Текст книги "Последний эксперимент (Земля спокойных) (СИ)"

Автор книги: Юлия Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Я полагаю, Рита, тебе сейчас следует немного отдохнуть. Спустись в город, развлекайся, делай, что тебе нравится. Когда понадобится, тебя вызовут.

Во мне мелькнуло подозрение – дела складывались слишком уж удачно. Но глаза Шефа смотрели спокойно и доброжелательно, а в уголках тонких губ я впервые заметила некое подобие улыбки.

– Ты свободна, Рита.

На этот раз я распрощалась с ним вполне по форме. Уже через полчаса фуникулер вез меня вниз.

* * *

Прошло несколько дней. Я отдыхала, поселившись в отеле на берегу моря. Днем купалась, загорала, а вечером аэробус за сорок минут довозил меня до Столицы, где ждал Унго. Мы неплохо проводили время. С ним я была не Ритой и не Ингрид, а Николь Брандо – смазливой девчонкой без определенных занятий. Я ухитрилась даже попасть в прессу как одна из призеров теннисных состязаний – сказались регулярные тренировки "наверху". Еще одно подтверждение версии о "выздоровлении" было для ВП как нельзя более кстати. Особенно сейчас, когда мысли Ингрид-Риты были, как никогда, заняты Дэвидом Гуром.

В цирке он больше не выступал. В Бюро труда мне сказали, что сейчас Гур – всего-навсего рядовой участник развлекательной программы в небольшом вечернем ресторанчике на окраине Столицы. Он ушел из цирка по собственной инициативе, чем очень удивил сотрудников Бюро. Ведь его "сеансы гипноза" нравились публике и приносили Гуру немалый доход и популярность. Сменить собственную большую программу на два-три номера в жующем зале – это ли не глупость!

Мы с Унго не без труда разыскали этот ресторанчик и видели номера Гура. "Мраморная женщина", еще несколько трюков, включая второразрядные карточные фокусы, и ничего похожего на прежние сенсационные "опыты". Но я не была склонна квалифицировать поступок Гура как глупость – у меня было свое мнение на этот счет.

Я отдыхала и обдумывала предстоящий разговор в Гуром. Был лишь один способ вызвать его на откровенность – правда. Разумеется, не правда про Ингрид Кейн, а правда про Риту, агента ВП номер 423, которая вела за ним наблюдение и в результате сама стала "объектом наблюдения" благодаря странной жидкости с, запахом хвои. Предложить ему сотрудничество. Информацию в обмен на информацию. Ведь фактически мы стали соучастниками с того момента, как я убедила ВП в своем полном, "выздоровлении", дезинформировав ее относительно симптомов "болезни Гура".

Вполне вероятно, что Гур мне не поверит, сочтет мое предложение провокацией. Но в любом случае он будет вынужден вступить со мной в какой-то контакт – вряд ли он так уж легко оставит меня в распоряжении ВП, чтобы она беспрепятственно изучала развитие пресловутых "симптомов"! Разумеется, я отдавала себе полный отчет в том, насколько рискован мой будущий визит. Но в конце концов что могла потерять в этом мире Ингрид Кейн, удачно завершившая – в чем я уже убедилась – свой последили эксперимент? Разве что возможность удовлетворить в последний раз свое любопытство!

Главное было решено, теперь оставалось лишь продумать детали. Первое: встретиться с Гуром лучше всего не его вилле – в любом другом месте он сможет легко увильнуть от разговора. Причем надо застать его врасплох, взять штурмом – Рита своей несносной навязчивостью порядком осложнила мне задачу.

Второе: никто не должен знать о моем визите, а поскольку мне придется опять лезть через ограду, то лучше всего это проделать, когда На улице темно и безлюдно. Роботы в ночное время тоже обычно выключены, и у меня больше шансов беспрепятственно проникнуть на виллу. Поэтому я выбрала ночь.

Уже накануне назначенного дня тело Риты совсем вышло из повиновения я буквально не находила себе места и ни о чем, кроме Гура, думать не могла. Мысли мешались, наскакивали одна на другую, перехватывало дыхание, вдобавок еще бессонница. Короче говоря, чувствовала себя прескверно, и это обострение болезни было очень некстати. Странная история-желание видеть Гура было чрезвычайно сильным, а тело будто отказывалось подчиниться этому желанию. Парадокс. Противоречие тела и духа.

