Текст книги "Голос ангела [сборник]"
Автор книги: Юлия Добровольская
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Услышав приближающиеся шаги, Анна оборачивается. Увидев Льва, она вскакивает и бросается ему на шею:
– Левушка! Милый мой! Мне сказали, что я тебя так напугала вчера…
Лев целует ее, забыв о Викторе и о больных, прогуливающихся по саду. Виктор смущенно отходит в сторону.
Спохватившись, Лев представляет Анне друга.
– Это Виктор… Анна.
Виктор говорит:
– А мы знакомы.
Анна смущенно пожимает плечами:
– Простите…
Лев:
– Анна, Виктор хочет поговорить с доктором. Ничего, если он представится твоим кузеном?
– Ничего…
– Иди тогда, кузен. Второй этаж, первая дверь в лоб. Поговори, а мы тебя здесь подождем.
Виктор уходит, а Лев и Анна садятся на скамью. Анна, приникнув к мужу, ласкается, как котенок, о его щеку.
– Ты измучился со мной…
– Что моя Белка хочет услышать?
– Прости… Я ерунду говорю…
– То–то! Как ты себя чувствуешь? Что тебе вкусненького приготовить? Доктор разрешил.
– На наш праздник?
– Думаю, про наш праздник он не знает. А тебе спасибо за поздравление. – Целует Анну. – От Ленки телеграмма. Поздравляет. Прилетает в пятницу.
Анна тусклым голосом произносит:
– Ура–а–а…
– Не грусти. Скоро все будет хорошо. Доктор сказал.
– Я знаю, скоро. Я тут тебе что–то интере–е–есное пишу… Мне так хочется тебе одну тайну выболтать!
– Выболтай.
– Нет. Я тебе ее как подарок к нашему второму главному дню берегу…
– Тогда я подожду. Два денечка осталось.
– Ну скажи, что ты не можешь терпеть… хоть я и знаю, что ты самый терпеливый на свете.
– Я самый терпеливый на свете, но меня раздир–р–рает любопытство!
– Все! Тогда точно не скажу! Вот через два денечка и получишь. – Она машет перед лицом Льва тетрадкой.
– Ну хорошо.
Они сидят молча, прижавшись друг к другу, словно им невыносимо холодно.
Анна:
– Я так хочу домой… Хочу спать, прижавшись к тебе…
– Не думай об этом. Я умираю, когда начинаю об этом думать.
– Я знаю, мой милый… – После паузы. – А знаешь, у меня еще одна тайна есть… не очень хорошая… но такая назойливая.
– Ну?
– Может, не надо?
– Если назойливая, лучше от нее избавиться поскорей.
– Ты прав… Только ты не подумай… ты должен знать – я все–все понимаю…
– Это уже интересно… ну?
– Зря я начала…
– Начала – продолжай.
– Ладно… Знаешь, недели две назад… и еще раз на днях, я звонила тебе поздно–поздно… – Анна виновато посмотрела на Льва.
– Так, и что?
– А тебя не было дома… Я, конечно, понимаю, Левушка… – Она замолчала.
Лев поднял ее лицо.
– Ну? Дальше, таинственная ты наша. Что ты понимаешь, моя смышленая?
– Что–что… Что тебе плохо одному… ты же мужчина… настоящий притом… А мужчины долго не могут без женщин…
– Правда? Что вы говорите?
– Да… – Анна, закрыв лицо руками, захлюпала носом.
– Вчера ты говорила гораздо более умные вещи.
Лев достал большой клетчатый платок.
– Дуем вот сюда… Хорошо… – Вытирает Анне нос, лицо. – А теперь я свою тайну буду рассказывать. Хорошо?
Анна кивает и смотрит на Льва с надеждой.
– Помнишь, ты была дома в последний раз? Так вот, в тот день я уволился с работы. Нам давно говорили про сокращения… Поскольку я не беременный, не многодетная мать и даже вообще не мать…
– Ты мать! Ты самая заботливая на свете мать!
– Мой начальник только об этом не догадывался… Вот и стал я безработным. Но к тому времени я уже получил лицензию… на извоз. И работаю извозчиком. По ночам. Вот такая тайна страшная…
– Левушка, прости меня. Почему ты мне раньше не сказал?
– Хотел сюрприз сделать. Думал, тебя когда забирать буду, шашечки нацеплю, фуражку шоферскую напялю – и с ветерком тебя покачу. Фокус не удался…
– Прости меня…
Подходит Виктор. Лев спрашивает:
– Ну что?
