Текст книги "Мгла"

Автор книги: Юлия Барановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Простите, если расстроила. – Извинилась я, от всего сердца жалея плачущего гномика.

Буквально в душу плюнула, – уверил меня он. И пожаловался: – как тяжело, когда вокруг существа без намека на чувство юмора. Собственная семейка и та не понимает.

– Это плохо… Мне тоже кажется, что меня даже сестра перестает понимать… – Вздохнула я, расстилая плащ на земле и опускаясь на самый краешек.

Может, и не начинала? – Неожиданно серьезно спросил гномик, переставая плакать.

– Конечно, нет. – Возмутилась я. – Элли любит меня. Она заботится обо мне, объясняла, все то, что я не понимала, даже расчесывала…

Ветки зашумели, осыпая плащ длинными сухими иголками ни одна из которых, как ни удивительно, не коснулась меня.

Делала большую куклу, которая может не только закрывать глазки, но и говорить. – Прервал мои объяснения злой гномик. – А что делают с куклой, когда она надоедает или выходит из строя? Выбрасывают, набирая новых – в пестрых платьицах… как дочурки ваших гостей.

– Это неправда. – Уже не так уверенно сказала я. А перед глазами внезапно замелькали сцены последних дней, плавно переходящих в годы. Элли не отходила от меня ни на шаг, пока я не знала этот мир, однако оставила, стоило мне начать становиться собой…

Это и Зак со Светочем поняли – потому рыжий так обозлился на тебя, там в лесу. Он – то видит, что ты нуждаешься в Элоизе, куда сильнее, чем она в тебе. Ты любишь человека, а она – игрушку. Которую отдали другим, и которую ей так не хочется отдавать. – Зло хохотнув, объявил вредный гномик. – Она бросит тебя, не задумываясь, уже бросила, даже не вспомнив о тебе за время охоты. А ты, не сможешь её оставить…

Гномик бил по самому больному, задевая те струны моей души, о которых я и сама имела весьма смутное представление. Но каждое слово достигало цели.

– Прекрати! Ты злой, гадкий и противный, – рассержено вскрикнула я, тряхнув головой. – Элли – моя сестра и я не позволю…

Твое дело… Пока что. – Не стал спорить гномик, и поинтересовался у горящей праведным гневом меня: – Чего землянику-то не ешь?

– Не хочу, – сердито буркнула я, скрещивая руки на груди. Слова мерзкого существа разрушили и очарование ночи, и признание Светоча, и меньше всего уставшая и расстроенная я, думала об этой самой землянике.

Ну и зря. Кто съест эти ягоды – тот правду увидит. А если на них подышать и угостить кого, ну скажем, бросив ягодку в бокал – он соврать не сможет. – Поделился знаниями хамоватый гномик. Ягоды мгновенно приобрели особую ценность, а озирающаяся я спросила, все еще недовольно, но уже не так зло:

– А больше здесь ничего не растет? Магического?

Гномик только вздохнул и пожаловался невесть кому, что женщины – удивительно корыстные и твердолобые существа, однако принялся перечислять все сокровища этого места. Справа от меня, подо мхом были скрыты грибы, что зеленее травы. Если намазать такой грибок кровью – станешь невидимой, но – увы, слышимой останешься. Ветки погибшей сосны, чей ствол был использован мною в качестве сидения, оказались полны ядом, а камешки, усеивающие землю, помогали видеть духов и призраков, а так же невидимые двери и тайные ходы.

А вот если взять горсть земли, и подуешь на неё, простирая руки к северу, – и сам, видимо, увлекшись, рассказывал невидимый гномик. – То поймешь, что вокруг тебя… идиоты! – Последнее слово было не произнесено – провыто, а в следующий миг где-то вдалеке раздался страшный грохот.

Увлекшаяся постижением таинств магии я, вздрогнула, собираясь подняться на ноги, но была остановлена магическим существом, приказавшим мне: – Сиди здесь.

Зашелестели ветви, заскрипели стволы, и я внезапно поняла, что третье узнанное мной волшебное существо пропало.

На мгновение мной овладело желание, ослушаться его и бежать туда, на помощь к лордам. Однако я усидела на месте, вспомнив битву в лесу, где я, как стало казаться мне теперь, была только помехой.