Я уже убедилась на практике, что от такого рода приступов в какой-то мере помогает спиртное, но не хватало, чтобы я заявилась к Гуру навеселе! Нашла еще одно лекарство-движение,

Дать телу максимальную физическую нагрузку. И весь день я таскала Унго по бассейнам и кортам, а вечером так отплясывала в ресторане, что он бросил меня и бежал с инфантильной блондинкой из секции фигурного плавания. Но я добилась своего – у тела больше не было сил. Хотелось лишь одного – лечь или по крайней мере сесть. Я представила себе, как, придя к Гуру, развалюсь в мягком удобном кресле, и тело послушно поддалось обману, нетерпеливо заныло в предвкушении блаженного покоя. И я отправилась к Гуру.

Мне везло. Пошел дождь, и на улице не было ни души. Кроме того, окно на первом этаже виллы оказалось открытым, и не пришлось "расшифровывать" замки, чему я, кстати, так толком и не научилась "наверху". Через окно я попала в оранжерею, оттуда в холл, одну за другой обошла все комнаты, включая спальню, – Гура нигде не было. И снова меня удивило, насколько легко я ориентируюсь в этом незнакомом доме. Одна, в полной темноте.

Я знала, что стою перед дверью кабинета. Гур, видимо, не изменил своей привычке работать в ночные часы и должен быть здесь. Что же делать? Постучать? Тело Риты опять забарахлило. Я постучала, прислушалась. Тишина. Постучала громче – тот же результат. Я с силой толкнула дверь и вдруг... Невероятно, но факт – дверь отворилась,

Она оказалась незапертой!

Яркий свет из кабинета ослепил меня, и я застыла на пороге, не в силах даже шевельнуться, настолько была ошеломлена. И не меньшим сюрпризом оказалось отсутствие здесь Гура. Может, я попала не в ту комнату? Но нет, все совпадало с описанием Риты – стены без окон, массивный полированный стол, рядом – сейф, куда прятал Гур свою колбу.

А свет в кабинете? Что, если иллюзионист только что был здесь и сбежал? Над таким предположением можно было посмеяться, но мне не хотелось смеяться. Где же Гур?

Я обследовала комнату. На первый взгляд в ней нс было ничего необычного – стандартная кабинетная обстановка, и все же при более внимательном изучении она начинала казаться странной. Кабинет производил впечатление необитаемого. В нем не было "обжитости", которая неизбежно накладывает отпечаток на помещение, где человек работает регулярно. Тем более ежедневно.

Вдруг за спиной послышался какой-то звук. Я обернулась – по-прежнему никого. Но звук повторился. Еще, еще. Приглушенные равномерные хлопки слышались откуда-то из-под пола, из-под небольшого пушистого коврика, в котором, однако, все отражалось, как в зеркале. Подобный ковер, только гораздо больший, я видела на представлении Гура.

Я подошла ближе. Звуки прекратились, но неожиданно что-то снова глухо хлопнуло в самом центре ковра. На ощупь он был мягким, как мох. Я опустилась на колени, прижавшись ухом к тому месту, откуда доносился звук. И в ту же секунду ковер рванулся из-под меня, я провалилась куда-то в темноту. Что-то подхватило меня, прижало к земле, в нос ударил тошнотворный лекарственный запах, и я потеряла сознание.

* * *

Где я? Похоже, что на дне колодца. Хотя нет, вон потолок, только очень высокий и сделанный, как и стены, из какого-то серебристого материала с холодным блеском.

Я была привязана к креслу. Напротив сидел Гур. Он молча смотрел на меня и курил. На разделяющем нас шахматном столике лежал поясок от моего платья, в пряжку которого был вмонтирован замковый шифроопределитель. Вещественное доказательство, как бы символизирующее проигранную мною партию. И не менее символичным было кресло, о котором я так мечтала днем и где так прочно "отдыхала" сейчас. Вместо явки с повинной – арест на месте преступления, полный провал в буквальном и переносном смысле. Необходимо что-то срочно придумать, а я совсем отупела. Голова еще кружилась, мутило от лекарственного запаха во рту.

