Текст книги "Голос ангела [сборник]"

Автор книги: Юлия Добровольская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Юлия Добровольская
Голос ангела

Кристине и Дагу с любовью и благодарностью.

Юлия Добровольская

For Kristina and Doug Brendel with love and gratitude.

Julia Dobrovolskaya

«Мне часто думалось, что надо бы написать книжку, объяснив, как у меня возникают те или другие страницы, может быть, даже одна какая–нибудь страница», – повторяю я вслед за Генри Миллером.

Каждая история, написанная мною, – каждая! – имеет свою историю. И если все свои истории я рисовала сама – повинуясь какому–либо импульсу, – то одна из них нарисовала мне картинку, которая через несколько лет стала явью…

«МАЛЕНЬКИЙ МЕДНЫЙ КЛЮЧИК, или Очень короткая история без начала и конца» – один из самых первых написанных мною рассказов. Я писала его долго. То есть начала писать, а потом отложила на какое–то время. Пыталась продолжить, но история не давалась мне.

А потом вдруг она сложилась сама собой… И вскоре после этого я встретила и полюбила Мужчину, который оказался похожим на героя моей истории – точнее, на двух ее героев: на Молодого Художника и на бородача. И даже профессия у моего Любимого похожая – он художник–фотограф. Мы счастливы по сей день…

Может, именно поэтому я часто говорю тем, кто мечтает о счастливой взаимной любви: «Рисуй! рисуй своего возлюбленного! тщательней прорисовывай каждую деталь его внешности и души! и как только ты закончишь, он тут же выйдет тебе навстречу».

НОЧНОЕ ТАКСИ

Киноповесть

Середина девяностых.

Лето. За полночь.

Широкий проспект. Огни и шум большого города создают атмосферу если не праздника, то отдыха от дневного напряжения и суеты.

Тротуар отделен от проезжей части рядом больших деревьев и клумбами с цветами и густой травой.

Под знаком «стоянка такси» – несколько машин с зажженными «гребешками». Последней стоит серебристо–белая «альфа–ромео». Постепенно стоящие впереди автомобили разъезжаются, забирая пассажиров, и «альфа–ромео» занимает место первого.

Водитель – худощавый мужчина средних лет, одетый в джинсы и джинсовый жилет поверх клетчатой рубашки с закатанными ниже локтя рукавами. Он сидит откинувшись на спинку и положив руки на затылок.

Его лицо – лицо человека пережившего или переживающего какую–то драму и при этом явного интроверта: чуть сдвинутые темные густые брови; плотно сжатые губы; взгляд, направленный в себя. У него приятная мужественная наружность, его жесты размеренны и скупы.

Тихо звучащая из приемника музыка сменяется тирадой диджея, а та – песней со словами «…что никто никогда не любил тебя так, как я…».

Голос мужчины – тихий, низкий, почти без эмоций, бесцветный – обращен к себе. Речь прерывается долгими паузами.

«И меня никто не любил, как ты… И я никого не любил, как тебя… А теперь я не знаю, люблю ли?.. Правда, не знаю.

Раньше знал – я люблю, ты любишь… мы любим. Порой дыхание перехватывало… И привыкнуть невозможно было. День начинался тобой… я начинался тобой… жизнь начиналась тобой.

Теперь – тебя нет, меня нет… И только жизнь начинается каждый день. А к этому, оказалось, привыкаешь… Инстинкт самосохранения, как сказала бы ты… Чтобы не сойти с ума, не покончить с собой… Просто принять и привыкнуть.

Только почему?.. Почему?!. Кто это придумал? Для чего?.. За что?.. Бог, есть ли Ты?.. Если есть, куда же Ты смотришь? Или мы заслужили это? Чем? Объясни!..

Есть надежда… А стоит ли цепляться за нее? Может, лучше не расслабляться?..

Скоро твой праздник… Неужели последний?..»

Мужчина встряхивает головой, пытаясь прогнать тяжелые мысли, проводит ладонями по лицу.

Снова жизнерадостный голос диджея молотит какую–то чепуху. Мужчина выключает приемник.

К машине подходят четверо подростков – обритых наголо и одетых по–спортивному в майки и кроссовки.

– Шеф, свободен?

– Куда?

– На Озерную и назад. Только быстро, шеф!

– Без «шеф» и без «быстро». И деньги – вперед.

– А че это – вперед? Вернемся – заплачу.

– Я знаю, как вы платите, «когда вернемся».

