Текст книги "Метресса фаворита. Плеть государева"
Автор книги: Юлия Андреева
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
– А для чего они просили у вас подобную сумму? – не отставал Псковитинов.
– Бежать хотели. Я потому и не дала, что, убежавши, они бы в жизни ни копейки не вернули. Коли я в том виновата, барин, что отказала Антоновым дать им хотя бы двести рублёв, то эту вину я полностью и чистосердечно подтверждаю.
Задав Константиновой ещё несколько вопросов, Псковитинов распорядился отправить её в темницу. И допросил ещё несколько человек. Помощник казначея Пётр Ухватов поведал, что три года назад кондитер Николай Николаев обсуждал с поваром Тимофеем Лупаловым, как можно наилучшим образом отравить домоправительницу, используя для этого крысиный яд типа мышьяка. Когда же вызвали Николаева, тот показал на дворецкого Ивана Малыша, назвав его ни много ни мало главарём заговора против Шумской. По версии кондитера, Малыш собирался нанять молодцев с большой дороги, которые подкараулили бы Настасью Фёдоровну, когда бы та поехала в гости к одной из своих приятельниц, или, на худой конец, вломились бы в дом. В общем, каждый из сидящих в эдикюле дал показание на кого-то ещё, так что в результате практически к каждому можно было придраться.
В конце второго на дню заседания, то есть уже ближе к ночи, Псковитинов нашёл возможным освободить из-под стражи лишь десятилетнюю Нюрочку, девочку арестовали вместе со всеми остальными, но она явно была ни при чём, и Ивана Малыша, потому как желать другому человеку зла, может быть, и грех, но это деяние уголовно ненаказуемо. Зато к арестованным добавился готовящий побег Илья Протопопов. Вызванный конвой явился к ужину, так что, весьма довольный подобным исходом, Корытников составил все полагающиеся сопроводительные документы на арестантов, и с утренней зорькой те были отправлены пешим ходом в Новгород.
Глава 12. Догадка
«Суды она, видишь ли, проводила. В правосудие играла». – Всю дорогу до Новгорода Псковитинов не мог поверить, что так легко отделался. Всё виделось ему, как нагоняют его экипаж аракчеевские молодчики, как возвращают его обратно в Грузино, дабы кинуть в холодный, мрачный эдикюль с рогатиной на шее. И ведь было за что, он, можно сказать, воспользовался травмой Алексея Андреевича и не только сам уехал, распустив выездной суд, но и всех арестованных крестьян в Новгород отправил. И не просто так, а под полицейским конвоем. Так что, даже если бы Аракчеев и пожелал отбить своих людей, дабы расправиться с ними по собственному усмотрению, конвою пришлось бы защищать подследственных силой оружия. Да и не посмел бы царёв любимец нападать на полицейский конвой при исполнении судебного постановления. А значит, виноват Псковитинов и должен за вину свою ответ держать.
Получив власть над людьми, кузнецова дочка, крепостная девка Настасья, не просто упивалась своим новым положением, она блаженствовала, пробуя данную ей власть так и эдак, проверяя границы дозволенного. Может, скажем, господин надавать своей горничной по роже? Отчего же не может? Запросто. А приказать, чтобы ту высекли кнутом? Только намекни. А в темницу на хлеб и воду? С нашим удовольствием. Для некультурного и не уважающего себя человека такое дело, как обидеть нижестоящего, – радость да и только.
Из рассказов обывателей Настасья Фёдоровна могла разобрать дело своего крестьянина и назначить тому подходящее, по её разумению, наказание: принудительные работы, телесные наказания, тюремное заключение. При этом срок заточения не оговаривался, так же как и количество ударов. Что называется, от души! Человек отправлялся в карцер, а аракчеевский эдикюль был сделан на манер самого настоящего тюремного карцера, сидел там день, два, неделю. Потом барыне становилось скучно, горемыку вытаскивали, приводили пред светлые очи Минкиной, пороли кнутом или смоченными в рассоле розгами, после чего опять запирали в том же угрюмом месте. Как уже говорилось, при порке ни Минкина, ни Аракчеев не назначали положенного количества ударов, так что экзекуторы трудились до тех пор, пока производивший досмотр за поркой не разрешал остановиться. Умер после такого обращения человек – туда ему и дорога. Именно поэтому управляющий Синицин и покончил с собой, может, знал, что не выдержит, может, предполагал, что наказание специально не будет остановлено вовремя.
