Текст книги "Разного пазла части (СИ)"

Автор книги: Юлия Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Панченко Юлия.

«Разного пазла части».

***

От Автора:

Боюсь, что многие после прочтения спросят: «Что ты курила, Юля? Еще есть?». Смеюсь, да, а еще сразу отвечаю – больше нет .

Говоря серьезно, хочу, чтобы Вы прониклись историей. Потому, что она – о том, что вполне может случиться с каждым из нас.

Желаю удовольствия в прочтении, живых эмоций. И мира всем.

Дорожу Вами, друзья.

***

… Не зеркала вина,

что скривлен рот:

ты Лотова жена

и сам же Лот.

Но это только ты.

А фон твой – ад.

Смотри без суеты

вперед. Назад

без ужаса смотри.

Будь прям и горд,

раздроблен изнутри,

на ощупь тверд.

И. Бродский. (с)

***

У меня нет когтей и рогов,

и совсем не видно хвоста.

Я не сын чертей или богов,

я могу касаться креста.

Это странно -

но я вампир,

никогда не вкушавший кровь.

С первых дней, как родился мир,

чтобы выжить, я ем

любовь.

Мне не важно, мужчина ты

или женщина. Всё равно.

Нераскрытые лепестки

ваших губ

одинаковы.

Но,

кожа женщины так сладка,

ароматна и так нежна.

Она тает в моих руках,

опьяняет похлеще вина.

Я глотаю чужую любовь,

словно теплый гранатовый сок.

Он стекает с моих клыков

смесью стонов, желаний и слов.

Мои жертвы не чувствуют боль

и всегда остаются в живых.

Отыграв свою жалкую роль,

их сердца

превращаются

в пыль.

Я древнейшее существо,

я прошел сотни тысяч лиг.

Так ответь же мне, отчего,

я споткнулся на полпути?

Ты стоишь у фонтанных чаш,

и в зрачках моих

дикие звери,

замирают.

Ведь ты сейчас

как Венера с картин Боттичелли.

Твои плечи целует апрель,

люди рядом тускнеют и тают.

И мне кажется, что теперь,

это я -

тот,

кого

пожирают.

Я сегодня в последний раз

поцелую твои ладони,

скулы, губы, созвездия глаз.

Пусть в тебе мое сердце утонет.

Ты – ошибка.

И я – ошибка.

Мы столкнулись, и я – горю.

Счастье призрачно, счастье зыбко.

Я люблю тебя.

Я люблю.

Уходя, не смотри назад,

ненавидь меня каждой клеткой.

Я хотел затащить тебя в Ад,

сделать жалкой марионеткой.

Я пойду, поплотней пальто

запахнув,

прикрывая веки.

Ничего нет смешней, чем то,

что я стал слабей человека.

И пока небо сходит с оси,

а луна надевает рубашку,

алчный монстр в моей груди

умирает, сгорая от жажды.

Великолепный Джио Россо. (с)

***

Вместо пролога.

В этот город не получилось влюбиться. Он был таким же безликим, серым, слегка нелепым, как и пять предыдущих, из которых пришлось уезжать.

Фасады зданий позапрошлого века, украшенные барельефами и винтажной лепниной, уродовали современные кичливые вывески – иногда неоновые, иногда глянцевые, но одинаково безвкусные. Отовсюду рядом с роскошью витражных высоток соседствовала нищета – покосившиеся домишки, хилые хрущевки, заброшенные детские площадки с облупившейся краской на скрипящих каруселях. Старики с протянутой рукой, сидящие прямо на земле, посреди оживленного проспекта. Стихийные рынки, разросшиеся, пустившие корни полосатых палаток прямо в основания архитектурных памятников: там торговали всем подряд, начиная от резиновых галош и заканчивая спелыми крымскими помидорами.

Неуютный город. Чужой.

