Текст книги "Они пришли с юга"

Автор книги: Йенс Йенсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцать вторая

И опять на дворе весна. Деревья стоят, одетые тонкой светло-зеленой дымкой, точно брачной фатой. Солнце с каждым днем все выше поднимается на небе, дни становятся длиннее. Все сильнее припекает, и на земле пробуждается жизнь, неистребимая, как сама природа.

Овладев Берлином, русские водрузили красное знамя на Бранденбургских воротах. В подвале имперской канцелярии нашли обуглившийся труп Гитлера.

Войска союзников двинулись друг другу навстречу по германской земле. Когда танковые дивизии русской и американской армий встретились у Торгау, солдаты выскочили из танков и бросились обниматься и целоваться; вместе они лихо отплясывали в своих тяжелых, запыленных сапогах и пели от радости.

* * *

Близился окончательный разгром преступного нацистского государства. Немецкие дороги и автострады были забиты беженцами, которые шли куда глаза глядят. Тысячи деморализованных поражением, измученных немецких солдат брели безоружные навстречу танковым цепям союзников. Немецкие женщины и дети бродили вокруг в поисках хлеба и крова, ища защиты от ветра и дождя и нещадных солнечных лучей. Да, немцам теперь пришлось плохо.

В концентрационных лагерях палачи, в предчувствии поражения охваченные безумной жаждой крови, массами истребляли заключенных. Газовые камеры оглашались криками беззащитных людей. Все новые и новые могилы наполнялись трупами евреев, русских, французов и поляков, но леденящий страх стальными тисками сжимал горла палачей. Немецкий генеральный штаб руководил операциями, заведомо обреченными на провал: немцы решили продолжать борьбу до ее горькой развязки.

Вермахт располагал еще сильными эсэсовскими дивизиями на западе Чехословакии. В Голландии, Дании и Норвегии стояли свежие войска, которые, конечно, не могли обеспечить победу, но были еще в состоянии причинить большой ущерб союзникам.

* * *

Слухи разносились по городу, как жужжащие тучи комаров. Развозя мясо, Мартин то и дело узнавал какие-нибудь новости.

Старая дама, дрожа от страха, рассказала ему, пока он выкладывал мясо на ее кухонный стол, что русские уже высадились на Лоллан-Фальстере.

Мартин вспомнил, что всего лишь полчаса назад он слышал, что те же русские сбросили тысячи авиадесантников над Копенгагеном.

Ломая руки, старуха в ужасе бормотала: – Что делать, что делать?.. Одна надежда: говорят, что эти русские все же неплохой народ…

– Еще бы, – коротко ответил Мартин, неодобрительно косясь на таблички в золотом ободке с нравоучительными изречениями, развешанные в передней и в коридоре.

Когда позднее Мартин уже порожняком проезжал мимо стенда с местной газетой, он остановился и подошел к доске, чтобы своими глазами прочитать последние телеграммы. Однако в газете он не нашел ни единого слова, которое хотя бы косвенно подтвердило бесконечные слухи.

– На вокзале рассказывают, что англичане сегодня утром перешли границу, а около полудня в Кольдинге уже был слышен грохот пушек, – зашептал какой-то старик за его спиной.

– Гм, гм… Может, это немецкие солдаты упражнялись в стрельбе? – усомнился другой старик.

– Да, конечно, и это возможно, я как-то не подумал… Его собеседник сплюнул на пыльную мостовую, затем неторопливо достал коричневую табакерку и всыпал себе в рот новую порцию табаку.

– Не знаешь, чему верить по нынешним временам, – сказал он, – и в его старых, воспаленных глазах загорелось презрение.

А уж что творилось в лавке самого Борка! Какая-то тетка, сияя радостью, объявила, будто огромный морской десант на всех парах мчится к западному побережью Ютландии. Это уж совершенно точно, потому что ей сказала об этом кухарка самого консула Нильсена…

* * *

Настал вечер. За ужином слушали английское радио, но оно не подтвердило ни одного из диких слухов, распространившихся за день. Затем Якоб сел на кровать и, набив трубку, развернул газету. Карен составила грязную посуду на поднос, а Мартина послала в нижний этаж за водой. Когда он поднимался по лестнице с двумя полными ведрами, его нагнал Красный Карл.

