Текст книги "Позволь мне разгадать тебя (СИ)"

Автор книги: Юлия Конова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Ты знаешь, да? – спрашивает, и закусив губу, ждет ответа.

Я ничего не хочу отвечать, и выяснять отношения тоже не хочу. Разбираться кто прав, а кто виноват, мусолить произошедшее. Зачем?

Киваю в ответ и неожиданно говорю:

– Я не виню тебя и не осуждаю. Я лишь хочу поставить точку и спокойно закончить этот учебный год. Живи, как считаешь нужным. Я ничего не требую и не прошу. Просто давай как-то мирно сосуществовать в классе и не давать повода для сплетен, – выпаливаю скороговоркой.

Леша делает шаг вперед и хочет взять меня за руку, но я не даюсь.

– Это лишнее. Если ты хотел обсудить этот случай, то не стоит. Я проболела эту неделю из-за купания в бассейне, а не потому, что страдала по тебе. Да, – вытягиваю руку вперед, потому что вижу, что он хочет что-то сказать, но я жестом его останавливаю, – мне было неприятно и больно, но я переварила, сделала для себя выводы и хочу закрыть эту тему.

Хочу продолжить мысль, но звенит звонок на урок, и мы вынуждены закончить и бежать в класс.

Все оставшиеся уроки и перемены Лёша на меня смотрел, я замечала, но больше не подходил. Держался отстранённо.

Складывалось ощущение, что все про нас всё знают, что мы расстались, но помалкивают, будто кто-то намеренно заткнул им всем рты, ведь обычно ребята не так тактичны, и даже соседка по парте и та, ничего не спрашивает.

После школы бездумно бреду на парковку и понимаю, что теперь образ жизни снова сделал кульбит, и больше не будет вечерних посиделок и прогулок после школы. Теперь я снова самостоятельная единица общества, и надо к этому привыкать. Достаю телефон, чтобы позвонить маме, но замечаю тёмно-русую макушку, которая стоит, немного выделяясь среди других школьников, и прицелено смотрит на меня.

– Ты же должен был уехать, – говорю пораженно, когда подхожу ближе к Горскому, – у тебя час назад уроки закончились, а сейчас должен быть репетитор онлайн.

Макс закидывает руку мне на плечо, когда я с ним ровняюсь, и ведет к своей машине.

– Репетитора я перенес, поехали Марусь.

Вот так просто?! Мне чертовски приятно, и я под легким впечатлением, молча занимаю переднее пассажирское и во все глаза смотрю на соседа.

– Да ты джентльмен! – восклицаю, – умеешь же ты, когда захочешь.

– Обычно не практикую, но вот с тобой я само очарование, – играет бровями, – разве не похож?

– Поехали уже, очарование всех женских сердец.

Макс смеется и заводит двигатель. Настроение явно ползет вверх, и возникает уверенность, что я найду в себе силы преодолеть этот небольшой жизненный трамплин.

11

За последующие несколько недель, мы с Лешей практически не разговаривали. Если и были в общей компании, то я старалась отводить взгляд, а Леша общался, но стал хмур и задумчив. В то же время, я слышала слухи, что у него начались легкие, необременительные отношения с девушкой, которая была с ним той ночью.

Про нее я тоже узнала, это была Настя Фадеева из одиннадцатого класса, из параллели Горского. У девушки была репутация доступной и любящей секс бимбо, которая легко относилась к интиму, и у нее между ног перебывало больше половины старшеклассников.

Сейчас ее очередным мальчиком для утех был мой бывший парень, а мне было искренне жаль, что он опустился до такого рода связей, ведь совсем недавно говорил о возвышенных чувствах, и о том, что я для него ценная, и он хочет провести свой первый раз именно со мной.

Смотря на Горского и Тихомирова, на тех, кого я достаточно близко к себе подпустила, искренне разочаровывалась в парнях. В какой-то момент, в приступе хандры, я даже зареклась в мыслях, что больше не хочу никаких отношений, и все парни в глубине души мне противны, раз не могут быть верны, и держать перед девушкой ответ за свои обещания и поступки.