Отправив крестьян с конвоем, Псковитинов и Корытников навестили место, откуда Синицын сиганул в воду. Постояли на бережку, несмотря на жару купаться не тянуло.
«Кто такая эта самая Минкина, – думал Александр Иванович, возвращаясь домой в своём экипаже. – Может, правы бабы, и она действительно обворожила Алексея Андреевича, присушила его к себе цыганской магией, чтобы не знал он, кроме неё, других женщин, чтобы не смотрел ни на кого больше. Как же нужно любить, чтобы терпеть подле себя эдакое чудовище. В суд она, видите ли, играла, кому жить, кому помереть решала. Или Алексей Андреевич с Настасьей два сапога пара?» Внезапно он вспомнил о томящихся на гауптвахте людях и велел Ермолаю свернуть в сторону поселения аракчеевского полка.
Ключ от гауптвахты, как говорил фон Фрикен, находился в кармане Алексея Андреевича, а тот, получив сильные травмы, вряд ли выберется из постели раньше чем через три-четыре дня. Поэтому, добравшись до указанного полковником места, Псковитинов вызвал к себе местное начальство и, показав свои документы, приказал сбить замки и выпустить людей. К сожалению, приказ ему пришлось записать на бумагу, соблюдая все положенные в таких случаях инструкции. Всё это должно было впоследствии взбесить Аракчеева, но Псковитинов не видел другого выхода.
В то же время, переправившись через Волхов на пароме, Пётр Петрович Корытников ехал в своей коляске, управляемой кучером Яковым. Добравшись до местечка Бабино, в котором, по словам дворецкого Агафона, Аракчеев держал своих экзекуторов, Пётр Петрович отправился к дежурному по роте, дабы попросить у того разрешение на осмотр пыточного инвентаря, коли таковой имеется.
Данное военное поселение, как, должно быть, и все остальные, коими руководил его сиятельство, было построено по типовому, принятому на высочайшем уровне, проекту. Шестьдесят выстроенных в одну линию домов радовали глаз своей опрятностью и неестественной одинаковостью. Около каждого дома были возведены амбар, хлев для скота, сараи для земледельческих орудий. А также дровяные сараи для долгого хранения и устроенные под навесом аккуратные поленницы, последние располагались ближе всего к дому, чтобы далеко не бегать. Между собой дворы разделялись прочной изгородью и содержались в чрезвычайной чистоте. Из газет Корытников знал, что типовое поселение рассчитано на 228 человек мужеского пола, женщины и дети не считались. В домах военные размещались согласно чинам – низшие чины получали один дом на четыре хозяина, таким образом, что два хозяина, живущие на своей половине дома, имели один общий вход и, по сути, были принуждены вести совместное хозяйство. Об этом совместном хозяйстве, как только ни зубоскалили светские блазни. Мол, в военных поселениях и хозяйства и хозяйки общие.
Центром каждого такого поселения была площадь с необходимым набором типовых зданий, таких как: часовня, караульня, школа для кантонистов, пожарная команда. По соседству располагались мастерские, цейхгаузы, ротные лавки, а также квартира командира поселённой роты и квартиры командного состава. Для полкового штаба в округе каждого полка были выстроены каменные здания; там же располагались церковь, госпиталь и гауптвахта.
Все фасады домов в поселениях были развёрнуты на переднюю улицу, где был устроен бульвар, по которому разрешалось только пешеходное движение, а ездить дозволялось одним лишь начальникам. Сами поселяне, если им приходило в голову прокатиться на коне, телеге или коляске, последнее, понятное дело, редкость, должны были использовать для этого дела заднюю улицу.
Молва утверждала, что такая планировка позволяла, раз изучив одно военное поселение, затем с закрытыми глазами гулять по любому другому. Впрочем, в некоторых поселениях использовали готовые дома крестьян, последние были принуждены переселяться на другие места, в этом случае возводились только те здания, в которых обнаруживалась нехватка. Не было почты – строили почту, не хватало дома для начальника и его семьи, поселяне возводили его. Впрочем, поселения, построенные не по типовому проекту, были редкостью, по крайней мере, в Новгородской области все военные поселения создавались по образцу села Грузино, в котором Корытников уже был и мог худо-бедно ориентироваться.