– Привет, – сказал он и дружески хлопнул Мартина по плечу. – А ну-ка, дай мне одно ведро. Я пришел потолковать с твоим отцом. Дома он?

– Угу, – кивнул Мартин.

– Хорошо.

– А, это ты… Хочешь потолковать со мной? – спросил Якоб и, отложив в сторону газету, стал набивать трубку.

– Да, такая уж подоспела надобность, – неторопливо проговорил Красный Карл и, усевшись на стул верхом, оперся локтями о его спинку.

– Как ты вообще живешь, Якоб?

– Не те сейчас времена, чтобы жаловаться.

– А что ты думаешь о положении дел, Якоб?

– Гм, что ж, видно, скоро этой сволочи крышка.

– Это с одной стороны, – возразил Красный Карл. – Но с другой стороны, именно сейчас мы должны развернуться. – Он вскочил со стула и заходил взад и вперед по комнате. – Я совсем потерял покой, – сказал он.

Не отрывая взгляда от собеседника, Якоб раскурил трубку. Красный Карл остановился у окна, глядя в светлое весеннее небо. Со двора доносились крики мальчишек, играющих в футбол.

– Да, скоро немцам крышка, – повторил Красный Карл. – Но я сейчас прямо как одержимый. Пожалуй, так я волновался только накануне моего первого публичного выступления. Не терпится мне сойтись с немцами в открытом бою! Я просто мечтаю об этом. Но порой я прихожу в отчаяние. У них пушки и танки и четыре тысячи хорошо обученных солдат. А мы можем выставить против них от силы полторы тысячи человек, вооруженных автоматами и пулеметами.

– Н-да, не густо, – согласился Якоб.

– У всех наших – жены и дети, и я несу ответственность за жизнь каждого. Я сражался в Испании и, право, знаю, что такое война, но сейчас, когда от меня зависит судьба стольких людей, я не знаю покоя. А если я неверно расставлю наши силы и по моей вине погибнет кто-нибудь из бойцов?

– Война есть война, – сказал Якоб и снова зажег потухшую трубку.

– Может быть, ты лучше поймешь меня, если я расскажу тебе кое-что. Недавно я говорил с одним из наших – уполномоченным Совета Свободы, он просил передать Фойгту привет от жены. Ее привезли в Швецию из концентрационного лагеря с эшелоном Красного Креста. Она лежит сейчас в шведском санатории тяжело больная – у нее туберкулез обоих легких. Уполномоченный говорил, что она ужасно изнурена и измучена, но радуется как дитя, предвкушая встречу с мужем.

Якоб молча поглядел на Красного Карла.

– Я не сказал тому человеку, что Фойгта нет в живых. Но, как только смогу, я сам поеду к ней и все ей расскажу. Но это еще не все. Умер в концлагере Хольгер Йенсен – помнишь, полиция арестовала его двадцать второго июня сорок первого года. Его жену и детей я тоже должен оповестить.

– Я хорошо знал Йенсена, – откликнулся Якоб. – Он возглавлял компартию в нашем городе, прекрасный был человек.

– Гляди, – сказал Красный Карл. Вытащив из внутреннего кармана какой-то лист бумаги, он разложил его на обеденном столе. Это была карта города и его окрестностей. Якоб склонился над ней. Мартин лишь слегка покосился на бумажный лист, не решаясь проявить неуместное любопытство.

– Гляди, – повторил Красный Карл, – вот позиции немцев. А вот позиции, которые займем мы сами в решающий момент. Но выступим мы только тогда, когда получим приказ из штаба союзников. Немцы были бы рады спровоцировать нас на преждевременное выступление, с тем чтобы окончательно уничтожить нас, а затем бросить все наличные силы против англичан. Как видно, в Ютландию вступят именно англичане.

Якоб молча кивнул и выбил трубку в цветочный горшок на подоконнике.

– И все же может случиться, что нам придется выступить до установления связи с войсками союзников. Возможно, надо будет помешать военным операциям немцев. Мы должны вывести из строя все мосты через реку, железнодорожные пути и шоссе и одновременно сами перейти в наступление, чтобы сковать силы противника. Необходимо также занять электростанцию, газовый завод и важнейшие предприятия города и удерживать все эти объекты во что бы то ни стало. На случай такого выступления мы разбили наши силы на две группы – северную и южную, – пояснил Красный Карл и показал расположение обеих групп на карте.

