Текст книги "Тонкий лёд (СИ)"
Автор книги: Юлия Цыпленкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 4
С того дня жизнь моя полностью изменилась. У меня почти не осталось времени на прежние милые сердцу занятия. Теперь я целыми днями переходила из рук одного учителя в руки другого. После завтрака спускалась в конюшню, где меня уже ожидал агнар Раганфор на своем великолепном черном звере, вызывавшем мои неизменные страх и восхищение. Моя кобылка, такая же рыжая, как и жеребец диара, уже стояла под седлом. Лошадь мне полюбилась с первого взгляда, и я назвала ее Золотцем, несмотря на уже имеющееся имя. Оно мне казалось совершенно безликим. Громкое, высокопарное и бездушное. Золотце против нового прозвища не возражала, и я именовала кобылку только так и никак иначе.
Конная прогулка продолжалась два часа, и, пожалуй, это было мое самое любимое из занятий. Агнар Раганфор оказался весьма приятным человеком, не лишенным чувства юмора. Время, которое было предназначено для наших выездов, пролетало быстро, неизменно оставляя осадок досады и сожаления, что пора возвращаться и приступать к остальным занятиям. Порой к нам присоединялся сиятельный диар, но находился рядом недолго, больше разговаривая с моим учителем. Со мной же мой жених был прохладно вежлив, вновь став тем надменным д’агнаром, который перепугал меня в день нашего знакомства. От моего открытого собеседника у источника не осталось и следа, диар снова натянул свой панцирь и выбираться из него не спешил. Переговорив с моим учителем о наших с ним успехах, Аристан Альдис кланялся мне и исчезал из поля зрения.
Не могу сказать, радовало меня это или огорчало. Своего отношения к жениху я так и не могла понять. С одной стороны мне понравился тот мужчина, которого я наблюдала у источника, но с другой… Он дал ясно понять, что нас ждет, скорей, супружеское партнерство, без страсти и чувств. И теперь холодность его сиятельства была даже уместна, не давая мне увлечься им. Однако привыкала я к его присутствию в моей жизни достаточно быстро.
Это присутствие было ненавязчивым, но ощутимым. То брат, то отец навещали диара в его поместье. Иногда он появлялся, чтобы проверить мои успехи и в иных науках, однажды даже составил пару в танце. Впрочем, оживления это не принесло. Я привычно залилась краской и запуталась в движениях. Диар дождался, когда я возьму себя в руки, чтобы станцевать с ним. Безупречно исполнил все па, вызвав этим рукоплескания моего учителя танцев. Похвалил… учителя, кивнул мне и ушел.
Все это было показателем того, что своих намерений д’агнар Альдис менять не намерен, и мой папенька, наконец, успокоился. Он больше не внушал мне, что нам выпало великое счастье, не требовал раболепия, и занимался не увещеваниями, а своими делами. Их у старшего агнара Берлуэна теперь имелось немало.
Ремонт дома шел полным ходом. К тому же диар вернул нашему семейству утраченную часть земель, выкупив их у нового владельца, и папенька теперь часто осматривал угодья, знакомился с крестьянами и фермерами – арендаторами жившими на наших исконных землях. Артиан оставался в доме за старшего, следя за плотниками, каменщиками и прочими посторонними мужчинами. Впрочем, и тут имелась невидимая длань диара. Старый ворчун Эггер теперь только по привычке назывался сторожем. У нас работал новый привратник, прибавилось слуг, правда, их нанял уже папенька.
У близнецов появилась гувернантка, и они вечерами жаловались мне, что жизни у них больше нет. Я была совершенно согласна с девочками, потому что прежний покой нам теперь только снился. К вечеру я чувствовала себя настолько измученной науками, что валилась с ног, больше не просиживая с братом перед камином или на террасе за милой беседой, как раньше. По дому мы больше не бегали, на это не оставалось ни сил, ни времени. И день свадьбы начал казаться днем начала вожделенного покоя.