– Все о’кей! Дай мне ключи, я в машине кое–что почитаю. Ты не спеши. – К Анне: – До свидания, Анна.
– До свидания, Виктор.
Лев и Анна в обнимку идут к корпусу. На ступенях Анна вдруг прижимается губами к уху Льва и говорит шепотом:
– Я все же скажу тебе свою тайну… не всю, а немножечко.
Она отстраняется и заговорщически смотрит ему в глаза. Он улыбается и кивает.
– Я скоро вернусь домой насовсем… навсегда. – Снова смотрит на Льва.
Он молча прижимает ее к себе.
Анна гладит его по лицу и говорит:
– Иди, мой милый, у нас ужин скоро, и тебя ждут.
* * *
Лев и Виктор в машине возвращаются в город.
Лев:
– Рассказывай.
– Сначала я начал врать… про кузена… потом плюнул и попер начистоту. Оказалось, к лучшему. Ваш доктор, оказывается, знает нашего Альгиса… по его статьям, разумеется… он вообще продвинутый доктор, ищущий… Ясное дело, хотел бы поработать там, ясное дело, понимает… да что там понимает – на собственной шкуре знает, как у нас трудно лечить людей – наука не дурней, а денег нет, вот и стоим на месте или идеи продаем, а потом сами же и покупаем… Ну ладно. Язык общий мы нашли. Главное, я сразу от него факсанул всю историю Альгису. Ответ придет доктору… Я тебе, мужик, скажу – рано на Багамы собрался. Сначала, возможно, в Швейцарию придется слетать. Где–нибудь к Рождеству. Там в Рождество, Лева!.. А через годик – и на Багамы…
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что ты рано на жене своей крест поставил, мужик!
– Мне Анна примерно то же самое на прощание сейчас сказала… – Лев резко затормозил и остановил машину. – Витя, ты в Бога веришь?
– М–м–м… Скорее да, чем нет. Вот Альгис – верующий. Пытался кое–что мне рассказать…
– Что, что? Расскажи!
– Ой, Лева, это тебе лучше с Иркой моей поговорить… Она с ними в церковь ходила… крестилась там.
– Ну ты–то не в стороне был…
– Нет… Стой! У Альгиса есть монография… исследование на тему… что–то вроде «Вера в Бога и ее влияние на ход болезни». У меня есть эта книжка… только вот на английском она…
– У меня же Анна переводчик! Где книга?
– Ну ты прямо быка за рога…
– Где книга?
– Да здесь, в багаже. Я еще не распаковывал…
– Где багаж?
Виктор внимательно смотрит на Льва и говорит:
– Поехали.
Машина трогается с места.
* * *
Несколько дней спустя Лев и молодая эффектная женщина едут по знакомой дороге в Дубравы. На заднем сиденье большие пакеты и два букета: один – из крупных садовых ромашек, другой – из огромного количества разноцветных маленьких розочек.
Женщина говорит:
– Лева, я волнуюсь… Как она выглядит? Я не испугаюсь?..
– Похудела, побледнела… Но выглядит бодро… особенно последние дни. Она там какое–то открытие сделала… тайна пока. А еще я ей книгу отвез… Я говорил тебе.
– Швейцарского доктора?
– Да.
– И что?
– Ее это просто преобразило.
Женщина закрывает лицо руками:
– Ой, Анька, Анька…
– Перестань, Лена.
– Не буду, прости… Лева, ты лекарства доктору отдай, если не подойдет Анне, пусть использует для других.
– Богачка ты наша…
– Богачка… Вот если бы можно было счастья купить…
– Ты несчастна?
– Как тебе сказать?.. Ты ж меня знаешь. Я всегда всем довольна, пока не задумаюсь. Живу в работе по уши… Любви у меня уже не будет… – Она посмотрела на Льва. – Такой любви. Другой не хочу. – Она помолчала и усмехнулась. – Это ж надо!.. С таким мужчиной разминуться!
– Судьба–а–а… – Лев тоже улыбается.
– Это ты точно – судьба! Кто знает, чем бы все кончилось, встреть ты меня тогда в аэропорту… с Анной вместе. Я бы, конечно, сразу в тебя влюбилась бы. Анька тоже… Во треугольничек бы получился!.. А ты?.. Вот увидел бы ты нас двоих, вместе… кого бы предпочел?