– Северной группой будет командовать наш бывший полицмейстер, – продолжал он. – Но меня сейчас больше всего волнует судьба южной группы, потому что руководить ею и отвечать за нее буду я. Все это я рассказал тебе не просто так, а с умыслом. Я хочу спросить тебя кое о чем. Если случится, что меня убьют, согласен ли ты, Якоб Карлсен, взять на себя руководство южной группой?

Задав свой вопрос, Красный Карл поглядел Якобу прямо в глаза. На какой-то момент суровое лицо Якоба утратило привычное выражение невозмутимого спокойствия.

– У меня же нет никакой военной подготовки! – сказал он.

– Это нам известно, Якоб, но командиры четырех рот южной группы все равно настаивают, чтобы моим преемником был именно ты – если меня убьют. Вполне естественно, что мои люди учитывают и такой поворот: война есть война!..

– Ладно, я согласен, – ответил Якоб. Склонившись над картой, они продолжали вполголоса обсуждать что-то, а пальцы их скользили по карте от одного пункта к другому. Мартину пришлось открыть чердачное окно, чтобы густые клубы табачного дыма выползли наружу.

Небо было ясное, синее, испещренное прозрачными, точно вуаль, облачками. Под ними, словно черные стрелы, скользили ласточки.

Когда на часах пробило полдевятого, Мартин спросил:

– Включить Лондон?

– Включай, включай, – сказал Якоб. Он по-прежнему стоял над картой, запустив руку в седые волосы и прислушиваясь к словам Красного Карла, который посвящал его в план операции.

– Нам необходимо создать вербовочные пункты, чтобы набрать достаточное число бойцов, – все так же тихо говорил Красный Карл.

Повертев ручку приемника, Мартин вскоре нащупал знакомые позывные – отрывистый барабанный бой. Затем раздались звуки горна и труб, после чего привычный голос произнес:

– Говорит Лондон, Би-би-си. Начинаем передачу для Дании.

Диктор охарактеризовал сдвиги на фронтах, происшедшие за последние часы, и отметил, что число военнопленных непрерывно растет. Затем неожиданно наступила пауза.

– Минуточку, – объявил диктор, – только что мы получили важное сообщение. – Резкий шум глушителей наполнил комнату. Красный Карл и Якоб оторвались от карты, подняли головы и повернулись к приемнику. Когда диктор снова заговорил, ясно было, что он чем-то взволнован. Более того, в его голосе явно звучало торжество. – Нам сообщают из штаба генерала Монтгомери, что все немецкие войска в Голландии, северо-западной Германии и Дании полностью капитулировали.

* * *

С трудом переводя дыхание, они встали со стульев и подошли к радиоприемнику. От волнения они не могли произнести ни слова.

И тут снова раздался голос диктора:

– Мы повторяем: как сообщают из штаба генерала Монтгомери, все немецкие войска в Голландии, северо-западной Германии и Дании полностью капитулировали.

Они смотрели друг на друга и радостно смеялись. Первым пришел в себя Мартин.

– Мы свободны! Свободны! – воскликнул он и замахал руками.

– По этому случаю разопьем по чашке настоящего кофе, – сказала Карей.

Мартин рывком распахнул дверь и, перескакивая через несколько ступенек, помчался вниз по лестнице.

Люди выходили из домов, оглядывались по сторонам, радостно приветствовали друг друга.

– Наконец-то победа!

– А часовые у школы все еще топают?

– Топают.

– Эти свиньи, наверно, еще ничего не подозревают.

– Погодите! Завтра от них и следа не останется!

– Пожалуй, ночью здесь уже будут англичане!

– Мы свободны! Свободны!

– Господи, неужели это не сон?

Казалось, только сейчас люди услышали птичье пение, ощутили всю прелесть теплого майского вечера. Им казалось, что будущее расстилается перед ними, как большой прекрасный сад, за которым раскинулись леса и поляны с душистыми цветами и журчащими ручьями. И все это принадлежало им, только им!