Несколько раз Тихомиров предлагал мне поговорить, на что я только морщилась и уходила, игнорируя парня, ведь совершенно не представляла, что он может мне еще, в принципе, сказать.

Зато в мою жизнь снова вернулся Горский, он словно чуткая душа находил меня в коридорах школы и забирал в свою компанию старшеклассников. Возил домой, а потом уходил к себе, в большинстве случаев, чтобы готовиться к экзаменам, либо уезжал по своим делам, но делал это крайне редко…

– Маш! Гончарова! – игнорирую и иду дальше, не замечая приближающийся голос Тихомирова, потому что совершенно не понимаю, что ему в очередной раз от меня надо.

Быстрые шаги, легкая отдышка сзади.

– Маш! – встает передо мной и пытается отдышаться.

Пару секунд смотрю на него, а потом делаю шаг влево и пытаюсь обойти, но парень ловит меня за руку.

Поднимаю голову, делаю надменно-грозное лицо и в упор смотрю на Тихомирова.

– Руку отпусти, – нехотя, но повинуется. Делает шаг назад. Молодец какой. – Что ты хотел?

– Как обычно, поговорить.

– Леш, тебе не надоело? Ну сколько можно, я же все сказала!

– Я ждал! Я давал тебе остыть и успокоиться! Но я прошу всего один чертов разговор, разве это так сложно?!

– Хорошо, – скрещиваю руки на груди и отхожу к подоконнику, облокачиваюсь на него и внимательно смотрю в ответ, – давай.

Парень явно растерялся, но быстро собирается.

– Маш, я хотел извиниться, что так все получилось.

– Я тебя прощаю, что-то ещё?

Лицо Тихомирова неожиданно приобретает раздраженный оттенок. Он сжимает челюсти и делает шаг вперёд.

– Ты меня никогда не простишь, да?

– Я простила. А теперь извини, мне нужно в библиотеку.

Отталкиваюсь и отхожу в сторону.

– Я же люблю тебя, дура! – эти слова, произнесенные в пустом коридоре громким голосом, оглушают.

Сердце замирает, а потом неожиданно пускается вскачь. Только не от чувств, нет. От боли, что уже несколько недель копиться и разрастается в области грудной клетки. Это она сжимается внутри и пульсирует.

Резко оборачиваюсь, и теперь уже я зло смотрю на парня.

– Когда любят не изменяют, – выплевываю, – и не трахаются после этого все это время!

Снова разворачиваюсь и практически бегу в сторону библиотеки. Слезы скапливаются в уголках глаз, но я заставляю себя сжать зубы и переключится.

Недостоин, он недостоин моих слез. Хватит!

Спустя час, который я провела в библиотеке, пытаясь успокоиться, выхожу на парковку, где должен быть уже Горский, но его нет. Его одноклассники проходят мимо, кивают мне и уезжают на своих тачках кто куда, а я все стою и как дура чего-то жду.

Когда уже хочу набрать маме, рядом со мной останавливается запыхавшийся (еще один бегун на мою голову) Макс, а я еще раздумываю, показать сейчас свой характер, или все-таки сдержаться.

– Прости Марусь, что опоздал. Ну что, поехали? – выпаливает скороговоркой.

Не смотрю на него, просто молча киваю и после разблокировки двери сажусь в салон.

Макс пытается меня разговорить, но я упорно смотрю в окно и не реагирую. Достали эти парни! Что один, что второй, просто бесят!

– Марусь, ау! Я с тобой разговариваю, – резко оборачиваюсь на него, и невольно взгляд впивается в вырез рубашки на его шее. А там я вижу засос, яркий такой.

Теперь понятно, чем он занимается, пока я как дура ждала его на парковке. Интересно, Горский успел дойти до конца, за этот небольшой промежуток времени, или остановился, вспомнив о мелкой соседке, и помчался на парковку ко мне?

– Знаешь, Макс, – говорю задумчиво, – если тебе в наклад отвозить меня домой, то не стоит. Я пожалуй, и сама смогла бы добираться до дома.

– Что за бред ты сейчас несешь?

