Текст книги "Варвара. Путь Адмирала. Часть третья "Святая Мария" (СИ)"

Автор книги: Юлия Гордон-Off

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

  – Но как? Николай Оттович! У вас ведь дальность три тысячи миль, даже если на выходе возьмёте уголь в свою каюту, больше трёх восьмисот не выйдет!

  – Пётр Карлович! Это и замечательно! Думаете, что англы о наших заводских характеристиках не знают? Прекрасно знают, и едва станет известно о нашем уходе, а прятаться и тайком убегать ночью Георгиевскому кораблю не по чину, поэтому нас во всех этих точках точно будут ждать и неизвестно, что придумают. Тут дело даже не в страхе...

  – Помилуйте! Николай Оттович! Кто же Вас в трусости возьмётся обвинять? Всё понятно, но как Вы пройдёте такие перегоны? Ведь ещё всегда нужно иметь резерв, море небрежностей не прощает и может случиться всякое...

  – Дело в том, Пётр Карлович, что у нас дальность больше пяти тысяч миль при стандартной бункеровке, а если взять в перегруз четыре-четыре с половиной тысячи пудов, то шесть тысяч для нас не проблема.

  – Да... Говорили мне, что у Вас корабль уникальный! Но это же выходит...

  – Не трудитесь считать по заводским параметрам, считать нужно суточный расход около двадцати тонн или тысяча с четвертью пудов, а экономичный ход четырнадцать узлов.

  – Это же в голове не укладывается...

  А ещё нас с Николаем очень подмывало навестить «Независимую» республику Трансвааль, где настолько оборзели, что посмели арестовать наши корабли, и ПОКАЗАТЬ в Дурбане наш флаг было по-моему чрезвычайно важным делом! Хотя, с другой стороны существовал риск, что придя туда с пустыми угольными ямами мы можем оказаться в ситуации просителя, а не диктующего условия, но Николай был почти уверен, что у голландцев наглости не хватит нам отказать, а вот то, что мы не побоялись в таких условиях к ним зайти будет сильно в плюс, хотя это тонкое место существовало и просто отмахнуться от него капитан и командир не имел права. Но, такова уж командирская планида принимать на себя тяжесть всех рисков и решений.

  И вот в последних числах октября мы уходили из уже ставшего родным Артура. У Машеньки уже можно было заметить намечающийся животик, как медик я констатировала мальчишке пять акушерских месяцев*, как его пол, так и прекрасное здоровье. Но в местных фасонах платьев ничего видно не было, за то было видно, как украсила её беременность. И так при приезде детей обе Маши смотрелись не мамой и дочкой, а сёстрами, едва ли не ровесницами. Теперь Машенька, кажется, решила поставить личный рекорд омоложения и выглядела сущей девчонкой, тоненькой, изящной, порывистой в движениях. Вообще, здешнее несовершенство в использовании косметики первое время меня просто шокировало. То есть в арсенале местных модниц были жутких оттенков румяна, весьма грубые белила и пудры, а гамма предлагаемых теней и помад погрузила бы в глубочайшую депрессию наверно любую мою современницу из двадцать первого века. Может из-за этой пугающей своей аляповатостью гаммы здесь и утвердилось, что пользуются косметическим украшательством лица только актрисы и дамы полусвета, назовём это вежливо. И если понять замордованных хозяйством местных крестьянок ещё можно, то вообще не тронутые никакой косметикой лица благородных дам, не желали вписываться в мои стандарты внешнего вида женщины. За свою жизнь я встретила наверно только одну девушку, которой не требовалось использовать косметику, ну, повезло так подруге. Бывают такие лица, которые исходно выглядят, словно на них наложен очень качественный «живой» макияж, которого совершенно не заметно и лицо выглядит изумительно, словно никакой косметики на нём нет. Вот таким лицом подругу одарила природа, по крайней мере, до тридцати она из всей гаммы косметических средств пользовалась только питательными кремами, изредка блеском для губ или гигиенической помадой и контурным карандашом тоже для губ. При этом стоило ей чуть обозначить контур губ, как лицо мгновенно словно начинало играть и выглядело шедевром рук гения макияжа. Сама я таким лицом похвастать не могла, хотя и сказать, что я часами наносила на лицо многочисленные слои боевой раскраски, без которой, к примеру, большинству блондинок не обойтись при всём желании, если они не хотят выглядеть белёсыми привидениями. С моей точки зрения и жаловаться мне особенно было не на что, родилась жгучей брюнеткой, с необычной внешностью, благодаря немного раскосым глазами среднего размера. Долгое время обходилась только помадой, и мне этого хватало с головой. Позже конечно пришлось заниматься и глазами, но тоже без фанатизма, а когда в моду вошли стрелки, я плюнула на тени и стала обходиться тушью для ресниц и стрелками. Про наложение фоновых тонов и не ярких румян я промолчу, ведь даже самое ровное и чистое лицо при жизни в городе рано или поздно начинает требовать коррекции. А вот здесь все ходили без всякого макияжа, вплоть до крайности, что использование его приравняет любую к труженицам одной из древнейших профессий. На некоторые лица смотрела с ужасом, выйди такая женщина на Невский моего времени, её бы однозначно записали в нелепые трансвеститы, который даже накраситься нормально поленился. Особенно в возрасте, когда многие даже не берут себе за труд разобраться с тёмными усиками или откорректировать отяжелевшие с годами черты лица. Но, как известно, в чужой монастырь со своим уставом не лезут! Вот на этом фоне наша Машенька была баловнем судьбы, кареглазая брюнетка с изумительной формы лицом, без всякого макияжа выглядела замечательно.

  К моему удивлению, нет, мы не собирались делать тайны из своего ухода на Балтику, но то, что нам устроили прощание практически не уступающее тому, как провожали Степана Осиповича, меня потрясло. И не меньше половины народного подъёма обеспечила не наша адмиральская персона, а любовь Артурцев к нашей Машеньке, которую уже практически открыто называли «Святой Марией» или «Марией Артурской». А последнее время на приём в госпитале она вообще проходила сквозь строй приехавших. Проходя мимо страдальцев, и особенно детей, она не могла не взять ребёнка на руки и не попытаться помочь, а дети особенно чутко реагируют на стабилизирующие воздействия. Так, что список ею исцелённых уже давно зашкалил за все разумные границы, при этом Машенька искренне не верила в свою помощь и отсылала всех молиться и обещала помолиться сама, что только добавляло ей очков в глазах окружающих, тем более, что никакой платы или различий в статусе обращающихся не делала, как и то, что к ней шли в том числе местные корейцы, китайцы** и маньчжуры, которых она также касалась и помогала, ведь моей закладке не было разницы в национальности или вероисповедании. Вот через толпы выстроившихся вдоль дорог рыдающих артурцев мы выехали на набережную, где нас ждал катер с «Севастополя» с Михаилом Коронатовичем собственной персоной, мы поехали на «Новик». Под колокольный звон Артурского храма и канонаду салюта всех кораблей в гавани, крейсер прошёл мимо салютующих, и вышел на внешний рейд. Здесь мы отсалютовали брандвахтенному знакомцу «Маньчжуру», который Кроун уже передал новому капитану, и легли на курс в сторону Печелийского пролива. До самого траверза Шантунгского мыса нас издали сопровождали два британских лёгких крейсера, которые или потеряли нас в темноте или развернулись сами. А нас ждала уже в середине Жёлтого моря трогательная встреча с «Дианой», на которой проводить нас пришёл Колчак со своей Сонечкой. Сначала радист принёс радиограмму с «Дианы», а потом согласовав координаты мы вышли к русскому крейсеру. С полчаса мы шли бортом в борт, тихая погода позволила нам сблизиться до десяти метров и мы могли разговаривать не прибегая к жестяным рупорам. Затем отсалютовав друг другу пожеланиями счастливого плавания мы расстались, чтобы уже без промедлений следовать по приглашению адмирала фон Труппеля.

  А ведь герр Оскар ещё пару месяцев назад знал о том, что мы, скорее всего, с Машенькой будем проходить мимо. Вообще, для Германии заполучить во владение остров сопоставимый размерами со Шри-Ланкой, при этом имеющий удобное стратегическое положение и пригодный для размещения флота, защиты и ведения хозяйства, это почти подарок, за который выплаченная России арендная плата сущие пустяки. А лично герр Оскар от нашего знакомства практически сделал полную доступную ему карьеру, и он достаточно умный человек, чтобы осознавать степень нашего участия во всех местных потрясениях. Вот поэтому мы совершенно спокойно согласились воспользоваться его гостеприимством, да и услышать умные слова и его оценки нам с Николаем хотелось непременно.

  Не стану расписывать, какую замечательную встречу устроил нам Оскар фон Труппель. Три дня проведённые среди изумительной погоды и природы Формозы перечёркнутой посредине тропиком Рака в гостеприимной семье наместника пролетели как миг. Остановлюсь только на двух моментах. Все прошлые встречи у нас проходили на официальном уровне, а так как теперь с нами была Машенька, мы познакомились с милой фрау фон Труппель. И вот тут выяснилось, что на выбор места службы и фактически уход с флота на берег определила болезнь младшей дочери, у которой обнаружили бич тех лет – лёгочную форму туберкулёза, и врачи посоветовали тёплый морской или горный климат, что и привело бравого моряка на китайский берег. Не надо говорить, что мне не составило труда подключиться к Машеньке, и пока она возилась с девочкой, полечить маленькую Гертруду. Так, что, когда старший фон Труппель узнает о выздоровлении дочери, у нас появится вечный должник в Германии. Хотя, Труппель не был бы хорошим разведчиком, если бы не облазил наш «Новик» со всем возможным вниманием заглянув везде, где позволяли приличия и задав сотни вопросов на неплохом русском языке нашим офицерам и матросам. Он не переставал искренне восхищаться нашим кораблём, но так и не понял, что делает его таким особенным и я чётко уловила его недоумение, с которым он остался после экскурсии, где от него не скрывали ничего и отвечали на все вопросы. Только вот объяснить никто не мог, почему на «Новике» самые обычные торпеды завода Лесснера вдруг начинают двигаться быстрее и гораздо дальше, вот происходит так и всё, а почему и как, только Бог сие ведает. По просьбе герра Оскара мы даже произвели пуск, на котором присутствовали наверно все немецкие офицеры. Наша торпеда на скорости больше сорока узлов на дистанции в четырнадцать кабельтовых потопила какой-то старый баркас для этого вытащенный на внешний рейд, а перед этим для вящей убедительности наши канониры из главного калибра болванками отстрелили топ мачты и оконечности обеих рей и конец грузовой стрелы, не промахнувшись ни разу. Не знаю, что напишет в своём отчёте в Берлин господин адмирал, но крепко задуматься мы его заставили. И это если не говорить, что в местную гавань с довольно сложным фарватером мы входили на хорошей скорости без лоцмана и без сложных манёвров встали на якоря у самой кромки отмели. Правда здесь у нас была отмазка в виде матёрого и видавшего виды Лаваля, который на самом деле при нашем входе в гавань стоял в рубке бледный как бумага и практически не участвовал в маневрировании. А Николай отводил свою судоводительскую душу, закладывая циркуляции, а чего нам, если «Новик» буквально показывал нам все глубины и особенности рельефа на пару сотен метров во все стороны. Кстати, у нас на борту остались все офицеры, и даже Лаваль согласился идти с нами до Петербурга. А вот в столице Сергею Николаевичу предстоит почти полная смена офицерского состава и части нижних чинов, у кого вышли сроки службы.

  В разговоре Николай поделился своими планами и сомнениями, по поводу захода в Дурбан. Фон Труппель подумав, согласился с тем, что ситуация несколько щекотливая, но потом вызвал своего адъютанта и приказал принести ему схемы движения транспортов снабжения колонии. Погрузившись в бумаги минут на тридцать радостно сообщил, что через день в сторону Дурбана отходит немецкий угольщик «Кирстен», и он успеет сегодня телеграфировать и приказать капитану дождаться нашего прихода в порту Дурбана, и если потребуется обеспечить нашу бункеровку. Не передать, как Николай обрадовался, ведь я опять сидела в углу, как дура, пока эти немецкоговорящие чирикали на исконной тевтонской лингве. Разговор с герром Оскаром требовал полной концентрации и внимания, поэтому Николай только временами озвучивал для меня некоторые нюансы, так, что я больше времени подстраивалась к Машеньке и фрау фон Труппель, где разговор, хоть и шёл на немецком, но Машенька его для себя переводила. А иногда просто улетала с Клёпой за рыбкой на внешний рейд, где наша девочка наслаждалась берегом и наличием рядом земли. Так, что рыбку она таскала не столько себе, сколько для передачи Никифоровичу.

  В результате адмиралы договорились, что правильнее и показательнее получится, если придя на рейд Дурбана мы демонстративно до минимума сведём общение с местными властями, тут же на рейде загрузимся с немецкого угольщика и, не прощаясь, покинем порт. Теперь осталось только не разминуться с пароходом под нежным девичьим именем. На что после расчётов заявил, что если ты будем придерживаться этого графика, то придём в Дурбан на следующий день после угольщика, а если задержимся на пару дней в Коломбо, то он нас просто подождёт...

  После прощания с гостеприимной Формозой потянулись дни обычного морского перехода, изредка скрашиваемые небольшими развлечениями. Мы не пошли толкучкой Малаккского пролива, а вышли через Яванское море Зондским проливом на простор Индийского океана. Клёпа вспомнила своё любимое в этих краях развлечение с ловлей летающих рыб. Машенька болела за неё и как девчонка радовалась, когда эта красующаяся перед зрителями хулиганка ловила добычу буквально над палубой «Новика». А ещё на проходе Зондских островов матросы выловили не очень крупную голубую акулу. Ко всеобщему разочарованию вскрытие её желудка, как обещают все приключенческие книги не принесло никаких таинственных находок. Зато Никифорыч под чутким руководством Виктора Андреевича приготовил на всех деликатесный китайский суп из акульих плавников, правда в дело пошли не только плавники, но Лаваль заверил, что про плавники – это скорее просто название. Не могу сказать, что суп стал взрывом наших рецепторов, если не считать большого количества положенных в него специй, вкусненько и миленько, и в качестве разнообразия вполне к месту пришёлся. Мы теперь питались в салоне в компании Сергея Николаевича. Как ни крути, а он теперь командир этого корабля, а мы скорее пассажиры. Так, что, когда Артеньев попытался привычно столоваться в кают-компании, Евгений Васильевич, в функции которого, как старшего офицера входит строго блюсти морские и корабельные традиции, буквально выставил его из кают-компании, где ему, как командиру делать нечего, пока господа офицеры не пожелают его к себе пригласить. А в связи с тем, что Машенька у нас так похорошела и помолодела, кажется у Артеньева случился рецидив его влюблённости, так, что он теперь за каждым обедом, завтраком и ужином тихо страдает и наслаждается Машенькиным присутствием.

  В Коломбо мы простояли целых три дня. Корабль неспешно отбункеровался, механики доложили, что наша расчетная дальность в пять тысяч миль оказалась занижена и при полной бункеровке по остаткам с которыми мы пришли в Шри-Ланку, они готовы уверенно утверждать, что наша дальность больше шести тысяч миль, а суточный расход угля чуть больше тысячи пудов. А ещё, что у нас нет обрастания днища, что они вообще никак объяснить не могут. Я же решила, что одна изменённая когда-то мной краска так работать не может, скорее это уже сам «Новик» может заряд создаёт на поверхности, а может ещё как-то стряхивает или отпугивает местных моллюсков которые могут прилепиться к чему угодно и жить припеваючи.

  Пополнили все остальные запасы, Никифорыч для питания «жинки командира, ей нужно! Чё б вы дурни понимали!» забил фруктами все холодильники, так, что Машенька перешла на почти фруктовую диету, что её ничуть не растаивало. Пока кок носился скупая специи и прочие продукты, мы с Машенькой гуляли по колониальной столице. Я затащила Машеньку в понравившуюся нам лавочку, где Машенька застряла почти на весь день, ведь торговец оказался почти гением местного маркетинга, и Машенька накупила кучу экзотических подарков всем знакомым женщинам и девочкам, по пугающе низким ценам при этом. Напоследок мы с Машенькой потрафили Николаю и дали ему отвести душу в оружейной лавке по соседству, где прикупили подарки Макарову и Антону, а также племянникам и братьям. А Машенька теперь прогуливалась по палубе в изумительном лазоревом сари, которое замечательно подчёркивала её фигурку, маскировало животик и вообще, гораздо лучше соответствовало местному климату, чем даже самое лёгкое европейское платье, хотя вид прогуливающейся по шканцам Машеньки в белом летнем платье под парасолькой, радовал нам глаз ничуть не меньше. К слову, в Коломбо прикупили две шляпки, потому, что во второй день шляпку с Машеньки сдуло за борт, я на двести процентов уверена, что если бы кто-нибудь увидел или узнал об этом, то крейсер бы остановили, а шляпку отыскали и спасли, хотя, ещё неизвестно, как на ней отразилось бы купание в солёной воде, но Машенька посчитала себя не в праве создавать такие беспокойства всем и молча ушла в каюту. Мы узнали обо всём, когда начинать спасательную операцию уже не имело никакого смысла, хотя, с другой стороны, не представляю, что Машенька поступила бы иначе.

  Благодаря своей работе в госпитале Машенька стала достойным собеседником нашему Георгию Самуиловичу и что совершенно удивительно, она многие часы проводила в разговорах с нашим батюшкой и этими разговорами, как мне кажется, были одинаково довольны все стороны. Так получилось, что из всего нашего экипажа Машенька лечила только Николая, а все наши раненые и травмированные, я не беру отправленного по случаю в госпиталь Савенкова (ещё один из креатуры Гаврилова, со слов Сергея Николаевича совершенно никчёмный человечишка, которого после госпиталя мы не стали требовать себе, да он и сам не особенно рвался, со слов Артеньева, осел боцманмат где-то в миноносных дивизионах), остальные начинали и заканчивали лечение в стенах лазарета доктора Рыкова. Поэтому вроде испытывать тот пиетет, который Машенька заслужила в госпитале у своих пациентов и их родственников, наши матросы перед ней не должны. Но её действительно полюбили в Артуре, да и настоятель Артурского храма свою руку приложил, так, что матросы смотрели на Машеньку с восхищённым обожанием и в меру сил и разумения оберегали. Так во время наших прогулок по Коломбо, спереди и сзади нас сопровождали две группы как на подбор самых крепких наших матросов, а когда мы застряли в упоминавшейся лавке, пару раз заглядывали, чтобы убедиться, что с нами всё в порядке. Насколько я знаю, Николай не проговаривал с женой особенности и правила поведения на корабле, но видимо хватило внутреннего такта и желания не мешать команде. Мы с Николаем невольно втянулись в привычный режим морского перехода и были, так или иначе, заняты. Николай не прекратил свои обязательные обходы отсеков корабля, только теперь делал это вместе с Артеньевым. Можете представить, как ей было скучно, ведь один переход до Коломбо длился без малого две недели, ещё дольше мы шли до Дурбана. Но она кажется, ни разу не пересекла незримой линии от трапа на верхнюю палубу у кормового мостика и другой у любимой Клёпиной канатной бухты, то есть это кусочек палубы длиной меньше пятидесяти метров по левому борту, никуда более она себе ходить не позволяла. Вообще, во многом люди того времени, как мужчины, так и женщины меня искренне поражали, какая-то удивительная целостность, если угодно, с минимумом рисовки.

  А я развлекала себя полётами с Клёпой, общением с «Новиком», к примеру, мне было очень любопытно, на какую глубину он сможет показать рельеф дна и вообще, всё, что делается у нас под днищем. Представляете, как интересно наблюдать, что под нами на глубине в полкилометра проплывает какая-то гигантская туша, я подозреваю, что мы видели китовую или гигантскую акулу, хотя может, это был небольшой кашалот или какой-то усатый кит. А в глубину «Новик» определял уверенно до километра, хотя отчётливо мог показать на расстоянии метров четыреста-пятьсот. Мне думается, что это очень хорошие показатели, ведь даже самые чувствительные сонары в пассивном режиме не смогли бы больше. А ещё «Новик» оказывается мог транслировать мне всё, что слышал внутри себя в любой точке, так я с удовольствием слушала иногда разговоры матросов и офицеров. Я знаю, что подслушивать не хорошо, но я ведь не пыталась использовать или озвучивать услышанное, а ещё я всё-таки женщина и жутко любопытна, да и скучно, как ни крути. Так однажды послушала, как разговаривали матросы про Машеньку:

  – До чего же красивая... Вот бы встретить такую...

  – Ну, встретишь ты таку, и что ты скажешь? Она же барыня!

  – А если не барыню, а просто похожую?

  – Так это уже не такая будет! Тогда уж лучше. Чтобы не была похожа...

  – А чего командир на такой молодой обженился?

  – Какая она тебе молодая?! Вон Феофан грит, что у неё старший сын уже гардемарин, а дочки приезжали, сам же видел, они на корабле сколько раз были...

  – Так я думал, что это его дети от первой жинки...

  – Одна она у него и дети её!

  – Она же выглядит как девчонка, ей же на вид лет двадцать.

  – Так она же тяжёлая, а у баб, когда дитё ждут часто красота прорезается и молодеют, мне сестра рассказывала.

  – Так это у командира ещё дитё будет? Как же это, он же теперь адмирал?

  – Вот ты дурья башка! Ну и что адмирал? Он мужчина в соку и звание на детей не помеха!

  – Я думал, раз адмирал, то для солидности не положено детей иметь!

  – Это если старый уже, как наш Степан Осипович.

  – А это кто таков?

  – Вот ты салага! Сколько уже на флоте! Кавалером Егорьевским стал, а салага-салагой! Ты ещё не вздумай такое "на людях" ляпнуть, корабль наш опозоришь! Степан Осипыч – это Макаров! Такое знать должОн!

  – Чего сразу ругаешься! Так бы и говорил! Макарова то я знаю!

  – Так я и говорю, если адмирал старый, то уже какие дети, а наш командир адмирал молодой и адмиральство за геройство получил, ему ведь всего сорок три года ещё.

  – Да, ну?! Я думал ему лет тридцать! У меня батьке сорок было, когда я на флот уходил, так он уже старый и седой наполовину.

  – Так нашему командиру Явление было, он потом государя нынешнего вылечил, а потом и жена его святой стала, думаешь иначе бы мы в такой войне и так воевавши живыми вышли? Вспомни, как Архип у пушки молился, когда мы в лоб на японские броненосцы шли, я и сам думал, что решил наш командир геройски сгинуть в бою с супостатом, страшно было, чуть ноги не отнимались. А потом нас командир соратниками назвал, а батюшка про Благоволение Господне над нами говорил, неужто не помнишь?!

  – Как же не помнить, тогда ещё вся палуба была осколками истыкана, как же такое забудешь?

   – Вот и выходит, сначала командира нашего осенило, потом и на жинку его перешло, слыхал небось, что в Артуре сказывают, как она пули ладошкой отбивала...

  – А не брешут?

  – Да, сильно много народу видели...

  – А Прошка как свечеряет, так подглядывать ходит, говорит, что посмотреть на свечение сам хочет...

  – Вот же ж дурень!

  – А сам тогда надысь чего ходил?

  – Так я же по-умному! Чтоб потом всем обсказать...

  – Да, ну тебя! Прошка – дурень, а сам то умнОй...

  Как говорила моя бабушка «И смех, и грех!» вот до сих пор понять не могу, рада я тому, что Машеньку в святые вытолкала или нет? И ещё меня очень смущает один момент во всей этой истории. Когда Машенька вдруг засияла и пули начала ладошками как теннисной ракеткой отбивать, меня рядом не было и такие возможности в моих закладках предусмотрены не были! И с чего бы это после этого ей выпадать в осадок, если её закладки никак не могут из неё силы брать, они при невозможности получить связь с силовыми потоками просто выключаются! То есть тут что-то совсем другое! Я поначалу из-за того, что было как-то не до того, а потом просто не придала значения этим нюансам, или мне кто-то или что-то внимание в сторону отвело. А ещё один момент, который тоже как-то мимо прошёл, но ведь он был, это видение в небе Богородицы с Артурского образа. Во-первых видели независимо друг от друга люди на разных кораблях, и это не экзальтированные истерички укушавшиеся производных лизергиновой кислоты или мухоморов, а вполне трезвые и прагматичные мужики-матросы и офицеры. И в пользу того, что это реально было, говорит и то, что после об этом никто не стал особенно распространяться. Ведь если бы это была утка, то запустивший непременно бы захотел продолжить её раскручивать, а значит шумиха обеспечена, а тут люди почувствовали, что прикоснулись к чему-то запредельному, о чём всуе трепаться не надо. Так и кто нам или только мне скажет, что же это на самом деле было?! Вот так! Госпожа Магиня! А тебе не кажется, что тебя вежливо по носу щёлкнули, а ты даже не поняла! В общем, мне есть о чём задуматься в этом долгом спокойном плавании...

  *– в акушерстве традиционно считается не 9 календарных месяцев беременности, что порядка 276 дней, а 10 акушерских месяцев из 4-ёх недель каждый, что намного точнее и удобнее и не требует сносок на короткий февраль или длинные июль и август, идущие подряд. В результате такого счёта получается, что роды в срок ожидаются на 40-ой неделе, то есть на 273-280-й дни, что тоже хорошо и удобно, ведь у рожениц и других причин для волнений вполне хватает, чем переживать о приближении «рокового» дня назначенных 9-ти месяцев.

  **– Нет такой национальности КИТАЕЦ, вернее титульной и основной национальностью, которая и может называться китайцами является народность ХАНЬ, основное место проживания которой есть кусок материкового берега между Пекином и Шанхаем, где даже сейчас проживает львиная доля населения КНР. Кроме Хань в КНР проживают сотни разных народов со своей культурой, языком, укладом на своих исконных территориях, и самые крупные из них это уйгуры (родственные узбекам и таджикам, хотя в самой уйгурии китайские таджики считают себя отдельным этносом), монголы, тибетцы и огромное количество других небольших народов, особенно в юго-восточной густо заселённой части Китая, где, как в нашем Дагестане, чуть ли не каждая деревня заявляет себя отдельным народом. А вот маньчжуры, как народ в нашей истории были практически полностью истреблены, и факт геноцида против маньчжуров не требует особенных доказательств. Тем более, что позже территория Маньчжурии оказалась ареной многочисленных войн и конфликтов, что едва ли благотворно отразилось на сохранении маньчжуров, как народа...

Глава 63

  К берегам Африки мы подошли глубокой ночью. На подходах к Дурбану, не сказать что отличающихся идеальными навигационными условиями, но умница «Новик» показывал все особенности дна и проходы, так, что нам не составило никакого труда самостоятельно войти в порт и встать на внутреннем рейде. Искать в темноте немку «Кирстен» мы разумеется не стали, а утром когда к нашему борту подрулил катер с портовыми властями, неподалёку уже маячил ещё один, надо полагать, что присланный немецким капитаном. Поднявшийся на борт капитан порта имел весьма растерянный вид, надо думать, что не каждый день среди ночи к ним заходят чужие военные корабли, при этом, не пользуясь услугами лоцманов, и просыпаться под стволами наших пушек, для местных властей видимо оказалось крайне неприятно. Про стволы, это я так, для красного словца, конечно, пушки мы не разворачивали и на город не наводили, но каждому понятно, что сделать это не долго, да и военный корабль вообще существует, чтобы стрелять.

  Лаваль, которого использовали, как может самый достоверный источник информации о многих иностранных портах и о том, что в них творится, охарактеризовал положение в Дурбане, как «редкостный бардак». Имелось ввиду, что после долгих заигрываний с весьма агрессивными племенами местных зулусов, бурам лет тридцать-сорок назад, наконец, удалось договориться с ними о замирении, в результате чего здесь возникла «Республика Наталь». Но британцам существование под боком независимой бурской территории, в то время, как они всей мощью своих экспедиционных сил сводят под корень буров капской колонии, было совершенно не нужно. И буквально лет десять назад, им удалось натравить на Наталь местных вождей, которых поддержали регулярные английские войска и фактически власть в Натале сменилась, а бывшие натальцы оказались либо в земле, либо в организованной англами местной каторге. Но формально британцы оставили здесь всё по-прежнему, даже кажется мэр города здесь голландец по происхождению. И теперь Дурбан вроде бы столица независимой бурской республики Наталь, без независимости и буров, куда сейчас везут из Индии, особенно из самых проблемных северо-западных провинций, всех, кому определили наказание в виде каторжных работ, что английские суды в колониях отвешивают не скупясь и сроки начинаются с двадцати-двадцати пяти лет. Хоть в двадцатом веке рабство отменили, но мы ведь помним про джентльмена, который может сколь угодно прихотливо менять правила, так, что здесь это теперь просто называется каторга, а вместо рабов каторжане. А порт на этом фоне сохранил свой условно нейтральный статус, и сюда охотно заходят отстояться или бункероваться перед или после долгого перехода через индийский океан. Особенно если не желают заходить к англам в Капскую колонию и её Капштадт, Порт-Элизабет или Ист-Лондон, или к французам в Сен-Дени или Мадагаскар, на чём англы успешно наживаются, для чего старательно поддерживают видимость сохранённого здесь «статус кво». А то, что Николай ошибся считая, что Дурбан относится к мятежному Трансваалю, так в этом нет особенного криминала, потому, что в существующем здесь слоёном пироге разбираться ни разу не ступив на здешний берег не возможно. А остатки борющегося Трансвааля, Оранжевой республики и прочих бурских территорий, на которых буры упивающиеся своей свободой и независимостью вместо того, чтобы совместными усилиями дать отпор невеликим по существу силам англичан, практически создали все условия для их уничтожения по одиночке. И в результате сейчас британская капская колония, когда-то едва уцепившаяся за кусочек капского мыса, теперь контролирует уже практически весь юг Африки и «самые большие в мире месторождения алмазов и золота», добавила уже я про себя. Вот представитель этого марионеточного правительства сейчас и карабкался на наш борт.