Лев хлопает Лену по руке:
– Перестань… Ты – красивая… роскошная… Я бы смылся сразу… от вас обеих.
– Не надейся, я бы тебя не упустила! Догнала бы… А Анька бы не стала…
– Не стала бы…
– А ты умеешь догонять женщин?
– Ну Анну же догнал…
– Ой!.. Умру сейчас! Догнал! Охотник! Тигр… Лев… – Лена смеется. – Это ты называешь «догонять»?
– Я совершил абсолютно не присущий мне поступок: заговорил с незнакомой женщиной и пригласил ее… куда–то там…
– На озеро…
– На озеро – это потом. Сначала я предложил пообедать вместе.
– Однако пообедали вы гора–а–аздо позже!..
– Ну я же не знал, что до обеда влюблюсь…
– Ой, Левка!.. – Лена смеется и закрывает руками лицо.
Неожиданно ее смех переходит в рыдания.
– Лена! Лена! Ну что ты?
– Не обращай внимания, сейчас пройдет. – Она достает из сумочки платок, пудреницу и приводит себя в порядок.
Лев изредка поглядывает на нее.
Через некоторое время Лена говорит:
– А что, если Аньке забеременеть?.. Говорят, беременность творит чудеса… А если… все же… я тогда воспитаю… я смогу. – На ее лице смешанные чувства: понимание абсурдности сказанного, надежда, мольба…
– Лена… – Лев улыбнулся. – А что, если тебе самой этим заняться?
– Мне?! – Она удивленно смотрит на Льва. – Ты что?.. Ты не знаешь ничего?..
Лев недоуменно и виновато глянул на Лену.
– Ты не знаешь, что я уже однажды делала это? Ты не знаешь, что мой муженек и наши многочисленные родители заявили, что рано на третьем… или каком–то там курсе заводить детей? Убедили… Я, когда из больницы вернулась, видеть не могла моего… муженька заботливого… Так хотелось и ему… аборт сделать. Мне ж сразу тогда сказали, что это первый и последний…
– Прости, Лена… я не знал.
– Да ладно… это ты прости. – Она молчит, потом добавляет: – Я так надеялась, что вы ребеночка заведете… А вы сами друг другу как ребеночки… куда вам третий лишний?
* * *
Неделю спустя. Вечер.
Больничный двор, Лев и Анна выходят из машины и направляются к главному входу. У Анны бодрая походка, она с букетом цветов. Лев несет большой пакет. Они поднимаются в палату.
Анна ставит цветы в вазу, Лев выкладывает из пакета вещи и продукты, складывает в тумбочку.
Рядом с кроватью две табуретки, на одной – пишущая машинка, на другой несколько книг, бумага.
Анна раздевается, остается в пижаме. Садится на постель, поджимает ноги. Лев пристраивается рядом, обнимает ее за плечи.
– Ну что, будешь спать?
– Ты же меня доктору не сдал.
– Я зайду к нему.
Анна прячет лицо на груди Льва и говорит тихо:
– Надо все–таки было утром уезжать.
– Почему?
– Ну… Тогда было бы – после ночи с тобой… А так получается, что на ночь расстаемся.
– Ты разошлась, Белка… А я на поводу пошел.
Она смеется:
– Глупыш… Дай я что–то тебе скажу.
Она шепчет на ухо Льву что–то, что заставляет его рассмеяться своим характерным тихим смехом – сквозь плотно сжатые губы.
Анна отстраняется, смотрит на Льва:
– Да–да! Не веришь?
Он молчит и улыбается, глядя ее по щеке.
– Говорю тебе – да! Я доктору завтра скажу. Или нет, он ведь зайдет на приемо–передачу меня, я ему и скажу.
– Белка, не глупи.
– Я не глуплю. Может, это открытие в медицине.
– Тебе не достаточно одного открытия? – Лев кивает на пишущую машинку.
– Ну, во–первых, это не мое открытие… – Анна берет в руки небольшую книжку, перелистывает ее. – Осталось, между прочим, меньше половины перевести…
– Доктор читал?
– Читал. А во–вторых, я абсолютно уверена, что мне для окончательного выздоровления это просто необходимо! И вообще… когда меня уже к тебе отпустят?
– Что доктор говорит?
– Говорит – можно…
Лев смеется и прижимает Анну к себе.
– По поводу книги что говорит?
