Текст книги "Вредная привычка жить"

Автор книги: Юлия Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Они одноклассники… – повторила я.

– Не может быть! – воскликнула Альжбетка. – Ты уверена, что это он?

– Уверена.

– Что ты делаешь?

Я ловко вынимала фотографию с последнего выпускного вечера.

– Я, пожалуй, возьму это с собой, на всякий случай.

Возвращались домой мы какие-то опустошенные. Игнорируя лифт, мы потащились на свой пятый этаж. Странным было то, что Славка не пилил. Я полагала, что Солька давно уже сидит у себя и ждет нас, но я заблуждалась. Только мы подошли к ее квартире и приготовились известить о своем появлении, как с грохотом распахнулась Славкина дверь и на пороге появилась совершенно счастливая, с глазами, полными пузырьков шампанского, Солька. Она обнимала двумя руками ладненькую тумбочку и счастливо смотрела на нас.

– Девочки, – воскликнула Солька, – я свободна!

– Что-что? – переглянулись мы с Альжбеткой.

– Я свободна от земных оков! – объявила она и рухнула вместе с тумбочкой на лохматый коврик.

Глава 10

Пока Золушка собирается на бал, крестная фея шалит

Любовь Григорьевна пришла на работу в довольно стильном брючном костюме в тоненькую полосочку. Туфли на высоком каблуке, в которых она себя чувствовала весьма неуверенно, протыкали воздух острыми мысами. В прическе ее произошли кардинальные изменения, а именно: на лбу появилась ровненькая челка. Любовь Григорьевна помолодела лет на десять, что меня, безусловно, порадовало. А то вы даже не представляете, как нам, добрым феям, тяжело пристраивать престарелых Золушек.

– Да вы просто молодец, – похвалила я смущенную директрису. – Крошкин у нас в кармане!

– У меня сегодня день рождения, – потупив взор, сказала она.

– Отлично, поздравляю, фуршет будет?

– Да, но после рабочего дня.

– Будем ждать, – сказала я и включила компьютер. – Значит, день рождения… так, так…

– Что – так, так?

– Будем действовать!

– Может, не надо?

– Может, и не надо, но меня уже не остановить, – приободрила я Любовь Григорьевну.

Постепенно вереницей к кабинету Зориной потекли сотрудники, и мне ничего не оставалось делать, как представлять их. Так я выучила весь состав фирмы.

– Носиков Леонид Ефимович, – объявил мужчина лет сорока и уселся напротив меня с букетом роз.

– Если у вас еще не совсем отшибло память, то вы должны знать, что сегодня день рождения не у меня, так что идите к Любови Григорьевне и пожелайте ей бессонных ночей с любимым.

Носиков, улыбаясь, встал и сказал:

– Хотел бы я иметь такую секретаршу!

– А кем вы работаете?

– Я менеджер.

– Тогда, пожалуй, о такой секретарше, как я, вам остается только мечтать.

Далее шла бухгалтерия в полном составе, они подарили набор для душа и букет белых гвоздик, спели какую-то песенку и удалились. Уходя, Зинка с Лариской обмусоливали новый костюмчик директрисы. Осиное гнездо зашевелилось.

Волшебный Борис Александрович меня как-то сторонился, что внушало мне уважение к самой себе: как это мило, когда тебя боится начальник, это бодрит, это радует! Трогать я его не стала, а просто указала на дверь Зориной. Он молча прошествовал мимо меня.

Гребчук и Юра, наши программисты, пришли вместе, они принесли целую корзину с шампанским и фруктами.

Крошкина я ждала с особым нетерпением: очень хотелось посмотреть, как он будет вести себя с преображенной Любовью Григорьевной – впадет в шок, потеряет дар речи или сразу предложит ей стать его женой?

Илья Дмитриевич появился на пороге с розами и большой коробкой, обернутой в желтую блестящую бумагу. К моему сожалению, я так ничего и не увидела, потому что подглядеть в щелку не было никакой возможности. Крошкин зашел в кабинет и плотно закрыл дверь.

Я металась по приемной и боялась, что Любовь Григорьевна с перепугу наломает дров, но Илья Дмитриевич вышел спокойным и, пожелав мне удачного дня, удалился. Я бросилась в кабинет своей тонюсенькой начальницы.

– Ну что? – спросила я.