«Они маги…» – утешила я саму себя, и встрепенулась, озаренная внезапной идеей: – «И я почти что тоже…»

* * *

Если бы маменька увидела, во что я превратила дорогие шелковые перчатки, ей стало бы плохо с сердцем. Не имея даже носового платка, но горя желанием стать обладательницей магических предметов, я нашла оригинальный выход, стянув дорогой голубой шелк и набивая показными гномиком сокровищами, словно прыгающим мне в руки.

Правая, туго набитая уже лежала на плаще Светоча. Левая – которой отводилась роль вместилища для ядовитых веток, была сжата в моей руке, когда в мои мысли ворвался тихий скрип, обернувшись на который я разом забыла о внезапной запасливости.

На поваленном стволе в десятки шагов от меня сидел волк. Рослый, с массивным костяком и широким лбом, зверь цвета молока пристально наблюдал за мной прозрачными тоскливыми глазами, не спеша, однако напасть.

– Гномик? – Робко позвала я, выронив перчатку и сама понимая, как нелепо мое предположение.

Зверь удивленно мигнул, и, как мне показалось, укоризненно посмотрел на меня серыми умными показавшимися мне отчего-то до боли знакомыми глазами. Затем, спрыгнул со ствола и неспешно направился ко мне.

Взвизгнув, я попятилась назад, запнулась за какой-то торчавший из земли корень и упала, больно ударившись о землю. И уже не вставая, поползла назад, пока не уперлась спиной в ствол старой раскидистой сосны, с ужасом наблюдая за приближающимся зверем.

А тот быстро пересек разделяющее нас расстояние, вновь заглянув в мои округлившиеся от ужаса глаза.

– За-ак… Светоч… – Обреченно простонала я, глядя, как тянется ко мне белая морда, и зажмурилась, не желая видеть, как распахнется алая пасть. А в следующее мгновение по моим губам скользнуло что-то горячее и влажное, заставившее меня испуганно распахнуть глаза. И вовремя, как оказалось, ибо и не думающий нападать зверь склонил голову набок и, осмотрев озадаченную меня, вновь скользнул по моим губам мягким и совсем даже не шершавым, как любят описывать в книгах языком, вызвав удивленный вскрик.

Поймав мой потерянный взгляд, волк чуть отступил, припал на передние лапы, и будто собака, виляя хвостом, пополз ко мне, доверчиво уткнувшись в мою ладонь теплым носом.

– Хороший волчик… – Не веря сама себе, пробормотала и осторожно погладила белую, словно светящуюся изнутри шерсть на загривке. И грозный хозяин леса ничуть не возражал, подвинулся поближе, опустив лобастую голову мне на колени, продолжая постукивать по земле хвостом, вылизывая осмелевшие руки, ласкающие его.

– Да уж, время колдовства… – Тихо прошептала я, удостоившись пристального взгляда от волка, на миг переставшего ластиться ко мне. Прежняя Вира умерла бы от страха, случись ей оказаться ночью в диком лесу. Она не стала бы говорить с гномиком, посчитав его плодом воспалившегося сознания, и бросилась бы прочь, едва завидев волка.

Но пришли они… и нет, мир остался прежним, но изменилась я, словно ожив после долгой зимы.

Мои лорды, мои друзья, мои…

Мне не было суждено закончить мысль, ибо где-то вдалеке, на крыше полуразвалившегося храма пробудился ото сна Страж, огласив окрестности страшным ревом.

Вздрогнув, я хотела вскочить на ноги, броситься прочь, но этого не дал сделать белый хищник всем весом придавивший меня к сосне.

– Пусти! – Отчаянно крикнула я, но он и не подумал подчиняться. Извернувшись под невозможным для живого существа углом, вновь посмотрел мне в глаза и вновь лизнул мои дрожащие губы – будто поцеловал.

Я лишь всхлипнула, а в следующий миг вокруг поляны замелькали тени. Деревья гнулись, будто игрушки, выл разгулявшийся ветер, а где-то в просветах между стволами мелькало тело и морда, страшного карлика. На миг наши глаза повстречались, и мне показалось, что вот-вот он прорвется на поляну, а в следующую секунду волк прыгнул вперед, страшно оскалился, закрывая меня собственным телом. И Страж отступил, издав новый ужасающий вопль, сорвавший все до последней иголки с застонавших сосен.