– Как ты попала в кабинет?

Впервые я видела Гура так близко. Сейчас, без грима и нелепого факирского парика, он выглядел гораздо моложе, чем со сцены. Худощавое бледно-матовое лицо с резко обозначенными скулами, жесткая щетка волос удачное сочетание природного русого цвета и седины, очень красивые руки. И эта птичья манера сбоку, не мигая, смотреть на собеседника. Будто петух, собирающийся клюнуть.

Так уже было однажды. Он так же сидел в кресле напротив, с сигаретой в длинных подвижных пальцах, так же щелчком стряхивал пепел, по-птичьи скосив темные немигающие глаза. Я знала этого человека! Моя уверенность не имела ничего общего со смутным подсознательным узнаванием всего, связанного с Гуром, – наследство Риты-Николь. Сейчас его узнала я, Ингрид Кейн, несомненно, встречавшаяся с Гуром в своей прошлой жизни. Где же это было? Когда?

– Как ты попала в кабинет? Только не ври, что при помощи этого. – Гур швырнул мне на колени "вещественное доказательство".

Я медлила. Слишком уж неправдоподобной была правда! Гур совсем склонил голову на плечо, глаза еще больше округлились и потемнели.

– Послушай, Николь, ты не глупа. Ты довольно ловко меня дурачила, пора бы перестать, а? Или я тебя спалю вместе с креслом. Ты ведь этого не хочешь, верно? Ну!

Вид его весьма красноречиво подтверждал, что свою угрозу он выполнит. Наша встреча в прошлом была, кажется, гораздо приятнее. Но мне уже не до воспоминаний. Огонь, дым – б-р-р... Я терпеть не могла боли и поспешно принялась убеждать Гура в своих благих намерениях. Не могла его нигде найти, попала в кабинет...

– Как попала? – перебил он. – Через дверь?

Далась ему эта дверь!

– Она была незапертой.

– Что? Незапертой?

Я не зря, кажется, опасалась правды. Гур взвился пружиной, шагнул ко мне. В его руке блеснуло что-то острое. Я зажмурилась. И почувствовала, как путы ослабли.

– Встань. Та дверь тоже незаперта. Открой ее.

На первый взгляд ничего, кроме стены. Но потом на ее фоне я разглядела более темный, намертво впаянный прямоугольник.

– Она тоже незаперта. Ну!

Делать было нечего. Набрав в грудь побольше воздуха, я всем корпусом врезалась в прямоугольник, пальцы скользнули по холодному металлу и, потеряв опору, ткнулись в пустоту. Я будто проскочила сквозь стену, едва не упав. За спиной щелкнуло – и полная темнота.

Постояла, прислушалась. Гур не подавал никаких признаков жизни. Ловушка? Что если он решил спалить меня здесь, сохранив кресло?

Я рванулась обратно, вновь проскочила стену, но на этот раз не удержалась на ногах и, сидя на полу, ждала, когда Гур начнет смеяться. Вот уж поистине ломиться в открытую дверь!

Но Гур не смеялся, он был очень бледен. За шиворот, как котенка, рывком поднял меня и, не отпуская, хрипло выдавил:

– Как ты это делаешь?

Мне стало не по себе. У Гура и пальцы были птичьи – так и впились мне в плечо.

– Не знаю. – Я тщетно пыталась освободиться. – Я правда не знала. Иначе к чему была волынка с кондиционером?

– С кондиционером?

Вот оно. Шанс направить разговор в нужное русло.

– Если ты согласен выслушать...

– Да, – сказал он, наконец отпуская меня. – Да. Говори.

Мы опять сидели в креслах напротив друг друга, и я пересказывала ему отчет Риты у наблюдении над объектом 17-Д. Все мое внимание уходило на то, чтобы говорить о Рите в первом лице. Гур молча слушал, нацелив на меня неподвижный птичий взгляд из прошлого Ингрид Кейн. Я рассказала про кондиционер, про жидкость с запахом хвои, про то, как качнулась комната.