Однако до свадьбы оставалось еще два месяца. Сие знаменательное событие было назначено на первый день осени. Но представление меня свету должно было состояться раньше. Конечно, разговоры и слухи уже полнили умы знати Данбьергского диарата, и время от времени к нам стали поступать приглашения от соседей, не вспоминавших о нашем существовании уже долгое время, а также от агнаров, чьих имен мы даже не слышали. Однако приглашения папенька отклонял с неизменной вежливостью и непреклонностью. В этом наши взгляды с д’агнаром Альдисом сошлись. Он высказался, что спешить с визитами и приемом гостей пока не стоит. Диар не желал, чтобы его невеста превращалась в зверушку, на которую будут ходить смотреть все, кому не лень. Невеста была едина со своим женихом в его мнении. Поэтому наш дом оставался закрыт для гостей, а у нас совершенно не было времени для визитов.
Впрочем, находчивости любопытных можно было только удивляться и рукоплескать. Так, например, не так давно недалеко от нашей усадьбы сломалась карета агнары Т. Её служанка пришла просить о помощи, и папенька не отказал. Он велел заложить коляску – очередной подарок жениха семье невесты, и лично отправился на помощь пострадавшей даме. Пересадив агнару с подругой в наш экипаж, отец отвез их в поместье Т., так и не пустив в свой дом, сославшись на ремонт.
В следующий раз другая агнара, предусмотрев случай с поломкой коляски, «подвернула» ногу, «случайно» прогуливаясь почему-то по нашим землям. И вновь папенька приказал заложить коляску и отвез страдалицу к доктору в город. Третья попытка была похожа на штурм усадьбы. Опять это были дамы, но привратник закрыл перед ними двери, объявив, что хозяев нет дома. Находчивый мужчина добавил, что где-то неподалеку бродит сторожевой пес, однако дамы оказались не робкого десятка и с богатым воображением. Они тут же перепугались и потребовали впустить их, пока не уберут пса. Не знаю, до чего бы дошли эти нахальные агнары, но, по счастью, приехал сам диар. Узрев нарушительниц нашего покоя, он выдворил их из поместья, и после этого все попытки посмотреть на девицу, сумевшую «окрутить» самого стойкого и завидного холостяка, прекратились.
Теперь же мне предстояло первое испытание – выезд в город к инару Рабану на примерку. Одно из платьев доставили как раз вчера, как и аксессуары к нему. В нем мне и предстояло ехать. Признаюсь, увидев это светло-зеленое чудо, я битый час смотрела на него, открыв рот, и все никак не могла поверить, что оно мое. Помощник портного, наблюдавший за мной, улыбнулся и потер руки:
– Я передам инару Рабану, что вы в восторге, – сказал он.
– Ага, – только и смогла вымолвить я, не смея даже прикоснуться к тому великолепию, которое находилось передо мной.
Не дышала я и глядя на шляпку, на сумочку, на туфельки, сшитые к этому платью. А стоило папеньке открыть передо мной коробочку со скромным, но изящным гарнитуром, который прислал мне диар, я и вовсе готова была лишиться чувств от восторга. И когда сегодня все это было надето на меня, а новая горничная, присланная д’агнаром Альдисом, уложила мне волосы и прикрепила шляпку, я почувствовала себя, если и не богиней, то кем-то очень близким к ней.
– Фло, ты чудо, как хороша, – улыбнулся Артиан, глядя на то, как я кручусь перед зеркалом.
Отцу и брату их одежду доставили раньше, и я даже немного завидовала им, снова надевая свое простенькое неброское платье. И вот, пожалуйста, я почти королева, по крайней мере, кажусь себе такой. Бросив на себя еще один взгляд в зеркало, я сцепила пальцы под подбородком и, продолжая придирчиво разглядывать себя, признала, что инар Рабан не просто мастер своего дела, он кудесник! Глаза мои теперь казались ярче, и счастливый блеск только украшал их. Румянец удовольствия окрасил щеки, и, пожалуй, меня теперь, действительно, можно было назвать миленькой.
– Ах, Фло, ты такая красавица, – всплеснула руками Мели.
– Красавица, – восхищенно протянула Тирли.
– Еще бы, – самодовольно хмыкнул папенька.