– Поздравил, – теребя блокнот, выдохнула Любовь Григорьевна.

– Это понятно, а что сказал, когда свадьба, я имею в виду?

– Аня!

– Ну да, ну да, я знаю, что такие дела так быстро не делаются.

– Он пожелал мне личного счастья, – засмущалась Любовь Григорьевна.

– Уже лучше, а вы случайно не сказали ему, что подобное счастье у вас возможно только с ним?

– Аня!

– Ладно, что-нибудь придумаем… Что подарил?

– Чайник.

– Мило, хорошо, что не кастрюлю.

Люська с Викторией Сергеевной подарили комплект постельного белья. Это правильно, это нам скоро пригодится, надеюсь, им хватило ума подарить двуспальный.

Так прошла половина моего рабочего дня. Любовь Григорьевна все время просила вазы, но они закончились еще в десять часов.

– Что же мне делать с этими цветами? – спросила она меня, заливаясь краской стыда от всеобщего внимания.

– Можно я брошу их к вашим ногам, наверняка ни одна душонка этого не делала. Вы потом будете долго вспоминать, как стояли на холме из роз и слезы счастья текли по вашим щекам.

– Что ты, что ты, надо обязательно найти вазу!

Я сходила к уборщице, взяла у нее два ведра, обернула их бумагой от факса, налила воды, поставила цветы и все это водрузила на подоконник Любови Григорьевны.

– Ты очень внимательный и ответственный сотрудник, – произнесла счастливая женщина.

– Да, кстати, я вам ничего не подарила, примите это от меня.

– А что это?

Я положила маленькую коробочку на стол.

– Откройте, когда я выйду.

– Она взорвется?

– Нет, на всех, знаете ли, тротила не хватает.

Я вышла в приемную и села за стол: надо было обдумать, как намекнуть Крошкину, что его счастье уже близко.

За мной в приемную выскочила Любовь Григорьевна.

– Спасибо огромное, – сказала она, держа в руке маленький брелок с плюшевым медвежонком, – это так трогательно!

– Ну трогайте его, если хотите, – сказала я, улыбаясь.

После обеда я засуетилась: притащила Любовь Григорьевну в приемную и посадила ее на стул около кабинета Селезнева.

– А где у нас опять Петрович? – спросила я. – Мог бы и появиться, чтобы хоть вас поздравить.

– Не знаю, он стал что-то реже приходить и даже не предупреждает ни о чем.

– Тем лучше.

– Почему?

– Зачем мне так много начальников?

Я сунула в руки Зориной первую попавшуюся папку и сказала:

– Что бы ни происходило, вы сидите и изучаете эту дребедень, на меня особого внимания не обращайте, как будто вы заняты, понятно?

– Да, но зачем все это?

– Любовь Григорьевна, вы же умная женщина?

– Да.

– Вы ведь все можете?

– Да.

– Вы хотите замуж за Крошкина?

– Да… то есть нет, то есть… опять эти твои штучки!..

– Слушайтесь меня, вот и все.

Я села за стол, взяла стопочку бумажек для заметок, на каждой написала одно и то же и сложила их в красивенькие маленькие треугольнички.

Любовь Григорьевна время от времени поглядывала на мои действия и нервно щурилась.

– Сколько лет нашей фирме?

– Лет пять.

– Отлично!

Я набрала номер Крошкина и сказала:

– Илья Дмитриевич, это Аня. У нас тут беспроигрышная лотерея, Валентин Петрович велел организовать, в субботу пять лет нашей фирме, вот и балуем сотрудников, вы уж зайдите, пожалуйста.

– Ты что делаешь? – забеспокоились тоненькие очки на тоненьком носу.

– Я даю вам обоим шанс! Иногда, чтобы разглядеть чьи-то глаза в толпе, нужно просто поднять от земли голову. У меня есть подруга, Солька, она учительница ботаники, я как-нибудь попрошу ее рассказать вам о брачных играх между животными. Сидите и изучайте папочку.

– Но ботаника не занимается… – начала Любовь Григорьевна, но я остановила ее взглядом.

Крошкин пришел минут через пять.

– Спасибо, что пришли, – заулыбалась я, – а то никого не дозовешься.

Я положила треугольнички в ряд и сказала:

– Тяните, лотерея все равно беспроигрышная, так что больно не будет.