– Ценная, говорит, книга. Если найдет издателя, мне за перевод заплатят. Только… ты ведь не будешь против? Я решила гонорар больнице оставить. К тому же как они там с автором договорятся по поводу авторских?.. Впрочем, если он верующий, уверена, проблем не будет.
– С чего ты так уверена?
– Знаю верующих… Ты читал мою последнюю тетрадку?
– Читал.
– Ну вот…
Они сидят какое–то время молча. Потом Анна говорит:
– Иди, мой милый… Мне грустно. Но… Надо. Тебе ехать далеко. Уже поздно… Будь осторожен, пожалуйста.
– Буду. Ты тоже.
– И еще… включи нашу волну. Там хорошая передача будет в восемь тридцать.
– У меня и так всегда наша волна… а что за передача?
– Ну… хорошая… послушаешь.
Они целуются. В это время открывается дверь и входит доктор.
Лев смущенно говорит:
– Возвращаю… мою жену. Кажется, все в порядке. Диету соблюдали… Поправились немного… – Обращается к Анне: – Сколько ты прибавила?
– Кило восемьсот, – с гордостью говорит она. – А главное… Ну ладно, это потом, без тебя. – Она смотрит на Льва и улыбается.
– Белка… Анна… Перестань.
Доктор говорит:
– Замечательно. Что с уколом?
– Делали в шесть, второй, – отвечает Лев.
Анна перебивает:
– В двенадцать не надо… Если не проснусь и не попрошу.
– Хорошо. – Доктор смотрит на Льва: – Зайдите, когда будете уходить. Доброй ночи, Анна Владимировна. – И выходит.
Сдавая в гардеробе халат, Лев замечает Светлану и окликает ее. Они обрадованно приветствуют друг друга. Лев говорит:
– Как ваши дела?
– Слава богу! Пока все хорошо. А ваши?
– Тоже… слава богу! Вы домой?
– Да.
– Я вас довезу.
– Спасибо.
– Вот это мне нравится! А то – «нет–нет, я на автобусе!».
Они смеются и выходят из вестибюля.
На улице почти темно, начинается дождь.
Лев и Светлана бегут к машине.
В лобовое стекло хлещет ливень. Дворники не справляются с ним. Лев говорит:
– Вы не спешите? Что, если мы переждем? Думаю, это ненадолго.
– Да, конечно!
Машина останавливается. Становится слышней музыка. Лев смотрит на часы – на них 20:33. Он делает чуть громче звук и говорит Светлане:
– Белка… то есть Анна сказала, какая–то передача интересная в двадцать тридцать.
– А почему Белка? – Светлана смотрит на Льва.
– Я какое–то время звал ее Анна – Белла… а потом сократил…
Голос диджея сообщает, что передача по заявкам продолжается, и объявляет следующую песню.
– Как она сейчас, ваша Анна?
– Вот вернул ее после четырех дней домашнего режима… У нее день рождения был, отпустили. Поправилась… Колют реже – один укол в сутки сняли. Анализы лучше… И сама как–то бодрее. Книгу переводит.
– Что за книга?
– Швейцарского онколога… что–то вроде: зависимость хода болезни от отношений пациента с Богом.
– Интересно…
– Да, интересно…
Голос диджея:
«Интересно, слушает ли нас сейчас… читаю… пилот… э–э–э… «бета–джульетты»?.. Пилот «бета–джульетты» серебристо–белого цвета! Вам передает привет… белка. Тут написано с большой буквы… Белка. Ну, я уж не знаю, о чем тут речь…»
Лев закрывает лицо ладонью. Светлана смотрит, ничего не понимая, на него, но молчит.
«…Белка… «бета-Джульетта»… не знаю, ребята, надеюсь, те, кому это адресовано, поймут все сами. Итак, звучит… звучит «Ю кип он мувин»… Темно–лиловые!»
Светлана, недоуменно:
– Это вам?
Лев отнимает руку. Его взгляд устремлен сквозь стекло и дождь. На губах тень улыбки.
– Мне…
– А что такое «бета–джульетта»?
– То же, что «альфа–ромео»…
Лев заводит машину, и они трогаются. Дождь утих.
– Счастливая ваша Анна… И вы тоже… счастливый. Она поправится. Вы должны верить.
– Я верю. Она уже поправляется… Я бы дал вам ее письма почитать. Но там слишком много…
– Я понимаю… Расскажите просто то, о чем хотите сказать.
