Текст книги "Гибель и возрождение"

Автор книги: Йен Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 2

– Когда поступил звонок? – недоверчиво спросила Флавия, когда ей вручили листок с расшифровкой анонимного звонка.

Джулия, молодая практикантка со свежим личиком, которая, судя по всему, до сих пор продолжала отчитываться перед мамой, покраснела от волнения. Она ни в чем не провинилась: звонок поступил, когда все уже разошлись и, кроме нее, принять его было некому.

– Около пяти. Вас уже не было, и я поднялась в кабинет к генералу.

– И что он сказал?

– Ничего, – нехотя ответила девушка. – Он спал.

– И ты не стала его будить, потому что ты новенькая и еще не знаешь, что при определенных обстоятельствах это вполне позволительно. Хорошо. Не расстраивайся. Ты ни в чем не виновата.

Флавия вздохнула. Иногда очень трудно быть справедливой. Ей было бы легче, если бы она могла наорать на практикантку.

– Ладно, забудем. Значит, ты сама ответила на звонок?

Дитя кивнуло, чувствуя, что гроза миновала.

– Да, но ничего конкретного не сказали.

– Никаких кодовых слов? Как ты думаешь: он не из тех, кто обычно звонит нам?

– Нет. Он просто сказал, что в ближайшие дни произойдет серьезное ограбление. И назвал место – монастырь Сан-Джованни.

– Ты пробила по компьютеру что у них есть? Джулия снова кивнула, радуясь, что догадалась просмотреть данные, занесенные в компьютер.

– Монастырь уже грабили пару лет назад, после чего они провели полную инвентаризацию имущества. – Она взяла распечатку и продолжила: – Вообще-то у них нет ничего особенно ценного. Золотые и серебряные украшения они хранят по рекомендации генерала Боттандо в банковском сейфе. Единственная стоящая вещь – картина Караваджо. Это – значительное произведение, однако, по отзывам специалистов, не самое лучшее из его работ. К тому же авторство под соглашением.

– Картина застрахована?

– На этот счет информации нет.

Флавия посмотрела на часы. Проклятие! Джонатан обидится, и будет прав.

– Ты звонила в монастырь?

– Там никто не берет трубку.

– Где это находится?

– В Авентино.

– Пожалуй, я загляну туда по дороге домой, – вздохнула Флавия. – Скажу им, чтобы как следует запирали замки. У нас есть свободные люди, чтобы взять монастырь под наблюдение?

Джулия покачала головой:

– Только я.

– Ты оставайся в офисе. Ладно, я подумаю. Свяжись с патрульными машинами и попроси, чтобы они включили в план объезда улицу, где находится монастырь. А сама, пока будешь сидеть здесь и пить всю ночь напролет кофе, посмотри, нет ли в списках пассажиров, прибывающих и убывающих из страны, лиц, состоящих у нас на учете. Поинтересуйся мероприятиями, которые должны проводиться в городе. Узнай, что происходило в последние дни. Короче, следи за новостями. Хорошо?

Отец Ксавье все еще сидел за рабочим столом и обдумывал итоги собрания. Он без церемоний принял Флавию в своем кабинете и бесстрастно выслушал ее сообщение.

– Вам, наверное, часто приходится иметь дело с подобными звонками? – заметил он.

Флавия пожала плечами:

– Довольно часто, но конкретное место называют редко. Мы не могли проигнорировать столь явное предупреждение. Я решила поставить вас в известность, чтобы вы приняли меры безопасности. Возможно, звонок был ложный, но лучше все-таки спрятать картину понадежнее. Хотя бы на время…

Отец Ксавье снисходительно улыбнулся:

– Думаю, в этом нет необходимости. Как только вор увидит картину собственными глазами, у него пропадет желание ее похищать.

– Отчего же так? – заинтересовалась Флавия.

– Картину сейчас реставрируют. Этот труд взял на себя американский специалист Дэниел Менцис. Должен сказать, у него основательный подход к делу. Он заранее предупредил меня, что люди, не знакомые с технологией восстановления картин, зачастую приходят в ужас, когда видят работу в начальной стадии. Я нисколько не сомневаюсь в его компетентности, но пока на картину просто страшно смотреть. Он удалил грязь и снял старый холст с красочным слоем девятнадцатого века, и сейчас там, по-моему, вообще нечего красть.