Думаю, на просторах необъятной родины таких пристанищ – сотни, и все они, как братья-близнецы, вмещают в себя миллионы озабоченных делами, суетящихся людей, одетых в темные, невзрачные одежды. В такие города редко наведываются туристы, потому что там не на что смотреть. Эти селения предназначены для простой жизни, для всех ее неэстетических проявлений. Понадобилась мелочевка наподобие супер-клея, недорогого ножа взамен старенького затупившегося, теплых вязаных носков? Прекрасно, все это можно приобрести прямо по дороге домой (в буквальном смысле), не заезжая в специализированный магазин.

Здесь – в этом стане, небольшая горсть обитателей зарабатывает миллионы, а основная часть потуже затягивает пояса от аванса до получки. Все, как у всех. Как и везде.

Город-миллионник, с равнодушными ко всему жителями – если смотреть на массу, и чуткими, порой благородными людьми, если разглядывать каждого отдельно. Станица, где легко затеряться.

Последнее обстоятельство было мне только на руку.

Я не выделялась из толпы.

Шла себе, натянув на голову глубокий капюшон, как альтернативу зонту; сунув нос в горловину толстовки, и мысленно напевала простую песенку. Думы скакали непринужденно: от окружающей архитектуры и человеческого фактора, до насущных сложностей.

Мельком глянула на часы, и выяснилось, что до смены осталось всего несколько часов. Поход в ближайшую аптеку за блистером но-шпы внезапно превратился в маленькую экскурсию, где рассматривались дома, встречные прохожие. Поэтому, шаг пришлось ускорить, так как опаздывать я не любила, а путь на работу лежал неблизкий.

Придя домой, первым делом выпила таблетку – в последнее время от глубокого неудовлетворения жизнью, желудок бунтовал и напоминал о себе ноющей, раздражающей болью. Затем приняла душ на скорую руку и начала нехитрые сборы. По сути, я могла бы отправиться на службу так – в джинсах и теплой кофте, как ходила на улицу, но должность требовала укладки волос и аккуратного макияжа, поскольку первым требованием работодателя было выглядеть ухоженно. Оттого, взамен хипстерскому наряду, надела маленькое черное платье – как баланс нарисованному лицу.

Бросила взгляд на часы – время выезжать. В прихожей посмотрелась в зеркало, следуя за одной из дурацких примет. Там отражалась яркая, но кислая на вид физиономия.

Взяла ключи, вздохнула. Вышла.

Говоря по правде, желудку было от чего болеть: мне не нравился город, в который пришлось перебраться по необходимости, не нравилась подвернувшаяся работа. Жизнь вот такая – трусливая, не нравилась.

В тот непростой период, я сама себе до чертиков опостылела.

Так бывает, когда люди бегут от себя. Когда удирают прочь так, что пятки сверкают, а когда останавливаются на мгновение передохнуть, то с ужасом хватаются за голову. Поскольку замечают, что за время отчаянного бега, не сдвинулись в сторону ни на шаг.

Острое недовольство личностью случается, когда люди понимают, что убежать от себя можно только одним способом – пустив пулю в рот.

Со мной было именно так.

***

Эпизод первый.

Знакомство.

***

– Ты слишком красива для этой паршивой работы, – проверяя на глаз прозрачность коньячного снифтера, изрек Антон, – вот пошла бы в фотомодели, или еще куда-нибудь, где надо улыбаться – было бы понятно, но здесь, Славка, тебе точно не место.

– Хватит повторять это снова и снова, – я поморщилась, в неудовольствии посмотрев на бармена, и подумала, что сама знаю, где мне место, а где нет.

Профессию фотомодели терпеть не могла с самого детства, и слушать о ней было выше моих сил.

Антон был единственным приятелем среди здешней публики, поскольку имел не вполне традиционную сексуальную ориентацию (из его рассказов я поняла, что он «би», и сейчас встречается с какой-то супружеской парой широких взглядов). Он не заигрывал и не тянул в постель, не шипел за спиной всякие гадости, какие зачастую приходилось слышать от женщин-коллег. Я же, в свою очередь, хранила тайну и всячески развеивала зарождающиеся в коллективе слухи на его счет, буде такие случались. Да, информация о барменовых пристрастиях хранилась в секрете, потому как наше начальство всякую не традиционность остро презирало.

