Текст книги "Только одно завтра (СИ)"

Автор книги: Юлия Леру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Только одно слово. Часть 2

Так, вещи собраны. Она перерыла в памяти содержимое своего и Митиного чемоданов, снова убеждаясь, что ничего не забыла, что все как надо и все на своих местах. Надо будет предупредить Дана насчет уроков. Проверить, но не помогать, никогда, иначе истерика с криками «я тупой» обеспечена. Пусть мальчик посидит подольше. Митя мог мучить одну задачу по полчаса, но всегда находил решение сам. Психолог говорила, что это непременный атрибут успешной адаптации ребенка к самостоятельно жизни в будущем. Таким детям тяжело с самого начала, но если не научить их справляться со всем самим, то потом они превращаются в паразитов на шеях взрослых. А Таша не хотела, чтобы мальчик рос беспомощным.

Погода за окном радовала. Они с Митей оделись, вывезли чемоданы на крыльцо и успели погулять по двору, пока ждали Дана. Мальчик пинал опавшую листву и распевал песни. Таша тихонько подпевала, поглядывая на дорогу, пока, наконец, не заметила выруливающий во двор «пассат» Даниила.

Остановившись, Митя тоже наблюдал за машиной. Таша увидела, как брови мальчика сосредоточенно съехались на переносице – сын о чем-то думал.

Дан вышел из машины, приветливо улыбаясь, сразу же протянул Мите руку.

– Привет, я твой дядя Даня. Ты меня, наверное, не помнишь, но мама рассказывала.

– Это «пассат»? – спросил Митя, пожимая руку Дана. – Я видел на картинку похожую машину, и она называлась «пассат». Как ветер.

– Это потому что она ездит, как ветер, – подмигнул Дан им обоим. – Я тебя на ней прокачу, когда мама уедет. Сам увидишь.

– Это почему еще «как мама уедет»? – подозрительно спросила Таша. – Привет, кстати. Дан, я тебе голову за ребенка оторву, если что, ты в курсе?

– Привет, Наташ. Никто никому голову отрывать за ребенка не будет, я тебя умоляю. Мой пацан с двухлетнего возраста со мной катается. Давай-ка, открывай багажник, я закину вещи.

– Синий – мой, его вниз клади, – сказала Таша, кивая на чемоданы.

Дан посмотрел на второй чемодан, разрисованный Микки-Маусами, и хмыкнул.

– Странно, а я подумал, этот твой.

Митя прыснул позади них.

– Ой, дядя Даня, ты такой смешной! Мама же взрослая, как у нее может быть детский чемодан!

– Ну, девочки тоже любят Микки-Мауса, – хмыкнул Дан. – Моя жена, твоя тетя Марийка, иногда даже как Минни одевалась. Розовый бантик надевала на голову, уши, юбочку короткую…

Таша резко ткнула Дана в бок.

– Совсем спятил?

Фыркнув, Дан замолчал и принялся укладывать чемоданы. Таша усадила мальчика в детское кресло, пристегнула, уселась впереди. Хлопнув дверью, занял водительское место Дан.

– Ну, в путь?

– В путь! – крикнул Митя, и они тронулись.

До дома Даниила и Марии было прилично. Митя за это время успел совсем сдружиться с дядей Даней и даже пообещал ему рассказать стихи, которые они учат в школе, чтобы тренировать речь.

– С нами занимаются отдельно, потому что мы – особенные, – Таша закрыла глаза на этом слове, но мальчик произнес его легко. Она благословила Бога за то, что и Дан отреагировал как должно, коротким «угу», которое воспринялось совершенно естественно. – И чтобы мы развивались, учителя учат с нами стихи. У нас просто программа адаптированная.

Митя произнес последнее слово почти без запинки, и Таша гордо выпрямилась, заметив выражение лица Даниила. Думал, мы глупее остальных? Ничего подобного.

Они подъехали к дому. У подъезда пятиэтажки их уже ждали Марийка и светловолосый, совсем не похожий на Дана мальчик – его сын. Таша вышла из машины, отстегнула ремни безопасности и, удерживаясь от желания взять сына за руку, приблизилась вместе с ним к встречающим.

– Здравствуй, Наташенька, – кивнула Марийка. – Привет, Митя.

