Текст книги "Мгла"

Автор книги: Юлия Барановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 2

В ту ночь мне не спалось. Изящные стрелки напольных часов приближались к верхнему делению, любопытная ночь заглядывала в стрельчатые окна, а я всё лежала без сна, вслушиваясь в звуки засыпающего мира. Впечатления дня роились в моей многострадальной голове, сплетаясь в пульсирующий клубок со страхами пред темным временем суток, прогоняя сон прочь от моей постели.

Поняв, что в эту весеннюю ночь мне уже не уснуть, после недолгих рассуждений направилась в библиотеку, намереваясь провести оставшиеся тёмные часы за увлекательной книгой, пестрящей страшными сражениями и шумными пирами. Безбоязненно пройдя по длинному коридору, осторожно приоткрыла створку и, убедившись в отсутствии в помещении кого бы то ни было, я решительно шагнула в библиотеку.

Казавшееся бескрайним помещение встретило меня величественным молчанием. С этим местом нас связывали особые отношения. Сколько поистине упоительных часов я провела, скользя пальцами по теплой поверхности пожелтевшей бумаги! Сколько тайн открыли мне древние страницы! Уже не таясь, я зашагала вдоль стеллажей, получая искренне, почти физическое, удовольствие от осторожных прикосновений к тесненным корешкам книг.

Прохладная кожа и переливающаяся под пальцами парча, тонкая вязь древних рукописей и быстрый росчерк хроник военных лет. Книги по философии и алхимии, стратегии и воинскому ремеслу. Затянутые в бархат и покоящиеся в защитных чехлах, инкрустированные жемчугом и яхонтом и поражающие простотой шершавой обложки – именно они были истинными сокровищами северной твердыни. Тысячелетия истории и тьма веков – тайны всего мира терпеливо дожидались своего часа в светлом помещении фамильной библиотеки.

Наконец, я остановилась. Мой выбор пал на потрепанный томик древних преданий, манящих древней историей с хрупких от времени листов. Осторожно вытянув показавшуюся мне соблазнительной книгу, я направилась к закрытому стеклянным экраном камину напротив которого располагался кажущийся необъятным стол, на который и был водружен талмуд, в то время как я опустилась в ближайшее кресло, беззвучно переставив подсвечник поближе к себе. Несмотря на весеннюю пору в камине ярко горел огонь, освещая стены теплым, золотистым светом, постепенно сменяющимся мглой, властвующей над стеллажами, и, будто живой темнотой, таящейся в углах кажущейся бескрайней комнаты. Успокаивающая и такая знакомая картина… умиротворенно вздохнув, раскрыла книгу, но не успела прочитать и десятка страниц, как за дверью раздались шаги, исходящие, судя по всему, из небольшой галереи, соединяющей библиотеку и западный коридор. Беспокойно прислушавшись к всё явственнее звучащему шуму, я торопливо закрыла книгу, и, вернув её на полку, заметалась по ставшему вдруг враждебным помещению, и не найдя ничего лучшего, скрылась за дальними стеллажами.

Как оказалось, вовремя.

Стоило мне ступить в ставший спасительным мрак, как двери распахнулись и в наступившей тишине зазвучали шаги. Тяжёлые, чеканные, явно принадлежали мужчине. В игривой дроби вторых без труда угадывался стук изящных женских туфелек, подбитых звонкими, серебряными подковками. Вжавшись в темное дерево, я с нарастающей паникой прислушивалась к приближающимся шагам, моля богов и богинь о том, что бы моя дрожащая особа, не была замечена ими. Поздние посетители книжной обители приближались.

Наверное, в этот вечер, боги были милостивы ко мне. Поздние посетители библиотеки равнодушно миновали моё убежище, на миг, промелькнув в просвете коридора, образованного двумя стеллажами и я с удивлением и изрядной долей растерянности узнала своих родителей.

Прошествовав к столу, отец опустился в ближайшее кресло, устало откинувшись на высокую спинку, обратившись к моей явно взволнованной матери: – Успокойся, Одетта.