– Нет, ну как же, – на моем лице расцветает горькая усмешка, но Макс этого не видит, потому что смотрит на дорогу, – я уверена, что у тебя есть дела поважнее, чем ЭТО. Поэтому почему бы тебе не делать то, что больше хочется? Ты не обязан подрабатывать моим водителем.

Около минуты мы молчим.

Откровенно боюсь смотреть на соседа, бросаю взгляд лишь на его руки, которые расположены с двух сторон на руле, и наблюдаю, как они с силой сжимаются.

– Я тебя услышал, – цедит наконец.

Я в ответ молчу, и так, еще несколько минут мы едем в тишине.

– Спасибо, что подвез, да и вообще, что делаешь это для меня. Я это, правда, ценю, – произношу все еще не смотря на него, – но ты не обязан…

– Маш, давай я сам решу, что я обязан, а что нет! – рявкает на меня, а я вздрагиваю от подобного, совершенно непривычного тона. Макс себе такое позволяет, только когда крайне раздражен. – Завтра утром, как обычно, не опаздывай, – говорит еще тише, а я вылетаю из машины, буркнув на прощание пока.

Весь вечер я пытаюсь выкинуть из головы парней и бесячие разговоры с ними, но то и дело возвращаюсь к ним. Пока делаю уроки, пока сижу с мелкой перед телеком, прокручиваю в голове реакцию и слова Леши, а потом и вид Макса, его резкий тон и то, что он говорил мне.

Как следствие, я долго ворочаюсь и не могу уснуть.

Решаю сходить на кухню, что-нибудь перекусить. Обычно на полный желудок мне легче засыпается, но когда я спускаюсь по лестнице, слышу приглушенный фон телевизора и тихие всхлипы мамы.

Услышав скрип ступеней, звуки плача прекращаются, а я стремительно сбегаю вниз, чтобы, так сказать, поймать маму на горячем.

– Мам, что случилось? – спрашиваю обеспокоенно.

Мама смотрит на меня испуганными глазами и закрывает рот рукой, глуша всхлипы.

– Маааам!

И тут её прорывает. Она плачет, захлебываясь слезами, а я хаотично думаю, с чем это может быть связано. А потом в голове будто щелкает, и я осознаю, что папы, все ещё нет дома.

– Это из-за папы, да?

Спрашиваю аккуратно, и мама сначала отрицательно махает головой, а потом, сдаваясь, кивает.

– Мама, расскажи мне, – пытаюсь вести себя так же, как и она со мной – поддерживать. А то, что маме плохо, видно невооруженным глазом. – Мам, я уже взрослая, я пойму, – уговариваю её, а она отрицательно вертит головой. Обнимает меня и плачет навзрыд, а я глажу её по спине, как и она, делает это для нас с Мирой, когда нам плохо или что-то у нас не получается.

Как бы я ни спрашивала, в тот вечер, она мне ничего так и не рассказала.

12

После той ночи, что мама плакала, я стала внимательнее наблюдать за отцом и тем, во сколько он приезжает домой. Всегда было по-разному, то он как примерный отец приезжал пораньше и проводил с нами время, мы все вместе ужинали, а потом шли гулять, или включали какой-нибудь семейный фильм, весело проводя время, а иногда приезжал поздно вечером, или вообще не ночевал дома…

– Привет, Ба! – ответила на видеозвонок бабушки в субботу утром.

Бабушка Зина звонила нечасто, они с дедушкой Гришей, родители мамы, жили в Краснодарском крае, куда переехали из Москвы, и чаще всего звонили только по какой-то веской причине, ну или по праздникам.

– Привет, Машунь. Что-то я до матери твоей не могу дозвониться, как у вас дела? Собираетесь приехать к нам на каникулах?

Последний раз мы вживую виделись прошлым летом. Мне очень нравился дом и место, в котором живут дедушка с бабушкой, у меня даже появились там свои приятели, хотя мы и отдыхали у них в гостях максимум три недели, не больше.

– Да вроде нормально у неё все. Может она не слышала твоего звонка, и перезвонит потом? – говорила и параллельно спускалась на первый этаж, в поисках родительницы, но её нигде не было, зато была младшая сестра.

Я села на диван и подозвала Миру. Увидев и младшую внучку, бабушка обрадовалась и мы проболтали полчаса, взахлеб, каждая по очереди рассказывая свои новости.