А следом за этим страшным ревом раздался иступленный крик, в котором я узнала голос Зака:

– Вира, не уходи с поляны!

Я лишь всхлипнула.

А там, за кругом из сосен, происходило самое настоящее сражение. Выл ветер, метались ожившие тени, небо озаряли вспышки молний. Наверное, я бы не выдержала и бросилась прочь, если бы не волк. Одним прыжком добравшись до меня, зверь прижался ко мне, позволяя зарыться в густую шерсть и то и дело проходя горячим, словно человеческим языком по моей щеке и шее, слизывая слезы ужаса, и доказывая, что я все еще жива.

А за поляной происходило что-то, чему не было места в привычном мире; Страж ревел, выл, сотрясая землю ударами каменных кулаков, и, казалось, этому не будет конца…но внезапно все стихло и на поляну ворвались растрепанные и грязные, но такие привычные и знакомые Зак и Светоч, словно на клинок налетевшие на взгляд моего волчка.

Остановилась и я, дорогу которой заступил белый хищник. Скалясь и рыча, он рыл землю когтистыми лапами, не позволяя мне приблизиться к моим графам.

– Вол…

– Ты?! – От ненависти в голосе Зака сжалось сердце. А спустя миг я поняла, что вся ярость и бешенство направлены вовсе не на меня, а на волка, рычащего у моих ног.

– Вира, отойди от него. – Приказал Светоч, словно из воздуха извлекая залитый чем-то черным меч. Словно поняв его слова, зверь рявкнул, прижимаясь всем телом к растерянной и ничего не понимающей мне.

– Светоч, я… – всхлипнула я, кулаком вытирая мокрую щеку.

– Потом. – Рыкнул беловолосый, и неожиданно произнес мягким, умоляющим голосом: – Вира, девочка моя, хорошая, умная, бесценная. Я всё тебе расскажу, но позже… Сейчас сделай, как я прошу – отойди от него. Он плохой – желает тебе зла…

Я только смотрела на него, не понимая, о чем говорит мой друг, но его понял волк, с разъяренным рыком бросившийся на беловолосого графа.

Я закричала, а в следующее мгновение наперерез белому бросилась черная тень, сбивая его с ног, за секунду до того, как страшные клыки сомкнулись на запястье бледного, выдержавшего целую битву Светоча. По поляне, сцепившись, покатились два волка – черный, как смоль, и белый, будто снег.

Но не успела я ничего предпринять, как ко мне бросился Зак. Схватил в охапку и в мгновение ока, добравшись до вынырнувшего из темноты Вестника, забросил меня в седло, вскочил сам и подхлестнул умного зверя, безжалостно подгоняя его. Спустя мгновение с нами поравнялся Светоч, бросивший на меня полубезумный, затравленный взгляд.

Мы неслись вперед с такой скоростью, что дорога слилась в смазанную полосу, а за нашей спиной разгорался новый день, тонкой полоской заалевший на западе.

Двумя тенями ворвавшись в пустой двор, братья буквально протащили меня по подземному ходу, втолкнув в комнату, озаренную первыми лучами нового дня.

«Он все-таки украл эти проклятые шторы» – Успела подумать совершенно растерянная и ничего не понимающая я, отстраненно рассматривая обрывки ткани, качающиеся в опустевших кольцах багета. Вся комната была залита мягким, словно ласкающим меня светом, которого так хотелось коснуться. Зачарованная, я протянула руку, позволяя первым солнечным лучам заскользить по коже, вызолачивая исцарапанные руки…

А в следующее мгновение жестокие руки Зака схватили меня за талию, заволакивая обратно в подземный ход; прыгнул вперед потрепанный и исцарапанный Светоч, торопливо задвигая картину, опустившуюся за мгновение до того, как в озаренном лучами входе возник храмовник, рассмеявшийся в лицо зарычавшим, словно дикие звери, братьям:

– Поздно!

Глава 11

– Он нас видел… – Обреченно простонала я, закрывая лицо израненными руками.

– Видел… – Эхом откликнулся Зак, устало прикрывая желтые, будто потухшие глаза.

