Текст книги "Фаворитка (СИ)"
Автор книги: Юлия Цыпленкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Глава 11
– Фьер! Доброго дня, дорогой друг. Как же я рада вас видеть!
Господин королевский прокурор поцеловал мне руку и, на миг задержав ее в своей, накрыл второй ладонью. Внимательный взгляд прошелся по моему лицу, а затем губы Гарда тронула улыбка:
– Кажется, вы совсем ожили. Я этому безмерно рад.
– Оставьте, – отмахнулась я. – Меня, признаться, раздражают взгляды, в которых скрыта попытка отыскать во мне следы печали. Неужто всем так хочется видеть мои слезы вместо улыбки?
– Вовсе нет! – возмутился Фьер. – Мы всего лишь переживаем за вас, ваше сиятельство. Напротив, я счастлив вновь видеть свет в ваших глазах. Не так давно, хоть вы и бодрились, но взор вас был угасшим, и это причиняло боль.
– Фьер, вынуждена вам сообщить, что готова откусить голову вам и каждому, кто еще хоть раз будет говорить со мной о том, о чем я слушать не желаю. Вот тогда мне будет грустно от несварения и немного от чувства утраты. Не доводите меня до людоедства.
– Шанриз! – воскликнул Гард, вскинув руки. После хмыкнул и погрозил мне пальцем: – Голова королевского прокурора – достояние Камерата. И дабы ее сохранить, я более не произнесу ни слова.
– Нет уж, ваша милость, произнести, – потребовала я. – Уверьте нас, что всё пройдет замечательно, нам это необходимо.
– Всё, что пожелаете, – склонив голову, ответил Фьер. – Хэлл с вами, ваше сиятельство.
– И это самое лучшее, что вы могли сказать, – ответила я с улыбкой. – Благодарю, дорогой друг.
Мое негодование, пусть и высказанное в шутливой форме, было искренним. Признаться, за прошедший месяц я устала чувствовать себя так, будто нахожусь при смерти. Взгляды, полные сочувствия, тревоги или просто любопытные, – они выводили из себя. Я упорно гнала от себя мысли, причинявшие боль, и с каждым днем мне это удавалось всё лучше. Заботы, которые я себе придумывала даже тогда, когда дел не оставалось, крайне выручали меня. Так моя голова была занята, и в ней не оставалось места ни мучившим меня вопросам, ни вдруг явившейся тоске по тем дням, когда мы были счастливы с государем Камерата.
Последнего я вовсе не ожидала. Мне казалось, что монарх вытравил из моей души все доброе и светлое, что связывало нас. Первую неделю я чувствовала себя матросом на корабле, попавшем в шторм. То я впадала в уныние, вновь изнывая от боли, глодавшей меня. А то вдруг преисполнялась злости, дававшей мне бодрость, и тогда казалось, что, наконец, достигла согласия с собой. Но стоило вечеру заполнить мир сумраком, и силы, переполнявшие меня, уходили с тяжким вздохом.
А потом начала появляться эта необъяснимая для меня тоска… Это злило больше всего. Вот уж чего мне не хотелось, так это грустить о светлых моментах, которыми изобиловали годы, прожитые рядом с мужчиной, которого я почитала человеком близким, дорогим и, возможно, единственным мужчиной в моей жизни. То перед внутренним взором вставали картины нашего озорства, то минуты, наполненные уютом, то ночи, когда страсть сплетала наши тела в неразрывных объятьях, а то и короткие встречи между делами, когда мы обменивались шутливыми репликами и быстрыми поцелуями…
В такие минуты я против воли начинала думать о покинутом любовнике. Капала слезами на страницы книги, которую читала, жалела наше прошлое и постепенно закипала, осознавая, что едва ли ни готова взять перо и написать ему послание, пропитанное горечью. И как только я приходила в себя и выпутывалась из сентиментальных воспоминаний, книга захлопывалась, пряча следы преступной слабости, летела на стол, а я уходила на балкон, чтобы окончательно очистить разум от дымки.
