать, прикусывать кожу, пробовать на вкус. Я не представляла насколько соскучилась по Даниле, пока он не втиснулся в личное пространство, наполняя воздух, меня – собой. Пока не ощутила его жаркие прикосновения – нетерпеливые, тягуче-сладкие.
О, как я извивалась, как прикусывала до крови губы…
На коврике было жестко лежать. Рябило в глазах от его разноцветных полосок, в живот впилась острая хлебная крошка. Зато нашлась невесть как закатившаяся за стол сережка. Потеряла ее с месяц назад, а теперь нашла, и вертела в ладони, задумавшись. Даниил курил свою самокрутку, забросив ногу на мою попу.
Хотелось кушать и плакать. И, пожалуй, стать автором пособия «От счастья до самобичевания за несколько минут».
Да, я была удовлетворенной, слегка охрипшей, но еще ощутимо недовольной собой. Этот возникший из ниоткуда подкожный зуд, мешал наслаждаться реальностью, не давал сосредоточиться и подумать. Он толкал на глупые поступки, и вместо того, чтобы порадоваться – Даня здесь, поглаживает по спине, щекочет кожу никотиновым дыханием, я размышляла о принципах.
О, если бы кто-то сказал мне тогда – к черту принципы, если они делают человека несчастным! Я бы выбила эти слова у себя на коже, зарубила бы их на носу. Но, тогда во мне бушевали гормоны, ревность, затаенная злость, и мудрым мыслям в голове не было места.
Лежала себе на тончайшем кухонном коврике, мерзла и думала, что есть люди, которые постоянно – изо дня в день наступают на одни и те же грабли. Со всех сил наступают, расшибая лоб черенком. Причисляла себя к этим «везунчикам», забывая поразмыслить, что эти несчастные люди с незаживающей раной на челе, просто идиоты. Можно ведь пойти другой дорогой, или убрать чертов инструмент, зашвырнув его далеко в кусты.
Что и говорить, немо предавать себя анафеме за глупость, было моим единственным талантом.
Даниил чувствовал недовольство. Все-таки он был мудрым мужчиной, кто прекрасно разбирался во всех этих психологических тонкостях.
– Просто возвращайся, – сказал, туша окурок об блюдце.
– Просто катись к чертям, – ответила, поднимаясь, и вспыхивая в миг, – или думаешь, что заняв старую комнату, позволю на досуге потрахивать себя, пока твоя женушка катается по Европе? Мы это все уже проходили, хватит.
– Я куплю тебе квартиру в городе, – пожал плечами отчим.
Зло натянула майку, рассмеялась таким себе горьким смехом, почти истеричным. Подозреваю, что смотрелось это некрасиво – мне никогда не была к лицу истеричность, потому что таким поведением до боли смахивала на покойную матушку. Но, тогда, в пылу скандала, было не до того.
– Так не будет, – по слогам произнесла, чувствуя, что не могу остановиться, – не буду твоей шлюхой, когда захотел, тогда и трахнул!
– А как будет? – тоже повысил голос Даниил, – будешь, как ужаленная носиться по стране, устраивая из своей жизни цирковое представление? Посмотри вокруг – разве можно так жить, в этой деревне, без элементарных условий? На себя посмотри – где твое жизнелюбие, убегаешь непонятно от чего!
– От тебя убегаю, – заорала я, – потому что ты не даешь покоя! Жить не даешь! Сколько можно меня преследовать?
– А как можно оставить тебя без присмотра, – закричал отчим, поднимаясь на ноги, – ты же совершенно чокнутая! Что стоит вернуться в родной город, чтобы я не бегал за тобой как собака, не нанимал людей следить, и ежедневно докладывать, как здесь обретаешься?!
– Это ты бегаешь? Ха-ха. Это я, завидев тебя вдруг ноги расставляю! – уже не контролируя, какие слова вылетают изо рта, орала я.
– Вот и возвращайся! Сэкономишь нам обоим силы, – устало, но упрямо заявил Даниил.
– Нет, – мотнула головой, – категорически нет, ведь ты взял в жены первую, подвернувшуюся на пути модельку, вместо того, чтобы дать нам шанс быть вместе!
– А кто уехал, не сказав ни слова, оставив лишь трусливое письмецо? Я, тогда как раз думал – может, и правда стоит плюнуть на скандал, и открыто обо всем объявить. Да вот только не успел.
– Чушь, – сбавив обороты, но все еще безмерно зло, ответила я, – мне не нужны были никакие публичные заявления.
– А что, что тебе было нужно? – прищурившись, спросил отчим, наклоняясь ко мне.
Стиснула зубы. Ни за что не произнесу эти слова вслух.
– Видишь, ты и сама не в курсе, – покачал головой отчим.
– Да что ты за человек такой! – опять закричала, в отчаянии закрывая глаза. – Просто полюби меня! Полюби!
Воцарилась пауза. Такая оглушительно тихая, какая может быть между взбешенными людьми, да еще и в умиротворенные шесть часов утра. А потом Данила ответил свистящим шепотом:
– Так это я тебя не любил?