В домах распахнулись окна. Перекликаясь и пересмеиваясь с теми, кто гулял на улицах, жители города вывешивают датские флаги. Бурным ликованием встречает толпа каждый маленький датский флажок. В окнах загораются огоньки. Черные шторы, которыми пользовались для затемнения, срывают и выбрасывают, а внизу чьи-то ревностные руки хватают их и раздирают на куски. Одуревшие от счастья люди топчут эти клочки, отплясывая на них танец дикарей.

* * *

Площадь перед ратушей была черным-черна от народа. Горожане обнимали друг друга, целовались. Кто-то играл на гармонике «Интернационал», и люди пели. В другом конце площади затянули датскую песню «Чудесна наша страна», а немного погодя английскую – «Снова настали счастливые дни». Кругом летели в воздух шляпы, на асфальте плясали и без устали твердили друг другу: «С праздником!» Мартин просто не знал, куда глядеть, – поспеть всюду было невозможно.

– Здравствуй, Мартин! – произнес кто-то за его спиной. Он обернулся. Перед ним стояла Инга в красном платье с белым воротничком. Светлые волосы мягкими волнами окаймляли красивое лицо.

– Пойдем, – сказал он, обняв ее.

– Куда, Мартин?

– Куда глаза глядят.

– Ты мог бы поздравить меня, ведь сегодня день моего рождения! – сказала она.

– Сколько же тебе лет?

– Пятнадцать. – Взявшись пальчиками за край юбки, она сделала несколько па и закружилась в таком вихре, что ее платье зашелестело, словно листва на ветру.

– Раз так, я сейчас тебя поцелую, – заявил Мартин.

– Нет, уж это ты брось! – крикнула Инга, но нисколько не рассердилась, когда он схватил ее в объятья и расцеловал.

– Ну и нахал же ты, Мартин!

– Ну и пусть…

– Как ты смеешь целовать меня на глазах у всего города! Ведь нас могут увидеть!

– Ну и пусть… Поздравляю тебя с праздником!

– Спасибо! – сказала Инга и, взяв Мартина под руку, повела за собой. – А знаешь, я рассказала про нас с тобой маме.

– Господи боже мой, а она что?

– Мама сказала, чтобы я как-нибудь пригласила тебя к нам домой на чашку кофе. Придешь?

– Приду, если ты меня поцелуешь! – сказал он и снова попытался ее обнять.

– Ну уж нет! – рассмеялась Инга, ловко увернувшись от него.

Она побежала по улице, тоненькая и юркая, проскальзывая между прохожими. Но все же Мартин настиг ее и втолкнул в парадное. Тяжело дыша, она прислонилась к стене.

– Ну, – сказал Мартин, нахмурив лоб, и тут две руки вдруг обвились вокруг его шеи и горячие губы коснулись его губ.

Что-то сладко заныло у Мартина в позвоночнике, жаркая волна обдала его тело, казалось, она проникла до самых кончиков его волос. Счастье пело в его душе.

– Так ты смотри приходи, – повторила она на прощанье.

Он серьезно кивнул.

– Значит, мы теперь жених и невеста, – сказал он. – Поклянись, что ты никогда мне не изменишь.

– Клянусь, – сказала она.

Взявшись за руки, они побежали по улице туда, где звенела музыка.

Глава двадцать третья

На следующий день Мартин проснулся счастливый, точно батрак Йеппе в кровати барона. А вдруг все это только приснилось мне? – испугался он. Нет, то была явь.

Принесли газету: на первой полосе самым крупным шрифтом, каким располагала типография, было написано: «Дания свободна».

Чудесный выдался день, праздничный, весь пропитанный дыханием свободы. Якоб – тот и не ночевал дома, он вернулся под утро, чтобы проглотить чашку кофе да заодно проведать своих.

На широкой груди Якоба висел тяжелый автомат. Он осторожно снял его и поставил в угол, а пиджак повесил на спинку стула. На рукаве у отца Мартин увидел трехцветную повязку – она заменяла ему мундир.

– Сегодня ночью мы заняли все предприятия и мосты, – сказал Якоб, потирая руки. – Кое-где пришлось повозиться с немецкими часовыми, но все же дело пошло, ха-ха, да как еще пошло! Наши ребята дерутся даже лучше, чем я думал!

