Текст книги "Принцип револьвера. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Йока Тигемюлла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Йока Тигемюлла

Принцип револьвера

Часть вторая

Бывший охотничий зал сейчас напоминает цыганский табор, или даже стоянку древнего человека. Куча народу толпится в относительно тесном помещении.

"Толстые перекрытия... руины дворца сверху... надежная защита..." – кого они хотели успокоить, если даже я девчонка помню, что существуют на свете планирующие бомбы, фугасные снаряды...

Или как там они называются правильно? Нас просто загнали в полуподвал, как крыс! Наверное, сейчас решают, как лучше нас травить... Или ждут когда сами подохнем, но это вряд ли. Потеплее закутываюсь в бушлат, воротник пахнет чьим-то потом и неожиданно – хорошим трубочным табаком, запах из прошлого... Док Бентон курил трубку, и так пахло у нас, когда они с папой играли в шахматы... Трясу головой, чтобы отбросить ненужные и болезненные воспоминания – сейчас память о прошлом лишняя – и без того больно... И страшно. Чтобы не уйти в безумные грезы о мире которого нет (вернее он где-то рядом, вот тут, за ближайшим углом мироздания), оглядываюсь.

Народ вповалку лежит на засыпанном остатками штукатурки и мусором полу. Кто-то спит, укрывшись бушлатом или плащ-палаткой. Умильно: два паренька, чьи перемазанные копотью лица во сне неуловимо напоминаю лики на закопченных лампадами иконах восточных храмов, используют вместо подушки чучело горного леопарда... И этот же белоснежный красавец гордо скалится с шевронов на их куцых курточках. Мальчишки-кадеты... будущие горные стрелки, кажется... Ох, нет... Будущего ведь больше нет... да и настоящего почти не осталась.

За шикарным дубовым столом, трое незнакомых, заросших бородами офицеров пьют чай. Тот чья борода совсем седа ловит мой взгляд и, не обращая внимания на мои гримаски отрицания, плескает в огромную алюминиевую кружку кипятка из закопченного бидона. Сыпет туда чай и сахар из белых пакетиков. Осторожно ступая между лежащих, идет ко мне протягивает исходящую паром кружку и пластинку галеты. Хлеба нет, но есть армейские рационы – картонные коробки, по иронии судьбы снабженные надписями "Миротворческие силы Лиги Наций". Те самые "силы", что ударили нам в тыл, высадили морской и воздушный десанты и сейчас "помогали" вымотанным боями мятежникам уничтожать очаги сопротивления... Запиваю хрустящую галету, намазанную апельсиновым джемом, чаем со вкусом распаренного веника... Размышляю сонно, почему в рационах такой вкусный джем и в тоже время такой ужасный чай... И гоню тревогу за Мику, его позвал к себе герцог и вот... Его все еще нет.

Элинка, что пригрелась у меня на плече, вздрагивает, – ну вот дочаевничала я, – подругу разбудила. Мы с Элькой сидим вместе со всеми на полу, правда, на толстом куске брезента, и бушлатов нам ребята натащили кучу. Элинку любят и берегут, как умеют.

–Глотни, Эль! – протягиваю ей полупустую кружку.

Элинка жадно пьет и тихо вздыхает, возвращая мне кружку:

–Есть хочется...

–Подожди, я сейчас! – поднимаюсь, слегка затекшая спина отдается болью.

Внимательно глядя под ноги, скольжу между телами, к небольшой походной печке, на ней постоянно кипит котел.

–Мне бы поесть? – бросаю сгорбленному старичку, что сидит рядом на маленькой скамеечке, среди потрошенных картонных коробок с рационами.

–Сейчас дочка, – старичок встает и я с оторопью узнаю Брэнд-а-Мора, мажордома Блюмов.

Некогда роскошные бакенбарды свалялись и растворились в жидкой бороденке, глаза потускнели и слезились, лишь осанка и достоинство остались со стариком. Невольно любуюсь его грацией. А он орудуя какими-то непонятными щипами он достает из кипятка плоский судок из фольги и прищурив один глаз читает:

–Рис-сот-то. Пойдет? – это уже мне.

–Слишком остро, – извиняюсь я, – Элинке не надо бы...

–Сейчас, – величаво кивает старик.

–Держи, – отдает он разогретые консервы подошедшему вслед за мной бойцу.