Один из них достает несколько купюр и показывает водителю. Тон его несколько любезней, чем вначале:

– Вот. Деньги есть, если не верите.

– Вот и заплати вперед. А повезу только одного.

Другой напирает, но тоже сбавив тон:

– А че за правила? Ехать надо. Да поскорей. – Он пытается открыть дверцу.

– Ладно, только вон того милиционера прихватим… Это я себе безопасность обеспечиваю.

При этих словах подростки заозирались и быстро скрылись.

«Неужели побалуются и бросят?.. Женятся, детей заведут?..

Не верится. Откурят мозги или отколют и кончат в лучшем случае в тюрьме.

Когда я узнал впервые про наркотики? Пожалуй, вместе со страной… Хотя нет, раньше – в армии. Да и то – намеками. Ходили слухи, что двоих в дисбат турнули, за то, что курили что–то не то…»

Издали приближается стройная, ярко одетая девица. Раскованной походкой направляется к машине.

«Что, длинноногая, красивая, кто ж тебя одну посреди ночи бросил?..»

– Шеф, свободен?

– Куда вам, девушка?

– Да могу и с тобой, если деньги есть. Тачка–то твоя – ничего себе.

– А… сколько мне надо иметь?

– Если у тебя на хате – стольник. Если ко мне – полтора… Можно в машине, по–быстрому, тогда – полтинник.

– А ты дорогая!

– А ты дешевку предпочитаешь? Езжай на вокзал. Там за банку белой – без проблем. Только руками не трогай, – грубо смеется, – а то потом лечиться будешь, не вылечишься. А я со справочкой… Ну, давай. Ты мне уже понравился – грудь у тебя волосатая и руки большие… Я это люблю. Заведусь – не отпустишь! Я денег зря не беру. А?

– Уговорила. Вот только за деньгами смотаюсь – весь год на отпуск копил. Гуляем на все пятьдесят зеленых. Жди. Я вернусь!

Он заводит мотор и медленно трогается с места.

– Козел!

Девица уходит.

«Конечно, козел. Сразу не понял, что в таких нарядах среди ночи к маме в гости не ездят. И домой к мужу тоже…»

К стоянке приближается прилично одетый мужчина средних лет с длинной розой в руке. Он изрядно навеселе, но держится. Машет рукой. Машина останавливается.

«А вот… вот к жене – в любом виде можно вернуться и в любое время. На то она и жена…»

– И куда нам?

– Д-друг… Дай сяду, потом скажу… Ой, моя роза! Не сломай… – Он с трудом усаживается и откидывается облегченно на спинку кресла.

– Где обитаем?

– А-а?

– Где ждут тебя? Куда едем?

– Г-главный проспект…

– Мы и так на Главном.

– В конец… сосорок… ссо сорок семь – и-ик! Прости, друг. Прости, шеф… Сто сорок семь а–а–а-ик! А – в смысле дом «а». Сто сорок семь «а», – наконец удается ему вся фраза.

– Деньги есть?

– Обижаешь, ше–е–еф… Во – видишь? – тычет водителю в лицо цветком.

– Это роза, а я за деньги работаю.

– Да… Правильно… Это роза. А ты знаешь, скока она… и–и–к! стоит? Не–е–т, не зна–а–аешь… Шеф, будь другом, угости сигаретой, я враз протрезвею…

– На, держи… Извини, не «Мальборо», к твоей розе не очень подходят… Так что у нас с деньгами?

Пассажир с наслаждением затягивается раз, другой и на глазах приходит в себя.

– Шеф, вот… кошелек, возьми сам. Можешь зелеными. Мы сегодня объект сдали. Так нам по договору нашими дали, а премию – зелеными… Я вот жене розу купил… Хороша, а?

– Хороша. Положи сзади, а то поломаешь. Кошелек возьми. Приедем – по счетчику заплатишь.

Включает мотор, трогается с места.

– Спасибо, шеф. Это ты здорово с розой сообразил…

– Если не затруднит, не называй меня шеф.

– Ну мне же надо тебя как–то называть. Ехать нам далеко, xa–xa!.. – Пассажиру явно полегчало, он расположен к общению.

– Лев.