Илья Дмитриевич улыбнулся и решительно взял судьбоносную бумажку. Собственно, судьбоносными были все бумажки.

– Ну так разворачивайте и читайте, – потребовала я.

Шея директрисы стала предательски расти в длину: любопытство брало свое. Я забарабанила пальцами по столу, давая ей понять, что подобное поведение неуместно. Любовь Григорьевна вздрогнула и ушла с головой в папку.

– Два билета в театр, – объявил Илья Дмитриевич.

– Поздравляю! – сказала я и торжественно пожала руку намеченному мужу своей директрисы.

– Спасибо.

– Вы уже решили, с кем пойдете? – поинтересовалась я, доставая билеты из верхнего ящика стола.

Здесь я здорово рисковала, ибо от его ответа зависела не только судьба Зориной, но и ее дальнейшее психическое состояние.

– Нет… – замялся Илья Дмитриевич. – Мне как-то даже не с кем…

Я вздохнула с облегчением, возвела глаза к небу, мысленно подпрыгнула и также мысленно заискрилась от удовольствия. Любовь Григорьевна, по-моему, вообще перестала дышать.

– О! Так что ж тут думать, не пропадать же билетам? Любовь Григорьевна, вы что делаете в это воскресенье?

– Что? – Любовь Григорьевна поправила очки.

Кто сказал, что у нас мало талантливых актрис? Да вы просто не там ищете: вот посмотрите, посмотрите, что с людьми делает любовь, это же полное перевоплощение, это же абсолютное соответствие предложенному образу. Любовь Григорьевна, вы молодец!

– У вас на воскресенье планы есть? – спросила я, поглядывая на Крошкина.

Он был спокоен, и перспектива провести вечер с Любовью Григорьевной его, по крайней мере, не пугала.

– Нет, пока нет.

– Так идите с Ильей Дмитриевичем в театр.

– А что за спектакль? – поинтересовалась Любовь Григорьевна.

Нет, ну ведь может, когда захочет!

Билеты были Альжбеткины, я уж не знаю, на какие спектакли они ходят с Федором Семеновичем, могу только надеяться, что не на эротические. Я нервно перевернула билеты и вздохнула с облегчением:

– «Двенадцатая ночь», Шекспир, между прочим.

– Я буду рад, Любовь Григорьевна, если вы согласитесь, – вмешался в разговор Илья Дмитриевич.

Тут-то она и растаяла.

– Давайте сходим, – очечки сжались от страха и счастья одновременно.

– Вот и отлично, – подвела я итог.

Где-то в глубине души я и не сомневалась в успехе, и теперь, когда за Крошкиным закрывалась дверь, я, охваченная абсолютной нирваной, плюхнулась в кресло.

– Как это все возможно?.. – забормотала Любовь Григорьевна. – Ты хоть понимаешь, что сейчас произошло?

– Что-о-о? – пропела я.

Любовь Григорьевна медленно подошла к своему кабинету, обернулась и сказала:

– Таких, как ты, больше нет!

Я не знаю, что она имела в виду, но, в принципе, это правда: таких ненормальных больше нет.

Фуршет устроили на первом этаже в столовой, и, надо сказать, ничего интересного не было. Все отчего-то жались, налегали на закуску, хотя нормальные люди на подобных мероприятиях налегают на выпивку, танцы были, как на партийном собрании, то есть их вовсе не было, а разговоры велись исключительно о работе. Мое предложение поговорить о сексе никто не поддержал. Счастливые люди, наверное, у них столько этого секса, что и говорить о нем не хочется. Реакция на мое предложение вообще оставляла желать лучшего: Любовь Григорьевна нервно заикала, Люська захихикала, Носиков покраснел почему-то в области шеи, а волшебный Семенов подсел ко мне уже после третьей рюмки водки.

Мне кажется, что он никак не может определиться по отношению ко мне, наверное, мечется между мыслями:

а) она запала на меня и заигрывает;

б) она ждет от меня первого шага;

в) она хочет, но боится.

Бедный, бедный Борис Александрович, он и не знает, что есть еще:

г) ненавижу, потому что ненавижу;

д) прибью, но попозже;

е) клопов давить – не самое любимое занятие… Они воняют!

– Если тебе не с кем поговорить, – заботливо начал Семенов, – то я могу тебя послушать.