Карен послала Мартина за хлебом. Булочная была битком набита ранними посетителями, очередь тянулась от прилавка до самой двери. Молоденькая продавщица укладывала в мешочки булки и пышки, только что вынутые из печи. Вошедший булочник весело поздоровался с покупателями и тут заметил Мартина.

– Твой отец – борец Сопротивления, – сказал он и протянул ему огромный пакет со свежим хлебом. – Нет, нет, – сказал он, – платить не надо. Примите сегодня хлеб от меня в подарок! А отцу передай привет.

Все улыбались Мартину, его даже смутило всеобщее внимание. Вернувшись домой, он сказал матери:

– В булочной с меня не взяли денег, потому что отец – участник Сопротивления. – И вернул Карен все деньги, что она дала ему на хлеб.

– Это еще что за новости! – удивилась Карен.

– Ничего, придет время – люди успокоятся, – сказал Якоб, – а пока еще город бурлит. Я и то уже думал сегодня, что никогда не доберусь домой. Каждый прохожий останавливал меня, чтобы пожать мне руку и похлопать меня по плечу, а ребятишки даже требовали, чтобы я дал им автограф. И еще какая-то красавица бросилась мне на шею.

– Ну и дела пошли! – рассмеялась Карен. Она вдруг ощутила острый прилив счастья. – Но, пожалуй, долго так продолжаться не может, – сказала она.

– Слава богу! – пошутил Якоб. – В следующий раз я прикачу домой на машине – второй раз мне не выдержать такой осады.

– Верно, до ночи мы тебя не увидим? – спросила Карен.

– Да, навряд ли. Сегодня с утра мы начинаем аресты изменников родины и кончим с этим делом не раньше вечера. Можешь прислать ко мне Мартина, пусть принесет мне чего-нибудь поесть, он живо меня разыщет, мы ведь покамест разбили наш штаб в его школе.

Слушая рассказ Якоба о ночных событиях, семья дружно уминала хлеб, присланный ей в подарок.

– А не надо ли нам поскорее написать Вагну, чтобы он приехал домой? – спросила Карен.

– Ах ты боже мой, чуть не забыл рассказать тебе самое главное, – спохватился Якоб. – Вагн-то наш сидит в школе и допрашивает арестованных предателей. Он заносит в протокол их фамилии и биографические данные, затем выясняет, какие преступления они совершили, а они стоят перед ним навытяжку и от страха готовы в штаны наложить. Теперь они держатся тише воды ниже травы. После допроса Вагн сообщает каждому предателю, что его, гада этакого, на рассвете расстреляют.

– Ой, ну зачем же он это говорит! – воскликнула Карен.

– Правильно говорит! – возразил Якоб. – Он, конечно, не станет их расстреливать, хотя они лучшего и не заслуживают. Нет, пусть их судит настоящий суд. Но постращать их малость не грех, сами-то они сколько издевались над людьми!..

– Неужто Вагн не забежит домой? – Я не дождусь, когда увижу его! – сказала Карен.

– Не горюй, я пришлю его к тебе под вечер! – пообещал Якоб.

Бросив взгляд на часы, он заторопился – пора возвращаться в штаб. Красный Карл отпустил его всего лишь на час.

Уже надевая пиджак, Якоб сказал:

– Послушай, Карен, а ведь неплохо бы нам теперь вернуться домой, на старую квартиру. Вещички наши в два счета сложить можно. Пожалуй, я пришлю тебе машину этак часиков в пять, мы зараз и перевезем весь наш скарб. А пока что Мартин поможет тебе складываться.

– И то правда! – обрадовалась Карен. – Хорошо бы вернуться домой! Вот только вид отсюда больно красивый. Я уж к нему привыкла. Но ничего, и в нашем старом доме, на заднем дворе мы заживем как надо!

Тут кто-то постучал в дверь. Вошел дядя Вигго, всем своим видом изображая радостное волнение. На руке у него красовалась повязка, точно такая же, как у Якоба, – ее носили все бойцы Сопротивления.

– Добрый день, вернее, доброе утро, – поправился он с улыбкой. Затем лицо его вдруг стало серьезным. Схватив обеими руками руку Якоба, он с чувством пожал ее: – Спасибо тебе за все, что ты сделал для людей, Якоб, – проговорил он. – Спасибо…

– Ну что ж, на здоровье, – ответил Якоб.