Я надеялась, что мама придет на шум и наши голоса, но она так и не спустилась. Последнее время она часто запиралась в родительской комнате и могла по несколько часов оттуда не выходить. Видимо, сейчас такой же случай.

Меня искренне беспокоило состояние матери, я понимала, что что-то происходит, но не знала чем могу ей помочь. Ясно было одно, что проблема в папе, но к нему я тем более не знала правильного подхода, за последние несколько лет он сильно отдалился, много работая, а когда он был дома, мы находились все вместе и личных тем не касались.

– А как там этот оболтус поживает, Максимушка?

Ооо, с Максом у моей бабушки были особенные отношения. Горский в принципе очень общительный и харизматичный персонаж, и мою бабушку покорил еще в детстве, когда они с дедушкой жили еще в Москве и иногда приезжали к нам в гости.

Макс, будучи старше, на один из праздников, который мы отмечали семьями вместе, прочитал стишок:

"Белеет парус одинокой

В тумане моря голубом!

Что ищет он в стране далекой?

Что кинул он в краю родном?"

С чувством и с расстановкой, выразительно и вызвал у всех взрослых невольный вздох восхищения, а бабушка, так вообще поплыла и всегда, когда приезжала, привозила и ему всякие гостинцы, а когда они переехали, регулярно интересовались через меня его жизнью.

Вот и сейчас, не запамятовала спросить про Горского. Но что я ей расскажу? Правду? И как бы это выглядело? "Бабушка, твой ненаглядный Максимушка вырос очаровательным сукином сыном, который разбивает женские сердца и трахает всех без разбора?"

Ооо, какие мне только сплетни про него не довелось слышать, а спросить, сколько в этом многообразии слов – правда, страшно. Потому что если он скажет, что да, всё, что про него говорят, правда, то я разочаруюсь в нем, а я не хочу.

Не хочу терять еще и его, поэтому многое пропускаю мимо ушей, многое не замечаю. Ведь понимаю, что и так осталось совсем немного времени, когда мы будем рядом. Летом он переедет в Москву, в квартиру, которую ему купили родители, и будет жить отдельно. Будет учиться самостоятельности, а я останусь тут, и буду каждый день смотреть на Лешу и то, как он развлекается и познает прелести жизни, пока я тихо стою в сторонке и ненавижу все, что с ним связано.

Потому что, в глубине души ещё больно, потому что мерзко, но разве кому-то это интересно, то, что я искренне чувствую?

Все живут своей жизнью, и никто не хочет видеть душу другого, хотя я и сама часто боюсь заглядывать внутрь себя, и осознавать, сколько там всего намешано в гремучем коктейле негативных чувств.

– У него все хорошо, ба. Готовиться к ЕГЭ, весь в учебе, – скашиваю немного взгляд, чтобы ба не увидела, что я нагло вру.

– Молодец какой! По стопам отца пойдет?

– Да, будет программистом.

– Значит, и зарплата будет приличная. Знаешь, сколько сейчас они зарабатывают? У нас, у соседа, внук тоже работает программистом, и Людка постоянно хвалится, что тот работает удаленно, и уже в двадцать четыре года квартиру в ипотеку взял.

Мне добавить здесь нечего, а бабушка еще пять минут продолжает нахваливать программистов и рассказывать, как же хорошо, что Максим будет учиться на этой специальности, а в конце вообще выдает фразу, чем сражает меня наповал:

– Ох, Машенька, тебе бы такого мужа. Будешь за таким, как за каменной стеной.

Если бы я сейчас ела, наверное, поперхнулась бы. Но слава богу, я умею держать себя в руках, поэтому просто улыбаюсь и отвечаю что-то типа да-да, Макс будет хорошим мужем, а про себя добавляю: бедная его будущая жена, которой достанется этот кобель. Хотя, может быть, с возрастом он подуспокоится и перестанет вести себя как круглогодичный мартовский кот?

Мы прощаемся с бабушкой ещё через десять минут разговора, после которого я выдыхаю, откидываясь на спинку дивана, а Мира смотрит на меня хитро, прищурив свои серые глаза.

