Текст книги "Голос ангела [сборник]"

Автор книги: Юлия Добровольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Я вообще на эту тему предпочитала не думать, даже в отношении себя. Во мне – не знаю уж откуда – гнездились пуританские комплексы, которые, впрочем, не очень меня беспокоили и вполне устраивали моего мужа.

Неимоверно расширившееся за последние полтора десятка лет информационное пространство сделало доступным то, о чем многие – в том числе и я – раньше и не подозревали. Но меня по–прежнему смущали слишком откровенные сцены в фильмах, и я по–прежнему считала, что в реальной жизни так не бывает.

И вот… Моя дочь столь бурно предается тому, чем я предпочитала заниматься не концентрируясь на этом действе, мимоходом, только в ответ на желание мужа и, уж конечно, не выказывая эмоций… Впрочем, никаких эмоций и не было.

Я застыла в дверях, хотя понимала, что нужно немедленно уйти…

Раздавшийся внезапно мужской вопль отрезвил меня.

Забыв, зачем шла, я вернулась в свою комнату и села в кресло. В ушах стояли стоны дочери и рев ее благородных кровей супруга.

Я пыталась представить себе их лица… точнее, сопоставить слышанное с образом Раджа и Ленки. У меня ничего не получалось: перед глазами вставала какая–то невразумительная картина, не имеющая ничего общего с нежным обликом одного и другой…

Раздался звонок в дверь. На пороге стояла дочь.

Ее длинные светлые волосы по обыкновению распущены, просторная майка до колен, тапки на босу ногу – моя маленькая худышка с детской грудкой, не знавшей ни одного бюстгальтера в жизни… И это хрупкое тельце десять минут тому назад было терзаемо черным громилой… пусть и принцем… пусть и красавцем…

– Ма, у тебя зеленый чай есть? У нас закончился… – Она осеклась. – Что с тобой? Ма? Я тебя разбудила?

– Нет… Чай? Да… Есть, пойдем…

От дочери, как всегда, пахло благовониями – вся их квартира пропиталась ароматными дымами Индии прекрасной… Впрочем, как и вся наша лестничная клетка.

Я протянула ей пачку чая. Она взяла ее, но продолжала озабоченно на меня смотреть.

Чтобы отвлечься, я сказала:

– Ты не простынешь?.. И вообще, может быть, неприлично ходить в таком виде перед мужем?

– Ма… ты что… да мы дома голые ходим.

– Как – голые?..

– Так. Голые.

– Совсем?

– Голее не бывает.

– Зачем?..

– Нравится.

– Что нравится? – Я искренне недоумевала.

– Нравится смотреть друг на друга.

Похоже, этот короткий диалог добавил выражению моего лица новую порцию растерянности.

Ленка рассмеялась:

– Ма! Что тебя так удивляет?

Я села за стол. Я была окончательно обескуражена.

– Ма, да что с тобой? Говори! Я не уйду, пока не скажешь, что случилось.

Как уж у меня повернулся язык…

– Я зашла в папину комнату несколько минут назад…

– Ой… – Она опустила лицо. – Мы, наверное, сильно шумели? Ну извини…

– Ну что ты! Мне просто неловко стало, вот я и…

– А вы с папой что, не шумите разве?

– Лена!..

– Ма… Я сказала что–то неприличное?

– Как ты можешь об этом так…

– Мам! Но ведь это – жизнь.

– Что значит – это жизнь? Это всего лишь маленькая часть жизни, предназначенная к тому же исключительно для продолжения рода…

Ленка раскрыла рот.

Дочь с детства была очень непосредственным ребенком. Отцовские попытки привить ей строгие манеры не оставили ни малейшего следа на Ленкиной вольной натуре. Я всегда удивлялась и немного завидовала ей – так открыто смотреть и реагировать на жизнь, на мир, на людей, не выглядя при этом «невоспитанной»… Даже напротив – в ее повадках было столько очарования, даже шарма…

Я же с детства была застегнута на все пуговицы – и буквально, и фигурально.

– Девочка должна быть аккуратной, – говорила мама, и я не смела выйти из дому с невыглаженными лентами в косе.

– Не сутулься! – шлепала она меня по лопаткам, и я держала спину в напряжении, словно аршин проглотила.