– Обязательно. И копию перевода дам. Обязательно. Помните, я приставал к вам в прошлый раз, что вы знаете о Боге?.. Так вот, там ответы на мои вопросы. И на ваши, думаю, тоже есть… Как ваш свекор?
– Спасибо, лучше. Уже о выписке поговаривает. Он без дела просто не может. Чуть зашевелился, заходил – уже о саде–огороде переживает… Я ему: вы о себе сейчас думайте. А он: это и есть я, если не смогу заниматься делом, то не я буду, зачем тогда жить, говорит…
– Я его понимаю… Ну, дай ему бог поскорее к делам вернуться… Почему вы не звоните мне, когда в Дубравы ехать собираетесь? – Лев посмотрел на Светлану.
Она улыбнулась:
– Автобусы пока ходят исправно… У вас других забот нет?
– Не говорите глупости.
– Хорошо, не буду.
* * *
Тихий зимний день.
На стоянке аэропорта паркуется белая «тойота». Из нее выходят Лев с Анной и Виктор. Мужчины берут сумки, и все направляются к зданию.
Под табло с объявлением о начале регистрации на рейс до Вены и Женевы они сдают багаж, заполняют бумаги и прощаются. Виктор уходит, изредка оборачиваясь и помахивая рукой Льву и Анне.
Анна спрашивает у Льва:
– У нас есть минутка?
Лев кивает.
Она, взяв его за руку, тянет к лестнице, ведущей в верхний зал ожидания. Там она прислоняется спиной к колонне и смотрит сквозь стекло на бесцветное небо, заснеженные взлетно–посадочные полосы, на самолеты и прочую технику, занятую своими обыденными делами.
Лев стоит чуть поодаль и смотрит на Анну.
Она снимает шапку, рыжие волосы рассыпаются по воротнику распахнутой дубленки.
– Жарко, – говорит она и оборачивается к Льву.
Лев улыбается и подходит к ней.
– Вас не утешит стаканчик чего–нибудь холодного? – говорит он.
Она смеется, обнимает Льва.
В его памяти мелькают картины пятилетней давности: этот же зал, за окнами знойное марево, разлитое по полю, Анна в легком шелковом костюме, прислонившаяся спиной к колонне; они в машине, застрявшей в пробке на выезде из аэропорта, смотрят друг на друга сначала смущенно, потом с откровенным интересом и недвусмысленными чувствами; лесное озеро, закатное небо, они лежат обнаженные по плечи в воде, разговаривают и смеются, потом обнимаются…
Лев возвращается в реальность. Смотрит на бледное осунувшееся лицо Анны, в ее горящие глаза и говорит:
– Как ты себя чувствуешь?
– Замечательно!
– Звучит жизнеутверждающе.
Она снова смеется и прижимается к нему щекой.
– Это мое словечко! – говорит она.
– Вот и прекрасно. С удовольствием оставляю его в твое безраздельное пользование.
СОЛНЕЧНЫЙ ДЕНЬ, ПАСМУРНЫЙ ВЕЧЕР
Часть перваяЯ заметила его в первый же день, в день приезда. Ничем особенным он не выделялся – в смысле внешности или одежды. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, худощавый… И все, пожалуй. Не совсем, нет. Его лицо… какое–то не наше. Не знаю.
Женщина рядом. Совсем обычная. Невысокая, полная, все время улыбается. А он словно отстранен от нее… от всех.
Потом, через несколько дней, я снова его увидела.
Я сидела за столиком кафе в саду – мы с мужем обнаружили, что здесь замечательно готовят кофе по–восточному. Сидела одна – муж ушел на три дня в горы. Их отвезут к перевалу, который они преодолеют и спустятся сперва на лыжах, а после – на лошадях назад к морю. Осталась по двум причинам: не переношу горных серпантинов и отсутствия элементарных удобств. Этот поход входил в программу путевки, и муж предвкушал его заранее. Когда я сообщила, что остаюсь, он готов был пожертвовать удовольствием, и мне стоило больших трудов уговорить его отправиться без меня.
И вот я сижу с чашкой кофе и смотрю на улицу, где начинается карнавал по случаю дней города, который продлится неделю.
Народ подтягивался к решетчатой ограде сада, и вскоре я видела одни только спины. От нечего делать я оглянулась по сторонам. Тогда–то я и заметила его.