Но женщина лишь раздраженно тряхнула головой, не щадя высокой прически:

– Зачем они приехали? Мне казалось, что до оговоренного срока еще больше трех месяцев!

– Так и есть дорогая, – отозвался барон, наполняя бокал белым вином.

– Тогда что они здесь делают?! – Не могла успокоиться баронесса, игнорирую предложенный ей напиток, и с раздражением отбрасывая когда-то роскошный веер на стол, пуская легкую мелодичную дрожь по высокому графину, хранящему благородный напиток, часть которого ныне занимала, баюкаемый отцом бокал.

Барон де Элер предпочел промолчать, но, неожиданно, по помещению пробежался ветерок, растрепавший пламя свечей в витых канделябрах и в их разговор ворвался бархатистый мужской голос:

– От непогоды скрываемся. Опять же наша семья издавна была дружна с родом де Элер. А как успели… Да мы вообще быстрые. – Движимая любопытством, я осторожно выглянула из тени высоких полок, пораженно увидев, как отделилась от окна статная мужская фигура беловолосого лорда, прибывшего этим вечером.

– И умные. Не пытайтесь обмануть судьбу, баронесса. – Вторил синеглазому рыжеволосый юноша, выступая из-за его спины.

– Иначе, мы будем вынуждены принять определенные меры. – Произнес беловолосый и добавил, досадливо морщась: – В конце концов, мы и так совершили поистине непростительную ошибку, дав вам целый год.

– И весь этот год неустанно контролировали! – Возмущенно воскликнула мать, сжимая кулаки.

– Как оказалось, недостаточно, дорогая баронесса. – Многозначительно усмехнулся наш гость, и, как мне показалось, с изрядной долей сожаления, покачал рыжей головой: – Вы противитесь неизбежному, всё уже предрешено.

– Уж не вами ли, лорд? – Оставила выдержка отца.

– Не нами. К сожалению, мы с графом Заком не обладаем достаточными полномочиями, что бы править судьбой, равно, как и противится ей. Кто мы в сущности такие? Два графа из западных лесов – слишком незначительные фигуры, дабы влиять на неё. Мы всего лишь верные слуги нашего мира… – Всё так же безразлично говорил светловолосый, и вместе с его словами по залу расползался холод. Затих едва уловимый шепот витых свечей, смолк смех листвы за окном. Казалось, даже свет померк, испуганный его словами.

Скованная всепоглощающим, замораживающим, будто порывы зимнего ветра, страхом я сжалась в комок, чувствуя, что вот-вот упаду на колени и заскулю, как скулит потерявшийся щенок, но в тот же миг пришло нежданное избавление:

– Впрочем, об этом, равно как и о судьбе, мы поговорим в другой раз – время уже позднее. – Перебил его рыжеволосый граф, разбивая наваждение навеянное голосом нашего гостя. – Наши гостеприимные хозяева, верно устали. – Добавил он, устремляясь к дверям. – В такие ночи не спят только молоденькие девушки, любящие провести темное время суток за приключенческим романом.

– Барон, баронесса, – Неохотно качнул головой его спутник, устремляясь следом.

– Как думаешь, он так же ужасен?.. – Дождавшись тихого скрипа закрывающихся дверей, тихо прошептала мать.

– Лорд. – Вместо ответа произнес отец, жадно припадая к бокалу.

– И леди… – Растрепанный веер пробежал по её ладони, распахнувшись у левого подлокотника с коротким щелчком. Высочайшее искусство благородных господ, позволяющее вести понятный лишь двоим диалог.

– Мы должны. – Покачал головой барон де Эллэр, сжимая подрагивающую руку матери в своей широкой ладони.

– Знаю. – Безжизненно ответила она, опуская голову. – Но Эдвард, что я могу? Одного моего ребенка отняли сразу после рождения, другой оказался потерян на пятнадцать лет. Я не видела, как растёт мое дитя, дай увидеть, как она становится женщиной… Сокровище… оно наше и мы…

– Мы должны. – Жестко проговорил отец, вставая, и не оглядываясь, отправился к двери, стремясь скрыть горестный изгиб тонких губ не оставшийся незамеченным мною.