Он подошел ближе, оглядел меня с головы до ног и потер руки. После подставил мне локоть, и я кокетливо взяла родители под руку. Он накрыл мои пальцы второй ладонью и улыбнулся.
– К сожалению, его светлость не может сопровождать нас, как планировал, но обещал присоединиться в городе, – сказал папенька, и я привычно зарделась, теперь от предвкушения и нетерпения, желая услышать, что скажет жених о моем преображении.
Внизу нас ждала запряженная коляска, возле которой стоял кучер. Он поклонился нам, открыл дверцу, помогая усесться. Сестры оставались дома с братом, со мной ехал только папенька. Он несильно стукнул кончиком новой трости о пол и важно произнес:
– Трогай.
Коляска тронулась с места, а я вдруг подумала, что все это сон, и я сейчас непременно проснусь в своей постели. И не будет ни диара, ни платья, ни экипажа, ни поездки к модному портному, ничего не будет, только унылая обыденность. Однако коляска выехала за ворота усадьбы, а я все не просыпалась. Не выдержав, я даже ущипнула себя за руку, возле краешка тончайших белоснежных перчаток. Зашипела и удостоилась укоризненного взгляда родителя. Одно радовало, что все это не сон.
Папенька, сохранявший какое-то время чопорность, все-таки расслабился, откинулся на спинку удобного мягкого сиденья и шумно втянул носом воздух. После взял меня за руку и сжал ладонь.
– Подумать только, Фло, могли ли мы мечтать о подобном? Еще недавно у нас было только наше имя, и вот мы уже снова хозяева прежних владений, наш дом возвращает себе прежнее величие. В конюшне появились лошади, и я везу свою дочь-невесту к лучшему портному на примерку новых нарядов.
– К сожалению, в этом нет нашей заслуги, и оттого вкус вернувшегося достатка горчит чужим благодеянием, – заметила я.
Папенька замолчал. Взгляд его устремился вдаль, и на лице появилось задумчивое выражение.
– Ты думаешь, новообретенное богатство вскружило мне голову? – спросил агнар Берлуэн.
– Оно кружит голову нам всем, – улыбнулась я. – Богатыми быть приятно.
– Очень приятно, – усмехнулся родитель и стянул с головы шляпу, аккуратно уложив ее рядом с собой на сиденье. – Но во всем этом я опасаюсь лишь одного – пересудов. Злые завистливые языки еще много раз ужалят нас, намекая на то, что мы всего лишь нищета, получившая подачку со стола господина. Думать об этом унизительно. Однако тот, кто не испытал нужды, не сможет понять радости от обретения нового шанса на жизнь в достатке. Признаюсь, Фло, порой я думаю, отчего так щедр с нами диар, и не могу увидеть подвоха. Твой брат после вашей свадьбы отбудет в столицу, где сможет достойно зарабатывать себе на хлеб, служа помощником и секретарем д’агнару Вальдеру. И это тоже протекция нашего диара. Твои сестры, когда им исполнится четырнадцать, отправятся в пансион для благородных агнар. Ты понимаешь, что это означает? Мели и Тирли смогут стать придворными дамами, если отличатся во время учебы, а это уже такие виды на замужество и будущее… Ты станешь диарой Данбьергской. Порой мне кажется, что мое сердце просто не выдержит подобного счастья. Мои дети, будущего которых я не видел, станут большими людьми. И ради этого я готов выслушать тысячу колкостей и насмешек. Единственное, чего опасаюсь, что это заденет и вас. Будь сильней, Фло, прошу тебя. Помни, кем ты скоро станешь. Будь достойна своего мужа и его фамилии.
– Я буду очень стараться, папенька, – улыбнулась я, но какая-то неприятная тревога поселилась в моей душе, вдруг вернув прежние опасения, почти развеявшиеся за это время. И все разумные и правильные слова, сказанные мне женихом, показались вдруг фальшивкой, за которой спрятался иной смысл поступков нашего благодетеля, так и оставшись для меня тайной.