– Да, я как раз хотела вас спросить, – мило улыбаясь, начала я, – а правда ли, что импотенция стучится в дверь к блондинам раньше, чем к брюнетам?

Тут я увидела Валентина Петровича. Он приехал давно, часам к четырем, но из кабинета вышел только сейчас. Он налил себе сока в пластиковый стаканчик и о чем-то стал оживленно беседовать с Гребчуком.

– Извините, я отвлеклась, так что вы говорите?

Я повернулась к Борису Андреевичу. Семенов ничего не говорил: он просто не мог, наверное, мой вопрос его слегка шокировал.

Валентину Петровичу кто-то позвонил, и он, приложив трубку к уху, вышел в коридор. Я последовала за ним. Селезнев дошел до лестницы и направился в свой кабинет. Я кралась просто какими-то огородами, пару раз меня прикрывали пальмы, один раз спас фикус, а уже на втором этаже я спряталась за какую-то сморщенную икебану. Приложив ухо к плотно прикрытой двери, я замерла.

– Я больше не желаю с вами разговаривать… – грубо говорил Валентин Петрович. – Не надо мне угрожать, вряд ли вы сможете меня запугать… У вас нет доказательств, нам не о чем говорить…

То ли на том конце провода представили какие-то доказательства, то ли угрозы были все же серьезные, но голос Селезнева дрогнул, и дальше он говорил

уже другим тоном:

– Что вы хотите… Это не телефонный разговор… Нет, не сегодня…

В коридоре хлопнула дверь, я дернулась и пулей влетела в кабинет финансовой директрисы. Я заметалась по комнате, злясь на себя и на весь белый свет: наверняка Селезнев говорит сейчас самое интересное!

Опять хлопнула дверь, но уже рядом. Раздались шаги Валентина Петровича, он уходил. Я вышла в приемную и села за свой стол. Спускаться вниз не хотелось, я решила переждать немного и смотаться домой.

Дверь кабинета Селезнева была приоткрыта, и я сама не знаю, как так получилось, что я оказалась как бы уже за этой дверью.

На столе Валентина Петровича лежал мобильный телефон… Вот она, секунда, когда меня остановить невозможно!.. Я схватила телефон и дрожащими руками стала жать на кнопки. Если бы знать, как устроены эти телефоны! То есть я знаю, у меня даже где-то валяется мой собственный, не оплаченный уже лет сто, но вот как обращаться с чужими телефонами, я не знала. Руки дрожали все сильнее, телефон выскользнул и шмякнулся об стол, я от неожиданности брякнулась в кресло, оно отъехало и налетело на тумбочку, заваленную журналами, журналы полетели на пол, я вскочила, схватила телефон, схватила журналы, заметалась, нога подвернулась, и я врезалась лбом в шкаф… Усилием воли я заставила себя замереть… тихо… все хорошо…

Я собрала журналы, поставила кресло на место и хладнокровно стала изучать входящие звонки. Нужное меню я нашла не сразу, но все же нашла. Я схватила ручку и стала записывать номер последнего звонившего. Уже после четырех цифр я остановилась: это был почти мой номер, за исключением последних двух цифр. Валентину Петровичу Селезневу звонили Потугины…

Домой я пришла часов в десять. Подошла к шкафу и посмотрела на стопку приданого 46-го размера. Я разделась и с легкостью натянула на себя короткую юбочку и водолазку. Ничего не выпирало, пуговица застегивалась, «молния» не расходилась.

Вот она, лучшая диета, – труп с запахом елового леса, тюрьма на линии горизонта и соседи – не то маньяки, не то перспективные убийцы. Присоединяйтесь!

Глава 11

Мы миримся с Солькой и развешиваем свои уши на балконе

Выходные стали для меня чем-то удивительным и прекрасным. Только выйдя на работу, я осознала их ценность. Одно то, что ненавистный будильник не спел свою до неприятия подлую песню, повышало настроение на пару баллов. Проснулась я в одиннадцать, позвонила Альжбетке, и она притащилась ко мне с маленьким тазиком растительной дряни.

– Я подумала, что мы можем вместе позавтракать, – радостно сказала Альжбетка.

– Это что? – спросила я, окидывая взглядом цветастый набор ингредиентов.