– Привет, тетя Маша! – живо откликнулся сын. – Я поживу у тебя недельку, ладно? Баловаться я не буду, но иногда меня надо приструнить. Я же ребенок. А это твой сын?

Марийка, казалось, оторопела. Таша переглянулась с Даном – на лице его застыла легкая насмешка. Казалось, он, как и сама Таша, испытывает сейчас чувство гордости за мальчика.

– Ну и ну, молодой человек, – покачала Марийка головой. – Совсем тетку ошеломили. Да, это мой сын. Арсений.

Хитро оглянувшись на мать, Митя подошел к брату и, протянув руку, погладил его по голове. Арсений тут же разревелся, испугавшись и незнакомого мальчика, и его быстрого движения. Митя не понял, что произошло, но на всякий случай отступил к матери.

Даниил засмеялся.

– Мой принц, это же братик, которого ты так ждал, – сказал он сыну, присаживаясь перед ним на корточки. – Чего ревем-то?

– Он меня тронул! – отозвалось дитя, тем не менее, сразу прекратив рыдать.

– Он тебя погладил, а ты в слезы. Эх ты, храбрый портняжка!

– Я ему сделал больно, мам? – спросил Митя, дернув Ташу за юбку.

– Ну что ты, милый, ты просто его напугал. Он же маленький еще.

Митя задумался. Потом осторожно приблизился к мальчику, и уже медленно протянул руку и погладил его по голове. Трое взрослых молча наблюдали за сценой.

– Меня зовут Митя. Мы будем с тобой играть? У меня есть смешарики и чудик.

Арсений помолчал. Смешарики были ему знакомы, но о чудике он явно слышал впервые.

– А что такое чудик? – наконец, спросил он.

– Это такая штука, из которой разные чудеса получаются, – объяснил сын.

– Страшные? – с опаской уточнил Арсений.

– Иногда страшные, – признался Митя. – Но я их тогда сразу ломаю и делаю новых.

– Ну, кажется, дело пошло на лад, – подытожил Дан, глядя на Ташу. – Тебе не пора? Во сколько самолет?

Таша, спохватившись, глянула на время. Регистрация уже началась, а до Внуково ехать и ехать. Наспех обняв сына, она села в машину. Дан ударил по газам, и они выехали со двора уже на второй скорости.

– Мне кажется, или ты похудела? – сварливым голосом спросила мать, когда время объятий и расспросов о жизни кончилось. – Моришь себя голодом или материнство не позволяет нормально есть и спать?

– Не морю, – покачала Таша головой. – Возраст, наверное, сказывается. А вот ты совсем осунулась. Мам, тебе точно нельзя со мной поехать? Я бы тебя у нас в клинику хорошую положила, ухаживала бы за тобой.

– Я здесь родилась, здесь и умру, – сказала мать холодно. – Я понимаю, что старуха тебе в тягость, что там поклонники и ребенок чужой, но ты уж потерпи, ладно? Немного мне осталось.

Таша сжалась на уголке стула.

– Ну зачем ты так? Ты ведь не знаешь Митю.

– И не хочу. Иди, обустраивайся, мне спать нужно уже. Устала.

Таша вышла от матери, как оплеванная. Добралась до дома, бросила вещи в своей бывшей комнате, легла, не раздеваясь, на кровать. Доктора не утешили. Как минимум десять дней строгого постельного режима, потом двадцать один день в палате кардиологии, «а потом посмотрим». Вот это «посмотрим» убивало. Она не могла постоянно курсировать между Ростовом-на-Дону и Наро-Фоминском – слишком дорого это выходило, а авиаперелет в острой стадии сердечнососудистых заболеваний был противопоказан. Оставалось только ждать. И она под страхом смерти не могла бы сказать, чего ждала.

Таша хотела ночевать в палате матери, но та категорически отказалась. Выпила принесенный сок, поела кашу, высказав свое «фи» по поводу качества больничной еды.

– Нечего тебе здесь делать. Не умираю я, точно уже. Так что иди домой, спи там. И не кури, ради Бога, на крыльце, мне уже все уши прожужжали. Как проститутка, ей-богу.