–Картошка с беконом? – зачитывает он очередную надпись на судке из пайка.

Я киваю и несу горячую коробочку к Элинке. Пальцы прижигает даже сквозь перчатки. Поэтому плюхаюсь рядом с подругой, испытываю облегчение. Элинка протягивает мне мою ложку (совсем забыла, что сунула наши ложки ей в карман), я аккуратно черенком прорезаю фольгу сверху, аппетитный запах, вкуснющая картошка с крупными кусочками мяса... Лига хорошо кормит своих солдат.

–Поели можно и поспать, – утомленно вздыхает Элинка и вновь приваливается к моему боку.

Сколько мы не пытались убедить Элинку, что в ее положении, ей нужен покой и удобство, так и не вышло, хорошо еще ночами Блюм уводит ее к себе – походная койка лучше, чем жесткий пол.

Сердце что-то побаливать начинает, жмет вся эта атмосфера тревожности и безысходности. Надеяться нам остается разве что на чудо. Но чудес не бывает... Когда Лига подтянет артиллерию, мы умрем. А может это случится раньше... Улучшится погода, прекратится снег с дождем и... Наверное, мы успеем услышать рев штурмовиков Лиги... Конечно тех "штурмовиков", что с крыльями, а не тех вооруженных до зубов головорезов, слухи о чьих похождениях доходят иногда до нас...

–Арт!.. Арт вернулся, – шорохом проносится по залу. Сердце на мгновение замирает, когда я узнаю в устало ввалившемся в зал парне Артура. Узнаю, когда он сдирает с лица мохнатую белую маску. Спокойные глаза на заросшем щетиной лице. Вздрагиваю, замечая в неверном свете плошек бурые пятна на белом маскхалате...

"Господи, пусть это будет не его кровь!" – глупая молитва.

"На войне нет Бога, кроме Случая, а Удача пророк Его!" – эту глумливую поговорку я услышала только здесь, от этого Артура страшного и равнодушного...

Такого вот, как сейчас, который устало сбрасывает с плеча перемотанную грязными бинтами винтовку с уродливо-толстым стволом и проводит по лбу рукой в перчатке с обрезанными пальцами. Поймав мой встревоженный взгляд, по-детски подмигивает мне. Дверь в кабинет распахивается и оттуда появляется Ивонн. Интересно, как ему удается поддерживать себя в таком виде? Гладко выбрит, мундир отутюжен, лишь лицо выдает напряжение и усталость – похудевшие осунувшееся лицо...

–Молино не придет, – говорит Артур, – их встретили у шоссе М-10, там танки и... – Артур жадно пьет воду из пластиковой бутылки.

–Жаль, – голос Ива звучит спокойно.

Только тот, кто знает герцога достаточно хорошо, может уловить, что его голос меняет интонацию...

–Командиров боевых групп ко мне! – короткая команда заставляет зашевелиться людей, с пола поднимаются несколько фигур и бредут к тяжелой дубовой двери.

Артур пробирается к нам и целует мне руку. Теряюсь от удивления.

–Как же я рад тебя видеть, Каролинка! – говорит Артур, и добавляет, обращаясь к Элинке, – Привет, Принцесса, украду у тебя подругу ненадолго?

–Кради... – сонно соглашается Элинка.

–Дай тулуп! – бросает Артур куда-то мне за спину и тут же мне на плечи обрушивается теплая тяжесть, – Спасибо, Рон, вернем через полчаса.

–Дарю, – весело говорит кто-то в ответ, тот самый Рон, наверное, – мы сейчас уходим, тулупчик уже ни к чему, хе-хе...

Мы выходим с Артуром в тесный стылый тамбур – здесь кисло пахнет сыростью и чем-то еще, поганым таким... Интересно, смерть имеет запах? Сверху еле-еле сочится свет... молочно белый... вязкий, как жирные сливки. Боже, что за дурацкие мысли приходят в голову? Если подняться по лестнице, то можно оказаться в разбитой галерее, где-то там я обронила свой жакетик... Когда бежала вместе с Микой, повинуясь воплю смутно знакомого бородача высунувшегося из какого-то подпола:

–Растудыть вас рачком, экстремалы – бегом!!! Гниды минометы подтащили, млин! Бегоооом!!!

–Просто так помолчим ни о чем? – спрашивает Артур строчкой из какого-то полузабытого стихотворения и память отключается, оставляя меня в не менее страшной реальности.