Стоит сказать, бармен своим брутальным видом походил на стопроцентного гетеросексуала, и мало кто подозревал о тех самый пятидесяти «левых» процентах. Представляю, как удивилась бы Ксения, (одна из здешних сотрудниц, кто посматривал на Антона с большим интересом) узнай, о чем бармен умалчивает. Мне тоже было немного обидно за женскую половину: теряем весьма интересного представителя: симпатичного, рослого, с громким басом и густой бородой. Кто знает, вдруг он окончательно выберет «ту сторону».

Любимой темой для болтовни у Антона являлась моя внешность, и жуткая, по его мнению, неуместность моего здесь труда. Каждая смена начиналась с нудежа, просьб найти работу поприличней, поскольку рано или поздно, но непременно, на мою бестолковую голову грянут неприятности. Какие именно могут случиться сложности, мы оба прекрасно понимали.

Трудились мы в частном загородном клубе, работающем исключительно для скрашивания досуга преуспевающих бизнесменов. Небольшая, но элитная резиденция как раз принадлежала одному из таких мужчин. То ли в карты ее выиграл, то ли на двадцать третье февраля подарил кто – не знаю.

Кое-что перестроив, набрав персонал и постановив регламент, хозяин отправился в кругосветный круиз, оставив управляющим своего дальнего родственника.

Территорию – акров пятьсот, окружал густой смешанный лес, и, выглянув из окна, даже поверить тяжело было, что в нескольких часах езды – стоит металлургический город. Настолько легко дышалось.

Но, если не отвлекаться на пейзажные красоты, работа была грязной.

Большинство из членов элитного клуба джентльменами отнюдь не являлись – богатели в непростые времена, надолго позабыв про рыцарство и самурайский кодекс чести. Потому, разное случалось – и дрались, и под стол заваливались иногда: от выпитого. От скушанного икали больше.

Мне приходилось мотаться по закрепленному залу (каждую смену залы менялись, чтобы не мозолить постояльцам глаза и не запоминаться) с подносом в руках и фальшивой улыбкой на лице, не обращая внимания на пьяные шуточки.

Клуб не был «тусовочным», он считался закрытым, как уже говорила – лишь для мужчин с определенным статусом. В приватной тишине и полумраке «крайнего» зала здесь потягивали коллекционный виски благородные мужи – за неторопливой беседой и парой кубинских сигар. В «среднем» зале любила отдыхать золотая молодежь: парни курили кальяны, краем глаза следя за прелестями танцовщиц, извивающихся в стеклянных цилиндрах по периметру комнаты. Танцевали, кутили. «Ближний» зал являлся вотчиной Антона и считался самым безобидным – в нем располагался бар, и проводили досуг все, кому хотелось общества и обыкновенного живого общения. Пили кофе, коктейли, иногда играли в настольные игры.

Были в клубе еще несколько приватных кабинетов, но находились те на втором этаже и имели автономное обслуживание. На третьем уровне располагались гостиничные номера – для утомившихся от праздника, гостей.

Идиллия (если кому показалось) работы официантки не была абсолютной, поскольку проблемы, о которых любил говаривать друг-бармен, возникали, и не так уж, чтобы редко. Пусть публика была при деньгах, порой именно это и делало мужчин особенно настойчивыми, не разумеющими слова «нет». Если уж приставали – то нагло, и самостоятельно отделаться от такого внимания было непросто: хамство делу не помогало, а больших аргументов у нас – девочек официанток, не было. Поэтому рты раскрывать мы не торопились. Ждали.

Стоило ли говорить, что для большей популярности в обслугу набирали девочек симпатичных. И пусть политика клуба была несколько развязной, открыто сексуальных услуг не предлагалось. Имелись в штате «специальные» девочки, работа которых заключалась в отвлечении клиента от земных проблем: массаж, стриптиз. А было ли кроме танцев и легких прикосновений что-то еще, кто знает. Происходило действо на втором этаже, за плотно закрытыми дверьми. Конечно, слухи ходили разные.