Вечером Таша позвонила Дану. Дети играли в комнате Арсения, и, кажется, совсем сдружились. Митя крикнул в трубку: «Я люблю тебя, мам!» и убежал к новому другу. Таша закончила разговор с чувством легкой обиды. Но заставила себя порадоваться: гораздо хуже, если бы мальчики враждовали. А так сын даже и не заметит ее отсутствия. Она зарылась под одеяло и неожиданно расплакалась, когда поняла, что еще долго не увидит своего мальчика.

Дни текли. Через неделю матери разрешили сидеть, а еще через два дня – самой в первый раз дойти до туалета. Таша была с ней, держала за руку, вела по больничному коридору к уборной и обратно.

– Что-то ты еще похудела, – заметила мать, когда, справившись с делами, они вернулись в палату интенсивной терапии, откуда завтра ее должны были перевести в обычную кардиологическую. – По приемышу своему сохнешь, что ли? Так езжай, чего тебе тут делать. Старуха уж как-нибудь без тебя справится.

– Я скучаю по Мите, – сказала Таша. – Но не говори глупостей, ладно? Ты моя мать.

– Я тебе в тягость стала, Таша. Приходишь, спрашиваешь, как дела, а сама все думаешь, когда же… Думаешь, тебе этот дебильчик «спасибо» когда-нибудь скажет? Так до старости и будешь сопли ему вытирать.

– Не называй его так, Митя не дебил! – вскинулась Таша. – Он совершенно нормальный ребенок!

Подскочила медсестра.

– Вы что! Ей же покой, покой и покой нужен! Вы кто, дочь? Давайте-ка выйдите и успокойтесь. Поговорите потом, давайте.

Провожаемая взглядом матери, в котором не было ни капли тепла, Таша вышла из палаты. Дошла до остановки, закурила, наплевав на прохожих. Руки тряслись от обиды. Ее мальчик не дебил! Заплакала, вытирая слезы рукавом свитера, ловя на себе любопытные взгляды.

И зачем только она вообще сюда прилетела? Зачем только позволила себе хоть на миг поверить в то, что мать стала другой, что она изменилась, побывав на пороге смерти? Такие люди никогда не меняются. Они незыблемы в своих убеждениях, и ничто, даже понимание того, что завтра может оказаться последним днем, не может их свернуть с выбранного пути.

Иногда Таше хотелось быть такой.

Она легла спать, сказав себе, что завтра же поедет за билетом. В Москву самолеты летали постоянно, каких-то два часа, и она снова прижмет к груди Митю! Обняв подушку, Таша закрыла глаза и погрузилась в тревожный сон.

Утром ей позвонили. Еще не подняв трубку, она поняла, что что-то случилось – семь утра, а на проводе Дан.

– Слушаю.

– Таш, ты сможешь сегодня приехать?

– Что случилось? – спросила она, хватаясь за сердце. – Дан, что случилось?!

– Мите стало плохо в школе. Он в реанимации сейчас. Врачи говорят…

Но она уже бросила трубку и заметалась по комнате в поисках вещей. Набрала номер аэропорта, заказала билет до Шереметьево – ближайший рейс, через три часа, по неимоверной цене, но ей было плевать на все.

Уже выбегая из дома, Таша услышала звонок домашнего телефона. Звонили из больницы.

– Наталья Николаевна? Евгении Федоровне два часа назад стало хуже. Повторный инфаркт. Вам нужно приехать. Она умирает.

– Я буду, – сказала она севшим голосом. – Я сейчас буду.

До больницы было пятнадцать минут езды на такси. Прямо с чемоданом она залетела в отделение, накинула халат, напялила бахилы и бросилась к матери в палату. Вид больной поразил ее. Лицо, такое живое и полнокровное еще вчера, теперь казалось посмертной маской египетского фараона. Мать едва дышала, в дряблых венах торчали капельницы. Увидев дочь, она приподняла брови.

– Не думала, что ты на стреме.

– Мне звонили из дома. Мите плохо. У меня через два с половиной часа рейс.

– А, так ты зашла попрощаться, а не потому, что я подыхаю, – хмыкнула мать. – Ну давай, езжай уже. Сдохну без зрителей. На похороны ждать или закопают за общественный счет?

– Мам, ну зачем ты так, – обессиленно сказала Таша. – Ты пойми, это же ребенок, это же мой сын…

– Это не твой сын, – сказала она. – А я – твоя мать. Не думала, что доживу до момента, когда дочь придет в больницу, чтобы дождаться моей смерти. Не уверена, что сдохну до рейса. Капельницу мне, что ли, перекрой. Для верности.