– И что теперь будет? – Устало спросила я, гадая, что ещё преподнесет мне судьба. Но то, что мне предстояло, не могло привидится и в кошмарном сне.

– Сегодня вечером мы уезжаем. – Неожиданно проговорил Светоч, осторожно проводя вниз по моей щеке тонким, аристократически тонким пальцем.

– Вот как? – Стараясь не подать виду, как сильно испугали меня эти слова, проговорила я.

– Ты больше ничего не хочешь сказать? – Вскинулся его брат, притихнув под моим осуждающим взглядом.

– Легкой дороги и чистых небес. – стараясь что бы голос звучал спокойно промолвила я, вызвав еще одну недовольную гримасу на лице Зака.

– Благодарю, – произнес Светоч, не сводя с меня тяжелого выжидающего взгляда.

– Что ж, не смею тебя задерживать, – С трудом сдерживая жгущие глаза слезы, я присела в легком реверансе и, развернувшись направилась прочь, уговаривая саму себя успокоиться и перестать оскорблять честь семьи чересчур быстрыми шагами и бессильной волной опущенных плеч, выдающих волнение охватившее меня после признания графа.

– Вира! – негромко окликнул меня Зак.

– Да? – Мгновенно обернулась я, ожидая клятв или извинений, но совсем не того, что предложил мне сумасшедший рыжий граф.

– А ты не хочешь отправиться вместе с нами?

– Что? – Растерялась я, а мой самозваный рыцарь продолжал, раскрывая то, чего ждал все это время его старший брат.

– Уедем вместе! – Горячо зашептал он, сжимая мою задрожавшую ладошку в обжигающе-холодных руках. – И, клянусь, ты никогда не пожалеешь об этом! Слышишь? Никогда! Мы бросим все золото этого мира к твоим ногам, и никогда не попрекнем! Здесь тебя ждет лишь гибель! Люди…они не способны понять тебя и…

– Ты хотя бы понимаешь, о чем говоришь? – Перебив его, попыталась возмутиться я. – Ты предлагаешь мне поступок, пойдя на который я совершу страшное бесчестие, став парией отвергнутой собственным родом!

– Ты еще про исчезновение шанса на удачную партию вспомни! – Досадливо поморщился Светоч, наблюдая за мной из-под золотистых, сверкающих весенними лучами ресниц.

– И вспомню! – Не унималась я, ослепленная злостью и обидой. – Вы хотя бы представляете, что скажут об этом окружающие? Молодая баронесса, покинувшая отчий дом в сопровождении молодых и не обделенных обаянием мужчин! После подобного мезальянса про выгодный брачный союз стоит забыть. Да что там, и даже самый бесперспективный из браков будет считаться необычайным везением и знаком расположения богов! – Возмущенно вскричала я, но моя отповедь не произвела должного впечатления на магов.

– Как странно наблюдать за тем, как ты пытаешься выдавать мнение закостеневшего общества за свое собственное… – Покачал головой рыжий граф, и вдруг взмолился, сильно, до боли в ребрах, прижимая меня к себе. Вира, это ведь не твои слова, им нет места в твоей душе, как и тебе – здесь…

– А где есть? Вы – маги, у вас есть сила, я видела её вчера. А я – человек. Безумный, больной человек, который рано или поздно станет тягостью для вас… – Заспорила я, заглядывая в округлившиеся глаза своего рыцаря.

– Вира… Ты – такая же как и мы! Маг, если тебе угодно так называть. Посмотри на свою руку – камень бы чужим не подчинился. – Мгновенно встрепенулся Зак. – И поляна… твоя Элоиза её бы не нашла, даже если бы ты её за руку вела. И если бы ты что-то оттуда унесла – оно бы и в твоих руках силу имело, а для остальных как было бы так и осталось, трава травой!

Слова эти были соблазнительны, но отчего– то показались мне лживыми.

– Хватит. Не опускайся до лжи… – Опустив голову, сказала я, теребя перстень. – Я – человек и я остаюсь.

– Ну и оставайся! – Разозлился мой рыцарь, освобождая мои руки и отступая к стене. – Растягивай свою боль, продолжай свои мучения, в надежде, что здесь найдется хоть кто-то, способный помочь тебе… Действительно, зачем бороться за свою жизнь, разрывать сети обмана и лжи, опутывающие тебя с рождения? Куда лучше и дальше ломать саму себя, просыпаясь от кошмаров… до тех пор, пока мамочка с папочкой не придумают, как снять колечко и отдать его более послушной сестренке, предварительно спровадив тебя в какой-нибудь монастырь!