– Должны. – Эхом откликнулась баронесса, поднимаясь следом, и прожигая его спину взглядом черных, как сама бездна глаз: – Но не им. Этого долга они не получат. Не отдам…

И откинув назад непокорную голову, стремительной походкой направилась к дверям, где, судя по всему, ожидал её барон, предусмотрительно распахнувший тяжелые створки, пропуская вперед дрожащую, будто в лихорадке женщину, чьи щеки прочертили дорожки слез.

Скрипнув, двери захлопнулись, заглушая удаляющиеся шаги, я устремилась в свою комнату, спиной чувствуя тяжелый взгляд, клеймящий мою спину, будто раскаленный металл обнаженную плоть.

Захлопнув двери, показавшейся спасением комнаты, обессилено сползла на пол, чувствуя, как обжигает ладони холодный камень пола. И наконец, позволила слабину, обессилено сползя на пол, чувствуя, как обжигает ладони холодный камень пола.

Вне всякого сомнения, я стала свидетелем некой тайны, ответ на которую, следовало искать в прошлом. О каких детях говорили родители? Что за сокровище скрывает наш замок? Про какую ошибке упомянул беловолосый граф со страшными, будто водная бездна глазами?

Вот только, как найти то, что сокрыто даже от тебя?…

По словам сестры, с самого раннего детства меня растили с твердым осознанием того факта, что отличаюсь от других детей. Всё – величавый разворот головы, манеры, нежный алебастр тонкой кожи – выделяло меня в пестрой стайке сверстников, неслышно опустив полог отчуждения, разделивший меня с загорелой ватагой дворовых ребятишек, сторонящихся молодой госпожи. Стоило мне появиться во дворе – стихали смех и голоса, а в воцарившейся тишине звенел боязливый шепоток – ваша милость.

Два коротких слова, проложившие пропасть между нами и заставляющие гордо нести изящную голову на властно расправленных плечах. Наверное, я была счастлива. Любимая дочь, богатых родителей, получающая наряды и игрушки во многом превосходящие самые смелые мечты моей младшей сестры. Любая моя просьба незамедлительно удовлетворялась, любой каприз был немедленно исполнен. Быстроногие кони и породистые собаки, старинные украшения и изящные безделушки – все было у моих ног.

А потом была охота. И безумная скачка сквозь лес под яростный свист колючих хлыстов гибких веток, и краткий ужас падения, сменившийся болезненным забытьем. И слёзы в помутневших очах матери и отчаянье в глазах отца. И коротковолосое, до болезненного худое существо, чье отражение в зеркале заняло место холодной красавицы, бездонное серебро глаз которой сменила серая хмарь. Существо, сохранившее жизнь, но оставившее на той охоте себя. Вопреки прогнозам лекарей я выжила, но – потеряла память.

Следующий год, прошел в бесплотных попытках вспомнить что либо. Сознание металось среди неясных теней и разрозненных воспоминаний, цепляясь за обрывки своего прошлого с молчаливым отчаяньем, с которым утопающий ловит руками осклизлое бревно проплывающее мимо.

Со временем нити чувств и эмоций сплелись в отдельные картины, создающие образ идеальной леди, но не достаточные для пробуждения живого существа. Казалось, сознание издеваясь, щедро одаривает меня воспоминаниями о правилах этикета и манерах, предусмотрительно скрывая куда менее яркие детали, позволяющих узнать не о благородной баронессе Эльвире, но сероглазой непоседе Вире, о чьих проказах до сих пор вспоминал весь замок…

Стоит ли говорить, что эту ночь я провела без сна?

До самой зари просидела я в кресле у камина, думая, как лучше поступить.

Дворянская честь требовала немедленно пойти к родителям и признаться в том, что я стала свидетелем их разговора со странными юношами. Но сердце, как оказалось, сохранившее в себе дух авантюризма, настаивало оставить свою осведомленность в секрете. Разум настаивал на пути правды, душа соблазняла ослепительным блеском драгоценностей, окутанных романтичным флером приключений…

Промучившись в незримом противостоянии до утра, но так ничего и не решив, я решила поделиться своими сомнениями с Элоизой, не безосновательно пологая, что незамутненный сомнением сторонний взгляд сможет подсказать выход из этой, кажущейся на первый взгляд неразрешимой, проблемы. И, успокоенная этой мыслью, обессилено откинулась на спинку кресла, Где и просидела до утра, молясь и милосердной Эвир, и храбрым братьям её воителям, о том, чтобы и странный разговор, и загадочные гости развеялись страшным сном с приходом золотой колесницы бога – солнца.