– Это салат «Здоровье»: капуста, свекла, ростки сои и хлопья геркулеса.

Я тяжело вздохнула:

– Ладно, накладывай.

Альжбетка радостно подлетела к шкафчику с тарелками, и через пару минут мы уже сидели за столом и задумчиво смотрели на горку слипшейся массы, только мысли у нас при этом были разные.

– У тебя нет яблока? – спросила Альжбетка. – Я бы украсила этот замечательный салат.

– Нет, – сказала я, – ты думаешь, если его украсить, то аппетит для этого блюда появится?

– Напрасно ты так, – обиделась Альжбетка, – я это ем уже целый год, и результат прекрасный.

– Какой может быть результат от этого? – поддев вилкой геркулесину, спросила я.

– У меня регулярный стул, например.

Я недобро покосилась на свою подругу.

– Ты знаешь, – сказала я, – когда я много ем, у меня тоже регулярный стул, так как огромное количество пищи, поступающее в мой организм, хорошо проталкивает пищу, поступившую ранее.

– Подобный образ жизни плохо влияет на внутренние органы и весьма плачевно отражается на коже.

Я запихнула салатик «Здоровье» в рот и, глядя, как Альжбетка уплетает свое кулинарное произведение, стала работать челюстями.

– Я добавлю майонеза, – через секунду сказала я.

– Ты что, – замотала головой Альжбетка, – тогда не будет нужного результата, майонез вообще очень жирный продукт.

– А ты что-нибудь еще умеешь готовить? – спросила я.

– Салат «Энергия» и закуску «Вечность».

– Это что? – заинтересовалась я.

– Это когда на кружочек огурчика кладешь ложку обезжиренного творога.

Я уже хотела спросить Альжбетку, не этой ли «Вечностью» она накормила перед смертью Федора Семеновича, но тут в дверь тихонечко постучали.

Кто же это так скромно стучится, кто же такой вежливый и робкий… Это гадкая предательница Солька!

Альжбетка вопросительно посмотрела на меня, я кивнула.

– Открыто, – закричала славная повариха Альжбетка.

Мы уставились в тарелки и заработали челюстями.

Солька вошла как тень и застенчиво встала у двери.

– Это я, девочки.

Мы промолчали.

– Вот, зашла спросить, как у вас дела…

Мы промолчали.

– А что это такое вкусненькое вы едите?

– Салат «Здоровье», – с видом гурмана сказала Альжбетка.

– Вкусно? – поинтересовалась Солька.

– Очень! – уверила ее Альжбетка.

– А я вот не завтракала.

Мы промолчали.

– Я бы поела…

Мы промолчали.

– Что вы, со мной совсем не дружите?

– Не дружим, – хором ответили мы.

– Да, я немножко виновата, – замялась Солька, – но вы должны понять, такое может случиться с каждым.

– Нет, – сказала я, – такое может случиться только с настоящим предателем.

– А что я такого сделала? Ну, выпила лишнего, ну, упала, ну, с тумбочкой…

Я встала и заходила по комнате.

– Пока мы рискуем своей жизнью, пробираемся под пулями к блиндажу, ты, вместо того чтобы партизанить и прикрывать наш тыл, пьешь и дебоширишь!

– Я не дебоширила, – замотала головой Солька.

– Молчать, когда говорит главнокомандующий, – прервала я Солькины вопли. – Ты должна была делать – что?

– Что? – спросила Солька.

– Ты должна была выполнять возложенную на тебя миссию!

– А какую, девочки, вы мне просто напомните…

Я покачала головой.

– Ты сама меня толкнула на это, ты сама велела пить, – защищалась Солька.

– Я велела пить, а не напиваться!

– У меня алкогольная непереносимость, – заявила Солька, – я просто отравилась.

– Альжбетка, ты помнишь до неприличия счастливое лицо этой отравленной?

– Мы на тебя надеялись, – сказала Альжбетка.

– Так я же не подвела…

– Да ты ничего не помнишь! – вскричала я.

– Я помню… начало, помню… ты сказала, чтобы я поговорила со Славочкой.

– С кем?

– Ой, со Славкой, конечно.

– Ну?

– Я с ним и поговорила.

– О чем?

– Не перебивай, пожалуйста, – попросила меня Солька. – Я намекнула… нет, я просто сказала, что он замечательный… то есть что у него замечательная… карьера… теперь… и он не должен никому говорить, чем он раньше занимался. Я все сделала, как ты велела.