– Класс! Шеф по имени Лев. Жене расскажу. Ну, ты прости, это я так – забавно… Вишь, я уже рифму чувствую, трезвею, значит. Может, к дому совсем… и–и–к! протрезвею. Жену жалко… Я – сволочь! А как тут, елы, по–другому?.. Ты, ш… то есть Лев, знаешь, что такое стройка? А–а–а… Не знаешь! А я уже двадцать два года строю. Раньше–то было – страх. А сейчас – просто ужас! Материалы дорогие, заказчики – звери: им еврокачество подавай! А работяги–то у нас те же остались. А их как учили – плюс–минус пол–лаптя на допуски–припуски… Да что я тебе рассказываю! Ты, поди, на потолок иногда, смотришь? Или все жена больше? А? Ха–аха–ха… Ты прости, Лев, это я по–нашему, по–простому пошутил… Ты–то человек интеллигентный, я ж вижу… А у тебя жена есть? А, ну да – кольцо вон… Хорошая жена? А?

– Хорошая.

– Прости, Лев, я лезу к тебе с базарами. Мне–то хорошо – я поел, выпил. Банкет у нас был. Заказчик нас гулял – доволен остался… Ты–то небось голодный?.. Слушай, у меня идея! Пошли в ресторан – я угощаю. Едем! Около моего дома есть ночной. Я, правда, там не ел, но заходил – красиво… Только не говори «нет» – обидишь. А прораба обижать нельзя. Прораб и так жизнью обижен… Знаешь, у нас в институте шутка гуляла: было у отца три сына, двое умных, а третий в строители пошел!.. Ах–ха–ха!.. Ну что, Лев, гуляем?

– Конечно нет.

– Ну просил же, как человека…

– Моя жена не поймет. Да и твоя тоже. Волнуется наверняка. Ты вон ей розу везешь, она ж завянет.

– Мы и твоей купим!.. Я куплю… Ну, как бы от тебя.

– Уговорил. Только сперва заезжаешь домой, отдаешь розу, а потом едем кутить.

– О’кей, Лев! Вон там – направо, во двор. Вот к этому дому… Хороший ты мужик, Лев. Наш мужик. Кто прораба понимает – наш мужик!.. Стой! Мы кутить идем, так? Жена с нами не пойдет – не любит она рестораны. Я должен ей купить бутылку «Амаретто». Просто обожает «Амаретто»… А я – нет. Шампунь какой–то… Давай, друг, мотнемся, я плачу. Это как раз около ресторана нашего с тобой…

Машина разворачивается, выезжает из двора. Подъезжает к небольшому магазину. Пассажир выходит более уверенной походкой, чем прежде. Направляется к магазину.

Возвращается с двумя плоскими темными бутылками.

– Все о’кей, Лев. Вот это – моей, а это – твоей. Твоя любит «Амаретто»? Я купил, думаю, все бабы «Амаретто» любят… И розу я отдам твоей, а своей завтра еще куплю.

Машина возвращается во двор. Около подъезда нервно ходит женщина в накинутой на плечи кофте, в брюках и тапочках.

– О! Тормози, Лев. Что это моя во дворе делает? – Он выходит и неуклюже обнимает женщину. – Марин, ты че это тут делаешь?

– Живой? И не ограбили? Или как в прошлый раз?

– Не, Марин, вот смотри – кошелек, деньги… Это нам сегодня дали. Ах, елки, даже заначку не успел сделать, все в кошелек положил…

– В прошлый раз только заначка и осталась цела… Сколько он вам должен?

– Не–е–е, Марин, ты кошелечек–то отдай. Мы с Львом идем поговорить. Вот это тебе, Марин. – Отдает ей бутылку. – Я же помню, ты любишь… Я тут тебе еще розу купил, но решил ее отдать жене Льва. Он – хороший мужик, Марин, наш мужик… Я тебе завтра три куплю. Ладно, Марин? Ты не обижайся, а мы пойдем…

– Завтра с Львом поговоришь… Поблагодари, что возился с тобой да по счетчику взял…

Лев отдает пассажиру розу и бутылку:

– Иди, друг, домой. Не собирался я в ресторан идти, мне работать надо.

– А ты – подле–е–ец! Я думал, ты наш мужик, а ты – подлец. Обманом меня бабе сдал, а сам – поехал! Эх ты… Розу возьми и ликер, а то я вспыльчивый – и об асфальт могу! Ну?..

– Вспыльчивый, пошли домой, отстань от человека. Я уже не знала, что думать: сижу, жду, машина подъезжает, смотрю – ты сидишь. Потом – развернулась, уезжает. Я номер запомнила, думаю, если через пять минут не вернется, в милицию звоню… Потом – смотрю, едешь… Спасибо вам, извините… Пошли, вспыльчивый…

– Ладно, Лева, прощаю. Скажи спасибо жене моей – она всегда меня успокоить может. Она хорошая у меня… Ты, Марин, самая хорошая… Только, Лева, розу с «Амареттой» возьми.