Однако мечтам моим не суждено было сбыться, что я и поняла, спустившись в обеденную залу. В светлом помещении, озаренном теплым светом семи десятков свечей мягко мерцающих в гнездьях четырехярусной люстры, во главе стола, накрытого по всем правилам высшего общества сидели родители, молчаливо рассматривающие благородных лордов, с равнодушием истинных жителей столицы проигнорировавших и богатство изукрашенных дорогой эмалью серебряных блюд, и почетные места полагающиеся им на правах гостей, расположившись вместо этого с обоих сторон наших с Элоизой мест.

Заметив эту странность я, на миг сбилась с шага. Но мгновенно овладела собой и, видимо, решив ничем не выказывать своего удивления, опустилась на своё место, исподволь ища свидетельства того, что ночной разговор не был плодом моего воображения.

Но, к моему разочарованию, все участники ночного происшествия ничем не выражали своих истинных чувств. Рыжеволосый граф, осыпал комплиментами раскрасневшуюся Элоизу. Не оставлял попыток вовлечь меня в разговор и занявший полукресло по мою правую руку и Светоч.

Я же насторожено смотрела в неожиданно растаявший лед синих глаз, пребывая в твердой уверенности, что беловолосый лорд знает, что этой ночью неизвестный договор получил нового свидетеля, взирающего в безмятежные озера глаз его хозяина. Но молодой граф ничем не выдавал своих истинных мыслей, проявляя себя как невероятно галантный и заботливый сосед, искренне расстроенным моим нежеланием поддерживать беседу.

Чувства мои вошли в абсолютный диссонанс, ища избавления от которого я обратила взор к матери, словно ждавшей моего взгляда, чтобы немедленно обернуться, посылая мне нежный и, будто бы извиняющийся взгляд поверх хрустально – серебряного города, созданного слугами на нашем столе, и обратиться к незваным гостям:

– Когда повелела прибыть ваша матушка, милорды?

– Как можно скорее, – нимало не смутившись ни граничащей с оскорблением прямотой вопроса, ни более чем прохладным тоном почтенной баронессы, откликнулся Светоч, не отводя мягких, словно лепестки колокольчика глаз от моего лица.

– Очень жаль, что вы не сможете остаться на бал, – без тени сочувствия в голосе вздохнула мама, словно не замечая коротких мрачных взглядов, коими обменялись наши гости.

– Бал? – Вежливо поинтересовался Светоч, обратив ставшие вдруг почти белыми глаза на безмятежную баронессу.

– Именно! – Не замечая веющих холодом интонаций подтвердила матушка. – Будет чудесное торжество, салют, игристое вино, аркестр… Это будет прекрасно… Верно девочки? – Скептически косящаяся на матушку Элоиза хранила укоризненное молчание, я же улыбнулась, сама не понимая действий родительницы, не сводящей с меня печальных карих глаз, свидетельствующих, что причина, по которой она подвергает опасности нашу спокойную жизнь, более чем серьезна:

– Звучит многообещающе! Верно, Элоиза? – Теперь подозрительного взгляда удостоилась я, а его обладательница медленно кивнула: – Не сомневаюсь.

Не сомневались, судя по всему, и наши гости, вновь обменявшиеся быстрыми взглядами, после чего Светоч произнёс, не сводя с матушки прожигающего взгляда:

– Кто мы такие, чтобы отказывать столь очаровательной леди? Полагаю, матушка не будет возражать, если мы немножко опоздаем, и на один вечер предстанем перед светским обществом. —

Боюсь, балу предшествует череда охот, и торжество грозит затянуться едва ли не на месяц…

– Тем лучше. – Безмятежно улыбнулся рыжеволосый. – Мы с удовольствием примем участие во всех этих мероприятиях. Если, конечно, прекрасная Эльвира обещает одарить меня половиной танцев на предстоящих балах.