Он сидел через два столика от меня и тоже потягивал кофе. И тоже один. Вероятно, поджидал жену, отправившуюся за покупками. Его лицо было обращено ко мне, но за зеркальными стеклами очков не было видно глаз. Я отвернулась.
Меня тянуло снова посмотреть в его сторону. Я выждала и, как бы ища кого–то, скользнула взглядом по нему.
Я надеялась, что он уже не один. Но он по–прежнему сидел в одиночестве. Точнее, рядом расположились два парня с бокалами пива, но жены не было.
Он поставил чашку. Снял очки и посмотрел на меня. Взгляд был прямым и словно немым: он ничего не выражал – ни вопроса, ни приветствия. Если бы он улыбнулся, я бы ответила, а так… Я смутилась и не знала, как себя вести. Все, что подсказывало мне мое неискушенное в вопросах отношений с мужчинами воображение, это не дать ему догадаться, что он меня каким–либо образом потревожил. Я посмотрела в чашку, сделала последний глоток и поднялась с места.
За решеткой и перед ней началось оживление, послышались звуки марша. Я подошла поближе, мне уступили место.
В конце улицы показалась колонна марширующих барабанщиц. Они были как на подбор – стройные, хорошенькие, в неимоверно нарядных костюмах. Они выделывали своими палочками замысловатые движения, извлекая из узких сверкающих барабанов сложные ритмические пассажи. Это завораживало.
Сзади перестали толкаться и давить. Я заметила две мужских руки, опиравшихся на прутья решетки по сторонам от меня: смуглая кожа, густые волосы на запястьях и широкие рукава рубахи в знакомых ярко–синих пальмах.
Повернув голову, я поймала устремленный на меня все тот же немой взгляд.
Мне ничего не оставалось, как продолжить наблюдать за происходящим. Но интерес к уличному действу был потерян.
А по мостовой уже двигался цирк: акробаты, жонглеры, дрессировщики с животными – все это ярко и шумно. Народ бурно выражал восторг. Мой добровольный телохранитель, видимо, больше не в силах был сдерживать натиск любопытных. Я почувствовала спиной его тело: мышцы груди, живот, бедра, колени. Его кофейное дыхание на своем плече. Это привело меня в смятение. Спокойную, выдержанную женщину приводило в смятение нечто совершенно непонятное… Этого не может быть, просто потому, что этого не может быть никогда. Во всяком случае, никогда не было прежде. Поэтому, что с этим делать, я не знала.
В голове всплыл разговор с дочерью, который произошел у нас несколько месяцев назад. Даже не всплыл, он постоянно крутился в моей голове последнее время. Но сейчас мне показалось, что тема его как–то перекликается с ситуацией…
Часть зрителей потянулась за процессией, другие возвращались за столики. Мы остались одни – он и я. Я повернулась к нему лицом. Он опустил руки и отступил. Мы медленно пошли вдоль ограды к выходу.
Есть только здесь и сейчас, говорила дочь.
Здесь, в маленьком южном городке, утопавшем в цветах и дивных пряных ароматах буйной растительности, устремленном узкими улочками с зеленых гор к синему морю, сейчас было лето, середина июля, полдень. И я рядом с незнакомым мужчиной.
Я не испытывала ни обычных для меня рефлексий по поводу затянувшихся пауз, ни необходимости что–либо объяснять. Я постаралась «быть прозрачной». Это тоже цитата из моей дочери.
– Где ваша жена? – Вопрос прозвучал неожиданно. Я словно услышала его со стороны.
– Там же, где и ваш муж. – У моего спутника был низкий голос. Очень подходящий к его внешности, подумала я.
– Откуда вы знаете, где мой муж? – Я посмотрела на него.
Он словно ждал, когда я повернусь, и тут же накрыл меня своим взглядом.
– Я провожал их сегодня утром.
– Правда?.. А я не нашла в себе сил встать в пять часов…
– Вы не любите раннее утро?
– О нет. Не представляю, что могло бы заставить меня встать раньше девяти утра… кроме трудовой дисциплины.
– А рассвет над морем?
– Я люблю только закаты… В любой точке горизонта.
– Вы только поэтому не поехали с мужем в горы?
– Не только. Я не люблю гор.
– А море?
– Море я предпочитаю всему на свете.
– И карнавалу?
– В первую очередь. Карнавалы и цирк я даже в детстве не любила.
– Тогда, может быть, пойдем на море?
– С удовольствием.