– Не возьму. У меня жена в отпуске. Ты своей покупал, вот и отдай ей.

– Ладно… Марин, вишь, какой Лев хороший мужик, я ж говорил, наш мужик… На розу, Марин. А бутылку, Лева, разобью, если не возьмешь.

– Возьмите, пожалуйста. И спасибо вам… Пошли, вспыльчивый…

Они уходят.

Лев садится в машину, выезжает из двора и медленно едет по проспекту.

«Хороший ты мужик, прораб. И жена у тебя хорошая. И не болеет…»

Машину останавливает молодой мужчина, коротко стриженный, в спортивном ярком костюме.

– Куда вам?

– В начало проспекта, там ресторан есть, заберем одного человека – и назад.

– Маршрут сложный, деньги вперед.

– Без проблем! Держи. Зелеными пойдет?

Садится в машину. Едут молча. Тихо звучит музыка.

– Шеф, курить можно?.. Спасибо.

Через некоторое время, заметив одинокую покачивающуюся фигуру, пассажир останавливает машину и выходит.

– Э-э… ты куда пилишь? – Он хватает за руку разодетую нетрезвую девицу и заталкивает ее в машину. – Едем назад, шеф. А ты, гадость, куда это? Нажралась… Деньги взяла?..

– Не надо ругаться, а то не поедем дальше.

– Ладно, шеф… А ты мне сейчас все расскажешь. Деньги покажи! Стерва… Как работать будешь? Говорил, не напивайся, клиент ждать будет. Ща получишь у меня нашатыря – мало не покажется!.. Сиди, не рыпайся! Как дал бы по морде… Сюда, шеф. Вылазь, сволочь…

Пассажиры выходят.

«И эта тоже не болеет. И не заболеет… Одноклеточные почему–то меньше болеют».

Небо с одного края начинает стремительно светлеть. Становятся бледнее огни фонарей, щиты рекламы. Отчетливей проступает архитектура города: старые, довоенной постройки помпезные здания, широкие улицы и проспекты, пересекающиеся под прямыми углами. Деревья вдоль улиц – толстые опиленные стволы со свежей порослью вверху, во дворах – пышная зелень, похожая на пену, которая вот–вот перельется за борта, образованные стенами домов, замкнутыми в четырехугольники.

То тут, то там появляются первые трамваи и троллейбусы, почти пустые в этот ранний час. На крупных перекрестках желтые мигающие огни светофора сменяются на попеременно горящие красно–желто–зеленые. Прибавляется машин на проезжей части.

Рядом с крупным гастрономом останавливается серебристо–белая «альфа–ромео». Загорается аварийный сигнал. Лев выходит и направляется к гастроному.

Основная часть магазина отделена решетчатой загородкой, там темно. Ярко освещен винный отдел со стеллажами, уставленными бутылками, и витриной с дежурным набором фасованных в пакеты и банки продуктов.

За прилавком сидит девушка с карандашом в руке, склонившаяся над газетой. В стороне, опершись о колонну, стоит охранник в милицейской камуфляжной форме и наблюдает за действием, происходящим на экране закрепленного под потолком телевизора, из которого доносятся звуки, характерные для не претендующего на гениальность фильма: крики, выстрелы, взрывы, скрип тормозов и тому подобное.

Внутрь входит водитель. Охранник лишь мельком удостоверился в том, что вошедший – обычный покупатель, к тому же хорошо знакомый, и продолжает с интересом участвовать в киношных событиях: на его бесхитростном лице отражаются перипетии столь же бесхитростного сюжета.

Девушка узнает вошедшего и, как будто ждала именно его, улыбается. Ее лицо преображается из уставшего и скучающего над надоевшим кроссвордом в оживленное и радушное.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Вам как всегда? – И она, не дожидаясь ответа, выходит из–за прилавка и скрывается в темной части магазина.

Выйдя оттуда, она кладет перед ним пакет молока и плетеную булку с маком, обернутую целлофаном. Включает кассу и выбивает чек.

– Не хотите свежей ветчины? Очень вкусная – я уже попробовала.

– Правда, вкусная?

– Правда–правда.

– Беру.

Девушка достает с витрины пакет с нарезанной ветчиной, снова пробивает чек. Ей явно не хочется расставаться с покупателем, но повода задерживать его больше нет.

А сам покупатель не намерен задерживаться. Он расплачивается и, улыбнувшись продавщице, кивком благодарит ее и выходит.