Именно такие девочки не раз и не два спасали мою шкуру, отодвигая неприятности на далекое «потом». Когда очередной распоясавшийся от веселья и атмосферы вседозволенности, клиент, принимался хватать за руки, усаживать на коленки, по зову всевидящих администраторов спешили «специальные». Они ласково улыбались, ненавязчиво оттесняли, нежно проводили ладонями по напряженным мужским плечам и взглядами острыми, быстрыми, из-под густых ресниц показывали, что уже можно уходить. Пока что – такая система работала. И по-настоящему серьезных проблем у меня не случалось.

Кроме напитков и развлечений, гостям предлагались более сытные яства – пусть и приезжали запоздно, обычно отужинав где-то в ресторане, через час-другой им подавались закуски. Со временем меню расширилось, подстроившись под вкусы обывателей, и вместо разнообразных канапе и легких салатов, стали подавать полноценные ужины (или поздние завтраки, кому больше нравится).

Готовили пищу в отдельном корпусе – соединенном со зданием тонким стеклянным коридором. Тоннель этот облюбовал дикий плющ и как завхоз ни старался – избавиться от растения не сумел. В скором времени вьюнок опоясал весь переход, полностью лишив того солнечного света. Пришлось дополнительно оснащать коридор дневной подсветкой – ею стали красивые напольные светильники замысловатой формы. И без того не широкий переход стал совсем узким – с большим разносом приходилось протискиваться бочком.

Впрочем, не смотря на все нюансы, работа оказалась терпимой, да и по плечу. В самом деле, кто стал бы трудиться там, где невыносимо? Только Антон тонкостей людской психологии не понимал – твердил заученно, что не место мне здесь, среди богатых, развязных и знаменитых.

Сейчас мы находились по разные стороны стойки – я набирала силы перед сменой: сидела на высоком стуле, пила чай и покачивала туфлю на кончике пальцев, Антон натирал тряпицей бокалы – тоже, как мог, готовился к работе.

В чашке напитка осталось на донышке – не больше глотка, когда подошел Максим – старший администратор (тот самый хозяйский родственник). На его серьезном – в любое время, лице, промелькнула досада.

– Слава, переодевайся, заменишь сегодня Веру на втором этаже, – вертя в руках мобильный, сказал Максим.

– Что случилось? – подняла бровь я.

Девочки, закрепленные за приватными кабинетами на втором этаже, за место свое держались разве что не зубами. Постояльцы – в большинстве своем почтенные старички и дельцы, что не переставали зарабатывать миллионы, даже отдыхая или почивая, оставляли чаевые, которые легко покрывали нашу месячную заработную плату.

– Руку сломала по пути на работу. То ли кто-то на мопеде в нее врезался, то ли она затормозить не успела, я так и не понял, она от боли кричала сильно, – ответил Максим.

– Конечно, хорошо, – ответила в замешательстве, подумав, что случись такая беда со мной, о работе думала бы в самую последнюю очередь. – Есть ли что-то, что стоит знать об особенностях труда на втором этаже?

Максим улыбнулся кривовато, кивнул, прося проследовать за ним, и зашагал в сторону комнаты отдыха для персонала, где мы переодевались, буквально валясь с ног после смены.

Я встала со стула, громко стукнув каблуками по паркету, протянула чашку Антону, что замер, слушая новости и уперев одну руку в бок.

– Вот, они – неприятности! Черт возьми, Слава, смотри, не глупи там, – пробасил друг, забирая из рук чашку.

– А ты не каркай, – показав ему язык, пошла следом за администратором.

Пока переодевалась в униформу – строгое черное платье до колен, с обшитым крупными бусинами белым воротом-стойкой: на подобии монастырской рясы, Максим проводил инструктаж касаемо поведения.

– Быть вежливой, но без приторности, не быть назойливой, но неслышно находиться поблизости, если вдруг гостю что-то понадобится. Будешь не нужна – отошлет сам. Но и тогда не уходи далеко, в случае, если он передумает, тебя вызовут. Не хами, хотя это и так прекрасно знаешь. Улыбайся, но не так широко, как обычно – этот твой оскал больше напоминает акулий.