– Ты уверена? – спросила я.

– Вот честное слово, я не подвела, клянусь всеми своими учениками!

Альжбетка поперхнулась, а я, разинув рот, села на стул.

– Чем ты клянешься? – переспросила я.

– Всеми своими учениками, – повторила Солька, – у меня четыре класса и подработка на продленке, так что их много наберется.

– Знаешь что, Солька, – сказала я, немного придя в себя, – мы тебя, уж так и быть, прощаем, но, ради всего святого, ты так больше не клянись.

Солька сразу обнаглела и расслабилась. Она подскочила к столу, навалила в тарелку салата «Здоровье» в таком количестве, что витамины свешивались на стол, и стала уплетать это все вилкой, помогая себе время от времени руками.

– Солька, а ты там со Славкой… Вы там что делали? – спросила Альжбетка.

Солька замерла, вилка с морковкой, сдобренной геркулесом, повисла в воздухе.

– Мы это… мы отмечали.

– А потом? – поинтересовалась Альжбетка.

– Потом мы еще немного отмечали… а потом мы выпили на брудершафт.

– А разве вы не на «ты» общаетесь?

– Да, но Славочка сказал…

– Кто? – уточнила я.

– Славка сказал, что раз мы раньше не пили по этому поводу, то надо выпить сейчас…

– Дальше-то что? – замерев, спросила Альжбетка.

– Вот, выпили и… скрепили все это… как положено…

– Я так понимаю, – намекнула я, – что потом вы делали друг другу искусственное дыхание рот в рот.

– Да, – сказала Солька и закрыла лицо руками.

Мы с Альжбеткой переглянулись.

– Потом как-то так получилось, – продолжила Солька, – что мы еще раз выпили на брудершафт… потом Славочка сказал, что у меня красивые глаза и стройные ноги.

Мы с Альжбеткой посмотрели на Солькины ноги. Конечно, они не были двумя батонами докторской колбасы, но и до идеала недотягивали.

– Понятно, – сказала я.

– А дальше? – не унималась Альжбетка.

– Девочки, если я вам кое-что расскажу, вы не будете смеяться?

– Нет, – замотали мы головами.

– Он сказал… он сказал…

Мы подались вперед и перестали моргать и дышать.

– Он сказал, что у меня очень сексуальные уши!

Вы знаете – я люблю Сольку, и вы знаете – я люблю Славку, и вообще, мне кажется, что теперь я люблю весь этот мир!

– Вот это да! – выдохнула Альжбетка, которая наверняка при всей своей красоте ни разу не слышала такого.

Я взяла столовую ложку и подложила Сольке еще салата.

– Кушай, кушай, – сказала я, поглаживая ее по голове.

Солька подцепила двумя пальцами пучочек тертой свеколки и, роняя половину на стол, отправила его в рот.

– Солька, а он тебе это сказал до того, как увидел, как ты ешь, или после?

– Он мне еще много чего говорил, – не слушая меня, сказала Солька и блаженно закрыла глаза.

– А вы это… ну, сделали самое главное? – спросила Альжбетка.

После этого вопроса мне стало понятно, что именно в этой жизни Альжбетка считает самым главным.

– Нет, ты что! – замахала на нее Солька.

Ах, ах, ах!

– Ну ничего, – успокоила ее Альжбетка, – мы в следующий раз вам мешать не будем.

Солька нервно захрустела салатом.

– А что у вас? – спросила она.

Мы стали с Альжбеткой взахлеб рассказывать, как побывали на квартире Федора Семеновича, как благополучно

нашли Альжбеткины фотографии и как совершенно случайно выяснили, что Федор Семенович и мой начальник Селезнев когда-то были одноклассниками.

– Да вы что! – воскликнула Солька.

Мы гордо выпрямили спины и одарили ее довольными улыбками.

Когда все возгласы и восклицания закончились, когда все подробности были обмусолены и разложены по полочкам, я, сделав многозначительную паузу, произнесла:

– У меня есть еще кое-что для вас.

– Что? – спросили девчонки.

– Вчера мы на работе отмечали день рождения нашей финансовой директрисы. Начальнику моему позвонили, и он удалился к себе в кабинет. Как вы думаете, что я сделала?