– Умей владеть своими чувствами! – И я научилась сдерживать и смех, и слезы, и все промежуточные эмоции.

Мой муж был таким же полноценным результатом строгого воспитания. В продолжение совместной жизни он довел дело, начатое нашими родителями, до совершенства. Совершенные манеры – поведения, общения. Совершенство стиля – в одежде, в оформлении жилища. Никаких излишеств. Тем более – вольностей. Все строго и отточено. Он любил отточенные фразы, жесты. Он набирался этого из книг и фильмов, реже – от окружающих: он предпочитал, чтобы окружающие перенимали у него то, что для него отточили благородные герои, признанные всем цивилизованным миром. Он вставлял отточенное ими в нашу жизнь, словно клише в форму.

– Милая, как скоро ты вернешься?.. Милая, я хотел бы предложить…

Милая – это из Папы Хэма.

Симфонические концерты мировых знаменитостей, премьеры спектаклей, о которых «говорят», вернисажи, бомонды – это из жизни цивилизованных людей.

– Мы – цивилизованные люди, – напоминал он по любому удобному поводу.

Мне не претила такая жизнь. Она была созвучна моим запросам – и этическим, и эстетическим, и прочим… Во всем должен быть порядок, логика… Так проще делать выбор между нужным и ненужным, правильным и неправильным, хорошим и плохим…

– Нет хорошего и плохого, правильного и неправильного! – говорит наша дочь. – Все относительно в этом относительном мире, каждый делает свой выбор, и каждый имеет право быть правым.

Мы не спорили с ней, хоть и не соглашались.

– Это возраст и время, – говорил муж. – Пройдет! В конце концов, и из хиппи вышло немало приличных людей. Ты согласна, милая?

Но оно не проходило, а напротив – укоренялось и развивалось.

И вот – наша дочь словно и не наша. Так далеко укатиться от яблоньки…

У нее буквально отвалилась челюсть.

– Ма, ты что… серьезно… или это в педагогических целях?

– Серьезно. Вполне.

– Подожди… еще раз… Ты серьезно думаешь, что сексом занимаются только для продолжения рода? – На ее живом лице застыла гримаса напряженного вдумчивого внимания.

Как нынче легко произносят это слово, которого до некоторых пор у нас действительно просто не было… Слова, во всяком случае.

– Н-ну… – Я чувствовала себя двоечницей, выкручивающейся из тупика на экзамене. – В основном да…

– Ты хочешь сказать, что после того, как вы с папой зачали меня, вы больше не занимались… этим?

Я представила себе возможность подобной беседы со своими собственными родителями… То есть полную невозможность чего–либо подобного.

Я взяла себя в руки – я была современной мамой.

– Ну почему же… бывает…

Ленкино лицо все еще было вытянуто по вертикали.

– Что значит – бывает? Вы хотите еще одного ребенка?

– Да нет…

– Ну и?..

– Что – ну и?..

– Значит – для удовольствия?

– Для какого удовольствия? О чем ты?!

Дочь собирала душевные и умственные силы: она закрыла глаза, поджала губы и наморщила лоб. Для пущей сосредоточенности она приложила пальцы к вискам.

Потом резко расслабилась, села прямо и сложила руки перед собой – одна на другую, как учат в первом классе.

– Мам, – начала она. – Давай поговорим как женщина с женщиной.

– Давай. – Я стала совсем смелой и совсем современной.

– Я понимаю, – сказала дочь, – твое воспитание, время, в которое ты жила… папа, наконец…

– А что – папа? – Я не поняла ее мысль.

– Что, что… Зануда, педант, сноб…

– Лена! Как ты можешь?..

– Стоп! – сказала Лена. – Не иди на поводу у стереотипов. Я констатирую факт, а не обругиваю.