– Боюсь, я не так хорошо двигаюсь, милорд, чтобы и один танец со мной доставил вам удовольствие. – Неожиданно испугалась я. Однако, заметив, как побледнела матушка, смущенно опустила глаза: – Но как можно отказать вам… Моей затянутой в белый шелк руки коснулась изящная ладонь в обрамлении пышных кружев манжета:

– Смею надеяться, что вторая часть будет подарена мне, моя блистательная леди. – На миг я смешалась, понимая, что дав своё согласие, оскорблю остальных гостей, а отказав – нанесу обиду этому вне всяких сомнений опасному мужчине, неожиданно мягко улыбающемуся моей пребывающей в раздумьях особе.

Но сейчас меня занимало отнюдь не это озаренное внутренним светом, а реакция матери, едва взглянув на которую я мгновенно ответила, растянув губы в вежливой улыбке:

– Да-да, конечно. – Потрясенная, будто в мгновение ока покрывшейся кукурузной мукой, на фоне которой черными провалами сверкали провалы глаз, пробормотала она.

– Чего ещё может желать ваш раб, моя леди. – Произнес беловолосый, к моему безмерному смущению приникая к руке легким поцелуем.

Прохладная кожа лорда, показалась мне раскаленным докрасна металлом, приникшим к беззащитной плоти. Пошатнувшись, я резко отдернула ладонь, ожидая увидеть ужасающий ожог в черных кружевах опаленной кожи. Но, ладонь оказалась невредима…

– Эльвира? – Забеспокоилась мать, обращая на меня взгляд тревожных шоколадных глаз.

Я не откликнулась, в смятении прислушиваясь к чувствам, бушевавшим во мне. В груди нарастала боль, рядом с которой прикосновение беловолосого казалось легким жжением. Дыхание сбилось, сердце замерло в груди… Чтобы через секунду забиться, наполненным невыносимым, щемящим чувством куда более сильным, чем нежность и более глубоким, чем любовь.

Нечто подобное я испытывала к своей семье, но никогда доселе не дрожала моя душа от переполняющего её восторга, как трепетала она от взглядов золотисто-карих и лазурных глаз.

– Вира?.. Вира, ты в порядке? – Взволнованно вопрошала сестра, заглядывая в мое побледневшее лицо. Голос её доносился до меня словно издалека, разбиваясь на отдельные звуки, с трудом складывающиеся в знакомые слова.

– Д – да… – Пролепетала я, а в следующий миг меня накрыла милосердная тьма.

Глава 3

Сказавшись больной, следующие три дня я провела в своей комнате. Завернувшись в кружевную шаль, стояла у окна, пытаясь унять бурю, бушевавшую в моей душе. Мне было плохо. Я изнывала от необъяснимой тоски. Душа разрывалась от незнакомых, неведомых прежде чувств. Не находя себе места, я то приникала лицом к стеклу, то начинала метаться по своей комнате. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Сердце то замирало, то пускалось в пляс, будто насмехаясь над тщетными попытками побороть внезапно пробудившиеся чувства.

«Это не правильно… недостойно… предательство своей семьи», – стыдила себя моя милость, но сердце, глупое, неразумное сердце дрожало, разливая болезненную нежность по венам.

Хотелось отбросить прочь тонкое кружево и, миновав коридор, ворваться в их комнаты. Подойти к ним, коснуться, ощутить тепло сильных тел. Я почти не сомневалась в совершенной гладкости обжигающей кожи Светоча, равно как не вызывало сомнений и то, что кожа рыжеволосого графа окажется успокаивающе теплой, бархатистой. Их образы были почти материальны.

Казалось, протяни руку – и пальцы пробегут по золотистым вихрам темноглазого лорда, а я затеряюсь в карих, наполненных светом глазах…

Против воли мысли мои вновь и вновь возвращались к незваным гостям, вспоминая красивые лица, звучные голоса, жесты, движения, мимику.