– Ты поперлась за ним и стала подслушивать.

– Молодец, Солька, здоровья тебе и жениха богатого.

– Рассказывай же, – торопила Альжбетка.

– Ему угрожали, и делали это весьма напористо, начальник мой к концу разговора стал более покладистым и явно собирался встретиться с теми, кто ему звонил.

– Кто же это, интересно? – спросила Альжбетка.

– Расследование, произведенное на месте, показало, – заявила я, – что звонили Потугины!

– Не может быть! – замотала головой Солька.

– Может, все так, как я и предполагала: они как-то связаны.

– Главное, что нас уже в этом уравнении нет, – порадовалась Солька.

– Хорошо бы, – вздохнула Альжбетка.

– Чем же они связаны?.. – задумчиво произнесла я.

– Это уже не наше дело, пусть там творят, что хотят, – решительно сказала Солька и посмотрела на меня: – Ты похудела?

– Точно, – подтвердила Альжбетка.

– Да, я заметила, уже даже натянула на себя кое-что из отложенного приданого.

– Вот это да, ну-ка покрутись! – потребовала Солька.

Я прошлась по кухне, как манекенщица, и остановилась у двери.

– Ну как?

– Бежим ко мне, взвесимся, – подскочила Солька.

Когда-то одна из родительниц подарила ей на Новый год электронные весы, и одно время Солька очень ими гордилась.

У нашей учительницы ботаники был полнейший бардак, она минут десять вспоминала, где у нее могут быть весы, и в конце концов решила, что они спрятаны под раскладушкой на балконе.

– Вот, – сказала Солька, протягивая мне предмет своего обожания.

Я встала на весы и замерла.

– А зачем взвешиваться, если я не помню, сколько там было…

– Неважно, – махнула рукой Альжбетка, – теперь будешь знать.

На соседнем балконе послышался скрип двери, голоса, и я прижала палец к губам, давая понять девчонкам, чтобы соблюдали тишину. Сама же слезла с весов и на цыпочках подкралась к стене, соединяющей балконы. Сонькиными соседями были Потугины, и подслушать их разговор было для меня просто жизненной необходимостью.

– …пусть знает теперь, – говорила Вера Павловна, – думает, что это так сойдет ему с рук!

– Может, и не он это, – задумчиво сказал Макар Семенович, известный нам как Тусик.

– Он, голубчик, подложил нам подарочек, чтобы мы притихли и не высовывались: вот, мол, что с вами будет, если вздумаете лезть не в свое дело. Да только нас этим не возьмешь, мы ему его же подарочек и вернули, пусть сам сто раз подумает, прежде чем против нас идти!

– Не говори так, это все же мой брат!

– Вот за него и отомстишь… Брат… Он тебе хоть раз помог? А мог бы, у него деньги всегда водились, а скоро бы миллионщиком стал, так тебе бы хоть что-то предложил, так, по пьяни проболтался, похвастался… Что-то он не вспоминал, что ты ему брат, когда в долю тебя не брал…

– Какая уж тут доля, мое дело – сторона.

– Брат брату помогать должен, – не унималась Вера Павловна.

– Может, это не он все же…

– Как не он, ты же сам сказал, что испугался он, как ты про Федора намекнул. Нас не запугаешь и с толку не собьешь; как только дело было решено, так Федор и умер! Бывают ли такие совпадения, он это, и все тут! Пойдем, белье-то я повесила.

Звуки смолкли, и я обернулась к девчонкам.

– Слышали? – спросила я.

Девчонки закивали.

– По-моему, дело пахнет большими деньгами, – сказала я.

– Мы же в это не полезем? – с надеждой в голосе спросила Солька.

– Не знаю, – пожала я плечами, – вообще-то, мне бы миллиончик не помешал.

Глава 12

Влюбленные и трупы стабильно размножаются

– Рассказывайте! – потребовала я, как только нога Любови Григорьевны переступила порог приемной.

Директриса выглядела выше всяких похвал. Волосы наконец-то были приведены в окончательный порядок: стрижка каре и чуть красноватый оттенок прядей говорили о том, что Любовь Григорьевна потратила достаточно времени в хорошей парикмахерской. Бежевый костюм подчеркивал стройность ее фигуры, а косметика помогала директрисе выглядеть свежо и достаточно молодо – достаточно для Крошкина, я бы сказала.

