Текст книги "Книга Бытия"

Автор книги: Йен (Иен) Уотсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Йен Уотсон
Книга Бытия

Часть первая
ТЭМ И ГЛИНЯНЫЕ КУВШИНЫ

Итак, минуло без малого три года с той поры, как я попала в храм черного течения, что в самом центре Пекавара. Для всех людей я была примером того, как можно спасти жизнь, воспользовавшись милостью Червя, благодаря его хранилищу-Ка. Тогда все думали, что пройдет еще каких-то пара лет и человечество постигнет неминуемая гибель!

Вскоре я напомнила Чануси, хозяйке причала, об опрометчиво данном ею обещании, а именно: что к моему почетному караулу, что пока состоял из женщин гильдии, смогут присоединиться несколько моих старых друзей. И я попросила, чтобы приехал Тэм.

Наверное, это жестоко – выдернуть его из прекрасной живописной Аладалии и забросить в пыльный Пекавар. Наверное, это безрассудно – требовать, чтобы он так опрометчиво распорядился своей единственной возможностью проплыть по реке, чтобы стать нянькой для ребенка, в теле которого случилось возродиться безумно любимой им когда-то девушке. И все-таки я хотела, чтобы он приехал. Я знала, как мне будет не хватать здесь пары преданных сердец.

– Тэм гончар, – сказала я Чануси. – А разве Пекавару, до цвета глины выжженному солнцем, не нужен гончар, который покрыл бы его яркой глазурью? И разве моему храму не нужны украшения, – да хоть вазы для цветов, что приносят паломники? Или фаянсовые блюда, куда можно бросать монеты?

Я попросила, чтоб приехала и Пэли, моя певучая русалка. Та была тоже родом из Аладалии.

– Может быть, тебе лучше выбрать компаньонов не из одного города, – ответила Чануси. – Почему бы не пригласить кого-нибудь из Джангали или Тамбимату? Такой выбор символизировал бы упрочение связей между городами. Двое из Аладалии – это уже фаворитизм какой-то!

– Но я хочу Пэли. – Ей я могу доверять. – Кроме того, Тэм не будет чувствовать себя так одиноко. – Мои слова прозвучали так, будто я чуть ли не пытаюсь устроить свадьбу Пэли и Тэма.

– Как тебе угодно! Наверное, ты права; главное, чтоб тебе было хорошо. Все остальное не так уж важно.

Мы беседовали в храмовом зале для приемов – его еще называли тронным залом. Думаю, это помещение заслуживает детального описания.

Когда-то давно здесь был склад для хранения пряностей, который впоследствии был перестроен – наскоро, но со вкусом – благодаря усилиям нанятых гильдией каменщиков, плотников и мебельщиков. Задним фасадом здание выходило к реке, где над водой возвышалась заново крытая веранда. Передний же фасад был обращен к улице Пемба, что у кафе «Времена года» пересекалась с дорогой Занзиба. Кирпичные стены строения украшали колонны из обожженного песчаника, что поддерживали своды галереи, на которой скоро обосновались лоточники, торговцы лимонадом, а также продавцы сувениров, у которых было особое право на торговлю здесь. Главным среди них был владелец книжного киоска, он единственный в храме имел привилегию продавать сокращенный вариант «Книги Реки». (Это была наспех переписанная й перепечатанная версия с моим собственным послесловием, согласованным с Чануси.)

Наверх от галереи, к парадному входу, вела роскошная лестница. Ее ступени были облицованы прозрачными пластинами пурпурного мелонбийского мрамора, дабы уберечь их от слишком быстрого истирания под ногами бесчисленных паломников. В окрестностях Пекавара было не так много мрамора, чтобы вырубать из него цельные ступени для лестницы, поэтому приходилось экономить. Но и так лестница смотрелась весьма неплохо.

Таким образом, главный вход приподняли на один этаж, чтобы передать ощущение величия. Для этого ступени не должны казаться слишком крутыми и в то же время не должны начинаться от самой мостовой. Следовательно, парадные двери пришлось погрузить вглубь стены. Бригады строителей усердно трудились, выдалбливая стену и перестраивая внутреннюю часть здания, чтобы вывести на единый уровень ступени лестницы с верхним этажом и передней. Они работали круглосуточно, по ночам – при свете ламп и за двойную плату.