Военные поселения возводились силами военно-рабочих батальонов, сформированных из мастеровых инженерных и артиллерийских команд, а также рабочих арсеналов. Летом трудящиеся над возведением построек батальоны размещались в землянках. Сам Аракчеев набирал людей для работ в каменоломнях, на кирпичных, гончарных, лесопильных заводах, а также в мебельные мастерские. Самые тяжёлые работы исполнялись каторжниками и штрафниками, они копали котлованы, работали на каменоломнях и кирпичных заводах, нередко нижние чины строили себе дома сами. Так что те не только выглядели, а и на самом деле были крепкими и добротными. Себе разве станешь плохо делать?
Несомненно, все заводы и мастерские, построенные исключительно для нужд поселенцев, требовали бесперебойной доставки материала, вывоза мусора и готовых изделий. Отправляй Аракчеев все эти грузы по дорогам, те были бы забиты до такой степени, что по ним было бы не проехать ни развозящим почту почтальонам, ни курьерам с донесениями и приказами от начальства, ни разъезжающим по своим надобностям обывателям. Поэтому великий граф сформировал целую флотилию, занимавшуюся исключительно доставкой всевозможных грузов. Специальные фурштатские роты так же исполняли функцию обозов.
В самих же военных поселениях был установлен следующий нерушимый порядок. Высшие чины, они же хозяева поселений, получали земельные наделы, на которых нижние чины жили на правах арендаторов и постояльцев. Каждый из хозяев безвозмездно получал от казны по две лошади лучшего качества, чем у подчинённых. На своих лошадях жители поселений, согласно установленной очереди, отбывали почтовую повинность.
Аракчеевкие экзекуторы, о которых говорил старый дворецкий, обнаружились в комендантской роте села Бабино. Там же в помещении гауптвахты хранились готовые к использованию батоги 70, 80 сантиметров в длину и шириной в два пальца. Впрочем, это были стандартные батоги, применение которых не только не возбранялось, а даже предписывалось специальной инструкцией, но отыскались и другие, специально заготовленные для нужд Алексея Андреевича. Эти дубины были толще и смотрелись настолько устрашающе, что привыкшего ко всяким видам Корытникова заметно передёрнуло. Пересмотрев все имеющееся пыточное оборудование, Пётр Петрович отправился на поиски бывшей кормилицы – Лукьяновой. По словам дежурного по роте, означенная баба действительно проживала здесь, находясь в должности прачки. Впрочем, прачка прачке рознь. Особое положение бывшей крепостной Лукьяновой, мужней жены, православного вероисповедания, было всем известно, хотя причину такого отношения к ней знал далеко не каждый.
Предполагая, что, забрав ребёнка у солдатки Лукьяновой, Настасья Фёдоровна только на первых порах приставила её кормилицей к родному ребёнку, а потом безжалостно изгнала прочь, Корытников рассчитывал, что та обижена на бывшую хозяйку и не откажется дать против оной показания. Но на поверку всё оказалось иначе. К комендантской роте был приписан незаконный сын Алексея Андреевича, здесь он был, с одной стороны, на глазах у Аракчеева, с другой, окружён нежной заботой родной матери. Странное дело, но хотя бы в этом случае Минкина поступила порядочно, не изгнала сделавшуюся бесполезной для неё женщину, а отправила её к месту службы сына.
Указав дорогу к домику прачки, дежурный по роте предложил Корытникову после запланированного визита непременно посетить местный кабак, в котором комендант как раз сегодня праздновал рождение дочери. На праздник были созваны не только офицеры из соседних военных поселений, столы были поставлены на улицах вокруг трактира, с тем чтобы простые люди тоже могли выпить за здоровье новорождённой. Не любивший шумных компаний, Корытников вежливо отказывался, ссылаясь на срочные дела и необходимость хотя бы на полдня заехать в Ям-Чудово, к давно дожидающемуся его отцу. Зачем сказал? О том он и сам не понял, просто хотелось как можно скорее уйти, не обижая хорошего человека.
Лукьянова хоть и встретила сыщика на пороге пятого от штаба домика, часто кланяясь и изображая на лице всяческое удовольствие его визитом, Пётр Петрович быстро смекнул, что от этой хитрой тётки он не выведает ровным счётом ничего.
Лукьянова жила с мужем – одноногим инвалидом. Жила небогато, но, что называется, и не бедствовала. По всей видимости, денег, которые заплатила за ребёнка Минкина, ей хватило надолго. А может, не Минкина, а сам Аракчеев на свой счёт переселил семью кормилицы, дабы та была поближе к ненаглядному Мишеньке. Знал он или нет о том, что воспитывает чужого ребёнка, но ведь воспитал, выучил, вывел в люди. А если сынуля предпочитал военной или гражданской карьере общество бутылок и шлюх, так такие повороты судьбы в современном обществе – отнюдь не редкость.