И вот тогда я начала составлять себе списки дел на день, даже тех, какие меня никогда не интересовали. Я делала всё, чтобы не позволить себе горевать, злиться или тосковать. Теперь в одной из гостиных и в моих детских комнатах кипел ремонт, в парке устанавливали новый фонтан, а портной, должно быть, возненавидел меня, пока мы изобретали несколько новых нарядов.
Первым стал наряд для верховой езды. Совершенно неприличный по общепринятым меркам. Его мне сшили быстро, потому что в обычном костюме изменилась только нижняя часть. Теперь под юбкой прятались брюки. Да и сама юбка, став несколько шире, имела спереди разрез до пояса, что позволяло с легкостью забираться в седло по-мужски. Случайный порыв ветра или быстрая скачка не оголяли ноги – они были надежно скрыты штанинами и невысокими сапожками, которые я потребовала к наряду. Подол во время посадки верхом, укрывал круп лошади и ноги, но если полы разлетались, то ноги, опять же, были скрыты брюками. Зато, спускаясь на землю, юбка вновь становилась юбкой. Жакет и блузу я оставила без изменений, разве что решила отойти от моды на однотонность, и мой первый костюм имел зеленый верх и черный низ. Теперь на прогулку верхом я надевала только этот наряд.
А в остальное время я была занята моими проектами. Новый подрядчик споро заканчивал второй этаж будущего пансиона, и Иттер Доло с нескрываемым удовольствием вопрошал:
– И как вам, сестрица?
– Превосходно! – искренне отвечала я, потому что теперь и вправду всё было превосходно.
А еще был Тибад, наконец, окончательно и бесповоротно мой собственный. О нем я еще ничего не рассказывала, а теперь пришло время вспомнить и о том, каких успехов добились мои дорогие родители. Еще в пору своего появления в графстве они уверенно взялись за дело. Еще бы! Матушка до того истосковалась по какой-либо деятельности, что по приезду сразу же с головой погрузилась в заботы, которых жаждала так давно и так истово.
И пока батюшка вникал в дела графства, за которые отныне нес ответственность, моя обожаемая родительница занялась подготовкой первых школ. И вот какое письмо она мне тогда прислала:
«Дитя мое, мне предвидятся склоки между детьми из-за разницы не только в положении, но и по внешнему виду. Мне подумалось, что было бы недурно уравнять их в этом. Намедни переговорила с портным, и мы придумали очаровательные платьица для девочек, а для мальчиков штаны и жилеты единого цвета. И не вздумайте бранить вашу матушку за это самоуправство, иначе вы разобьете мое бедное сердце своей черной неблагодарностью. Раз уж вы не пожелали осчастливить ваших родителей замужеством и внуками, то я решила отдаться детям, которых вы поручили нашим с его милостью заботам.
P.S. Первые платья я пошью на собственные средства, а когда ваш фонд наберет достаточную сумму, заведу статью на одежду для школьников.
Ваша любящая матушка».
Бранить?! Да я пришла в неописуемый восторг! Это же была восхитительная идея, которую баронесса Тенерис воплотила со всем тщанием. Лишь разница в цвете отличала ученика из какого-нибудь Тилла от обитателя местечка Венстире. Впрочем, одежда была второстепенной заботой, прежде надо было заполнить школы.
Учителей и учеников набрали быстро. Правда, крестьяне, несмотря на невероятную возможность отправить своих детей учиться господским премудростям, делать этого не спешили. «Лишние руки в хозяйстве» – стало популярнейшей причиной, по которой они предпочитали довольствоваться старой школой, где занятия были короткими, курс обучения недолгим, а знаний почти не давали. А про дочерей и вовсе говорили: «Девку учить, только портить». Однако матушка со свойственной ей менторской манерой все-таки сумела вырвать девочек у нескольких семей. Мальчиков отдали чуть охотней.
Кстати сказать, в Тибаде теперь было шесть образовательных учреждений. Три пансиона: два женских, разделенных на сословия, и один мужской. А также три школы, две из которых являлись «Школой первых знаний». Пока возраст учеников в первом классе разнился от семи до десяти лет. Мы брали всех желающих, но предел, разумеется, имелся. В третьей школе учились только мальчики, уже не считавшиеся детьми.