Стены моего тронного зала, который выходил в переднюю, были обшиты панелями дорогущего дерева-позолоты. Пару участков, где остались обычные деревянные панели, завесили гобеленами. На одном из них довольно абстрактно были изображены струящиеся дюны пустыни; ниспадая, они гармонично перетекали в дерево-позолоту. Другой гобелен пестрел причудливыми рыбьими масками, изображая регату в Ганга. Меня заверили, что ткачи скоро приступят к работе над совершенно новыми гобеленами, отражающими сцены из моей предыдущей жизни, как-то: я в пасти Червя, вся в лучах солнца, сияющего из моего кольца. Или: я в джунглях, вступаю в единоборство с гигантским квакуном, вооруженная одним только заостренным прутиком (ткачам нужно было, чтобы я что-то держала в руках, для композиции). Или даже как я была предана мученической смерти (так ли убедительно скрюченное под кроватью тело?).

В зале для приемов, на возвышении, стоял крошечный трон из дерева с рубиновыми прожилками, на котором лежала пухлая, богато украшенная бахромой подушечка для моей задницы.

Остальную часть этажа занимали помещения служительниц храма, которые одновременно составляли и мой почетный караул. Этажом ниже располагались мои личные покои, покои моих родителей, всевозможные нежилые пока комнаты, предназначенные для моей будущей свиты, а также сокровищница храма, которая, сколько я себя помню здесь, всегда была пуста. Сбежать из моего нового дома можно было разве что прыгнув с веранды в реку, поскольку главный вход был всегда под охраной. Так что удерживать меня здесь было нетрудно.

Кухню решили вынести подальше за пределы храма. Возможно, из опасений, что ароматы тушеного мяса, доносящиеся сверху, умалили бы благоговейный пыл паломников. Поэтому кушанья попадали ко мне на стол абсолютно холодными. Памятуя о том, что все здание насквозь пропахло пряностями, это была бессмысленная хитрость. Пряностями были пропитаны все перекрытия; и наверняка в подвале был слой пыли из пряностей в палец толщиной. Тщательное отмывание с мылом ничего не изменило.

В будущем планировалось возвести по-настоящему величественный храм, где-нибудь в предместьях, из мелонбийского мрамора, с большим внутренним двором, но это только когда в казне окажется достаточно денег.

А пока мне приходилось довольствоваться перестроенным складом, который выглядел достаточно роскошно, если не пытаться разглядеть, что скрыто за внешним лоском, и делать вид, что запах специй напоминает аромат благовоний из старых сказок.

Но почему бы не притвориться? Несмотря на новые золоченые панели и гобелены, что прикрывали уцелевшее старое дерево, запах пряностей особенно остро ощущался в моем тронном зале. Это заставило задуматься, не воображают ли мои прихожане, что запах исходит от меня самой, распространяясь потом по всему городу! И тогда я решила, что источником ароматов Пекавара является отец в своей рабочей одежде.

Тогда я задумалась о положении отца. Оно было отчасти даже трагическим, о чем я действительно сожалею и виню в этом себя. Себя – и интриги Чануси, посредством которых она сделала меня жрицей.

Мама парила в облаках; папа наоборот. Мама наслаждалась славой. Она была горда и предана храму. Папа же, напротив, остался без работы; – с тех пор как его дочь стала верховной жрицей, он едва ли мог продолжать пересчитывать мешки с пряностями и листать гроссбухи. Хуже того, он теперь сидел без работы на том самом месте, где раньше был его старый склад, где каждый запах напоминал ему о прежней независимости. Это он, который никогда не смешивал семью и работу – за исключением прогулок с Нарйей во время войны, – теперь беспрестанно обонял пустые напоминания о прошлом, сидя рядом с женой и «поддельной» дочерью. Однако он делал вид, что все в порядке.