Она провожает его худощавую ссутуленную фигуру взглядом до двери, смотрит в стеклянную витрину. Видит, как он, сев в машину, снимает «гребешок», отключает аварийные огни и трогается с места. Она еще долго смотрит за стекло, но уже не на то, что может увидеть глаз.

Через несколько метров машина сворачивает в арку, едет по засаженному старыми деревьями двору и останавливается у подъезда.

Над дверью все еще горит фонарь, хотя нужды в нем уже нет – утро вступает в свою силу.

Выйдя из машины с пакетами под мышкой и нажав на кнопку брелка, Лев включает сигнализацию. Машина, мелодично пискнув, отпускает своего хозяина на отдых.

Он открывает кодовый замок и входит в просторный гулкий подъезд. Широкие лестницы с ажурными решетками, старый лифт – за решетчатой же дверью. В глубине парадного – стол, на нем лампа с абажуром, рядом тахта. На тахте, прислонившись к спинке, дремлет над книгой пожилая женщина.

Услышав стук двери, она проснулась и кивает вошедшему:

– Доброе утро, Лев Сергеевич. Вам телеграмма, поздно вечером принесли. Вот.

– Спасибо, Елена Марковна.

Зажав сложенный вчетверо листок губами, он поднимается к лифту, одновременно нащупывая в связке нужный ключ.

– Как работалось? – Вахтерша не прочь бы немного поболтать с этим милым мужчиной, но, зная его немногословность, не ждет ответа, а сама отвечает за него новым вопросом–утверждением: – Ездоков, поди, немного – начало недели…

Но Лев неожиданно останавливается, поворачивается к ней и говорит:

– Ездоков всегда достаточно, Елена Марковна. – Помолчав немного, решается на вопрос: – Елена Марковна, вы в Бога верите?

Женщина удивлена, оживляется, приготовившись к разговору.

– В Бога?.. Что это вы, Лев Сергеевич, какой Бог? Человек – вот бог. Каждый сам себе бог. Двадцать первый век на носу, а вы – бог!.. Это все от нечего делать… Бог… Народ как с ума свихнулся – в церковь попер. Космос, атом, человека вон в пробирке выращивают… Бог! Что это с вами? Вы ж образованный человек…

Разговора не получается. Монолог повисает в воздухе. Лев, опустив голову, идет к лифту, открывает дверь.

– Всего доброго, Елена Марковна.

Елена Марковна, поняв, что перегнула и упустила случай поточить лясы, спохватывается:

– Погодите, Лев Сергеевич, а что это вы вдруг?..

Но тот уже захлопнул лифт, и светящаяся кабина медленно поползла вверх.

Лев, открыв большие двойные двери, вошел в просторную прихожую и включил свет.

Слева – вешалка, на ней зонт, плащ, куртка. Под вешалкой, на темном пыльном паркете – несколько пар мужской обуви. Справа, дальше от двери – старый комод со стопкой газет и журналов, телефонным аппаратом старого, довоенного образца. За ним – стеллаж до потолка, заполненный книгами и толстыми литературными журналами, расставленными по годам. Над комодом зеркало с двумя бра по сторонам. На комоде слой пыли, только на ближнем к двери углу она свезена: видно, что этим углом пользуются. Сюда Лев и кладет ключи, продукты и сложенный листок.

Он переобувается в домашние тапки, берет с комода продукты. Передумав, снова кладет их на место и, распечатав телеграмму, монотонным голосом произносит по слогам:

«Бу–ду про–ли–отом пи–атни–тсу поздра–вли–аю ли–ена».

Ленка летит из Рима… Вот и славно. Анна будет рада… А я хоть уборку сделаю».

Он проводит ладонью по нетронутой пыли, отряхивает ее и долго смотрит на календарь рядом с зеркалом: на фоне оранжевого заката Колизей и цифры – 1995.

«Пятница… пятница у нас через три дня…»

Лев берет пакеты и идет в кухню. Там – следы легкого невнимания к порядку, как и в прихожей.

Просторная кухня обставлена старой и современной мебелью вперемежку. В ней уютно от обилия зелени на широком подоконнике и разнообразных ярких предметов и деталей.

Лев кладет продукты на стол, наливает в чайник воду, ставит его на плиту и выходит.

Он стоит в ванне, подставив лицо колючим струям. В его сознании возникает картина: под душем он и женщина с мокрыми темно–рыжими волосами; они целуют друг друга и ласкают – без страстных порывов – нежно и немного лениво; по всему видно, что это занятие им никогда не надоест.