– Дорогой друг, – продолжал дядюшка Вигго, – я полностью признаю, что прежде был недальновиден и не сумел так быстро разобраться в обстановке, как ты! Не сразу я понял, что активная борьба – единственное средство спасти страну от фашистской диктатуры!..

Эти высокопарные слова повергли в смущение всю семью – никто не знал, что на это отвечать.

– Хочешь кофе? – спросила Карен.

– С удовольствием, дорогая, спасибо!

– Ну, мне пора, – сказал Якоб. Было видно, что его радостное настроение омрачилось.

Вигго услужливо отворил ему дверь.

– Понимаю, – сказал он, – тебя зовет долг! Я тоже скоро отправлюсь выполнять свой долг! – При этом дядя Вигго снова улыбнулся.

Глядя на дядюшку Вигго, Мартин подумал, что он больше всего сейчас похож на перетрусившего школьника, только что узнавшего, что ему все-таки вывели тройку, и ужасно довольного этим, потому что могло ведь быть гораздо хуже…

– Как же вам жилось все это время, Карен, милая? – спросил Вигго.

– Какая разница, – ответила та, – теперь все это уже позади!

Налив брату кофе, Карен села напротив него и, подперев руками голову, спросила:

– А скажи-ка на милость, когда ты успел заслужить такую повязку?

– Заслуги бывают разные, – неопределенно промямлил Вигго.

– По-моему, ты просто притворщик и нахал, Вигго, – сказала Карен.

В комнате стало вдруг совсем тихо. Мартин продолжал возиться с постельным бельем, которое надо было побыстрее свернуть и увязать в тюк. Дядя Вигго уставился в чашку, сжимая ложку побелевшими пальцами.

– Однако злой у тебя язык, сестра, – проговорил он.

– Правда глаза колет, – сказала Карен. – Конечно, я сестра тебе, но все же я еще не ослепла. Муж мой – добрый и честный человек, а потому мне сейчас особенно хорошо видно, какой ты подлец.

Заглянув сестре в глаза, Вигго побледнел еще больше, но Карен не отставала.

– Ты всегда был слабохарактерный, Вигго, – продолжала она, – но с тех пор как ты стал водиться с нашими местными бонзами, ты стал еще и вертким и скользким, как угорь, – видно, от них заразился. Когда-то я радовалась, что ты перестал пить, но, пожалуй, ты все же больше нравился мне, когда был пьянчужкой; тогда мы хоть знали, чего от тебя ждать!..

– Не понимаю тебя!.. – замотал головой дядя Вигго.

– Неправда, – перебила Карен, – ты все отлично понимаешь! И я скажу тебе: придет день, когда ты снова не захочешь знаться с теми, кто, не щадя своей жизни, сражался с немцами!..

– Уверяю тебя: я готов признать – и делаю это совершенно искренне, – что коммунисты показали себя лучшими защитниками демократии…

– При чем тут коммунисты! – воскликнула Карен. – Да и кому нужны твои уверения, Вигго! Я ведь слишком хорошо знаю тебя и вижу тебя насквозь. Никчемный ты человек!

– Я прекрасно понимаю, Карен, что ты слишком много пережила и нервы у тебя не в порядке. Но я вовсе не хочу ссориться с тобой, ты же моя единственная родня, – отвечал дядя Вигго.

– Тебе следовало бы знать свое место! – заключила Карен. – Сегодняшний праздник не для тебя и не для твоей компании!

– Возможно, ты права, – сказал Вигго, – да только я… из самых добрых побуждений…

Вскоре после этого он ушел. На лице его не осталось и следа от прежнего восторженного выражения.

* * *

После ухода Вигго Карен с Мартином энергично взялись за упаковку вещей, чтобы можно было уехать, как только придет машина. В полдень Карен приготовила бутерброды и послала Мартина отнести их отцу.

– Здесь так много еды, что он сможет поделиться с Вагном, – сказала она.

Солнце, уже стоявшее высоко на небе, жарко припекало. На другом конце улицы Мартин увидел большой грузовик, окруженный плотной толпой.

– Что случилось? – спросил Мартин у какого-то паренька.

– А тут в доме один гад живет, сейчас его выведут, – ответил тот.

Толпа волновалась. Из передних рядов понеслись крики:

– Сволочь! Собака! Предатель!

Из темноты парадного вынырнул высокий человек, за ним вышли два вооруженных парня. Человек шел с поднятыми руками; казалось, они застыли в судороге, а голова почти совсем ушла в плечи.

– Уберите его к чертовой матери, пусть не поганит нашу улицу!

– Расстрелять его на месте!

Ухмыльнувшись, парни переглянулись и слегка подтолкнули арестованного вперед. Он был в черном костюме и рубашке без воротничка, в глазах его застыл ужас, он еле передвигал ноги, страшась приблизиться к разъяренной людской толпе. Один раз он даже с умоляющим видом обернулся к одному из сопровождавших его парней и тихо шепнул что-то. Мартин протиснулся в самый первый ряд, на какую-то секунду его глаза встретились с глазами предателя, но тот сразу же отвел взгляд. Мартину стало так противно, точно он прикоснулся к дохлой крысе. Он долго молча глядел вслед арестованному. Рядом с ним люди кричали:

– Сволочь! Изменник! Расстреляйте его! – и плевали предателю в лицо.

Тот пытался было стереть плевки, но из толпы тотчас закричали:

– А ну, хватит утираться! Руки вверх, фашистская сволочь!

– Вперед! – приказал ему боец Сопротивления, он старался удержать наседающую толпу, чтобы дать возможность арестованному взобраться на грузовик.

– Расстреляйте его! Да расстреляйте же! Гада этакого! – кричали люди.

– Обязательно! – пообещал боец, вскакивая в кузов. Грузовик отъехал. Вслед ему понеслись гневные крики и проклятия.

Переходя площадь у ратуши, Мартин увидел, что на фасаде ее вывешены три огромных флага – английский, русский и американский.

* * *

Мартин без особого труда пробрался в здание школы. Для этого надо было лишь протолкаться сквозь толпу, обступившую школьный подъезд. У входа в школу стоял часовой. Мартин сказал ему, что он сын Якоба Карлсена, и его тотчас провели через двор и проводили в пустой класс, где за длинным столом сидели Якоб и Красный Карл. Кругом стояло множество вооруженных бойцов с такой же трехцветной повязкой на рукаве. Одни, прислонившись к подоконнику, торопливо жевали бутерброды, другие, сидя на стульях, курили трубку и оживленно толковали о чем-то, перебивая друг друга. Все они успели обрасти бородой, и видно было, что они не спали много ночей.

Каждые несколько минут во двор въезжали грузовики. Вслед им неслись негодующие крики толпы и проклятья; прохожие сжимали кулаки и грозили предателям, испуганно ежившимся в кузове.

Среди шума и гвалта раздался зычный голос Красного Карла:

– Вторая рота, третий взвод, первое отделение! – крикнул он.

Какой-то боец быстро свернул свой завтрак и подбежал к столу.

– Вот список, – сказал Красный Карл. – Бери своих людей и отправляйся за этой компанией!

– С удовольствием! – ответил боец, торопливо сунул бутерброд в карман и, наскоро вытерев рукавом рот, взял автомат и вышел из комнаты.

Красный Карл вызвал командира другого отделения. К столу подошел совсем молодой светловолосый юноша. Мартин узнал в нем человека, предупредившего Якоба в день, когда схватили Фойгта.

– Тебе я поручаю арестовать редактора нацистской газеты! Вот его адрес. Будьте осторожны! Он ведь полоумный, кто знает, на что он способен! – сказал Красный Карл.

– Есть! – улыбаясь, ответил парень. Он любовно погладил рукой ствол автомата, затем нахлобучил на голову старый датский военный шлем, крепко стянув под подбородком ремень, и вышел. Следом за ним устремилась стайка молодых ребят.

– Надо сменить патруль на заводе! – сказал Красный Карл. – Необходимо также проверить все мосты и организовать заставу на главном шоссе! – Обернувшись к Якобу, Красный Карл заметил Мартина. – А, это ты! – радостно приветствовал он мальчика. – А ну, поди-ка сюда! – Схватив Мартина за руку, он посмотрел ему в глаза. – Теперь мы свободны, – сказал он, – доволен ты?