Инструктаж не впечатлил – сказанное знала наизусть. Ну и хорошо – подумала, снимая каблуки и обувая замшевые балетки, – никаких «особых» знаков внимания оказывать не требуется, а остальное не так уж и страшно. Привыкла, так как варилась в этом котле уже несколько месяцев.

Максим еще несколько минут напутствовал меня, всячески давая понять, что если возникнут вопросы – лучше позвонить и переспросить, чем наделать глупостей самостоятельно. Я кивала в такт, как китайский болванчик, и переминалась с ноги на ногу, в нетерпении приступить – любопытно было.

Второй этаж – святая святых, представлял собой длинный коридор, разветвляющийся от большой библиотеки, куда я заглянула в первую очередь.

Комната была поистине огромная, с интересным освещением, уютными приватными нишами и безмерным количеством книг. Стеллажи подпирали потолок, и в углу стояла специальная лесенка, по которой можно было вскарабкаться, если понадобившийся том недостижимо покоился на верхней полке. Думаю, за книгой вряд ли лазил бы гость. Скорей всего он дернул бы вон за тот красный шнурок с золоченным колокольчиком и это сделал бы кто-то другой. Я, например, если бы это был мой участок.

В библиотеке помимо книг, нашлось место бильярдному столу – он занимал пространство у южной стены, но поставили его временно, о чем стало известно из разговора коллег. В игровой комнате по соседству, где постояльцы предавались спортивному азарту, на этих выходных шлифовали паркет, и пыль коромыслом стояла. Из вентиляции как раз лаком потянуло – видимо, пол в бильярдной не успел просохнуть.

Время на осмотр имелось – постояльцы обычно съезжались к семи, а времени было четверть шестого, поэтому я не страшилась быть застигнутой. Ходила себе, жмурилась от застывшей в воздухе книжной пыли, вдыхала приятный запах свежеокрашенных полов, думала о всяком.

Впрочем, вскоре любопытствовать надоело: обстановка мало чем отличалась от первого этажа – никаких особых изысков не обнаружилось. Позолота, беж, мореное дерево, пушистые ковры, покрывающие паркет. Кованые дверные ручки и лепнина на потолке. Все дорого и со вкусом подобрано.

Кабинет, который временно перешел под мое шефство, находился в самом конце западного крыла.

Я крутила ключ на пальце и шла по коридору, слегка пританцовывая. В голове засел надоедливый мотивчик, от которого было невозможно отвязаться. Услышать его было негде, кроме как в баре у Антона. Там песенки крутились по телевизору круглые стуки.

Изредка встречающиеся на пути девчонки, оказывались знакомыми, но только мельком – дружбы мы не водили. Да и как водить, если коллектив здесь больше смахивал на серпентарий. Коллеги жадно всматривались в мое лицо, наверняка, силясь понять – на постоянную работу перевели, или так – на раз Верочку сменить. И если навсегда – будут ли от меня неприятности.

Я и сама не знала, чем обернутся перемены.

Сам по себе кабинет был именно кабинетом – с широкой софой у левой от входа стены, французским окном прямо по курсу, парой кресел вблизи стекла и главой интерьера – массивным столом, стоящим справа.

Как водится, пол устилал ворсистый палас, окно открывало обзор на густой смешанный лес и небольшое озерцо чуть южнее деревьев. Зажигались фонари у воды, освещая выложенную мозаикой дорожку к озеру, поднималась практически полная луна – маленького кусочка ей недоставало, надкушенная висела, и вид открывался красивый.

В комнате пахло кофе и дорогим табаком – полагаю, тут долгое время отдыхал один и тот же гость, и запах успел въесться.

Осмотрелась, проверила поверхности на наличие пыли, которой не оказалось. Включила кондиционер, замаскированный под картину с загадочной незнакомкой. Лицо нарисованной женщины скрывала черная широкополая шляпа с пышным атласным бантом. В руке, изящно поднесенной к лицу, она держала длинный деревянный мундштук, украшенный замысловатой резьбой. В нем тлела коричневая сигарета, испуская тонкий дымок, а из-под тени полей головного убора виднелись губы: пухлые, алые, насмешливые; да кончик капризно вздернутого носа. Картина мне понравилась.