Помещики, разорившиеся дворяне, коммерсанты – быстро оценили пользу открывающихся учреждений. Простолюдины тоже заинтересовались, только крестьяне, как я уже говорила, приводили дочерей всего на год. Мы им не отказывали, но и не принуждали оставлять дочерей дольше, всему свое время.
Но кроме неожиданно живого отклика тибадцев на предложение отправить детей в открывшиеся школы, кроме форменной одежды для учеников, было и кое-что еще, что вызывало мою особую гордость. Учебники! Их для меня разработали профессор столичного университета с его братом – преподавателем и мой учитель грамматики, которого я запомнила по его добродушному нраву и умению объяснять так, что зевалось в разы меньше, чем на уроках преподавателя иностранных языков.
И если я ожидала, что мой учитель откликнется на зов о помощи, то университетский профессор изумил до невозможности. Я и поверить не могла, что он согласится так быстро и охотно на мою просьбу. Собиралась, как обычно доказывать, уговаривать и даже подготовила вознаграждение, но он, выслушав меня, ответил:
– А что? Это будет даже любопытно. Я и мое тщеславие от души благодарим вас, ваше сиятельство, – но от вознаграждения, разумеется, не отказался, как и все остальные, принимавшие участие в подготовке пособий. Труд должен быть оплачен.
Первые учебники были просты и достаточно примитивны. Но с каждым годом их дорабатывали и пополняли новыми заданиями, писали новые, необходимые для продолжения обучения. В последний год к моей ученой троице добавились преподаватели истории и географии – друзья брата профессора. По другим предметам, по которым учебников не было, учителя объясняли по книгам, с которыми работали прежде. Что до музыки, рисования и рукоделия, а для юных помещиц и дворянок еще и танцы, то тут учебников не требовалось, только мастерство преподавателей, а оно у них было. Матушка отбирала учителей придирчиво и со всем тщанием. Благо желающих получить работу хватало.
Что до остального, то батюшка мой был разумным и рачительным хозяином, он умело управлял делами и распоряжался средствами. Каждые три месяца отец присылал мне отчеты о делах графства, о пополнении моего фонда, о выводах инспекций, которые он отправлял с проверкой по учреждениям, принадлежавших государству. На это у него, как у моего управителя, полномочия имелись. И пусть я до недавнего времени была только номинальной хозяйкой Тибада, но ответственность на мне лежала такая же, как и на других властителях подчиненных герцогств и больших графств. Потому, получив доклад от батюшки, отчитывалась каждые полгода перед государем о состоянии земель, входивших в состав Камерата.
А сейчас, получив графство в свое полное владение, я могла развернуть свою деятельность много шире. Более того, мне не терпелось отправиться в Тибад, чтобы обнять моих дорогих родителей и лично посетить подопечных и поговорить с ним. Однако приходилось ждать. Во-первых, я не могла оставить вдову Хандель, пока не будет решено ее дело. А во-вторых, мне предстояло сообщить об отъезде королю и получить его одобрение. Как бы я в душе не противилась этому, но иначе было нельзя. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня, будто какую-нибудь преступницу ловили полиция и гвардейцы, а то и сам монарх, чтобы после вернуть в столицу.
Потому, дабы избежать неприятной ситуации, необходимо было нарушить молчание, царившее с моей стороны, а на это у меня всё еще не было ни сил, ни желания. Впрочем, государь и сам, хвала Богам, не забрасывал меня письмами, иначе бы это означало, что терпение его на исходе, и он готов идти на штурм.
Нет, он присылал мне записки после того письма, которое я сожгла, однако о чувствах не говорил, только спрашивал о моем здоровье и желал доброго дня. Этакое осторожное прощупывание почвы, без всякого нажима и требований, но ясно дававшее понять, что обо мне не забыли. Он всё еще давал мне время, а потому не стоило рисковать и самой подталкивать на решительные действия, и я дала себе слово, что напишу ему о своем отъезде после окончания процесса по делу «Хандель против Пьепа», время которого как раз подошло.