Таша опустила лицо и плакала, не скрываясь.

– Ты ничем ему не поможешь, – сказала мать жестко. – Там есть врачи, там Москва рядом. Думаешь, Данька бросит своего племянника?

– А вдруг он… – Таша не решилась произнести «умирает», но слово так и вертелось на языке. – Мам, я ведь так люблю его! Он – вся моя жизнь, вся моя душа! Возьмется ручонками за юбку, «ма-ам», а у меня сердце от нежности заходится. Я не переживу, если его потеряю!

– Всю жизнь ты такая, Таша, – сказала мать после паузы. – Всю жизнь тебя на всяких сирых и убогих тянуло. Нормальный Данька один попался, и того ты упустила из-за дурости из-за своей.

Таша молча плакала.

– Ты ведь не улетишь, да?

Она подняла голову и посмотрела на мать, на ее ввалившиеся щеки, подернутые смертной пеленой глаза. И поняла, что не может уехать, но, Господи, как же она сейчас, на одно пронзительно-долгое мгновение ее возненавидела!

– Не смотри на меня так, Таша! – захрипела вдруг мать. – Не смотри, дочка, не смотри!

Она схватилась за горло и повалилась на кровать. Безучастно Таша наблюдала за беготней врачей, за попытками реаниматоров заставить мать вдохнуть еще хоть глоток воздуха. Наконец, на нее нацепили маску, подали кислород. Говорить мать больше не могла, да и не о чем им было говорить.

Таша выключила телефоне, чтобы не рвать себе сердце, и сидела в палате до вечера, глядя в одну точку и ни о чем не спрашивая. Пару раз она ощущала на себе взгляд умирающей, пару раз видела, как та пытается дотянуться до ее руки своими скрюченными пальцами, но не сделала ни движения. Все внутри словно застыло.

Мать уснула почти в полночь. Тогда Таша очнулась, вышла из больницы и набрала номер Дана.

– Извини, не разбудила?

– Ты с ума сошла, я тебе столько раз звонил! Думали уже, что-то с тобой случилось!

– Как Митя?

– Плохо, Таш. Доктора взяли кровь, говорят, подозревают что-то нехорошее. Он пришел в себя, но пока видеться с ним не разрешили. Сказали, лучше не волновать. Ты когда прилетаешь?

– Не знаю, – безжизненно сказала она.

– Эй, что значит «не знаю»? – удивился Дан, но она уже положила трубку.

Все последующие две недели Таша ухаживала за матерью. Протирала ей пролежни, ворочала тяжелое тело с боку на бок, кормила. И все молча, без единого слова. И когда однажды утром, не проснувшись, мать скончалась, она организовала похороны, простые, без оркестра и моря цветов. На следующий день после поминок Таша, наконец, села в самолет на Внуково.

– Привет, – сказала она открывшему дверь Дану. – Митины вещи здесь? Я заберу их.

– Наташа?! Ты себя в зеркало видела? Я даже не узнал тебя. Зайди. Марийка тоже поедет с нами, сейчас она одевается.

Он отступил, пропуская ее внутрь. Таша прошла, опустилась на диван в гостиной, сложила руки на коленях.

– Ты на себя не похожа, – сказал Дан. – И это не комплимент.

– Митины вещи, – повторила она.

– Да, чемодан мы собрали. Подумали, что сюда он уже не вернется.

Марийка вышла из комнаты, поздоровалась с Ташей. Они уселись в машину и поехали в больницу, детский центр здоровья, частную клинику, в которой были лучшие врачи и лучшие лекарства. Там, надев халаты и бахилы, все трое прошли в палату к Мите. Мальчик дремал, но, услышав голоса, поднялся в кровати и заулыбался.

– Мам, я тебя так долго ждал, а ты все не приходила и не приходила, а Сашка из пятой палаты сказал, что ты вообще не придешь, а я его стукнул, чтобы он не врал, и меня тетя медсестра ругала!

Таша обняла его и прижимала к себе, пока мальчик не стал вырываться.

– Ну мам, ну отпусти! А ты испугалась, когда я заболел?

– Очень, – сказала Таша дрогнувшим голосом.