– Зак! – Резко крикнул Светоч, но было поздно. Слова сорвались и были услышаны. Но – не приняты.

– Так вам нужно это? – Вспомнив о старых подозрениях, я подняла правую руку, демонстрируя проклятый перстень. – Потому вы открыли мне свои тайны? И называли другом, защищали? Из-за древней безделушки? Если она так вам нужна – забирайте. Вы ведь за ним приехали?.. Это – ваше сокровище?

С этими словами, горящая от обиды и разочарования я попыталась сдернуть кольцо. Им было достаточно попросить или отобрать силой, но они предпочли играть. Всё это время это была лишь игра…

Разозленная этими мыслями я теребила злополучное украшение. Но, проклятый обод словно прирос к моему пальцу, а наблюдающие за мной графы вздрогнули, словно от удара.

– Это не так… – Воскликнул Светоч.

– Камень всего лишь…

– Довольно. Забирайте его и убирайтесь. А я – никуда не поеду. – Сказала я, протягивая им покрасневшую руку. Но лорды лишь покачали растрепанными головами, отказываясь принимать мой последний подарок. Поняв это, я развернулась на пятках и торопливо зашагала к выходу, спиной чувствуя пристальные взгляды магов.

Не выдержав их, я все же обернулась и уже стоя в проеме, пояснила за миг до того, как картина вернулась в исходное положение, скрывая меня от братьев: – Простите… Здесь – моя семья…

* * *

Такого ущерба мне даже ночные припадки не наносили. Так подумала я, увидев себя в зеркале через несколько часов. Руки расцарапаны, волосы растрепаны, все тело в синяках и мелких, кровоточащих ссадинах, не способных укрыться ни за одним из моих платьев.

Испорченное бальное – я спрятала в коридоре, невольно посмотрев на то место, где стоял беловолосый лорд.

– Я – баронесса де Элер. Всегда ей была и всегда буду. – Твердо сказала я своему отражению в зеркале, и небо потемнело в какие-то часы, скрывшись за бронзовыми тучами. Но мне уже не было дело до этих метаморфоз, ибо весь мой уютный мирок рухнул в одночасье. А на пальце все так же сверкал проклятый камень, привлекший внимание двух магов, завоевавших ради него мое сердце.

Я пыталась сорвать его – тщетно. Не помогли ни отчаянные рывки, ни душистая мыльная пена, и вскоре я оставила бессмысленные попытки, вернувшись в свою комнату.

Расстроенная и подавленная я не сразу заметила, что на моем подоконнике лежат две перчатки, туго набитые собранными мною диковинками. Некоторое время я молча разглядывала их, а потом тихо заплакала, не желая отпускать своих графов…

Утомленные едва завершившимся застольем гости спали, а потому в замке царила размеренная, чуткая тишина, замедляющее и без того не отличающееся скоротечностью время. Несколько часов прошли в тоске и грусти, отравленных вспомнившимися словами гномика.

«Наглый лгун!» – Снова возмутилась я, сжимая кулаки. – «Как он только посмел… Наверняка и про землянику мне солгал…»

А в следующее мгновение в дверь постучали, и веселый голосок горничной спросил, пробудилась ли я.

Сперва, я хотела её отослать, не желая представать в том жалком виде, что представлял мой облик после этой ночи, но… Теплые, ничуть не замявшиеся ягодки лежали на моей ладони алым искушением, позволяющим раз и навсегда покончить со всеми сомнениями…

«Обретают силу только в руках чародея?» – Вспомнила я, и поспешила к дверям.

– Да, сейчас открою! – Откликнулась я на настойчивый стук, с трудом отодвигая засов и впуская внутрь бросившую на меня удивленный взгляд девушку, как всегда, когда я не спускалась к завтраку, приносящую его мне в комнату.

– Поставь у кровати, – приказала я, не сводя глаз с фарфоровой чашечки.

– Как прикажите, – бросая на меня косые взгляды, послушно пробормотала она.