Мы как раз находились возле Дворца юстиции, и Фьер Гард поспешил приветствовать меня, зная, что мы с госпожой Хандель уже должны были появиться.
– О-ох, ваше сиятельство, боязно мне… – Солида Хандель прижала к груди руки и протяжно вздохнула, однако вдруг охнула повторно, но уже иначе. После расправила плечи и, подняв глаза к небу, будто собираясь произнести заученный урок, сказала: – Приношу глубочайшие извинения, я желала сказать, что опасаюсь предстоящего дела. Ах, – последнее слово более всего напоминало точку в предложении или вбитый гвоздь, чем изящный вздох, призванный обозначить волнение.
Сдержав улыбку, я мягко сжала плечи вдовы и заверила:
– Не волнуйтесь, дорогая, всё непременно будет хорошо. Я верю в господина Раскала. Поглядите на него, разве же наш милый адвокат не образчик спокойствия и уверенности в успехе?
– Образ… тьфу, ваше сиятельство. Простите. Но мне эти ваши изящные словесности язык в узел вяжут, – пожаловалась госпожа коммерсантша. – Однажды и не развяжу совсем, – махнув рукой, она то ли вздохнула, то ли всхлипнула и закончила ворчливо: – Каков злодей этот его светлость, придумал тоже…
Я рассмеялась, глядя на мрачную женщину, и от души обняла ее. Солида в смущении засопела, а когда я отступила, потупилась. Волнение вдовы было понятно. Оставалось совсем немного до мгновения, когда часы пробьют полдень, и мы отправимся навстречу нашей участи. Пока мы были вчетвером: я, Солида, подошедший Фьер Гард и господин Раскал, мило болтавший с мужчиной с унылым постным лицом – адвокатом Пьепа. Наш вероломный компаньон топтался неподалеку и бросал в нашу сторону хмурые подозрительные взгляды.
Еще должны были подъехать граф Доло и его старший сын, а вместе с ними молодой барон Фристен-Доло. Последний желал посмотреть на процесс и поддержать нас. Квитт Доло тоже проявил любопытство, неожиданно обнаружив интерес к юриспруденции, чем удивил отца и порадовал. Дядюшка одобрял всякое стремление сыновей и родственников к государственной службе. Ну а сам глава рода не мог не присутствовать здесь в этот важный для всех нас момент.
– Доброго дня, дядюшка, – улыбнулась я его сиятельству и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.
– Доброго дня, дитя мое, – ответил мне теплой улыбкой граф.
– Братец Квитт, братец Томмил, – приветствовала я оставшихся родственников. Их я целовать не стала, но улыбнулась со всей моей искренностью.
– Сестрица, – младший граф Доло поклонился, а барон Фристен поцеловал мне руку.
– Приятно видеть вас в добром расположении духа, – сказал Том. – Вы обворожительны, Шанни.
– Благодарю, – ответила я и обернулась на звук приближающихся шагов. – О Боги, ваше сиятельство, а вы что позабыли в чертогах Закона? – изумилась я, глядя на королевского фаворита.
– Не мог оставить вас… – он скользнул взглядом по моим родственникам и барону Гарду и поправился: – Всех вас наедине с судейскими. Доброго дня, Шанриз, доброго дня, господа, госпожа Хандель, – Дренг склонил голову, приветствуя мужчин моего рода, королевского прокурора и вдову, а после поцеловал мне руку: – Отрадно видеть вас в добром…
– Осторожно, – подступив к нему, вполголоса произнес Фьер. – Ее сиятельство кровожадна сверх всякой меры, я едва отбил свою голову.
– Понял, – также тихо ответил фаворит, я глядела на них с ироничной усмешкой, приятели сделали вид, что их никто не слышал. Олив мило улыбнулся и продолжил, мгновенно сменив направление мыслей: – Вредный старикан прислал вам пожелание удачи и свое благословление. Он был бы не прочь присоединиться к нам, но вновь всплыли следы того мага, и Элькос со своими гончими кинулся на поиски.
Гард нахмурился, а дядюшка шагнул ближе
– Тот самый маг? – спросил он, и Дренг кивнул.