К Кольберну мы подъехали спустя три часа, порядком устав от дороги. На окружающие красоты я уже успела налюбоваться, даже вздремнула, и теперь невыносимо хотелось выбраться из надоевшей коляски и пройтись, размять задеревеневшие от долгого сидения члены. Папенька был со мной абсолютно солидарен, и, завидев город, мы одинаково оживились.
В город мы въехали через западные ворота, проехались по первым узким улочкам, мимо низких, но аккуратных домов. Постепенно дома стали больше, богаче, начались мощеные мостовые, простые стойки с фонарями сменились литыми чугунными столбами. Я с интересом крутила головой, жадно рассматривая город, о котором только слышала, но не бывала ни разу. Источник до этого времени оставался самым удаленным местом, куда я ходила. И можно сказать, что, благодаря диару, для меня открывался новый мир.
– Флоретта, меньше восторга на лице, – велел родитель. – Вы похожи на воробья, который оказался в амбаре с зерном и не знает с какой стороны начать клевать.
– Здесь так чудесно, папенька, – воскликнула я.
– И столь откровенных восклицаний не надо. Восхищайтесь менее заметно. Подобное поведение больше всего выдает провинциалов и деревенщину. Став диарой, однажды вы можете оказаться в королевском дворце, не будете же вы позорить своего мужа открытым ртом и большими круглыми глазами. Держите себя в руках.
Я признала слова папеньки справедливыми и усмирила порыв забраться с коленями на сиденье, чтобы посмотреть назад. Такое позволено ребенку, но никак не взрослой девице. Ох, как же тяжело скрывать свои чувства… Как бы я ни относилась к своему жениху, но его умение скрывать под маской равнодушия свои истинные эмоции меня восторгало все больше. Ах, кабы мне научиться подобному! Быть может, его сиятельство поделится когда-нибудь со мной своим секретом, и я перестану быть для окружающих открытой книгой.
Тем временем коляска въехала в деловую часть города. Мастерская инара Рабана располагалась в самой богатой ее части. Перед двухэтажным домом стояло несколько экипажей, и я вдруг испытала трепет, подумав, что сейчас войду в двери самой модной лавки, где могу встретиться с агнарами, которые привыкли и к почтенному мастеру портному, и к шикарной одежде, которые чувствуют себя здесь, как рыбы в воде. Стало страшно потеряться на их фоне, почувствовать себя серой деревенщиной, допустить неловкость и опозорить своего жениха и родных.
– Вы бледны, дочь моя, – отметил родитель.
– Ах, папенька, – прошептала я, – мне страшно.
– Больше уверенности, агнара Берлуэн, – улыбнулся он. – Я рядом с вами, а за вашей спиной стоит сам его сиятельство.
Я даже обернулась после этих слов, но д’агнара Альдиса, разумеется, за моей спиной не было, и папенькино выражение имело образный смысл. Щеки тут же зарделись от осознания, что я уже начала вести себя глупо. Агнар Берлуэн покачал головой и подал мне руку, помогая выйти из коляски. Он вел меня к дверям, давая наставления и успокаивая, а мне все казалось, что весь Кольберн собрался здесь и глазеет на меня.
– Фло, немедленно возьмите себя в руки, – строго велел отец. – Вскоре такие походы станут для вас привычным делом. Не оставляйте людям память о том, как вы смущались, впервые входя в мастерскую портного. В конце концов, это всего лишь обычный ремесленник, и те, кто находится у него сейчас, такие же посетители, как и вы. Они ни в чем не превосходят вас.
Молча кивнув, я оставила свое несогласие с родителем при себе. Конечно, он прав, и инар Рабан обычный портной, но! Он обычный портной, одаренный Богиней талантом творить чудеса. Он сумел превратить такую серую тень, как я, в яркий цветок. Возможно, так кажется только мне и моим родным, но ведь и это уже не мало! Что же до тех дам и кавалеров, находившихся в мастерской инара Рабана, то они превосходили меня уже тем, что были уверены в себе, а мне так этого не хватало…
Пока я исподволь рассматривала небольшой холл, где мы оказались, войдя в дверь, папенька велел доложить о нашем прибытии, и невысокий юркий человек, поклонившись нам, исчез из виду. К счастью, никого больше здесь не было, и я вздохнула с облегчением. Из холла был выход на неширокую лестницу, уводившую на второй этаж, справа имелась дверь. Она была приоткрыта, и оттуда доносились голоса. Кажется, приказчик разговаривал с посетителями, показывая им товар. Я попыталась прислушаться к разговору, но разобрать слов в негромком течении голосов не сумела.