– Что? – спрашиваю у неё.

– А это правда, что Макс будет хорошим мужем?

– Мир, ну откуда же я знаю? Поживем, увидим.

Похоже, мою сестру такие слова полностью удовлетворяют, и она довольная уходит на второй этаж, в свою комнату, а я, скрестив руки на груди несколько минут раздумываю, пойти приготовить что-нибудь на обед, или подняться и постучать в комнату к маме?

После мысленных противоречий решаю все-таки сходить наверх.

– Тук, тук. Маам, ты в порядке?

В ответ тишина, но я все-таки набираюсь наглости и захожу. Комната родителей выполнена в теплых, пастельно-кремовых тонах. Большие панорамные окна зашторены наполовину, и рядом стоит темно-коричневое кресло, в котором сидит мама и смотрит пустым взглядом в окно, а по факту, в одну точку.

– Мам, – зову тихо и только тут она, будто опомнившись, вздрагивает и резко поворачивает голову в мою сторону. По ее щеке скатывается одинокая слезинка, но она быстро её вытирает и смотрит на меня растеряно.

А я по новой смотрю на родительницу. Я всегда восхищалась ее красотой, ее женственностью. Всегда пшеничные волосы до плеч и приветливое выражение лица с мягкой, понимающей улыбкой, сейчас сменилось на небрежный пучок и потерянное выражение лица. У Миры цвет волос такой же, как у мамы, а вот чертами лица малая пошла в отца, у меня же, наоборот, волосы в папину родню, а черты и мимика мамины.

Аккуратно присаживаюсь перед ней на корточки, смотрю снизу вверх.

– Мам, поделись со мной, расскажи. Я вижу, что тебе тяжело, ты сильно изменилась, – беру ее за руку и несильно сжимаю, – это из-за папы, да?

После моих слов у мамы снова начинают течь слезы, но в этот раз она отвечает:

– Да, Маш, из-за папы. Он…кажется, у него появилась другая женщина.

Закрыв лицо руками, мама сгибается и опирается на колени, а я всем нутром чувствую её боль и сломленность происходящим.

В моей же душе с каждой пройденной секундой разрастается гнев.

За мгновения перед моим мысленным взором проносятся лица Леши, Макса, а потом и папы. Все они мужики и блядуны, которые предали. Ненавижу их, как же ненавижу!

– Уходи от него, – говорю будто не я.

– Что? – смотрит на меня мама неверяще и даже как-то по-новому.

– Мам, зачем он тебе такой нужен? Помнишь, ты же мне говорила, что если не можешь его видеть, то игнорируй и шли в долгое пешее. Вот теперь, видимо, пришло мое время задавать тебе ответный вопрос, почему ты должна это терпеть?

– А как же вы? Маш, мы с папой прожили около двадцати лет вместе, у нас дом, квартира в Москве и машины. Вы в конце концов? Как же я…

– Легко! – поднимаюсь и смотрю на ошарашенную родительницу, – Если он мужик, это еще не повод, вытирать об тебя ноги! Да он, да… – не нахожу цензурных слов просто!

Сволочи, кобели, предатели! В голове полный сумбур и хаос.

– Бабушка звонила, спрашивала, когда мы приедем, – вспоминаю и развиваю эту тему дальше, – а давай вообще уедем отсюда, мам? Мире в сентябре в школу, меня тут ничего не держит, а отец пусть яшкается с кем хочет, ты себе получше найдешь!

На последних словах мама неожиданно рассмеялась.

Смех и слезы сейчас выходили из неё, из её болезненного сердца, которому было плохо из-за поступков папы, а я ждала и наблюдала, как обычный смех перерастает в истерический, а потом медленно идет на спад.

– Ох, Маша, какая же ты у меня…

– Креативная? – приподнимаю одну бровь.

– О да, точное определение, – говорит уже легче, – знаешь, в твоих словах есть зерно истины, надо над этим подумать.

Даа, для всего нужно время. Когда я говорила эту мысль про переезд, думала, что мама над ней посмеется, а оказалось, что прислушалась.

– Я пойду вниз, сварю макароны, – говорю, – а ты когда немного подумаешь, спускайся. Все-таки мы твои дети и хотим кушать. Время обеденное, как никак.