– На городской пляж или на дикий?
– Я не знаю пока диких пляжей, мы здесь впервые.
– Это не близко.
– Я хороший ходок и никуда спешу.
Мы шли почти молча – трудно было разговаривать, пробираясь по узким скалистым тропам, – и минут через тридцать вышли к небольшой лагуне: крутые берега, желтый песок и множество кустов, торчащих из расселин.
– Осколок рая… Возможно, один из последних, – сказал мой спутник.
– Очень похоже, – сказала я.
Я попросила его дать мне возможность переодеться в купальник.
Он сказал, что в раю не носят купальников, и вообще, море и солнце нужно принимать в обнаженном виде.
– Я еще не настолько свободна, – сказала я и добавила: – Увы.
– Ваше «увы» вселяет оптимизм. – Он посмотрел на меня и впервые открыто улыбнулся.
– Моя дочь сказала бы то же самое.
– Ваша дочь воспитывает вас в духе отказа от условностей и прочей чепухи, мешающей жить здесь и сейчас?
– Откуда вы?..
Мое лицо, вероятно, отразило неподдельное удивление.
Он засмеялся:
– У меня есть сын. Ему двадцать два.
Я тоже засмеялась:
– Моей двадцать пять.
Было легко и хорошо. Его взгляд, смягченный улыбкой, стал понятней.
Мы долго плавали, потом лежали на солнце. Мы почти не разговаривали. И в этом тоже не было ни неловкости, ни напряжения.
Когда мы вернулись в город, уже стемнело.
– Вы ужинаете в столовой? – спросил мой спутник.
– Через раз, – сказала я.
– И что у вас сегодня?
– Сегодня хочется чего–то более интересного, чем столовка.
– Вы не будете против моей компании?
– Было бы смешно разойтись по разным ресторанам, проведя вместе целый день.
– Тогда, может быть, следует познакомиться?
Мы рассмеялись. Почему–то до сих пор ни одному из нас не пришло в голову представиться друг другу.
Он протянул мне руку:
– Сурен.
– Наташа.
Его рукопожатие было приятным… не знаю, как объяснить… но то, как человек пожимает тебе руку, говорит о многом. По крайней мере мне.
О чем говорило это рукопожатие? О прямоте характера и цельности натуры, что, впрочем, неотделимо одно от другого, по–моему. Еще?.. О деликатности. О нежности…
Нет, тут я, пожалуй, уже фантазирую. Это просто мое впечатление о новом знакомом.
Мы запивали французскую кухню – я, правда, не уверена в этом, поскольку во французской кухне не очень–то разбираюсь, – красным, французским же, вином. Вино было терпкое, настоящее. В винах меня научил разбираться мой муж.
– Вы не против, если я закурю? – спросил Сурен.
– Я думала, вы не курите, – сказала я.
– Я бросил, но не разучился, – улыбнулся он. – А вы курите?
– Я не курю, но умею.
Сурен протянул мне пачку сигарет.
– Можно я закажу свои?
Он подозвал официанта, и я назвала марку моих любимых дамских сигарет.
Место было не очень удобным в смысле обзора окрестностей, и мне волей–неволей приходилось смотреть на Сурена. Он, словно понимая это, не отводил своего взгляда от меня. Может, то была его уловка?..
Но смущения я не испытывала – мы улыбались друг другу, как люди, которым просто хорошо и абсолютно нечего скрывать, в том числе и это.
У него была приятная улыбка и открытый взгляд.
Исчерпав возможности организма насыщаться, мы вышли из ресторана и, не сговариваясь, спустились к набережной. В открытом море светились огни прогулочных катеров.
– Вы не устали? – спросил Сурен.
– Не успела задать себе этот вопрос, – сказала я.
– Задайте. – Я услышала улыбку в его голосе.
– М–м–м… Кажется, нет.
– Не хотите прокатиться по морю?
– Это приглашение?
– Да.
– Принимаю.
Мы выбрали сорокаминутный маршрут вдоль побережья.
Играла музыка. Море было спокойным, и даже вдали от берега воздух казался безнадежно раскаленным дневной жарой. Только движение нашего катера создавало иллюзию легкого ветерка.
В городе всюду шло веселье. То тут, то там вспыхивали фейерверки. А в полночь огненное представление переместилось на центральную набережную, и в течение десяти минут море переливалось всеми цветами радуги.