И она привела словарные формулировки употребленных понятий. На самом деле – ничего обидного, просто характеристика человека…

– Так вот, все это вполне соответствует вам… конкретным вам, тебе и папе. Но я знаю жизнь… – Она осеклась и виновато глянула на меня. – Прости… я немного знаю жизнь…

«Дочь! – говаривал муж, пытаясь в чем–нибудь убедить или, наоборот, разубедить ее. – Ты только приближаешься к настоящей, большой жизни… Ты только приоткрываешь завесу…»

– Я знаю… ну, догадываюсь, что далеко не все счастливы в браке… Да и без брака тоже… Что многим так и не удается в силу различных обстоятельств познать всех прелестей… э–э–э… невегетативного размножения… Но что ты… моя мама, не знаешь, что секс… что это ни с чем не сравнимая радость!.. Я предполагала, что у вас с папой все в порядке… Папа же такой страстный парень… – Она смутилась и сказала, извиняясь: – Ну, прости… я уже все–таки женщина… и вижу, что из себя представляет каждый мужчина… Да, снаружи вы как английские лорд и леди. Но я была уверена, что, оставшись наедине, вы позволяете себе съехать со всех катушек…

Ленка смотрела на меня со странным выражением лица: словно ждала, что я, наконец, брошу ломать комедию, расхохочусь и скажу: «Ну как я тебя? А?»

Но я молчала.

Зазвонил телефон над столом. Я сняла трубку.

– Тебя… Радж.

Она опомнившись, воскликнула:

– Ой, Раджик! – И словно песня полилась ее индийская речь (кажется, хинди, хотя она выучила еще и родной язык своего мужа).

Ленка схватила пачку с чаем и метнулась из кухни, крикнув мне:

– Ма, не шевелись, я сейчас!

Я все–таки шевельнулась. Чтобы включить чайник.

Ленка вернулась через мгновение и снова села напротив меня.

– У тебя есть коньяк? – спросила она, хотя знала, что у папы всегда есть в запасе несколько бутылок разных марок.

– Есть.

– Налей себе.

Я посмотрела на нее вопросительно.

– Налей, налей. Улучшает кровообращение в гландах – раз, и снимает нервное напряжение – два.

Я, словно зомби, налила в рюмку коньяк.

– А тебе?

– Спасибо, нет. – Ленка засмеялась. – У меня ни гланд, ни нервного напряжения.

Пока заваривался чай, я цедила мелкими глотками ароматный напиток. По пищеводу разливалось тепло, словно я глотала остывшее до комнатной температуры солнце – оно заполнило желудок, и вот я уже ощущаю его в крови, в кончиках пальцев.

– Так о чем ты хотела со мной поговорить как женщина с женщиной? – спросила я непринужденным тоном, ставя чашки на стол.

– О сексе… Ну, или об интимных отношениях мужчины и женщины, если тебе больше нравится.

– Говори. – Я смотрела прямо, не пряча глаз, словно это была самая обыденная для меня тема.

– Скажи… ты… э-э… испытываешь… мм… удовольствие при… контакте?

– При каком контакте? – Я туго соображала. То ли от выпитого коньяка, то ли… то ли я и впрямь полный ноль… круглая двоечница в этих делах…

– При интимном контакте с папой… или с другим мужчиной…

О чем она?! Какой другой мужчина?.. Но я решила пока не отвлекаться.

– О каком удовольствии ты говоришь?

– Ну, мама… ну когда папа… ну когда он уже… и когда ты… ну когда все заканчивается… что ты тогда испытываешь?

– Ну как тебе сказать?..

– Сравни с чем–нибудь… Голова, может, кружится?.. Или сознание теряешь?

– Сознание?.. А ты что, сознание теряешь?

– Ну, вообще–то это мягко сказано… Как бы тебе это объяснить? Ну, словно взрываешься… на атомы распадаешься.

– Как это?..

Ленка чесала то лоб, то нос, подыскивая нужные слова к тому, что словами, скорее всего, не описывается. Она смотрела на меня с отчаянным выражением лица – так смотрят на тупицу, неспособного понять, что такое синус.

– Ну какое самое сильное ощущение ты испытывала в жизни?.. О! – Она вспомнила. – Ты высоты боишься, я знаю. Так вот, что ты испытываешь, когда смотришь вниз с большой высоты?

– М–м–м… Дух захватывает.

– Вот! – обрадовалась она. – Адреналин! Это и есть! Только в тысячу раз сильнее!

Похоже, я не была безнадежна – кое–что мы все–таки одолели. Можно было двинуться дальше.

– Вы с папой целуетесь? – двинулась дочь.