– Может быть, у вас есть другие ценности, помимо Караваджо?

Священник замешкался с ответом лишь на секунду.

– Все, что мы имеем, представляет ценность только для нас. Для остальных людей эти вещи не стоят ничего. Кстати, вы знаете, нас уже пытались ограбить?

Флавия кивнула.

– Горький урок, – сказал отец Ксавье. – Мы всегда считали, что наша церковь должна быть открыта для всех желающих. Местные жители регулярно посещали ее. Но после ограбления мы решили закрыть вход с улицы. Я позаботился об этом, как только возглавил монастырь. Так что теперь в церковь можно попасть только со двора, но вход на территорию также закрыт для посторонних.

– У вас стоит сигнализация?

– Нет. Подобную меру сочли излишней. Я возражал, но высокий совет имеет решающее слово в таких вопросах.

Флавия встала.

– Возможно, это очередная шутка, но я сочла необходимым…

Он кивнул и тоже поднялся и пожал ей на прощание руку.

– Очень мило с вашей стороны, синьорина. В самом деле, тем более учитывая поздний час. Я приму все меры предосторожности.

На обратном пути Флавия снова заглянула в офис проведать Джулию и узнать, как она справляется с поручением. Она понимала, что делать этого не следует: нет ничего хуже, когда начальник постоянно вмешивается в работу и стоит над душой. Такое поведение только нервирует подчиненных и порождает в них неуверенность. Она помнила это по себе. И все же сердце у нее было не на месте, и она решила зайти.

– Ну как?

– Пока никак. Я просматриваю аэропорты, гостиницы, отчеты аукционеров и галерейщиков. Пока ничего важного не нашла.

– А не важного?

– Да тоже не много. Вот разве что это: вчера вечером в Италию прилетела женщина, которая в прошлом году проходила свидетелем по нашему отделу. Она была просто свидетельницей, не замешана ни в каком криминале. Скорее наоборот – оказала посильную помощь.

– И кто же это?

– Некто Верней. Мэри Верней.

У Флавии возникло ощущение, которое она испытывала всякий раз, когда чувствовала, что если ей и удастся избежать грандиозного провала, то это случится только благодаря редкостному везению, а не ее интеллектуальным способностям.

– Видимо, один из ваших отчетов случайно попал в списки иммиграционной службы. Вот они и прислали сообщение.

– Где она остановилась?

– Не знаю. Но я попытаюсь выяснить, если вы считаете это важным.

– Да, считаю. Будет тебе развлечение на всю ночь. Если понадобится, обзвони все гостиницы. И чем быстрее найдешь ее, тем лучше.

– А кто она?

– Старый друг. И очень умная женщина. Тебе она понравится.

– Ах да. Мэри Верней, – сказал Боттандо па следующее утро. – Женщина из английской глубинки. Почему она тебя заинтересовала? Она всего лишь дала показания против Форстера. Во всяком случае, так я понял с твоих слов.

– Благодаря ей мы смогли вернуть восемнадцать картин, – ответила Флавия, чувствуя, что придется сказать правду. – Естественно, я была счастлива и прекратила расследование. В конце концов, главная наша задача – возвращать утраченные ценности. Но когда все закончилось, у меня появилась абсолютная уверенность в том, что именно Мэри Верней похищала картины.

– И ты молчала? – сказал Боттандо, слегка изогнув левую бровь. Он удивился, но не сильно. Флавия немного смутилась.

– У меня не было против нее доказательств, и если бы я начала копать под нее, мы никогда не вернули бы картины. В тех обстоятельствах это была выгодная сделка.

Боттандо кивнул. Он и сам поступил бы на ее месте точно так же.

– И что? Она взялась за старое? Не очень благоразумно с ее стороны, не находишь?

– Скорее неожиданно. Она уже не так молода, и я была уверена, что она прекратила свои эскапады. Деньги на жизнь у нее есть.