От пирса было рукой подать до места нашего обитания, и мы – снова не сговариваясь – направились туда.
Я наконец–то ощутила усталость и подумала, что за всю проведенную здесь неделю у меня еще не было такого длинного дня. И еще: за всю мою сознательную жизнь у меня не было такого романа. Собственно, у меня и был–то всего один роман – с моим мужем. Но он был очень коротким и быстро закончился замужеством и рождением Ленки. А замужество – это уже не роман…
Стоп. Как раз обратное утверждает моя дочь: брак – если он заключен в любви – это самый увлекательный роман.
* * *
В конце прошедшей зимы я подхватила страшную ангину и сидела на больничном. У учителей не очень–то принято болеть, но мой предмет – не математика и даже не словесность. Считается, что для полноценного образования в области истории искусств подрастающему поколению достаточно двух академических часов в месяц. Да и то – начиная с девятого класса.
Я сидела дома и готовила лекцию по истории скульптуры для технического колледжа. Не столько для дополнительного заработка, сколько для поддержания формы.
Хлопнула соседняя дверь – это вернулись дочь с мужем. Они жили рядом – в двухкомнатной квартире, принадлежавшей когда–то бабушке моего мужа, Ленкиной прабабушке, стало быть.
Когда наша дочь вышла замуж на первом курсе, поставив нас перед фактом, пришлось попросить жильцов, снимавших квартиру, освободить ее до оговоренного срока. Не отправлять же молодоженов в общежитие, даже если у Ленкиного мужа – отпрыска одной из древнейших ветвей индийских императоров, принца белой кости – была отдельная, полностью благоустроенная комната.
Я помню день нашего знакомства с неожиданно свалившимся на голову, как снег… Забавный каламбур, если учесть, что Радж черный, как африканец, – есть, оказывается, индусы светлокожие, а есть не очень… Так вот, вошла наша Ленка и объявила:
– Ма, па, я вышла замуж, – и втащила за руку высоченного темного парня.
Как и любого нормального советского человека, этот факт не должен был бы нас смутить. Как–никак, мы воспитывались в духе интернационализма… Но одно дело – идеология и теория, а другое – родная дочь…
Шок длился недолго. Мы вскоре забыли даже о том, что дочери нашей едва исполнилось восемнадцать и вся учеба у нее впереди…
Радж был воплощенное благоразумие и благородство манер. А русским владел едва ли не лучше некоторых, для кого этот язык является родным.
Сказать, что он был красив – значит не сказать ничего. Высокий, атлетически сложенный, с длинными, до лопаток, густыми сияющими волосами, белозубый и с глазами, словно срисованными с древних индийских миниатюр… На удивление, наша хиппующая дочь, не признающая иной одежды и иных манер, кроме джинсовых, выглядела вполне гармонично рядом с прекрасным сказочным принцем.
Мой муж тут же извлек все возможные и невозможные плюсы из этого брака – он всегда подчинял своим интересам любые обстоятельства.
И вот им остался год до защиты диссертаций по педагогике. А после они отправятся на родину Раджа, в Бомбей, на другой край материка, и будут там учить учителей Индии. Индии очень нужны учителя…
Изредка я принималась грустить по этому поводу – по поводу скорого расставания. Но Ленкино легкое к жизни отношение – не легкомысленное, а именно легкое, открытое – заражало и меня. Я училась принимать жизнь такой, какова она есть, и понимать, что такой я делаю ее сама, стало быть – смиряйся или меняй, только не ной. А наш последний разговор… Впрочем, вот тут–то он и завязался.
Хлопнула дверь. Я знала, что дочь со своим мужем вернулись из университета, пообедав где–нибудь в ведическом ресторане – они занимались пищей самостоятельно довольно редко. И что сегодня вечером они ужинают у нас по причине пятницы – традиция, заведенная и поддерживаемая на протяжении вот уже семи лет главой нашего семейства.
Мне понадобилась энциклопедия, и я пошла в кабинет мужа. На пороге я замерла от непонятных звуков: с интервалом в несколько секунд кто–то сдавленно вскрикивал.
Когда я сообразила, наконец, что звуки раздаются из–за стены, где расположена спальня наших детей, я страшно смутилась. Разумеется, я знала, что вот уж семь лет наша дочь… занимается… со своим законным мужем тем же, чем и все взрослые граждане… Но я никогда так вплотную не сталкивалась с этой стороной ее супружества и тем более над этим не задумывалась.