И сердце дрожало от страха и нежности.

За окном хмурилось небо, затянутое серой пеленой туч, а мне больше всего на свете хотелось сказать миру, что у беловолосого лорда самая чудесная в мире улыбка. Наверное, состояние моё в эти дни как никогда приблизилось к безумию. Впрочем, даже эта участь казалась более завидной, нежели бесконечное метание меж сердцем и долгом. Я знала, я слышала, что они враги, и прибытие их не принесёт ничего кроме горечи и боли. А сердце, неразумное сердце шептало, что не могут причинить вред те, кто наполнил его биение смыслом.

На рассвете четвертого дня, вместе с первыми лучами солнца в комнату беззвучно вошла баронесса Одетта де Элер, и жестом отослав приставленную ко мне служанку, остановилась рядом, положив руку на мое плечо.

Почувствовав прикосновение пахнущей мятным маслом ладони, последние сутки почти не покидавшая кресла я, встрепенулась, впервые заметив её присутствие, а почувствовавшая мой взгляд баронесса спросила, кивком указав на наборный витраж, приковавший мой взор в этот утренний час:

– Скажи, знаешь ли ты, что изображено на витраже, что скрывает тебя от рассвета?

Признаться, вопрос позабавил. Витраж, закрывающий меня от остального мира, вызывал искренний страх у Элоизы… и будто магнитом притягивал меня с того самого мига, как начинались мои затуманенные страхом воспоминания. За прошедшие годы сияющий в свете первых лучей витраж, скрывающий за собой и лес, и горы, и поднимающиеся над ними солнце был изучен до последней, самой незначительной детали, представая пред внутренним взором и в самые темные ночи. Среди синей глади наборных стекол сияла белоснежными одеяниями хрупкая девичья фигура, озаренная светом огненного шара солнца, будто в ознобе обнимающая себя за хрупкие плечи, на изгиб которых снежной волной ниспадала пена белого покрова, венчавшего её голову. А внизу, там, где синь верхних стекол незаметно обращалась во тьму непогожей ночи, простирали руки четыре фигуры в развевающихся на ветру балахонах, протягивая длани к печальной деве.

Не укрылось моё недоумение и от печально улыбнувшейся матери.

– Не то, что изображено на этих стеклах, но то, что скрывает история. Давным – давно, когда этот мир был чист и безгрешен им правили богиня Эвир и три её брата. То были века спокойствия и благоденствия, край наш процветал, хранимый мудрыми богами. Но, не знавшие горя и бедствий, люди не знали и страха пред тьмой, сгубившей вечно юную богиню. А братья её, разрываемые горем, отреклись от мира, погубившего их сестру, и ушли следом за той, без кого их жизнь была лишена всякого смысла, обрекая оставленных без божьего благословления смертных на ужасающие муки. Но умирающая богиня не смогла видеть, как погибает всё, что она любила и явила свой дух, остановив разрушение и уведя за собой обезумевших в жажде смерти братьев. Так, наш мир остался без богов, но с надеждой лучшую жизнь. Уходя, и Эвир, и движимые раскаяньем боги оставили людям по камню, порождению своей крови, заточенных в земные оправы. Алмаз из крови старшего засверкал семигранной подвеской, рубин – воплощение среднего был заточён в четырехгранный кулон. Сапфир цвета ночи увенчал перстень, а его близнец, вобравший в себя предутренний сумрак – кольцо, хранить которое было поручено твоему далекому предку в начало наших времен. За него убивали, пытали и объявляли войну, но, памятуя о клятве, первые бароны де Элер берегли его, без сомнений бросая свои жизни за его сохранность, ибо уходя, богиня предрекла страшные муки всего мира, если кольцо покинет земли нашего рода. Оно переходило от матери к дочери, чтобы однажды увенчать твою руку. Я всё ещё не осознала значение её слов, а средний палец правой руки уже обожгло металлом кольца, являющегося отражением того, что сверкало на руке погибшей богини. – Храни его, как хранили твои предки, дочь моя. И помни, не одна ноша не будет чрезмерна, если она ложится на плечи того, кому принадлежала задолго до его рождения.