– Какой маг? – спросил Томмил, а Квитт перевел с него заинтересованный взгляд на отца, ожидая ответ.
– Где он объявился? – спросила уже я, понимая, что речь идет о маге – пособнике герцогини Аританской в деле с похищением моим и герцога Ришема.
Он был подобен неуловимой тени. Люди Элькоса уже несколько раз почти настигали беглеца, но каждый раз он умудрялся отводить глаза своим собратьям, обладавшим немалой силой, по нынешним временам, конечно. Магистр бранился, плевался ядом и рвался лично заняться поисками, но служба при государе не позволяла ему надолго покидать столицу.
Возможно, хитрый и изворотливый негодяй был бы схвачен еще три года назад, но Элькос прибыл в мое поместье много позже, и время было упущено. С тех пор полиция и маги, служившие в отделе магического сыска при Департаменте юстиции, не прекращали свои поиски, но пока только находили следы, но не самого мага. И вот он опять объявился, и раз Элькос лично бросился в погоню, значит, это произошло где-то рядом.
– Наглец осмелился явиться в столицу. Был недолго и уже покинул ее пределы, но поисковая сеть успела его определить, – ответил мне Дренг.
– А в Аритане появлялся? – спросил Гард, явно думая о происках королевской тетки.
– Нет, там его не видели ни разу, – сказал Олив. – Да и ее письма по-прежнему не содержат никаких попыток найти новых или вернуть прежних союзников. Она направила свое очарование на местное общество, старается стать центром их внимания. И потом она не решится, потому… впрочем, неважно.
– Почему? – спросила я. – Олив, нельзя начать говорить что-то любопытное и тут же отступить.
Чуть помявшись, фаворит указал мне взглядом в сторону. Теперь уж и вовсе заинтригованная, я направилась следом за его сиятельством, и когда все прочие остались на расстоянии шагов в десять, прошептал:
– Вам об этом неизвестно, государь никогда бы не стал вас тревожить, но… – Дренг бросил взгляд себе за спину, но там никого не было, и он продолжил: – Тетка короля около года назад пыталась отправить письмо одному из придворных, где сетовала, что вы заморочили голову государю, что он совсем размяк и позволяет вам вытворять всякие непотребства вроде ваших школ, о которых начали расходиться слухи. Писала, что вы подрываете устои Камерата, и раз она не в силах помешать, то должен отыскаться спаситель королевства, который уничтожит угрозу в самом ее зародыше. Однако герцогиня не учла, что ее письма тщательно проверяются, и то послание отправилось не к адресату, а к королю. Так вот… – он опять оглянулся. – Так вот, Его Величество отправил тетушке недвусмысленный ответ, после которого она снова притихла и сменила политику на обустройство светской жизни.
– Что же он ей написал? Пригрозил? – полюбопытствовала я.
– В общем-то, да, – кивнул граф и кривовато усмехнулся: – Он отправил ей удавку. – И добавил: – Разумеется, я прошу вас не распространяться и не выдавать мою болтливость. Дело касается королевской семьи.
– Упасите Боги влезать в семейные дела Стренхеттов, пусть варятся в своем котле сами, – вздохнув, я покачала головой и охнула, услышав бой часов. – Полдень, Олив. Поспешим, сейчас начнется заседание. – И, подняв взгляд к потолку, шепнула: – О Хэлл, пошли нам удачу.
– Всё будет хорошо, – улыбнулся Дренг. – Ваш покровитель не оставит вас, я уверен. Идемте.
Он подал мне руку, и мы вернулись к нашим спутникам. Солида, явно робевшая среди высокородных аристократов, выдохнула с нескрываемым облегчением и поспешила подойти ко мне, а там и вовсе нырнула за спину. Здесь было уютней. Я выпустила руку Олива и сменила ее на руку вдовы.
– Не волнуйтесь, дорогая, – сказала я с улыбкой. – Мы с вами, а вместе с нами Хэлл.
– Ах, – весомо рубанула коммерсантша, и я спрятала смешок за веером.