Зажгла бра, не став включать верхнего света – полутьма показалась более выигрышной, к месту в этом кабинете.

Остановилась у окна.

До чего красивый вид открылся – дух захватило. Бледная луна, почти касающаяся круглым боком острых кончиков елей, парок, поднимающийся от воды, причудливой формы блики от света фонарей на воде. Тишина.

Обычно в это время носилась колбаской вокруг столов, и не хватало времени остановиться, полюбоваться. А если и удавалось, то привычный пейзаж казался блеклым. Тут же – светило ночное взошло, ракурс поменялся, и сердце засбоило. Показалось, что грядет что-то… сильное, что изменит реальность. И пусть я никогда не отличалась излишней фантазией и шалым воображением, (мнила себя девушкой здравомыслящей), эта внезапная вспышка не принесла удивления.

Интуиции своей привыкла доверять.

Может, в лотерею выиграю. Или решу переехать на Камчатку.

А вид из окна – просто вид. Луна всегда меня очаровывала.

Вздохнув и оглядевшись еще раз, я вышла, оставив дверь плотно закрытой, но не замкнутой.

Пока что, работа на втором этаже (неторопливые полчаса) приносила только удовлетворение.

Наведавшись на кухню – больше по привычке, чем по надобности, вернулась на рабочее место минут через двадцать. Стукнув для верности по крепкой двери, вошла.

Свет был таким же приглушенным, мягким, каким я его и оставляла. И сперва показалось, что в кабинете все еще никого нет: тишина стояла, и за столом никого не обнаружилось. Но потом я ощутила более резкий запах того самого заморского табака и разглядела в полумраке мужской профиль, выделяющийся на более светлом фоне окна.

Мужчина водил зажатой пальцами сигаретой по губам, мешая рассмотреть черты лица. Дым клубился вокруг его головы – создавая на мгновение причудливый ореол, а затем растворяясь в воздухе.

Неслышно затворив за собой дверь, вошла в кабинет. Мягкий ковер скрадывал шаги, но мужчина все равно почувствовал мое присутствие – обернулся, отняв руку от лица. А я в некотором смущении остановилась – нехорошо было подкрадываться к гостю – дурной тон и неправильное начало работы. Очнувшись, скупо улыбнулась – именно так в моем представлении должна улыбаться обслуга. Вроде бы не ослепительно, и не по-акульи. Скромно.

– Доброго вечера, господин Панов, меня зовут Мирослава, и сегодня я буду вас обслуживать.

– Где Вера? – не оборачиваясь полностью, а сидя вполоборота, лениво спросил мужчина.

Голос у него оказался низким, мне даже прокашляться захотелось.

– К сожалению, по личным обстоятельствам, – только и успела ответить, как гость перебил:

– Ясно. Кофе мне – черный, без сахара. С корицей и мускатным орехом.

– Что-нибудь еще? – спросила я, продолжая скупо улыбаться.

– Пока нет, – сказав, отвернулся, затянувшись глубоко, и враз обо мне позабыв.

Наверное, о возвышенном думал, а я мешала. Да, впечатление гость произвел, но такое, как и остальные гости, встреченные в этом месте: не очень приятное. Вроде бы и не сказал ничего плохого, да только захотелось разнос медный на его голову с размахом опустить.

В баре оказалось полно народу, но все собрались вокруг столика с шахматистами, остальной зал пустым остался. Мужчины молчали, подбородки потирали сосредоточенно, разглядывая резные фигурки. Как на мировом турнире – серьезные, насупленные даже, лица.

Антон создавал видимость работы – натирал и без того кристально чистые бокалы и одним глазом посматривал на экран телевизора, что висел аккурат над головами соревнующихся.

– Ну что, – оживился бармен, увидев мое немного недовольное выражение лица.

– Черный, без сахара, со специями, – скопировала тон своего капризного гостя.

Антон улыбнулся в бороду и принялся перемалывать зерна, не забыв, впрочем, поприставать:

– И почему скисла? Верка обычно как новенькая монетка сияет, а ты вон – даже не улыбаешься.