– Ладно, ребенок, иди. Скоро спущусь.

Все еще прибывая в эмоциональном раздрае, выхожу из родительской комнаты и спускаюсь на кухню. Ставлю вариться макароны, делаю бутерброды, а про себя представляю всех троих особей мужского пола и ругаю каждого за собственные косяки, которые по-моему мнению накопились передо мной. После этого становится чуть легче, по крайней мере, до того момента, пока я не выхожу проветриться на территорию около нашего дома и за забором не слышу веселые голоса и не чувствую умопомрачительный запах шашлыка.

Живот урчит, и я не раздумывая, как к себе домой, выхожу из калитки и захожу в соседнюю. Но по мере того, как я приближаюсь к божественным ароматам, я различаю сначала голоса, а потом вижу родителей Макса, самого друга и еще Лину, которую сразу узнаю.

Павел Юрьевич жарит мясо, а тетя Света сидит с парочкой за столом и мило беседует. Видно, что обсуждают что-то забавное.

Понимаю, что мне неприятно. Я то думать забыла об этой девушке, а тут вон, как оказывается, она все эти месяцы была рядом с Горским.

Резко разворачиваюсь и убегаю. Уголки глаз слезятся, но мне важно как можно быстрее покинуть чужую территорию.

Когда я была на кухне и делала обед, проскочила мысль, посоветоваться с Максом и рассказать про своего отца, но теперь уверена, что этого не сделаю.

Отныне мое сердце и мысли для Горского закрыты, и меня точно ничего не держит здесь. Наоборот, даже хочется начать жить сначала, познакомиться с новыми людьми, подальше от всех проблем, которые свалились на меня разом.

Одно я поняла точно, я буду просить маму о переезде и не позволю ей терпеть такое пренебрежение со стороны отца. Теперь он для меня враг и пустое место, как и Тихомиров, и Горский вместе взятые.

13

– Божечки, Машенька, как же ты выросла! – обнимает меня сухопатая бабушка, а потом следом проделывает то же самое с мамой и Мирой.

Дедушка, дождавшись своей очереди, проделывает тоже самое, что и его жена, и наконец, пропускают нас внутрь дома.

Ласковый ветер треплет мои волосы, в воздухе стоит запах моря, а вдалеке видно, как… Прибой.

Несмотря на удручающие события, что поспособствовали нашему переезду, я была искренне рада находиться в кругу близких родственников.

После маминого признания насчет поступков папы, я закрылась в своей раковине обиды на весь мужской род.

По утрам я также ездила с Горским в школу, а тот вел себя как ни в чем не бывало. За десять минут езды, мы общались крайне мало, и не о чем значительном.

Находясь в эмоционально закрытом коконе, будто гусеница, мне проще было игнорировать Тихомирова, который все также пытался привлекать мое внимание, но я совершенно бесстрастна была к его потугам, потому что то, что я слышала, и то, как он себя вел, говорило за него лучше любых слов.

Я старалась ни с кем не конфликтовать, хотя иногда очень хотелось, была апатична и выжидала момента, когда мама, наконец, созреет на следующий шаг и параллельно готовилась к итоговой аттестации, сдавала внутри школьные экзамены.

Спустя неделю, после нашего разговора с мамой, она снова пригласила меня в их с папой комнату на разговор, и призналась, что хорошо подумала над моими словами, просчитала все будущие развития событий и наконец решилась уйти от мужа.

Отца я за ту неделю практически не видела, мне он бросил как-то вскользь, что он пока поживет в московской квартире, потому что на работе у него очередной аврал и ему стало неудобно добираться домой по пробкам. Я тогда про себя посмеялась – раньше у него проблем не возникало, ездил как-то, а сейчас, бедненький, утомился.

Мама взяла себя в руки, стала более собранной, перестала столько времени сидеть в четырех стенах, я видела, как она приободрилась, потому что у нее появилась цель.

Мы с ней решили, что как бы сложно не было, мы продержимся до конца мая, я сдам экзамены, а потом мы совершим тайную женскую операцию, под названием переезд.