– Агнар Берлуэн, агнара Берлуэн! – голос чудесного мастера отвлек меня от неприличного подслушивания. – Наконец-то вы почтили меня своим вниманием.
Инар Рабан вышел встречать нас лично. Я улыбнулась портному и склонила голову. Захотелось немедля высказать ему свое восхищение, и если бы не наказ папеньки, я бы так и поступила.
– Идемте же! Ах, агнара Берлуэн, – он вдруг сцепил пальцы под подбородком, – как же вы хороши.
– Это вы хороши, инар Рабан, – почти шепотом ответила я. – Настоящий кудесник.
– Вот тут вы совершенно правы, душа моя, – рассмеялся довольный мужчина, потер ладони и указал на лестницу. – Прошу.
Папенька повел меня к лестнице, я подняла на нее взгляд и заметила женщину в богатом платье. Она спускалась вниз и, должно быть, услышала наш разговор с портным. Взгляд ее выразительных синих глаз остановился на мне.
– Агнара Керстан, – инар Рабан остановился перед ней, закрыв нас с папенькой своим поджарым телом от любопытного взора, – вы уже закончили примерку? Вы довольны?
– Разумеется, инар Рабан, – голос у дамы был нежным, но нотку раздражения я все-таки уловила. Однако сказать, кому она предназначалась, не возьмусь. Возможно, агнаре что-то не понравилось в ее новом наряде, а возможно, досада была вызвана тем, что мы с папенькой прошли мимо нее и мастера, который обошел агнару и снова закрыл нас собой, встав на ступеньку выше. – Я слышала, вы произнесли имя – Берлуэн?
– У вас такие чудесные ушки, душа моя, – сладким голосом отозвался портной, не отрицая и не давая прямого ответа.
– Это и есть та самая таинственная невеста диара? – она понизила голос, но я все-таки расслышала.
– Вы чем-то недовольны, – теперь инар Рабан сокрушался. – Вас что-то не устроило в работе моих подмастерьев?
– А ей вы лично шьете? – ревность и недовольство в голосе агнары Керстан была столь явной, что я даже поежилась.
Что ответил почтенный мастер, я уже не расслышала, потому что папенька вывел меня в маленький коридор, где нас ожидал один из помощников инара Рабана, знакомый мне еще со времени посещения нашего поместья портным.
– Прошу, агнары Берлуэн, – поклонился нас мужчина.
– А вот и снова я, – сам мастер догнал нас, отделавшись от ревнивой посетительницы. – Мне не терпится увидеть ваши глаза, душа моя.
Мы вошли в комнату, уставленную манекенами, на которых были надеты разнообразные наряды из тех цветов, которые для меня отобрал портной. Смятение, волнение, неверие – вот, что я ощутила, глядя на красоту, представшую мне. Дыхание перехватило, и я схватилась за грудь, пытаясь сделать глубокий вдох.
– Ох, инар Рабан, – хрипло произнесла я, – вы смерти моей хотите, не иначе.
– Простите? – на лице портного отразилось недоумение, и я закончила:
– От восхищения. Это… это же настоящее волшебство! О, Мать всего сущего, это же… это просто божественно…
На этом мои слова иссякли, и произнести единственное, что сейчас засело в голове, было бы верхом неприличия, потому что так и хотелось протянуть с придыханием: «И это все моё-о». Папенька не скрывал улыбки, глядя на меня, а я, подобно малому ребенку в игрушечной лавке, переходила от одного манекена к другому, не понимая и половины назначений этих нарядов, но восторгалась неизменно у одних платьев тонкой работой, искусной вышивкой, изысканными кружевами, у других строгостью покроя и минимализмом украшений.