Знал бы он, как надоедает улыбаться по десять часов к ряду, глупостей бы не спрашивал.

Но, болтать было лень, поэтому молча забрала заказ и отправилась к клиенту.

Господин Панов сидел, в той же позе, правда, уже без сигареты. Продолжал думать о важном, надо полагать.

Поставив чашку на застеленную тканевую салфетку, я принялась сервировать стол: орешки в меду, сыр, просоленные, тончайшие полоски лаваша.

– Я сказал – только кофе, – услышала прямо за спиной.

Распрямилась, обернулась. Встретилась с прохладным взглядом голубых глаз.

– Это обыкновенная подача, – пожала плечами в ответ. – Если хотите, уберу.

Панов молчал, смотря на меня без удовольствия. А мне сделалось досадно – сказано же было, не занудничать и не приставать.

– Простите, – нарушила я тишину, и повернулась с намерением убрать со стола лишнее.

– Пусть будет, – остановил мужчина, властной интонацией в голосе.

Обошел стол и устроился в кресле, продолжая меня разглядывать – и не скрывая интереса.

– Новенькая? – пригубил напиток, довольно откинулся на высокую спинку.

– На первом этаже работаю, – ответила я. – Желаете ли еще чего-либо?

– Сядь на диван и помолчи, – был ответ.

Я опустила глаза, обернулась – мельком оглядев софу, приблизилась к ней и села.

Панов Руслан Игоревич – от злости вспомнилось имя с отчеством (Максим говорил их, когда я переодевалась) был вполне симпатичным мужчиной лет сорока. Высокий, поджарый, он носил зачесанные назад волосы – густые, темные, только у висков успевшие засеребриться от седины. Прическа выгодно открывала высокий лоб. Скуластое лицо на щеках поросло густой щетиной, добавляя Руслану Игоревичу немного бандитского виду. По крайней мере, мне так показалось. Перехватив мой изучающий взгляд, мужчина зыркнул из-под темных бровей, что делали его бледные глаза на вид еще более прозрачными, а я перестала пялиться.

Мнение о нем складывалось неоднозначное: с одной стороны – привлекательный мужчина, при росте, фигуре, с интересным лицом, а с другого ракурса – неулыбчивый, что портило приятное впечатление, грубоватый. Впрочем, каким еще быть человеку богатому, знающему себе цену?

– Сколько тебе лет? – спросил мужчина, махом допив кофе и отставив чашку в сторону.

Можно было встать и уйти, проигнорировать вопрос, но в мои планы не входило остаться без работы, хотя, если положа руку на сердце сказать – не особо ею и дорожила.

– Двадцать пять, – поднялась, прошла к столу, поставила на разнос чашку, приборы, нетронутые комплименты.

Я не хотела знать, для чего он интересуется. Все, что мне было нужно – спокойно отработать смену.

– Я не отпускал тебя, – гость не дал забрать посуду, – сегодня кроме кофе мне нужна компания. Ты – как раз подойдешь.

Антон как в воду глядел, предрекая неприятности. Или накаркал – что было более вероятно. Для чего подойду? Для чего в принципе я могу подойти?

– Оставь в покое посуду, – приказным тоном молвил Руслан Игоревич, отвлекая от мыслей. – Мы спустимся к озеру. Я хотел бы искупаться.

Плохая идея – хотела сказать, но промолчала. Какое мне дело до причуд богатеев? Хочет, может брасом озеро вдоль и поперек исплавать. Лишь бы меня за собой в воду не тянул.

Мы покинули клуб через боковую дверь для прислуги. По пути не встретилось никого из персонала – видимо, залы на первом этаже уже битком забиты и работы невпроворот. Мужчина уверенно шел впереди, я топала следом. Он ни разу не обернулся, должно быть, твердо зная, что никуда я не денусь.

На улице было тепло – но не настолько, чтобы купаться. Градусов пятнадцать, не больше. Ступив на мощеную мозаикой аллейку, Руслан Игоревич остановился и подождал, пока я поравняюсь с ним.