–Всё понятно, зачем же слова? – отвечаю автоматически, такими же полузабытыми строчками.

Ой, а ведь это стихотворение мне Артур дарил! Да... Но это же был другой Арт, тот смешной мальчишка-очкарик моей реальности! Как все странно... глупо... страшно!

–Аха... – толи вздыхает, толи выдыхает Артур, щелкнув зажигалкой, он запаляет плошку прилепленную на одной из ступенек.

Яркий огонек делает тени гущи...

–Все так плохо? – спрашиваю Арта, прислоняясь спиной к стене, даже сквозь два слоя зимней одежды чувствую холод камня.

А может это тоже самовнушение. Точно! Я просто тоже стала ненормальной, свихнувшейся, как этот мир.

–Ожидаемо... – ухмыляясь, отзывается Артур.

Не сразу соображаю, о чем это он – свой вопрос забылся. Я просто гляжу ему в глаза, снизу вверх... У него странные глаза. Будто пылью припорошены, тусклые глаза человека, который мысленно уже перешел какую-то черту, сделав свой выбор. Да нет, выбора нас лишили... Осталась одна свобода идти куда-то, пока не настигнет конец. Он смотрит на меня и взгляд слегка теплеет. А, может, это всего лишь огонек плошки вспыхнул чуть сильнее, отходя от удара сквозняка... Сама не знаю как это получилось, но прижимаюсь к нему, утыкаюсь носом в провонявший гарью и еще какой-то дрянью холодный маскхалат, и глупо молчу... Да и не о чем нам говорить... Все действительно понятно. А те вопросы, что я могу сейчас придумать, я лучше придумаю потом... Может не будет так больно, может быть удастся убедить себя, что этот парень мне никто и те, в зале, тоже никто... И Урри, тот, кто дал мне время сжечь карту, давным-давно, в подбитом вездеходике... Тоже был никем...

–Не плачь, – шепчет Артур, – этот парень, шпион, обещал вытащить вас с Элинкой...

–Да... – эхом отзываюсь я, просто чтобы не молчать.

–Я не слишком ему доверяю, но особого выбора нет, – холодный шершавый палец, ласково снимает слезу с моего носа.

Артур отстраняется. Поправляет одежду что ли? Слезы мешают разглядеть, чем он занят, и я пытаюсь смахнуть мутную пелену тыльной стороной вязаной перчатки. Потом стаскиваю перчатку – не хватало грязь в глаза занести... Как ребенок тру кулачком глаза, размазывая слезы по щекам... И ведь никаких истерик, это просто слезы боли...

"Бывает. Успокаивайся, дура!" – уговариваю себя.

–Это тебе... – Артур опускает мне на ладонь маленькое серебряное колечко на цепочке – змейка, кусающая свой хвост.

Непонимающе смотрю в ладошку: толстая стальная цепочка, тусклая пластинка офицерского жетона и это колечко – тоненькое, детское, хорошо, если налезет на мой мизинец. Гляжу в глаза Артура, сама не знаю, что мне нужно увидеть сквозь пыль усталости и боли.

Мой взгляд Артур принимает за вопрос. Он грустно улыбается:

–Ну да. Ты не помнишь, конечно... Это твой подарок. Нам было лет по десять... кажется. Мой талисман. Хороший талисман, мне всегда помогал. Даже сегодня вот снова... Вернулся... Возьми на память. Пусть теперь тебе поможет. Мне больше не нужно, а тебе... Пусть поможет.

"Почему не нужно?!!!" – истерично кричит сжимающееся сердце. А разум, который уже давно просчитал все, подтверждает: "все правильно..." Для тех, кто остается – нет шансов. Совсем нет.

В горле стоит шершавый комок, я зачем-то стараюсь не заплакать опять, и все крепче сжимаю в кулачке серебряную змейку.

–Арт, – слова застревают в горле, мне приходится их выдавливать из себя, трудно, очень трудно, – а может пойдем с нами? Мы выберемся!

Артур вздыхает и зажмурив на мгновение глаза отрицательно качает головой.

–Гвардия не бежит и не сдается, Каролинка.

"Он что пытается так шутить?"

–Смотри, – объясняет Артур, – даже если погода не улучшится, то Лига подтянет резерв, танки будут здесь через три часа, пусть через пять, сделаем скидку на инженерную разведку... Пять часов у нас есть, а потом...