– Если б знать, что дверь можно было открыть просто так...

– Это мог только ЧЕЛОВЕК.

Я сочла нужным переспросить.

– Че-ло-век, – повторил он. – Я был единственным на Земле Адамом. А теперь вот ты... Ева из ВП. Он хрипло рассмеялся. Что он такое говорит?

– У нас это назвали "болезнью Гура". Дэвид, что со мной?

– Охотники не смогли найти барсучью нору и решили справиться о ней у самого барсука.

– Если ты думаешь, что меня подослала ВП... Давай рассуждать логически. Я больна и не совсем нормальна, значит, вопервых, не являюсь полноценным агентом. Во-вторых, я же для них ценнейший экспонат, единственный в своем роде объект для изучения "болезни Гура". Зачем им было отправлять меня одну прямо тебе в руки?

– И все-же тебя отпустили...

– Просто я их убедила, что здорова. Обманула ВП, чтобы встретиться с тобой и...

– Но если ты их убедила, что здорова, то тебя снова можно использовать как агента. Не так ли? Твоя логика трещит по швам. Пришлось предъявить последний козырь.

– В конце концов... Я в твоих руках. У тебя всегда есть возможность меня убрать. И если мы перед этим обменяемся информацией, ничего не изменится, правда? Только, пожалуйста, не надо огня. Что-нибудь другое, а, Дэвид...

Гур потерся щекой о плечо, скосив на меня глаза. Где же? Когда?

Он опять выпрямился неожиданно, как пружина, и прошел в соседнее помещение (на этот раз через обычную дверь). Я услыхала шум льющейся из крана воды. Гур вернулся с наполненным стаканом, что-то бросил, отчего вода приобрела голубоватый оттенок, и протянул стакан мне.

– Это "что-нибудь другое". Ты умрешь через два часа после того, как это выпьешь. Мгновенный паралич сердца, абсолютно безболезненно. А я за это время успею удовлетворить твое любопытство. Идет?

Вот и все. Я отлично понимала, что Гур никогда меня отсюда не выпустит и его предложение в данной ситуации, пожалуй, лучший для меня выход. То, ради чего я сюда пришла, ради чего жила эти два месяца, сейчас исполнится. Барсук покажет охотнику свою норку и убьет охотника. Забавно. Я хочу знать, где нора.

Я взяла стакан. Жидкость оказалась безвкусной, и я выпила с удовольствием, так как хотелось пить. Гур усмехнулся.

– А ты вправду изменилась. Прежде ты ценила жизнь и интересовалась лишь тем, чем тебе приказывали интересоваться. Ты была на редкость нелюбознательна, Николь. Я взглянула на часы. Без восемнадцати четыре.

– У нас не так уж много времени.

Он с интересом разглядывал меня, почти положив голову на плечо.

А напоследок я задам ему вопрос: "Ты когда-либо встречался с Ингрид Кейн?"

– Хорошо, – сказал он. – Пойдем.

Я убедилась, что дверь в стене он умеет "открывать" не хуже меня. Вспыхнул свет, и мы оказались в помещении с таким же высоким потолком, только гораздо просторнее. Огромный куб из серебристого материала с холодным блеском. Вдоль стен громоздились полки, сплошь заставленные картонными прямоугольниками, напоминающими старые коробки из-под конфет. И вообще все вокруг было до отказа забито странными предметами, о назначении которых я понятия не имела. Одни из них походили на мебель, другие на приборы, третьи – вообще ни на что. Они были очень ветхие – выцветшие, потрескавшиеся краски, ржавчина. Даже в воздухе, несмотря на мощные кондиционеры, ощущался музейный запах старья.

Уж не хранит ли Гур ту самую загадочную "аппаратуру", в существовании которой я прежде сомневалась? Я взяла с полки одну из "коробок". Внутри оказалась стопка пожелтевших бумажных листков со старинным шрифтом. Древний способ фиксации мыслей...

– Это книги с Земли-альфа.

– С Земли-альфа?!

– Да. Здесь все с Земли-альфа.