– А как же! – обрадовалась я. – Ты же… ну ты же видишь это с детства…

Муж целовал меня при любом удобном случае в лоб, в щечку: спасибо, милая; до встречи, милая; доброе утро, милая…

Но Ленка скисла.

– Мама, это не называется «целоваться». Я имею в виду настоящие поцелуи… в губы… с языком…

– Зачем?! – вырвалось у меня.

Дочь уронила голову на согнутые в локтях руки и зарыдала в голос.

– Лена! Что ты? – Я испугалась не на шутку.

Она подняла на меня перекошенное лицо. Выпила залпом остывший чай и снова села в позу терпеливой училки.

– Ма, Пожалуйста. Прошу тебя. – Лена говорила с паузами. – Это важно. Попробуй описать мне все, что и как происходит между тобой и папой в спальне.

Я не смела ей возражать. Я сосредоточилась, как прилежная ученица, в надежде, что вот сейчас наконец–то все получится правильно, и начала:

– Э-э… Ну, если папа поворачивается ко мне… и прижимается ко мне… я тогда, ну, как бы… стараюсь расслабиться… позволяю раздеть себя… ну, потом… когда все заканчивается… он целует меня в лоб… говорит: спасибо, милая, все было чудесно…

Я смотрела на Ленку выжидающе: удалось мне правильно ответить урок или нет?..

– А ты?.. Ты что?

– Что я?.. Я ничего… Так надо мужчине… это его потребность…

– То есть как пописать.

– Ну что ты говоришь!

– Так это выглядит у тебя: мужчине нужно справить вот такую нужду!

– Ну… может, и так. – Я не стала идти на поводу у стереотипов.

– А твоя нужда? У тебя–то есть она?

– Кажется, нет.

– И что – с самого начала не было? Как у вас все произошло в первый раз? Что ты чувствовала в первый раз?

– В самый первый… Если честно, только жуткую боль…

– И что папа? Он что, не попытался сделать это не больно?.. Ну ладно… а потом?

Я вспомнила, что где–то на третьем месяце беременности я начала ощущать нечто незнакомое мне… Да, словно потребность… потребность в интимном контакте. Я даже стала ждать этого с трепетом. Но когда все происходило, то чего–то… чего–то не хватало. Я попыталась очень деликатно попросить мужа, чтобы он… не мог бы он немножко подождать… совсем чуть–чуть… и сделать вот так… чтобы мне тоже… Глупости! – отрезал он, все замечательно!

Еще вот… Однажды он подошел ко мне сзади и коснулся губами шеи. Меня словно пронизало каким–то сладким током, так, что казалось, зазвенело внутри. Конечно, это выразилось во внешней реакции: я вздрогнула и попыталась обнять мужа, и дыхание сбивалось… Муж вдруг возмущенно сказал: это еще что такое?! Мне стало невыносимо стыдно. Мне было девятнадцать лет, муж был и первой любовью, и первым мужчиной… Откуда мне было знать, что такое хорошо, а что такое плохо? Не бежать же с этим к маме!..

Потом он прекратил контакты, объясняя это заботой о здоровье будущего ребенка. После родов он год «берег меня». Тебе так досталось, милая, нежно говорил он.

Потом, поскольку дети больше в его планы пока не входили, он стал пользоваться… резиновыми изделиями. От них у меня возникли проблемы, но я не решалась сказать об этом мужу, чтобы не расстроить его и не испортить ему удовольствие, которое, как я все же подозревала, он испытывал.

Поэтому и остался в моей жизни этот самый контакт как не слишком приятная необходимость. Но, к счастью, это происходит все реже и реже.

– Реже и реже – это как? – Ленка была похожа на человека, изо всех сил старающегося понять другого, говорящего на совершенно непонятном языке.

– Ну… раз в два–три месяца.

Теперь ее лицо выглядело так, словно я сообщила ей о нелепой трагедии, в которую невозможно поверить…

– Да… – протянула она. – Сказать, что это ужасно, – значит не сказать ничего.

– Ну что ты говоришь, Лена? Что тут ужасного? Я не понимаю тебя… Неужели ты и впрямь столько внимания уделяешь… уделяешь интимной жизни?

Она словно не расслышала, переваривая сказанное мной прежде.

– Жизнь прошла мимо… А ты не пыталась завести любовника?

Ну и разговорчик у мамы с дочкой получается!..