–Это все ради нас? – зло кидаю вопрос, – То время, которое вы будете умирать, это для нас?

–Глупыш, – его ладонь гладит меня по волосам, – если вам не удастся уйти, тогда все потеряет смысл. Все будет зря. Понимаешь? – он пристально глядит мне в глаза...

–Артур... – выдыхаю я, а он порывисто прижимает меня к себе и долго целует. У поцелуя горький привкус пороха и копоти и соленый вкус крови из потрескавшихся губ. Резкий мужской запах Артура словно обволакивает меня жадным мягким мистиком, и мне страшно не хочется его отпускать, почему-то кажется, что как только я это сделаю, он снова окажется там, за чертой потерянной надежды. Там откуда не возвращаются...

От ощущения бессилия и обреченности хочется выть и пинать ногами стены. Но почему, почему?! Почему должен умирать совсем еще молодой, хороший парень, Артур? Только потому что младшего Тигерина не оставят в живых ни при каких обстоятельствах? Судьбу не обманешь? Черта с два! Не рыдать! Не выть, как психопатка! Не добавлять ему боли! Не отнимать сил... Мамочка, как мне горько и страшно...

–Артур, обещай мне, – требовательно говорю я, – обещай, что если будет хотя бы один шанс, нет, даже полшанса... Даже совсем маленький кусочек... ты им воспользуешься?

–Какая ты суровая, Каролина! – улыбается Артур, а в глазах пепельная метель.

–Обещай!!! – меня несет.

–Хорошо, обещаю, – успокаивает меня Артур. За стенами рев и грохот.

–Идем, – говорит Артур, – вам уже пора!

Я впиваюсь в него губами, будто хочу навсегда запомнить все, запах, слова, взгляд... Если я выживу – он будет всегда со мной.

Вес цепочки незнакомо ощущается на шее, – никогда не носила цепочек, колечко холодной льдинкой застыло около груди. А жетон Арт снял, просто разорвал пальцами – легко и страшно...

Мы возвращаемся в зал. Возле Элинки меня уже ждет хмурый и озабоченный Мика... Виновато смотрю ему в глаза, а сердце падает куда-то... Тот же пепел во взгляде. Значит, нам не уйти?

***

В комнате холодно и душно. Так бывает... Вызывающе пижонский стол красного дерева с какими-то вычурными завитушками завален картами, прямо на картах, заливая их стеарином, горят плошки... Герцог спокоен, как смерть. Так же спокойны и люди стоящие рядом. Лишь всхлипывает на узкой походной койке Элинка, да что-то тихо шепчет ей Каролина.

–Запасной выход из бункера взорван, – говорит нам Ивонн.

–Значит, Молину взяли живым, – тихо констатирует Арт.

–Ну что ж? – ухмыляется длинный субъект с отвратного вида шрамом на лице, – Пойдем на прорыв, а там...

–Хорошо, Лек, – кивает герцог, – собирай добровольцев, пойдете на прорыв... В сумерках, будет шанс... может быть.

–А девочки? – понизив голос до едва заметного шепота, спрашивает Лек.

Герцог долго смотрит мне в глаза.

–Как там тебя? – интересуется он устало.

–Мельникоф. Мика, – я выдерживаю взгляд.

–Ты хорошо плаваешь, Мика? – интересуется герцог.

–Обычно, – пожимаю плечами, не понимая к чему идет этот разговор.

–Моя... жена... не умеет плавать, Мика! – чуть запнувшись, поясняет герцог.

–Последний вариант? – кривит губы Артур.

–Последний, – тихо подтверждает Блюм, – уходить будете по подземной реке. Там раньше стояла турбина. Мы ее разобрали, проход теперь свободен.

–То-то я думал, чего электричество кончилось, – хмыкнул Лек.

–Плыть будем на надутых баллонах? – задаю вопрос прикидывая, какая температура воды может быть в этой "подземной реке"...

–Нет, – удивляет меня герцог, – поплывете на этом – Ивонн кивает на... настоящее индейское каноэ.

А я даже не понял сначала, что это – думал какая-то скамейка диковинная.

–Откуда эта хрень? – не успеваю скрыть свое изумление.

–Из коллекции подарков – усмехается Блюм, – правителям положено дарить подарки. Ну и, – улыбка становится шире, – сувениры бывают крайне экзотические... порой... Вот уж не думал, что придется использовать эту... хрень... по прямому назначению!