Я отвернулась, с помощью зеркала, наблюдая, как медленно опускается поднос на прикроватный столик. Затем приказала, указав рыжей, как я её называла, на дверь:

– Взгляни-ка, мне показалось там паук.

И дождавшись, когда горничная отвернется, торопливо бросила в чашку чуть помявшуюся, согретую моим дыханием ягоду. Обернулась, прожигая подозрительным взглядом широкую спину в простом льняном платье. Дождавшись, когда его владелица осмотрит все углы и недоуменно обернется ко мне, демонстративно поднесла чашечку к губам и скривилась:

– Горько. – Объявила я, и предложила вскинувшей брови служанке: – Сама попробуй.

– Ваша милость! – Охнула она, растеряно рассматривая мое недовольное лицо. – Если вы хотите, я сделаю…

– Сперва попробуй! – Настаивала я, обличительно протягивая чашку.

Явственно чувствующая подвох служанка нахмурилась, но подчинилась.

Надо сказать, что это была полноватая рыжая девка с румянцем во всю щеку и двумя косами толщиной с мою руку, игриво опускающимися чуть ниже пышной талии.

Однако, несмотря на удалой и даже разбойничий внешний вид, она прослыла девицей скромной и честной, любимой всеми за открытый и добрый нрав.

На ней-то и собиралась провести я свой эксперимент, дабы окончательно доказать себе, что никаких сил у меня нет и в помине. И лучшее, что я могу сделать – отпустить моих графов и вернуться к прежнему, привычному и пустому существованию, забыв и про магию, и про стражей, и про дивные рассказы, смутившие мою веру.

Бросающая на меня подозрительные взгляды горничная все же приняла чашку, осторожно понюхала и…сделала глубокий, шумный глоток.

Пару секунд ничего не происходило.

«Вот и все…» – устало подумала я, отводя глаза. И спросила, больше для вида у удивленной рыжей:

– Ну как?..

– Каком чрез косяк! Очередную дурь в башку вбила… – Хмуро откликнулась та, а я едва не выронила незаметно утащенную с подноса лепешку.

Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Она – ошеломленно, я – недоверчиво.

– А что ты думаешь обо мне?.. – Всё ещё не веря своим ушам, наконец, спросила я.

– Слава богине, скоро отмучаемся. Надоела, сил нет. – Отрапортовала рыжая, глядя на меня круглыми от ужаса глазами. – Мало того, что бесноватая, так ещё и по мужикам по всей ночи шляешся. Слава пресветлой, просватали куда подальше. Там-то тебе самое место, – злорадно провозгласила она, пытаясь заткнуть рот широкими, натруженными ручищами.

– Что сделали? – Поразилась я.

– Просватали. Парашка слышала, как храмовник с утра к твоим несчастным папаше и мамаше приходил, руки твоей требовал. Папаша сразу согласие дал, а мамаша порыдала-покричала, да и её уломали. Только кольцо велела оставить, сестрице твоей в откуп. – Короткие пальцы зажимали рот, но слова лились нескончаемым потоком, а я лишь крепче сжимала зубы, понимая, как правы были мои графы – единственные, кто был со мной честен. – Сестрица-то твоя, как узнала, что кольцо тебе досталось – покой и сон потеряла. Так твоей мамаше и сказала: почто этой кукле колечко мое отдала? Не придут к ней хранители – куда ей богов возвращать, она и себе-то помочь не может.

Поняв тщетность своих усилий, рыжая бросилась к двери, но было остановлена мной, жестоко рванувшей за толстые косищи, и прорычавшей не хуже давешнего волка:

– Какие хранители? Сама сказала, что я бесноватая! Говори, а то без глаз останешься! – в руке моей будто по волшебству возник столовый ножик, а в голосе зазвучали жесткие, незнакомые мне самой интонации.

Девица всхлипнула, и залепетала с диким, почти суеверным ужасом глядя на нож в моей руке:

– Старших богов. У них камень красный да камень белый должны быть.

– Что за камни? – Не отставала я.

– Не знаю, ваша милость, не знаю… – Проскулила явно пораженная такими метаморфозами девка, а я продолжала, наматывая косу на исцарапанную руку.

– Что там с моей сестрой?