Мире сначала ничего не говорили, но потом мама все же решилась и рассказала ей о наших будущих планах. Помню, как малая закрылась в комнате и истерила, а я её успокаивала и говорила, что папа предал маму и такое нельзя прощать, и при этом, надо держать тайну и стараться вести себя как ни в чем не бывало.

Бабушка звонила мне, спрашивала, правда ли все это, что ей рассказала её дочь, и я подтвердила. Бабушка долго бранила отца, как и я, в сердцах, а потом сказала, что правильно, надо освобождаться от таких непутевых мужиков, и сама определила, что мы будем жить все вместе, в их двухэтажном коттедже, хотя изначально мама говорила, что мы снимем отдельный дом, но бабушка была непреклонна.

На учебе был завал, и мы потихоньку из него выбирались. В жаркие дни я проводила время с одноклассницами, откровенно понимая, что это последние денечки перед нашим расставанием. Я ценила все моменты, по-особенному их запоминая.

С Лёшей мы больше близко не общались, только в компании знакомых и одноклассников, где напрямую не контактировали. Я считала это своим максимумом и была довольна собой. Ощущение родства душ никуда не пропало, я часто чувствовала желание и потребность поделиться с ним своими успехами, или рассказать, как у меня дела.

Но тот вечер и все последующие, между нами события, холод и игнор, плотной стеной стояли между нами, и мы просто были не способны сделать маленький шажочек к налаживанию отношений, потому что хотя бы так, выстроили допустимый нейтралитет и шаг влево или вправо мог реально разрушить этот хрупкий мир.

С Горским все было сложно, и одновременно проще некуда. Мы ничего друг другу не обещали, но постоянно контактировали. Мыслями я была уже в Краснодарском крае и думала, как проведу это лето, а Макс готовился к поступлению и строил планы на ближайшее будущее.

Забавно было слышать, как он предлагал мне провести пару недель в июне в его новой квартире. Рассуждал про культурную программу и убеждал, что его мама договорится с моей.

А у меня сжималось горло, когда я хотела ему признаться, но потом перед глазами всякий раз вставала та картина семейной счастливой идиллии, и я проглатывала слова, которые должны были каждый раз вырваться из моего рта.

Мама потихоньку собиралась, мы старались при отце вести себя как обычно, хотя, это определение было очень сильно притянуто за уши, ведь я просто за редкими ужинами молчала и смотрела в свою тарелку, мама тоже была немногословной, а Мира нервничала, чем сильно выдавала себя, но папа этого не замечал. Он прибывал где-то в своих мыслях и фантазиях, постоянно улыбался и добродушно с нами разговаривал.

Зная всю ситуацию, мне было дико наблюдать за ним, насколько же ему плевать на нас, что, будучи в своих чувствах, он не замечает краха нашей семьи.

Мама договорилась в школе, чтобы я чуть раньше сдала все внутри школьные экзамены, поговорила с директором и поставила ту в известность, что мы переезжаем и переводимся в другую школу. Администрация у нас была тактичной и приветствовала конфиденциальность, поэтому с этим проблем не возникло. Я спокойно все сдала, а потом маме выдали все документы на руки.

Накануне поездки за несколько дней, мама не выдержала и предупредила, что поедет в Москву, в нашу квартиру, чтобы сказать отцу, что она уезжает и подает на развод. Как же я её тогда уговаривала, просила не ехать, но мама у меня честная, и так долго носила это в себе, и не слушая меня, все-таки поступила, как посчитала нужным, а вечером приехала вся в слезах и снова закрылась в их комнате.

Больше отца в доме, я не видела и тактично маму не о чем не спрашивала, видя её неуравновешенное и разбитое состояние.

На следующий день после моего отчисления из школы, мы с мамой и Мирославой, каждая с двумя чемоданами в руках и рюкзаком за плечами, в спортивной одежде грузились в минивэн, который отвозил нас в аэропорт.

Вещей было много, нам пришлось заказывать дополнительные чемоданы, чтобы уместить всю необходимую одежду и вещи первой необходимости, а остальные, которые нам нужны для жизни, мы отправили транспортной компанией. Все собирала и организовывала мама, даже взяла с собой часть кухонной утвари и любимые комплекты постельного белья.