А когда обернулась к портному, то увидела на лице его умиление. Мастер раскинул руки и поспешил ко мне, воскликнув:
– Дитя мое, дайте же я обниму вас! Какая чистота эмоций! Это такое удовольствие! Такая радость…
Он смахнул навернувшуюся слезу и от души сжал мне плечи ладонями, коротко прижав к себе. Папенька недовольно кашлянул, но инар Рабан не спешил отпускать меня. Он отстранился, заглянул мне в глаза и с чувством произнес:
– Отныне вы моя любимая клиентка, агнара Берлуэн. Вас я всегда буду принимать лично! Только обещайте мне, что не будете привыкать к красоте и останетесь такой же чудесной и впечатлительной.
– Я очень постараюсь, инар Рабан, – искренне ответила я.
– А теперь давайте поглядим, как все это сидит на вас, – улыбнулся портной и велел: – Зовите горничную, агнаре будет нужна помощь.
Помощники инара снимали платья с манекенов, готовя их к примерке. Папенька и мастер присели на диван на изогнутых ножках, о чем-то негромко переговариваясь, и я осталась в одиночестве. Однако длилось это недолго, потому что в комнате появилась миленькая девушка-горничная. Она приветливо улыбнулась мне и увлекла за собой в соседнюю комнатку, дверь в которую я не сразу заметила.
Девушка бережно отцепила мою шляпку, помогла снять платье и взялась за первый из подготовленных нарядов. Скажу честно, предвкушение и радость очень быстро сменились апатией и усталостью. Повторять раз за разом один и тот же ритуал оказалось нудно и утомительно. Снять одно платье, надеть другое, выйти к мужчинам, выслушать придирчивые замечания мастера, выстоять, пока он подбирал там, подкалывал здесь, что-то помечал, ворча на своих подручных. После уходить в примерочную комнату, снять платье, надеть следующее… И так раз за разом, снова и снова. Но я старалась сохранять на лице улыбку, чтобы не огорчать инара Рабана. Впрочем, он уже обращал мало внимания на мои эмоции, целиком поглощенный работой.
Пока шла примерка, солнце скрылось за тучами и пошел дождь, еще больше усугубляя усталость и раздражение. Я уже не видела красоты нарядов, ожидая чудного мгновения, когда эта пытка закончится. От шпилек началась легкая головная боль, зевота то и дело норовила распахнуть рот, спина ныла, хотелось сесть и замереть, отупело глядя перед собой, однако я продолжала послушно перемещаться из комнаты в комнату, менять наряды и тихо мечтать о возвращении в родовое гнездо, где смогу упасть на кровать и провалиться в сон.
– А теперь главное блюдо, – торжественно объявил инар Рабан, когда я уже готова была вздохнуть с облегчением. – Внесите!
Глаза его лукаво сверкнули, и я обреченно посмотрела на дверь, когда… О, Богиня! Сон или прекрасное видение? Я даже протерла глаза, когда подручные мастера внесли легчайшее белоснежное облако, по глупой ошибке именуемое платьем.
– Ваш подвенечный наряд, – заговорщицким шепотом произнес портной.
– О-о-о, – только и смогла я ответить.
– Прикоснитесь к нему, – улыбнулся инар Рабан, подталкивая меня к платью.
Я отчаянно замотала головой, после все-таки решилась подойти ближе, несмело протянула руку, касаясь подола. Пробежалась взглядом по шелковому лифу, укрытому в тончайшие кружева, поверх которых сверкала россыпь бриллиантовых брызг. Обернулась к папеньке и сипло спросила:
– Это мне?
– Только вам, душа моя, – ответил вместо онемевшего родителя портной. – Сиятельный диар лично высказал пожелания насчет вашего подвенечного наряда. Агнара Берлуэн, столь богатого платья не было ни у одной невесты в нашем диарате, уж можете мне поверить. Ну, примерьте же его!
– Можно? – со священным трепетом спросила я.
– Нужно! – рассмеялся инар Рабан.
Моя усталость была забыта в одно мгновение. Стоит ли говорить, с каким восторгом я возвращалась в примерочную комнату? Почти не дышала, когда девушка-горничная надевала его на меня. И выходила к папеньке и портному, ступая с острожным благоговением, не зная, куда деть руки. Прижать пышные оборки мне казалось кощунством.
– Божественно! – воскликнул инар Рабан, всплеснув руками. – Просто восхитительно. Как же я угадал с покроем! Душа моя, вы будете лучшей из невест, уж я-то знаю, о чем говорю!
– Дочь, – гулко сглотнул папенька, – ты просто…
– И вы совершенно правы, агнар Берлуэн, – портной сцепил пальцы под подбородком. – Ах, как все чудно вышло. Во только тут чуть подправим…
А дальше все было уже более прозаично. Почтенный мастер снова поправлял что-то видимое лишь ему. Я терпеливо выстояла, не сводя взгляда с большого напольного зеркала в позолоченной раме, и думала, что в день свадьбы я буду настоящей красавицей, хотя бы один раз в жизни, но непременно буду. Снимала я этот наряд с особой неохотой. И светло-зеленое платье для прогулок, в котором приехала в мастерскую, уже не казалось мне столь шикарным, как раньше. Устыдившись самой себя и обвинив в неблагодарности, я вновь улыбнулась своему отражению, когда горничная вернула шляпку на прежнее место.
Мы спустились вниз, инар Рабан опять лично провожал нас. Он даже вышел на улицу, продолжая разговор с папенькой. Я с наслаждением вдохнула свежий после дождя воздух. Осторожно переступила через лужу, подобрав подол. Настроение вновь поднялось, но усталость никуда не делась, и мне не терпелось присесть. Предупредив папеньку, что иду к коляске и, попрощавшись с милым мастером, я огляделась и направилась на другую сторону улицы, где стоял наш экипаж.
Я уже прошла широкую дорогу наполовину, когда послышался конский топот и грохот колес по мостовой. Чья-то карета неслась во весь опор, разбрызгивая воду из луж. Экипаж приближался, а я застыла, опешив от испуга.
– Флоретта! – надрывно закричал папенька.
Какой-то мужчина бросился ко мне, ухватил за руку и резко дернул в сторону. Не устояв на ногах, я полетела в огромную лужу. Грязная вода хлынула в нос и раскрытый в крике рот, и я, захлебнувшись, отчаянно закашлялась. Экипаж сбавил скорость, а из открытого окна до меня донеслось злое:
– Вот теперь ты на своем месте, выскочка. – И карета помчалась дальше
Мужчина, спасший меня, помог подняться на ноги, протянул платок и что-то говорил успокаивающее, но я не понимала слов, захлебываясь слезами обиды. Папенька подбежал ко мне, прижал себе, и я стиснула его, ища защиты в самом родном для меня человеке.
– Как же я испугался, маленькая моя, – шептал отец, гладя меня по рассыпавшимся волосам.
Шляпка плавала в луже, безнадежно испорченная, как, наверное, и платье. Рядом причитал инар Рабан, подходили люди, ставшие свидетелями безобразного инцидента. Они переговаривались, с любопытством и сочувствием рассматривая меня.
– Идемте, – наконец, очнулся портной. – Сейчас мы что-нибудь придумаем.
Папенька обнял меня за плечи и повел назад к мастерской. Я прятала лицо в ладонях, до того было стыдно за произошедшее. На глазах всего города полетела в лужу… Испортила такое замечательное платье, похожа на перепачканного поросенка, хороша будущая диара. И д’агнар Альдис так и не увидел плоды своих стараний. А мне так хотелось услышать хоть короткую похвалу из его уст. Хотя бы легкое оживление в холодных серых глазах. Несмотря на то, что меня устраивало его желание иметь супругу-друга, все-таки по-женски нравиться, хотя бы капельку, очень хотелось. И вот… Я мокрая грязная курица, от прически осталось одно воспоминание. Никакого очарования… Да еще и эти обидные слова, брошенные мне в спину тем самым нежным голосом, который принадлежал агнаре с красивыми синими глазами. И я зарыдала с новой силой.
– Что тут произошло?! – гневный возглас заставил папеньку остановиться.