Раздается звонок в дверь. Лев опоминается, накидывает на мокрое тело халат и выходит в прихожую.

– Кто там?

– Телеграмма.

Лев расписывается и закрывает дверь. Возвращается в ванную, садится на угол стиральной машины, распечатывает и читает:

«Поздравляю нашим днем люблю люблю люблю твоя Белка».

Рука с листком бумаги опускается. Он смотрит прямо перед собой пустым взглядом.

Свистит чайник. Лев встает, роняет на машину телеграмму и идет в кухню. Снимает с плиты чайник, смотрит на него, пожимает плечами и, выключив плиту, ставит на стол рядом.

Он сидит в кухне за круглым столом с яркой клетчатой скатертью, над столом – большой лоскутный абажур. Налив в стакан молока, отхлебывает его без аппетита и закусывает плетенкой, которую отламывает небольшими кусками.

Доев и допив, закрывает лицо ладонями, проводит по нему, словно стирая усталость и одолевающие мысли. Убирает за собой со стола и выходит.

Спальня – просторная длинная комната с большим полукруглым эркером, занавешенным тяжелыми плотными шторами.

Лев раздвигает их и входит в эркер, пол и подоконник которого заставлен цветами и растениями так же обильно, как и кухонное окно. За стеклами – густая листва деревьев, сквозь которую пробивается свет восходящего солнца. Доносятся звуки раннего утра: хлопанье дверей, шаги, голоса, шум заводимых моторов, которые перекрываются разноголосым птичьим гомоном.

Лев распахивает окно – звуки усиливаются. Он стоит несколько мгновений, подставив лицо лучам солнца, которые подрагивают, пробиваясь через листву, колеблемую легким ветерком. Он снова проводит руками по лбу, щекам, словно отгоняя щекочущие кожу солнечные зайчики. Выглядывает в окно. Внизу на капоте его машины сидит пушистая трехцветная кошка и сосредоточенно занимается утренним туалетом.

Лев задергивает за собой шторы, в комнате водворяется мрак. Подходит к постели и падает на нее навзничь. На потолке узкой полоской мельтешат тени листьев. Он смотрит на эти блики, пока не начинает видеть другую картину.

Яркое летнее закатное небо. На его фоне ветви кустов, деревьев. Птичий гомон, жужжание и стрекот насекомых, первые пробные трели лягушек. Постепенно в поле зрения попадает кромка далекого леса, ниже – зеркальная гладь озера, в которой отражается и лес, и зеленеющее небо. Маленький песчаный пятачок на берегу, окруженный густыми высокими кустами.

На песке лежат обнаженные Лев и рыжеволосая женщина. Они лежат не шевелясь, взявшись за руки и глядя в небо – в яркое летнее закатное небо с едва подрагивающей листвой…

* * *

На потолке уже нет мелькающих теней. Звуки, проникающие в комнату, более отчетливые: скрип качелей, гомон детей, обрывки разговоров, отдаленный, но ясный шум города.

Лев лежит на боку, подложив под щеку ладонь. Переворачивается на спину и открывает глаза. Лицо сразу становится напряженным. Резко повернув голову, смотрит на часы: на электронном циферблате – зеленые цифры «15:42».

Он так же резко встает, распахивает шторы, потягивается. Окно уже в тени, и в него попадают лучи отраженного света из окон напротив.

Лев выходит из спальни, и в глубине квартиры раздаются звуки его шагов, журчание воды, хлопанье дверец шкафов и т. п.

Обстановка спальни проста и в то же время неординарна. В глубине длинного помещения – напротив эркера стоит широкая низкая лежанка, покрытая лоскутным покрывалом. По бокам, в изголовье – низкие полки–стеллажи, на которых лежат насколько книг, баночки с кремами, часы, несколько фотокарточек в рамках.

Между эркером и кроватью – два больших кресла с высокими спинками, покрытые такими же лоскутными накидками, между ними – торшер, под ним – небольшой столик, на столике две–три школьные тетрадки. На стенах картины в рамках и без – в основном виды природы и городские пейзажи, много фотографий.

Слева от эркера дверь, ведущая в гостиную.

Это – большая комната с двумя окнами на одной стене и балконной дверью на торцовой. И здесь старая мебель соседствует с современной. По стенам – высокие, до потолка, стеллажи с книгами, разными старинными и не очень безделушками и фотокарточками в рамках. На свободных от полок участках стен – картины.