Боттандо кивнул, но Флавия заметила, что он слушает ее вполуха.

– Значит, она здесь, – резюмировал он. – Ты хочешь арестовать ее?

Флавия покачала головой:

– Нет. Мы можем поставить себя в неловкое положение. А если она совершенно чиста и приехала просто как туристка? Я не хочу предпринимать никаких официальных действий до тех пор, пока мы не сможем объяснить свой интерес к ее персоне. Но мне очень не нравится ее визит в Рим. По крайней мере я дам ей понять, что мы знаем о ее приезде. Пожалуй, я приглашу ее на коктейль. Она остановилась в «Боргоньони». С вашего разрешения я позвоню ей прямо сейчас и приставлю к ней нашего человека.

Боттандо мгновенно вышел из прострации и нахмурился.

– А где ты его возьмешь? У нас и так не хватает людей. Уж лучше направить кого-нибудь в монастырь. Хотя И там, по-моему, можно обойтись без подобных мер.

– Ну, я бы так не…

– Все. Если хочешь, возьми Джулию, и мы спишем расход на министерство. Пусть попрактикуется в настоящем деле. Но больше никого не трогай! Поставь Джулию напротив входа в монастырь Сан-Джованни и…

– Она уже там.

Боттандо вперил в нее долгий взгляд.

– О-о, – сказал он, – хорошо. Потом, для разнообразия, можешь прикрепить ее к этой женщине, Верней. Через пару дней девушка начнет понимать, что такое полицейская работа. Но отвлекать других сотрудников я не разрешаю.

Флавия знала, что он прав: использовать сразу двух человек – слишком большая роскошь. Даже отправив на дежурство Джулию, ей придется исписать уйму бумаги. Но присутствие в Риме Мэри Верней действовало Флавии на нервы, и с этим нужно было что-то делать.

Она кивнула, и Боттандо проворчал:

– Хорошо. Что-нибудь еще? Спасибо.

Секретарша положила ему на стол увесистую папку.

Он немедленно сбросил ее в ящик стола и с грохотом задвинул его, получив от этого явное удовольствие.

– Если все, то я, пожалуй, выпью кофе.

Флавия присмотрелась к нему внимательнее.

– У вас неприятности? – спросила она. – Мне кажется, вы чем-то расстроены. Это последствия вчерашнего похода в ресторан? Вам подсыпали яд?

Он состроил гримасу, сомневаясь, стоит ли ей все рассказывать, и не смог удержаться.

– Садись. Мне нужно поделиться с тобой, – сказал он со вздохом.

– Это внушает мне опасения, – заметила Флавия, усаживаясь в кресло напротив.

– Как знать, как знать. Я сам еще не разобрался. Мне предложили повышение. Кажется.

Флавия заморгала и молча смотрела на него, не зная, как реагировать.

– Почему «кажется»? Обычно такие вещи не вызывают сомнений. Я что-то не пойму: мне следует поздравить вас или принести соболезнования?

– Не знаю. Мне предложили повышение. Я должен буду возглавить совершенно бесполезную структуру, созданную только для того, чтобы выкачивать деньги из европейских налогоплательщиков. Если я откажусь занять эту должность, меня просто уволят. Со всеми подобающими выплатами и оформлением пенсии. Я тут сделал несколько звонков, и, похоже, у меня нет выбора.

Флавия откинулась на спинку кресла и начала покусывать ноготь, обдумывая новость.

– А если вы примете их предложение, вас не уволят?

– Нет, но я буду возглавлять отдел лишь на бумаге. Поэтому я и подумал о тебе.

– Почему? – осторожно поинтересовалась она.

У меня есть к тебе два предложения. Первое: ты остаешься здесь и берешь на себя руководство. При этом тебе придется большую часть времени посвящать административной работе. Второе: ты будешь помогать мне в этой новой еврочепухе. Но там тебе придется подчиняться какому-нибудь англичанину или датчанину и посвящать административной работе практически все свое время. Понятно, что второе предложение предполагает очень хорошую зарплату – ты о такой и не мечтала. К тому же не облагаемую налогом. И нормированный рабочий день.