– Зачем мне любовник?

– Действительно, зачем… Хочешь, я расскажу тебе, что такое се… интимные отношения? Что такое эта самая часть нашей жизни?

И она стала рассказывать.

Как нашим детям удается узнать больше своих родителей? Да еще в области, о которой эти родители и знать не хотят.

Она начала с медицины. Потом перешла на психологию. Это, кстати, ее конек. И тема диссертации: «Психология подростков…» – а дальше трехкилометровое описание какой–то запутанной, но весьма распространенной в среде тинейджеров ситуации.

Потом рассказала о Камасутре, о тантрическом сексе и каких–то других его видах.

А потом о себе.

Они с Раджем уделяют данной «части жизни» не последнее место и занимаются этим почти каждый день – а то и не раз. Даже в критические дни. Это заменяет им дополнительные источники энергии, в частности – мясо, и дополнительные источники удовольствия – алкоголь, например. Хотя они и пробовали из любопытства совместить интимный контакт с алкоголем и даже с наркотиками, но им не понравилось – самые чистые ощущения от секса только на чистую голову, сказала дочь.

Интимный контакт прибавляет ясности разуму и стимулирует трудоспособность. И вообще – придает жизни позитив.

– А что, в вашей жизни не хватает позитива? – спросила я.

– Если бы я не знала, что ты смотришь телевизор и читаешь прессу, я бы не удивилась твоему вопросу. А если бы ты интересовалась духовным устройством мира…

– Постой, а искусство – это разве не духовное?..

– Это человеческая духовность. Если можно так выразиться. А есть еще Божественная духовность. Если бы ты знала Бога… не так, как большинство сейчас его знает… точнее, думает, что знает… Так вот, если бы я знала, что ты знаешь Бога, я не говорила бы тебе о негативе, позитиве… Ни того ни другого нет. Все относительно… Но это другая тема.

– Говори… – выдохнула я. – Ты никуда не спешишь? – Я опомнилась, ведь моя дочь – занятой человек.

– Если ты не устала… – Она посмотрела на меня удивленно и тепло одновременно.

Она говорила о Боге, о человеке, о Земле, о Вселенной…

Не скажу, что я все понимала или что ничего не понимала. Это было похоже на воспоминание давным–давно забытого. Или… на прорастание интуитивных догадок. Так бывает, когда услышишь или прочитаешь фразу, и кажется, что ты всегда это знал, только так точно сформулировать не мог, не мог увязать все воедино. И еще было ощущение, что я вошла в приоткрытую дверь, мимо которой доселе ходила, не удосужившись заглянуть внутрь, где, оказывается, так много всего интересного, и у меня появилась теперь возможность все это познавать.

Мы стали ближе после того разговора. Исчезла грань, разделявшая нас на два лагеря – детей и родителей.

И вот последние месяцы я только и делаю, что переоцениваю прожитую жизнь и пересматриваю устоявшиеся понятия.

* * *

Мы подошли к нашему корпусу.

– Вы хотите спать? – спросил Сурен.

– Кажется, нет. Я – поздняя птица.

– Я тоже… Впрочем, я по обстоятельствам могу быть и совой, и жаворонком. Побродим немного?.. Или посидим?

– Пожалуй, – сказала я.

И мы – опять не сговариваясь – пошли к морю.

Пляж был почти пуст. Вдалеке расположилась тихая компания, то ли три, то ли четыре человека.

Мы сели у самой воды на теплый песок. Было светло от луны и звезд. Едва шуршало, засыпая, море.

И тут снова началось… Меня охватило смятение, хотелось вскочить и убежать. Но любопытство не отступало: а что дальше?

И я, как говорила дочь, сделала свой выбор. Я отдалась интуиции, которая подсказывала: впереди, за поворотом, может открыться новая ситуация, в ней могут проявиться новые возможности познания себя, а стало быть – мира, в котором я живу…

Постепенно мысли, чувства, неведомые импульсы вернулись в состояние равновесия. Тихо мерцали звезды и перешептывались волны.

Сурен взял мою руку в ладони. Я подумала, что, если бы это было кино, он должен был бы поцеловать меня через какое–то время.