– Еще бы!

– Совсем-совсем доволен?

– Ну да! – отвечал Мартин.

– Гм, гм, как сказать, – улыбнулся Якоб, – в каком-то смысле Мартин немного разочарован, что война уже кончилась, ему не терпелось сразиться с немцами!

Громко рассмеявшись, Красный Карл сказал:

– Ты рассуждаешь совсем как Александр Македонский! Но я тебя утешу, Мартин! Борьба не кончилась! Она продлится еще много лет…

Красный Карл быстро нагнулся и поднял что-то с пола; это был немецкий флаг – на белом полотне уродливо извивалась свастика. Красный Карл одним рывком разорвал флаг на две части и протянул одну из них Мартину.

– Возьми, – сказал он, – вот тебе тряпка ботинки чистить.

– Спасибо, – сказал Мартин и, скомкав тряпку, спрятал ее в карман.

К столу подошел высокий боец. Взглянув на него, Красный Карл спросил:

– Задание выполнено?

– Да, командир, все в порядке, – ответил тот.

– Хорошо, обождите минуту… Послушай, Мартин, сегодня мне недосуг, но в другой раз мы непременно с тобой потолкуем, я многое должен тебе рассказать…

– Хорошо, – кивнул Мартин и отошел в сторону, ему было неловко отнимать у Красного Карла драгоценное время.

– Ну, я пошел, – сказал Мартин отцу.

– Иди, сынок, иди, да только сначала повидайся с братом, – ответил Якоб, поднимаясь из-за стола.

Мартин двинулся за отцом. Вдвоем они пересекли школьный двор и подошли к гимнастическому залу. Часовой, стоявший у входа, улыбнулся Мартину. Открыв дверь, Якоб вошел в зал, ведя за собой сына. Положив руку на его плечо, он спросил:

– Ну, что ты теперь скажешь?

В зале на низких скамейках сидели арестованные предатели, тупо уставившись в перекладины шведской стенки. Их стерегли несколько молодых бойцов с автоматами. Так они и сидели, согнувшись под бременем своей вины и мучительного страха; им предстояло еще долго размышлять о своих преступлениях и каяться…

– Только не вздумай жалеть их, – сказал Якоб. – Это сейчас у них такой горестный вид, потому что они проиграли. А одержи они верх, они арестовали бы всех нас и сейчас с гиканьем швыряли бы наши трупы в общие могилы… Сволочи они все!

Мартин кивнул. Конечно, отец прав. Теперь предатели сидят в этом зале, униженно согнув спины, тщетно стараясь скрыть от взгляда входящих свои лица, слишком хорошо известные всем жителям города. Коммерсанты и адвокаты – сливки общества – торчат здесь вперемежку с бандитами и сутенерами. Богатые дельцы и уголовники в пору господства свастики действовали заодно. Теперь же их время прошло навсегда и никогда не возвратится, если только на свете есть справедливость.

– Ну вот, – сказал Якоб, – теперь ты видел их, а сейчас пойдем к Вагну!

Вагн сидел вместе с пятью другими парнями, из которых двое были в полицейских мундирах, в отдельной комнате, куда то и дело вводили арестованных. Вагн и его помощники записывали их имена, биографические данные с указанием совершенных преступлений. Когда Якоб с Мартином вошли в комнату, Вагн как раз допрашивал низенького толстяка с гитлеровскими усиками. За спиной толстяка стоял тот самый молодой боец, который только что в присутствии Мартина получил задание от Красного Карла. Как видно, парень уже успел вернуться со своим пленником. Так, значит, это и есть тот самый редактор, которого Красный Карл назвал полоумным.

– Чего вы от меня хотите?.. Разве у нас нет свободы печати? – петушился редактор, наливаясь кровью.

Люди, сидевшие у стола, переглянулись и покачали головами.

– Вы старались натравить граждан на евреев и коммунистов! – сказал Вагн.

Мартин глядел на брата. Жизнь в деревне явно пошла ему на пользу. Он загорел, хотя на дворе еще стояла весна. Как всегда, он был безупречно одет и аккуратно выбрит, чем резко выделялся среди своих товарищей.