Я обернулась, увидела диара, спрыгнувшего из седла на мостовую, и снова спрятала лицо за ладонями. Мой жених стремительно приблизился к нам, сунул отцу букетик, который держал в руке, и, взяв меня за плечи, развернул к себе.
– Что произошло? – повторил вопрос диар в воцарившейся тишине.
– Ваше сиятельство, покушение, – опередил всех тот самый мужчина, который вытащил меня из-под колес. – Экипаж несся на агнару. Думаю, целью было не сбить ее, но унизить, потому что брызги из-под колес летели во все стороны. Но агнара замешкалась, и едва не попала под копыта лошадей. Я попытался помочь, но рывок вышел слишком сильный, и девушка упала в лужу.
– Кто посмел? – ледяным тоном спросил д’агнар Альдис.
– Агнара Керстан, – подсказал инар Рабан. – Ее карета.
– Ясно, – только и сказал диар. После обнял за плечи, совсем как папенька несколько минут назад, и повел к портняжной мастерской. – Идемте, дорогая, вам надо успокоиться и привести себя в порядок. Об остальном думать не стоит, это моя забота.
В мастерской д’агнар Альдис передал меня в руки инара Рабана, и он увел меня во внутренние помещения. Здесь меня вновь передали, но уже на попечение горничных. Вскоре принесли таз, ведро с горячей водой и кувшин. Смыв грязь, я переоделась в новое белье, которое мне успели найти, мое было насквозь мокрым. Затем надели готовое платье похожего светло-зеленого оттенка, но оно уже не порадовало меня, как не порадовала и новая шляпка. Настроение было безвозвратно утрачено, и обида душила с новой силой.
Лицо опухло от слез, влажные волосы расчесали, заплели косу и скрутили ее на затылке, от прежней кокетливой прически не осталось и следа. Но все это было мелочью по сравнению со словами злой женщины, не выходившими из моей головы. В чем я провинилась перед ней? В том, что выхожу замуж за хозяина всего диарата? Так не я уговаривала его вести меня под венец, не умоляла наряжать, не упрашивала инара Рабана шить для меня наряды. Так в чем же моя вина?
Вспомнились папенькины предупреждения о злых языках, но я не думала, что столкнусь с людской подлостью так быстро. Это невозможно удручало, и теперь являться на бал, который собирался дать в честь нашей помолвки диар, было совсем страшно. Что ждет меня там? А если я оступлюсь в танце, они будут смеяться в голос? Тыкать пальцами? Или же сразу закидают камнями? Ох, как же все это неприятно и тяжело…
К папеньке и своему жениху я выходила задумчивой и хмурой. Мне хотелось вернуться домой под защиту родных стен, где есть близкие мне люди, которые любят меня просто за то, что я есть, и которых я люблю всей душой. Город мне больше не нравился. И хоть я понимала, что это простое малодушие, но пока ничего не могла с собой поделать.
Стоило мне появиться в кабинете инара Рабана, где находились мужчины, как диар поднялся со своего места, жестом остановив моего родителя, подошел ко мне, взял за руку и поднес ее к своим губам, не сводя взгляда с моего лица.
– Вы очаровательны, агнара Флоретта, – сказал он, а я… я взяла и расплакалась с новой силой, надрывно всхлипывая, как малое дитя. Стыдилась ужасно своего поведения, но остановиться не могла. Мой жених поджал губы, о чем-то думая, после обернулся к папеньке:
– Агнар Берлуэн, не будете ли вы столь любезны и не попросите инара Рабана, чтобы он распорядился насчет успокоительного чая?
– Конечно, – с небольшой заминкой ответил папенька. Он снова посмотрел на меня и покинул кабинет.
– Присядем, – сказал д’агнар Альдис.
Он подвел меня к месту хозяина кабинета, усадил за стол, сам обошел его и придвинул стул к противоположной стороне стола. Сел, протянул руку и накрыл ладонью мои пальцы, чуть сжав их. Сейчас я даже порадовалась, что уже красная от слез, и диар не видит, как в очередной раз смущаюсь.