Но ничего не происходило. И это ничего, как ни странно, не обременяло. Возможно, поэтому с моих губ слетели слова, которых я не собиралась говорить:

– А что, если сейчас какой–нибудь мужчина вот так же держит за руку вашу жену?

– Если вот так же, с теми же чувствами, что я держу вашу… Я порадовался бы за нее. Только это не моя жена.

– Как? – Я повернулась к нему.

– Это моя сестра. – Он тоже посмотрел на меня.

Вероятно, в моем молчании сквозило сомнение.

– Это моя родная сестра.

– А где же ваша жена? – Это был не совсем уместный и совсем некорректный вопрос. Я что, от Ленки, что ли, заразилась такой прямотой?

– У меня нет жены… То есть мы в разводе.

– А у меня есть муж. И мы не в разводе. – Это тоже была дань стереотипам, которые пока еще довлели над моим сознанием. Или просто неопытность в отношениях с мужчинами?

– Я знаю. – Он улыбнулся.

– И что, несмотря на это, вы собираетесь меня соблазнить? – Я понимала всю неуклюжесть игры, которую повела, совершенно не владея жанром.

– Да, – сказал он просто.

Я обалдела от такой прямоты.

Он оставил мою руку и повернулся ко мне всем корпусом.

– Я собираюсь вас соблазнить, – повторил он.

– Зачем?.. Почему меня?..

Господи! Да что это со мной? Я осознавала глупость, ненужность, да просто непозволительность всего произносимого мной уже в момент, когда оно слетало с губ.

– Я потом вам все расскажу.

– Когда – потом? – Я растерялась окончательно.

– Когда–нибудь потом. – Он все так же спокойно улыбался, глядя на меня.

– Вы полагаете, у нас с вами есть потом?

– Конечно. Потом есть у всех и всегда.

Я понемногу брала себя в руки.

– Но потом бывает не только совместным, но и раздельным.

– Ничего не бывает раздельным после того, как было совместным.

Я словно слышала эхо наших с дочерью бесед.

Лицо Сурена было так близко, что я ощущала его дыхание. На мгновение мне представилось, что я стою на краю бездны. И дух захватило. На мгновение.

Он протянул руку и коснулся тыльной стороной пальцев моей щеки, потом шеи, плеча.

– Вы казанова? – спросила я, стараясь казаться спокойной.

– Нет. Я одинокий, не очень смелый и не очень уверенный в себе мужчина.

– Приехавший на курорт скоротать одиночество?

– Нет. – Он был все так же спокоен. – На курорт я привез свою сестру. Она очень больна. Она захотела побыть на море.

– Простите… – Я едва не расплакалась от стыда. – Простите, ради бога…

– Прощаю. Успокойтесь… не надо…

– Все равно это глупо… некрасиво… бестактно… Я обычно не позволяю… я не умею… это от волнения… глупости эти…

Я поднялась. Он тоже. Мы молча пошли к спальным корпусам и несколько натянуто простились на пороге моей комнаты.

* * *

Завтрак я проспала и отправилась в городской сад выпить кофе. Я очень хотела увидеть Сурена. Я даже заволновалась, подходя к ярким зонтикам.

Он сидел лицом ко мне, точнее, в ту сторону, откуда должна была появиться я. Я была уверена – он ждал меня.

Он поднялся навстречу. Мы оба не могли скрыть ни радости, ни смущения.

Нет, он не казанова. А я… я – просто несовершеннолетняя барышня. Это все Ленка! Раньше я четко знала – в какой ситуации как себя вести, что говорить, а что нет…

Этот день повторил вчерашний – мы выпили кофе и отправились в лагуну, потом поужинали шашлыками. Только, в отличие от вчерашнего, мы говорили без умолку.

Мы узнали друг о друге… пожалуй, все. Я ловила себя на мысли, что так бывает в детстве…

Не у всех бывает – поправила бы меня тут же моя дочь.

Так вот, у меня в детстве было так: если кто–то вызывал во мне интерес, я готова была доверить ему все – даже самое сокровенное. Интерес и доверие для меня были синонимами.

Но от такого подхода к отношениям меня отучил мой муж в самом начале нашего романа. Как–то в ответ на откровение о моей первой любви он резко сказал:

– Знать ничего не хочу, и тебе советую забыть эту детскую чепуху.