Через несколько минут пришлось признаться, что с выводами я поторопилась: в балетках на тонкий чулок, с коротким рукавом платья было холодно. Я обхватила себя руками и постаралась расслабиться. Получалось так себе.

– Замерзла? – обернулся Руслан Игоревич, хотя ему полагалось гордо шествовать впереди и не помышлять о таких пустяках, как сохранность тепла в организме прислуги.

Так было бы правильно. Потому что если бы и правда, о чужом здоровье думал – дал бы одеться.

– Да, прохладно, – не стала лукавить.

Да и толку. На улице не лето, чтобы с коротким подолом разгуливать.

– Сейчас согреешься, – пообещал страннейший, из всех странных, виденных мною гостей клуба, и ускорил шаг.

Чем грозил ночной променад – легкой простудой или воспалением придатков, я не знала и могла только гадать. Но, минут через пять и правда согрелась, поскольку мужчина скрылся за поворотом и чтобы нагнать его, понадобилось ускорить шаг.

О возвращении в теплое нутро клуба думалось, но бросить гостя на улице одного казалось грубым. И пусть в тот момент злилась, костерила свою услужливую, раболепную должность, упрямо шла вслед за мужчиной.

За поворотом Руслана Игоревича не оказалось. Оглядевшись, я не заметила мужчины ни на тропинке, ни за кустами шиповника, что рос по бокам от дорожки. Чертовщина – подумалось. Не мог же он просто взять и исчезнуть.

Я прошла к озеру, что темным зеркалом поблескивало поблизости. Ни на берегу, ни в воде – никого. Прочесала взглядом окрестности, но в скором времени вертеть головой надоело – гостя не было нигде.

Ладно, – подумала, намереваясь подождать минуту, может, отошел по нужде. Или таким своеобразным способом шутит.

И кто кого бросил, спрашивается.

Луна сместилась, и на водной глади ее мерцания осталось немного: посеребрила вскользь бликами и поплыла себе дальше.

На том берегу покачивалась у причала лодка, хотя вода не волновалась – стояла. С чего бы ей плескать, если кругом ни ветерка, ни течения. Глядя на покачивающийся мерно ялик – как метроном такт отбивает, так и он ритмично в воде болтался, мне вдруг сделалось жутковато.

Сразу и лес за озером зловещим показался, хотя нас овальная водная гладь разделяла. Подумалось, что в таком густом, старом высокоствольнике и волки водиться могут, да и пострашнее что – как знать.

Словно услышав мысли, в испуге родившиеся, мироздание забавы ради решило до приступа нервического довести: прямо на моих глазах из леса зверь выбрался. Крупнолобый, мослатый. Желтоглазый.

С лапы на лапу переступая, добрался до воды, нагнулся, чтобы попить и зыркнул исподлобья. Расстояние между нами было – метров двадцать воды, но казалось, что рядом стоит, рычит. Боялась, что моргну, а зверь в озеро кинется.

Оскалился, хоть я, замерев, стояла, боясь пошевелиться. Ноги тяжестью налились, невозможно было и шагу в сторону ступить. Когда же зверь лакать принялся, на мгновение из виду меня, выпустив, на сырую землю присела.

То ли собака, то ли и вправду волк – пил жадно, язык розовый так и мелькал. Для пса он был слишком крупным, да и окраса нехарактерного – снежного, а для лесного хищника – лапы показались мелковатыми. Впрочем, чтобы впечатлиться, мне хватило и величины, и широты конечностей.

Напившись, зверь сел копилкой у воды, и морду поднял, на луну поглядывая. Он еще только думал – выть или не выть, как я все сказки об оборотнях вспомнила. А вспомнив, подумала – какого черта вообще тут делаю: у воды, одетая не по погоде, ночью. И куда гость подевался?

Вот тут-то и раздался вой: долгий, пронзительный, кровь леденящий.

Сердце заколотилось стремительно, в висках пульсом застучало.

– Согрелась? – на плечо опустилась тяжелая рука с перстнем на безымянном пальце, и как в замедленной съемке я голову подняла, чувствуя как на затылке волосы приподнимаются.

– Определенно да, – ответила Руслану Игоревичу, непонятно откуда взявшемуся.