– А что вы посоветуете?

Он пожал плечами:

– Что я? Ты останешься моей помощницей при любом раскладе. Выбирай, что тебе самой больше нравится.

– Когда я должна дать ответ?

Он сделал такой широкий жест, словно впереди у нее была целая вечность.

– До конца недели. Мне очень не хочется тебя торопить, но я тоже должен определиться. У тебя будет возможность испытать себя в роли начальника, потому что я всю неделю буду занят – мне нужно представить им план работы. Имей в виду: за нами сейчас будут пристально следить из министерства. Я буду всем вам крайне признателен, если за это время не случится налета на президентскую художественную коллекцию или национальную галерею. И тем более ограбления монастыря, о чем нас предупредили заранее.

– Неужели все так плохо?

– Не идеально. Не идеально.

ГЛАВА 3

Дэн Менцис работал методично, тщательно и кропотливо, что совершенно не вязалось с его репутацией и габаритами. Несмотря на любовь к красивым жестам и частое употребление патетических фраз, особенно когда речь заходила об уничтожении того или иного культурного объекта, он, если принимался за дело, работал медленно и скрупулезно. Коллеги Менциса называли своих помощников командой, Менцис держал на подхвате целую армию – он вообще любил армейский жаргон. Получив заказ на крупный проект с богатым финансированием, Менцис превращался в театральную копию генерала Патона – перебегал из одного места в другое, криками подбадривая своих солдат и так же громогласно отдавая им распоряжения и приказы.

Но в этой церкви он работал один. Как ни странно, он отдыхал. Ему казалось, что он восстанавливает здесь не только картины. Уже много лет он не работал один. Здесь он весь день, не разгибаясь, проводил наедине с картинами, пытаясь проникнуть в замысел автора и не замечая, как бежит время, как ломит спину и плечи, и чувствовал себя счастливым. Нужно почаще устраивать себе такие передышки, решил он как-то под вечер, когда сгущающиеся сумерки заставили его прекратить работу. Хотя бы раз в году нужно работать самостоятельно, думал он, разминая затекшие мышцы и смывая с рук краску. Или хотя бы раз в два года.

Любой из его коллег, увидев его в этом тихом, самоуглубленном состоянии, был бы в шоке, настолько оно не вязалось с его обычным поведением и репутацией. Все знали Менциса как громогласного шоумена и любителя привлечь к себе внимание. В его адрес звучало одинаковое количество похвал и критики за театрализированный подход к столь серьезному делу, как возвращение к жизни художественных полотен. Он знал о таком к себе отношении и не принимал его близко к сердцу, считая неотъемлемой частью конкурентной борьбы. Он работал на совесть, а если и превращал свою работу в спектакль, так это только ради того, чтобы порадовать публику. Да, он хотел нравиться, полагая, что у него есть для этого все основания, и не понимал, почему критики и конкуренты так несправедливы к нему. Эти профаны ничего не смыслят в его методе. Его поддерживают многие, очень многие люди. Когда кто-нибудь заводил речь о том, что Менцис своими методами уничтожает полотна, он, как правило, не мог сдержаться и вступал в яростную перепалку. Мог пустить в ход и кулаки. А что прикажете делать? С дураками по-другому нельзя.

В этой церкви он оказался не случайно. Удача не приходит сама – ее нужно заработать, заслужить. Впереди маячил крупный проект, и, чтобы получить его, Менцис был готов на все. Если ради этого придется полгода проторчать в Риме, значит, такова цена. Он занялся этим сомнительным Караваджо, чтобы не сидеть сложа руки. Своего рода благотворительность – потом можно будет к месту упомянуть об этом факте. Не говоря уж о том, что это великолепный повод бывать в нужных местах и общаться с людьми, которые принимают решения. Этот проект станет вершиной его карьеры, и он никому не позволит встать у себя на пути.

Внезапно Менцис почувствовал чей-то взгляд. «Черт бы побрал этих туристов», – подумал он и продолжил работу, пытаясь стряхнуть неприятное ощущение, мешавшее сосредоточиться. Некоторое время ему это удавалось, но игнорировать присутствие постороннего человека становилось все труднее, и в конце концов он перепутал флаконы с раствором. На этом его терпению пришел конец.