В глубине, рядом с балконной дверью стоит старое пианино с канделябрами.

В центре комнаты – современный низкий полукруглый диван и два таких же кресла образуют квадрат, внутри которого на пушистом сером паласе стоит стол со стеклянной столешницей. Под стеклом в легком беспорядке лежат газеты, журналы и, как и на стеллажах, разнообразные забавные безделушки. На стекле – слой пыли и ваза с давно увядшими и опавшими пионами.

Вдоль стены с дверью, ведущей в спальню, две современного вида тумбы. На одной из них – большой телевизор с видеомагнитофоном, на другой – музыкальный центр и множество кассет и дисков.

В прихожей раздается звук открываемого замка и чуть погодя хлопает дверь. Затем – гулкие шаги, лязганье двери лифта и шум опускающейся кабины.

Лев подходит к машине, она издает тихую трель и мигает фарами. Он не успевает сесть, как его окликает пожилая женщина из окна первого этажа:

– Левушка, добрый день.

– Добрый день, Настасья Викторовна.

– Как там наша Аннушка?

– Спасибо, лучше.

– Как бы мне ей гостинчик передать?

– Не стоит беспокоиться, Настасья Викторовна, у нее диета строгая, а все, что нужно, я привожу ей. Вот привет передам с удовольствием.

– Да–да, Левушка, передайте ей привет, скажите, что желаем скорейшего… скорейшего выздоровления.

– Обязательно, спасибо.

Выехав из двора, Лев выставляет на крышу автомобиля «гребешок».

* * *

Людная улица, предвечернее небо. За несколько метров до остановки транспорта, заполненной большим количеством народа, останавливается серебристая «альфа–ромео», из нее выходит пассажир. Машина трогается с места, но тут, едва не попав под колеса, к ней подбегает средних лет женщина с сумками в обеих руках.

Голос Льва:

«Что ж ты, тетушка, под колеса кидаешься, я и так тебя вижу».

– Вам куда?

– Добрый вечер… пожалуйста, только не говорите, что не поедете… мне очень, очень надо! Это далеко, но пожалуйста!..

– Куда, куда вам?

– В Дубравы, пожалуйста…

Лев смотрит на часы:

«Половина шестого, там будем в двадцать–двадцать пять седьмого… пускают до половины восьмого…»

– Садитесь. – Открывает дверь.

– Ой, спасибо! Спасибо вам… – Усаживается, примостив сумки. – Ну никто ехать не хочет… у всех вдруг конец смены наступил… А я на автобусе не успею… один пропустила, не войти было…

Лев убирает гребешок.

– Ой, а что это вы? Уже не такси, что ли?..

– Такси, такси… Ремень пристегните, пожалуйста.

– А, да, да… Как он тут у вас?.. Что–то не тянется…

– Отпустите, а потом плавно потяните.

– Ага, вот… А что, штрафуют?

– Ремнем пользуются для того, чтобы избежать неприятностей, а не штрафа.

– Да, да, конечно… Ой, скажите, а сколько это будет мне стоить? Вдруг у меня не хватит?..

– Хватит, не беспокойтесь.

Пассажирка пристально смотрит на водителя. Лев, повернувшись к ней, улыбается одними глазами:

– Не волнуйтесь вы, хватит. Можно мне закурить?

– Ой, вы спрашиваете!.. Машина–то ваша… Курите, у меня дома все курят… Впору самой… только не нравится мне это дело… Пробовала – ничего не понимаю… ну втянул, ну выдул… Нет, не понимаю… Какая машина у вас красивая! А удобно как! Как она называется?

– «Альфа–ромео».

– Ой, а название–то! Еще красивей… Правда?.. Да вы уж, поди, привыкли и к названию, и к машине… Сейчас столько машин красивых! А раньше, помните, «Волга» – самая роскошная была… У моего свекра «Жигули» были, шестерка… синяя… Тоже красивая машина… Ну не такая, конечно…

«Ой, тетушка, лучше бы ты курила… Я ж водитель, а не собеседник… Укачаешь ты меня!..»

Добавляет вслух, сбавив скорость:

– На минутку остановимся, не возражаете? – Выходит из машины и направляется к рядам киосков, торгующих цветами.

Возвращается с букетом белых лилий и кладет их на заднее сиденье.

– Ой, как пахнут! Я цветы люблю!.. У свекра на даче…

– Вам музыка не помешает?

– Нет, что вы! Я музыку люблю. Так даже еще лучше будет… Ой, Агузарова! Давно ее не слышала. Это радио или магнитофон?