Любовь Григорьевна села на стул, схватила ручку на моем столе, нервно повертела ее в руках, положила обратно и начала:

– Встретились мы около театра…

– Нечего баловать, надо было сказать, чтобы заехал за вами.

– Он предлагал, но я растерялась, и потом, я живу с мамой…

– Что?!

– Да, я живу с мамой, а что здесь такого? – занервничала Любовь Григорьевна.

– Ладно, пройдет время, и я как-то смирюсь с этим, рассказывайте дальше.

– Я немного опоздала, надо же опаздывать… Я правильно поступила?

– Правильно, надеюсь, опоздали конкретно?

– На семь минут.

– Стояли за каким-нибудь ларьком и отсчитывали секунды, поглядывая на предмет своего обожания?

– А откуда ты знаешь?

– Женская интуиция.

– Он подарил мне розу, я совсем не ожидала, я даже растерялась, день рождения-то уже прошел, зачем дарить-то?..

– Это нормально, – закатывая глаза, сказала я, – у вас же почти свидание.

– Мне было очень неловко… Люди смотрели на меня… и думали, что это он мне розу подарил…

– Это же просто безумие какое-то… – пробормотала я.

– Что?

– Не обращайте внимания, Любовь Григорьевна, вещайте дальше.

– Спектакль оказался хорошим, хотя было много школьников…

– В буфет ходили?

– Да, я не хотела, но Илья Дмитриевич настоял.

– Как можно, вот скажите мне, как можно не хотеть в буфет в театре? – схватилась я за голову.

– Просто я дома поела.

– Это все равно что поехать на шашлык и не взять помидоры, это все равно что зайти в парфюмерный магазин и не набрать там пробников, это все равно что… – так, я взяла себя в руки…

Любовь Григорьевна расстегнула пиджак и стала обмахиваться тоненькой папкой.

– Что ели? – спросила я.

– Я так разнервничалась, что выпила два бокала шампанского и съела три бутерброда с рыбой.

– Хорошее сочетание…

– Потом он отвез меня домой и поцеловал мне руку… Я вот думаю, что это значит?

– Это значит, что он возбужден и очень опасен.

Любовь Григорьевна прижала папку к груди и пискнула:

– Как это?!

– Ну, в смысле – Амур проковырял дырку в его сердце.

– И что теперь?

– Теперь рана его кровоточит.

Любовь Григорьевна икнула.

– И это все сделала я?! – спросила она.

– Ну не я же, теперь вы, как порядочная женщина, просто обязаны выйти за него замуж.

– Я вот тоже так думаю!

Теперь икнула я: Любовь Григорьевна все схватывает просто на лету.

Я была рада, что у директрисы все наладилось и я могу пока отвлечься от ее душевных терзаний. Мне было просто не до этого, мозги пухли, голова трещала, а мысли предательски разбегались по углам. Тут еще работы мне навалили столько, что хоть больничный бери, поэтому, как только Любовь Григорьевна отправилась по своим делам, я застучала пальцами по клавиатуре, время от времени отвечая на телефонные звонки.

Валентин Петрович попросил принести ему кофе. Накидав все, что нужно, в кружку и залив это кипятком, я отправилась в кабинет своего шефа.

– Спасибо, Аня, – сказал Селезнев, делая осторожный глоток.

– Как провели выходные? – нахально спросила я.

Хотя почему нахально, наоборот: я чуткая и внимательная секретарша, мне не безразлична повседневная жизнь шефа!

– Неплохо, – листая бумаги, ответил Валентин Петрович, – ездил на дачу, погода замечательная, так что просто надышался свежим воздухом.

– Это хорошо, когда есть где подышать, – поддержала я разговор.

– У меня дача не так давно, купил всего пару лет назад, думал, будет у меня газончик и никаких тебе помидоров, а вышло все наоборот.

– Что, вся дача в помидорах?

– Нет, – усмехнулся Селезнев, – просто потянуло к земле, и теперь я с удовольствием сажаю, поливаю и окучиваю, вот, посмотри…

Валентин Петрович протянул мне руки, и я увидела почерневшие ладони.

– Картошку вчера копал! Кому рассказать – не поверят… Мой первый урожай картошки! Приятно пожинать результаты своего труда.