Невероятно! Более трехсот лет существует закон, по которому любой предмет, несущий в себе информацию о родине человека, подлежит немедленному уничтожению. За нарушение этого закона – смерть, Земля-альфа-проклятая богом планета, куда господь изгнал человека из рая в наказание за грехи, вот и все. Чтобы через несколько тысячелетий люди вновь обрели утраченный рай здесь, на Земле-бета.

– Здесь редчайший архив. И, видимо, единственный. Я обнаружил его случайно, когда в моей лаборатории на первом этаже разворотило взрывом пол. До сих пор не знаю, кто и зачем это оставил. Я тогда занимался химией. Земля-альфа интересовала меня не больше этого окурка.

Химией. Он щелчком сбил с сигареты пепел. И тут я все вспомнила. Эрл Стоун! Лет двадцать назад Дэвид Гур был Эрлом Стоуном, лучшим учеником Бернарда. Талантливый химик, восходящая в науке звезда, впоследствии внезапно исчезнувшая с горизонта. Я узнала его, когда-то худого долговязого мальчишку, которого Бернард привел однажды к нам на обед. У мальчишки был волчий аппетит, он смеялся над нами, что мы живем по старинке/семьей, а Бернард доказывал, что в старости это удобно – есть с кем поболтать о своих болячках и посидеть за картами.

Потом Бернард пошел в спальню отдохнуть, а мы за чашкой кофе проговорили на веранде до вечера. Эрл был отлично осведомлен о моих исследованиях, хотя Ингрид Кейн в то время уже давно забыли и вообще мои работы не имели никакого отношения к тому, чем занимался он сам. Он привлек меня совершенно необузданным любопытством – в этом мы были схожи. И вместе с тем я же тогда была развалиной, беседа меня утомила, отвечала я не сразу и еле слышно. А Эрл, по-птичьи скосив на меня круглые, любопытные глаза, нетерпеливо щелкал длинными пальцами по сигарете, а потом вдруг выпрямлялся пружиной со своим "Ну же! Ну!" – ему, видимо, очень хотелось стукнуть меня, встряхнуть, как старый забарахливший прибор.

– Надеюсь, мы когда-либо продолжим нашу беседу, мадам Кейн...

Он сказал это, с сомнением оглядывая меня, будто прикидывая, сколько я еще смогу протянуть. Я наблюдала, как он уходит по ярко освещенной аллее парка, двигаясь с бесшумной грацией зверя из семейства кошачьих, и впервые за много лет пожалела, что мне не двадцать.

Эрл Стоун... Я чуть было не отступила в тень, однако тут же сообразила, что он-то никак не сможет меня узнать. Я была Николь Брандо, которой двадцати еще не исполнилось. И не исполнится никогда. Забавно.

– Когда догадался, что к чему, первой мыслью, естественно, было сообщить куда следует. – Я заставила себя слушать Гура. Но кое-что в этом хламе меня заинтересовало. Решил подождать. Потом все откладывал. Любопытно. Мне никак не удавалось их понять, существовала некая преграда... Я сам должен был измениться, стать человеком с Земли-альфа. И я им стал. Я назвал эту жидкость "альфазин". Достаточно ввести два кубика...

– Но откуда она взялась?

– С Земли-альфа. Колба была упакована в одном из ящиков.

– Как же ты смог догадаться о ее назначении?

– Случайно. Просто экспериментировал. Что это такое, понял потом, когда стал сопоставлять симптомы своей болезни с этим. – Гур указал на полки.

Он явно что-то недоговаривал.

– Но ее состав, формула? Природа действия? Альфазин исчезает из обычного сосуда и моментально всасывается в кровь...

– Какое-то неизвестное нам вещество.

– Однако его должны были знать на Земле-альфа.

– Возможно. Никаких сведений на этот счет. Гур наверняка хитрил. Он был химиком и слишком любопытным, чтобы не докопаться до сути. Чего он боится? Я почти покойница.

– Эта колба здесь?

– Альфазин кончился, – сказал Гур, – ты слишком много хлебнула. Я даже не смог продержаться в цирке до конца сезона. Там отлично платят, но их интересовали лишь сеансы гипноза. И не только их. – Гур насмешливо скосил на меня глаза. – Что ты еще хочешь знать?

– Чем они отличались от нас?