Лукьянова оказалась высока и сутула, серые умные глаза смотрели напряжённо, в светлых, гладко зачёсанных волосах поблескивал еле заметный иней седины, впрочем, когда люди с такими белыми волосами начинают седеть, обычно это почти незаметно.
– Барский сынок? Михаил Андреевич, – расплылась в улыбке Аглая Лукьянова, – так уехал на похороны в Грузино. Анастасия-то Фёдоровна, какое горе… – Она покачала головой. – А ты что же, отец родной, никак с ними разминулся?
– Должно быть, разминулся, – соврал Корытников.
– Боюсь, скоро не вернётся, такие дела. Как же быть? – Она поцокала языком. Может, в гостиницу вас проводить, дождётесь. А нет, так возвращайтесь в Грузино, он и сейчас должен быть там. Такие дела скоро не делаются.
– А вы, стало быть, сама из Грузино? Раз в кормилицах были у Михаила Андреевича?
– Так оно и есть. Из Грузино я. Тамошняя, – закланялась тётка.
– И что же, у Михаила Андреевича есть молочный брат или сестра?
– Нет, барин. Когда мужа в солдаты забрили, я тяжёлая была. А потом… – Она вытерла фартуком несуществующую слезу. – Ребёнок-то мой помер, а в тот же день у Анастасии Фёдоровны Мишенька народился. Ну, она меня в кормилицы и позвала. А я что? Молока полно. Сыночка своего схоронила и в барский дом переехала. Так и жила там, пока Михаил Андреевич подрастал.
– А сыночка своего, стало быть, в Грузино схоронила. На кладбище?
– На кладбище, – насторожилась Лукьянова. – Батюшка его успел окрестить, потому на кладбище и подхоронила. Анастасия Фёдоровна разрешение дала. Вот я и подхоронила. К деду моему в могилку подложила. А тебе зачем? – Она окинула следователя внимательным взглядом. – Ой, что-то лицо мне твоё больно знакомо, барин. Уж не Петра ли Агафоновича Корытникова ты сын? Приезжал такой лет пятнадцать назад, всё искал что-то, вынюхивал. Про Анастасию Фёдоровну расспрашивал. Какая-то барыня, тётка графа Аракчеева, что ли, подавала жалобу, что, мол, у Анастасии Фёдоровны не было ребёнка. Да только как не было, когда я сама его выкармливала?!
– Пётр Агафонович действительно мой отец, вы правильно углядели семейное сходство. Однако ну и память у вас! – попытался польстить Лукьяновой Корытников, но баба продолжала сверлить его недобрым взглядом. – Он действительно был обязан разбирать означенную жалобу, да только нынче то дело закрыто. Никто уже больше не обвиняет Шумскую, и обвинительница-то умерла и обвиняемая… – Он махнул рукой. – Я же расследую смерть самой Анастасии Фёдоровны, для чего мне необходимо повидать её сына и наследника.
Корытников задумался, надо было ещё в Грузино, в интересах следствия, поближе сойтись с этим неприятным Шумским. Это ж надо – в церкви пить коньяк! Гнида! Нет, определённо, следовало позабыть все предубеждения против него, в конце концов, Машеньки рядом не было. И хотя бы поговорить с негодяем. Попытаться понять, что он за человек, чем дышит, живёт? С кем дружит? Может, у него идеи?..
Правильно заметил Псковитинов, Минкину стали обвинять в похищении крестьянских детей сразу же после появления на свет этого самого Миши. С одной стороны, это может быть совпадением, но с другой, если предположить, что Минкина действительно отбирала детей у своих крестьян… Забрала же она сына у Дарьи Константиновой. Забрать забрала, да только и не подумала выдавать за своего собственного, а просто сдала в сиротский приют. Наказала Константинову за какой-то проступок. Надо будет выяснить, за какой. Куда же делись другие дети? Наверняка тоже были сданы в приюты или переданы на воспитание в бездетные семьи. С какой целью? Минкину обвиняли в чёрной магии, в том, что она убивает детей, но при этом никто из обвинителей не назвал места проведения страшного ритуала, не обнаружил мёртвых тел. А ведь так не бывает…
Но если на секунду предположить, что слухи о подложном младенце – ложь и Минкина сама родила Мишеньку, то… Лукьянова сказала, что похоронила сына на кладбище села Грузино.