Глаза распахнулись сами собой. Что это был за поворот! Прямо голливудские сюжетные перипетии.
– Убирайся, – легко топнула ногой, показав рукой на дверь, – и никогда больше не приезжай, потому что я убью тебя, если еще хоть раз увижу.
Отчим усмехнулся. Криво, как по обыкновению любил улыбаться.
– Наши расставания до абсурдного одинаковы. Разнообразь их, милая.
– Ненавижу, – ответила я, и в тот момент действительно ненавидела.
– Брось, – ответил отчим, – мы оба знаем, что любишь. Так сильно, что никогда не сможешь полюбить кого-то еще.
Что стоило ему вместо этих слов сказать другие? Например, – «Я разведусь с Ольгой, буду твоим, только возвращайся», или: – «Прости меня, я во многом был неправ», а еще лучше – произнести и то, и другое, вместе.
Но, передо мной стоял тот самый Даниил, кто заработал свои миллионы до двадцати пяти, кто не прогибался перед людьми, а шел в лобовую атаку, в пыль кроша конкурентов. Кто не имел в лексиконе слов сожаления и не привык извиняться. Тот самый Даниил, кто не давал слабины и не снимал маску отрешенности даже в постели с любовницей.
Он промолчал, не силясь исправить то, что было разрушено – до самого основания. Поэтому я отвернулась и ушла в спальню, а через несколько минут услышала хлопок входной двери. Спустя еще парочку, послышался шум мотора.
– Ну и катись, – прошептала, падая на кровать.
В позе морской звезды я пролежала не так уж долго. Немного поплакала, еще чуть-чуть бездумно поглядела в потолок. А к обеду успела рассчитаться с работы и собрала немногочисленные пожитки.
Да, я снова бежала, куда глаза глядят. Как хомяк беспрерывно бежит по своему колесу, так и я удирала с насиженного места, после бурных встреч с возлюбленным. Эта дурная привычка пристала, как нехилый клещ. Но, ничего не могла поделать – тело просило движения, а душа – перемен.
Провожать меня вышли соседи.
Тетя Таня была на удивление тихой, даже вызвалась подвезти до вокзала. Дядя Толик глядел с надеждой, и ее причина выяснилась, когда обнял на прощание: попросил на ухо одолжить двадцатку на пиво.
– По почте вышлю, – почесав нос и сунув купюру в карман, кивнул сосед.
Я махнула рукой и бросила сумку в багажник.
– Ты это, – сказала по пути к месту назначения, Татьяна, – дала бы ему еще шанс. Судя по всему, неплохой мужик, да и любит тебя – непутевую. Ты подумай – стал бы мотаться, если б не любил? И не сердись, что крики ваши слушали – волей-неволей, ты ж знаешь.
Я вздохнула, пожала плечами и отвернулась к окну. Может и любит. Да только не так, как мне нужно.
Мы обнялись с соседкой на прощание – тепло, раз и навсегда расставаясь.
Села в автобус и отбыла куда-то на юг.
Меняла города, имидж, образ жизни, работу. Время летело. Больше мы с отчимом не виделись, хотя он исправно звонил, писал, напоминая, что не выпустил из виду. Угрожал, если ходила на свидания, подчеркивая, что ревнует и не собирается давать полноценной свободы. Я такое поведение позволяла, поскольку не особенно хотела заводить какие-либо отношения – никто не был нужен. Кроме него, разумеется.
И так длилось, длилось.
Я открыла глаза, но рук не убрала. Руслан смотрел на меня, не моргая.
– Почему, почему ты не хочешь отдать мне эту любовь? Она ведь не приносит ничего кроме боли, – прошептал пересохшими губами.
Я не знала почему. Может, потому что кроме нее у меня ничего не было. Ничего такого, ради чего стоило бы жить.
И, наверное, поэтому сама перевернула монетку – наглым образом обманывая судьбу, насильно оставляя себе это уродливое чувство.
– Мирослава, – покачал головой мой инопланетный гость, – я сыт и не хочу больше боли.
– Хорошо, – ответила, – помоги прилечь, голова кружится.
После нескольких часов дремы, Руслан разбудил на обед.
Умываясь наспех, думала, что заказал пиццу, но реальность превзошла все ожидания. Руслан сварил мясной соус – наваристый, томатный, со специями и большими кусками мягчайшей телятины.
– Как? – забывая жевать, стучала ложкой об зубы.
Руслан улыбался.
– Очень просто. Заказал продукты, когда их привезли, открыл в интернете рецепт и дело пошло.
– Такого вкусного соуса я никогда не ела, – призналась совершенно честно, – и это огромный комплимент, поскольку до этого дня самыми вкусными блюдами считались те, что готовил отец.
Да, папины блюда, родом из детства – каши с тушенкой (рецепт былых армейских будней), жареная картошка с грибами, отбивные – такие сочные, что приходилось облизывать пальцы от стекающего жирного сока, навсегда остались лучшими. Нигде и никогда больше я так вкусно не ела.
– Спасибо, – помолчав, ответил Руслан, – это меньшее, что могу сделать в благодарность.
– Все же, такое человеческое чувство не чуждо тебе, – подняла глаза от тарелки.
– Выходит, что так. Еще мне жаль, что напомнил тебе об отце. Я видел мельком – эта боль, она примешивается к остальной. Прости, Мирослава.
– Ничего, – отставив в сторону посуду, ответила я, – боль по умершим, горячо любимым родным естественна для моего вида.
– Я понял, – кивнул гость, – тебе, правда, понравилось? – показал глазами на тарелку.
– Да, очень.
– Рад, и оказывается, это приятно – угождать.
Улыбнулась. Знал бы он, как приятно любить и быть любимым. Только вот мы с ним – как раз те, кто не в силах насладиться этой радостью в полной мере.
После обеда было решено отдохнуть и расслабиться. Мы устроились на кровати, включили на ноутбуке «Менталиста» и посмотрели подряд около восьми серий. Смеялись над героем Саймона Бейкера, и время провели замечательно.
За окном стемнело, когда Руслан сказал:
– Мне пора.
– Надолго? – спросила, ища глазами укатившуюся на пол конфетку «M&M’s».
– Думаю, навсегда, Мирослава.
Резко подняла взгляд, в тайне надеясь, что он это не в серьез. Боги, я так привыкла к своему инопланетному гостю, к своей яркой галлюцинации. Отпустить его казалось невозможным.
– Почему? – выговорила непослушными губами, – Здесь ведь столько всего – на Земле. Ты мог бы остаться надолго.
Руслан улыбнулся, и я поняла, что просить задержаться, уговаривать – дело зряшное.
– В духовке остался мой прощальный подарок для тебя, – шагнул к постели, наклонился и продолжил, глядя в глаза: – еще, знаю, что все у тебя будет хорошо, не грусти, Мирослава. Побольше желай, загадывай, помня – все возможно. Абсолютно все.
Поглядев с улыбкой, Руслан поцеловал меня в лоб и тут же растаял. Даже не успела обнять его.
В духовке томилась румяная, пышная запеканка. Та самая, о которой я горевала на берегу озера – сладчайшая, с фруктами.
Обняв себя руками, расплакалась, от всей души пожелав своему странному, доброму гостю – счастья.
***
Без Руслана стало пусто – серо, непривычно. Теперь, когда я знала о существовании таких созданий – почти сверхъестественных, обычные люди со своими проблемами казались банальными, противными, напоминали суетой снующих жуков в куче перегноя. Чтобы никому не было обидно, себя тоже причисляла к общему копошению, представляя черным жуком-носорогом: мерзким и пузатым.
Он – этот загадочный инопланетянин, за такой короткий временной период, успел стать другом. Тем, кому я смогла доверить все беды и переживания, с кем просто спала в одной постели, без логичного продолжения.
И все же, я продолжала жить.
Через некоторое время, вернулась в клуб, объяснив свой порыв уволиться гормональным сбоем. Максим слегка погневался и принял обратно в штат. Кабинет (тот самый) мне доверили не сразу, но через месяц все-таки дали добро, поскольку Верочка на работу так и не вышла – написала заявление по собственному желанию.
Пока что постоянного гостя, кто закрепился бы в кабинете – не было. Там изредка отдыхал стареющий депутат, еще появлялся меценат – известный покровитель здешних музеев, в остальное время на рабочем месте было пусто. Я стирала кисточкой пыль с полюбившегося кондиционера-картины, по ходу дела душевно переговариваясь с дамой, а еще вспоминала наше знакомство с Русланом.
Дни летели.
На первом этаже жизнь кипела куда более бурно. Мальчишники с именинами сменяли друг друга, и скучать не приходилось никому: гости веселились, коллеги трудились не покладая рук.
В один из рабочих будней в зале Антона случился турнир по шахматам. В виде исключения сие событие разрешилось осветить местным СМИ.
По привычному для себя распорядку, (когда кабинет пустовал и был тщательно убран), сидела в баре. Предполагалось, что в «свободные вечера» буду помогать основной смене. И я помогала, как могла: пила кофе с сиропом «Амаретто», краем уха слушала болтовню приятеля, порой кивала и следила за ловкими пальцами, что натирали бокалы до хруста, до бликов. Еще одной пары рук стекло просто не выдержало бы.
Лишние столы из зала вынесли, оставив несколько у стены и еще пару в центре – для игроков. Шахматы были тщательно протерты и расставлены на доске, напитки и легкие угощения ждали гостей на щедро накрытом швецком столе. Игроки потихоньку съезжались, пресса тоже не заставила себя ждать. Оператор – высокий мужчина с тяжелой на вид камерой на плече, крутился волчком, снимая обстановку. Репортера пока видно не было.
Я уже хотела подняться с места, чтобы удалиться до того, как турнир начнется. Поскольку не собиралась попадать в кадр или следить за игрой и напряженными взглядами соперников, скрестившимися на доске. Все это было слишком скучно. Взяла со стойки блюдце, на котором стояла моя чашка, с намерением вымыть в комнате отдыха, чтобы не добавлять Антону работы, как замерла с посудой в руках, потому что услышала знакомый голос.