– Значит, я сильно болел, – с удовлетворением в голосе сказал Митя. – Ребятам в школе расскажу про свою патологию!

Она снова обняла его и молчала, пока сын болтал ногами и рассказывал им, какие больные уколы ему делали и сколько капельниц ставили.

Очень не хотелось уходить, но Таша намеревалась еще поговорить с лечащим врачом, поэтому, побыв минут пятнадцать, они распрощались и ушли. В ординаторскую пошла она одна, Дан и Марийка решили подождать в машине. Доктор был один. Выслушав Ташу, он раскрыл историю болезни Мити и задумчиво пробежал взглядом по строчкам.

– Все показатели крови в норме, – сказал он, и Таша вздохнула с облегчением. – Мы провели все необходимые исследования. За мальчиком нужно будет понаблюдать. Вы его мать?

– Да, – сказала она.

– Во время беременности не было никаких осложнений? Токсикоза, внутриутробной гипоксии плода? Скрининг на наследственные заболевания делали?

Пришлось объяснить. Доктор нахмурился.

– Н-да, интересная ситуация. Это, конечно, затрудняет исследования, но все же…

Таша рассказала обо всем, что знала о беременности Ирины.

– Вам лучше спросить ее брата. Он, кстати, присутствует здесь, – напоследок сказала она.

– Не понимаю. У мальчика есть дядя, и, тем не менее, усыновили его вы.

Таша рассказала о браке. Доктор покачал головой.

– Мексиканский сериал, честное слово. Извините, конечно. Позовите сюда дядю.

Дан мог рассказать не больше, чем она, да и не видел причины, по которой беременность его покойной сестры могла бы иметь решающее значение в диагностике болезни Мити. Прошло ведь уже девять лет.

– Дело в том, что симптомы уж очень характерны, – сказал доктор. – Я надеюсь ошибиться, но томография дает довольно четкое представление о характере заболевания. Скорее всего, имело место нарушение эмбрионального развития в первые три месяца беременности. У мальчика опухоль мозга.

– Нет, – сказала Таша.

– Доброкачественная и очень благоприятного течения, – поспешил добавить доктор. – Мы назначим консультацию невролога и онколога, но я уверен, операция не будет нужна.

– Как называется его болезнь? – спросил Дан.

– Болезнь Стерджа-Уэббера. Энцефалотригеминальный ангиоматоз.

– Он умрет?

– Нескоро. Проживет дольше меня, если будет принимать лечение. – Доктор позволил себе улыбку. – У него, еще раз повторю, самая благоприятная форма. Без опухолей на лице и слепоты.

Таша содрогнулась.

Дан повез Ташу домой. Она сидела очень прямо на переднем сиденье, смотрела только перед собой и молчала. Он тоже, но уже у самого порога, помогая ей занести чемодан, вдруг взял за руку и заговорил.

– Ты должна держаться, поняла меня? Держатся за него до последнего вздоха, своего или его, неважно.

Она смотрела на него пустым взглядом.

– Наташ, да приди же ты в себя! – Дан встряхнул ее. – Это твой сын, а ты его мать! Он, кажется, не собирается умирать, так что и ты давай, не веди себя так, как будто собрался!

– Я и не веду, – сказала она.

– Вот и отлично. Справишься сама?

– Справлюсь.

– Хорошая девочка.

Она проводила его взглядом, вошла в дом и закрыла дверь. Сердце ныло, но, по крайней мере, она делала и говорила правильные вещи. Она не сдастся. Не для того, она не спала ночи, и раз за разом показывала Мите, как зашнуровывать кроссовки. Он сильный мальчик. И у нее есть она, Таша, которая отдаст все на свете за одно-единственное слово, произнесенное ее мальчиком. Это слово «мама».

«Я твоя мама, и я не дам тебе умереть», – пообещала она, глядя на стоящее у кровати фото Мити.

И ей показалось, но это, конечно, только показалось, что лукавая улыбка на лице ребенка стала вдруг чуть шире.

Только один шанс. Часть 1

Есть вещи, которые нужно выбрасывать, даже если они тебе все еще дороги. Плюшевый медвежонок с оторванными и сто раз пришитыми лапами. Кукла без глаз с изрисованным лицом. Такая любимая, но треснувшая чайная чашка.

И старая любовь.