До сих пор он читал об этом деле из материалов, собранных отцом. Двадцать лет назад в Судебную палату Новгорода действительно поступило заявление от родственницы Аракчеева, в котором пожилая дама обвиняла сожительницу Алексея Андреевича, Минкину, в том, будто та имитировала беременность и потом предъявила племяннику якобы рождённого от него сына.
Поверив в то, что он стал отцом, счастливый Аракчеев тотчас нашёл возможность сделать из безродной девки родовитую дворянку, и… Купила она ребёнка или выменяла, известно одно: он никуда не пропал, а те, другие?
И тут до Корытникова дошло, других детей не нашли, потому что никто их особенно не искал. Крестьянки не жаловались на свою госпожу, заявления же поступали от соседей, которые, не приводя никаких фактов, передавали их как слухи. Впрочем, какие ещё заявления? Как рассказывал отец: ну поругалась Минкина с помещицей Сахаровой, та подала на неё жалобу и в ряду прочих претензий сообщила, де злобная фурия ещё и крадёт детей у крестьян. Ездил ли отец по крестьянским домам и расспрашивал, у кого пропали дети? Разумеется, нет. Кто же всерьёз станет обвинять саму Анастасию Шумскую в краже младенцев?! Это же ни в какие врата не лезет! А если отбросить всю эту чёрную магию и признать, что Минкина действительно отбирала детей, вот как у Константиновой отобрала, так и у остальных забирала. И задуматься, а на что ей эти дети, если она их всё одно в другие руки передаёт?
Отгадка крутилась возле носа назойливой мухой, но Корытников никак не мог её словить. И вдруг эврика! В том-то и дело, что «кто же всерьёз станет обвинять саму Анастасию Шумскую»?! Кто будет искать невесть чьих детей? Слухи ходят по губернии, так что с ними сделаешь, со слухами-то? Другое дело, если вдруг кто-то поинтересуется, покупала ли аракчеевская домоправительница ребёнка у солдатки Лукьяновой, всегда можно отговориться, мол, о ней, об Анастасии Фёдоровне, чего только ни врут. И у Лукьяновой она мальчишку купила, и у других, что ни год крадёт да и на алтарь в чёрный лес несёт. По небу ночному летит на метле, и убиенные младенцы вокруг неё, как звёздочки вокруг владычицы-луны.
Что? Говорите, не может быть? А раз других не может быть, то и у Лукьяновой никакого ребёнка она не покупала. На что ей? Молода, здорова, такая не одного – десяток должна родить, и ничего ей от этого не будет. Но, если предположить, что Минкина забрала себе только ребёнка Лукьяновой, получается, что все остальные дети были нужны ей как своеобразная ширма. Ну, чешут мужичье необразованное языками, так это от зависти.
– Ты задумался о чём-то, барин? Может, до гостиницы проводить? Тут недалече.
– До гостиницы не нужно. Кто его знает, сколько Михаила Андреевича ждать. Попробую в Грузино вернуться. Кого бы спросить, не нужно ли господину Шумскому что-либо передать? Почтовый-то день был? Может, письма или ещё что? Всё равно еду, так…
– А это я быстренько разузнаю. Я ведаю, кого тут спросить. Сейчас и сбегаю, – засуетилась Лукьянова. – Мне Алексей Андреевич так и сказал, присматривай за Михаилом Андреевичем, за ним догляд нужен. А вы, барин, в горнице посидите, чай, устали. Парфён, иди сюда. Вот приезжий в Грузино собирается, спрашивает, не нужно ли чего Михаилу Андреевичу передать? Так я сбегаю до дежурного по роте, узнаю. А ты пока здесь. – Корытников отметил, что Лукьянова то и дело переходит с «ты» на «вы».
В дверях воздвигся невероятно широкий в плечах одноногий мужик на стареньких костылях. Такой огромный, что Корытникову подумалось, каким чудом здоровяк сумел протиснуться в дверь? Широкое скуластое лицо с косматой бородой казалось смутно знакомым. Зелёные под кустистыми бровями глаза смотрели с лукавством. Некогда каштановые волосы теперь были словно припорошены непрошеной сединой.
У Петра Петровича захватило дух, перед ним стоял внезапно постаревший Михаил Шумский. Сходство было потрясающим!