– Радио.

– Хорошая песня, правда? – Подпевает. – Мне-е хорошо-о рядом с тобо–о–ой… Простите, я что–то разошлась… Просто у вас как–то… хорошо очень… Уютно… Простите…

«Это ты меня, тетушка, прости. Не в духе я сейчас, а то бы вместе спели… и сплясали бы… Пусть уж Агузарова одна поет… и пляшет… Тетушка… Да ты ж моя ровесница, бьюсь об заклад!.. Но на дядюшку я как–то еще не готов… Выходит, моя Белочка – тоже тетушка?.. тетенька… Тетенька Белочка».

Усмехается почти вслух.

– Вы что–то сказали?..

– Нет, простите.

«Ты у меня еще девушка, Белочка. И меня молодым сделала… Все ведь только началось у нас с тобой… Господи, как больно! Почему?.. Больно! Да, больно. Вот что теперь неотступно со мной – боль. Боль… Просыпаюсь с болью, засыпаю с болью… живу с болью… Как раньше – с любовью. Господи, где ж Ты есть?!.»

За окнами – сельский пейзаж: поля, хутора. Солнце клонится к горизонту. Стрекочут цикады.

– Ой, а что это вы свернули?.. Нам не туда! – Пассажирка обеспокоена.

– Не волнуйтесь, нам туда.

– Нет! Я же помню, автобус по другой дороге всегда едет. Остановите! А то я выпрыгну!

– Успокойтесь же! Автобус ходит по той дороге, а нам нельзя – там мост ремонтируют. Проезд разрешен только общественному транспорту.

– Правда? Вы меня не?.. Ой, простите! Дура! Ха–ха–ха!.. Не похожи вы на такого…

– На какого?

– Ну, на бандита…

– Не похож?

– Не-а…

– Жаль…

– Почему это?

– На самого, выходит, напасть могут…

– Нет! На вас не нападут! Не–ет!

– Почему не нападут?

– А что–то в вас такое есть… не знаю… Нет, на вас не нападут. Что–то в вас…

– Так что?

– Ой, не знаю, правда… Глаза у вас такие… честные… Нет, не то!

– Что – не честные?

– Нет… Ой, да! Честные… Запутали вы меня… Не знаю, как объяснить. Какая–то в вас сила есть… Мужская… Настоящая. Нет, на вас нельзя напасть…

– Ну и хорошо… Значит, не нападут.

«Знала бы ты, тетушка, как нападали… и среди дня белого, и среди ночи…»

Впереди стоит автомобиль с надписью ГАИ. Инспектор останавливает жезлом машину, подходит, представляется:

– Старший сержант… Ваши документы. Из машины не выходить. Ногу со сцепления… Ручной тормоз… Все в порядке, можете продолжать движение. Скорость – не более сорока, за поворотом пробка.

Какое–то время дорога идет по лесному массиву. За поворотом лес резко обрывается, открываются поля по обе стороны. На дороге – следы аварии. Милиция, «скорая помощь». Скопилось несколько машин, которым не дают проезда.

– Ой, господи! – запричитала пассажирка. – Ой! Спаси и сохрани… Как же его далеко в поле–то вынесло!.. Ой, боже… А грузовику–то ничего, поди, и не сделалось… А те–то, те… Ой, страшно подумать!.. А долго мы тут?.. А вон, смотрите, по полю объезжают.

Они вслед за остальными объезжают место аварии по полю. Лев, помолчав, спрашивает:

– Вот вы говорите, Господи. А что это такое? Вы можете объяснить?.. Есть ли Бог на самом деле, или это выдумки?

– Ой, конечно, есть! Сейчас–то все знают, что есть… А вы что, не верите?

– Не знаю… В детстве некому было мне об этом рассказать… Дедушек–бабушек не было, родители – коммунисты… Какой там Бог?..

– Да… А я вот из деревни. У нас там всегда Бог был… Не очень–то, конечно, о нем говорить можно было, когда ты пионер, комсомолец… Считалось, что это только для бабушек малограмотных. Но церковка была… Маленькая, красивая такая… Белая–белая всегда… даже в дождь. Прямо сияла всегда. Сейчас рядом побольше построили. Тоже красивая… А та часовенкой стала. А иконы красивые какие были! У нас в соседней деревне – километра за три – иконописец жил. Он молодой был, только из–за бороды казался старше… Он и сейчас там живет… Иконы пишет… на заказ. Теперь, говорят, за это большие деньги платят…