Гард, хорошо знакомый с устройством Дворца, шел впереди, рядом с ним пристроился Томмил. Мужчины о чем-то негромко переговаривались, кажется, продолжая разговор, начатый, когда мы с Дренгом отошли в сторону. Последний остался рядом со мной и госпожой Хандель. Отец и сын Доло замыкали наше шествие. Что до адвоката, то он успел уйти первым, не забыв послать издевательский воздушный поцелуй адвокату Пьепа.
Впрочем, господин Раскал ждал нас у открытых дверей зала, где должно было пройти заседания. Он склонил голову, приветствуя всех разом, а после подступил к вдове:
– Идемте, госпожа Хандель, – произнес он негромко. – Оставьте дрожь, моя дорогая. Не пристало льву трястись перед гиеной. Выше голову, мы идем побеждать, не забывайте.
– У меня душа в пятках, – призналась ему коммерсантша. – Я ж ни разу в суде не была. А ну как нас без портков оставят? Что я делать-то буду?
– Я сейчас обижусь, – заявил ей Раскал.
– Ох, господин адвокат, уж вы меня простите, – со вздохом ответила вдова. – Я же не привычная еще… Ой, не дайте Боги привыкать…
– Солида, возьмите себя в руки, – велел дядюшка. – Идите и оставьте без портков Пьепа. В конце концов, мы ожидаем зрелища, и голый зад мерзавца и пройдохи вполне подойдет.
– Мы с вами, Солида, – улыбнулась я. – Накажите Пьепа, он это заслужил.
– Верно! – вдруг расхрабрившись, воскликнула вдова, разом став похожей на саму на себя. Она передернула плечами и решительно вошла в раскрытые двери.
– Моя львица, – широко улыбнулся адвокат и последовал за своей подопечной.
Этот зал был небольшим, квадратной формы и с тремя дверями. Через первую высокую вошли мы. Рядом с ней и на противоположной стороне тянулись по два ряда деревянных скамеек, перед которыми стояли кафедры (по одной с каждой стороны). Здесь было только одно кресло, потертое с высокой спинкой и с гербом Камерата над ним. Оно располагалось по центру третьей стены. Перед креслом стоял широкий стол, на котором располагался небольшой гонг, часы и статуя Верстона – верховного Бога, нашего Отца и первого Судьи. А неподалеку находилась невысокая полукруглая узкая дверь.
– Это вход в зал для судьи, – пояснил Фьер. – А там, – он указал на пустую стену с единственной неприметной третьей дверью, – заходят свидетели.
– А кафедры? – спросила я.
– Там будут стоять адвокаты. Видите, Раскал уже занял свое место.
Я кивнула. Господин Раскал встал за кафедру, вдова устроилась за его спиной на скамейке, мы поднялись на второй ряд. Адвокат Пьепа встал напротив за свою кафедру, сам коммерсант, как и Солида, уселся позади него и протяжно вздохнул.
– Господин Пьеп, – послышался голос Раскала, заметившего вздох, – если вы желаете пойти на мировую и принять наши условия, мы готовы отказаться от тяжбы.
Бесчестный компаньон госпожи Хандель вскинул голову, с минуту смотрел на нашего адвоката, а после нахмурился и отвел взгляд.
– Ну, как пожелаете, – пожал плечами Раскал. – В итоге вы потеряете больше.
– Оставьте моего клиента в покое, – надменно ответил адвокат Пьепа. – Не стоит нас запугивать, это вам не поможет.
– Боги упасите, – вскинул руки наш адвокат. – Я пытался быть дружелюбным и… – он хмыкнул, – щедрым. Но дело ваше. Мы готовы к схватке.
– В которой вы проиграете, – ответил адвокат Пьепа.
– Приз в нашем противостоянии – штаны, мой дорогой Арогатт, – жизнерадостно объявил Раскал.
– Что вы несете… – начал было господин Арогатт, но появился судебный распорядитель и, ударив об пол витым деревянным посохом, объявил:
– Его благородие – судья Доммер. Да не оставят вас милостью Боги.