– Способностью чувствовать.

– Что ты имеешь в виду?

– Во всяком случае, не те пять чувств и инстинкты, вроде самосохранения, которыми обладают и животные. Я говорю о чувствах друг к другу. Можно назвать это совестью, общественным самосознанием – как угодно... Наш рай убил человека, позволил ему убежать в себя.

– Не понимаю...

– Они умели мечтать и жалеть, любить и ненавидеть. Непонятные слова, да? Они совсем иначе воспринимали мир и себя в мире. Гораздо обостреннее, глубже, полнее. Тот человек знал и страдания – пусть! Но это заставляло искать выход, бороться, переделывать мир. У них было искусство.

– А разве у нас...

– У нас искусность. Искусные маляры, танцоры и джазисты, которые хотят выразить только то, что умеют раскрашивать холст и стены, отплясывать лучше всех "чангу" и барабанить по клавишам. Они развлекают толпу и получают за это чеки. У равнодушных не может быть искусства. Человечество остановилось в развитии. Оно ничего не хочет и никуда не стремится. В науке осталась лишь горстка любознательных, которые удовлетворяют свое личное любопытство и плюют на человечество. Любопытство кошки, гоняющейся за собственным хвостом. Земля спокойных, земля живых мертвецов.

Впервые, в жизни я ощущала себя безнадежной тупицей. Предположить, что Гур попросту помешался на Земле-альфа и его странные утверждения не стоит воспринимать всерьез, было бы легче легкого. И все-таки и "болезнь Гура", и его власть над Ритой, и загадочное решение Риты умереть, и двери, которые открывались непонятно как, и тайник – все это было реальностью и требовало объяснений. Но мое время кончилось.

Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Поспать бы! То ли дала себя знать усталость, то ли начало действовать средство Гура, но я совсем отключилась и даже не сообразила, где я, когда в мое плечо впились пальцы Гура.

– Не поняла? Не веришь? Николь...

Судя по часам, я уже давно находилась на том свете. Но Гур с его птичьими когтями никак не походил на ангела.

– Не поняла? Хочешь понять?

Я хотела только спать. Я будто скользила по наклонной плоскости куда-то в небытие, и если это была смерть, то я желала ее. Но меня удерживали пальцы Гура.

– Хочешь понять? Ты останешься здесь. Тайник в твоем распоряжении. Если хочешь понять... Я дал тебе подкрашенную воду... Я сам... я сам этого хочу. Чтобы ты поняла. Чтобы был кто-то еще. Я больше не могу...

Его пальцы разжались, и я тут же полетела в бездну. Моя последняя мысль все-таки была о смерти – я уже забыла, как засыпают в двадцать лет после сильной усталости.

Примыкающая к тайнику комнатушка, похожая на дно колодца, теперь была домом. Только самое необходимое – крошечная ванная, допотопный немой робот, кое-что из гардероба и косметики, доставленное Гуром из города по моему заказу, столик, кресло и тахта. С утра до вечера я валялась на ней, обложенная книгами и словарями, и пыталась разобраться в странных историях, где люди говорили друг другу таинственные слова, похожие на молитву, убивали себя и других, сражались с ветряными мельницами, разыгрывали длинные нелепые спектакли вокруг самых элементарных желаний. Особенно связанных с женщиной.

Я воспринимала только их музыку. Ее можно было просто слушать, не докапываясь до логики и здравого смысла. Беспокойство, которое она вызывала, не навязывалось извне, а было внутри меня, пока еще не понятное, но крайне занятное. Я слушала себя,

Мне никто не мешал. Лишь иногда за дверью слышался раздирающий душу скрип (это вычитанное "раздирающий душу" мне понравилось), и появлялся мой робот, чтобы накормить меня, подобрать с пола книги и, унося полную пепельницу окурков, удалиться с "раздирающим душу" скрипом.

Среди ночи я сквозь сон слышала шаги Гура. Вниз по лестнице и дальше по подземному коридору. Куда и зачем он ходил, я не знала. Выходить в коридор мне было строжайше запрещено, и Раздирающий Душу бдительно следил, чтобы я не нарушила этого запрета. Шаги Гура звучали чуть слышно, но почему-то каждый раз будили меня. Лишь потом я сообразила, что бессознательно ждала их в полусне.