–Я не умею на каноэ! – честно признаюсь я, – на обычных лодках еще куда ни шло, а...

–Там ничего сложного, я покажу, – решительно говорит Каролина.

–У нас мало времени, – напоминает Арт.

–Нужна сухая одежда на смену, – начинаю я...

Улыбка исчезает с лица герцога:

–Все готово, правда мы не думали, что сыграет этот вариант... Но...

–Парни, проводите, девочек, а с... Микой, я еще перекинусь парой слов.

–Ив, – робко зовет Элинка.

–Я приду тебя проводить, – тихо говорит Блюм, а я замечаю, как ходят желваки под гладко выбритой кожей.

–Пойдем, – Каролина почти силой поднимает Элинку с койки.

Арт и Лек берут каноэ...

–Эй, не стоит всем пока... – предупреждающе начинаю я, и затыкаюсь.

Стена с шорохом отходит в сторону. Первыми в образовавшуюся щель лезут парни с каноэ, ругаясь и щелкая кнопкой фонарика, завалявшегося в кармане у Лека.

Девушки уходят следом. Когда они скрываются в проеме, а гулкие шаги затихают. Блюм тихо говорит:

–Вытащи их! Элинка знает пароли моих личных счетов, и ее подпись примут в банке. Вытащи ее и станешь богатым человеком, – он смотрит мимо меня, – она заплатит тебе.

–Без ее подписи, перевести деньги не получится! – словно испугавшись чего-то, добавляет он.

Мне хочется ударить этого человека. Разбить этот нос с горбинкой, вытрясти душу, я всю жизнь ненавидел то, что он олицетворяет – надменных аристократов, одним лишь появлением на свет навсегда обгоняющих нас, простых парней... Красивые дворцы... Гладкие лица власть имущих на экранах визоров... Только, какое это имеет значение здесь и сейчас?

Мои кулаки разжимаются, передо мной вновь усталый человек, который уже мертв и знает это.

–Если ты не доверяешь мне, то почему? – спрашиваю, неосознанно переходя на "ты".

–Больше некому, – просто говорит Блюм.

–Но ведь шанс, попробовал бы уйти сам с ними... – понимаю, что несу бред, но не могу остановиться, потому что представляю, что бы испытывал сам, на его месте – ужас, животный холодный страх смерти, неизбежной и скорой...

–Они не успокоятся, пока я жив, – слова Блюма просты до банальности, как любая истина.

–Отправь с нами, кого-то еще, кому доверяешь, – глупое чувство, мне стыдно уходить, наверное, действительно есть вещи страшнее смерти...

–Каноэ двухместное, – хмыкает герцог, – ты нужен Элинке, ты будешь ее опорой...

–А Каролина? – озноб начинает бить меня.

–Ты ведь не пошел бы без нее? – спрашивает Блюм.

И я молчу в ответ. Какая же ты сволочь, герцог! Расчетливая и умная... Да, наверное, настоящий политик и должен быть таким вот – хладнокровно бьющим сразу по всем целям... Не оставляющим выбора. Он заранее знает, что из одного чувства благодарности и стыда за то, что мне дали шанс на жизнь, я буду тащить его любимую, пока жив... И он прав, этот мертвый правитель, погибающей страны.

–И все же почему я? – отчего-то меня мучает этот вопрос, – Почему не Артур, не...

–Ты из их среды! Мы никогда не будем для них своими, а в какой-то ситуации это может решить все! – поясняет Блюм и, что-то определив для себя, командует мне:

–Если вы выберетесь, то не играй – просто стань собой. Ты обычный парень у тебя беременная жена, которую ты выводишь из города... Держи, – он достает что-то из ящика стола и протягивает мне.

Машинально беру, в руке оказывается знакомая тяжесть револьвера. Наваждение какое-то – потертый от времени "Доберман"... Отщелкиваю в сторону барабан, проверяя патроны... В барабане оказывается всего один патрон. Чувствую, как уходит драгоценное время, но зачем-то интересуюсь:

–В офицерскую рулетку решил играть?

–Да нет..., – герцог продолжает шарить в ящике стола, – так приготовил... возьми... вам нужнее... Патроны, – протягивает он мне небольшую пластиковую коробочку.

–А ты? – вкладываю недостающие тупоносые цилиндрики патронов в гнезда и прячу коробочку и револьвер в карман бушлата.