По пухлым, разом побелевшим щекам побежали слезы, а искусанные губы все говорили и говорили, вгоняя ножи, куда солиднее моего, мне в сердце.

– Знамо дело. Как тебя принесли, она все просила тебя к храмовникам отправить, да родители не соглашались. Мол, кровинушка, дочка. А её милость злилась. Потом, как поняла, что ты, что дите малое, развеселилась. Как с кутенком играла, да больно быстро ты выросла. Уж она графов проклинала, что тебя сманили… А как перстень увидала, так и вовсе чисто зверь стала. Кричала-кричала, да толку-то. Ох, она тебя проклинала, кем только не называла. Твоя матушка ей за это губу разбила – рука-то у неё тяжелая. Ударила и говорит, ты, приживалка, нашими добродетелями только и выросла, не про тебя то колечко, молчи, если обратно не хочешь. Сестрица твоя замолчала, да сразу батюшке жаловаться – змея она змея и есть.

Я уже не знала, чьи слезы бегут по щекам испуганной служанки её – или мои, падающие из глаз бесконечным потоком… А рыжая говорила, заворожено глядя на лезвие ножа, дрожащего в моих руках:

– Батюшка, ваш рассвирепел как всегда, все своего ублюдка жалеет, да с твоей матушкой поругался. А та знай свое твердит: отправлю твою нагулянную к бабке в хлев, пущай гусей пасет. А тот как закричит, моя мол, нагульная, а твоя – гулящая. А ваша матушка как глянет на него. У Груши, которая это и подслушивала, чуть Кондратий не случился, а твоя маменька глаза сощурила, да как спросит у папаши вашего: «И в кого, муж ты мой разлюбезный?». А тому и сказать нечего…

– Почему?.. – Только и спросила я, понимая, что мой мирок рушиться на глазах, но даже не пытаясь удержать его от разрушения.

– Знамо дело. – Шмыгнула конопатым носом рыжая. – После того, как твою сестрицу на стороне нагулял, да как полюбовница его в родах померла, сюда привез. Тоже мне Элоиза. Лушка она. Может и с благородными воспитывалась, да кровь мамашину не утаишь. Вот ваш батюшка и смолчал. Надо, говорит, её храмовникам отдать, пока чего не вышло. А мать – в слезы. Ему-то с ней спорить не с руки, вот он и предложил: коль просватает тебя кто, за него и отдать. А коль нет, и ты не успокоишься – в послушницы постричь. Мать спорить не стала, согласилась. Думала, видно, удержать – приластить. Да ты ж бесноватая. Ходишь за графьями, как присушенная. Ваш батюшка уже и с монахинями договорился, оттого и сестрица подобрела. А сегодня с утра приходит к нему храмовник и говорит мол, по нраву моему господину дочь твоя старшая, отдавай её. А то граф тебя за твоего выкормыша да этих чернокнижников проклятых, со свету сживет. Вот ваш папаша и согласился. – Казалось, мне уже нечему удивляться и все плохого, что могло со мной произойти – произошло. Но оказалось, дурные вести впереди… – Мать твоя и кричала, и угрожала, и девку его со стены сбросить обещала – а делать нечего… – Шмыгнула опухшим носом служанка. – С графом Эрвудом не поспоришь.

– С кем? – Ужаснулась я. И спросила, уверенная, что и для него найдется пара слов у плененной мной служанки: – Что про него скажешь?

– Эрвудом. – Послушно повторила печально знакомое имя рыжая, и зачастила, испугавшись, видимо каких-то метаморфоз на моем лице. – Злой человек, страшный. У Игната жену по его приказу запытали, у Микли-кузнеца дочь. Рассказывают, что он кровь пьет да в зверя лесного обращается, оттого-то он охоту на людей устраивает, собаками травит, а тарелки у него из их черепов…

Жуткие истории про своего новоявленного суженного я уже слышала от дворовой челяди, а потому прервала дрожащую от ужаса девку, спросив, заглядывая в поддернутые слезливой дымкой глаза:

– Ты ведь понимаешь, что обо всем произошедшем надо молчать?

В моей руке сверкала сталь, губы были сжаты в тонкую полосу, а сама я, обладала какой-то бесовской, с точки зрения селян, силой. Этого, как мне казалось, должно было хватить для акта запугивания. Но, как оказалось, запугали приставленных ко мне слуг еще до меня.