Под утро он возвращался. Попасть в тайник можно было только через мою комнату.

Делая вид, что сплю, я наблюдала, как он крадется во тьме мимо моей тахты. Он прекрасно ориентировался в темноте, скользил меж стульев, которые я нарочно расставляла на его пути, с бесшумной грацией кошки. Как и в тот вечер, когда был Эрлом Стоуном. Почему он переменил имя и профессию? Что сейчас составляло его жизнь, помимо легальной внешней стороны? Эти вопросы занимали меня ничуть не меньше Земли-альфа. Меня интересовал Гур, а еще больще – мой интерес к Гуру.

Я знала, что Рита была его девушкой, но ко мне он ни разу не приблизился. Я тоже не делала никаких попыток к сближению, а, напротив, каждый раз, когда он пробирался к тайнику мимо моей постели, инстинктивно настораживалась, словно мне грозила опасность.

Тем более непонятно, потому что меня к нему тянуло. И не только как к источнику информации. Когда Гур был в библиотеке, я уже не могла спать, иногда не выдерживала и, наскоро одевшись, шла туда. Гур сидел на старом диване с книгой или в наушниках, закрыв глаза. Лицо его казалось пепельно-серым, а тени у глаз – голубоватыми, то ли следы грима, то ли усталости. Углы рта, руки находились в блаженно-расслабленном состоянии покоя, только сомкнутые веки, обычно неподвижные, мелко дрожали, будто ветер гнал рябь по воде.

Я осторожно садилась рядом и тоже надевала наушники. Пленка была старая, с дефектами, музыка то гремела, то совсем удалялась, и я слушала то ли Ингрид Кейн, то ли Риту, то ли Николь, которая сидела сейчас рядом с Гуром.

Я сделала очень важное открытие насчет Риты и Гура. "Все время хотела его видеть, думала о нем, караулила..." ЛЮБОВЬ. Как на Земле-альфа. Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура. Это "их" слово, которое прежде было для меня лишь словесным обозначением чего-то непонятного, абсурдного, вдруг обернулось реальностью. Даже слишком реальностью. Мною.

Рита. Бетянка до мозга костей. Ей было поручено следить за Гуром, стать его подружкой, и она выполняла этот приказ охотно, потому что Гур не был ей неприятен и она, наверное, согласилась бы на связь с ним и без инструкции. А потом альфазин, после чего ее отношение к Гуру стало похоже на болезнь. Любовь.

Гур считал, что природа любви заключалась в стремлении "того" человека вырваться из оболочки своего замкнутого "я", ощутить единство с другим "я".

Стремление к невозможному. Иллюзия, самообман. Глупо. Рита вряд ли сознавала, что с ней происходит, и еще меньше умела бороться со своими эмоциями. Она надоела Гуру, раскрыла слежку и была исключена из игры обеими сторонами.

Пока она видела его ежедневно, ей еще как-то удавалось держаться, но вот она не видит Гура три недели. Последний отчет. Настроение отличное, болезнь проходит, никаких нелепых желаний, никаких мыслей о Гуре.

Через два дня она пришла ко мне просить о смерти. Ее лицо в то утро. Я подошла к зеркалу. Теперешняя Рита выглядела старше – то ли сказывалось подземное существование, то ли...

Мне показалось, что лицо Риты-Николь стало приобретать черты Ингрид Кейн. Вокруг глаз по-прежнему ни единой морщинки, но взгляд... И несвойственная Рите линия губ, слишком напряженная, – я всегда, когда размышляла, стискивала губы так, что в углах образовывались ямки. И прическа. Видимо, я механически закалывала волосы, как когда-то в молодости.

Рита была ВЛЮБЛЕНА в Гура и, оказавшись изолированной от него, почувствовала, что не хочет больше жить. Ситуация, аналогичная историям в их книгах. Но Рита была бетянкой. Почему она не сообщила отцу, не обратилась к врачам, когда приступы стали невыносимыми? Почему она, более того, скрыла их, стерла последний отчет, чтобы ей не помешали умереть? И с этой же целью сама состряпала необходимые для смерти документы, когда шла ко мне?