– Если существует кольцо, существуют и другие символы? – Спросила я, рассматривая знакомые до последнего изгиба украшения, выбивающиеся из тьмы балахонов.

– Кто знает. Но, говорят, что в день, когда повстречаются все символы ушедших богов, мир затопят реки крови и сгорит всё живое на земле и в воде. Но есть безумцы, ищущие эти знаки, уверенные, что изменят мир к лучшему. Именно из – за них, считающих, что собрав четыре камня обретут силу ушедших богов…

– А пятый? – Обратив внимание на крайнюю слева фигуру, сверкающую медальоном с розовым камнем посередине, спросила я.

– А пятый пусть останется на совести мастера, создавшего этот прекрасный витраж. А теперь отдыхай, хранительница нашего рода. И… возвращайся, мы очень скучаем. – Коснувшись моего лба едва ощутимым поцелуем, вздохнула матушка, и вышла, уже не видя, как бегут по моему лицу слезы, тихо падающие на темный камень кольца – единственного свидетеля душевной боли, разрывающей мое существо.

А за окном родился новый день, как и все предыдущие серый от плотной стены дождя. Но в это утро я осознала свою судьбу и горячо прошептала, глядя на фигуру юной богини:

– Я исполню свое предназначение, я… – Последние слова потонули в раскате грома, сотрясшего, казалось, весь замок до самых подземелий. А я лишь до боли закусила губы и открыла окно, подставляя всё ещё мокрое от слез лицо тугим струям обжигающе – холодного дождя.

Тяжелые капли сбегали по волосам, алмазами сверкали среди опущенных ресниц, сбегали по напряженной шее мгновенно вымочив простое домашнее платье, неприятно холодя тело.

Но я не спешила уходить от окна, почти физически ощущая, как сбегают по щекам, срываясь вниз, на блестящие от воды камни заднего двора капли небесной влаги, смывая горькие слезы и страхи, оставляя лишь уверенность.

Я, баронесса Эльвира де Элер, достойная дочь своих пращуров, и каким бы непреодолимым не было захватившее меня искушение – это ни более, чем происки тех, кто жаждет хаоса и воцарения тьмы. Я поборю этот соблазн и защищу свой дом, как и десятки моих предков до меня!

Дождь не прекращался, но иссякла соленая влага на протяжении четырех дней бегущая из моих глаз и я смело на едва различимое солнце сквозь черную сеть прилипших к лицу волос. Наверное, я рисковала своей жизнью и здоровьем, балансируя на залитом водой подоконнике, но едва ли осознавала это, впервые увидев смысл своего существования.

Нет на свете пут крепче долга и палача – страшнее сердца. За окном догорал новый, полыхающий багрянцем закат, разогнавший тяжелые тучи, полонившие небосвод, плачущий, словно в унисон с моим сердцем, когда бледная, но исполненная решительности я покинула свои покои и, миновав длинный коридор, вошла в малую гостиную, где согласно словам мажордома находилась моя сестра.

Элоиза действительно предпочла скоротать непогожий вечер в комнате затянутой бежевыми драпировками, но, к моему удивлению компанию ей в этом мероприятии составляли наши гости, небрежно расположившиеся в глубоких креслах.

Зак и Элли вели оживленную беседу, посвященную подводным куполам, сооруженным жителями одного из южных княжеств. Рыжеволосый лорд терпеливо объяснял особенности изготовления подобных приспособлений, Элоиза восторженно внимала, изредка задавая уточняющие вопросы, явно планируя попытаться изучить этим методом фауну нашего пруда. И только лорд Светоч, неотрывно смотрящий на пляшущее в камине пламя, не принимал участия в разговоре.

Видимо поэтому именно он первым заметил меня, в нерешительности остановившуюся на пороге. Легко поднявшись на ноги, он торопливо, словно боясь, что я уйду, подошел ко мне и произнес, приникая к руке теплыми губами:

– Счастлив вас лицезреть, моя прелестная госпожа.