Мама и пала занимали подобающие их рангу покои, примыкавшие к моим; и в то время как мама с наслаждением занималась благоустройством храма, папа неумолимо (хотя и немного мрачно) тяготел к бухгалтерии. В конце концов, без видимого удовольствия, ему поручили сбор пожертвований и ведение храмовых книг.

А наш старый дом стал музеем. Мама радостно поощряла эту затею и, по сути, вела себя как консультант. Папа отказывался даже бывать там и вообще старался не видеть, как чужаки вытаптывают его бывшее жилище.

Так что теперь в городе было два священных места: храм и наш старый дом у пыльной дороги. Третьим, очевидно, могло стать кладбище, где покоилось тело убитой Йалин. «Это должно быть очень интересно для паломников! Надо непременно показать им туда дорогу!» Споры на эту тему разгорались все чаще и были все жарче, не без моего участия.

Так вот, однажды вечером, при свете ламп, Чануси должна была сделать официальное заявление в моем тронном зале. На слушании присутствовали я, мама, папа и Донна, капитан охраны и мажордом храма.

Донна была высокая, грудастая, рыжеволосая, с рельефной мускулатурой и сильными плечами, и ее отношение ко мне – священной соплячке – я еще не до конца поняла. Судя по акценту, Донна была родом с далекого севера. Из Сарджоя или его окрестностей. Ей удавалось одновременно быть и в высшей степени надежной охранницей, для чего она всегда носила при себе четырехзарядный гинемойский пистолет, и параллельно, без какой-либо специальной подготовки, справляться с обязанностями мажордома, которые ей, подобно маме, очень нравились. Конечно же, храм оказался в полной власти Донны; но здесь недостаточно было следить только за чистотой и порядком, как на судне. Невзирая на то что она безупречно несла службу на благо печной гильдии, неустанно повышая ее престиж и доходы, я подозревала, что Донна просто так не угомонится. Может быть, она осталась недовольна, что ее сделали начальником перестроенного склада. Я догадывалась, что, по мнению Донны, Чануси назначила ее управляющей в храме, чтобы она не могла соперничать с самой хозяйкой причала. Но все же Донна оставалась для меня куда более непроницаемой, нежели любезная и коварная Чануси. В одном я была уверена: Донна не позволит мне манипулировать ею или хоть в чем-то взять над ней верх.

Я взгромоздилась на свой трон. Остальные, за исключением Чануси, которая осталась стоять, опустились на пол, на стеганые подушки, выполненные в стиле гилдхолла.[1]1
  Гилдхолл – зал для особо торжественных приемов гильдии, ратуша. – Прим. перев.


[Закрыть]

– Мы должны принять решение по поводу кладбища, – заявила она. Донна тут же согласно кивнула. – Могила Йалин должна быть открыта для посещений.

– Это не так просто, – заметила я, – судя по тому, что я погребена где-то под толщей песка и место захоронения даже никак не отмечено.

– Значит, нужно его отметить!

– Ну и как вы его найдете, чтобы отметить?

Мама четко и ясно сказала:

– Я уверена, что не забыла это место. Чануси лучезарно улыбнулась ей.

– А если гроб уже вынесло на поверхность и его сожгли Палочники? – сказала я.

– Нет-нет, – Чануси покачала головой. – Не может быть. Прошло слишком мало времени. – Теперь что касается памятника…

– Но ведь пески движутся, – сказал папа. – Памятник будет крениться. Он может упасть. А это будет не слишком благопристойно.

– В таком случае, – предложила Донна, – может быть, нам следует выкопать тело и построить там подобающую мраморную усыпальницу? С забальзамированным телом внутри?

Папа нервно потер руки:

– Сомневаюсь, что в Пекаваре должным образом отнесутся к усыпальнице! Надо оставить в покое ее бедное тело. Она в конце концов, была моей дочерью – я имею полное право так говорить!

– Но я и остаюсь твоей дочерью, папа.

Он на минуту смутился. Потом вздохнул и замолчал.

– Мне кажется, – продолжала я, – говорю это как ваша жрица, что все это полная ерунда. Мое пребывание в храме в этом случае лишается всякого смысла. Мы здесь имеем дело не с телами, а с Ка. Не то чтобы я с пренебрежением относилась к телам! Но, черт побери, на сегодня у меня их уже три.

– Ты триедина! – воскликнула Чануси, мило обыграв мою последнюю фразу. – У тебя целых три тела! Так что ты можешь без особого ущерба для себя поделиться одним из них для целей культа!

– Нет, нет и нет. Это глупо.

Мы еще немного поспорили, и, к своему удивлению, я выиграла. Значит, гильдия не будет подвергать эксгумации мои полумумифицированные в песке останки. Они просто прикрепят мемориальную доску к каменной арке у кладбищенских ворот. К тому же усердные паломники всегда смогут уповать на то, что неистовый ураган разнесет кладбище в ночь накануне их визита. И тогда, возможно, специально для них гроб с телом Йалин появится на поверхности. Наиболее рьяные искатели, проявив смекалку, могли бы поиметь на этом денег. Ведь останки можно попытаться продать. А также обломки. И прах. И пряди волос.

Посещения! Паломники! Вот мы и подошли к истинному значению моей роли жрицы (в отличие от костей, зарытых в песке).

Идея была не в том, что я на самом деле должна публично обращаться к посетителям, хотя и в этом я достаточно поднаторела, когда была херувимом в Венеции. Ожидалось, что посетители будут покупать мою книгу, принимая таким образом мое послание. Им всего-то нужно было только пробежать книгу глазами, чтобы получить доступ. И к этому времени мы с Чануси (и еще папа) разрешили наконец больной вопрос о выплате гонорара, не совсем в мою пользу…

Несколько слов об этом. Гильдия немало вложила в меня, поэтому ее расходы должны были быть возмещены. Одним источником дохода являлись пожертвования на храм. Другим была плата за вход в наш дом – деньги, которые, казалось, тотчас растворялись в затратах на поддержание дома в надлежащем виде! Третьим источником была прибыль от продажи моей книги, где я получала меньше шести процентов. Это было намного меньше суммы, оговариваемой раньше, когда Чануси, стоя на краю моей могилы, в благородном порыве предлагала делить прибыль пополам; теперь все выглядело иначе, не правда ли? Как мой личный и храмовый финансовый консультант, папа согласился с новой договоренностью, хотя несколько лет назад он сам настаивал на более выгодном разделении доходов. Между тем они с мамой жили ни в чем не нуждаясь. Как и я. И на что, в самом деле, мне было тратить деньги? Если мне вдруг чего-то очень захочется, говорил он, можно вытянуть на это средства с храма, а свои деньги лучше придержать. (Правда, храмовые расходы покрывались из тех же источников, и, как я потом обнаружила, эти расходы включали и стоимость проезда Тэма до Пекавара; гильдия на себя расходов не брала.)

Ну хватит уже о финах и фитах! Как я уже говорила, гильдия настороженно относилась к любым моим публичным заявлениям; но дважды в день я была обязана давать аудиенции в тронном зале, в компании Донны и пары охранниц, стоявших рядом.

Боже мой, как же некоторые посетители надрывали мое сердце, даже не в радость было все то, что я скопила за два года, притворяясь тут обычным ребенком! Вот подходит ко мне согбенная старуха, стискивая в руках экземпляр моей книги. Она швыряет горсть финов в чашу для пожертвований и обращается ко мне, будто я какая-нибудь прорицательница:

– Моя старшая дочь – Шиноа, ты ведь знаешь ее? – она умерла от лихорадки в Порту Барбра, уж девятнадцать лет тому как. Ты же виделась с ней в этом самом хранилище-Ка? Скажи, детка, а хорошо ли ей там, счастлива ли она? Я так хочу воссоединиться с ней, когда умру! Мне ведь уже недолго осталось, сердцем чую, не доживу до зимы… Не нужен мне тот Идем, если я никогда больше не увижу своей кровиночки. Деточка, умоляю, если Шинни сейчас в этом твоем хранилище-Ка, дай мне испить глоточек твоей радости!

– Ты пила когда-нибудь раньше от черного течения, мать?

– Никогда.

– Тогда пей.

Одна из моих помощниц подает старушке глоток жидкости темного цвета в маленькой стеклянной чашке. Другая у выхода обтирает губы клиентке, а та остается довольна. Ее имя и адрес зарегистрировали для отчетных документов храма и внесли в список.

Другие просители были пошустрее. На самом деле, наверное, таких было большинство, и я не смогу пересказать здесь все забавные случаи. Просто мне пришлось поговорить с очень многими людьми, а она была из тех, кто выделялся из общей массы.

Вскоре мощный поток местных женщин хлынул в лоно нового культа; в других городах порции течения раздавали мои полномочные представители, и Чануси с удовольствием сообщала, что там тоже много вновь посвященных. Только вот Гинимой по каким-то причинам оказался крепким орешком, да севернее Аладалии процесс тормозился из-за нехватки черного продукта. Бочки с черным течением должны были доставляться по воде в Порт Первый Приют и дальше.

– Я надеюсь, – заметила я Чануси однажды, – что черное течение сможет восстановиться достаточно быстро.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если так пойдет дальше, мы в конце концов можем исчерпать его.

– Надеюсь, ты шутишь. Мы ведь берем понемногу. И нам дают его беспрепятственно. Ни одна лодка, приплывая к середине реки за новыми запасами, не встретила препятствий.

– Ладно, я просто пошутила.

– Это неудачный повод для шуток.

– Извини.

– Наши добровольцы работают в ускоренном темпе в Аладалии, чтобы обеспечить города, расположенные севернее.

– Отважная команда черного течения. – Мне было интересно, кто им платит. Вероятно, я.

– Конечно отважная! Но мы не действуем очертя голову.

– Не думаю, что вы стали бы.

– Кроме того, очень скоро нужно будет начать регистрировать мужчин, иначе мы потеряем темп. Кстати, о мужчинах: этот твой приятель, Тэм, скоро начнет подниматься по течению. Он уже взял билет.

– Это радует. Но не очень радует, что ты вспомнила о нем в связи с этим. Я помню, как ты придумала окунуть в реку палец ноги моего отца, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Теперь это должен быть палец Тэма, да?

– Рано или поздно мы должны будем проверить, примет ли течение мужчин. От этого в конечном итоге зависит успех всего нашего предприятия. И мужчина, который подвергнется испытанию, должен быть как-то связан с тобой, чтобы течение распознало в нем человека близкого тебе. Что касается связей, не было ли в последнее время каких-нибудь попыток выйти на связь, которые ты проигнорировала? Каких-нибудь посланий, сигналов?

– Я была немного занята в последнее время, Чануси. Или ты не заметила?

– Но ты же не занята, когда спишь. А ведь это обязанность жрицы, контактировать с… с тем, кому она служит.

– Может быть, Червь еще обдумывает то, что я сказала ему в прошлый раз.

– Ты могла бы и спросить.

– Я чертовски устаю, когда добираюсь до кровати. А может быть, я сплю слишком крепко. И потом, ты помнишь, что мне только три года? Да и возможно, наш Червь тоже слишком занят со всеми этими вливаниями новых Ка.

– Ерунда. Женщины ведь не падают замертво, сделав глоток течения.

– Ладно, ладно. – Я откровенно зевала. – Так когда прибывает Тэм? Я спрашиваю, потому что скорее всего ему первому из мужчин предстоит окунуть свой палец в реку!

– Где-то через неделю.

Но первой оказалась Пэли, она прибыла в Пекавар раньше. И что это была за встреча!

В последний раз мы с ней виделись, когда безымянный кеч, которому потом дали имя «Йалин», доставил меня к голове Червя вверх по течению выше Тамбимату. Но, естественно, теперь я была не той Йалин, которой Пэли сказала тогда «прощай». Мое лицо стало не моим. И я несколько уменьшилась в размерах. Поэтому, когда в тот же вечер Пэли поспешила в мои покои – одна из охранниц, Лана, проводила ее, – моя подруга стала как вкопанная, будто в изумлении (она слегка переиграла!), а потом разразилась радостным смехом.

– Я знала, я знала! – завопила она. – Но одно дело знать, и совсем другое – увидеть! – Она подхватила меня на руки и закружила, крепко прижав к себе, отчего Лану чуть удар не хватил.

– Эй, эй! – запротестовала я. – Я хрупкая. Так и сломать недолго.

– Кого? Тебя?

– Положение обязывает меня… э… беспокоиться о своем здоровье. – И я откровенно подмигнула, любуясь ее большим румяным лицом. – Можешь идти, – сказала я Лане; та удалилась.

– Ты настоящая принцесса! – восхищалась Пэли.

– Это ты просто так говоришь. Ты ведь так не думаешь, правда, Пели?

– Тебе что, не нравится быть принцессой?

– Нет, бестолковая ты башка. Не хочу увязнуть здесь на веки вечные. Вдали от реки. Мне так нужны друзья, Пэли!

Она будто враз отрезвела.

– Я догадывалась. Что-то не так? – прошептала она.

– Меня обложили со всех сторон. Я уже задыхаюсь от внимания. За мной все время следят. Прямо не знаю, что и делать…

– Что бы ты ни сделала, я буду рядом и помогу тебе. – Пэли оглядела мое жилище: детская кроватка, изобилие пушистых ковриков на полу – мягко, где ни упади, – дверь на веранду с крепкими засовами, до которых мне не дотянуться, книжный шкаф, забитый романами Аджелобо, старинный слоновой кости секретер, на нем пачка чистой бумаги и чернильница…

– Высматриваешь, где я храню свои игрушки? Она ухмыльнулась:

– Высматриваю, где ты держишь выпивку.

– Ага. – Я дотянулась до латунного колокольчика, висящего над кроватью, и позвонила.

Лана тут же появилась.

– Что ты будешь? – спросила я Пэли.

– Глоток имбирной настойки не помешает.

– Бутылку, – сказала я Лане. – И кружку пряного эля для меня.

– Маленькую?

– Естественно.

Лана кивнула и вскоре вернулась с напитками на медном подносе. Мы с Пэли Просидели болтая весь остаток дня, и вечер тоже, до самого ужина.

Пэли, конечно, заметила пачку бумаги, что томилась, в ожидании чернил.

– Новая книга? – наконец поинтересовалась она. Мне показалось, она долго думала, прежде чем спросить. – Мм… На этот раз, я думаю, было бы разумно сделать две копии.

– Зачем?

– Одну тайно вынести. Так или иначе, охрана обыскала меня на пути сюда, – наверное, искали припрятанный топор или дубинку. Как думаешь, на выходе тоже так будет? Но, я же смогу выйти, правда? В смысле, меня выпустят в город?

– Выпустить-то выпустят. Без проблем. Но внимательно проверят, что ты несешь с собой. Никому не прошмыгнуть мимо охраны с целой пачкой бумаги, а по листику выносить слишком долго. К тому же если этот листик еще удастся размножить, чтобы недремлющее око охраны ничего не заподозрило.

– Да, трудновато будет. – Пэли взглянула на дверь веранды.

– Они глаз не спускают с воды. Ни одна шлюпка не подойдет незамеченной.

– Похоже, у нас решительно нет никакого выхода.

– О, ушам своим не верю. И это говорит Пэли? Выход всегда можно найти. Но для начала надо постараться сделать копию, пока я буду писать эту чертову книгу.

Пэли вдруг странно засуетилась:

– Слушай, а она, что, такая важная, эта твоя новая книга?

– Даже в других мирах она будет нужна для спасения умов миллионов людей, которые собирается поджарить Божественный разум. Вот насколько она важная.

– Хм… и взаправду важная.

– Понимаешь, кроме меня, никто не имеет никакого представления о других мирах.

– Но ты честно думаешь, что твоя книга может что-нибудь изменить? Вот что мне интересно. – Пэли плеснула себе настойки.

Что до меня, я уже давно залпом выпила свой эль. Еще немного выпивки, и малышка отправится спать. Так что, пожалуй, вторую кружечку эля я закажу во время ужина.

– Да, это большая проблема, как заполучить в хранилище-Ка наших мужчин. Я не говорю об этих скотах с западного берега. Но не слишком ли ты много на себя взяла? Если честно, то я не уверена, что кто-то из нас может хоть что-то сделать для других миров. – (Это было второе «честно» за последнюю минуту. Интересно, Пэли о чем-нибудь говорит нечестно?)

– Я тоже не уверена! Пока. А ты уверена, что не хочешь даже пытаться помочь спастись сотням миллионов людей? Я не знаю как, но надо как-то пытаться! Для начала давая каждому знание.

Пэли выглядела совсем несчастной.

– Йалин, я вот… насчет переписывания твоей книги… я это… пишу не очень хорошо. Или читаю, коли на то пошло. Да если честно, просто не умею. Читать и писать. Не умею, – пробормотала она.

– Вот незадача. – Я не знала, что и сказать. Я помолчала с минуту, сомневаясь в истинности ее признания. Но поняла, что вряд ли кто-нибудь бывал более искренним, чем она в этот момент, потому что видела, чего ей оно стоило. – Пэли, мне очень жаль.

– У меня просто косоглазие начинается, когда я вижу написанные слова. Буквы подпрыгивают и танцуют. – Она избегала встречаться со мной взглядом.

– Но ты же из Аладалии, Пэли.

– Где все такие образованные? Конечно! Вот потому я и стала женщиной реки. Но в конце концов, хоть я и не умею читать, зато могу петь.

– Мне едва удалось сдержать улыбку.

– Разумеется, можешь.

– Но все же я совершенно бесполезна для тебя. И было пустой тратой времени вызывать меня сюда.

– Нет! Не смей так говорить! Я бы никому больше не смогла это доверить! Ты правда нужна мне, Пэли.

– Хоть и не могу переписывать твою книгу.

– Но я сама тоже не могу ее дублировать! У меня и без того длиннющий список обязанностей. Мы что-нибудь придумаем. Вместе, – заверила я ее. – Не волнуйся, ты мне действительно нужна.

А разве не так? Держу пари, что гильдия не выпустит мою следующую книгу без цензуры. Может, они ее искромсают, а может, бесконечно будут тянуть с публикацией. Хорошо, если я ошибаюсь, но не хотелось бы рисковать. Отсюда вопрос: если все-таки удастся сделать копию книги, то как ее вынести из храма?

И как она сможет попасть на печатный станок? И как можно будет потом распространять тираж, если гильдия курирует все грузоперевозки по реке? Пэли оказалась бы перед необходимостью быть и контрабандисткой, и курьером, и кем угодно. Так, допустим, я смогу притвориться, что поссорилась с Пэли. Я выставлю ее отсюда, что называется, с блохой в ухе, запихнув книгу в ее сумку. Как-нибудь.

Пэли воспрянула духом. Она осушила свой стакан и тут же вылила в него остатки из бутылки.

– Давай споем про наши старые добрые времена?

– Почему бы и не спеть? – поддержала я. И мы воспевали наш славный путь до самого ужина, который, к большой радости всех не глухих в округе, подали довольно скоро.

Ужин подавали в покоях папы с мамой – свиные почки и кебабы в томатном соусе, с гарниром из риса с шафраном. Несомненно, когда ужин выносили с кухни, он был достаточно горячим. Пэли перешла на эль, я тоже заказала себе вторую маленькую кружку.

Кажется, Пэли папе понравилась, хотя, опьянев, она стала откровенно дерзить и фыркать на всех, – я догадываюсь, что она возрождала самоуважение после признания в неграмотности. А что если… я задумалась. Папа! Вот кто мог прочесть целую страницу тонкого, как паутина, письма и вязь неразборчивых цифр в два щелчка бараньего хвоста, – может быть, он бы нам помог? Как ни странно, мне даже в голову не пришло, что он стал бы возражать. Мама, наоборот, с трудом выносила Пэли. Но терпела.

И только во время десерта (фруктовое бланманже) до меня дошло, что Пэли не могла прочесть и мою «Книгу Реки». Она наверняка не стала просить никого из сестер реки читать для нее вслух! А значит, в ее знаниях о моих приключениях должны быть изрядные пробелы. А что она не задавала лишних вопросов, так это потому, что боялась выдать себя. Я же ей в общих чертах обрисовала лишь события, которые происходили уже после того, как Эдрик убил меня.

Мне предстояло самой догадаться, что ей неизвестно, и как можно более дипломатично попытаться восполнить эти лакуны за несколько ближайших недель.

Как раз на следующий день, между аудиенциями в тронном зале, я начала писать «Книгу Звезд».

Сначала было нелегко. Несколько попыток приступить к работе, признаться, закончились неудачно. Ибо получалось так: я описываю, как Тэм неожиданно появляется в Аладалии в то самое время, как я пишу «Книгу Реки», и вот он снова появляется на горизонте, на этот раз из Аладалии, да еще по моему повелению! Так что эти события любопытнейшим образом накладывались друг на друга, как будто у меня двоилось в глазах. К тому же я писала о событиях, которые для меня были далеко в прошлом, поскольку я провела два года между Землей и Луной. А для Тэма, Пэли и всех остальных те же самые события были гораздо ближе по времени. Для меня уже начался новый жизненный цикл, а для них нет.

Вскоре процесс воссоздания прошлого совершенно опьянил меня. И когда Чануси объявила, что Тэм прибывает завтра в полдень на борту «Веселой мандолины», – это подействовало на меня, как холодный душ.

Спешу заметить, что Пэли было позволено появиться в храме без предварительной огласки. Поэтому, разумеется, Чануси не просто так заявилась ко мне с этой новостью, она искала повод, чтобы втереться ко мне в доверие. Буквально! Просто чтобы убедиться, что я начала что-то писать. Чануси и Донна были хорошо осведомлены о моих намерениях, поэтому, если бы я попыталась скрыть, что приступила к работе, это наверняка вызвало бы подозрения. (А скрыть следовало саму рукопись, и мне в конце концов это удалось.) Так вот, я усердно принялась за работу, дерзко вознамерившись соблюдать строжайшую секретность. Секретный компонент работы состоял в том, что готовую рукопись я хранила в безопасности, запирая на ключ в секретере, и не церемонилась, никому не позволяя следить за тем, как работаю. А дерзость была в том, как я разрывала на мелкие клочки бесчисленное множество испорченных листов, ругаясь почем зря своим детским голоском. Это проявление артистического темперамента препятствовало излишнему любопытству, но, что более важно, я заметила, как все эти разорванные клочки исчезали из плетеной мусорной корзины с деловитостью, которую я приписывала не столько страстной любви Ланы и к чистоте, сколько страстному желанию изучить мою писанину, даже отвергнутые варианты. Как только я вошла в работу – и действительно начала писать в хорошем темпе, – я стала поощрять их любопытство, небрежно исписывая между делом несколько листков, совершенно не относящихся к моей книге, чтобы потом специально их помельче изорвать.

Корзина для мусора, которая против моей воли поселилась теперь рядом с секретером, была похожа на огромное волосатое подслушивающее ухо, но зато я не волновалась, что чьи-нибудь глаза заглянут в сам секретер, в то время как я исполняю обязанности жрицы. Хотя Пэли и не умела писать, ее ловкие пальцы определенно могли творить чудеса. Она раздобыла хитроумный замок, искусно изготовленный в Гинимое. Потом ловко заменила на него замок в крышке секретера, к которому, как я полагала, у Донны мог быть запасной ключ. Ключ от нового замка я не снимая носила на шее.

Так что если Чануси и надеялась таким образом втереться ко мне в доверие, она просчиталась. Узнав о приезде Тэма, я настояла на том, что на следующий день буду сама встречать его на пристани. В самом деле, почему бы и нет? Мне надоело отсиживать задницу в храме. Сидя за секретером. (Между прочим, я прогоняла от себя даже Пэли, когда работала над книгой, так что, может быть, не сильно я и притворялась, имитируя буйный нрав.) Сидя на троне. Сидя за обеденным столом. И время от времени сидя на веранде, за игрой в карты с Пэли и папой, или уткнувшись носом в какой-нибудь роман, прежде чем отшвырнуть его и заняться своим собственным. Мне непременно нужно было выйти на воздух!