Она не хотела избавиться от "болезни Гура" и связанных с ней страданий, предпочла умереть, страдая. Будто видела в них какойто смысл, удовлетворение. Удовольствие в страданиях? Нелепость.

Или же это так называемая "жертва собой", с чем я тоже часто встречалась в их книгах? Рита не могла долго обманывать ВП, давая неверные показания о ходе "болезни Гура", так же как пчела одного улья не может таскать мед в другой. Но, продолжая выполнять свой долг, она играла бы против Гура, и предпочла смерть, как поступали в подобных случаях на Земле-альфа.

Я поймала себя на том, что испытываю от своего открытия гораздо большую радость, чем от всех открытий Ингрид Кейн, вместе взятых. Я впервые самостоятельно проанализировала факты и сделала выводы, пользуясь понятиями Земли-альфа, ранее мне недоступными.

Жаль только, что я не могла поделиться своим открытием с Гуром. Рита была в него влюблена и из-за этого умерла. Но Рита была мною, Ингрид Кейн, которая двадцать лет назад болтала с Эрлом Стоуном на веранде и которая тоже умерла. Обе мы теперь стали Николь, которая была жива, но вместе с тем уже не была той Николь, которую знал Гур.

Слишком много объяснений, которые отнюдь не входили в мои планы. Даже вариант: "Я преследовала тебя, потому что была влюблена" – не годился, так как не соответствовал действительности. Мой повышенный интерес к Гуру был в основном познавательным, хотя память Риты продолжала жить во мне. И память Ингрид Кейн, которая когда-то пожалела, что ей не двадцать.

Но никаких безумств. Гур приходил теперь менее усталым, и мы вместе познавали Землю-альфа. Вначале он был учителем, но постепенно я нагнала его. Мы тогда были слишком поглощены Землей-альфа, чтобы заняться друг другом. Гур сказал, что со мной как бы открывает ее заново. Ее и того человека.

Мы будто карабкались вдвоем на какую-то недоступную гору, связанные одной веревкой, тащили друг друга выше, выше, казалось, еще шаг – и вершина. Но она опять оставалась лишь ступенью, откуда начинается новая скала, еще круче. И мы снова лезли вверх, ощупью исследуя каждую впадину, каждый выступ. Нас гнало любопытство – что там, дальше?

История человечества. Тысячелетия, века... У каждого века свои проблемы. У каждой страны, у каждого поколения. У каждого человека. Они были такими разными в своем сходстве. Каждый – целый мир, загадка.

Мы поняли: чтобы до конца постичь все это, не хватит и тысячи жизней. И все-таки карабкались.

Нищета, неравенство, физические страдания. У кого беспощадней и острей клыки, тот победитель. Душат друг друга, идут войной. Брат на брата, народ на народ...

XX век. Здесь какой-то провал, заговор молчания. Будто не было в их истории этого таинственного века. Оставалось лишь догадываться о каких-то бурях и катаклизмах, в результате чего большая часть планеты, десятки стран и народов то ли вообще перестали существовать, то ли стали для "Свободного мира" таким же табу, как у нас Земля-альфа.

"Свободный мир" – так они называют себя. Найдены новые дешевые способы получения энергии, всю неприятную и тяжелую работу отныне поручают машинам. Но человеку все хуже. Учащаются самоубийства, клиники переполнены душевнобольными, искусство все мрачнев и безнадежнее. Духовные страдания оказываются страшнее физических. Языки сливаются в один, но говорящие на нем не понимают друг друга и даже не пытаются понять. СТРАСТЬ, НЕНАВИСТЬ, ДРУЖБА, ЛЮБОВЬ, СОСТРАДАНИЕ – эти слова, прежде определяющие человеческие взаимоотношения, постепенно исчезают. В моде спокойствие и безразличие, культ отчуждения. Люди Земли-альфа словно подражают бетянам, а те, кому это не удается, прибегают к алкоголю и наркотикам, чтобы духовно и эмоционально отупеть, забыться в своем отчуждении. Бегство в себя от себя. Замкнутый круг. Тупик.