Дуэль адвокатов на этом прервалась. Дверь со стороны судейского места открылась, и в зал вошел невысокий коренастый мужчина в пурпурной судейской мантии. На груди его на широкой голубой ленте висел медальон с гербом Камерата. На голове была надета маленькая круглая шапочка с кисточкой того же пурпурного цвета.
Раскал что-то шепнул вдове, и она поднялась на ноги, ее примеру последовал и Пьеп. Я скосила глаза на Гарда, тот шепнул, поясняя:
– Судью приветствуют стоя те, кто пришел к нему за справедливостью. Мы сторонние наблюдатели, от нас требуется соблюдать тишину.
Кивнув в знак того, что поняла, я вновь устремила взгляд на его благородие Доммера, про себя отметив, что титул в данном случае не был назван, хоть судья и должен происходить из дворянской семьи. Должно быть, это было призвано показать беспристрастность его суждений для любого, кто обратиться к нему за помощью. Весьма верная традиция… И, отвлекшись на миг, я задумалась, что судьей мог бы быть и хорошо образованный простолюдин, отлично знающий законы. Почему обязательно аристократ?
Например, мальчики, которые сейчас учатся в моих школах, они ведь после смогут поступить в университет, а значит, им нужны места для службы… да и девочкам когда-нибудь позволят занимать подобные должности. Пусть не сейчас, даже не через десять лет, но однажды женщина сможет надеть мантию и сесть в кресло судьи, или встать за кафедру, как прокурор или адвокат. Обязательно смогут!
Однако это сейчас было неважным, а потому я вернула свое внимание происходящему. Но пока его благородие довольно монотонно зачитывал условия, которым должны были следовать истцы, и я опять отвлеклась. Теперь я бросила взгляд на Дренга, сидевшего по другую руку. В голове всплыло его недавние откровение.
Значит, ее светлости спокойно не живется… Ожидаемо. Она же тоже Стренхетт и не может забыть, что проиграла собственной игрушке. Хотя… Я не изгоняла ее из дворца и не заводила против нее интриг. Была оскорблена, да. Не пожелала дать над собой власти, тоже да. Но всё остальное сделала сама герцогиня. Мы могли бы мирно существовать под одной крышей, если бы ее светлость повела себя мудро и решила подружиться без всякой попытки управлять мной и влиять на государя. Ей бы это принесло не меньше пользы, чем ее марионетка в постели монарха. Однако герцогиня Аританская мира не желала, не образумилась и после, и теперь родной племянник шлет ей удавки…
Я усмехнулась и снова бросила взгляд на королевского фаворита. Он это взгляд перехватил и вопросительно приподнял брови. Отрицательно покачав головой, я отвернулась. Коварный Олив! Он ведь не просто так выдал мне эту тайну, граф показал мне незримую заботу и защиту монарха. Каждую нашу встречу он так или иначе вворачивал нечто, что вынуждало меня думать о государе и вовсе не гадости. Словно капля, он исподволь точил камень моего упрямства. Даже то, что рассказал всю эту отвратительную историю со спором… Это ведь было не просто так, его сиятельство не оставил для меня вопросов, которые я могла бы домысливать, накручивая себя всё больше. Подал всю историю разом, чтобы обдумала ее и пережила.
Да, это вполне в духе Дренга. Когда-то он изводил короля, вынуждая того думать обо мне. Притащил портрет, заговорил о нашей женитьбе и прочее, что выводило монарха из равновесия. Теперь проделывал нечто подобное со мной, заставляя вспоминать о государе нечто хорошее. А сегодня рассказал, как Ив ответил на попытку создания заговора против меня его теткой. Мерзавец Дренг… И я вновь усмехнулась.
Медленно выдохнув, я устремила взор на судью. Тот уже закончил зачитывать, выслушал клятву истцов и адвокатов не нарушать установленного порядка и не вводить суд в заблуждение, уселся в кресло и ударил в гонг, оповестив о начале слушаний.
– Господин Раскал, выскажитесь, – молоточек указал на нашего адвоката.
– Извольте, ваше благородие, – склонил голову адвокат.
– Ваше благородие, отчего же не мы? – влез господин Арогатт, после этого поднял руку, явно сменив последовательность действий.