– Убирайтесь отсюда! – прогремел он, оборачиваясь. Глаза его презрительно сузились при виде жалкой фигуры с идиотским выражением лица. Господи Иисусе, это же надо иметь такое тупое лицо.

– Мне очень жаль…

– Меня не волнует, жаль вам или не жаль. Уходите. И кстати, как вы сюда, черт возьми, пробрались?

– Э-э…я…

– Вы не имеете права здесь находиться. Монастырь не туристический объект. Вам мало достопримечательностей в городе, что вы лезете сюда?

– Яне…

– Давайте-давайте. Уходите.

Человечек не двигался с места, и Менцис окончательно вышел из себя. Он поднялся с колен и, схватив нахала за руку, протащил к выходу на улицу, по пути сняв с гвоздя большой старинный ключ. Он отпер дверь и, приоткрыв ее примерно на фут, вытолкал мужчину в проем.

– Был очень рад познакомиться, – саркастически сказал он, глядя, как несчастный хлопает глазами, привыкая к яркому свету. – Заходите еще. Лет эдак через сто. Всего хорошего.

На прощание он помахал непрошеному посетителю рукой, и Джулия, весь день просидевшая на ступеньках церкви, успела щелкнуть фотоаппаратом. На снимке Менцис приветливо махал рукой. Она сама не знала, зачем это сделала, – может быть, от нестерпимой скуки. Вот уже несколько часов она размышляла, правильно ли она поступила, избрав профессию полицейского; появление в дверях Менциса немного отвлекло ее от мрачных мыслей. Джулия подробно, ничего не упустив, описала произошедшую сцену в своем блокноте.

Второй вечер подряд Аргайл возвращался домой, предвкушая приятный вечер с Флавией. Уже несколько недель им не удавалось нормально поговорить, и он начинал опасаться, что, если так пойдет и дальше, они могут полностью утратить контакт. Сегодня он и сам задержался, поэтому надеялся, что Флавия уже дома. Но нет, ее опять не было. Зато его ждал другой человек.

– О Господи! – в изнеможении вымолвил он. – Что вы здесь делаете?

На диване сидела маленькая элегантная женщина лет пятидесяти с небольшим и смотрела в окно. У нее было приятное улыбчивое лицо. Раньше оно казалось ему добрым. Она обладала редким талантом красиво стареть. Несмотря на сдержанность манер, миссис Верней была веселым и занимательным собеседником.

Честное лицо. Таким людям сразу хочется доверять. Что лишний раз доказывало, насколько обманчиво первое впечатление и физиогномика в целом. Надо обратить на это внимание студентов; физиогномика являлась важной составляющей теории искусства семнадцатого века. Аргайл, исходя из своего опыта, считал ее абсолютно неверной. И Мэри Верней, эта преступница с лицом доброй тетушки, полностью доказывала его правоту.

– Джонатан! – Миссис Верней встала и, улыбаясь, пошла ему навстречу. Она протянула руку. – Как я рада видеть тебя.

Аргайл тихо зарычал.

– Боюсь, не могу ответить вам тем же, – натянуто произнес он. – Как вы осмелились…

– Ох, дорогой, – отмела она его протесты, – разумеется, я не рассчитывала на теплый прием, но, по-моему, ты устраиваешь бурю в стакане воды.

– Вовсе нет.

– Ох, Джонатан, не драматизируй.

– Миссис Верней, вы лгунья, воровка и убийца. Вы подстроили все таким образом, что я не могу вывести вас на чистую воду. Но не могли же вы ожидать, что я обрадуюсь вашему приезду?

– Ну… – протянула она, – если ты так на это смотришь…

– Да, именно так. Нелепо предполагать иное.

– Как я понимаю, Флавии ты ничего не рассказывал?

– Рассказывал, но не все.

– Интересно, почему ей так захотелось увидеться со мной? – слегка нахмурившись, сказала миссис Верней. – Ведь для нее я маленькая безобидная тетушка.