Еще он сказал, что свой внутренний мир лучше всего держать запертым от посторонних глаз и ушей.

– Но ведь мы собираемся пожениться, – сказала я, – какие же мы теперь посторонние?

– Да, мы теперь не посторонние, но у каждого из нас должно оставаться право на неприкосновенность внутреннего мира, – сказал он. – У нас будет достаточно общих дел, которые мы и будем обсуждать вместе, а всякие там глубины души пусть так и остаются в глубинах.

Да, меня и моя мама тому же учила… Неужели именно поэтому и мы с моей дочерью не были прежде близки?.. Надо будет у нее спросить, что она думает об этом как дочь и как психолог.

Не знаю, что со мной случилось. Расслабляющее воздействие гармонии дикой, не подмятой под брюхо бульдозеров и скреперов, не замурованной в асфальт природы, принявшей нас за своих? А может быть, это все тот же разговор с Ленкой?.. Только я словно со всех тормозов соскочила. Я с интересом слушала Сурена и реагировала на его слова, забыв о «правилах приличного поведения». Я смеялась, удивлялась и огорчалась. Я сопереживала от всей души его рассказам и с азартом говорила о своем. Да, я словно вернулась в детство и стала открытой и наивной девочкой, для которой интерес и доверие – синонимы и душу которой еще не успели загнать в рамки взрослой жизни.

И снова мы расстались у моей двери. Но мы были уже другими. Казалось, что нашей дружбе не один десяток лет.

* * *

Завтра к полудню вернутся наши. Наши… А потом, через пять дней, мы разъедемся – я в Москву, а Сурен в Питер. Увидимся ли мы еще? Конечно, это зависит от нас… от нашего выбора. Но, похоже, мы уже сделали его – мы доверились друг другу.

«Ничего не бывает раздельным, после того как было совместным… После соприкосновения».

Он прав – прошло полчаса, а я уже скучаю… По его голосу, жестам, улыбке… По его душе. Я скучаю по его душе…

Я заплакала. Да так горько, что сама испугалась.

Когда я выплакалась и мне полегчало, я попыталась разобраться в причине этих слез.

«Если не понимаешь, что с твоим настроением, попробуй включить анализирующий орган», – говорит моя дочь.

Я включила.

Чего я разревелась? Жаль расставаться с хорошим человеком.

Жила же я без этого хорошего человека как–то. Да, жила, я же не знала, что бывают такие… такие интересные, такие добрые, открытые… Нет, все не то… такие живые мужчины…

Ленка вот говорит, что в ее понимании идеальный муж – это друг тире любовник. Да чтоб ровнехонько пятьдесят на пятьдесят… Даже лучше – сто к ста. А остальное – может быть, а может и не быть.

А что мой брак? Дочь, достаток, карьера… Карьера мужа, правда, не моя. Устроенность. Приличные друзья.

Муж… То, что слово «любовник» – все же, думаю, я правильно понимаю его значение – ну никак не подходит к нашим отношениям, это ясно как день. А друг ли он мне?..

Что такое друг?

Подруга у меня есть. В Ленингра… в Питере. Мы с ней в одном доме росли, потом она вышла замуж в Ленинград. Но мы видимся часто: то она ко мне махнет, то я к ней. Похожи ли наши отношения с ней на мои отношения с мужем? Ну разумеется! Разумеется, ничего общего!

Пожалуй, Нуська… Это мы ее так зовем, вообще–то ее имя Лена, Ленуська, и моя Ленка в честь нее названа. Так вот, Нуська – единственный человек, с которым я снимаю с себя все маски… Надо же, я ни разу прежде не задумывалась над этим! Да, с Нуськой я такая, какая я есть в своей… в своей сердцевине. Хотела сказать – в сущности, но нет, сущность моя уже не та, сущность моя так же похожа на сердцевину, как глина кувшина – на воду, налитую в него.

Только наедине с моей подругой я могу не быть леди. И зовут меня тогда Татка – Нуська любительница всяких милых кличек. Мой муж у нее – только не в глаза, конечно! – Лордик.

А она… а она так и осталась той, какой всегда была – необузданной стихией, со своими суждениями, не подчиняющимися никаким правилам, стереотипам, условностям… Прямо как моя дочь. Или моя дочь – как она?.. У Нуськи детей нет, и она обожает мою дочь до сих пор, как свою родную.

– Лялька, – так она зовет Ленку, – моя душечка! – говорит Нуська. – Кровиночка твоя, а душечка моя.

Да, это правда…

Сегодня с Суреном я была такой, какой бываю только с Нуськой…

Выходит, с мужем у нас нет дружбы? Ведь дружба – это прежде всего искренность. Да хотя бы просто – общие интересы. Помимо хозяйственных. Но мы не обсуждаем фильмы, спектакли – за нас это делают другие, а мы должны прочитать, что думают знатоки и специалисты своего дела, и принять их мнение как истину в последней инстанции.

– Наше мнение может быть ошибочным, – говорит муж, – надо ориентироваться на мнение людей, понимающих в этом больше нас, мы же понимаем только в вопросах нашей специальности.

Но и о его специальности я знаю только из названия его профессии и должности.

– Тебя интересует, милая, чем я занимаюсь на работе? Но это же скучища для непосвященных! – И он не стал меня посвящать.

Да, я знаю его кулинарные пристрастия. Еще я знаю, что он скажет в том или ином случае. А что он чувствует, что переживает?..

– У меня образцово–показательный муж, – сказала я.

– Вам позавидовали бы многие женщины, – сказал Сурен.

– Но оказалось, что я его не люблю, – сказала я. – И никогда не любила.

– А вот тут, вероятно, многие не поняли бы вас, – сказал он.

– Но я не знала об этом еще совсем недавно, – сказала я, тут же спохватившись, что говорить такие вещи мужчине, который дал тебе понять, что заинтересован тобой, по меньшей мере неосторожно. А может быть, просто неприлично…

Неужели я необратимо заражена бациллами Ленкиного мировоззрения: чем бесхитростней ты живешь, тем проще жить; будь прозрачной; прими интуицию как единственного надежного поводыря и доверься своему жизненному опыту.

– А как же правила приличия, нормы морали, рамки благопристойного поведения?..

– Мама, если правила приличия – единственная цель, зачем тогда жить? Так живут мертвецы! И вы с папой живете, как мертвецы. Любовь – вот главное и единственное правило приличия! Любовь в широком смысле: тут и «не суди», и «не пожелай ближнему того, чего не пожелал бы себе», и «твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого»… Любовь – вот единственная цель существования! Любовь должна стать единственным мотивом любого поступка.

Может быть, она права?..

Я снова заплакала. Неужели правда – жизнь прошла мимо?

– Жить под одной крышей с мужчиной из каких–либо соображений, минуя духовную и телесную привязанность, – это самоубийство личности. Это не плохо и не хорошо. Это просто неблагодарность по отношению к Создателю. В любом человеке есть присущие лишь ему таланты, возможности, способности – и развиться они могут только в благоприятной среде. И среда эта – любовь, а не рамки приличия, – так говорит Ленка.

Я не нахожу, что ей возразить.

Любовь… Возможно, как талант композитора, художника, она дается не всем, и я обделена этим талантом?..

Но я же не могу сказать: я не умею любить.

А что, умею?.. Я ведь еще не пробовала.

Господи, как все, оказывается, сложно…

Господи… Я так часто употребляю это слово, не задумываясь, что оно значит. А ведь это обращение к Тому, по Чьей воле я родилась и живу…

Ленка порадовалась бы за меня – это серьезный шаг! Я уже начинаю не только понимать, но и ощущать многое из того, о чем она мне говорила.

Господи, если Ты здесь, дай мне знать…

Я вздрогнула от неожиданности – зазвонил телефон, стоящий на тумбочке. Я ни разу не слышала этого звонка – кому звонить сюда?.. Мужу с гор? Ленке? Нуське? Но я даже сама номера не знаю…

– Да?

– Наташа… – Это был Сурен.

– Да, Сурен, слушаю вас.

– А я вас слушаю.

– Что вы хотите услышать?

– Просто ваш голос… Не могу уснуть.

– Сейчас вы сова, да?

Он усмехнулся:

– Да. Сова… Я не разбудил вас?

– Нет.

– Не хотите завтра побыть жаворонком?

– Нужен очень серьезный мотив… Вы что–то хотите предложить?