– Как же не понимаю. Чай не дура. В дела благородных нос совать – себе дороже, – с чувством шмыгнув выше обозначенным органом, уверила меня горничная, оказавшаяся на деле совсем не такой прямолинейной и бестолковой, какой хотела казаться. – Дунька хотела про вас рассказать – с лестницы упала, шею сломала, хотя отродясь не падала. Услышал Митрофан, как ваша сестра ругается, да лошадь клянет, что понести – понесла, а не добила – пьяным в реке утонул…

Список грозил оказаться длинным, но я прервала рыдающую девку, отпуская косу и поднимаясь на ноги. Прошлась по комнате, нервно крутя в руках ставший бесполезным ножик, затем остановилась, бросив злой взгляд на дрожащую от ужаса рыжую.

– Поди вон. И спрячься где-нибудь до следующего утра. – Только и сказала я, за мгновение до того, как широкая, трясущаяся, словно в лихорадке спина скрылась за громко хлопнувшей дверью, моментально закрытой на запор мечущейся, словно дикий зверь мной. Не удовлетворившись прочным с виду запором, я подвинула тяжелое трюмо, хотя раньше даже дверцы поддавались мне с трудом. Но теперь во мне играли безнадега и ярость, готовые выплеснуться сотней самых крепких словечек, когда либо слышанных мной. Но я молчала, воздвигая баррикаду из предметов, составляющих обстановку моей опочивальни. Затем, сдвинув все, что могла, отступила к окну, рассматривая изорванный латунными ножками ковер и расцарапанный ими же паркет.

– Ай да семейка… – Наконец задумчиво произнесла я, качая головой. Отступила назад, и

споткнулась о столик, уронив небрежно брошенные там книги, среди которых мелькнул пестрой обложкой, подобранный мной альбом. Я смотрела на него с больной улыбкой, больше напоминающей оскал, вспоминая, как была счастлива в то время. Незаметно для себя села в любимое кресло, придвинутое мною к двери, отстраненно листая исписанные всевозможными подчерками страницы, но думая совсем не о пожеланиях, оставленных нашими гостями.

Моя семья оказалась совсем не такой доброй и безгрешной, как мне казалось. А я – хранителем, о чем и пытались сказать мне Зак и Светоч, но я была слишком глупа, чтобы их послушать. В довершении всего меня решили выдать замуж, а вернее откупиться от чудовища, чьим именем в деревнях детей пугают…

Я не знала, что мне делать.

Я не желала никого возвращать и ни с кем бороться. Я хотела просто жить в мирке, где любят меня, и люблю я.

Но всё решилось за меня, возможно ещё до того, как мой рассеянный взгляд зацепился за чистый лист, исписанный ровным, красивым подчерком.

Не тоскуй, мое счастье, пусть горек наш путь,

Я клянусь, что сумею, хоть на миг, но вернуть,

Взгляд любимый туманный – словно свет маяка,

Мне его не забыть… Пусть прошли уж века.

Шелк волос, что и мрака, точно, будут черней,

Обними же, родная – дух и сердце согрей.

Прикоснись ты к душе, но молю: не разбей,

Я весь Ад исходил… за улыбкой твоей…

Ну а ты все забыла, смотришь, люто, как зверь,

Тяжело жить, наверно, в мире слез и потерь….

Ну а я все равно вместе с ветром приду,

Оттого что люблю в этом мире лишь Мглу.

Некоторое время я сидела в кресле, переводя взгляд со стиха на смятое покрывало. Дорогое, темно-синее, густо вышитое золотой нитью, оно было привезено Элоизой с одной из ярмарок, где посчастливилось побывать сестрице, увязавшейся как-то за нашим отцом.

– Нравится? – Спросила тогда она, самолично расстилая его на моей постели.

– Нравится… – Эхом повторила я – коротко остриженная и бледная, едва начавшая осознавать саму себя, и так отчаянно цепляющаяся за это непоседливое существо. Мне было всё равно, что укрывает мою постель – императорский полог или линялая тряпка, куда интереснее мне было рассматривать собственные тонкие руки с неряшливо обломанными ногтями. Но Элоиза не замечала этого, смеясь, будто услышала очень смешную и остроумную шутку.