Таша долго хранила ее в своем сердце. Тешила себя надеждами, сходила с ума от ревности, ненавидела и желала одновременно. В одиночестве растила сына, стараясь ни в чем ему не отказывать, одновременно отказывая во всем себе, даже в праве на женское счастье. Материнское счастье у нее уже есть – чего еще надо?

Она познакомилась с Александром на похоронах матери бывшего мужа. Сын друга семьи, баснословно богатый владелец сети ресторанов где-то на севере Италии, был не только умен, но еще и дьявольски красив. Что он нашел в Таше – она и сама не знала. Но на следующий день после поминок он ждал их с Митей возле школы на своем арендованном «бентли».

Через месяц, за несколько дней до отлета на родину, Александр сделал Таше предложение. Она взвесила все «за» и «против». Почему бы нет? Отвращения при мысли о близости она не испытывала. Впрочем, несколько раз достаточно прямо Александр заявил, что готов подождать. Таша всякий раз невольно вспоминала бывшего мужа, едва ли не на первом свидании залезшего ей под юбку на заднем сиденье родительской «волги», краснела. Они – взрослые люди, сказала она в тот день, когда было сделано предложение.

В итоге она сказала «да».

Да и сыну понравился молодой жизнерадостный итальянец, с которым можно было поплескаться в бассейне и погонять на велосипеде ранним утром. Мама постоянно уставала на работе, постоянно говорила, что ей некогда. А дядя Саша всегда был готов к развлечениям. За неделю они успели порыбачить на озере, покататься на пони в городском парке, сходили в бассейн, и всякий раз по возвращении Митя так восторженно рассказывал об их похождениях, что Таша, поначалу с опаской ожидавшая от Александра… – да и сама не знала, чего – постепенно оттаяла.

Митя, в детстве хрупкий, болезненного вида мальчик – ох, сколько же слез Таша пролила, воспитывая ребенка с задержкой развития! – к двенадцати годам стал вполне самостоятельным и уже не боялся, что его назовут «трудным» или «отстающим». Он, конечно, кое в чем уступал другим детям, учился в специальной школе, но дурачком не был, и фальшью его Александр обмануть бы не смог. Выходит, – и Таша на это очень надеялась, – мальчик и правда понравился ее будущему мужу.

Она не хотела пышной свадьбы и толпы друзей на церемонии. Помнила первый брак и расходы, и короткую семейную жизнь, не ставшую счастливее от того, что на торжество были пущены огромные деньги. Они расписались в ЗАГСе, пригласив двух Ташиных коллег-учительниц в качестве свидетелей, и через несколько дней уже улетели в Италию.

Уже в аэропорту Рима откуда-то из Сибири, где заключал сделку, ей позвонил Даниил, сдержанно поздравил, пригласил в гости на зимние каникулы.

– Отхватила богача, Наташка, – сказал он напоследок. – Не переживай, все будет нормально. Тебе уже пора обзавестись семьей.

Замолчал.

– Да, – снова заговорил после паузы, и Таша уловила в его голосе незнакомые эмоции. – Не думал, что это будет так…

– Как?

– Неприятно, – глубоко вздохнув, вымолвил он. – Видимо, не совсем мы еще чужие, Наташ.

Она вспомнила, как бродила по пустым комнатам, плача навзрыд, когда узнала, что Даниил женился во второй раз. Убеждая себя, что ей все равно, понимая, что им больше никогда не быть вместе – просто потому что потеряла его, навсегда потеряла.

– Да, – сказала она задумчиво. – Я тебя понимаю.

Связь оборвалась – дорогущий роуминг съел все деньги, но главное уже было сказано, и Таша не стала набирать номер снова.

Опустив взгляд, она встретилась глазами с внимательно наблюдающим за ней сыном.

– Мам. Мне ведь не обязательно звать дядю Сашу папой, правда? – спросил он неожиданно.

Таша кивнула.

– Конечно, не обязательно. Даже дядей Сашей не надо. Ты же знаешь, как его зовут по-настоящему, правда?

– Александр Кристи-ани, – выговорил Митя, внимательно следя за произношением. – И мы теперь тоже Кристиани, да?

– Ты – нет, – улыбнулась Таша. – Вышла замуж только я.

Митя задумался.