Выходя из нашего дома, в котором я прожила почти всю жизнь, а Мира и подавно, мы чувствовали, что он опустел и лишился красок, ведь все, что придавало уют, мама забрала с собой, в наш новый дом.

Горскому я написала письмо, где вкратце объясняла события, вынудившие нас переехать. Пожелала удачи на экзаменах и счастливой жизни. Попросила меня не искать и призналась, что выбросила свою симку, чтобы оставить прошлое за плечами и идти в новую жизнь со всем новым, даже с номером телефона.

А на самом деле трусливо боялась, что он вынудит мое сердце дрогнуть, что уговорит на какое-нибудь безумство или приведет такие доводы, которые подтвердят всю глупость наших поступков. А я этого не хотела, не понимала, для чего нас переубеждать? Какая для него, в этом во всем была бы выгода? И задаваясь этим вопросом, понимала, что проще поставить точку, а может быть, и запятую в нашей дружбе, которая прерывается при таких спонтанных обстоятельствах. Я хотела, чтобы он не переживал и искал свой путь, был счастлив и вспоминал только хорошие события, которые с нами случались.

Накануне отъезда, я позвонила им в дверь, которую открыла тетя Света, и пригласила меня зайти в гости, попить с ней чай, посекретничать. Но я сослалась на дела, и попросила отдать конверт с письмом Максу, после того как он получит диплом, не раньше.

Тетя Света смотрела на меня задумчиво, но в итоге кивнула и так и ничего не спросила. Не знаю, насколько она в курсе взаимоотношений между моими родителями, но на всякий случай, решила не показывать тогда, что у нас все совершенно не в порядке…

И вот, спустя столько часов дороги и перелета на самолете, а потом квеста езды на такси от аэропорта до городка, где живут дедушка с бабушкой, я, наконец, почувствовала себя свободней. Будто щупальца, что стискивали меня все это время, пропали и теперь можно вздохнуть полной грудью, расслабится и насладиться морем, солнцем и песком, в котором утопают мои ступки.

Мама тоже стоит рядом и задрав голову вверх, раскидывает руки в разные стороны, шумно вдыхая морской, насыщенный йодом воздух.

– У нас все будет хорошо, – выдыхаю я словно мантру, подставляя лицо яркому летнему солнышку.

– Иначе и быть не может, – отвечает и первый раз за долгое время улыбается.

Мамина улыбка, как аксиома всего самого светлого и доброго, обволакивает сердечную мышцу вкупе с солнечным лучом на голубом небосводе, и внутри зреет понимание, что я только в самом начале пути, и мне надо научиться проживать эту жизнь наполненной самыми яркими эмоциями.

Эпилог

Макс

– Черт, черт, черт! – бил ни в, чем ни повинную стену своей комнаты, вымещая на ней свой гнев.

Пребывая в нереальном ахере от новости, что свалилась на меня несколько часов назад, после того как я радостный пытался дозвониться в дверной замок семьи Гончаровых, но мне никто не открыл и телефон у моей Маруси был выключен.

Что за херня? – подумал я и пошел к матери, которая была дома, чтобы узнать у неё, может, она разговаривала с тетей Катей и знает, почему их нет дома, вдруг их семья уехала в Москву?

– Мам, Горских нет дома, ты не знаешь, где они?

Мама сначала удивилась моему вопросу, но потом, будто что-то вспомнив, попросила меня подождать пару минут и убежала наверх.

В тот момент в груди заныло. Чувствуя какую-то подставу, нервно опустился в кресло и стал барабанить пальцами по подлокотнику.

Спускаясь, мама в руке держала конверт, который мне и протянула.

Меня пронзил холодок, а по загривку побежали мурашки.

На конверте было написано, почерком Маруси мое имя и поставлена на стыке печать. Ну такая, знаете, с алиэкспресса, которая продается разноцветными гранулами, а потом растапливается в небольшой таре и ставится штамп с рисунком. Маша таким увлекалась, у нее был целый набор с разными штампами и цветными восковыми гранулами. В этот раз она сделала мне белую, с легкими голубыми разводами, а на рисунке штампа был изображен схематический город.