Невольно сжавшая при его прикосновении помнящая, чем закончился его предыдущий поцелуй я, едва слышно перевела дыхание и собиралась было ответить беловолосому графу. Но моей рукой завладел рыжеволосый Зак, расцветая нежной улыбкой:

– Рад видеть вас в добром здравии. Если бы вы знали, какие волнения вы поселили в нашем сердце, прелестная Эльвира. Признаться, только боязнь скомпрометировать вас, помешали нам штурмом взять вашу комнату, дабы убедиться в вашем благополучии.

Не последовало боли и за его прикосновением, лишь в душе поднялась горячая волна, пропавшая, едва я взглянула на Элоизу. Мигом растерявшая всю веселость сестра торопливо подошла ко мне и обратилась к едва заметно нахмурившимся лордам:

– Прошу меня простить, господа. Я вынуждена вас оставить. Моя сестра ещё слишком слаба, чтобы добраться до комнаты самостоятельно и…

– Право, не стоит так волноваться, Элоиза. – Памятуя о своём стремлении изучить наших гостей, улыбнулась я, проходя в комнату и с показным изяществом опускаясь на диван. – Я бы не отказалась услышать продолжение увлекательного рассказа лорда Зака о подводных кораблях[1]1
  Подводный колокол – примитивный инструмент, для погружения под воду, выполненный в форме бочки или колокола, позволяющий водолазу некоторое время находиться подводой.


[Закрыть]. Трудно поверить, что такое чудо возможно.

– Возможны и куда большие чудеса, моя леди, – улыбнулся беловолосый, опускаясь в соседнее кресло. – Здесь же, всё дело не в явлении божьей благодати, но в чуде куда более простом, но не менее значимом – науке и технологии. Так же, как люди изобрели однажды музыкальные инструменты и ноты, чтобы их понимать, так однажды откроют тайны законов природы, и создадут куда более удивительные вещи.

– Впрочем, надеюсь, этот процесс не будет слишком быстр. – Поддержал его Зак, опускаясь рядом с беловолосым.

– Вы боитесь прогресса, лорд? – Удивилась уже сидящая рядом со мной сестра. – Скорее, не ищу. Я излишне педантичен и сентиментален, а изменяющийся мир теряет своё очарование.

– Странно слышать такие слова от человека, наделенного столь глубокими познаниями.

– О, леди, вы мне льстите, – не без гордости улыбнулся рыжеволосый, сверкая золотистыми глазами. – На самом деле, идея путешествий под водой отнюдь не нова. Еще в начале предыдущего века обитатели восточных земель переворачивали свои ладьи, образуя тем самым воздушную полость, всплывая к которой воины могли довольно продолжительный промежуток времени, передвигаться по дну. Да и упоминания о колоколах встречаются в научных трактах ученых древности. Говорят, обитатели севера шьют подобные из шкур убитых ими китов и тюленей, передвигаясь в них среди серых вод вечно холодного океана.

– Китов? – Заворожено прошептала Элоиза, вызвав легкую усмешку на красивых губах.

– Да, – не замечая реакции своего спутника, подтвердил рыжеволосый. – Гигантских рыб, шкура которых без труда выдерживает удар копья, а свирепый нрав уводит под воду десятки торговых кораблей.

Элоиза не смогла сдержать восхищенно – испуганного вздоха, а беловолосый граф – тихого смешка.

– Вас не пугают тайны морских глубин? – Нахмурилась сестра, недовольно рассматривая всё ещё улыбающегося лорда Светоча.

– Боюсь, я придерживаюсь, мнения учёного Герфида, считающего китов млекопитающими животными, приписывая им крайне мирный нрав, прекрасная Элоиза, – произнёс он, отворачиваясь к огню. – А всем чудесам Севера предпочитаю Аврору.

– Аврору?

– Северное сияние, чудесную пляску огней в незнающем света небе. Кто-то называет его последним даром богов, а жители севера, уверяют в диковинном замке, сверкающем, будто драгоценный алмаз, что проступает среди её вспышек раз в году. Впрочем, оставим этот разговор – боюсь, леди Эльвира заскучала. – Переводя взгляд на меня, вновь улыбнулся беловолосый, но был остановлен: