Текст книги "Братская любовь"

Автор книги: Юэда Снеж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

7. День первый: Харумэ

Вода как рукой снимает сонливость, оставляя лишь сладкую усталость. Давненько у нас не было такой бурной ночи. Зверятки просто чудо как хороши – зажигают так, что никакой химии не нужно.

Улыбаюсь и, наскоро обтеревшись, накидываю халат, выхожу из ванны.

Тай, вытянув длинные ноги, полулежит в кресле. Глаза прикрыты, дыхание ровное, глубокое. Спит. Пусть спит. Устал ведь. Да и как тут не устать, с такими-то малышами?

А вот и они – лежат на кровати. Чистенькие, свеженькие и кажутся такими невинными. Маленькие чертята. Сколько же в них скрыто развратной похоти и запретного, запертого желания. Под конец мы с братом просто любовались их сладкими играми. Ох уж эти игры…

Возбуждение накатывает от одних только воспоминаний. Нет, таких малышей нельзя отдавать в модели. Это непростительное расточительство. Не хочу, чтобы ещё кто-то любовался ими, ласкал их, трахал эти чудные ротики и попки. Нет…

Присаживаюсь рядом, легонько касаюсь пальцами стройных ножек, скольжу вверх, глажу ягодички. Малыши тихо стонут сквозь сон и оттопыривают свои попки. Я облизываюсь и начинаю дразнить их дырочки, чуть проникая и ослабляя нажим. Мальчики сцепляются руками, льнут друг к другу. Ну не чудо ли?

Помнится, таким образом я любил будить брата. А он – любил так просыпаться. Хоть и ворчал.

– Отстань от пацанов, извращенец, – сонно хрипит за спиной Тай. – Ты, блин, на аккумуляторах работаешь? Или качнулся чем?

Успокаивающе погладив малышей, оборачиваюсь к брату.

– Ты же знаешь, какой я ненасытный, – облизываюсь и, медленно встав с кровати, направляюсь к нему. – Может, тогда мне заняться тобой?

Блефую, конечно, и он понимает. Но это своего рода тоже игра.

– Пошёл на фиг, дай поспать, – устало отвечает Тай, когда я сажусь на подлокотник кресла и запускаю пятерню в его волосы, ещё влажные, пахнущие шампунем.

– Неужто твой двигатель сдал? – поддеваю брата. – А ведь было время, мы могли дать фору этим зверяткам и без стимуляторов, возбуждаясь одним только видом и запахом друг друга.

– О да… – улыбается Тай. – Всю ночь кувыркаться, а потом на экзамен, а после – тупить, засыпать в машине и создавать аварийные ситуации на дороге. Романтика, чтоб её… Но, увы, нам уже не по восемнадцать.

– Ты говоришь как старик, – усмехаюсь я, прочёсывая волосы гребнем пальцев.

Тай пожимает плечами, мол, а куда деваться. Прищуриваюсь и в считанные секунды разлохмачиваю укладку. Брат возмущённо отстраняется и перехватывает мою руку, а я падаю ему на колени. И пока он не начал возмущаться вслух, просто затыкаю поцелуем. Тай обнимает меня, нежно и бережно. Так умеет только он – самый офигенный брат на свете.

Сколько себя помню, всегда его хотел. Не осознавал, но хотел. В детстве это выражалось в желании быть рядом, вместе, играть в одни игры, заниматься одним делом, в ревности к школьным товарищам. Думал – дружба, братская любовь. Но чем старше, тем сильнее любовь приобретала иной оттенок, иной вкус. Помню, как мастурбировал в ванной, смотрел на себя в зеркало, а представлял его. Его руки, его губы. Сколько же сил приложил, чтобы соблазнить, совратить его. Тогда я действовал мягко, нежно, боязливо, это была игра, от которой я получал острое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Такое же удовольствие я получал, глядя на игры наших малышей. Наших…

Прикусив Таю нижнюю губу, разрываю поцелуй и чуть отстраняюсь.

– Ты что-то задумал, – догадывается брат. Он почти всегда может угадать мои мысли. Особенно сейчас. Ведь наверняка думает о том же.

– Не хочу ими ни с кем делиться, – шепчу я. – И ты тоже. Или я не прав?

Он ухмыляется. Я прав.