Аргайл фыркнул.

– Нет, ну действительно, так и есть. Я сейчас вся в делах – у меня же фабрика, и потом – я ремонтирую дом.

– На неправедно нажитые деньги.

– Неправедно нажитые? Нет, Джонатан, временами ты изъясняешься как герой викторианского романа.

Что ж, если тебе нравится называть это так, пожалуйста, – я ремонтирую дом на неправедно нажитые деньги. Аргайл снова фыркнул.

– И зачем вы сюда приехали?

– Джин, пожалуйста. И тоник, если найдется.

– Что?

– Мне казалось, меня пригласили на коктейль.

– Нет.

Она нежно улыбнулась ему. «Я знаю, что тебе неприятно, дорогой», – говорила ее улыбка. Каким бы чудовищем она ни была, Аргайлу она всегда нравилась, и он решил проявить хотя бы элементарную вежливость.

– Со льдом?

– Да, пожалуйста.

Аргайл смешал джин с тоником и подал ей бокал.

– Я хотела бы внести ясность, – сказала миссис Верней, – Я нахожусь здесь не по собственной воле. У меня и в мыслях не было искать с вами встречи, когда я ехала в Рим. Я прекрасно понимала, какой меня здесь ожидал прием. – Она подняла руку, видя, что он хочет возразить. – Я нисколько не упрекаю тебя. Просто мне позвонила Флавия и пригласила на коктейль. Учитывая обстоятельства, я не смогла отказаться.

– Какие обстоятельства?

– Она знает о моем приезде. Это значит, что я у них на заметке. Но я приехала сюда просто как туристка, они напрасно потратят на меня время. Пусть Флавия не волнуется и ловит настоящих воров.

– Вы тоже настоящая воровка.

– Была ею, дорогой. Была. Это большая разница. Говорю же тебе: я отошла от дел.

– Мне с трудом в это верится…

– Послушай, – терпеливо сказала она. – Я приехала отдыхать и, клянусь, ничего не замышляю. Надеюсь, мне удастся убедить тебя в этом, и тогда ты, может быть, прекратишь строить из себя святошу и снова станешь нормальным человеком.

– Я? Святоша? И это говорите мне вы?

– Я понимаю, ты в шоке…

– В самом деле? От чего же? – весело спросила Флавия, появляясь в дверях с пачкой макарон и двумя бутылками вина.

– От радости снова видеть меня, – быстро ответила миссис Верней.

– Правда, здорово? – сказала Флавия. – Как только я узнала, что миссис Верней в Риме, я подумала, как было бы чудесно…

Миссис Верней улыбнулась:

– И вот я здесь. Я тоже очень рада снова встретить вас обоих. Мне не терпится услышать все ваши новости. Как поживаете? Еще не поженились?

– Свадьба осенью, – ответила Флавия. – Во всяком случае, мы так планируем.

– О, мои поздравления, дорогие. Мои поздравления. Я пришлю вам свадебный подарок. Надеюсь, вы будете счастливы.

– Спасибо. Я не знала, сможете ли вы поужинать с нами. Если вы заняты…

– Отчего же, с удовольствием. Только я сама хотела пригласить вас. Если вы знаете поблизости приличный ресторан…

– Как это мило. Почему бы и нет?

Они обменялись фальшивыми улыбками, и Аргайл скривился, глядя на них.

– Боюсь, я не смогу, – сказал он, изображая такое же фальшивое сожаление, и похлопал по стопке тетрадей на столе. – Дела, знаете ли, дела.

Минут пять его уговаривали, но он проявил упорство. Услышав в свой адрес множество нелицеприятных замечаний, он был наконец вознагражден тем, что наблюдал из окна, как парочка лицемерок прошагала в ресторан за углом – они с Флавией ходили туда обедать, когда им надоедало готовить самим.

Сварив себе на ужин макароны, Аргайл приступил к проверке сочинений. Не идеальный вечер – совсем не такой, какой он надеялся провести. Но в сравнении с предложенной ему альтернативой он изумителен.