– Ясно, – наконец, сказал он. – Это потому что я не сын дяди Саши, да?

– Да.

– Ну и ладно, – вздохнул сын. – Мне в этой жизни пока и с матерью проблем хватает.

Таша расхохоталась. Подошедший Александр весело улыбнулся, потрепал мальчика по макушке.

– Веселимся? Мне бы вашу радость, Натали – наш багаж улетел в Неаполь, – жизнерадостно сообщил он. – Придется проехаться по магазинам – не будете же вы ходить по дому в дорожной одежде.

– В Неаполь? – удивилась Таша. – Ну и дела!

– Ага, – кивнул Александр, предлагая ей локоть, а мальчику – ладонь. – Пойдемте, здесь делать нечего. Скорее всего, перепутали рейсы в Москве. Компания сейчас разбирается, обещали все решить в кратчайшие сроки, – сказал он уже на ходу.

Они почти сразу поймали такси, и через час уже были у дома.

***

Митя громко изумлялся: настоящий особняк, даже кованые ворота есть! Таша сдерживала эмоции, но видела, что ее удивление и восторг муж заметил, и ему это понравилось. Они прошлись по первому этажу, заглянули в библиотеку (Таша огорченно вздохнула – только пара книг на английском, остальные сплошь итальянские), спустились на цокольный этаж, где располагался приличных размеров бассейн. На втором этаже была спальня для гостей, которую решили отдать Мите и Таше – до тех пор, пока холостяцкая спальня Александра не будет переделана в супружескую.

– Ремонт займет пару недель, – извиняющимся тоном сообщил он Таше после того, как Митя улегся отдохнуть после перелета. – Я просто, – лукавая улыбка озарила его смуглое лицо, – не собирался жениться.

Таша покраснела.

Вечером, когда из аэропорта с тысячей извинений доставили прилетевшие из Неаполя вещи, Таша разложила Митины игрушки, развесила одежду, короче говоря, обустроилась. Свою сумку она пока оставила стоять у порога спальни. Достала только самое необходимое – щетку для волос, зубную щетку, белье, полотенца.

Они втроем с удовольствием поплавали в бассейне, побрызгались нагретой южным солнцем водой, поиграли в водные игры. Митя, довольный и усталый, уснул, едва она уложила его на кровать. Укрыв сына легким одеялом, Таша присела на краешек кровати и задумалась.

Легкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Натали, ты не спишь? – тихо спросил с той стороны Александр.

– Нет.

Она поднялась и, пройдя к двери, осторожно открыла ее.

– Не хочешь погулять со мной по парку? – также тихо поинтересовался муж.

Муж. Ей все еще было странно воспринимать его так, понимать, что теперь у нее снова есть семья. Что она снова не одна.

– Конечно, – сказала Таша.

– Тогда идем. – Он сжал ее прохладные пальцы и повлек за собой.

Кухарка, горничная и садовник – обслуга – уже разошлись. Кроме них двоих да спящего Мити в доме никого не было. Через боковую дверь они вышли наружу и спустились по каменным широким ступеням на дорожку, ведущую в сад. Таша затаила дыхание от красоты увиденного. Вековые деревья приветливо качали кронами под легким теплым ветерком. Пахло лавандой и чем-то еще столь же изысканным. Они прошли по дорожке вглубь сада и оказались перед небольшой беседкой, окруженной причудливыми кустами. На небольшом столике стоял кувшин с лимонадом, был накрыт легкий ужин.

– Прошу, – Александр светским жестом пригласил ее подняться в беседку. – Мое любимое место в саду. Надеюсь, и ты его полюбишь.

Усевшись на скамейку, Таша откинулась на спинку и на мгновение закрыла глаза. Запахи, свежий воздух, шелест ветвей над головой – все это сплеталось, сливалось, преображаясь в чарующую мелодию, наполняющую воздух.

– Ты слышишь? – спросил голос Александра совсем тихо. – Это музыка моего сада. Музыка нашего сада, Натали.

Она открыла глаза и несмело улыбнулась человеку, с которым связала свою жизнь.

– Хочешь, не будем разговаривать? – спросил он. – Просто послушаем.

Таша кивнула.