–Я капитан... капитаны не бегут с корабля... – Блюм первый выходит в открытую дверь хода.

Ныряю за ним. Ничего не видно, тьма такая плотная, что кажется вязкой на ощупь. Крепкая рука хватает меня за плечо и тянет за собой. Он что тут тренировался с закрытыми глазами ходить? Под ногами твердый камень, мы сворачиваем и попадаем в маленький грот – вечные плошки борются с темнотой. "Подземная река", оказывается узеньким быстрым ручьем...

–Река довольно мелкая, – успевает сказать герцог, прежде чем на нем виснет Элинка.

Мне чертовски страшно лезть в воду... Арт, торопливо дает наставления, которые я совсем не понимаю, что-то про весла и равновесие... Разберусь...

–...бесшумку и пять магазинов я сверху положил! – выделяю фразу из торопливого потока.

Киваю головой молча.

–Пора! – холодно звучит под сводами голос герцога.

Он тащит Элинку к каноэ, которое уже спустили на воду – Каролина уже там, в странной позе на носу... Лек и Арт держат лодчонку, усаживаем девушку с помощью герцога, залезаю в лодку и отмечаю, что борта почти сравнялись с уровнем воды.

–Удачи, – это желает Артур и толкает каноэ.

Поток сразу хватает нас и тащит в тьму, фонарик закрепленный у Каролины на груди помогает мало. Суденышко, сразу начинает разворачивать куда-то, Каролина на носу гребет веслом и выравнивает лодку, Элинка пассажирствует посередине, я загребаю вторым веслом на корме.

Река холодная, то глубокая местами, то такая мелкая, что каноэ застревает. Тогда я спрыгиваю в ледяную воду, от которой тотчас же немеют ноги и сталкиваю суденышко с камней. Промок я похоже с ног до головы и зубы непрерывно выбивают какой-то немыслимый мотив. Пещера постепенно сужается, свод опускается все ниже и ниже, где-то впереди нарастает грохот...

–Водопад! – кричит Каролина.

***

Свинцовые волны неумолимо накатываются на пустынный пляж и оставляют на песке клочья желто-белой пены. Сейчас трудно представить, что еще совсем недавно этот безлюдный пляж звенел звуками беззаботной жизни. Озеро Сребрянница, воду из которого можно пить без ущерба для здоровья... Проверим, воды мы нахлебались изрядно. Ледяной ветер сковывает движение. Набравший воды бушлат, давит на плечи неподъемным грузом, а я лезу из воды с упорством доисторического чудовища решившего эмигрировать жить на сушу... Пальцы рук давно потеряли чувствительность, ощущаю только их непривычную слабость и очень страшно уронить герцогскую бабенку – совсем скисла, даже не пытается идти, волочу ее под мышкой, стараясь не думать, что будет, если я ее уроню и она плюхнется животом...

"Все. Приплыли..." – падаю на колени, в присыпанный снежком песок.

–Как... Элька? – хрипит мне в ухо незнакомый сиплый голос.

Тупо смотрю на распростертую на песке женщину, с растрепанными мокрыми волосами облепившими равнодушное осунувшееся лицо. Наверное, так выглядят свежие утопленники... Становится обидно – неужели я столько времени тащил на себе труп? С размаху бью по щеке, потом по другой... И радостно наблюдаю, как "утопленница" открыв глаза начинает блевать. Собрав силы переворачиваю ее на бок – а то будет дико смешно – захлебнуться на берегу...

–Жива... – зачем-то поясняю вслух.

И гляжу на мокрую Каролинку – она лежит на боку, крепко прижимая к груди объемистый пакет затянутый в черную резину.

–Будет смешно, если в нем магазины к винтовке, – скрюченным пальцем тыкаю в пакет и все же смеюсь, скрипуче перекрывая посвист ветра.

Мне не отвечают и я оглядываюсь, потому что вспоминаю, о том, что надо идти. Идти самому и поднять на ноги девчонок, иначе мы останемся здесь навсегда.

Революция с ее жестокими боями, морскими десантами миротворцев, ночными налетами, постоянными зачистками стерли даже память об отдыхающих. Давно закрылись пестрые зонты летних кафе и лишь ветер гоняет какие-то обрывки по грязному песку в разводах мазута. Пытаюсь понять где мы, и память услужливо подсказывает: Ридльсбрюк – рабочий пригород столицы. Вот почему видны у самого берега громады девятиэтажек.

–Встаем! – ору я.

Вместо крика выходит что-то похожее на стон. Но Каролина послушно возится в песке, пытаясь стать на колени. Оказывается просто подняться на ноги совсем не так просто – онемевшее, застывшее от ветра тело слушается плохо, но распрямляюсь – назло всему. И целую вечность – бесконечность, наполненную свистом ветра и ударами снега с дождем в лицо, тяну на ноги Каролину. Когда ее лицо оказывается напротив моего, говорю прямо в мутные, подернутые дымкой усталости глаза:

–Идем к тем домам, иначе хана!

Подталкиваю ее и несколько секунд наблюдаю, как бредет, качаясь по песку фигурка с всклоченными мокрыми волосами, идет, таща в руке дурацкий пакет с неизвестным содержимым, все что осталось от запасов в нашем суденышке... Мир праху его.

Теперь нужно поднять Элинку... Тащу ее под мышки, пищит что-то, машет ручкой... Падаю на колено прислушиваюсь, надо понять, что она хочет сказать:

–Я не могу... Бросьте... меня...

Мать ее в зад! Без мелодрам эти дуры не могут.

–Ах ты, сука, подстилка герцогская, – рычу ей в глаза, – о детеныше вспомни! – хватаю ее, и с трудом распрямляюсь.

Ее тело в моих руках напрягается и мне становится легче.

–Молодец, девочка, давай... тихонько! – когда она делает первый шаг, тяжело опираясь о мой локоть, я понимаю, что игра продолжается...

Когда-то мне нравилось бродить по дюнам, поросшим жесткой травой, нравилось убегать от волны и трогать холодный податливый песок... Какой же я был дурак! Мы тащимся, оскальзываясь на промерзлом песке... Идем целую вечность. Я волоку на себе измученную беременную женщину, стараясь не терять из виду свой маячок – ковыляющую в струях снега и дождя Каролинку. Мы идем... Где-то во Вселенной вспыхивают и гаснут звезды, извергаются вулканы на Южном материке, гибнут люди... Совсем рядом, в том аду, из которого мы выбрались, чтобы попасть в другой – ад холодного ветра, мокрой тяжелой одежды и легких, которые не хотят вдыхать воздух. А мы идем, идем, идем... Когда под подошвой вместо песка оказывается надежная твердь асфальта, я становлюсь первооткрывателем, после долгого путешествия через моря, ощутившего надежность земли. Когда же нас прикрывает от стылого ветра громада высотки до меня доходит – я король мира. Я выживу!

Такие странным образом почти не тронутые квартиры попадались мне и на той, нашей, войне. Все выглядело так, будто хозяева выскочили на несколько минут и непременно вернутся обратно. Кто знает, возможно так оно и было. Вот только вернуться хозяину оказалось не суждено. Мне даже не приходится выламывать тонкую дверь квартирки на третьем этаже (третий потому что на первых двух окна не уцелели) – она приглашающе полуоткрыта. Ну да – рабочие кварталы, тут и красть нечего. В крошечной прихожей, на аккуратной циновочке с трогательной надписью "для обуви", кучки кошачьего помета... Ненавижу котов.

Затаскиваю Элинку прямо в спальню. Пустая комнатка, только огромная кровать, аккуратно накрытая чехлом, да скатанный палас в уголке – хозяева надеялись вернуться, молодожены какие-нибудь... Прежде чем дать женщине присесть на кровать, сдираю покрывало на пол. Проклятые коты.

Элинка плюхается на кровать и сразу съеживается, засунув руки между колен. Ну что за дура!

Сбрасываю с плеч мокрый бушлат. И начинаю сдирать с нее одежду – бушлат, напитавшийся влагой толстый свитер... Рубашонка какая-то. Шелковая? Бабы все-таки дуры... Опрокидываю ее на спину. Разбухшие, промокшие влагой башмаки не хотят сниматься, мои неповоротливые замерзшие пальцы не гнутся – шнурки превращаются в неразрешимую задачу... Рву ботинки с силой и сдираю их вместе с носками. Синие замерзшие ножки, со скрюченными пальчиками – золотой лак на ногтях. Бабы точно дуры... Начинаю вытряхивать ее из ватных камуфлированных штанов.

–Не надо, – ноет.

–Надо! – отрезаю я и ору:

–Каролина иди сюда!

Острые ногти Элинки царапают мне щеку, с недоумением смотрю на нее... А ничего – отживает, вон глаза блестят, уже не похожа на умирающую...

–Ты чего? – интересуюсь.

–Не надо! – шипит она.

Тут до меня доходит и меня пробивает смех, тяжелый перемешанный с кашлем смех. Смеюсь и кашляю – кашляю и смеюсь. А эта дурочка еще прикрывает полную грудь... Сквозь кашель выдавливаю:

–Дура! – и снова кашляю.

В комнатку, вваливается Каролинка и тоже хлопает глазками.

–Раздевайся! – хриплю ей я, – снимай всю одежду и с подруги сними эти кружева имитирующие трусы...

–Комодом нужно дверь... – начинает она.

–Раздевайся и растирайте друг друга! – раздраженно повторяю я.

–Как растираться? – точно – бабы дуры, даже самые умные из них.

–Как лесбиянки! – устало бросаю я и выхожу из спальни.

Тяжеленное трюмо немножко отодвинуто от стены. Наивная Каролина пыталась загородить дверь. Бессмысленно, если за нами придут баррикада нам не поможет. Просто прихлопываю дверь. Что же я хотел? А! Ногой распахиваю двери в зальчик. Типовая стенка с какими-то книжками, диванчик... Ура! Да здравствует мещанство – на двух стенках висят ковры, торопливо сдираю один за другим. Второй почему-то повешен на дрыне, этим дрыном мне пребольно достается по ногам... Ругаясь и раня пальцы о гвозди, отдираю ковер от доски и тащу оба ковра в спальню.

Сваливаю охапку ковров на край кровати и у меня перехватывает дыхание. Девчонки выполняют мою инструкцию, растянувшись валетиком тщательно мнут друг другу ноги – молодцы конечно, но... Нет просто молодцы – вижу какие-то мятые наволочки на полу – догадались вытереться. А подружка у герцога ничего, округлившийся животик ее не портит, как и крупные соски... Нда... От такого зрелища вспоминаю, что я мужчина, сжавшееся от холода "достоинство" неприятно ноет в мокрой глубине штанов.

"Как бы всю жизнь потом фальцетом не петь", – проскакивает угрюмая мысль, а я накидываю на девчонок толстые шкуры пропыленных ковров.

–Растирайтесь активнее! – взбадриваю девушек, а сам обшариваю комнату взглядом.

Где-то должны хозяева держать свое барахло? В спальне пусто и я снова вываливаюсь в зал. Распахиваю первую попавшуюся дверцу стенки, и мне на голову валится толстенный фотоальбом. Глянцевые яркие отпечатки чужой жизни высыпаются мне под ноги и я топчу их, распахивая шкафы и шкафчики. Бинго! Полный ящик какого-то тряпья и два одеяла. Волоку все в охапке, и тоже бросаю на постель.

–Так, Мика, раздевайся и ныряй сюда, – командует Каролина окрепшим голосом.

–Сейчас, – я вытаскиваю из кармана валяющегося бушлата, револьвер и коробку с патронами.

Руки совсем онемели, пытаюсь отжать защелку барабана – не поддается.

–Дай сюда! – говорит Элинка, от изумления отдаю ей пистолет и коробочку с патронами.

Пока девчонка уверено перезаряжает револьвер выбросив намокшие патроны, я с облегчением скидываю мокрую одежду, почти не чувствуя замерзшее тело ниже пояса. Представляю как это все будет болеть когда начнется отходняк...

–Мика давай в середину... – это уже Каролина, вот раскомандовались-то.

Через несколько мгновений я лежу под грудой теплых тряпок, зажатый с двух сторон горячими женскими телами. Онемевшие ноги щипают и трут, а я закрываю глаза и начинаю проваливаться куда-то. Слышу еще наивный вопрос Элинки:

–А разве можно спать, мы во сне не замерзнем?

И даже отвечаю, вроде бы:

–Можно... теперь... не замерзнем...

Но может быть, мне это уже снится.

***

Дурацкий пакет, который я с ослиным упрямством тащила из воды, тоже оказался очень упорным. Вскрываться он явно не желает. Что констатирует Мика, злобно чертыхаясь и раздраженно швыряя смачно чавкнувший пакет на пол. Тоненький столовый нож летит следом.