Еда была сносной, бесспорно. Небольшая симпатичная траттория с простыми и вкусными блюдами. Приветливые официанты умели создать обстановку неформального общения, возможную лишь в итальянских ресторанах.

Женщины с удовольствием болтали и сплетничали, словно давно не видевшиеся подруги. Флавия мысленно аплодировала себе. Чего нельзя было сказать о Мэри Верней.

Положение становилось серьезным. Конечно, она не надеялась, что итальянская полиция оставит ее визит совсем без внимания, но, учитывая их неповоротливую бюрократическую систему и вечную нехватку кадров, она должна была успеть провернуть свои дела к тому времени, когда карабинеры и управление по борьбе с кражами произведений искусства договорятся, кому из них следует взять иностранную гостью под свое наблюдение.

Мэри Верней предприняла все меры, чтобы ее приезд в Италию остался незамеченным: купила билет на поезд, зная, какой тщательной бывает проверка в аэропортах, и повсюду расплачивалась только наличными. И тем не менее ее засекли. Вероятно, по регистрации в гостинице. Странно: она полагала, что подобной проверкой давно уже никто не занимается. И как видно, ошиблась. А может, им поступила информация на компьютер. Все это говорит лишь о том, как сильно она постарела и отстала от жизни.

Мэри полагала, что итальянская полиция обратит на нее свое внимание не раньше, чем через неделю, однако они вычислили ее в первый же день и сразу поставили об этом в известность управление по борьбе с кражами произведений искусства. Флавия, конечно, не могла знать цели ее приезда, но наверняка постарается это выяснить. «Только бы Флавия не вздумала приставить ко мне „хвост“, – подумала Мэри. – Если она сделает это, то свяжет меня по рукам и ногам».

Вернувшись в номер гостиницы, Мэри налила себе виски и начала прокручивать ситуацию. В 1973 году она уже останавливалась в «Боргоньони». Гостиница и тогда была роскошной, но сейчас стала еще лучше благодаря новой отделке и великолепно вышколенному персоналу. Кроме того, у нее имелось еще одно неоценимое достоинство: гостиница находилась всего в нескольких минутах ходьбы от галереи «Барберини». Учитывая тот факт, что в 1973 году Мэри приезжала для того, чтобы похитить из галереи «Барберини» небольшую, но очень симпатичную картину Мартини (у нее даже был соблазн оставить ее себе), «Боргоньони» была идеальным местом для проживания. Но главным, что и тогда, и сейчас склонило Мэри в пользу выбора именно этой гостиницы, было наличие нескольких выходов – для постояльцев, персонала и приема грузов. Мэри всегда учитывала количество выходов в здании на тот случай, если вдруг понадобится незаметно скрыться. Как, например, сейчас. Она позвонила по телефону и назначила встречу. Потом допила свое виски, переоделась и вышла на улицу, воспользовавшись выходом для персонала. Шагая в сторону гостиницы «Хасслер», она снова прокляла свое невезение. Она не обманывала Аргайла, когда сказала, что ведет теперь честный образ жизни. Да, она действительно больше двадцати пяти лет занималась кражей картин под заказ, и все эти годы фортуна была на ее стороне. На протяжении всей ее «карьеры» у нее был один-единственный прокол, но и тогда все обошлось благополучно. Однако в тот момент Мэри поняла, что пора ставить точку. Еще будучи юной девушкой, она сформулировала для себя правило, от которого старалась не отступать: никогда, ни при каких обстоятельствах не идти на риск. Поэтому после первой же неудачи Мэри продала компрометирующие ее картины, подсчитала барыши и пришла к выводу, что обеспечила себе безбедную старость.

И все шло хорошо, когда вдруг, три недели назад, ей позвонила невестка, в состоянии еще более истеричном, чем всегда. Мэри старалась пореже встречаться с этой неумной женщиной. Почему ее сын – вполне нормальный, разумный человек – женился на неврастеничке, находилось за рамками ее понимания. Голова этой женщины была абсолютно пуста, и только в одном Мэри Верней ее бесспорно одобряла: невестка оказалась необыкновенно преданной матерью. Львиную долю времени Мэри уделяла своей драгоценной внучке – восьмилетней Луизе. В глазах малышки плясали лукавые огоньки, заставлявшие таять рассудочное сердце Мэри. Бабушка обожала маленькую упрямицу.