Судья устремил на него взгляд. Он некоторое время молчал, не нарушал тишины и Раскал, впрочем, Арогатт тоже более не подавал голос. Я смотрела на эту троицу, и мне отчего-то затянувшаяся немая сцена всё более напоминала фарс. Наконец, Доммер вновь поднял молоток и указал им на нашего адвоката.
– Но позвольте, ваше благородие! – возмутился адвокат Пьепа. – Они – сторона отвечающая, так отчего же именно они?
– Он не в своем уме? – спросил шепотом Дренг.
– В своем, – также шепотом ответил Гард. – Обычная практика в мировом суде. Адвокаты так давят на судью, чтобы показать, что они – сторона более обиженная, а потому снисхождения и внимания им нужно больше.
– Тогда почему молчит наш адвокат? – спросила я.
– Потому что Доммер пока на нашей стороне, – пояснил Фьер. – Если судья даст слово Арогатту, Раскал обрушит на его благородие всё свое красноречие.
Молоточек снова указал на Раскала.
– Ваше благородие…
– Вы собираетесь говорить, господин Раскал? – игнорируя Арогатта, спросил судья. – Если вам нечего сказать, то я буду вынужден услышать призывы противной стороны.
– Мне есть, что сказать, ваше благородие, – склонил голову наш адвокат. – Я ожидаю, когда господин Арогатт выдохнется и вспомнит о приличиях.
– Позвольте! – возмутился оппонент, и Раскал пошел в атаку:
– Не позволю, ибо вы невежа, господин Арогатт, – отчеканил он. – Мало того, что вы смеете подвергать сомнению мнение его благородия – судьи Доммера, так еще и желаете отпихнуть с дороги даму, совсем, как ваш клиент – человек бесчестный и беспринципный.
– По… – начал наш противник, потрясая пальцем, и его прервал удар в гонг.
– Господин Арогатт на вас и вашего клиента наложено взыскание за попытку препятствовать правосудию. – Молоточек снова ударил в гонг, а после нацелился на Пьепа и его адвоката: – Вы поклялись этого не делать. – И вновь переместился к Раскалу: – Говорите. Мое терпение было достаточно испытано.
– Он наш, – шепнул мне Гард и потер ладони. – Не зря я его третьего дня таскал к матушке… э-э. Слушаем дальше.
Я устремила взор на господина прокурора, но, услышав с другой стороны едва различимое хмыканье, обернулась к Дренгу.
– Это развлечения для мальчиков, – ответил он на мой немой вопрос. – Хорошим девочкам об этом думать не стоит. Слушаем дальше, – повторил он слова Гарда и устремил невозмутимый взгляд на судью, слушавшего нашего адвоката.
Я тоже попыталась сосредоточиться на процессе, но слова моего друга не выходили у меня из головы. Ткнув его пальцем в плечо, я спросила:
– Что означает – наш? То есть дело можно считать выигранным?
– Нет, – ответил Фьер. – Он всего лишь настроен к нам более благосклонно, чем это было бы в ином случае. Закон не на нашей стороне, однако у Раскала теперь больше шансов уверить Доммера в том, что найденные им лазейки могут быть использованы в принятии решения. Однако мы еще не знаем, что готовы предоставить суду наши противники. Давайте наблюдать.
Я согласно кивнула, однако уже через минуту заерзала и опять посмотрела на Гарда, теперь пытливо. Он, ощутив мой взгляд, ответил мне вопросительным взором. На миг поджав губы, я все-таки решилась снова спросить:
– Фьер, вы посещаете увеселительный заведения? Вы ходите к этой матушке при том, что ее милость…
– Нет, разумеется, – ответил он, глядя на меня с укором. – Я развлекал судью.
– Но вы недавно были там, а значит, вам знакомо это место, – сказала я, ощутив, как преисполняюсь праведным негодованием.
Менее всего мне хотелось разочаровываться в человеке, который стал мне родней любого из моих кузенов. Я бы поняла, если бы это происходило, когда супруга несколько лет находится вдалеке, но сейчас…