Александр притянул ее к себе одной рукой, второй отыскал и нежно сжал ее ладонь. Положив голову на плечо мужа, Таша закрыла глаза и стала слушать звуки сада, но ее мысли постоянно возвращались к человеку рядом, и уже скоро она поняла, что просто молчать не сможет.

– Звонил Даниил, – сказала она, не зная, почему. Тут же отругала себя, но слова уже соскользнули с губ. – Поздравил, пожелал нам счастья. Он где-то в Хантах, какой-то новый офис открывает. Уже весь в делах.

Александр помолчал.

– Не обидишься, если спрошу?

Таша мотнула головой.

– Нет.

– Как вообще вышло, что опеку над Митей взяла ты? Почему не Даниил, почему не его мать?

Она вздохнула, мысленно возвращаясь в то далекое время, когда Ирина в безумной и почти отчаянной попытке примирить их едва не разбила Таше сердце. В том домике на горном склоне она узнала настоящую силу безразличия, настоящее равнодушие Дана. Таша убеждала себя много лет, что надо простить, что это она надумала себе то, чего на самом деле не было, а он просто откликнулся на ее страстный призыв тогда, метельной ночью в канун дня Святого Валентина. Но сейчас понимала, что убеждения эти были фальшью. Она на самом деле хотела вернуть его. Потому и уцепилась за эту опеку, когда узнала, что Ирина и ее муж умерли по пути в больницу после аварии, которая унесла в общей сложности жизни четыре человек.

Она вспомнила воющую в голос няню ребенка, темного, как камень, Дана, холодно-безразличную и какую-то мертвую на чувства бывшую свекровь. Они никогда не говорили при Таше об этом, и тут вдруг Дана прорвало. Он отвел ее в сторону от поминального стола и рассказал о том, что она не должна была бы узнать, если бы не эта авария и эта нелепая смерть.

Ирина была дочерью его отца от первого брака, а он – сыном матери от ее первого брака. Она не уехала – почти сбежала из дома, окончив школу, потому что не смогла больше выносить придирки мачехи, которая видела в ней отцовскую бывшую. Они не общались уже больше десяти лет, и вот теперь мать зла оттого, что «Иркин мальчишка» свалился на ее седую голову.

– Мать не будет оформлять опеку, – сказал он. – Она не удочеряла Ирину, она ей не родственница. Заставить ее не могут.

– А ты? – спросила Таша.

Он сжал зубы.

– Я не знаю, что делать. У меня разъездная работа, Наташ, я постоянно мотаюсь. Скинуть ребенка на бесчисленных нянек – это не опека. Я пытаюсь дозвониться до той родни, но отец порвал отношения с ними почти сразу после смерти Иркиной мамы. Они и знать не знают даже о ее свадьбе, а уж о ребенке тем более. Они за десять лет ни разу не поздравили ее с днем рождения.

– Я возьму его, – сказала Таша, не в силах больше выносить выражения его лица.

Даниил посмотрел на нее так, что ее обдало жаром с ног до головы. Он подступил ближе, и Таша едва не обняла его, удержавшись только каким-то страшным усилием, заставившим сердце почти разодрать грудь в попытке сделать следующий удар.

– Ты… это серьезно?

Она кивнула.

– Я серьезно. – Мальчик стал хныкать на руках у няни, словно услышав ее слова, и Таша кивнула уже тверже, отрезая себе пути к отступлению. – Я заберу Митю, я серьезно.

Он обнял ее, так крепко, как не обнимал уже давно, поцеловал в макушку и прошептал «спасибо».

– У меня есть юрист, он все подскажет. – И тут же стал деловитым, как обычно. – Вот. – Дан достал из кармана визитку. – Я позвоню сам, но этот контакт сохрани. Если что-то понадобится – я оплачу все расходы…

…Она моргнула, понимая, что Александр ждет ответа. Постаралась изложить историю коротко и сухо, не зная, в курсе ли ее муж рассказанного Даниилом. Она прожила с Даном три года, но он ни разу не упоминал при ней о том, что Ира – не родная его сестра.

Так же как и о том, что у их семьи есть такой друг, как Александр Кристиани.

Александр выслушал ее, не перебивая.

– Ты поступила благородно, Натали, – сказал он. – И в то же время принять на себя такую ответственность. Сколько тебе было? Двадцать пять лет?

– Не нужно уточнять мой возраст, – фальшиво засмеялась она, думая о другом.