– Уломать братца будет непросто, – вздыхает Тай. – Ты же знаешь, какой он у нас «бережливый» и своего нигде не упустит.

– Вдвоём справимся. К тому же Коген не уточнял, кому именно это «подарок»: клубу или нам.

– Нет, этот номер, думаю, не пройдёт, – начинает он, но трель мобильника перебивает.

– Чёрта вспомнишь – он и объявится, – бурчит Тай, посмотрев на номер, и отвечает в трубку уже приветливым голосом: – Здравствуй, братец. Как дела?

Связь хорошая, а голос у нашего старшего сильный, поставленный, поэтому слышу каждое слово.

– Где бы ваши задницы сейчас ни были, резко отрывайте их и несите в главный офис. Рабочий день начался полчаса назад.

Одновременно с братом отыскиваю взглядом часы и понимаю, что влипли. Да уж, забавляясь с малышами, мы совершенно забыли о времени. Но Тай не теряется.

– Раймэй, мы не просто так прогуливаем, у нас для тебя сюрприз есть. Тебе понравится. Так что лучше сам к нам приезжай.

– Вы где?

– В одной из комнат «Дома».

– Ясно, – слышу скептическое в ответ. – Сегодня до обеда я туда собирался, так что ждите. Надеюсь, ваш сюрприз действительно стоящий.

– Что ж, – говорит Тай, убирая сотовый, – у нас есть минимум час. Давай спать.

Откинувшись в кресле, он закрывает глаза, а я опускаюсь во второе. Поспать – это хорошая идея, но вряд ли у меня получится.

8. День второй: Таёдзэ

Дым от сигарет Раймэя тяжёлой вуалью висит в кабинете. Старший брат изучает всю информацию про мальчишек и Когена, которую мы нарыли.

Это уже привычка, выработанная годами: проверять всех и вся. Не подвела родимая.

Сидя вчера в баре и слушая соловьиные песни университетского приятеля, мы незаметно наводили справки по своим каналам. Мальчишки были девственно чисты во всех отношениях: ни заболеваний, никаких связей с правоохранительными органами, провинциалы из семьи со средним достатком, приехали в город, поступили в Токийский университет, учились вполне успешно, пока не попались на глаза Когену. С самим же приятелем дела обстояли по-другому. То, что он подсел на наркоту, было видно невооружённым глазом, а лживой фальшью от его слов несло на целый ри.22
  Ри – мера длинны в Японии равная 3,927 км.


[Закрыть] И когда информаторы сообщили, что два года назад Коген стал членом какой-то мутной секты, всё прояснилось. Секта копала под нас, вот и послала своего подвижника влиться в клуб. Но не на тех нарвались.

Накормив засланца снотворным, мы взяли и его самого, и его «подарки». И, оставив приятеля отдыхать в приёмнике, решили опробовать презенты. Сейчас Коген, наверное, пришёл в себя и ловит кайф от нашего гостеприимства.

– Занятные у вас сюрпризы, – хмыкает Раймэй. – Почему вчера не отзвонились?

– Штатная ситуация, – отвечаю я. – Хотели сперва выбить информацию.

– Похвальное намеренье. Выбивайте. Мне нужно всё, что знает эта шестёрка: имена, связи, база секты, откуда афродизиак – короче, всё. Ясно?

– Ясно, братишка, – кивает Харумэ. – Всё как обычно.

Голос расслабленный, поза вальяжная, но я-то знаю, что Хару напряжён, не терпится ему перевести разговор к пацанам.

– Теперь что касается «подарков», – будто бы читает наши мысли Раймэй. – Какого чёрта вы оттрахали мальчишек, если они предназначались клубу?

Переглядываемся. Старший недоволен, и это ожидаемо.

– Увлеклись немного, – беру первый удар на себя. – К тому же, в конце концов, кровные узы должны нам давать какие-то привилегии и выгоды.

– Выгоды? – Раймэй прищуривается, и его чёрные глаза буквально пронзают меня острейшими спицами взгляда. – На аукционе девственности за каждого из них я бы мог получить не в два, а в три или даже в четыре раза больше обычного. Теперь же ни о каком аукционе и речи быть не может. Из-за вашей тупости они сразу переводятся в статус моделей. Мне остаётся надеяться на то, что такой товар не залежится, и очень быстро найдётся патрон, который возьмёт их в элитки.

– Братик, – Харумэ изображает на своём лице самую очаровательную улыбку, – тогда спешу обрадовать тебя: такие уже нашлись.

Теперь очередь Хару держать оборону, и справляется он с этим достойно. Я бы, глядя на эту подхалимную физиономию, давно бы уже растаял. Но я – не Раймэй.

– Хорошо, – говорит он. – После обеда жду вас в офисе для подписания контракта.

– Какого контракта?

Нет, Хару всё прекрасно понимает. Ровно, как и я: наш старший – бесчувственная, подвинутая на выгоде скотина.

– Стандартный полугодовой контракт на патронаж элитки, – спокойно объясняет он. – Все суммы, сроки и условия вы знаете.

– Раймэй, – начинаю я, – кому как не тебе знать, что все наши средства и так крутятся в компании, мы изымаем их по мере необходимости.

– Значит, эти полгода вообще не будете их изымать, – пожимает плечами старший. – Плюс к этому двадцать процентов с левака. И не нужно врать, что его у вас нет. Ваш ресторанчик вполне процветает. Если ещё не передумали, то после обеда я вас жду.

Сказав это, старший выходит из кабинета, оставляя нас переваривать информацию.

– Иногда мне хочется его убить, – нарушаю я затянувшееся молчание.

– Да, он ещё та сволочь, – кивает Хару. – Но, кажется, он в курсе только про ресторан.

– Я бы на это не надеялся.

Поворачиваюсь и встречаюсь с требовательным взглядом брата.

– Тай, я не хочу никому отдавать наших мальчиков. Они слишком хороши, чтобы пускать их по рукам. И я не прощу себе, если у них появятся другие патроны. А они обязательно появятся. Просто представь, что кто-то другой, а не мы, трахает их.

Вспоминаю малышей: их стройные ноги, упругие попки, гибкие спины, залитые румянцем милые лица. Два маленьких сокровища, которыми хочется обладать. Обладать полностью. Без остатка. Делиться с кем-то? Ну нет. Двадцать процентов не такие уж бешеные деньги, чтобы отказаться от этого сладкого удовольствия.

Я молча киваю, а Харумэ улыбается в ответ и берёт меня за руку.

– С этим скрягой мы ещё поторгуемся, – шепчет он. – В конце концов, нас двое – задавим количеством.

Я усмехаюсь. В «задавить» нашего старшенького слабо верится, но попытка не пытка. Можно и попробовать.

9. День второй: Харумэ

Скулёж Когена начинает раздражать. Его обнажённое рыхлое тело трясётся от напряжения, а сам он уже изошёл соплями, хотя сидит так всего час. Слабак.

А Таёдзэ знает своё дело. Всё-таки он настоящий мастер кинбаку.33
  Кинбаку (с японского означает «тугое связывание») – это японский стиль бондажа или БДСМ, который включает связывание боттома, используя несложные, но визуально замысловатые узоры, выполняемые с помощью тонкой верёвки.


[Закрыть] Верёвка в его руках, как и кисть у художника, это не просто инструмент, а нечто большее. Связывая Когена для допроса, а не для сессии, братик всё равно вывязывал произведение искусства. Я многократно наблюдал за его работой со стороны, да и не раз сам был на месте боттома, и знаю, какие аккуратные и заботливые у него руки. Только, как по мне, эту заботу нужно на брата родного растрачивать или на малышей, что спят у себя в комнатке, но никак не на Когена. Этого придурка затянуть бы потуже, чтобы конечности чувствовать перестал, чтобы забыл, как дышать, чтобы в момент осознал всю свою ничтожность. Но Тая не переубедить. Для него это дело принципа. Так что мне остаётся только ждать и смотреть.

– Ну что, Коген, продолжим разговор или дальше будешь сказки про демонов сочинять?

– Не… сказки… – голос пленника дрожит, как и он сам.

И не удивительно. Когда верёвки режут запястья заломленных за спину рук, когда путы, сцепляющие шею и скованные лодыжки, не дают возможности распрямиться, когда ломит от натуги мышцы, и всё тело горит огнём – уже не до выпендрёжа, уже что угодно расскажешь, признаешься во всех грехах, лишь бы только развязали. Всё-таки позу эби44
  Эби («креветка») – это бондаж-позиция, являющаяся разновидностью японского бондажа кинбаку. Она возникла более 300 лет назад в Японии в качестве техники пытки и допроса. Позиция вынуждает субъекта держать верхнюю часть тела постоянно наклонённой, что вызывает ощущение жжения по всему телу, если оставаться в таком положении в течение длительного периода времени.


[Закрыть] изначально придумали именно для пыток, а древние мастера знали в них толк.

– Так рассказывай, мы ждём, – терпеливо говорит Тай, а я любуюсь им.

– Он приходил ко мне. Это правда! – почти кричит Коген. – Юкиноши приходил и приказал проникнуть в ваш закрытый клуб до конца этого месяца!

– До конца месяца, значит, – вздыхает брат. – Почему же именно до конца месяца?

– Не знаю.

– А афродизиак тебе тоже демон вручил?

– Нет, его я украл, хотел продать, но псы Наместника начали преследование…

– Нет, Коген, так дело не пойдёт. Посиди-ка ты ещё, с мыслями соберись, а мы пока пойдём погуляем часика полтора.

– Нет! – хрипит приятель, а из глаз его бегут слёзы. – Я расскажу… Сейчас.

– Хорошо, – милостиво соглашается Таёдзэ, присаживаясь перед пленником на корточки и заламывая его голову вверх. – Только по порядку: что, кого и зачем. И если ещё раз услышу про демонов, то затяну верёвки ещё сильнее.

И Коген начинает торопливо рассказывать. Он говорит, а мы слушаем о том, что два года назад он попал в секту, поклоняющуюся некоему демону льдов – Юкиноши, и вначале всё было замечательно. Однако жизнь поехала под откос после смерти главы этой дурацкой секты и появления неизвестно откуда нового главы. Никто не знает, как он выглядит и его настоящее имя, все называют его Сотоку – Наместником разлюбезного демона. И этот самый Наместник прошерстил всю секту, которая сетью раскинулась по стране, вычищая неугодных и беря на заметку условно угодных. В категорию последних попал и Коген. Он и раньше изредка покуривал травку, а от такой невесёлой жизни зачастил, чем привлёк ещё более пристальное внимание. И вот двое суток назад ему дали задание доставить партию ханакай – сильнейшего афродизиака к месту назначения, а он с этой партией сбежал. Думал, идиот, сначала продать, но вовремя сообразил, что спалится, и решил залечь на дно. Рассудив, что в католической церкви собратья по вере не будут его искать, постучался туда, прося о помощи, и настоятель внял мольбам. Сектанты и правда его там не нашли, но зато нашёл он – возлюбленный демон. Никакие кресты и песнопения не помешали ему прийти в блеске вьюги и, сверкая очами, призвать своего раба на службу, повелев проникнуть в клуб дома моделей «Сэйтэн» до конца месяца. Что потом рабу делать и зачем это нужно – демон объяснить не соизволил, но зато предусмотрительно продублировал послание в письменном виде с повелением после прочтения сжечь. И Коген, придя в себя после контакта, незамедлительно кинулся выполнять приказы. Отследил и отловил мальчишек в качестве сладкой приманки, связался с нами и начал втирать какую-то чушь.

На что он рассчитывал, конечно, отдельный вопрос. Но что можно взять с обдолбанного фанатика? А то, что его накачали – очевидно и без экспертизы, которая показала, что в крови содержится диэтилтриптамин.55
  Диэтилтриптамин – психоактивное вещество семейства триптаминов. Вызывает возникновение ярких, красочных галлюцинаций и эйфорического настроения.


[Закрыть] Остаётся узнать – кто это сделал. Ушлые сектанты из новой гвардии Наместника или какая-то третья сторона? Но кто бы это ни был, он знает слишком много о деятельности дома моделей и о нашей причастности к ним. А это скверно.

Я смотрю на Таёдзэ, тот всё понимает и без моих слов.

– Коген, – почти ласково говорит брат, – а теперь давай подробнее о своей секте. Чем быстрее и толковее расскажешь, тем лучше будет для всех.

Коген всхлипывает, а я включаю диктофон, продолжая запись.

10. День второй: Ханаки

Сижу в кресле, обхватив руками колени, и смотрю на спящего Китори. Брат. Братик…

Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как проснулся, не знаю, сколько сижу вот так. Не могу разбудить. Боюсь. Мы неизвестно где, не известно, что с нами сделают, а я больше всего боюсь разбудить брата, прикоснуться к нему, посмотреть в глаза. Ведь он, как и я, всё вспомнит. Вспомнит весь тот грязный, пошлый изврат, которым мы занимались. Меня даже не заставляли, я сам. Сам! Сам потянулся к Китори, отсосал у него, а потом ловил кайф от того, что брат то же самое делает мне. Стонал под ним, блаженствовал от того, что чувствовал его член. Я вёл себя как последняя шлюха. Даже хуже. Как после этого смотреть ему в глаза? Как?!

Резкий щелчок замка, я вздрагиваю и оглядываюсь на открывающуюся дверь. Свет ночников тусклый, рассеянный, но узнаю их сразу. Невозможно не узнать. Ведь это они всю ночь трахали нас, они заставляли нас трахаться друг с другом. Они!

Они разглядывают меня и медленно подходят ближе. Вжимаюсь в кресло, стискиваю себя руками, запахивая тонкий халат и вижу, как их губы растягиваются в улыбках.

– Ханаки? – спрашивает один, присаживаясь передо мной.

В его голосе звучит ласка и нежность. Точно такую же нежность я слышал и ночью, прогибаясь под ним.

– Меня зовут Харумэ, брата – Таёдзэ, – продолжает он, беря меня за плечи. – Вы с братиком теперь будете жить здесь, а мы каждый день будем вас навещать.

Шёлк халата скользит с плеч, руки второго обнимают за талию сзади, распутывая узел пояса. Я уже не в кресле, я зажат между ними. Сильные, властные, они раздевают меня. Медленно, аккуратно раздевают. Чувствую, как мягкие губы касаются обнажённых плеч, и ничего не могу сделать, абсолютно ничего. Я даже не пытаюсь сопротивляться, а постыдный трепет охватывает всё тело.

– Не… не надо… – выдыхаю еле слышно, когда сзади в меня упирается что-то твёрдое.

– Не надо? – шепчет в ухо Таёдзэ. – Но твоё тело говорит другое, малыш.

Пальцы касаются моего вставшего члена, ласкают, а я закусываю губу, но стон всё равно рвётся наружу. Я совершенно беспомощен, дрожу в их руках, беззвучно, одними губами молю отпустить. Но бесполезно. Ладони Таёдзэ легко касаются напряжённых ягодиц, и мгновение спустя скользкий палец проникает в меня. Замираю, зажимаюсь, судорожно цепляюсь за рубашку Харумэ.

– Ш-ш… – гладит он меня по голове. – Успокойся, котёнок, расслабься. Расслабь попку. Ты же умничка. Ты знаешь, что нужно делать.

Его губы касаются моих, язык проникает в рот, завладевает им, ласкает. И я подчиняюсь, расслабляю ягодицы и чувствую, как проникает второй палец, затем третий, и, когда растяжение становится привычным, вторгается член. Аккуратно и бережно меня насаживают на него, проникают всё глубже, заполняют меня. Почти задыхаюсь от боли, но я знаю, помню, что получал от этого удовольствие, и начинаю крутить попой, менять угол, подстраиваться.

– Молодец, малыш, – слышу довольный шёпот сзади, и горячие губы нежно касаются шеи.

Харумэ разрывает поцелуй, отстраняется.

– Ты просто чудо, котёнок, – улыбается он, расстёгивая ширинку. – Маленькое, послушное чудо.

А через мгновение член, большой, налитый кровью член, касается моих губ. Я сглатываю, а Харумэ, продолжая всё так же тепло улыбаться, чуть надавливает. И я размыкаю губы, позволяю проникнуть в рот, позволяю заполнить себя. Позволяю им трахать себя…

11. День второй: Таёдзэ

Резко вхожу в него, насаживаю на себя, вгрызаюсь поцелуем в плечи. В эти гладкие восхитительные плечики. Горячая волна острого удовольствия накрывает с головой, и я изливаюсь в него, а он дрожит в моих руках: такой маленький, гибкий и такой покорный. О, эта покорность! Она сводит с ума, от неё просто крышу сносит. И хочется трахать, трахать его ещё и ещё, входить в него, быть в нём, ощущать его тесноту, его дрожь, его страх. Сладкий, безумно сладкий котёнок – Ханаки.

С сожалением выхожу из измученной попки, глажу гибкую спину и любуюсь тем, как Хару кончает малышу в рот, а тот послушно глотает, слизывает. Он уже почти ручной – этот котёнок. Не то что упрямый братец, который только под нажимом и действием афродизиака становится послушным.

Смотрю на кровать, где сейчас спит Китори, тот начинает ворочаться, просыпаясь, и я улыбаюсь – пора заняться этим упрямцем.

Поцеловав на прощанье тонкую шею мальчика, аккуратно ссаживаю его с колен на кресло, а сам подхожу к постели, присаживаюсь, склоняюсь над Китори.

Коген, конечно, червь, но за такой подарок заслуживает благодарности. Если бы не он, то когда бы мы ещё встретили этих малышей? Нет, иногда наши люди устраивают рейды в поисках подходящих мальчиков и по институтам, но крайне редко, когда совсем делать нечего. Обычно же мальчики попадают к нам из модельных агентств, студий, всяких тематических конкурсов и смотров, где крутится наша агентура. Малыши, конечно, примечательные, что уж говорить – редкие самородки. Но они уже полгода в городе, а агенты ни сном, ни духом. Токио слишком велик, и в его мусоре может затеряться даже Звезда Африки.

Но теперь эти маленькие звёздочки в наших руках. Пока мы с братом допрашивали Когена и пробивали информацию, малышей перевезли сюда, на остров, в цитадель для элиток. И отсюда им уже никуда не деться.

Касаюсь пальцами шеи Китори, он вздрагивает, а я, усмехнувшись, скольжу дальше, стягиваю халат, обнажаю грудь. Когда касаюсь маленького сосочка, малыш окончательно просыпается. Пару секунд смотрит на меня удивлённо, ничего не понимая, а потом паника сводит напряжением всё тело.

– С добрым утром, Китори, – говорю я, продолжая медленно ласкать его грудь. – Как спалось?

Он судорожно выдыхает, почти вскрикивает и вырывается из моих рук, прижимаясь к спинке кровати. Я бы мог запросто схватить, завалить, сжать стройное тело до хруста. Но не делаю этого. Позволяю ему отстраниться, отдышаться, оглядеться. Ведь и посмотреть есть на что.

Хару не теряет даром время, и малыш Ханаки плавится от умелых ласк, стонет так беспомощно и так сладко, что от одних этих звуков можно возбудиться.

Вижу, как Китори смотрит на них, как дрожат руки, как бьётся в глазах отчаяние. Вижу, и тепло разливается по всему телу. Эта борьба доставляет столько же удовольствия, что и покорность его братика. Страх, упрямство, сопротивление – эти блюда хочется смаковать, наслаждаться вкусом. Наслаждаться и понимать: все трепыхания пташки бесполезны. Она попалась в силки, и ей не вырваться.

– Вы… – шепчет Китори. – Вы снова?..

Он не договаривает, но я понимаю без слов и просто усмехаюсь, оставляя открытым вопрос, накачан его брат или нет. Неизвестность мучительнее правды, так пусть помучается.

А в следующую секунду резко придвигаю Китори, опрокидываю на постель и, заломив руки, стягиваю их поясом от халата, привязываю к кровати. Мальчишка, придя в себя, кричит, брыкается, но я поднимаю его таз, сгибаю позвоночник, вынуждая упереться коленями в плечи. И сопротивление прекращается.

– Будешь лягаться – свяжу полностью, – ласково говорю я, одной рукой придавливая его ноги, а второй шаря по кровати в поисках смазки.

Китори всхлипывает. Довольно улыбаясь, глажу его попку и ввожу палец в покрасневшую дырочку. Малыш зажимается, но я резко надавливаю, срывая с его губ сдавленный крик.

Бесполезно сопротивляться, просто бесполезно. И он скоро это поймёт – мой славный, чудный мальчик. «Ханакай» – цветок удовольствия – так называется афродизиак. Это название как нельзя лучше подходит и малышам.

Я наслаждаюсь каждым вскриком Китори, каждым его вздохом, каждым стоном. Наслаждаюсь его упрямством и покорностью, его силой и беспомощностью. Я просто наслаждаюсь им.