Каким образом Костас Харанис прознал о ее безумной любви к внучке, осталось для Мэри тайной. Очень давно, тридцать лет назад, она выполнила для него заказ. Это был единственный раз в ее жизни, когда она смешала профессиональную деятельность и личные чувства. Костас заплатил аванс, и спустя некоторое время она привезла ему картину. И не расставалась с ним целый год – сначала они жили в Греции, потом путешествовали по всей Европе. Мэри знала, что Костас может быть очень опасен: когда он чего-то хотел, для него не существовало преград. Но тогда она не придавала этому значения – потому что в тот год он хотел только ее.

Пять месяцев назад на ее горизонте вдруг появился Микис – сын Костаса и предложил ей работу. Мэри встретила его приветливо, но выполнить заказ отказалась:

«Спасибо, нет. Угасший костер не разжечь. Я не беру заказов из сентиментальных чувств и окончательно отошла от дел». Мэри объяснила Микису, что занималась кражами только ради денег, а не для того, чтобы пощекотать себе нервы. Денег она накопила достаточно и не видела причин идти на риск.

Микис Харанис чрезвычайно не понравился Мэри, и она была рада, что нашелся формальный повод ему отказать. Он не унаследовал ни силы, ни характера, ни ума, ни красоты своего отца. Избалованный молодой человек с непомерными амбициями. Мэри вспомнила эпизод, когда они с Костасом встретились для прощального объяснения. Микису тогда было шесть лет. Он стоял поодаль с приятелем. Потом мальчишки из-за чего-то повздорили, и завязалась драка. Микис одержал верх, после чего хладнокровно переломал приятелю все пальцы на руке. Отцу он сказал, что хотел преподать обидчику урок.

Мэри этот эпизод не забыла, и даже если бы она очень нуждалась в деньгах, все равно отклонила бы его предложение, какие бы нежные воспоминания ни сохранились у нее о его отце.

Она была уверена, что Микис обратится к кому-нибудь другому, однако спустя несколько недель он пришел к ней снова и на этот раз был гораздо настойчивее. Она вновь отказала ему. «Передай отцу, что я уже состарилась, – сказала она. – Найдите кого-нибудь порезвее».

И тогда Микис похитил ее внучку. Как-то утром невестка отвезла ее в школу и высадила у ворот. Через два часа позвонила учительница и поинтересовалась, почему Луиза не пришла на урок. Сразу после нее позвонил Микис и посоветовал не обращаться в полицию. Мэри вспомнила, с каким выражением лица он ломал пальцы на руке у мальчишки, и похолодела.

«С девочкой все в порядке, о ней хорошо заботятся, – успокоил их Микис. – На этот счет можете не волноваться. Луизе сказали, что родители решили устроить ей сюрприз и отправили немного отдохнуть. Она поверила. Теперь все зависит от Мэри. Дело нетрудное».

В первые секунды страх и бешенство буквально парализовали несчастную женщину, но через несколько минут она осознала, что выбора у нее нет. Она позвонила Костасу в Афины, надеясь уговорить его отпустить ребенка, но он не брал трубку. Тогда она оставила ему сообщение на автоответчик – он не откликнулся. Наконец она поняла, что он действительно хочет заполучить эту картину, и по-настоящему испугалась. Она знала: когда Костас чего-то хочет, для него не существует преград.

В тот же день она дала согласие Микису, сказав, что немедленно отправится в Рим и постарается выкрасть картину, которая так нужна его отцу. Микис обещал вернуть девочку в семью, как только заказ будет выполнен.

Мэри так и не поняла, чем им приглянулась эта картина; на всякий случай она поинтересовалась ею еще после первой встречи с Микисом, но картина не числилась ни в одном справочнике. Сам Микис не посчитал нужным ввести Мэри в курс дела.

Дав свое согласие, Мэри попыталась навести справки о монастыре Сан-Джованни, где находилась картина, но информация была очень скудной.